Мне было шестнадцать, ему – сорок восемь. Я была никем и никем и осталась. Он увидел во мне что-то, чего во мне никогда не было, я покорилась его решению. Это право королей.

В имени Руж не было особой предыстории, мать назвала меня так, как никогда бы не назвали ее. Я не была окружена ее пылкой любовью, но и презрение обошло меня стороной. Обычная, серая жизнь, в которой единственная радость – взросление со всеми его яркими атрибутами. Новые чулки, туфли на каблуке, танцы… Тогда-то я и наткнулась на странного человека, годившегося мне в отцы. На сим мой мир раскололся на две части, но я не заметила. Люди вообще не склонны замечать, когда рушиться их настоящее, они странные.

Я тоже была странной и мимо не прошла. Он был высокий и темный, длинные черные усы казались мне пятнами на его породистом лице. Было что-то особенное в нем, мне подумалось, что так мог бы выглядеть мой отец. Конечно, я ошиблась. Чего вы ждали от шестнадцатилетней девчонки с большими, как монеты, глазами и веснушками на пухлых щеках?.. Я осталась для него последним шансом на будущее, он для меня – проходящим мимо. Мимо меня, мимо моей серой истории. Мать назвала меня Руж, это слишком обычное имя для возлюбленной короля. А был ли он королем?.. Я смеялась над его рассказами и не понимала их.

Потом на пирсе вглядываясь близорукими глазами в прохладную синеватую муть – не видя ни моря, ни расцелованных сонным солнцем небес, ни бога, ни кораблей, покачивающихся на сизых волнах – уже потом в мою жизнь прочно вошло ожидание, великая мудрость всех людей на земле, но я была слишком легкомысленной, чтобы понять ее, а скорее, я и не пыталась до конца. Я только знала, что серость сегодня, завтра и потом станет совсем невыносимой, если на горизонте не будут шелестеть паруса огромного пахнущего смолой корабля. А они шелестели не так часто, как мне хотелось – мне хватило времени и сил полюбить это ожидание. Полюбить так же, как и его самого, без разрешения.

Он не мог замарать меня, он меня боялся. В шестнадцать я носила локоны не как гордость – они оттеняли ямочку между ключицами, теснили грудь и их постоянно надо было расчесывать. Он упивался моей молодостью и проклинал ее – а мне казалось, что я недостаточно хороша для короля. Его широкие грубые ладони меня не пугали – тогда еще я не знала цену свежего тела, нетронутых мягких впадин и выпуклых узоров, я вообще себя не знала – но знал он. Достаточно было упомянуть при нем первую букву моего имени, он начинал сходить с ума. Я провожала его разочарованным взглядом, когда он возвращался на корабль, но и рада была, что он не мог замарать меня. Хотя, наверное, должен был. Взять у моей праздной молодости лучшее, сломать меня и увековечить. Долг королей.

А в имени Руж по-прежнему не было предыстории. И ничего, что могло дать мне шанс на жизнь. Стоило ему появиться у моего дома и раз, и другой – слухи поползли по серому городку, по серой моей жизни. Тогда, конечно, его никто не сумел узнать, те, кто сумел, погибли или переехали – но усатый, вечно смеющийся человек так и не забыл, как выглядят мои глаза-монеты, а может, у него просто не было времени забыть. Век королей короток – почти такой же, как и век молодости. Мы с ним понимали друг друга, проще сказать, мы были похожи в своей ограниченности. И если ему хотелось стать для меня целым миром, а целый мир обратить в чуть запыленную сторону меня – то я боялась морщин и растяжек, хотя бы до тех пор, пока еще не использовала флердоранж из своего приданого. Слишком эгоистично было богу свести вместе таких странных и непохожих людей – но жизнь знала, зачем он смотрит в мою сторону со страхом и надеждой, а потом поняла и я. «Пожалуйста… Пожалуйста… Убей меня, Руж…», — говорил он, как ребенок, пока его руки творили насилие: открывали банку с экзотическими томатами для меня-дикарки, разнимали пьяных матросов с его корабля или мучили струны потертой гавайской гитары – я молчала, потому что таково право королей. Себя я к королям тоже причисляла, самонадеянно, но верно. Шестнадцать.

Лето кончалось у нас на руках, умирая счастливым и печальным, когда я осознала, что он более не вернется ко мне, на потертый пирс, на пьяные вечера, на воспоминания. От такой тоски я могла сойти с ума, но отпустила его с радостью, почти с вдохновением. Он уже не был для меня чужим, но я еще не потеряла до конца надежду, чтобы в смеющемся старике увидеть новое для себя солнце – мать назвала меня обычным именем, а моим отцом был обычный человек, я была обречена остаться равнодушной к странным его песням и сказкам – такой я и осталась. Когда я в последний раз посидела на его коленях, в моих волосах так и остался приколотый им цветок. Я собиралась его снять, но передумала. Чуть тронутые влажными пальцами лепестки не вяли. А я уже не была такой спокойной.

Я хотела бы получить от Роджера письмо – называя его по имени – но не получила даже приветствия. Корабли часто бывали в нашей гавани, слишком часто, чтобы я могла уповать на вечную серость, которая мешала бы ему навестить меня. Люди, сходившие по трапам, были не такими, как он – я ясно читала это в их надорванных движениях и жадных глазах, я презирала их за это. Чаще всего они просто грабили моих соседей, насиловали моих подруг или воровали наши надежды – занятие достойное пирата, низкое для человека. Иногда меня звали на корабли, я слишком часто пристало всматривалась в морскую даль близорукими глазами. Последнее я считала прямым нарушением закона. Я принадлежала королю. А время шло, и пустота перестала пугать меня одиночеством, я его полюбила. Я уже точно знала, что жду одного человека, и точно знала, что увижу его в последний раз. Так и произошло. Он снова просил меня убить его, потому что более не мог себя сдерживать. Мои юбки остались на пирсе, стащенные в спешке, я подарила их морю. Мне он оставил только воспоминания. И зачатое в грехе дитя. Я была никем и никем и осталась. Горжусь собой.

Когда Энн родится, она, конечно же, тоже спросит у меня, почему я назвала ее Энн – как я спрашивала у моей матери, в таком же страхе и нетерпении. Я ничего ей не отвечу. У меня больше не будет прошлого – я слишком сильно хочу родить ее живой. Когда она сделает свой вдох, я смогу подумать о том, как больно умирать, оставляя свое дитя на краю пропасти, смогу понять и простить. Наверное.

Буду думать о алой полосе заката цвета крови, буду думать о глубине моря, успокоившей сотню тысяч взволнованных белоснежных парусов, буду думать о прошлом, буду думать о том, кто попросил мою мать назвать меня Руж, таким странным и необычным именем, буду думать о Роджере.

Ссылка на исходную публикацию - https://ficbook.net/readfic/50126

Часть 1

Marry_me_Jane

Пират на последнем издыхании - девочка, начинающая жить. История странная и ненастоящая.

Право Королей

Комментарии (0)