Акутагава беззвучно скрипнул зубами.

За годы в Мафии он совсем забыл, что, на самом деле, у жизни есть и другая сторона. Его повседневность — многочисленные убийства, похищения, работа с документацией, а вовсе не свидания с любимым человеком и чтение дорогих сердцу книг в библиотеке допоздна. И тем более не… такие сцены.

Лишь у одного человека в Портовой мафии имелся в наличии дубликат его ключей, и то, на всякий пожарный — противники в любой момент могли напасть, и если защитить себя Акутагава был в состоянии, то вовремя собрать все важные документы и без лишних повреждений вынести из дома — нет. К тому же, сотовым телефоном он пользовался редко и неохотно, и в крайнем случае, может быть, пришлось бы даже потревожить его обитель.

Но сейчас был вовсе не «крайний случай» или нечто подобное. 

Хигучи просто устала ждать; устала смотреть в будущее с надеждой и верить, что он однажды поймет её чувства и ответит взаимностью. Он, несоциализированный и не способный на нормальное проявление эмоций, поймет чьи-то чувства. Не смешно.

Быть может, именно поэтому она решила прямым текстом высказать всё, что накопилось за время их совместной работы.

Сначала Хигучи колебалась, сомневалась, действительно не была уверена в правильности своего решения, но позже поняла, что если не предпринять столь отчаянных мер, то… для него даже её влюбленность останется тайной. Ей уже пошёл третий десяток — возраст, когда женщины обычно только выходят замуж или уже обзаводятся полноценной семьей с детьми и любимым питомцем; когда быть одной уже даже немного неправильно. Хигучи, разумеется, даже не надеялась на подобное чудо с участием Акутагавы, но всё-таки… забыть свои чувства было бы 

 болезненно, особенно сейчас, так что она решилась.

Собственно, так она и оказалась у него в квартире в одной лишь ночной рубашке. Девушки, всё же, существа на редкость изобретательные, когда дело касается любви. Пусть это и был чересчур радикальный шаг, и Акутагава после такого вполне мог бы потерять всякое желание её видеть, — не то, что слушать, — Хигучи не могла не попробовать.

До тех пор, пока был хоть малейший шанс, она не могла опустить руки.

 трезва. Волнение и жуткий стыд напрочь отказывались оставлять ничем не замутненное сознание и от этого становилось только хуже. Подумать только: она, вполне зрелая женщина, никак не может унять дрожь.

Акутагава же по-прежнему не проронил ни звука. Он смотрел куда-то в пустоту и, казалось, тщательно обдумывал свои дальнейшие действия. Даже его глаза — обыкновенно стальные, — потемнели на несколько тонов, становясь подстать его черному плащу. Единственный звук, нарушающий почти вакуумную тишину — дыхание. Сбившееся — Хигучи, и мерное, едва слышное, собственное.

Что-то было не так, определенно не так — ведь не с застывшей кровью в жилах происходят обычно витиеватые объяснения в чувствах и последующие сцены. Однако они оба молчали.

Может быть, не стоило идти на поводу у советов Гин, когда та говорила, что её брата можно взять лишь штурмом, и собственных эмоций?

А что, если он возненавидит её после этого?

Мысли гудели, будто рой, мешая сосредоточиться на главном. Хотела бы она знать, что творилось у него в голове, а ещё, желательно, может быть, совсем чуть-чуть, растопить тот злой холод, что сковывал их сейчас. Акутагава не мог уйти — это его дом, в конце концов, — но и для Хигучи уход сейчас был бы не то, что позором… скорее, разочарованием. Маленькой личной трагедией, на удаление которой из памяти уйдет 

Хотя, чего она ожидала после своего опрометчивого поступка?

Объятий, поцелуев или быть может, кофе в постель?

В жизни ведь всё совсем не как в дамских романах: начальник не обратит внимания на подчиненную, которая вдруг не с того ни с сего похорошела; преподаватель не ответит взаимностью безответно влюбленной в него студентке, а школьница никогда не будет вместе с парнем на класс старше.

Это ведь… реальность, да?

В конце концов, Хигучи лишь горько усмехается: она нарушила всю профессиональную этику, какую только можно было и, вместе с доверием сэмпая, вероятно, в ближайшее время лишится и работы. Глупо как-то было надеяться на другой расклад. С Акутагавой у неё нет будущего. Нет и быть не может, потому что… да потому, что он никогда не смотрел на неё как на женщину.

Однако впервые за весь вечер, он заговорил. Тихо, полушепотом, будто бы боясь разбить ту хрупкую тишину, что повисла между ними. Хигучи даже казалось, что её заперли в стеклянном бокале, ведь это единственное слово эхом отдавалось в сознании.

Вот только, в отличии от неё он был совершенно спокоен. Если бы они были знакомы чуть меньше, Хигучи бы даже решила, что выйдет как-нибудь замять произошедшее и просто тихо уйти, вот только… спокойствие Акутагавы — лишь кривая маска, под которой скрыт целый ураган.

Действительно страшно, ведь впервые от её ответа зависело столь многое.

— Сэмпай, я люблю Вас. Действительно люблю, как… — невероятным усилием воли ей удалось заставить себя произнести это, но мужества, чтобы взглянуть ему в глаза, ей по-прежнему ещё не хватало, — как мужчину, — воздуха в легких оставалось категорические мало, можно сказать, их даже почти вывернуло наружу, но она продолжала говорить. Может, потому что чувствовала, что другого шанса уже не будет, — я понимаю, что не должна была пользоваться своим служебным положением и поджидать Вас, и готова понести любое наказание за это, однако я бы хотела, чтобы Вы отнеслись к моим словам со всей серьезностью.

Пульс, кажется, успел станцевать чечетку и отдавался в висках с такой силой, что несчастная Хигучи поспешила зажмуриться; хоть она и попросила его быть серьезным, отчего-то, видеть реакцию на свои слова совсем не хотелось, не говоря уже о том, чтобы добавлять что-то ещё.

— Открой глаза и посмотри на меня, — казалось, Хигучи послышалось, ведь её драгоценный Сэмпай не мог сказать такую шаблонную и книжную фразу, к тому же, он всё ещё говорил 

Однако глаза она всё же открыла.

Он, наверное, впервые показывается ей таким: спокойным, уставшим и несколько обреченным. Родной черный плащ теперь покоился на вешалке и без него Акутагава будто бы лишился части своей брони. Из-за работы, быть может, Хигучи совсем забыла, что её начальник совсем хрупкий; что здоровый сон он едва ли видел в жизни, а нормальное питание и вовсе ласково махнуло рукой на прощание ещё много лет назад.

Когда он стянул с себя и рубашку, она нервно сглотнула.

И, всё же, он был слишком, 

 худым. Глядя на его тело и не скажешь, что этот человек является чуть ли не опаснейшим убийцей в Портовой Мафии, способным перерезать чье-то горло в одно мгновение.  Лишь шрамы, наверное, совсем немного выдавали его род деятельности.

Она, конечно, многое была готова увидеть, но ребра, выпирающие из-под фарфоровой кожи выглядели действительно неожиданно. В некоторым смысле… красиво даже. Акутагава был почти-что ожившей мраморной статуей, спустившейся с пьедестала в одну беззвездную ночь и, по счастливой случайности, оказавшейся в мире людей. И руки у него были точно такими же — бледные, с тонкими пальцами и наверняка ледяные.

Слишком прекрасные для мужчины. 

— Уродливо, правда же? — Его лицо озарила грустная усмешка, но лишь затем, чтобы позже вновь смениться всё тем же пугающим спокойствием, — если поняла, уходи. Абсурдно тратить жизнь на кого-то вроде меня.

Хигучи так не думала. Никогда не думала, и до безумия хотела, чтобы Акутагава изменил своё мнение. Он, как никто другой, заслуживает любви. Акутагава, который всегда уверен, что справится сам и скорее умрёт, чем позволит кому-нибудь себе помочь, на самом деле, просто замёрз. Она видела досье мельком, понимала, что тепла в его жизни было совсем немного, если и было вовсе.

Но, может быть, если он совсем немного позволит себя согреть, то…

Сумеет стать счастливым?

— Сэмпай… нет, Акутагава-сан, — едва слышно пробормотала Хигучи, кончиками пальцев касаясь его рук, — Вы неправы.

Руки у неё были не теплые, нет, горячие, и до того непривычно это ощущение было для Акутагавы, что он с трудом удержался, чтобы не отдернуть кисть. Он никогда не думал, что чужие прикосновения могут быть… 

. Согревающие, переполненные добротой и ещё каким-то чувством, которое Акутагава пока не мог понять.

— Неправы, и я Вам это докажу, — она поцеловала каждую костяшку, каждую выступающую вену, и, честно говоря, он был несколько смущен; однако всё рано или поздно проходит.

И замешательство Акутагавы тоже подошло к концу, уступив место некому любопытству.

— Не припомню, чтобы нуждался в каких-либо доказательствах, — Акутагава мог позволить себе быть высокомерным, по-настоящему высокомерным, лишь иногда. Своими жесткими волосами пощекотать ей шею, согреваясь в объятиях, только за тем, чтобы обветренными губами пытаться поймать чужое дыхание и, может быть, несколько более довольно, чем следовало бы, отметить, — однако, что ж, должен признать, это довольно интересно.

События принимали странный, — 

 — но от того не менее верный оборот.

Хигучи, честно говоря, была уверена, что у него в спальне будет футон, ведь Акутагава был человеком достаточно консервативным и любил традиционный стиль всем сердцем. Однако там стояла самая обыкновенная кровать, разве что, матрас был жёстче обычного. Она давно уже это поняла, в конце концов, всё это время ведь ждала его на кровати — однако полностью прочувствовала лишь сейчас, когда со всей осторожностью, на какую он только способен, оказалась уложена на лопатки.

— Что-то не так? — глупо было надеяться, что Акутагава не заметит смену эмоций на её лице, как делает это обычно, ведь… повод был совсем другим и, наверное, он действительно старался проявить как можно больше внимания.

По крайней мере, так его поведение выглядело в её глазах.

На деле же, Акутагава несколько запоздало осознал, что для подобных мероприятий его постель не подходит, ведь, в отличие от него, привыкшего жить чуть ли не в спартанских условиях, Хигучи была девушкой. По-своему хрупкой и нежной девушкой, с такой чувствительной кожей.

— Нет, всё… всё нормально, правда, — рвано пробормотала Хигучи, пытаясь найти наиболее удобное положение; Акутагаву это, очевидно, не устроило, так что следующим же движением девушка была прижата к кровати, — а?

— Так удобнее, — Акутагава легко парировал её несостоявшийся протест, но Хигучи была вынуждена согласиться: да, так действительно было проще. По крайней мере, она уйдет от него без синяков.

В какой-то момент она даже попыталась вывернуться из железной хватки — потянулась к пуговицам своей ночной рубашки, ведь, в отличие от Акутагавы, сама она ещё не успела избавиться от одежды, но была остановлена всё теми же родными руками.

— Я сам, — почти рявкнул Акутагава, принимаясь за незамысловатую застежку. Неужели она действительно думает, что он не способен самостоятельно расстегнуть каких-то восемь пуговиц? Хигучи же мало о чем думала в этот час, спокойно позволяя себя раздевать.

Руки Акутагавы уже не были такими ледяными, но в то же время они не столь хорошо ему подчинялись, чтобы без лишней мороки расправиться с её рубашкой. У него было минутное желание разорвать на ней одежду при помощи Расёмона, но позже юноша решил, что это будет несколько нечестно. Она ведь, наверняка, его действий ждет. Не магической способности, которая поможет в любой ситуации и превратит даже этот эпизод в один из множества.

Хигучи, наверное, ждала чего-то особенного. Особенного, как и сам Акутагава.

И он намеревался предоставить ей это без лишних слов.

К её великому удивлению, от бюстгальтера и белья её избавили куда быстрее, как будто… как будто бы он заранее знал, что и как нужно делать, и от этой мысли Хигучи невольно поникла. Глупо было надеяться, что она у него первая, ведь Акутагава-сэмпай…

Акутагава-сэмпай был почти идеалом.

Всё это было как-то неправильно, криво. Без мокрых поцелуев и меток на каждом квадратном сантиметре, без горящей страсти или безумной нежности; даже смущение — и то покинуло этих двоих.

— Кое-что Гин оставила как раз на такой случай, в тумбочке, — язык заплетался, да и слова на ум шли в каком-то искаженном порядке, так что Хигучи и не надеялась, что Акутагава поймет её, однако… кажется, он всё-таки понял. Перегнулся, достал, что было нужно и всё с тем же пресловутым спокойствием подготовил себя.

Хигучи старалась не терять его стальных глаз все те почти бесконечные мгновения, пока он возвращался к ней; не могла опустить взгляд, да и не хотела. Он был слишком, 

 спокоен для человека, который никогда не пробовал ничего подобного и с каждой минутой она убеждалась в этом всё сильнее. Акутагава определенно имел подобный опыт ранее.

Это даже немного… грустно.

— Мои действия тебе неприятны? — в противовес своим же словам, его рука как-то 

 привычно очутилась чуть ниже её груди. Видимо, лишь для того, чтобы вслушиваться в её пульс и, прикрыв глаза, произнести, — твоё сердце так быстро бьётся.

Не потому, что его это радовало или забавляло, вовсе нет. Он, скорее, просто знал, что она не сможет ничего ответить, ведь такие вещи 

 сложно скрывать. Да и не нужно.

— Вы всё делаете прекрасно, просто… задумалась, — сколько ещё можно было выжимать из себя улыбку, пытаясь дотянуться до бледной шеи и, может, совсем невесомо коснуться её?

Если подумать, он и к волосам её ни разу не притронулся… даже немного обидно.

— В таком случае, вынужден прервать твои думы. Это твой первый опыт? — Конечно же он видел расширенные зрачки и страх, вперемешку со смущением, которые наконец соизволили посетить Ичиё, но… поделать с ними он ничего не мог. От её ответа зависело 

 многое, — с мужчиной, я имею ввиду.

— Да, первый, — скрывать ей было нечего, но в то же время, сама по себе фраза была более, чем смущающей.

Акутагава кивнул себе и, в кои-то веки, позволил Хигучи себя обнять. Может, хрупким он только казался, но она была действительна рада, что её рук вполне достаточно, чтобы хоть ненадолго… защитить.

Вновь погрузившись в свои мысли с головой, она даже не заметила, как он осторожно подхватил её под коленками и оказался сверху. Хигучи даже на миг показалось, что если она пошевелится сейчас, то непременно причинит ему боль — 

 болезненно выглядели эти ребра, чтобы относиться к ним, как к незначительной мелочи.

 много в нём противоречий.

Мягко, ненавязчиво прочертить линию от бедра до щиколотки, вызвать совсем немного мурашек и, наверное, заставить волноваться.

Акутагава хотел, чтобы она доверилась ему.

А если и нет, он так или иначе всё для этого сделал.

— Я не знаю, как отреагирует твоё тело, поэтому… — он, впервые, наверное, касается её волос. Заправляет выбившуюся прядь за ухо, шепчет что-то одними губами, но договорить одну единственную фразу оказывается выше его сил.

Он, наверное, и не договорит уже.

Когда он, наконец, совершает то, о чем предупреждал, Хигучи невольно зажмуривается, но быстро открывает глаза. Она никогда не поймет, какое волевое усилие потребовалось совершить Акутагаве, чтобы терпеливо дождаться её ответной реакции.

Она всё ещё была несколько… удивлена.

Не так уж страшно. Не так уж больно.

Она даже смогла выгнуться, пусть и слабо, но для первого опыта более, чем достаточно. Он тоже получил свою дозу удовольствия от этого, пусть и неожиданного, но приятного мероприятия.

Да, сегодня, определенно, был самый счастливый день для неё за последние годы, ведь… она наконец смогла стать единым целым с человеком, прикоснуться к которому не представлялось возможным. Хигучи была уверена, что он никогда на неё не посмотрит.

Подумать только, иногда даже самые несбыточные мечты воплощаются.

А ведь он, на самом деле, просто был погружён в работу настолько, что перестал замечать мир вокруг себя, запер всю чувственность под замок, чтобы быть в состоянии продолжать идти по той темной дороге, которую Акутагава выбрал для себя.

Дорогу, в конце которой он обязательно обретет то, что так долго искал.

И если на этом пути будут иногда встречаться остановки вроде этой, идти будет намного легче. Уж в этом он точно был уверен.

Ссылка на исходную публикацию - https://ficbook.net/readfic/6619271

Часть 1

Sphigia B.

Сэмпай… нет, Акутагава-сан, Вы неправы. Неправы, и я Вам это докажу.

Bungou Stray Dogs

Рюноске Акутагава/Ичиё Хигучи

Слишком

«Проза бродячих псов» или «Великий из Бродячих псов» – популярнейшая детективная манга Кафки Асагири, впоследствии получившая не менее популярную аниме-экранизацию. Главная её особенность заключается в том, что прототипами многих гениальных расследователей «Бродячих псов» стали реальные известные во всём мире писатели. Причём не только японские Осаму Дазай, Рампо Эдогава или Рюноскэ Акутагава, но и известные русские авторы в лице Фёдора Достоевского и Николая Гоголя. 
В центре событий оказывается маленький сирота по имени Ацуши Накаджима. Практически всю жизнь он провёл в приюте, откуда его с позором выгнали на улицу, где он и жил, пока на него не наткнулся детектив Дазай. Детективу удалось не только дать мальчишке возможность начать новую жизнь, но ещё и раскрыть подавленную способность Ацуши под названием Зверь Лунного Света.  
Собственно, где популярный фэндом, там и множество фанфиков на любой вкус. ФФ по «Великому из Бродячих псов» на «Взахлёбе» охватывают всевозможные жанры и направления – будь то классический детектив, страстная романтика или даже подборка коротких драбблов на секс-тематику. В части из них нам дают авторский взгляд на трагическую предысторию некоторых героев. В фанфике [URL]«Ответственность»[URL]https://zahleb.me/story/otvetstvennost-AC2jGsYKEG[URL] мы можем под иным углом взглянуть на формирование взаимоотношений между Дазаем и его учеником Акутагавой. Главный вопрос в том, что же в итоге заставит их оказаться по разные стороны баррикад? Быть может, всё чего так сильно желал Рюноскэ – это лишь любовь и уважение со стороны своего беспечного, порой совсем равнодушного, сенсея Осаму? Как видите, фанфики на «Взахлёбе» не просто развлекают читателя, но и поднимают достаточно важные темы. Кто знает, может быть, работы наших авторов и вам помогут хоть на йоту приблизиться к пониманию этой жизни и её смысла.


Слишком

Комментарии (0)