Проклятия говорят с ним. Рассказывают истории. И сводят Юдзи с ума.

Бронн тащит его из-под смерзшихся деревяшек упрямо, больно, прихватив за загривок, оттягивая воротник, рычит и ругается, точно облезлый дворовый пес. У Джейме закатываются глаза, он видит только грозовое небо севера, темное и набухшее тучами; в ушах звенит. Сквозь звон он различает глухое: — Ты охуел умирать, ебаный Ланнистер, пока со мной не рассчитался.

— Ты что наделал, — свистящим шепотом выдыхает Юдзи, рассматривая Сукуну. Это даже не вопрос; это обреченный стон. — Да остоебенило, что нас постоянно путают, — хмыкает Сукуна, щурится нагло. — Вот. Решил проблему. — И поэтому ты решил набить татухи сразу на лицо.

«Ваша Рейнира» — это похоже на признание. Или на игру, которой она могла обучиться без него, захваченная круговертью двора, где все полнится интригами… Но нет, Рейнира не стала бы. Она пронзительна и честна, как удар кинжалом. Впивается прямо в сердце.