Сансу сорок шесть лет, и двадцать шесть из них он борется с облысением. Хотя борется — слишком решительный эпитет для личности вроде него. Санс никогда в своей жизни не боролся по-настоящему, разве что за своего наивного, простоватого и бесконечно доброго брата. Брата, которого ему удалось упросить не привлекать в качестве свидетеля. Брата, о котором — ему хотелось верить — будет, кому позаботиться, и которого не будут ассоциировать с ним, Сансом.

Сансу сорок шесть, но выглядит он гораздо старше. Небольшой рост он компенсирует изрядной шириной — в чём ему охотно помогают сидячая жизнь и сахарный диабет из-за дерьмового фаст-фуда. Из-за потливости и неохотной перемены одежды (да и обуви тоже) вокруг него всегда образуется аура, не слишком располагающая к симпатии. Санс не бездомный и не нищий — ему просто лень. Просто плевать.

И всё же она что-то разглядела в нём. Его лучик света, его маленькая крошка…

Санс сидит на скамье в огороженном прозрачным пластиком углу. На лице — усталая и немного растерянная улыбка, глаза прикрыты. Ему не на что смотреть. Её там не будет. Ей не дали прийти. Посчитали, что для неё будет слишком травмирующим вновь увидеть его. Вряд ли её мнение учитывалось. Мнения же Санса никто не спрашивал.

Сансу не на что смотреть — он и так знает, что увидит. Перед насупившимся судьёй и трепещущими от негодования присяжными, как лев на песке Колизея, расхаживает государственный обвинитель. Вот кто уж точно в своей тарелке, горько усмехается Санс про себя, вертит ими как хочет. Адвоката в зале нет — от бесплатного он отказался, а на платного банально не было денег. Да и кто, при таком-то очевидном раскладе, стал бы пятнать свою репутацию, защищая педофила?

Он знал Фриск с девяти… или десяти… нет, всё-таки с девяти лет. Когда впервые лицом к лицу встретился с женщиной, которая взяла над ней опекунство, и с которой у них был долгий период заочного романтического общения. Собственно, он и шёл на первое знакомство — к ней домой, зажав подмышкой коробку шоколадных конфет, на которую ушла немалая часть их с братом скудных сбережений: из брата работника не вышло, и Санс тянул их двоих, перебиваясь любой работёнкой, подворачивающейся под руку, но из-за патологической лени и вселенского наплевательства нигде не задерживаясь подолгу. Пойти на свидание для него могло показаться целым подвигом, если бы ему не было плевать. Эта женщина была хороша… когда заочно смеялась над его шутками и даже пыталась шутить ответ. Какой она окажется, когда они встретятся лицом к лицу? Как она отреагирует на него? Сансу было всё равно. И всё же он опешил, когда в ответ на звонок дверь распахнулась, и на пороге показалась смуглая девчушка в сине-фиолетовом полосатом свитере. Сонно прикрытые глаза стрельнули из-под копны каштановых волос, и девочка исчезла. Санс даже не успел ничего сказать, как на её месте возникла та, к которой он шёл изначально. Та, что смеялась над его шутками. Та, с которой он так никогда по-настоящему и не сблизился.

Та, что сейчас прожигает его полным ненависти и омерзения взглядом из глубин зала, под резкую скачущую речь обвинителя.

Нет, Санс тогда и помыслить не мог о том, что у него может быть что-то с такой пигалицей. Для них обоих это стало неожиданностью года три спустя, когда волос на голове Санса поубавилось, а Фриск замерла на тонкой гранью между девочкой и девушкой. Нимфетка, как сказал бы некий восторженный классик, которого Санс никогда не читал — как, впрочем, и никто в их городке, пожалуй. Тогда понимание пробилось сквозь слой безразличия, понимание того, что этот златокожий ангел стал единственной отрадой его жизни. Понимание не только его, но и её понимание, сочувствие (но не жалость, и за это он был ей ещё более признателен) соединили их души и грёзы в стремлении однажды соединиться наяву. Нет, Санс никогда не желал обладать ею — это было настоящее платоническое чувство. Лишь однажды его захлестнула волна отчаяния — отчаяния от осознания того, во что он превратил свою жизнь. Осознания того, что он никому не нужен. Осознания того, что даже его брат порой считает его никчёмным.

Осознания того, что он просто догнивающий мешок с бесполезными отбросами.

И Фриск была рядом, как и всегда в последнее время. Девочка старалась приободрить его всем, что приходила ей в голову, и, когда отчаявшись, она отстранилась от него и начала стягивать с себя свой любимый потрёпаный свитер, Санс растерялся и не смог остановить то, что произошло потом…

А, может быть, ему просто было плевать.

Возможно, этот случай мог бы что-то изменить в нём. Вырвать из плена апатии и бросить в настоящую полноценную жизнь — ведь теперь он по-настоящему не был одинок. Но один маленький факт, подобно одинокой отмели в бескрайнем бушующем океане разбил челн его мечтаний вдребезги, выбросив его на скамью подсудимых.

Ему было сорок шесть, а ей тринадцать.

И в обществе, яро пекущемся о здоровье детей и подростков, их маленький, почти невинный порыв недолго оставался тайной для окружающих.

Когда к нему пришли, он и не пытался оправдываться — лишь попросил, чтобы ничего не говорили его брату…

Он встаёт, выслушивая приговор, но не слыша его, растерянно и виновато улыбаясь — мешковатый, неопрятный, несимпатичный, но отчего-то очень дорогой одному девичьему сердцу. Невидящими глазами оглядывает суетящихся присяжных, не особо надеясь, что что-то вызовет в нём отклик интереса — и внезапно сталкивается взглядом с глазами государственного обвинителя.

Обвинитель стоит рядом с той, что когда-то смеялась над шутками Санса. Секунду назад они что-то оживлённо обсуждали, но теперь смотрят на него. В её взгляде — всё то же отвращение — или злость от того, что её променяли на другую? Взгляд обвинителя иной.

Насмешливый. Сочувствующий?

Внезапно Санс понимает. Так некстати начавшийся приступ превращает его крик в булькающий кашель, и он виснет на недружелюбных лапах конвоиров, глотая мокроту и слёзы собственного бессилия.

В третий — и, возможно, последний в жизни — раз его пелена безразличия прорвана, сменяясь на ужас.

Ибо в последний миг, прежде чем за ним закрылись двери, Санс услышал в своей голове слова, что прочитал в насмешливом взгляде обвинителя.

«Я иду к ней. И я не попадусь».

Ссылка на исходную публикацию - https://ficbook.net/readfic/8790764

Часть 1

Nurrenbri

"Упомянул ли я где-нибудь, что ее голая рука была отмечена прививочной осьмеркой оспы? Что я любил ее безнадежно? Что ей было всего лишь четырнадцать лет?" (с) В. Набоков

https://archiveofourown.org/works/28715562

Теперь на английском!

Настоящий монстр

Содержание

Часть 1

Комментарии (0)