Один за другим придворные покидают покои, стоит только прозвучать деликатному «мы с мадемуазель де Ноай хотели бы остаться наедине». Каждый бросает напоследок взгляд, словно розу: Арман — понимающий, Катерина — озорной, шевалье — малость ревнивый, но всё равно лукавый. Это был не просто очередной приём, а празднование триумфа принца. Наконец его заметили, наконец увидели в нём нечто большее, чем праздного гуляку, наконец он сможет реализовать себя. И в немалой степени благодаря ей, Рене. Теперь наступает час для их личного, камерного праздника.

Она посылает Филиппу предвкушающую, наверняка совершенно бесстыдную улыбку. Они могли бы почитать друг другу стихи или обсудить художников, чьи работы украсят будущую выставку. Но если сам богоданный король зовёт единственного брата распутником — кто они такие, чтобы спорить?

До прибытия ко двору Рене считала себя опытной в вопросах плотской любви — что вызвало восхищение у Филиппа, признавшегося в тяге к женщинам, которые берут то, что хотят. Однако их последующие совместные ночи — в том числе с привлечением третьего партнёра — позволили Рене понять, что в сравнении с принцем она прямо-таки невинная дева. Как бы то ни было, навык приходит с опытом — так говорил ей сам Филипп. Тогда они обсуждали стрельбу, но его тон был столь двусмысленным, что не уловить намёк было крайне сложно.

— Вы остались со мной наедине… Не боитесь себя скомпрометировать?

Филипп искусно изображает тревогу — недаром он большой любитель театра! — но в глазах его пляшут весёлые огоньки.

— Боюсь, я сделала это уже давно, месье, — Рене подхватывает игру, опуская очи долу, словно бы от смущения.

— Не находите ли вы, что нуждаетесь в примерном наказании? — Филипп приподнимает её подбородок одним пальцем, заставляя взглянуть на себя.

— В самом деле? И за что же?

— Как же? За то, что вы лгунья. Шпионка.

Похоже, он в ещё более игривом настроении, чем обычно, и готов ухватиться за любой повод. Но и Рене вовсе не промах.

— Вы не помните, чему учит нас Лафонтен? «Мы к собственным порокам слепы, а для грехов чужих имеем рысий взгляд»… Быть может, это вас следует наказать? И не примерно, а очень точно?

Филипп разражается хрустальным смехом. Кровь шумит в ушах от осознания неслыханной дерзости — неужели Рене осмеливается говорить о том, чтобы наказать августейшую особу?

— А сами вы не догадываетесь? — Рене не отступает, воодушевлённая интересом Филиппа, и чувствует, как горячо становится щекам. — Обманываете своего короля, своего родного брата, скрывая от него, что обучены грамоте, а следовательно, потенциально опасны…

Усмешка Филиппа вянет, точно цветок, а плечи его опускаются.

— Меня в детстве не раз наказывали. Даже когда мы с Луи дрались, доставалось одному мне.

Рене стискивает ткань платья в кулаке, злясь на себя. Вот бестолковая, придумала тоже, какую тему поднять!

— Простите меня, — она робко касается его локтя, и голос её снижается почти до шёпота.

— Пустое, — Филипп перехватывает её кисть и подносит к губам. Уже успела было подумать, что всё испортила и что их отношения разрушены одной неосторожной фразой — как он успокаивает её… да что там успокаивает — разжигает потухшее пламя страсти, оставляя клейма своих поцелуев.

— Вы подали мне идею. Если на меня обрушатся не розги, а ваши прелестные ручки — само понятие наказания впредь будет значить для меня лишь наслаждение.

Розги… Рене поражённо ахает, но сочувствие к прошлому возлюбленного вытесняется желанием, овладевающим ею всё сильнее. Филипп успел выпить лишь бокал вина, однако взгляд и улыбка его кажутся пьяными. Он укладывается животом на её колени — его сложение довольно субтильно, и всё же тяжесть его тела ощутима — и приятна. Впрочем, нельзя позволять себе отвлекаться.

— Что это за выражение лица? — строго вопрошает Рене, аккуратно поднимая Филиппа за длинные волосы. — Потрудитесь хотя бы сделать вид, что вам стыдно за ваше поведение.

— О, мне очень, очень стыдно! — восклицает тот с трагической интонацией, сделавшей бы честь любому актёру труппы Расина.

Рене расстёгивает пуговицы на его кюлотах — за два года наловчилась делать это быстро, и спускает их вниз, обнажая ту часть тела, в честь которой назван данный предмет гардероба

. Невольно любуется фарфоровой белизной ягодиц, ямочками над ними… надо сосредоточиться на наказании!

Она опускает ладонь осторожно, почти лаская — будто бы Филипп и впрямь сделан из фарфора. Дыхание сбивается от ощущения мягкой гладкой кожи… и тут раздаётся тихий смешок.

— Вы смеете смеяться? — вскидывается Рене с почти неподдельным возмущением.

— Мне щекотно, — Филипп хихикает ещё громче.

Это заставляет перестать осторожничать, и следующий удар выходит куда сильнее. Звонкий шлепок звучит прямо-таки непристойно. Волны жара собираются внизу живота, двигаясь дальше. Рене раньше и не подумала бы, что это возымеет на неё такой эффект, но с Филиппом… с Филиппом ей, кажется, нравится всё.

— Что, уже не смешно? — восклицает она торжествующе. — Экий дурной мальчишка!

Удары возобновляются — Рене не оставляет без внимания ни единого дюйма оголённой кожи. От осознания того, что Филипп фактически находится между её ног, что его лицо утыкается в её бедро, возбуждение делается ещё ярче. Он вздрагивает, ягодицы алеют — наглядное доказательство, что Рене не щадит его. В один момент ей даже кажется, что она перестаралась — но тут же слышит сладкий мелодичный стон.

— Это так-то смиренно вы сносите наказание? — Рене ёрзает, захватывая коленями заметно напрягшуюся плоть.

— Увы мне, — Филипп дышит так, словно пробежал марафон. — С этим я ничего не могу поделать.

— Так-таки ничего? Придётся прибегнуть к другим методам.

Рене обхватывает его за стройную талию и перекладывает со своих колен на кровать. Он почти одет, но что за соблазнительное зрелище собой представляет! Чёрные пряди, разметавшиеся по простыне подобно змеям с головы Медузы Горгоны, раскрасневшиеся ягодицы, изящный стан, который не под силу скрыть даже свободным одеяниям… Полюбовавшись немного, Рене почти заставляет себя встать — чтобы удержаться на ногах, приходится прикладывать усилия — и направиться к секретеру.

Она извлекает из ящика недавнее приобретение Филиппа, ещё не опробованное ею на нём — изображение мужского органа из слоновой кости. Должно быть, изготовитель удивлялся такому заказу, возможно, даже осуждал — но разве мог он отказать принцу? По рассказам Филиппа, он вдохновлялся древними римлянами и их забавами. Игрушка несколько тоньше его собственного естества, а на обратной её стороне находится небольшое утолщение — ради безопасности. Во имя шутливой конспирации эту вещицу прозвали «месье» — созвучно титулу самого Филиппа, — только из-за этого всем причастным стало трудно воспринимать это слово как прежде.

— Хмм, это наказание или награда? — Филипп приподнимает голову, наблюдая за Рене.

— Как говорил Парацельс, всё есть яд и всё есть лекарство! — парирует та.

Рене неоднократно — и не без удовольствия — наблюдала, как мужчины берут друг друга, получая особый, недоступный ей сорт наслаждения. И почему же недоступный? Пусть она и не в состоянии овладеть Филиппом, как мужчина — но может приблизиться к этому. Рене поливает «месье» водой из кувшина, согревает холодный материал в своих ладонях. Откупорив флакон масла, обтирает его — но, кажется, слишком усердствует, потому что масло течёт по рукам и капает на платье. Почти рыкнув от досады, она убирает излишки чистым платком — а потом берёт его с собой, возвращаясь к распростёртому на постели Филиппу.

Рене кладёт подушку ему под живот — кажется, так должно быть удобнее обоим. Он выгибается по-кошачьи, подаваясь навстречу — ну как тут устоять! У Рене почти нет практического опыта в этом деле, и неистовость, с которой она шлёпала Филиппа, уступает место бережности и осторожности. Приставив «месье» ко входу, она надавливает предельно аккуратно — и едва не ахает от готовности, с которой Филипп принимает предложенное. Медленно — всё же медленно — продвигается дальше, и ощущения её настолько сильны, что ей чудится даже, будто это она в самом деле…

Он опытен, он подготовлен, и это ожидаемо… и всё же это действо кажется Рене чем-то трепетным, в широком смысле слова интимным. Она сминает свободной рукой его ягодицы, упиваясь их мягкостью и упругостью… в самом деле, несправедливо было, что ей ранее этой роскоши не доставалось. Как Филипп сжимается, какие стоны издаёт… Бёдра смыкаются сами собой, и Рене осознаёт, насколько, оказывается, влажно стало между ними. Она задирает юбки слой за слоем — это занятие довольно утомительно, и с посторонней помощью было бы гораздо проще… но нет, сейчас третий был бы лишним.

Рене постепенно поворачивает «месье» под разными углами, и в один момент Филипп стонет особенно протяжно и красиво. Так вот то, что так нравится итальянским грешникам! Она ласкает себя, и рада бы делать это медленнее и вдумчивее, чтобы ничего не пропустить — но пальцы, скользкие от остатков масла, не слушаются. Ей, распалённой до предела и натянутой подобно струне, нужно совсем немного движений, чтобы задрожать всем телом, пульсируя от мощного экстаза. Рене всё-таки пытается продлить наслаждение, впитывая в себя зрелище подвластного ей Филиппа, вспоминая его вес на своих коленях и звуки ударов… Когда она уже выжала из себя всё доступное удовольствие, он всё ещё тяжело дышит и потирается о кровать.

— Я не буду вам помогать, — коварно заявляет Рене, отдышавшись. — И сами трогать не смейте. Вот вам и наказание.

Ответом ей служит глухой измученный стон — и всё же ещё нескольких умелых толчков хватает, чтобы и Филипп выгнулся дугой, запрокидывая голову и сокращая внутренние мышцы… к Рене на миг возвращается нелепое сожаление о том, что она не рождена мужчиной.

— Ваше счастье, что вы не испачкали моё платье! Иначе мне пришлось бы придумывать ещё одно наказание…

Ссылка на исходную публикацию - https://ficbook.net/readfic/018b727f-0db2-7f14-8414-4e3fbf48dec3

Часть 1

Dr. Strange

Реверс сцены наказания.

Клуб Романтики: Покоряя Версаль

Рене де Ноай/Принц Филипп Орлеанский

Примерное наказание

Гет

Фанфики

Свободные отношения

Кинки / Фетиши

Исторические эпохи

seks-s-ispolzovaniem-postoronnih-predmetov

Примерное наказание

Комментарии (0)