Крышка на чайнике, кипящем уже в пятый раз за последние полчаса, потому что кое-кто постоянно забывает вовремя залить термос, подпрыгивает бодро, почти барабанной дробью, а из носика со свистом разбрызгиваются обжигающие капли. Металлический корпус, чем-то отдалённо напоминающий рыбацкий баркас, громко пощёлкивает, будто бы предупреждая о надвигающемся шторме: ещё немного — и бурлящий кипяток польётся прямо на синевато-красный огонь, заставляя пламя захлебнуться и погаснуть.

Сгущающуюся темноту кухни разрезают яркие лучи света люстры, когда по кнопке выключателя кто-то резко ударяет ладонью, и звонкий мальчишеский голос вдруг заполняет собой всё пространство, не составляя ни единого уголка, куда бы не проникла россыпь мелодичных соль-диезов.

— Иди же сюда скорее! — Шарль тащит за руку упирающегося Жюля, который упрямо пытается договорить что-то важное Лоренцо, но всё-таки сдаётся под необычайным напором тонкого, хрупкого на вид паренька: как бы не так, Бьянки давно знает, что сопротивляться юному Леклеру бесполезно, особенно если у того в голове пульсирует огонёк очередной идеи фикс. — Ты снова забудешь его заварить и уйдёшь куда-то, а снаружи все звёзды пролетят без нас!

— Шарли, — Жюль вздыхает, сверху вниз глядя на растрёпанного, предвкушающе-взвинченного Леклера, в глазах которого снопами вспыхивают искры. — Сейчас только одиннадцать вечера, едва стемнело. Метеорные потоки не начинаются так рано, да и к тому же, ты ведь не думаешь, что это длится всего пять минут? Если захочешь, мы сможем посмотреть звездопад даже завтра.

 Шарль, разумеется, и слышать не желает: зачем ждать так долго, если уже сегодня всё складывается 

 хорошо, как, может, не сложится до следующего раза, который ещё и неизвестно когда будет? Ведь сегодня небо такое чистое, словно звездочёт-волшебник нарочно подгадал с погодой. Сегодня обе их семьи в полном составе собираются в гостях у Бьянки, чтобы весь вечер обсуждать скопившиеся новости, рассуждать о будущих светилах автоспорта — Жюль старается поскорее убраться из гостиной, потому что чувствует себя смущённым, а Шарль прикусывает губу, чтобы не слишком улыбаться и довольно краснеть, когда слышит что-то лестное в свой адрес — и планировать поездку куда-нибудь далеко и надолго двумя машинами, хотя, разумеется, едва ли они соберутся дальше ближайшего пляжа чуть за городом. Слишком уж хлопотно, но да кто запретит мечтать о далеко идущих планах?..

 Жюль пообещал звёзды: сказал, что всю ночь будут сидеть на крыше и смотреть, как по небу сверкающими вспышками и длинными, рассекающими тёмное полотно штрихами будут пролетать метеоры. Шарль любит, чтобы летало и вспыхивало, а потому уже несколько дней живёт одним лишь предчувствием космоса и ещё целые сутки ждать этого чудесного момента, конечно же, не намерен.

— Нет уж, давай сейчас, — он упрямо поджимает губы, отчего на щеках даже разглаживаются ямочки, и Жюлю необъяснимо сильно хочется засмеяться от того, каким серьёзным выглядит крестник и насколько, по всей видимости, важным событием считает обыкновенные посиделки на крыше. Вместо этого он отворачивается к чайнику, чтобы кипятком прогреть термос, и маскирует лёгкий смешок за приступом кашля: ему совершенно не хочется обидеть светлые чувства и разбить ожидания Леклера.

Позади него раздаётся едва слышный, почти неразличимый звук, однако Жюль, наученный многолетним опытом, моментально подбирается. Молниеносную реакцию, которую некоторым приходится тренировать годами, Бьянки приобретает ещё лет в восемь: именно тогда заканчивается его относительно спокойная жизнь и начинается стабильный хаос по имени Шарль. Сейчас, стоит Жюлю отвернуться на одно мгновение, мальчишка взбирается с ногами на столешницу, потому что до верхних полок ещё не дотягивается, и в ту же секунду едва не летит с воплем вниз вместе с жестяной коробкой травяного чая, поскальзываясь на незаметной лужице пролитой воды. Бьянки с грохотом опускает чайник на плиту и успевает поймать Шарля чуть раньше, чем его спина окажется в опасной близости к холодному кафелю.

— Мы не играем в падающие звёзды, — терпеливо разъясняет Жюль, незаметно выдыхая с облегчением — этот безобразник вполне мог что-нибудь себе сломать — и опуская на пол Шарля, который с чуть виноватым видом сжимает в руках героически добытую коробку. — Мы идём 

 на падающие звёзды. Не перепутай.

— Я хотел помочь, — обострённое самолюбие не позволяет Шарлю промолчать, и он в своё оправдание потряхивает коробкой, краем уха вслушиваясь, как внутри шуршат засушенные чаинки. — И вообще… я тебя весь вечер жду, ты ведь обещал, что пойдём, а сам…

Шарль затрудняется ответить, почему вот так запросто может позволить себе предъявлять какие-то претензии вполне взрослому человеку, которому уже двадцать и который совсем не обязан возиться с ним, самонадеянным мальчишкой с мечтами до небес: возможно, потому, что Жюль был 

, а когда человек в твоей жизни с самого её начала, все церемонии уходят далеко на второй план. Жюль рассказывал по вечерам сказки, если семейство Бьянки оставалось с ночёвкой, чертил наилучшие траектории, когда попадалась новая трасса, объяснял, как войти в поворот и как не развернуться в шпильке, дул на саднящие царапины, которые тут же послушно прекращали болеть так сильно, и всегда — даже если у Шарля было отвратительно вредное настроение — придумывал что-то новое.

— Ну ты что, эй, — от пронзительного взгляда голубых глаз, в которые сейчас кто-то словно вставил прозрачные стёклышки, Жюля слегка коробит, и он не находит ничего лучше, кроме как притянуть мальчишку за плечи поближе к себе, только бы тот не чувствовал себя брошенным и ненужным. — Я же совсем не забыл, мы и пойдём, сейчас только чуть стемнеет посильнее, чтобы было лучше видно…

Ладони у Жюля горячие-горячие, так что Шарлю кажется, что от ласковых прикосновений даже расцветающие на лопатках синяки — извечная травма картодрома — перестают ныть и моментально вылечиваются. Он утыкается носом крёстному в район ключицы и тихонечко сопит, понимая, что спустя каких-то пару минут будет неловко краснеть за собственную заминку, за это 

 однако не торопится распускать сцепленные за спиной у Жюля руки, вдыхает запах тёплой ткани и вслушивается, как под футболкой с какими-то разномастными мультяшными мордочками чётко толкается сердце.

— Старый одеколон был лучше, — наконец заявляет он из чистой вредности, чтобы скрыть своё минутное замешательство. — Новый какой-то странный, мне не нравится.

— И почему я не удивлён. — Жюль хмыкает: и хотя он совсем не знаток подростковой психологии, почему-то более чем уверен, что понимает, чем вызвана столь резкая перемена в поведении крестника, только что тесно прижимавшегося к нему всем телом и вдруг начинающего дерзить без видимой причины. — Ладно. Возьми всё, что нужно, я сейчас закончу заваривать чай, и мы идём.

Шарль исчезает из кухни со скоростью света и наверняка уже в следующую секунду оказывается на втором этаже, где бросил свои вещи. Ещё несколько мгновений Жюль смотрит на пустой проход, в котором только что сверкнула красной вспышкой футболка, и сознание невольно проводит тонкую, едва видимую линию между тремя точками в пространстве: ассоциация слова 

 с привычным рёвом мотора на автодроме, с уроками астрономии, давно ушедшими в прошлое, но отчего-то въевшимися в память определением самых ярких метеоров, и внезапно — с Шарлем, который своей резвостью и вечным неутомимым сиянием напоминает сразу оба значения одного слова.

В отдалении слышатся весёлые голоса родителей, которые вспоминают одну из своих общих старых историй, и гул включенного, но позабытого всеми телевизора с вечерней концертной программой. Чайник всё ещё негромко отдувается и выдыхает тонкие струйки пара, а в термос уже залит ароматный чай, которого должно хватить на весь звездопад. Внезапно — до такой степени внезапно, что у Жюля на секунду темнеет в глазах — прошибает сладкое, полное и всеобъемлющее ощущение 

 где в последнее время он бывает так редко, что начинает забывать, в каком ящике у него лежат карандаши и на каком уровне располагаются выключатели.

— Шарль, надень кофту, иначе ты никуда не пойдёшь! — голос Паскаль из соседней комнаты выдёргивает его из размышлений, и он улыбается краем губ, заранее зная, что ответит матери Шарль. 

Двенадцати лет почти бок о бок вполне хватает, чтобы запомнить, что тёплые вещи юный Леклер не терпит от слова совсем, искренне считая, что компенсирует любые температурные режимы горячей кровью и огнём в сердце. Жюль отлично помнит и способность Шарля за весь год ни разу не чихнуть, но в самый неожиданный момент умудриться на обыкновенном сквозняке простыть так, что у Эрве и Паскаль прибавится по паре седых волос, а у Бьянки, который вообще-то тоже переживает, убавится число здоровых нервных клеток.

Сейчас Жюль полагает, что не готов обернуть благую цель показать крестнику звезды в его последующую простуду, а потому решает перехватить разгорающийся конфликт раньше, чем прогремит взрыв и настроение будет безвозвратно испорчено.

— Я прослежу, чтобы он не замёрз, — Жюль ободряюще улыбается Паскаль и уверенно обхватывает за плечи уже готового начать отстаивать собственные интересы Шарля, чтобы не дать ему распалиться окончательно. — Обещаю.

— Жюль, я не хочу, — бормочет Шарль, почему-то в одночасье теряющий весь свой боевой настрой: и отмечает, что Жюль, видимо, и вправду знает о нём 

 много, раз так легко с ним справляется. — Мне тепло, ну правда, я…

— Да, а потом ты простудишься и ещё недели две не попадёшь на трассу. Тебе нужно такое удовольствие? Или, может, ты устал и хочешь отдыха? Если так, то просто скажи, Шарль, вовсе необязательно устраивать аттракционы со здоровьем.

Жюль ловким движением сдёргивает с вешалки свою толстовку с гордой надписью 

 — подарок-сувенир от друзей в незапамятные времена с пожеланием, чтобы однажды сбылось, — и, подмигивая, отдаёт её Шарлю.

— Надень пока мою, чтобы не бежать опять наверх.

В руках у Шарля — узорчатый плед, на который можно лечь прямо на крыше, и чёрная сумка с загадочным содержимым, в глазах — те самые звёзды, которые он собирается ловить этой ночью — все до единой, сверкают так, что сердце у Жюля невольно вздрагивает, а в душе поселяется хрупкая мечта, чтобы всё пошло так, как 

 — чтобы астрономы не ошиблись, и метеоры действительно потоком помчались по ночному небу, чтобы ни одна туча не затянула горизонт — ведь речь идёт о маленьком счастье крестника, а Бьянки, по правде говоря, готов сделать всё, только бы тот был счастлив.

— Что у тебя в сумке? — любопытствует Жюль, когда за ними наконец захлопывается дверь, отсекая суету вечера и открывая впереди лишь ночную тишину, негромкий шелест деревьев и ласковый шум моря где-то совсем вдали. Прибоя Шарль не слышит, но 

— Бинокль, — Шарль с гордостью достаёт из сумки сверкающий чёрный прибор с бликующими линзами. — Можно будет посмотреть небо поближе, хочешь?

— Хочу, конечно. Откуда ты его достал? Он выглядит почти старинным.

Леклер пускается в красочные разъяснения о своём приключении в позапрошлые выходные, когда его отправили к дедушке, а он — пока никто не видел — забрался на антресоль и вытащил бинокль из-под кипы старых ватманов с какими-то чертежами. Чертежи, правда, посыпались вниз, а Шарль полетел вслед за ними со стремянки, забираться на которую дедушка категорически запрещал, и едва не оказался погребён под толщей бумаг, но всё обошлось — правда, влетело, но 

ведь оно того стоило, правда?

На крыше лежит пара пожелтевших листочков, занесённых, надо думать, прошлогодними ветрами, и прижат камнем в самом углу бумажный свиток: это в начале лета они играли в пиратов, и Жюль рисовал карту сокровищ. Постепенно холодает, и Шарль всё сильнее кутается в тёплую толстовку, краем сознания отмечая, что пахнет она умопомрачительным ароматом грейпфрута и мяты, как шампунь Жюля, и самую чуточку — брусничным пирогом, который так волшебно печёт Кристин. В небе мерным, ровным светом мерцают звёзды, пока что даже не думая срываться с привычных мест и пускаться в круговорот мироздания.

— Ну, расскажи, что у тебя случилось.

Неожиданный вопрос заставляет Шарля резко вылететь из размеренного состояния, смутиться и отметить, как сердце неприятно дёргается, словно из него хотят вытянуть нечто глубокое, корнями засевшее где-то далеко и прочно.

— Ничего, — бурчит он и на всякий случай зарывается носом в ворот толстовки, чтобы его лицо было поменьше видно и чрезмерно понимающему Жюлю не удалось ничего прочесть.

— Шарли. Ты весь вечер какой-то взвинченный, я ведь вижу.

— Да ничего, — он упрямо гнёт свою линию, уверенный, что хотя бы в этот раз ему это удастся, но заботливого крёстного так просто не провести: он умеет понимать, когда речь идёт о ерунде, не стоящей выяснения, а когда душу Шарля разъедает изнутри нечто большое и острое. Сейчас, Жюль уверен, речь идёт о втором, и он совершенно не хочет, чтобы Леклера что-то тревожило, но ему бы приходилось справляться с этим в одиночку.

— Ну-ка посмотри на меня. Да, да, на меня, всего две секунды — вот так, раз, два, — Жюль ловит зрительный контакт и с долей удовольствия отмечает, что старательно возведённая Шарлем стена начинает медленно рушиться. — Видишь, совсем недолго. А теперь расскажи, что произошло.

Шарль молчит секунду, две, три, собираясь с мыслями и проглатывая неожиданно застрявший в горле колючий комок, которому там точно не место. Расцепиться с Жюлем взглядами не выходит, и он просто смотрит в тёплые шоколадные глаза, испытывая странную уверенность, что говорить ему ничего и не надо вовсе: Бьянки и так всё поймёт.

Впрочем, даже если тот и понимает, то сообщать об этом не торопится: Жюль всегда считал, что нужно иметь достаточно смелости, чтобы задать вопрос или сказать вслух что-то важное. 

 смелость Шарлю приходится доказывать постоянно — даже не Жюлю. 

— Вчера на картодроме были сплошь ошибки, — наконец выпаливает Леклер, каждым словом будто обжигая горло и лёгкие. — Такой простой манёвр, но я не смог, так глупо, я совершенный тупица! — он ударяет ладонью по колену и тут же чуть морщится, задевая свежий синяк. — Как можно было так глупо ошибиться? Всегда!..

— Ну подожди, — Жюль аккуратно, не позволяя Леклеру покалечить себя ещё больше, перехватывает его неуёмные руки, в минуты душевного неспокойствия превращающиеся в блуждающий ураган, и примирительно склоняет голову. — Зачем ты так? Ты ведь знаешь, это не означает, что с тобой что-то неправильно, и у всех бывают промахи…

Шарль дёргает плечом, демонстрируя, что слова ничуть его не убеждают, и вновь скрывается в горловине толстовки. 

 глупый. Совсем не как Жюль.

За все эти годы, пожалуй, не остаётся ничего, чего Жюль не выучил бы о Шарле: он знает, что тот предпочитает спать на левом боку и побаивается ходить ночью босиком, знает, что Шарль не слишком умеет петь, но делает это всегда без стеснения и с удовольствием, знает, что его пальцев хватает, чтобы охватить на пианино чуть больше октавы — дотянуться от 

, знает даже, с каким ритмом бьётся его сердце: едва уловимая, миллисекундная пауза после каждых двух ударов — 

быстро-быстро-медленно

Поэтому Жюль, конечно, знает, как трудно Леклеру даются переживания о том, что даже у него — такого старательного и целеустремлённого — может что-то не получаться после нескольких попыток.

— Знаешь, что я думаю? — чуть устало произносит Бьянки, прикрывая глаза и будто бы даже не подбирая нужных слов. — Что ты большой молодец, потому что 

, но иногда чересчур к себе строг. А нужно… знаешь, если чего-то очень сильно хочешь, просто сосредоточься на этом, продолжай работать и никогда не сдавайся. Ты же не надумал сдаваться, правда?

У Шарля чуть дрожит подбородок, потому что от таких простых, но таких точных и 

 именно сейчас слов эмоции вновь дают сбой. Он довольно быстро берёт себя в руки, старается незаметно прокашляться и посмотреть на Жюля совсем другим взглядом — уверенным и острым. Получается, правда, из рук вон плохо: потому что ресницы успевают намокнуть, и поблёскивающей голубой радужки уже не скрыть, но Шарль безмерно благодарен за то, что Жюль хотя бы делает вид, что ничего не заметил.

— Не надумал, — твёрдо заявляет Шарль и наконец улыбается своей лучистой, 

 улыбкой. — Совсем нет, честное слово. Я готов к бою.

— Ну вот и славно. — Жюль ловит улыбку и треплет Леклера по волосам: жаль, что тот наверняка не поверит, что всегда будет нужен Жюлю просто так, даже без героических побед. — О чём ты думал? Ну, во время тренировки.

Пару секунд Шарль думает, смотрит куда-то вдаль, вспоминая, где были в тот момент его мысли.

— О том, где начать прибавлять газ после поворота, чтобы добиться лучшего времени, — забавно морща переносицу, сообщает он. — И о том, как обойти впереди идущий карт. И… наверное, немного о тебе? — Леклер неуверенно поднимает взгляд на друга, брови у которого едва заметно дёргаются вверх. — Как бы ты прошёл ту шикану. Как бы твоё время было минимальным, а я бы порадовался за твой удачный манёвр.

Бьянки легонько качает головой, пока Шарль всей душой благодарит ночь за должную темноту, в которой не видно его алеющих от невольного откровения щёк.

— Может, в этом ты и ошибся? В своих мыслях, — поясняет он, ловя удивлённый взгляд Шарля. — Пока ты на трассе, нужно думать только о трассе. Видишь ли… — он пару раз коротко вдыхает, потирает виски. — Всё, что было или что будет, остаётся 

, совсем далеко. Не в паддоке, не в кокпите, не в твоей голове, как только ты пересекаешь порог, оно отдаляется и становится призраком. 

, — Жюль приподнимается на локтях и вычерчивает ребром ладони невидимую схему, — на трассе — твоя жизнь на ближайшую тренировку, квалификацию, гонку. Только здесь.

 сургучной печатью вытесняется где-то около солнечного сплетения, и Шарль чувствует, как иррационально крепко, горячо срастаются слова с металлическим стержнем внутри него.

Возможно, это и ответ — где бы ему хотелось найти место в жизни?

— Не грузись, — Жюль подмигивает, словно не было только что никаких разговоров, переворачивающих с ног на голову всё естество. — Смотри на небо. Всё хорошо, Шарли. Выдохни.

Под ресницами у Шарля рассыпаны крошечные звёздочки-веснушки, и Жюлю неизменно чудится, будто они тоже давно выстроились в своё новое, совершенно особенное созвездие. Эти звёздочки чуть вздрагивают на своих местах, когда Шарль смаргивает кристаллики влаги и обращает взгляд вверх.

— Смотри! — вдруг не своим голосом вопит Леклер, подскакивая на месте, словно бы сам хочет устремиться к небесным светилам. — Ты видел? Полетела! Звезда полетела!

Жюль не успевает перевести взгляд на небо, чтобы увидеть, как взмахивает хвостом комета, однако для того, чтобы впечатлиться, ему с лихвой хватает того, с какой неподдельной радостью подаётся вперёд Шарль, светящийся от удовольствия и до покалывания в кончиках пальцев 

— Ты когда-нибудь прислушивался к тому, как они падают?

От странного вопроса брови Шарля взлетают вверх, и он с недоумением поворачивается к крёстному.

— Ты шутишь? — недоверчиво переспрашивает он. — Ты шутишь. В каком смысле — прислушивался?

Жюль выглядит так, словно собирается рассказать величайшую тайну вселенной, но одновременно с этим Шарлю кажется, что Бьянки попросту над ним издевается.

— Если прислушаться, то можно услышать, как летит метеор. Но ты, — он не удерживается от колкости, — если будешь продолжать так шуметь, ничего, конечно, не услышишь.

Шарль заливается смехом.

— Ты что, — просмеявшись, произносит он, — откуда ты взял такие глупости? Ведь это невозможно!

— Спорим! — Шарль с размаху хлопает ладошкой по ладони Жюля, принимая спор. — У нас в школе уже началась астрономия, так что меня не проведёшь, я знаю, что всё это выдумки. Они ведь летят так далеко, как, ты считаешь, можно их услышать? Да и скорость света куда больше, чем скорость звука, — всё-таки с полувопросительным выражением прибавляет Леклер.

Привычка верить всему, что говорит Жюль, въедается в его атомы, и Шарлю не так просто с ней сладить: ведь Бьянки никогда не обманывает, и даже если Шарль не слишком-то убеждён, что ошибки необходимы для движения вперёд, то во всё остальное — во 

 остальное — ему поверить отчего-то очень просто.

Даже если Жюль утверждает, что можно услышать метеориты.

Шарль в ожидании звёзд почти забывает дышать, так 

 блуждая взглядом по небу и гадая, которая из ярких точек сейчас превратится в запятую. Ощущения кажутся ему схожими с теми, что приходится испытывать перед стартом: когда карт готов сорваться с места и лишь ждёт отмашки, когда нервы на пределе, вот-вот — и нога сама дёрнется на педали газа в стремлении оборвать это томительное ожидание и помчаться вперёд, но вот он, момент старта — словно момент взрыва каждого атома в его теле.

Время осыпается где-то в небесных часах звёздной пылью, оседая нежными прикосновениями на внутренней стороне лёгких, и для Шарля весь до единой минуты вечер — точно ощущение полувдоха.

— Ещё одна! — вскрикивает он, взмахивая рукой и в порыве чувств ударяя Жюля по плечу. Краем уха Леклер отмечает какой-то странный звук: едва слышный, чуть свистящий и металлический.

Жюль молча улыбается, глядя в ночное небо.

— Это, должно быть, твои шутки, — бормочет Шарль, не до конца уверенный, что именно сейчас произошло. — Жюль, это ведь ты. Признайся.

— С чего ты это взял? Я слышал ровно то же, что и ты. Я же говорил, что можно услышать звёзды

Озадаченность, замешательство, растерянность — неполный список того, что зацепляет шероховатыми коготками душу Шарля. С одной стороны, он точно знает, что прав в своём утверждении о невозможности каких-либо звуков из такого далёкого космоса, с другой — ведь 

 что-то однозначно было, и он почти кожей чувствует, как ночь наполняется необъяснимым, почти сказочным ощущением волшебства, так что ему, пожалуй, даже не слишком хочется знать ответ — подтверждающий или опровергающий.

— Мы будем смотреть на метеоритный поток или спорить? — тускловатым голосом интересуется Жюль, откидываясь затылком на мягкий плед и ощущая, как короткие пряди касаются прохладной ткани. — Поверь, Шарли, необязательно пытаться выяснить всё-всё. Позволь некоторым вещам остаться за гранью логики. И не забудь, кстати, загадать желание на падающую звезду.

Шарль завороженно смотрит на высвеченный луной профиль Жюля, который устремляет глаза вверх и совсем не замечает восхищённого взгляда крестника, наверняка мечтая о чём-то своём. Звёздное небо начинает стремительно осыпаться бело-серебристыми лепестками, словно вишня по весне, а Шарлю приходит на ум старая-старая сказка про Алису в Стране чудес — ему чудится, будто это не звёзды срываются с неба, а он сам стремительно улетает куда-то в другую реальность.

Ночь наполнена неповторимой эссенцией ароматов и чувств, и даже величайшим алхимикам давних времён, когда Земля была юна, не удалось бы закупорить в прозрачном флаконе эти несколько часов так, как они запоминаются Леклеру. Где-то далеко шумит прибой, Шарль не слышит, но 

 что он точно там есть, где-то далеко, тоже почти 

 остаются этим вечером и неожиданно личные переживания куда глубже обычного, и мысленная фотография, как лунный свет путается в ресницах Жюля, и вспыхивающее огромное небо, которое 

 совсем другое, не такое, как раньше, и непонятной природы звуки звёзд — ведь Шарлю и в самом деле кажется, что он их слышит, — и даже их металлический, едва ощутимый привкус на языке: он готов поклясться, что 

 они и ощущаются, если бы звёзды можно было смешать, заварить в термосе и попробовать на вкус.

— Да ты совсем спишь, — шепчет Жюль, приподнимаясь на локтях и видя, что Шарль, одурманенный штормом впечатлений, уже перестал бороться со сном и теперь только изредка вздрагивает во сне от ночной прохлады. Красная толстовка, слишком объёмная для двенадцатилетнего мальчишки, в темноте кажется почти чёрной: Леклер хватается пальцами за края рукавов и прячет нос в сбившийся на сторону капюшон, инстинктивно обнимая себя за плечи. — Шарли… мы не будем ждать рассвет?

Ещё несколько секунд Жюль всматривается в мягкие, расслабленные черты, которые будто бы кто-то рисовал с неизбывной трепетной любовью самыми нежными красками, и ловит себя на мысли, 

как, наверное, красиво Шарль будет взрослеть.

 Тот не отвечает, даже не двигается от звука своего имени, вымотанный долгим днём и круговоротом самых разных чувств — Жюль знает, как остро Леклер пропускает через себя всё, что происходит вокруг, а с началом подросткового периода это приобретает масштабы почти стихийного бедствия — в первую очередь для самого Шарля и его бедных нервов.

На горизонте едва-едва начинают бледнеть насыщенно-синие тона, предзнаменуя занавес ночи, и чуть тише стрекочут сверчки. Жюль аккуратно поднимает Шарля на руки вместе с пледом, внезапно чувствуя, как в сердце резко входит тончайшая и оттого такая острая игла воспоминаний, как двенадцать лет назад всё было 

 как он таскал на руках этого мальчишку, а потом получал по голове от собственной матери за то, что не даёт ребёнку покоя. 

 Теперь, пожалуй, квиты.

Шарль не просыпается, когда Жюль, моля всех богов о том, чтобы не убиться вдвоём на старой деревянной лестнице, медленно спускается с крыши вниз. Не просыпается он и от скрипа задней двери, поразительно громкого в полусонной тишине ночи, не просыпается, когда Бьянки незаметно проходит мимо зала, где всё ещё сидят родители. На втором этаже тихо, только из комнаты Тома едва доносятся зацикленные звуки: они на пару с Артуром наверняка допоздна играли в приставку, и Жюль более чем уверен, что уснули, так и забыв выключить игру.

В комнату — небольшую, но самую уютную во всём доме — проникает светлыми полосами лунный свет, оставаясь на полу и стенах жемчужными мазками, подсвечивая стопку книг, лежащих у Жюля на прикроватной тумбочке. У стола брошен рюкзак Шарля, а на подушке — кофта, которую тот так не хотел надевать: Шарль давным-давно перестал церемониться и, приезжая к Бьянки, уже не стеснялся и кидал вещи в той же комнате, где и проводил большую часть времени. Жюль, впрочем, был не против и даже скучал, когда после выходных из его всегда убранной комнаты исчезал флёр хаоса, неизменно наводимого безобразником Леклером.

Включать ночник Жюль не торопится: боится разбудить Шарля вспышкой света, неосторожным щелчком выключателя, 

 что может растревожить сон крестника. У него даже не хватает духу разбудить его и предложить переодеться, поэтому Жюль только аккуратно стаскивает с Шарля толстовку, невесомо проводит ладонью по сбившейся чёлке, чувствуя, как по всему телу пробегают разряды электричества и в сердце разливается необычайная нежность. Когда сверху на Леклера опускается тонкое одеяло, он, наконец чувствуя тепло, немедленно раскрывается морской звёздочкой и раскидывает руки и ноги по всей кровати.

— Доброй ночи, — шепчет Жюль, притворяя дверь и зная, что не получит в ответ ни слова. Он даже не задаётся вопросом, почему в эту ночь будет пустовать приготовленный для Шарля диван в гостиной и почему ему вновь приходится делить свою комнату с маленьким волшебником — наверное, потому, что он его очень-очень любит, и комната — 

 по сравнению с тем, что Жюль, на самом деле, готов делиться с ним хоть всей своей жизнью.

Загадка звёзд остаётся для Шарля вопросом без ответа — впрочем, не то что он так уж стремится выяснять правду, и почти четырёх лет вполне хватает, чтобы мысленно поместить одно из лучших воспоминаний в серебрящийся вакуум — почти как розу в колбу — и не позволять никому к нему прикоснуться: только созерцать, изредка извлекая на свет и оживляя давние ощущения. Да и не смешно ли — вдруг прийти к Жюлю спустя столько времени и на полном серьёзе начать выспрашивать, была ли это только шутка для впечатлительного ребёнка или всё в самом деле, по правде?

Шарль, по крайней мере, считает, что он точно не ребёнок, а ответ не так уж ему и нужен. В конце концов, разве это может что-нибудь изменить?

Последние выходные сентября согревают, дразнятся озорным теплом, искрят солнцем, проникая не только сквозь окна, но, кажется, даже сквозь стены, 

 и Шарль, лёжа вверх ногами на диване в комнате Жюля, пока тот что-то сосредоточенно ищет в поисковике, готов смеяться, запрокинув голову, от всепоглощающего чувства воздушности в сердце и греющей уверенности, что всё будет хорошо. Да и неважно, что именно. 

В эти выходные Жюль успевает приехать домой, вырывая пару дней перерыва между своими гоночными делами и решая просто побыть с близкими: не то что он устал, 

вовсе нет, он полон сил и готов к свершениям,

 по собственным уверениям — он даже бодрее, чем был в начале сезона, и Шарль бы поверил внешне энергичному, как обычно, и прямо-таки источающему жизнь Жюлю, если бы не умел приглядываться. А приглядевшись, можно было заметить, как самую чуточку, на едва уловимое мгновение в глубине тёпло-карих, словно нагретые на солнце каштаны, глаз вспыхивала туманная искорка, почти датчик — он всё же 

За субботу парни — теперь уже отчего-то так сильно похожие друг на друга и практически одного роста (Шарль за лето вымахивает так, что самолюбие Жюля почти бунтует в страхе, что тот его скоро обгонит) — успевают искупаться в море, едва не опрокинуть старенькую парусную яхту, с воплями и смехом возвращая ей баланс и чудом спасая разбросанные по кокпиту вещи, устроить гонку на старом и таком родном картодроме, где по несчётному количеству раз пройден каждый поворот, — и приехать 

 вровень. Шарль пересекает финишную черту с опозданием всего на долю секунды, но, как ни странно, для него проиграть Жюлю совсем не обидно. А ещё — может, самую капельку, никому не признаваясь — Леклеру нравится замечать, как незримо, на уровне едва понятных ощущений, у Жюля словно немного расслабляется натянутая внутри струна, как его движения становятся чуть мягче, как постоянная сосредоточенность уступает место чувству спокойствия — когда можно оставить всё позади и окунуться в атмосферу такого родного, уютного, знакомого с детства 

 Успевают они поздней ночью, уже лёжа в постелях, вдоволь намечтаться о том, как однажды — как будто вот совсем скоро, не за горами — будут вместе гонять в Формуле-1, может, даже в одной команде, как будут покорять подиумы — один за другим — и чувствовать себя принцами целой вселенной.

Сейчас — воскресным утром последнего сентябрьского уикенда перед отъездом Бьянки на другой конец планеты — в комнате сквозит лёгкий ветерок, занося аромат доцветающих трав и солоноватый привкус моря, на столе рядом с подтаявшей шоколадкой лежит упаковка недоеденных чипсов и стоят две чашки — одна из-под какао, другая из-под фанты, которые ещё вчера нужно было отнести на кухню, но все благополучно на них забили и легли спать в четвёртом часу ночи. Впрочем, и утро наступает куда позже привычных понятий: правило этого дома — 

по воскресеньям никаких ранних подъёмов,

 так что к полудню заспанные, растрёпанные, помятые Шарль и Жюль только выползают на кухню приготовить себе завтрак, пока все остальные уже чем-то заняты, а затем снова вернуться в комнату. Леклер, закинув ноги на спинку дивана, бросает в стену теннисные мячики и ловит их, даже не напрягаясь: знает, что реакция не подведёт, и мячик не улетит дальше его руки.

— Эй, Жюль, как настроение? — Шарль хватает с кровати подушку, знавшую его ещё во времена незапамятного детства, и со смехом швыряет её в сидящего за компьютером Бьянки, заставляя отвлечься от чего-то, несомненно, очень важного: не то чтобы он требовал к себе внимания, 

, но проверить реакцию Жюля — святое дело и любимое развлечение.

Шарль ожидает услышать что-то вроде привычного 

«Мои извилины скоро примут форму этой чёртовой трассы, никак не могу выкинуть её из головы!»

 — однако ни того, ни другого Жюль не говорит, даже не улыбается, заставляя Шарля неосознанно напрячься. Сердце ударяется о грудную клетку слишком громко, едва не пробивая её низким, тяжёлым, тревожным звуком, будто бы кто-то ударил в бас-барабан, и Леклер не может оставить этот вопрос без ответа.

— Жюль, — с непонятной, смутной тревогой повторяет он, возвращаясь в вертикальное положение и вглядываясь в лицо друга: черты рельефные, на мгновение замершие, точно нарисованные грифельным карандашом на белой бумаге, и от замершего на мгновение времени у Леклера внутри разливается липкий 

Бьянки коротко качает головой, разбивая наваждение, и наконец словно возвращается из тумана забытья: дёргает в полуулыбке краешком губ, светлеет лицом, встречается взглядом с растревоженными глазами Шарля: точь-в-точь Лигурийское море перед дождём.

— Всё в порядке, — заверяет он и, видя, что ничуть не усыпляет своим ответом разыгравшуюся мнительность крестника, нехотя добавляет: — Чувствую себя как-то… странно.

Часть 1

Формула-1

Романтические

Романтика

Джен

Фанфики

Прошлое

Friendship

Канонная смерть персонажа

Элементы ангста

Современность

Лучшие друзья

Гонки

Тоска

Гонщики

Дружба

— Тише, не шуми! Иначе не услышишь, как падает метеорит.
— Ты всё врёшь! Я ведь знаю, что их нельзя услышать!
— Спорим, что можно?

ru-na-yuge-ozhidayutsya-osadki-v-vide-meteoritnyh-dozhdei-storman

На юге ожидаются осадки в виде метеоритных дождей

Содержание

Часть 1

Комментарии (0)