"Почему бы нам не объявить перемирие?" Минхо моргнул, застигнутый врасплох. "Перемирие?" "Да. Больше никаких споров...", - вы замялись, слова уже звучали пусто, а ведь это вы их произносили. "Ладно, могут быть какие-то академические споры. Но ничего личного". "Ничего мелочного", - добавил Минхо, бросив на Вас пристальный взгляд. Потребовалась внушительная сила воли, чтобы заставить улыбку остаться на лице. "Точно. В детстве нам это как-то удавалось. Неужели так трудно сделать это снова?"

Обычно между вами все происходило не так. Это всегда было торопливо, грубо, почти без слов. И вам это нравилось - нравилось, что вы всегда заставали Чана врасплох. Вам нравилось, что он возмущался тем, как вы на него влияете. Он мог часами рассказывать о дисциплине на поле боя и суровых стандартах, которые он предъявлял к своим людям, но уже через две минуты общения с вами его решимость рушилась. Это было не так. Это было медленное, тщательно спланированное и целенаправленное действие. Чан пытался установить контроль, пытался доказать свою правоту.

Ты не просто считала Хосока симпатичным. Ты считала его сексуальным. Нервно-жарко. Пересохший рот, сжимающие бедра, пронзительно горячие мысли. О нет, ты хотела Хосока.

Это не имеет смысла. Он объективно знает, что не хочет, чтобы вы забеременели. Он даже не уверен, хочет ли он детей - воспитание детей чертовски сложно, нужно так мало, чтобы испортить ребенку всю жизнь. Он не готов, абсолютно не готов ни сейчас, ни в обозримом будущем. Но что-то в этой идее есть...

Ты вздыхаешь и чуть больше отклоняешь голову. Медленно, ты поднимаешь одну руку, чтобы подцепить пальцем воротник, потянув его вниз, чтобы открыть гладкую, голую кожу шеи. — Давай, граф Дуракула. Время перекуса. Джисон сглатывает — заметно сглатывает — когда его глаза следят за твоими движениями. Он полностью заворожен твоей шеей, губы приоткрываются.

Ты колеблешься, немного застенчива, чтобы так бесстыдно изложить эту теорию перед парнями. Ты обнаруживаешь, что твой взгляд опускается вниз к полупустой кружке с кофе, когда ты, наконец, говоришь: — SpearB, вероятно, очень хорош в ублажении девушек языком. Внезапно раздаётся громкий хлюпающий звук, и ты поднимаешь глаза, видя, как Чанбин давится своим американо.

Затем он наконец - то замечает аптечку в её руке и выражение его лица меняется. Уголки его губ приподнимаются, ухмыляясь. Он приподнимает подборок и выгибает бровь при виде девушки. Хёри никогда не видела у него такого самодовольного, немного ужасающего взгляда. Такого, что волосы на загривке встают дыбом и нервы на пределе. — Зачем? — спрашивает Чан, и его рука тянется к верхней пуговице, — ты здесь, чтобы поиграть в медсестру?