Comes in bells, your servant, don't forsake him

Strike, dear mistress, and cure his heart

Он пришёл. Снова. Несмотря на данное себе обещание, что больше никогда. Несмотря на начинающих подозревать его братьев. Несмотря на ещё не затянувшиеся порезы на плече. Пришёл. Чтобы потом вновь испытывать стыд за то, что не сдержался, сам влез в паутину, оставившую несмываемое пятно позора на нём, как на лидере клана. На нём, как на воине. На нём, как на мужчине.

Балконная дверь бесшумно отворилась, когда он осторожно её толкнул. Внутри — она. Знала — он не сдержится, придёт. Плотные шторы не позволяли заглянуть внутрь помещения. Красная ткань скрывала комнату от постороннего мира. Сегодня хозяйка спальни предпочитала отгородиться от тех, кому не дозволено находиться в её покоях. Однако дверь с бронированным стеклом не заперта — открыта только для него.

Отодвинув атласные шторы, он скользнул внутрь. Горели свечи — три на прикроватной тумбе. Огоньки заплясали, когда поток холодного воздуха с улицы прошмыгнул вслед за гостем.

Она сидела в кресле. Подперев подбородок рукой, читала, покачивая носком лакированного сапога. Не вздрогнула, не взглянула в его сторону, хотя его появление не могло остаться незамеченным. Игнорировала. Словно не она пару дней назад в разгар битвы произнесла так горячо ожидаемые им слова. На крыше, когда их клинки встретились, словно не с её алых губ слетело: "Послезавтра в полночь". Словно не она ожидала, когда он явится.

— Оружие, — она перевернула страницу, всё также не подымая от книги глаз.

Верно... она хочет, чтобы мечник лишился защиты. Ему всегда нелегко давалось решение сложить клинки. Правильнее было бы сжать рукояти крепче. Заявить, что их совместное времяпровождение окончено. Сказать, что больше никогда не вернётся в 

 комнату в чёрно-красных тонах. Пригрозить, чтобы молчала. Не рассказывала, не напоминала.

Но он не мог. Не мог отвергнуть приглашение. Не мог противиться желанию видеться не только на поле боя. Не мог не жаждать встреч с нею.

Он потянулся к ремням для крепления ножен. Самым сложным было не уйти поздно ночью из логова, не набраться смелости сделать первый шаг в 

комнату, а сложить на пол катаны. Отвергнуть собственные принципы, проявить беспечность, остаться безоружным в логове врага. Здание принадлежало клану Фут. Сотни солдат проводили дни и ночи на нижних этажах. Здесь, на самых верхних, были её покои. Где-то рядом, возможно, находился и глава клана. Леонардо же самолично лишал себя возможности выбраться живым, если Караи всё же решит, что ей предпочтительнее сразить врага, чем продолжать их... встречи. Однако большую опасность представляли не нинздя, а сама куноичи. Безоружным оставался только он. У Караи всегда при себе были ножи. Если бы она хотела, то легко смогла бы перерезать ему горло. Возможность подобного исхода тревожила Леонардо. Как тревожило и то, что он безропотно позволял сделать себя беззащитным.

— Я не собираюсь ждать всю ночь, — Караи раздраженно захлопнула книгу. — Либо делаешь, что я велю, либо уходишь.

Леонардо уйти не мог. Он погряз в чарующем омуте тёмных глаз. Опьянел от сладковатого запаха духов. Стал заложником чувственных губ, сейчас растянувшихся в покровительственной улыбке. Она знала — он останется. Знала, что не посмеет перечить. Если Леонардо не повиновался, Караи, поджав губы, говорила забыть дорогу в её покои, пока он не смирится — будет так, как хочет она, либо не будет вовсе. Отверженный, он потерянно брёл домой по крышам ночного города. Твердил себе — это к лучшему. А потом жадно ловил её взгляд, ожидая, когда во время сражения она приблизится к его лицу и шепнёт: "Приходи". И он приходил. Каждый раз приходил, как сейчас, не зная, проведёт ли здесь ночь или же уйдёт. Порой она требовала невозможного. Согласиться на её требования он не мог. Приходилось спешно покидать спальню, так и не получив желаемой близости.

У них с Караи были разные представления о близости между мужчиной и женщиной.

Куноичи была непреклонна — либо так, либо никак.

Леонардо хотел, чтобы было хоть как-то.

Он снял с карапакса катаны вместе с ножнами, убрал на пол у балкона перетягивающий грудные пластины ремень, опустил поверх снаряжения подсумки с сюрикенами.

Теперь он стал безоружным, как она и желала. Леонардо выпрямился и неуверенно приблизился к Караи. Отложив книгу на низкий столик, она следила за его движениями. Когда он подошел к креслу, его остановил лакированный носок сапога. Подошва упёрлась в пластрон в районе живота, не давая подойти и коснуться любимой.

— Сначала в ванную, — Караи распрямила колено, заставляя отступить на шаг. Вытянутая нога обтянута блестящей кожей. Высокие сапоги плотно облегали крохотную стопу, подчеркивали изящество тонкой лодыжки. Чёрное ей шло.

— Конечно... — Леонардо тяжело сглотнул, встретившись глазами с насмешливым взглядом. Ему просто хотелось запечатлеть на её щеке поцелуй в знак приветствия. О душе он помнит. Караи никогда не давала приблизиться к себе, пока он не вымоется. Но поцелуй... просто лёгкое касание губами... Почему она не хочет дать ему хотя бы это? Почему не желает создать хотя бы видимость того, что их отношения... нормальны?..

Стоя под горячими струями воды, Леонардо хотелось провалиться в водосток, выбраться наружу по вентиляционной шахте или ещё каким образом незаметно покинуть её покои. Что он делает? Что делает 

, в её ванной? Ещё не поздно забрать катаны и выйти через балкон. Забыть, что когда-либо приходил. Отринуть воспоминания о прошлых визитах. Бежать, бежать из 

комнаты. Больше никогда не пытаться сблизиться с Караи, не грезить о том, чтобы быть для неё не только лидером враждебного клана.

Леонардо выключил воду, наспех вытерся полотенцем и решительно затянул узел маски на затылке.

Караи поднялась из кресла, когда он хотел пройти мимо к балконной двери.

— Ты куда? — она преградила путь, положив ладонь на пластрон.

Такая маленькая в сравнении с ним. Когда-то они были одного роста, но теперь она едва доставала макушкой до его плеча. Ей приходилось запрокидывать голову, чтобы смотреть ему в глаза. Как в этом хрупком существе могло быть скрыто столько силы?..

...и столько жестокости?..

— Мне лучше уйти, — Леонардо покачал головой.

Он думал, она разозлится. Сощурит эти прекрасные глаза и недовольно подожмёт алые губы. Но нет. На лице куноичи отразилась печаль. Она взяла его руку в свою и прижала к лицу. Горестно вздохнув, вжалась в огромную, в сравнении с её, ладонь. Прикрыла глаза и тихо сказала:

— Очень жаль. Я так хотела провести с тобою ночь, — к грубой коже ладони прижались мягкие губы, обжигая поцелуем.

Тёмные глаза завораживали. Запах сандала опьянял. Как он может уйти? Она же просит остаться. Хочет быть с ним. Он не способен сделать и шага к двери, пока она так ластится к его руке.

Леонардо тяжело сглотнул, принимая решение.

Караи сверкнула довольным взглядом и, растянув алые губы в лукавой улыбке, отстранилась от его ладони. Обвив тонкими руками шею, притянула к себе. Он склонился, предвкушая такой желанный поцелуй. Но она мазанула губами по щеке и шепнула в висок:

От приказного тона похолодели пальцы, а внутренности начало скручивать в тугой узел. Можно было понять, что так и будет. Ничего не поменялось, когда он предпринял неубедительную попытку уйти. Она по-прежнему хочет быть с ним только так и никак иначе.

Караи убрала руки и отстранилась. Она не притронется к нему, пока он не сделает как она велит. Наверное, если он послушается — мир не рухнет. Хотя мир Леонардо уже достаточно сильно покачнулся в тот самый первый раз. Опоры продолжали расшатываться с каждым новым... свиданием... в 

Леонардо мог бы воспротивиться, мог бы возразить. Но тогда Караи не подпустит его к себе. В прошлом он возражал ей достаточно. А потом, когда его выставляли наружу, боялся, что она больше никогда не предложит, никогда не пригласит к себе.

Нужно лишь побороть свою гордость. Всего лишь опуститься на колени, как на тренировках в додзё. В этом нет ничего ужасного. Или унизительного.

Леонардо опустился на пол, принял позу, как при медитации, и поднял взгляд на возлюбленную. Так непривычно смотреть на неё снизу вверх. Куноичи возвышалась, подавляла острым взглядом волю, заставляла сердце биться быстрее. Алые губы растянуты в хищной улыбке. Мелькнул розовый язычок, когда она провела им по нижней.

Боги... если для того, чтобы любимая женщина смотрела на него с таким желанием, нужно преклонить колени — он сколько угодно времени готов провести на полу. Лишь бы она продолжала смотреть на него 

. Хоть на мгновение он мог забыться и представить, что эта красивая девушка его любит.

Он старался не дёрнуться, когда подошва сапога опустилась на плечо. Но всё же вздрогнул, когда жёсткий материал коснулся кожи.

— Склони голову, — приказала она, надавливая ногой.

Леонардо сжал пальцами колени. Наваждение развеялось. Это не любовь. Это что-то другое. Что-то грязное и неправильное. Почему у них не может быть всё как у нормальных возлюбленных? Зачем она делает это? Почему получает удовольствие, ставя на него свою обувь?

Почему Леонардо это терпит? Почему чувствует... возбуждение?..

Он опустил взгляд и наклонился корпусом к полу. Стопа на плече не исчезла. Он не видел лица, только обутую в блестящий сапог ногу. Кожа облегала плотно, штаны обтягивали изгибы бёдер. Чёрное... Караи всегда в чёрном. Только несколько мазков красного — на губах и на веках.

Леонардо сглотнул и опустил взгляд, ожидая дальнейших действий куноичи. Проявлять инициативу ему не позволено. По крайней мере пока она вдоволь не насладится его покорностью и своей над ним властью.

Тяжесть на плече исчезла. Леонардо рискнул поднять голову. Караи подошла к прикроватной тумбе, отодвинула нижний ящик, достала небольшой предмет. Мягкий свет свечей выхватил блеск металла.

В горле пересохло, пальцы сильнее сжали колени. Это слишком. Он не должен соглашаться на подобное. Не только потому, что такие вещи ему не по нраву, но и потому, что это опасно. По большей части он верил Караи. Но той частью сознания, которая не была затуманена от близости предмета обожания, он понимал — с нею стоит быть настороже. Беспрекословно доверять куноичи нельзя. В противном случае в один прекрасный момент он обнаружит себя в плену клана Фут. Либо и вовсе мёртвым. Караи настолько же притягательна, насколько и опасна.

Но он не в первый раз находится в её спальне... если бы она хотела, то давно бы причинила вред. У неё неоднократно была возможность всадить клинок ему в шею. Она ей не воспользовалась. Значит ли это, что ей можно довериться?..

Караи вернулась. Позвякивая металлом, обошла его и остановилась позади.

— Руки, — её дыхание опалило шею, когда она склонилась и приобняла его за плечи.

Леонардо, коря себя за то, что соглашается на подобное, завёл конечности за спину. Щёлкнули наручники. Кисти обвил холодный металл. Хотелось верить, что, если потребуется, у него хватит сил разорвать оковы. Лучше бы ему не пришлось прибегать к подобному. Однако с Караи ни в чём невозможно быть уверенным.

— Какой ты сегодня послушный, — в её голосе проскользнули нотки довольства.

— А ты хотела бы, чтобы было иначе? — он на пробу напряг мышцы. Металл, как и ожидалось, не поддался. Возможно, если он приложит больше усилий, то сумеет освободиться.

— Ты и сам знаешь, что именно я от тебя хочу, — Караи переместилась. Сверкнула лакированная кожа. Блестящие сапоги замерли неподалёку. Изящная рука коснулась подбородка, цепкие пальцы заставили запрокинуть голову до боли в шее. В её глазах он видел обожание. Боги... почему он нравится этой женщине только таким, на коленях и в наручниках? — Теперь ляг назад.

Леонардо повиновался, стараясь с удобством устроить скованные руки. Панцирь шаркнул дерево. Лежать на карапаксе, когда поверхность твёрдая и плоская, было неудобно. Поза для черепахи являлась неестественной. Инстинкты твердили расположиться по-другому, прикрыть живот — уязвимое место.

Он с усилием подавил желание перевернуться на пластрон. Его удерживало то, что Караи неотрывно наблюдала. Взгляд, от которого бегали мурашки, скользил по телу. Казалось, холодная кровь разгорячилась, сердце стало наковальней, где каждый его удар отдавался глухим стуком в голове. Ему жарко... так жарко...

— Бедный мальчик, — её голос подобен мурлыканью кошки. Не домашней — дикой. Она — тигрица, готовая вонзить когти в тело жертвы. Львица, кружащая вокруг беззащитной лани, прежде чем напасть. Ирония, что Лео сейчас был подобен беспомощному копытному, а вовсе не грозному хищнику, несмотря на имя. —  Так хочешь меня, что готов в ногах валяться. Как далеко ты позволишь мне зайти? Что разрешишь с собою сделать, только чтобы я тебя приласкала?

Вопрос не требовал ответа. Она знала, давно знала — он согласен на многое, лишь бы получить толику внимания этой женщины. Хотелось верить, что её... неоднозначные желания... являются проявлением если не любви, то хотя бы симпатии. Боги... даже если причина её к нему интереса в простом физическом влечении — он рад и этому.

Щеки коснулся лакированный сапог, надавил на челюсть так, что пришлось повернуть голову вбок, разорвать зрительный контакт. Он прикрыл глаза, чтобы не видеть, как в паре метров от него лежат вещи, принадлежащие Леонардо — не ему, а другому. Тому, на кого возложена честь быть лидером клана. Тому, кто заботится и защищает младших братьев. Тому, кто является умелым воином, гордостью отца. Синяя маска тоже принадлежит не тому Леонардо, который возбуждается от прикосновений блестящего в полумраке сапога. Снять бы маску. Жаль, руки скованы, никак не стянуть с головы. Казалось, она впитывает его позор, его постыдное желание, его слабость.

— Мне нравится твоя покорность. А тебе, я смотрю, доставляет наслаждение моя властность, — Караи убрала ногу и опустилась ему на бёдра, зажав их своими. Тонкие пальцы коснулись выпуклости паховых пластин. Прикосновение едва чувствовалось, но даже знания того, что она трогает его 

, хватило, чтобы у него перехватило дыхание. — Вижу, я права.

Пальцы скользили по стыку. Указательный ощутимо надавил, посылая волны удовольствия и желания почувствовать, как его касаются напрямую. Караи неотрывно смотрела в глаза. В тёмной радужке — опасный блеск. В расширившихся зрачках — наслаждение безвольностью жертвы. Обтянутые чёрным руки, прикрытая стальной пластиной грудь... Караи была прекрасна. Коснуться бы этой фарфоровой кожи, провести бы пальцем между алых губ, лизнуть бы бьющуюся жилку, выступающую над тканью у горла, а потом прикусить и наблюдать, как проступает красный отпечаток... Она оставила несмываемый след в его сердце. Он бы хотел сделать с ней то же самое. Раз до сердца не достать — так хотя бы оставить отметину на коже.

Однако холодный металл не давал расцепить руки. Ему оставалось только подаваться навстречу этим тонким пальцам.

— Ну же, Леонардо, — Караи сместилась вперёд, приблизилась и зашептала в висок: — Позволь увидеть, насколько сильно тебе нравится то, что я с тобой делаю.

Шею опалило дыхание. Губы коснулись места под горлом — легко, почти невесомо. Ему казалось, что он умирает. На её губах — яд, дарующий неземное наслаждение. Или они сами — лезвие, прорезающее кожу и плоть. Не сделать и вдоха. Изо рта вырвался лишь протяжный хрип.

Она так близко. Обнять бы, но руки заведены за спину, не освободиться. Металл врезался в запястья, когда Леонардо дёрнулся от прикосновений к паху. Теперь касание было ярким, почти ослепляющим.

— Вот так.., — шепнула Караи ему в шею. Кожей он чувствовал её лукавую улыбку.

Мыслей не осталось. Сомнения испарились. Он всецело принадлежал текущему моменту, принадлежал 

комнате, принадлежал этой женщине. Она ласкала его так, как никогда не стал бы он — мучительно медленно, без желания ускорить разрядку. Леонардо не чувствовал, что стиснул кулаки так, что ногти вот-вот пропорют ладони. В мире существовали только уверенно сжимающая его естество рука и горячее дыхание под горлом.

Пусть это никогда не заканчивается...

Пусть закончится как можно скорее...

Он плыл, то окунаясь в удовольствие с головой, то выныривая, когда движение руки замедлялось. В момент, когда он был практически готов отправиться за грань, восхитительное давление вокруг обнаженной плоти исчезло. Леонардо распахнул глаза и встретился с пронзительным взглядом куноичи. А также со стальным лезвием ножа.

Он не пытался отвернуться, когда металл прижался к щеке. Только, задохнувшись, вскинул бёдра, в попытке вернуть сладостное ощущение. Мелькнула мысль, что ему стоило бы бояться за жизнь, сейчас зависящую от милости куноичи — мелькнула и исчезла.

— Смотри, — остриё подцепило подбородок, заставив выгнуть голову до боли в шее, чтобы не порезаться. Тихий, властный голос Караи завораживал. Алые росчерки у глаз придавали миловидному лицу сходство с чем-то потусторонним. Боги... он любил эту женщину даже в моменты, когда она метила клинком ему в горло... 

в такие моменты. — Смотри, как низко ты пал, влюбленный мальчишка. Мне ничто не стоит сейчас перерезать тебе глотку. Такой, якобы, сильный и независимый, а стоит поманить и чуть приласкать — теряешь голову. Как думаешь, такая смерть — в наручниках и со стояком — достойна воина?

— Ты не убьёшь меня, — произнёс Леонардо хрипло. Лезвие тут же полосонуло кожу под челюстью слева. Неглубоко, но достаточно, чтобы выступила кровь.

— Уверен? — Караи сузила глаза.

Куноичи улыбнулась. Впервые за ночь не злорадно или насмешливо, а, вроде как, искренне.

— Ты прав, не убью, — она отвела нож и положила сталь на пол. Холодные ладони обхватили его лицо, сжали, задевая рассечённую лезвием кожу. Караи склонилась и заговорила, практически задевая его губы своими. — Мы встретились, чтобы получать удовольствие, а не враждовать и думать о кланах. Здесь, в моей спальне, ты можешь мне довериться. Я делаю то, что ты желаешь, но боишься просить. Мы оба знаем: границы того, что покажется нам неприемлемым — далеко. Так ступай к ним, переступи через запреты и будь со мной так, как тебе хочется.

Она говорила, говорила, а Леонардо только и мог, что краем сознания слушать и безуспешно пытаться словить её губы своими.

Внезапно Караи отстранилась и поднялась на ноги. Он не сдержал скрипучего выдоха, больше похожего на не то хрип, не то всхлип. Тепло чужого тела пропало. Так холодно...

Куноичи не ушла далеко — отступила к креслу и сняла обувь. Затем доспех. Штаны... Чёрного становилось меньше. Белого — больше. Больше открытой кожи. Больше самой Караи.

Всколыхнулась упругая грудь. Взору открылись округлости ягодиц.

Полностью обнаженная, Караи была подобна сошедшему с небес ангелу... нет — в её образе не было невинности божественного создания. Дьяволица. Заманивающая мужей в свою постель суккуб. Сирена, увлекающая чарующими песнями на дно морское. Её песни — острый взгляд, горделивая осанка, томный голос. Для Леонардо это и есть та мелодия, что заставляет возвращаться в 

Она прекрасна как в одежде, так и без. Её не смущала собственная нагота. Караи всё ещё была облачена. На ней — одеяние, которое невозможно снять. Оно вросло в кожу, прожгло молочного цвета плоть, оставив красный след. Даже сняв униформу клана, она ни на миг не переставала ему принадлежать. Второй слой доспехов — её собственная кожа с татуировкой клана на груди. Красный след симметричен, он пылает алым ровно посередине, привлекая внимание, не давая всецело любоваться колышущейся при каждом шаге грудью.

Иногда Леонардо хотелось срезать метку ножом или расцарапать до неузнаваемости ногтями. Казалось, под ней он увидит настоящую Караи — не наследницу преступного клана, решившую снизойти до мутанта, но красивую, сильную девушку, знающую как обращаться с клинками. Но хоть метка — преграда, разделитель непримиримых врагов, не будь её и тогда... не было бы и той Караи, которой он восхищается. Поэтому он хочет дотронуться до красной отметины, провести языком по контуру клейма и поцеловать. Сказать "спасибо" за то, то подарила чернокрылого ангела, хоть порой его оперение и режет подобно лезвию, если рискнуть дотронуться.

Леонардо не боится порезаться — он хочет дотрагиваться. Прошли те дни, когда он думал, что может жить иначе: без сладковатого запаха духов, без терпкой горечи на языке, без горячего женского тела над ним, под ним — всё равно как, лишь бы кожа к коже и одно сбившееся дыхание на двоих.

Его тело полыхает, душа горит. Боги... как же ему хочется коснуться возлюбленной! До боли, до острого желания, которому невозможно противиться. Только в её власти унять выворачивающее наизнанку чувство. Только она может превратить охвативший его огонь в наслаждение. Только она.

— Караи... — Леонардо стоило бы устыдиться тому, как жалостливо звучал его голос. Когда-то он боялся показаться перед этой женщиной беспомощным. Когда-то... но не теперь. — Прошу...

Бесшумно ступая босыми ногами по полу, Караи приблизилась и опустилась на пластрон. Приятная тяжесть вернулась, жар её тела грел костяные пластины, обжигал в тех местах, где гладкая человеческая соприкасалась с неровной кожей рептилии.

Караи не стала томить нестерпимым ожиданием. Оседлав его бёдра, она возвела Леонардо на вершину блаженства, наконец пустив в себя.

Горячо. Восхитительно тесно. До дрожи хорошо и так приятно...

Запрокинув голову и смотря на него сверху вниз, Караи начала двигаться. Леонардо подавался навстречу, вскидывая бёдра в попытке усилить сладостное трение. Движение выходило неторопливым. Ритм — медленным, непостоянным. Он старался ускориться, но Караи будто нарочно игнорировала его молчаливую просьбу, то совсем останавливаясь, то двигаясь настолько медленно, что ему казалось, таким образом она его мучает.

Леонардо прикрыл глаза, пытаясь сосредоточиться на растущем возбуждении. Игнорируя боль в скованных наручниками запястьях, он ловил то накатывающее, то отступающее наслаждение. Мир сузился до одной точки. Там, внизу, ему было небывало хорошо.

Часть 1

Anna8bell

Ettele

У них с Караи разные представления о близости между мужчиной и женщиной. Куноичи была непреклонна — либо так, либо никак. Леонардо хотел чтобы было хоть как-то.

Никак иначе

Содержание

Часть 1

Комментарии (0)