— Дон Агусто, вы не могли бы поторопиться? Ваши пять минут истекают, — напомнил Тсунаёши, аристократично (прикрыв рот тыльной стороной ладони) зевая.

Стоял знойный день сицилийского лета. В кабинете было душно, потно, невыносимо, и от этого не спасали ни сквозняк с приоткрытой лоджии, ни кондиционер, установленный криво, по-итальянски, а потому вообще не работавший в закрытых помещениях. С улицы доносился стрёкот каких-то противных насекомых и гомон тихо переговаривавшейся охраны, так и не усвоившей, что прислуга должна уметь быть незаметной.

В какой-то мере это всё было привычным, но от того не менее раз-дра-жающим.

Ему было скучно. В пустые слова, называемые «выгодным предложением» очередного босса очередной семейки, решившего, что сможет обыграть дона королевской семьи мафии, он даже не вслушивался. Тот пытался рассказать о перспективах своего плана вот уже три минуты двенадцать секунд — Тсуна засекал — даже не представляя, что тем самым подписывал себе смертный приговор. Особняк Вонголы тот уже не покинет — Тсунаёши сам отдаст приказ о ликвидации. Но, в качестве дани несуществующему уважению и каким-то там протоколам, он обязан был выслушать покойника, как священники выслушивали исповеди грешников перед казнью. А это было ужасно скучным занятием.

Он ненавидел эти «приёмные» часы, которых на неделе было всего три, но отказаться от них не мог. Он ненавидел кресло, в котором сидел и стол перед собой — те пропахли стариком Девятым, давно кормившим червей в могиле. Ненавидел кабинет, в котором практически прописался добровольно — в день коронации. Ненавидел особняк, страну, мир… Ненавидел всё и, честно признаваясь себе, знал, что так и было. Он даже успел возненавидеть тех, кого считал близкими когда-то. За что? За смирение Хранителей с их «неизбежной участью», за одобрение его деятельности и образа жизни матерью, за продажность Реборна, за кровь на руках всех, кто ныне был его окружением, с кем ему приходилось вести дела и общаться. За необходимость делать то, что должен. За людей, недостойных защиты. За палящее солнце и вечную духоту Сицилии. За то, что везде было так. За то, что всё было не так, как он представлял когда-то. За то, что забыл ради чего всё это.

— Дон Вонгола, что скажете? — вырвал из вялых мыслей пухлый низкий итальяшка с испариной на лбу и хитрыми влажно блестевшими глубоко посаженными глазёнками.

— Это очень и очень выгодное предложение, — ввернул Реборн, сверкая очами из-под полей любимой шляпы.

— Сколько тебе заплатили за эти слова? — флегматично поинтересовался Тсунаёши у бывшего, но иногда захаживавшего в гости, учителя, который вспоминал о нём только когда дела Вонголы пересекали его личные интересы или, как в этот раз, чтобы отработать кругленькую сумму с семью-десятью нолями, полученными за призрачный, несуществующий шанс повлиять на короля мафии.

Киллер усмехнулся отчасти криво, отчасти насмешливо:

— Мои расценки ты знаешь.

Тсуна знал. Знал кто нанимал Реборна, откуда и какие суммы переводились на его счета и даже за что. Власть требовала неусыпного контроля, а бывший учитель был не тем, кого король мафии мог позволить себе выпустить из вида.

В отличие от дона Агусто, слишком долго соображавшего, что не только зря платил, но и что зря пришёл.

— Слышал, — фыркнул Тсуна, обращаясь к сидевшему на одной из кушеток Ямамото, - мне, оказывается, выгодно потерять миллиарды долларов на сомнительном предприятии этого самоубийцы? — Тсуна кивнул в сторону босса семьи, пришедшего к нему на пятиминутный приём. — А я думал, что мне выгоднее поглотить его семью.

— Нет, Дон Вонгола, что вы… — поздновато спохватился Агусто, но его прервали. Такеши, правильно трактовавший слова босса, неслышно, почти незаметно обычному глазу, скользнул за спину гостю и приставил клинок к его горлу. Тот звонко сглотнул, отчего кадык дёрнулся, натыкаясь на острейшее лезвие. По коже тут же скатилась капля алой жидкости, впитываясь в безупречно белый, накрахмаленный воротничок рубашки.

В кабинете повисло напряжение. Но хозяева особняка его и не замечали…

— Сразу… или отдать Кёе в застенки допросной? — деловито, но с фальшиво-доброжелательной улыбкой на устах, поинтересовался Ямамото. За эту улыбку, за кровожадность, граничащую с безумием, Тсуна тоже испытывал ненависть. Как за запах сигарет, которым насквозь, даже разумом, сердцем и душой — если у него когда-либо были — провонял Гокудера. Как за садизм Кёи, как за смирение Мукуро, отказавшегося уничтожать мафию, как за шум и давно не детский эгоизм Ламбо. Как за… преданную безотказность Реохея, однажды сумевшего убить собственную сестру, ради его, Тсуны, интересов.

Но воспоминание о том событии он отмёл, как неприятное. Вместо этого попытавшись сосредоточиться на деле.

Дон Агусто уже понимал, что он покойник - они все понимали это быстро — и Савада усмехался, глядя будущему трупу в глаза: страх ему давно не претил. Ему было всё равно. Безразлично один труп или несколько тысяч. И от этого даже не было горько.

— Сразу. Уверен, сын расскажет больше, — фыркнул он в ответ, но, когда Такеши сделал едва уловимое глазу движение рукой, чтобы в следующий миг перерезать глотку, Тсуна его остановил: — Только не здесь. Выведи его куда-нибудь. Не хочу, чтобы кабинет пропах кровью.

Но он пах… Она, кровь, давно запёкшаяся и свежая, была всюду: забилась в тонкие щели дорогого паркета, была втёрта в дерево, в облицовочные панели, даже в мебель, антикварную, а потому не заменимую. И это уже не говоря о том, что все обитатели проклятого дворца давно не могли отмыться от мерзкого запаха. Тсуне даже мерещилось, что вместо дорогого эксклюзивного одеколона, которым душился в попытках отбить вонь, он принимал кровавые ванны — настолько силён был аромат алой жидкости.

— Недальновидное решение, — прокомментировал Реборн, наблюдая за тем, как Такеши, игнорируя мольбу, волок дона Агусто к выходу.

— Да, гораздо дальновиднее и выгоднее было бы устранить тебя, — флегматично парировал Тсуна. Аркобалено Солнца прищурился, пытаясь понять насколько серьёзно заявил это бывший ученик. Но Дон Вонгола не намеревался сообщать, что над этим заданием уже начали работать лучшие. Он просто попросил, поднимаясь из-за рабочего стола: — Уходи, пока я не велел тебя вышвырнуть. Раздражаешь.

И Реборн не рискнул задерживаться: сам ведь его учил и знал, на что он был способен…

Тсуна вышел на мансарду, с удовольствием потянулся и то ли хмыкнул, то ли скривился, когда увидел багровое пятно на собственной лужайке и Такеши поблизости, очищавшего катану от крови. Нет, трава от такой подкормки росла отлично, лужайка зеленела на зависть всем гостям. Но знание… мешало наслаждаться видом. Это удручало.

Группа зачистки, торопившаяся в особняк, чтоб отчитаться перед Кёей, заметив его, поклонилась подобострастно. Тсуна усмехнулся: теперь ему кланялись все, даже дети простых горожан на улицах Италии. Нет, его лицо не показывали в новостях, хотя он и мелькал там иногда, в качестве какого-нибудь благотворителя, но Италия на то и родина мафии, что в этой стране о ней осведомлены были все. И, конечно, как все знали о том, как звали королеву Великобритании, так и все в Италии знали короля мафии, по имени и в лицо. Да и за пределами страны его имя гремело отнюдь не только в подпольном мире среди преступности всех мастей.       Он ведь этой самой преступностью и заправлял. Не всей, конечно, далеко не всей, и всё же большая часть тёмной стороны мира была в его власти…

И как же он это ненавидел. Ненавидел ответственность за ублюдков, потаскух, убийц, маньяков. Ненавидел необходимость обеспечивать им не только жизнь и свободу, но и благополучие. Ненавидел, что они все кормились с его рук… и, жаль, не ядом.

Но… Кем он стал за прошедшие годы? Королём? Владыкой? Боссом, в чьих руках — буквально — власть над миром?

Нет. Он стал никем. Серой мышью, в которой не осталось ничего особенного, которая такая же, как все. Мышью, просто волею судьбы и крови в венах, оказавшейся самым верхним звеном пищевой цепи. И, как и все, кто был до него, он просто наслаждался своей ролью… Игнорируя пустоту внутри.

Нет, он был значимой фигурой. Не только за кровь в венах и корону на голове. Он знал, чего он стоил. Потому что умел использовать ум и возможности, чтобы добиться целей. Не зря же занимался «благотворительностью», под которой скрывался хитрый план по укреплению собственной власти. Протягивая хорошие, качественные дороги в удалённые, труднодоступные коммуны, поднимая местную инфраструктуру, он обеспечивал жителей рабочими местами, а значит и поднимал их уровень жизни. Хорошее дело? Да.

И нет. Потому что за это они были его рабами, не только закрывая глаза на преступную деятельность их благотворителя, но и помогая в оной. Даже в конфликтах за территорию между семьями местные жители были на его стороне, умирали за него и его людей. Он использовал их как мясо, но они были им добровольно.

Да, они превозносили его, не понимая, что он же их и убивал. И Тсуна ненавидел их тоже за эту… продажность, за то, что меняли свободу на рабство, наркотики для детей и свежие овощи, выращенные на химии его партнёрами.

Но не так омерзительно, как от самого себя. Да-а, больше всего он, конечно же, ненавидел себя. Причины? О, их было более, чем предостаточно. Даже обдумывая это, он не знал с чего начать. Потому что изменился? Не сдержал обещания, данного Примо? Потому что стал боссом и не уберёг от крови ни себя, ни друзей? Потому что каждый день убивал тысячи, буквально, будь то росчерк пера на приказе о ликвидации или договоре о поставках наркотиков? Или за то, что каждое его слово было лживым – даже слово, сказанное самому себе? Презрение — вот, что Тсуна питал к самому себе. Омерзение, ненависть — с ними он жил каждую секунду каждого дня. И хуже всего было то, что никто не замечал, чем он стал. Никто, кроме него — он знал это, благодаря интуиции.

И скука. О, как же он ненавидел скуку! Потому, что из-за неё он снова и снова размышлял об этом.

И жизнь казалась ему скучной, пустой, бессмысленной. Власть, интриги, политика, кровавые игры — всё это было лишь способом отвлечься от скуки, ненависти и пустоты в собственной голове. Смысл в цели, которая ничего не стоит для него? Нет смысла. Но существовать — не жить даже — он хотел, а потому время нужно было заполнять хоть чем-то. И раз уж он занимал трон мафии — ему не оставалось ничего иного.

Сопротивляться? Он не хотел, не мог. И предпочитал винить в этом бывшего учителя и его нанимателей: собственного отца, старика-девятого и Примо. Они сломали его, насильно короновав. Вот Тсуна больше ничего и не желал по-настоящему…

И Примо знал об этих мыслях, потому давно помалкивал, сидя в перстне посмертной волей. Когда другие истлевали под землёй — он лично позаботился об этом.

Тсуна усмехнулся мыслям и снова зевнул… замученно. Как бы ни хотелось, а пора было возвращаться к гостям, навязавшимся на приём к нему. Они ждали назначенного времени, нервничали, не подозревая о его ненависти и отсутствии даже малейшего интереса к ним.

Он уселся за стол, скорчил доброжелательно-заинтересованное лицо и попросил секретаря пригласить следующего посетителя. Ему предстояло просидеть так ещё несколько часов.

Жара, ненависть и скука, словно в личном филиале ада, за грехи, продолжали душить…

Источник: [https://ficbook.net/readfic/10271065]*
*Запрещенная на территории РФ организация

Часть 1

Фанфики

Джен

ООС

Ангст

Психология

Мошенничество

Постканон

Убийства

Преступный мир

Савада Тсунаёши, давно уже король мафии, вынужден выслушивать сомнительные предложения донов семей в свои "приёмные часы". Ему скучно, ему жарко, он ненавидит Италию, пост, который занимает и собственное окружение. Но больше всего он ненавидит себя...

Скука за грехи

Содержание

Часть 1

Комментарии (0)