Иногда лучше задумываться о том, что ты на себя надеваешь впопыхах - будь то старые джинсы, или супер-короткая юбочка, из которой ты выросла ещё в 10 классе. Ведь она в любой момент может задраться, и чья-то нахальная рука может этим воспользоваться. Особенно в переполненном автобусе, когда тебя прижимает к обладателю этой самой руки. И особенно, когда тебе в бедро упирается что-то твёрдое...

Она знала его черты наизусть, но ничего не говорила, потому что её кредо было молчать. Чудовища не умеют разговаривать.

//о вере (с маленькой буквы). вере настолько сильной, что когда тебя отторгают и не принимают, ты чувствуешь себя преданным; и Вере (с большой буквы), которая всегда была лишней (но свободной)

Столько в нашем поцелуе было одичавшего и странного, что мне было понятно — встреться мы при других обстоятельствах, задержавшись друг с другом дольше, чем на секунду, мы бы друг друга убили сверхновой. Может, это и к лучшему, что мы больше никогда не встретимся.

Она живёт так, будто у неё ещё семьдесят восемь жизней в колоде, поэтому её жизнь - незавершённые песни и затянувшиеся прощания.

Они не животные, думает Вера, поэтому по миру идут совсем чужими следами.

//может, там нам больше не нужен клей потому что мы теперь не чудовища франкештейна

Его сердце реагировало на неё как на электрошок - аритмией. Её же, бракованное - валялось мёртвым в мусорке какой-то больницы Парижа. //музыкальный пансион, хромая девочка и идеальный мальчик-холодное-лезвие-ножа, который больше никогда не будет прежним, потому что – «любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке» («так поражает молния, так поражает финский нож»)

там, где я блуждаю в темноте, совсем один, - посткриптумом на моём надгробии напишут твоё имя. у всех моих грехов всегда только одно имя (твоё); и у всех моих пуль тоже.

Наверное, когда ты всю жизнь притворяешься, сложно забывать снимать маску даже перед самой собой. Может, поэтому Фрей забыла, что когда-то она была дочерью лорда, когда-то она была хрупкой, словно горный хрусталь, а не острой и фальшивой, как осколок зеркала. Что когда-то она не притворялась мальчишкой перед своими врагами. И не ложилась послушной псиной под главного из них – легата с прозрачными глазами и дикой сущностью.

Мы были как Ретт и Скарлетт - вечно недо-, вечная конфронтация и вечное несовпадение. Он, недоучитель, который скорее наслаждается цирком вокруг себя, чем учит. И я, недоотличница с порно-снимками. Он на мотоцикле, у меня есть личный водитель. Я манипулирую - он смеётся. Я схожу с ума - он равнодушен. Я не в его вкусе, но он постоянно смотрит на меня. Это две полярности, которые рождают чёрную дыру. Он как мой криптонит - создан, чтобы показать миру мои слабости.

Это дикое сердце никогда бы не стало моим.

- Ну что, Катька, не видать нам новых людей, да? – говорит он ей на ухо, обжигая запахом спирта, и ей кажется, что разговаривает она не с придурковатым дядей Колей, а кем-то другим, самим временем. Время грустит о людях, бывших когда-то совсем другими – может, лучше, может, хуже, это неважно. Время грустит. Смотрит на ёлку. Говорит голосами тех других людей, стоит вместе с ней в углу, и она задерживает дыхание.

... всё одно и то же. Он всегда с какой-то особенной жадностью выискивал в ней боль; когда в детстве она падала с велосипеда и он щедро лил зелёнку на рану на худой коленке; когда её дразнили "уродиной"; когда с силой стискивал запястье, вглядываясь в лицо. Он никогда не защищал её от хулиганов во дворе - и она научилась защищаться сама. И от него тоже.

- Я постараюсь любить вас меньше. Это же не так сложно? - шептала она, натягивая улыбку на подрагивающие бескровные губы. В этот момент - под его мёртвыми голубыми глазами - в её лёгких начиналось привычное жжение, и между альвеол прорастал новый цветок, разрывая шипами мягкие ткани. Это не так сложно.