И дивился весь мир, следя за зверем, и поклонились ему говоря: кто подобен зверю сему, и кто может сразиться с ним?

Наука признает Бога. На своих условиях. Он – это икс, переменная в уравнении создания Вселенной. Для упрощения переменные сокращают. Так что сейчас Бога уже нет, - он мертв, и единственные, кто ещё в него верят, - атеисты.

Бог остался крупицами в каждом из нас, мы – его образ и подобие, и мы его убиваем. Это естественно - детям пережить отца, тянуться к лучшему. Так же естественно, как становиться слабее с каждым поколением лучших. Лучшие ничего не привносят, они истощают.

В погоне быть Богом, мало кто умеет быть даже человеком. Слишком много кровожадности в тех, кто отказываются от сравнений со Зверем.

Распятия Иисуса человечеству не хватило. Хочется личного, лирики, - горячей крови, чтобы согреть наконец ледяные руки. Жить хочется, потому что умирать так страшно. Но смерть, она же ведь только у живых. Мертвые о ней не знают. Быть мертвым лучше, чем быть зверем, пусть даже живым, пусть даже с холодными руками.

Околев в край, пальцы прекращают сгибаться. Лэйн разве что только по инерции ладони выставляет вперед, прежде чем рухнуть на асфальт. Она еще не успевает ощутить, саднят ли ладони, как о нее тут же спотыкается Грег, - в таком запале некогда оглядываться, так что он оступается, как-то смешно крякает и летит спиной вперед, ухватывая за собой и отродье. Наверное, для мягкой посадки.

Лэйн бы рассмеялась, если бы не разучилась. Если бы руки не были по локоть в крови. Черной. Но в этот раз не ее.

Руки не нужно мыть перед смехом, но как будто все же в таком виде смеяться, - моветон. Нужно хотя бы для начала собрать себя с тротуара.

Во все ещё живых телах теснятся уже мертвые души. В боли люди упорно ищут искусство, в уродстве - красоту. Жизнь всегда, а сейчас исключительно держится на тупой вере в Бога, но Бог мертв. Лэйн помнит, как однажды этими словами раскромсала душу своей, вроде бы, подруги.

Одри тогда так сокрушалась, будучи уже на четвертом курсе психфакультета. Она все еще ходила в церковь, жгла свечи и молилась за свою дремучую Лэйн, неспособную разглядеть за этим всем глубокую привязанность. Молиться за другого, - это, ведь, так интимно.

Просить здоровья и блага, но не для себя, когда эгоизм буквально прописан в ДНК. Жертвовать собой, своим шансом на счастье, чтобы удвоить шанс чужой, и при том не ждать ничего взамен. Терять голову в глубинной сути священного текста, осязать в нём неестественность потребности нуждаться. Быть, а не казаться.

Лэйн знает только: бить, а не касаться.

И она бьет, первым же делом, как только вновь встает на ноги. Пошатываясь, она вкладывает в удары столько силы, сколько считает пределом. Она отмахивается от отродий ножом, потому что патроны кончились. Следующий кончится уже кто-то из отряда.

Ха-ха. Лэйн в пору костюм шута.

Каин и Пилеон все ещё без сознания. Даже ангелы и демоны пали в этом бою. Оказывается, бессмертие не такая уж и панацея.

Анхею в прямом смысле слова разрывают на части отродья в небе. Ну хотя бы так ближе к дому. Лэйн проклинает себя за этот тупой черный юмор, но остановиться не может, - это как со сладким. Или с убийствами, - стоит только раз сорваться, чтобы понять, что контроля нет вообще. Его придумали, чтобы уменьшить смертность.

От правды ли сносит крышу, но случается это мгновенно. Остается только ржавый привкус и тупая жажда, - ещё-ещё-ещё. Крови никогда не бывает много или хотя бы достаточно, особенно, когда она грязная и такая согревающая. А руки такие холодные.

Лэйн рассекает лезвием перепонки крыльев, кромсает обтянутые ороговевшей кожей тела. Она - взрывчатка, бомба, и с нее сорвали чеку. Но вдруг планету словно ставят на паузу.

Крик Анны самовольно замедляет время: кажется, всего за секунду Лэйн успевает увернуться от когтистой лапы, воздержаться от разрушения мира на атомы и вместо этого повернуть голову на звук, найти взглядом её.

Закрывая собой мать с ребенком, Анна выставляет вперед одну руку, согнутую в локте. Так весьма удачно получается спасти глаза от когтей, но слабость человеческой плоти никто не отменял, и погружение в нее такое легкое, плавное, правильное, беспрепятственное, почти беззвучное, если бы все же не вырвавшийся один-единственный глухой крик Анны.

Самодельная бомба выпадает из её руки, - видно от болевого шока, - взрывается под ногами у отродья. Это дает Анне фору. Хотя бой уж теперь точно не на равных. Она кое-как срывает с пояса новую капсулу и бросает, попадая точно в цель. Темная и густая кровь вперемешку с кашей внутренностей окропляет ее с ног до головы.

Лэйн думает о том, насколько до смешного это похоже на крещение. Боевое.

Думает об ее открытой ране, покрытой чужеродной жидкостью, о заражении, о превращении.

Лэйн ненавидит себя за разум, за способность выстраивать тревожные логические цепочки по щелчку пальцев. Уж лучше бы в её голове сквозила пустота. Но ведь дьявол селится там, где пусто. Будто бы она ему сдалась. А вот отродью так точно.

Самое крупное из трех ближайших бросается прямиком к ней.

Одри как-то рассказывала ей, что все самые жуткие хищники, начиная с людей, чувствуют жертву на уровне запахов. Это позволяет найти нужную цель в куче других тел и препятствий.

Лэйн уверена, что жертвенностью и страхом от нее сейчас за километр несет, но она все же бежит, пусть даже сама не до конца понимает, зачем. Отродий вокруг тьма, укрыться и переждать негде, а ноги продолжают нести её от руин особняка в сад. У бывшей лавочки, сохранившейся в виде трех досок и жмени гвоздей, Лэйн спотыкается, ну конечно же. Ноги запинаются о корни плюща, подло переплетающегося в обломках. Инстинкт самосохранения невыносимо громкий, он приказывает не застывать, кричит банальное «движение-жизнь», аж в висках начинает пульсировать.

Краем глаза она замечает надвигающееся тело. Шорох движений обрисовывает размеры хвоста, сносящего лавочку.

Даже снова упав, Лэйн не останавливается. Она ползет до тех пор, пока её не хватают за ноги. Тщетный рывок высвободиться пресекается ответным рывком. Когти скрепят по кожаным ботинкам, и Лэйн отбрасывают, словно тряпичную куклу. Она больно приземляется на копчик около мраморной статуи. Чудом не пробивает голову о мрамор. Отродье делает паузу на покричать, чтобы созвать побольше сородичей, а Лэйн тем временем оглядывается в поисках хоть какой-нибудь помощи.

Взгляд мутновато-серых глаз, будто кто-то расплескал стоячую воду, впивается в силуэт охотника. С ловкостью бродячего кота он скользит по проводам, будто ему не рассказали про законы физики. Или он решил, что это выдумка. Или они приняли его за выдумку, – это ведь так легко. Хотя для выдумки он слишком сильно истекает кровью. Бордовые капли орошают землю кровавым дождем. А может это вовсе не его.

Неуязвимый, невесомый и прыткий, подчиняющий воздух, как ворон. И подобно этому самому ворону охотник, наверняка, тоже имеет крылья. Иначе ведь, зачем лезть на провода и так рискованно на них отмахиваться от отродий?

По опасности и скорости он опережает силу мысли, но этого все равно не достаточно, чтобы спасти Лэйн. Вряд ли её вообще можно было спасти.

Распятие Иисуса нельзя принимать точкой отсчета падения мира, - тогда человечество не утратило себя, все человеческое в себе умертвив. Все было мертво ещё раньше. Распятие лишь тому доказательство.

Со временем общество научилось красиво обманываться и лицемерить. А потреблядство было всегда, как и неосознанность существования и деперсонализация, - когда человек сужается до имени собственного и чьей-то недостижимой мечты о потерянном счастье.

Про потерянное счастье Лэйн особенно нравилось думать. Как-то однажды в редком разговоре в темноте коридора, разделяющего их с Яном комнаты, они с недосыпа, что ли, вдруг начали говорить о солипсизме.

Лэйн как-то несвойственно раскрепостилась тогда, болтала без умолку об этой вере в то, что все вокруг создано умом.

Но она совсем скоро запнулась о камешек понимания того, что натворила. Она же ведь обнажила душу перед тем, кто вообще ничего от нее не ждал. Захотелось отмыться от собственной глупости, наивности, беспечности. Но позор не смываем, как ты его не три. Тут нужна новая кожа. Или тело. Жалко, что вместе с кожным покровом нельзя снять ещё и грехи.

Видимо, она слишком плохо скрыла свою задумчивость, так что Ян заметил. Он всегда начеку. Всегда внимателен к ней. Вот бы с ней и только.

Он словно подслушал ход мыслей и прошептал, чтобы не спугнуть то ли тишину после отбоя, то ли саму Лэйн:

— Если все вокруг меня - это плод моего воображения, тогда ты лучшее, что я придумал.

Это самое первое, что делает бог в любой религии.

Он творит. Переживает кризис идентичности, как и люди, когда человеческая способность к творчеству встречает на пути препятствия. Эта мысль невидимой кувалдой разносит Лэйн череп. А потом уже вполне реальная лапа проносится в миллиметрах от кончика носа.

Лэйн чувствует запах серы, немытого тела и смерти. Пока она ещё кое-как уклоняется от ударов, Охотник сражается между небом и землей.

Внутри каждого, как и снаружи, – война. Она ощущается, как адское пламя, не потухающее, не дремлющее и не щадящее никого и никогда. Оно питает угли, обжигающие души. Вот откуда эта потеря чувствительности. Поэтому-то, когда люди видят человека в нужде, они замечают лишь возможность погреть руки у чужого костра боли. Но боль и страх – это ещё и возможности бросить вызов самой себе.

Мозг подбрасывает бесполезную фразу на латыни – спаси себя сам, и ты спасешь весь мир. Прям так и пригодилось. Лэйн фыркает и подбирается к изножью статуи. Ползти дальше некуда. Словно сжалившись, каменная дева склоняется над Лэйн, и именно тогда она замечает в мшистых мраморных руках то самое копье.

Когда Анхея осматривала здесь все, никакого копья не было.

Память обожгла впечатавшаяся в извилины переведенная строчка:

Копье Лонгина - реликвия, оставленная Шепфа для человечества. Воспользоваться им может лишь принесший себя в жертву, - избранный.

Участь Лэйн ещё страшнее, - она обычная.

Не избранная. Ничем особым не одаренная, непримечательная. Никто.

И спасать её некому. Так что она сама, наконец, хватает копье и поднимается на ноги, опираясь на рукоять.

Отродье не ждёт, пока у нее перестанет темнеть в глазах, - рвется к ней мигом, который обходится ценою в жизнь: Лэйн выставляет копье острием вперед в самый последний момент, и тело нанизывается на него собственной силой рвения к смерти. Её смерти. Здесь сейчас должна была умереть Лэйн.

Хотя иногда ей кажется, что она давно должна была погибнуть, просто оттягивает с этим, как с переводом. Все начинают жизнь с понедельника, а ей бы застрелиться в воскресенье. Где там ее костюм шута…

Вязкая жижа застилает лицо. Лэйн растирает с век черные брызги, - ее новые тени. Дополнение к синякам под глазами и каялу на слизистой. Макияж в условиях Апокалипсиса. Ей в пору начать записывать туториалы.

Рукоять оружия словно электризованная, - пробивает до мурашек и клацания зубов. Челюсти сжимаются так же сильно, как пальцы на копье.

В допотопной энциклопедии, которую любила в детстве полистывать тогда ещё ничего не понимающая Лэйн, говорилось, что это копье является символом власти. Мол, владеющий им, способен подчинить себе всех. Устроить мир во всем мире. Или войну.

Лэйн вот успешно это сейчас проворачивает, отражая удары, как учил Ян на тренировках. Но чем больше отродий её окружает, тем больше хаоса становится вокруг, и, что страшнее, - внутри.

Их хаоса родился мир. Все с него началось. Им все и закончится.

Лэйн перестает соображать здраво, действует на лихорадочном автомате. Отступает обратно, к месту, где припаркована машина, там почва под ногами ровнее, - есть, где развернуться.

Обороняться - само по себе занятие выматывающее, но с таким-то оружием да ещё и держа его в руках впервые, Лэйн чувствует, как начинает сдавать.

Так было с самого детства: проигравшая ещё со старта, она одна против толпы. Всегда искала проблему в себе, - раз её не приняли, значит она какая-то не такая. Белую ворону обычно заклевывают свои же, потому что она подвергает опасности остальных. Может, и с Лэйн так же? Не окажись она в отряде, довелось ли им здесь и сейчас умирать ради вот этой вот штуки, от которой начинают саднить ладони? Бесполезность – это если не её смертный грех, то точно проклятье.

Жаль, что с копьем в комплекте не идет никаких дополнительных сил, они бы ей пригодились, потому что в свое время она так и не смогла отрастить клыки. Зато шипов, да ещё и во внутрь, - тьма. Слишком поздно ей сказали, что нужно быть летальной снаружи. Только не для себя, а для других. Но она привыкла именно к самоистязаниям, - она предала себя первой. Может ли быть Иисус и Иуда одним человеком?

Фактом того, что Лэйн дышит, подтверждается слишком многое. Должна же она это хоть как-то оправдать. Слишком много от нее зависит. Ожидание и ответственность наступают на глотку похлеще отродий.

Лэйн прорывается к машине, где Анна уже предпринимает попытку укрыться со спасенными людьми. Отродья тем временем осаждают авто, как Бастилию, смакуя скорейшую победу, препарируют металл. Их план действий прост: сначала оторвать крышу, а следом уже чью-нибудь голову, и Лэйн с её целеустремленностью, грозится быть первой. Гребанный синдром отличницы.

Она, сколько может достать, протыкает копьем лапы, вырывая из жутких тварей по крику. А когда удается всю толпу отвлечь на себя, в голове кричит пустота. Никакого плана действий нет и не было.

Мысль о грозившей гибели напугала бы, если бы Лэйн давно уже не чувствовала себя мертвой.

— Ты не одна. — Голос едва различим, то ли из-за хаоса вокруг, то ли из-за маски. — Я рядом.

Охотник. Стоит спиной к её спине, закрывая своими широкими плечами. Пока один ангел-хранитель в отключке, Лэйн дарят второго. Это она настолько везучая или безнадежная?

Свободной рукой она находит его руку, сжимает, не оборачиваясь, - это вместо слов, которые ненужны, да и не вместить их в один миг. Их собственный язык жестов.

Я хочу увидеть тебя снова.

Я тоже рядом. Даже если только сейчас и никогда потом.

Лэйн выпускает его пальцы, выставляет впереди себя рукоять копья, вцепившись уже по обе стороны руками, - только так ей удается отразить удар. От чужеродной силы, настигнувшей её, как буйство моря, вот-вот сбило бы с ног, если бы не плечи охотника за спиной. Лучшая опора.

Казалось, от него исходила такая же густая, тяжелая и темная сила, как от отродий, и Лэйн сейчас была зажата между двух источников энергии, пресыщаясь. Как батарейка. Только вот, если у нее сплошные минусы, то толку от нее ноль.

Но она не думает о толке, порядке, - просто рубит с плеча, лишаясь остатков того человеческого, что в ней еще теплилось. Деморализуется, чтобы выжить. Смешно. Она воюет за мир, становясь порождением, чего всегда боялась, не в состоянии постичь полностью.

Лэйн – зло. Её мораль пала, и вовсе не из-за экстремальной ситуации, а потому что изначально была начертана на песке. Никаких принципов. Только слом, изнутри и теперь уже снаружи, - как оправдание, противоядие от вины.

Зло ведь необходимо. Если бы его не существовало, то не было бы и добра. Как без гибели не было бы смелости, так и без страдания – сострадания. Зло единственная причина существования добра. На что бы годились самопожертвование и самоотвержение при всеобщем благе?

Разве можно понять и оценить добродетель, не познав порока, любовь и красоту без ненависти и безобразия?

Только злу и страданию обязаны люди своим существованием, так что, выходит, и жизнь стоит того, чтобы её прожить. И не надо жаловаться на дьявола. Он создал по крайней мере половину Вселенной. И эта половина так плотно сливается с другой, что если затронуть первую, то удар причинит равный вред и другой. С каждым искорененным пороком исчезает и соответствующая ему добродетель.

Добро и зло не полярны, а связаны. И как только Лэйн приходит к этому, она ощущает, как мышцы набираются силой. Она питает тело, как вода каждую клетку, и сила эта походит на движение первобытного танца, рисунки на сводах пещер. Внутри распаляется ярость Кали и справедливость Немезиды; раздается плач Ярославны; загорается месть Ольги. Её голые, натянутые до предела, скупые, полуживые чувства - тонкая нить на шее у королев, крик орлеанской девы.

Лэйн казалось, будто она перерождалась, ходила по китайской стене, перелетала атлантический океан, любила, страдала, устраивала революции, писала картины, изучала повадки животных, улыбалась с экранов, оставалась в истории; в ней - тысячи женщин: до нее, после нее, с ней. Она никогда не была одна.

Ее хотели сжечь на костре, но она уже горела, - вместе с Жанной Д’Арк и тысячами невинных жертв инквизиции. Она знала этот сладковатый запах горелого мяса и привкус крови. Она наслаждалась им.

Ледяные глаза набрались света. Серый стал сталью.

Лэйн без разбору колола-терзала-хватала-уничтожала.

Очень скоро руки онемели от кончиков пальцев до самых плеч. Лопатки ныли до зубного скрежета, казалось, вот-вот, и кожа на них лопнет, являя миру крылья, пробивающиеся, как сорная трава.

— Какие твои любимые цветы? — Лэйн сама не знает, зачем спрашивает. Хочется ну хоть чем-то заполнить эту пустоту за обедом. После смерти Киры все только и делают, что скупятся на слова. Это невыносимо. Пусть уж лучше неразборчивая панихида из болтовни.

Ян это разделяет. Он сам грешен на пустословие. Но в глубине длинных и глупых предложений он всегда прячет истину, заворачивает её от ненужных людей, как тело Христа в плащаницу. Кто свой, тот поймёт, может, даже без слов.

Ян устало выдыхает и все же улыбается. Только ей. Всегда.

— Когда Бог творил сознание, тебе досталось самое лучше.

𓆰𓆪

z_kitsune_

Бог мертв. А Дьявол все слышит, и зов обессиленной Лэйн не остается незамеченным.

Клуб Романтики: Разбитое сердце Астреи

Клуб Романтики: Секрет небес: Реквием

Лэйн/Ян

Лэйн/Каин

Анхея/Пилеон

Лэйн/Малек Синнер

Бес-силие

На форумах поклонников «Клуба Романтики» сломано много копий по поводу того, какая из интерактивных историй – самая захватывающая. Однако почти все фанаты вносят в свои личные топ-3 «Секрет Небес» за авторством писателя Алисы (она же – Элис). История девушки Вики, которая после смерти пытается разобраться в своих чувствах, встречает знойного красавца Люцифера и вычисляет имя своего убийцы, впечатлила читателей своей продуманностью и реалистичностью. Как и любая хорошая история, эта породила множество фанфиков и теорий на форумах поклонников.
Мы отделили зёрна от плевел и опубликовали в нашем фэндоме только лучшие фанфики «Секрета Небес». Читайте наши ФФ, и вы узнаете, как сложились бы отношения Вики и Дино при появлении сильного ОЖП, а также какую сторону в итоге выберет полукровка Мальбонте. У нас есть произведения и по 2-ой части этой интерактивной истории – с участием Астарота, Эрагона и всех всадников Апокалипсиса, включая одиозного Голода. Особо впечатлительных предупреждаем сразу: часть наших историй имеет возрастное ограничение 18+ и может быть ну очень горячей! 

От оригинальной книги Брэма Стокера душа прямо-таки уходит в пятки. Однако «Клуб Романтики» сумел превратить ужастик о кровожадном графе из Трансильвании в сентиментальную интерактивную историю. «Дракула. История Любви» вполне себе вписывается в современный тренд, который показывает, что вампиры могут не только рычать и сосать кровь, но и ухаживать за девушками – причём куда красивее простых смертных.
Читая наши фанфики по «Дракуле История Любви», вы отправитесь назад во времени в Османскую империю XV века вместе с реставратором Лайей, чтобы разобраться, кто же такой этот загадочный филантроп Влад и почему шесть веков назад он выглядел так же неотразимо, как сейчас. В нашем каталоге вас ждут ФФ с ОЖП и ОМП, а также кроссоверы с другими фэндомами. Однако призываем вас быть осторожными: персонажи историй настолько очаровательны, что прощаться с ними вам будет очень тяжело!

Бес-силие

Комментарии (0)