Перси, конечно, помнит Аннабет.

У Аннабет светлые длинные волосы и серые пронзительные глаза. Аннабет улыбается ему в воспоминании, — одном единственном, которое будто по нелепой ошибке оставили в его голове, — и смеется, качая головой. Перси уверен, что Аннабет смеется над ним.

Ещё Перси уверен, что Аннабет, сколько бы хороша не была, никогда не ходила в длинных платьях и не заплетала волосы во французские косы.

— Анна - бет? — разделяя имя, непонимающе тянет Рейна.

Перси знает, что, если бы Аннабет склонила голову так же, ее кудри рассыпались бы по плечам золотистым водопадом. И это понимание выжигает его изнутри, заставляет чувствовать себя полуживым-полумертвым.

Когда Рейна произносит имя, воспоминание заостряется настолько, что Перси почти видит крохотные крапинки темно-серого в глазах Аннабет.  У Перси больше нет воспоминаний, он буквально пляшет на точке невозврата, поэтому цепляется за Рейну, которая мимолетно проясняет туман в голове, со всей цепкостью, на которую только мог быть способен, в той жизни и в этой, нынешней.

Чем дольше он находится рядом, тем громче в голове голос Аннабет. Она называет его идиотом и говорит о самовнушении, которое перебивает даже чертов Туман. И Перси бы рад поверить, только если рядом с Рейной он слышит Аннабет, будто она рядом, то плевать ему Туман это, самовнушение или проклятье неизвестного бога.

Он старается держаться так близко, что не замечает, как переступает черту во второй раз. Вероятно, вернуться домой через две границы будет значительно тяжелее, чем через одну.

— Я римлянка, Персей, — сухо говорит ему Рейна. — И дочь Беллоны...

— Богини войны, я в курсе, — рассеянно отзывается Перси и думает, что со стороны кажется умалишенным, когда расфокусированным взглядом скользит по фрескам на стенах.

— Не играй со мной, Персей Джексон, — холодно предупреждает она и хмурит брови, замечая отсутствие внимания к себе.

И Перси может не особо вежливый, но уважает силу, особенно сдержанную, поэтому смотрит ей в лицо, прекращая искать связь с космосом.

Перси, конечно, не знает почему, но Аннабет практически исчезает. Перси помнит, что есть Аннабет, у которой серые глаза и светлые, мягкие волосы. Из его памяти разом выскальзывают голос, улыбка, смех, будто через рваный пакет высыпается сахар-песок.

— Не понимаю, — в панике шепчет Перси, и да, ему правда, черт побери, страшно.

— Я повторюсь... — терпеливо, но также гордо отвечает Рейна.

Но Перси дела нет до слов Рейны; Перси хватается за голову, сжимая ладонями виски, и в пустоту бормочет бессмысленные «нет».

Решение, идея, приходит в голову моментально. Разум пустеет за пару секунд, оставляя эту пульсирующую мысль, как единственно верный, единственно существующий выход.

— Я... — произносит Перси, облизывая пересохшие губы, и видит, чувствует, все то раздражение Рейны от его собственного поведения, от невежества и грубости.

Перси думает, что никогда не был великим оратором. Да что там, он и двух слов без Аннабет связать не смог бы. Он радуется мимолетному воспоминанию об Аннабет и считает, что вернее в своей жизни ещё не поступал, когда порывистым шагом обходит стол претора.

— Перси, — обеспокоенно зовет его Рейна.

Она не выражает страх или испуг; она — римский претор, у нее нет такого права.

Перси знает, что ее рука сейчас сжимает кинжал или пилос, и подойди он ближе, будь чуть менее аккуратным, и его проткнут, словно бабочку на гербарий.

Аннабет любила гербарии. 

Губы Рейны будто обведены блестящей вишневой помадой, которую Перси как-то видел в мамином каталоге косметики, и Перси концентрируется на них, старается собраться с духом, так как его понемногу начинает распирать от воспоминаний.

— Это путь к спасению, путь к возвращению, — зачарованно бормочет он и кидается вперед.

Перси действительно кидается, как тот лев с Анимал Плэнет на зебру с безумным испуганным взглядом. Только Рейна его не боится, конечно.

Рейна позволяет целовать себя, приставив острый наконечник кинжала к низу его живота, чуть выше пряжки ремня. Она даже отвечает на поцелуй, лениво и чуточку вяло, скорее наслаждаясь тем обожанием, которое сквозит через всего Джексона. Оно, обожание, несколько сумасшедшее, напористое, игристое, как шампанское, и пьянит Рейну настолько же сильно.

А на Перси волнами накатывают воспоминания. Будто его за мгновение опускают на футов тридцать в воду, которую он контролировать не может, не имеет права, и толкают все ниже, и ниже. Это болезненно, ему будто выворачивает легкие наизнанку, но вместе с тем так долгожданно, что Перси готов попросить добавки, лишь бы все воспоминания наконец остались при нем, а не в чьем-то божественном кармане.

Коса Рейны щекочет ему шею, губы, блестящие безо всякой вишневой помады, почему-то начинают казаться слаще, а талия, которую он так бессовестно обнимает, вдруг заставляет почувствовать прилив стыда и желания.

— Римляне уважали оргии и ни к чему не обязывающий секс в целом, — хрипло говорит Рейна, отодвигаясь и крепко держа ладонями его лицо. — Но я — претор, а ты — не римлянин.

Перси хочется взвыть — воспоминания вновь соскальзывают в никуда, — и он тянется вперед, пересиливая ее руки, к губам цвета вишни. И Перси дорывается. Прикладывается к губам Рейны со всей дури, может даже разбивает себе губу о ее зубы. Перси уверен, что никогда так страстно не целовался, дело лишь в адреналине да желании вернуть себе память.

Рейна более не отстраняется от него, не говорит правильных и верных вещей; Рейна ловким движением пальцев отстегивает оружейный пояс, и тот с противным отрезвляющим железным лязгом падает на пол.

— Вечером, — односложно говорит ему Рейна с непроницаемым выражением лица. Рейне, похоже, дела нет до его моральных терзаний; Рейна назначает время, округляя свои вишневые губы.

Перси немного покачивает из стороны в стороны и чуть-чуть потряхивает, будто при морской болезни. И Аннабет бы сказала, что это замечательная ирония, только Перси больше ничего про нее не помнит.

Светлых волос и серых глаз в жизни Персея Джексона никогда не существовало.

Ссылка на исходную публикацию - https://ficbook.net/readfic/3037425

Иммунитет памяти

Рекомендуем к прочтению

Комментарии (0)