Ханнука, селитра, евреи и медный купорос.

История мужского обрезания, драники и Каучук.

Высокие технологии, сифилис и Пастернак.

А еще лакросс, лифчики, полипропилен, биполярные и полевые транзисторы… А еще… А еще и… И сверху очередным «еще» прикрыть словно клетчатым пледом из натуральной овечьей шерсти, реликтом почти доставшимся семье Стилински от какой-то там древней бабушки полячки.

А потому что все, потому что ему было интересно абсолютно все.

Настолько интересно, что временами он мог зависнуть в ванной комнате в одних трусах и, не замечая стекающей на подбородок мятной пены, увлеченно вчитываться в состав на тюбике зубной пасты, чтобы позднее, с горем пополам закончив все необходимые процедуры, упасть в кресло и гуглить, гуглить, гуглить… Одно, другое, двадцатое…

Иногда ему даже казалось, что не получи он новой информации, малой ее толики, то все - кирдык, ба-бац и все такое в этом роде.

Возможно, так проявлялась гиперактивность, кое-как придушенная регулярным приемом аддерола, а возможно, он и был таким - жадным до знаний маньячиной.

Или же просто маньячиной, планирующим идеальные преступления порой с участием кухонного комбайна или старого водосброса.

Вы хотите избавиться от не меняющего носки соседа по комнате в общаге?

Серьезно, спросите у Стайлза, и спустя пару минут и полулитра кофе он выдаст такой план, что вам еще долго будет сниться нездоровый блеск его любознательных глазок.

И сейчас, сейчас, закрывшись в своей комнате и наскоро сбросив мешающую рубашку, юный энтузиаст едва ли не захлебывается от восторга и посему спешит вкинуться своей привычной дозой таблеток, и только потом падает за залюбленный клацаньем мышки лэптоп.

Сейчас, когда его лучший и, вообще-то, единственный друг начал вычесывать блох и пачкать коврики шерстью, Стилински младший становится еще психованнее, чем обычно.

Еще бы: инфы катастрофически мало, а та, что есть, походит скорее на подборку забористого порно в картинках со всеми этими узлами и особенностями волчьей случки.

Нет, не сказать, что Стайлзу это совсем неинтересно, еще как интересно! Но вряд ли знание пары поз способно выцарапать его из заскорузлых, крепких, как окаменелые яйца динозавра, когтей Скотта, в случае, который они между собой называют просто Крайним.

Что-то вроде «Хей, бро, ну как? Раздобыл что-то, что не позволит мне умереть, ну, в том самом, КРАЙНЕМ, случае?».

Раздобыл, как же, ага - так же успешно, как сам Стилински замутил с мисс Мартин.

Нет, был еще один вариант, но, во-первых, стремный Дерек Хейл пугал Стайлза ничуть не меньше таинственного альфы, а во-вторых, он просто СТРЕМНЫЙ.

Вот так, большими буквами, и не то чтобы он был прыщавым дрыщем с горбом под мышкой, вовсе нет, но… Стремный, ясно?

Настолько, что Стайлз иногда подвисает, когда смотрит на него.

Подвисает, думая о том, идет ли говеный характер в комплекте со щетиной или это побочный эффект прокачанных мышц брюшного пресса.

Но взгляд отводит, да, а то зубы-горло. Он помнит.

И, проклятье, ему не надо так часто напоминать об этом!

Фух… Кажется, вместе с эмоциональным всплеском и в черепе что-то всколыхнулось. То ли давление подскочило, то ли шелудивые мыслишки начали свой привычный ежевечерний обход.

Но ему нужно заставить себя вернуться к вервульфовой проблеме не в лице и жопе Щетинистой морды, а крепко призадуматься о том, что делать с контролем Скотта, да еще бы и домашку по истории было бы неплохо листануть, так что… Выдох через нос, карандаш в зубы - ну, так лучше думается, серьезно - и здравствуй, Гугл, давай-ка мы с тобой начнем с…

Хейл стремный, да, но то, что произошло сегодня в школе, перекрыло просто все рейтинги стремности по шкале Стилински.

Установило новую планку, по крайней мере до следующей порции угроз из серии «Снесу руль твоей башкой» или «О мой боже, эта тварь сейчас сожрет мой спинной мозг».

По крайней мере до сегодняшнего вечера, пока маленький процессор в упрямой голове Стайлза не перезагрузится, оповещая о том, что наконец-то смог переварить полученную информацию.

Нет, он много чего видел - ох уж эти шаловливые ручонки и незапертые ящики в столе отца - да, но одно дело - мужик с обухом топора, застрявшим где-то между седьмым и восьмым ребром, а другое - найти вполне себе такое объемное настоящее тело в мужском толчке.

Тело с длинными темными локонами, симпатичной мордашкой и даже сиськи что надо, и Стайлз  как вечный неудачник вполне бы мог попускать на нее слюни, если бы не два уродливых, затромбовавшихся свернувшейся кровью пореза на локтевых сгибах, с которых и натекло целое багровое озеро.

Озеро, в которое внимательный, как бабуин в брачный период, Стайлз и наступил, пусть только потертым носком кеда, самым его белым краешком, но и этого хватило, чтобы на его вопли сбежались все соседние классы.

Ну и потом началось, да.

Обеспокоенный отец и ненавязчивое предложение посетить мисс Морелл. Стайлз не хотел, нет, более того, он вовсе не считал себя морально травмированным - он считал, что всем телкам, решившим учинить суицид во имя несчастной любви, нужно делать это в личном толчке неразделенной любви, ясно?!

Но было кое-что, да… Что-то, что плотно засело на подкорках сознания где-то в районе коротко стриженного затылка.

Что-то, что настойчиво зудело и билось между висками подобно угодившему в стеклянную ловушку мотыльку.

Что-то, что будило в нем немного нездоровый интерес.

Совсем нездоровый, он бы сказал.

Нездоровый, заставляющий то и дело быстро облизывать сухие обветренные губы.

Потому что прошибло, прошило по позвоночнику, вгрызаясь в спинной мозг.

Кажется, даже рукав мокнет, пропитываясь тем, чего там никак не может быть.

Быстро-быстро формируется в голове, опутывает мозг и растекается колючими импульсами.

Стайлз в ванной, Стайлз напротив надтреснутого зеркала над раковиной: все никак не может оторваться от изучения своей побледневшей рожи и, только убедившись, что все родинки на месте… смотрит вниз.

Рукав закатан, в нервозно подрагивающих пальцах опасная бритва.

Старая, затупившаяся еще во времена отцовской молодости, но так и оставшаяся валяться на дне шкафчика, притягивая ржавчину на некогда блестящее лезвие.

Тупая, залитая антисептиком по самую рукоятку и потому мокрая - того и гляди выскользнет из неверных пальцев.

Только попробовать, ощутить, каково это, когда металл прикасается к коже и примерзший к венам пульс делает резкий скачок.

Тук, тук, тук… Уже в висках.

Холодит локтевой сгиб.

Прикосновение, тонкая полоса.

Настолько незначительная, что все, что видит взмокший Стилински младший, - это жалкие пару капель.

Но алых, блестящих, словно ртуть.

Застывают тут же, так и не скатившись вниз по гладкой коже.

Привычным движением обвести кромку верхней губы, зажать язык между зубами и сделать еще одну тонкую зарубку чуть ниже.

Он думает еще немного, думает, ощущая, как пощипывают эти жалкие ранки, и считает, что вполне. Вполне утолил свое любопытство. Отломил маленький кусочек от того самого ощущения, которое зарождается в груди перед тем, как они делают это с собой.

Стайлз уже думает смыть ничтожные следы своего преступления с лезвия и закинуть его туда же, где оно и валялось до этого времени, но, подумав, скорее даже зависнув ненадолго, проводит еще две.

Соединяя линии в ломаный прямоугольник.

И, уже тщательно обработав порез и убедив себя в том, что не стоит бояться вида пары уже прилипших к коже капель, Стайлз думает, отдергивая рукав: значит ли это что-нибудь?

Стайлз тупо пялится вперед, не в силах захлопнуть рот. Он делает это не совсем осознанно, и хвала высшим и не очень силам, что все сейчас слишком заняты для того, чтобы следить за тем, как он пускает слюни.

Нет, не то чтобы слюни и не то чтобы пускает, но - о боги! - ворот дерековой куртки… По самому краю, поверх отстрочки обозначилась белая линия. Словно он неудачно проехался мордой по чему-то твердому и вместе с тем ободрал неизменную кожанку.

Немного совсем, еще на локтях и у кармана, но Стайлза интересует только воротник.

Очень-очень интересует.

Он помнит, когда-то очень давно, в детстве, у отца тоже была такая же куртка, такая же кожаная, пахнущая одеколоном, кожей и машинным маслом.

Солоноватая на вкус, терпкая такая, что язык пощипывало.

Расстегнутая молния, белая майка, ключицы… Стилински энергично трясет головой, чтобы сбросить кем-то любезно наброшенное на череп, совсем как пластиковый пакет, наваждение.

Только не снова, только не с ним!

Но потертая кожа так и манит. Шероховатая наверняка, мягче, чем на спине куртки.

Он ведет себя подозрительно тихо, и Скотт спрашивает, все ли в порядке. Стайлз тут же кивает и старательно делает все, лишь бы не выдать себя. Все, лишь бы его тахикардию списали на привычное нервное возбуждение и пропущенный прием таблеток.

Дерек на него даже не смотрит. Стайлз - тоже, да. Только на куртку.

Это кажется просто офигеть каким ненормальным, но она ему даже снится. С этими своими рукавами и парой карманов, с подкладкой, наверняка провонявшей псиной и трухой, на которой валяется эта псина.

Стайлз даже просыпается посреди ночи и долго пялится в потолок, пытаясь понять, куда делась та самая отцовская куртка, запах которой он жадно вдыхал совсем маленьким, когда отец возвращался с дежурства и прижимал сонного мальчишку к груди.

Потасканная, затертая, с вышарканной подкладкой, а у Дерека почти новая, но Стилински все равно до дрожи в пальцах и зуда в резцах хочется сделать это, хочется попробовать.

Прикусить, лизнуть, возможно, даже поелозить языком по краю и коснуться холодной молнии.

И это желание кажется ненормальным даже ненормальному, больному на всю бедовую голову Стайлзу, и поэтому он перекатывается на живот и в который раз за все время, что его терзает новое наваждение, вгрызается зубами в наволочку.

Пресно, проминается под ровными кромками зубов и позволяет им сомкнуться.

Дергается, перекатывается снова на спину и, сложив руки на груди, прикасается к зажившему прямоугольнику около локтевого сгиба.

Часть 1

SаDesa

Стай­лз ду­ма­ет, от­дерги­вая ру­кав: зна­чит ли это что-ни­будь?
По-лю­бому нет.
Без ва­ри­ан­тов.

Без вариантов

Содержание

Часть 1

Комментарии (0)