Жизнь раба, лишённая свободы и независимости, не всегда является живым адом, как часто её изображают. Есть много различных рабов. Некоторых покупают для защиты в качестве телохранителей за их силу и боевое мастерство. К ним относятся хорошо и высоко ценят, словно они покрыты нежнейшим и ценным руном. Других покупают, чтобы те стали профессиональными бойцами. Гладиаторы и атлеты, они постоянно нужны, их имена звучат по всей земле. Слава и богатство, которым даже аристократы будут завидовать. Еда, алкоголь, женщины, мужчины – всё, что угодно тем, кто выжил на политой кровью песчаной арене. Тем, кто доказал свой титул чемпиона, часто даруется свобода, более того, это требуют обожающие массы. Но даже получив свободу многие остаются на песчаной арене, чтобы вновь и вновь показывать своё мастерство. Не из верности бывшему тренеру, а из-за рёва толпы, которая, как приливная волна, поднимается к небесам, достигая невозможного крещендо, когда сталь впивается в плоть. В момент наивысшего восхваления со стороны поклонников, лучшие из них из рабов превращаются в более могущественных, чем сам Император. Их статуи установлены, чтобы все могли помнить их, и следующее поколение стремилось быть подобными им. И почитало так, словно чемпионы арены стали божествами. Люди, которые начинали в рабских кандалах, в итоге стали подобны богам.

Другие, такие как домашняя прислуга, ведут менее опасное и более приземлённое существование в домашнем хозяйстве. Некоторых рабов добрые хозяева принимали в семью. Рабы могли иметь различные обязанности, начиная от простой работы по дому до обучения своих детей-хозяев. Образованные рабы могут получить справедливую плату за свои знания и умения, за которые благородные семьи или те, кто хочет, чтобы образованный человек обучил их детей, покупают этих рабов. Рабы также могут быть семейным поваром, швеёй, няней, сторожем. По сути те, кого выбирают добросердечные семьи, знающие, что титул раба – это просто титул, могут вести почти нормальное или даже счастливое существование. Ибо как ещё ребенок может относился к женщине, которая воспитывала его всё детство и отрочество, кроме как к матери? Или мальчик, обученный восточным единоборствам строгим, но справедливым учителем? Жизнь домашнего раба может быть суровой, полной издевательств и безысходности. Но эта жизнь также может быть наполнена радостью и достижением, если боги будут к рабу благосклонны.

Другие рабы влекут более низкое и унизительное существование. Куртизанки, наложницы, рабы для удовольствий, какие бы названия не выдумывали, смысл оставался один и тот же. Их используют лишь как объекты для развлечений и удовольствий их хозяев, со многими обращаются как с неодушевленными предметами, которые можно использовать по желанию. Слишком старых или настолько неприятных, что хозяевам противно к ним прикасаться или даже смотреть в их сторону, выбрасывают на улицу. Их обрекают на короткую жизнь дешёвой шлюхи, чей профессиональный путь завершится в ближайшей подворотне росчерком ножа по горлу. Тем не менее, даже среди этих рабов есть те, кто прославился своими различными навыками. Будь то пение, танцы, актёрское мастерство, соблазнение или иные плотские способности – список можно продолжать бесконечно. Иногда даже сами Императоры возводили их выше статуса простого раба, из объекта типа «попользовался и выбросил» в объект поклонения. Самый простой шепот от этих мастеров соблазнения и близости обрекал целые королевства. Величайшие из людей заходились в идиотском смехе, а самый благородный из рыцарей мгновенно бросал свою жизнь в круговорот смерти. Поцелуем, шепотком, простой лаской может быть решена судьба тысяч. Если кто-то скажет, что куртизанки беспомощны, то он не имеет представления о той власти, которую лучшие из них имеют над сердцами людей.

Для других рабов, однако, действительно нет надежды. Нет возможности на какое-то подобие благородной жизни, нет шансов на богатство или славу и почёт. Никаких нежных ласок, чтобы повлиять на мнение, ни одного благодарного ученика, который попросит помощи. Нет надежды ни на что, кроме самой надежды и безумной мечты о том, чтобы когда-нибудь стать свободным или умереть. Такова жизнь раба, проданного на шахты.

Вынужденные работать во владениях Харди, хозяйки подземного мира получающей жестокий восторг, забирая жизни тех, кто так горячо молится ей о защите и милости. Часто самодельные святыни и алтари рабов-шахтёров первыми заваливает в пещере. Иногда их факелы поджигают сам воздух, превращая его в огненный шторм. В других случаях целые группы шахтёров умирают, становясь жертвами какого-то грязного воздуха, который лишает людей жизни. Убежать хоть куда-нибудь подальше невозможно из-за цепи, окольцованной вокруг лодыжки. Живые завидуют мёртвым, теша себя несбыточными мечтами о том, как однажды они смогут избавиться от цепей и вырваться. Но, в отличие от погибших, их просто ждёт другая смерть, гораздо менее милосердная.

Некоторые шахтёры даже не видят солнце днями, месяцами, годами. Их глаза приспосабливаются к темноте так, словно бы они жили под её твердью всю свою жизнь. От шахт нет спасения, нет шансов на милость или бегство. Работа непосильная, темп неумолимый. Изо дня в день, с минимально достаточным количеством сна, чтобы работать, почти без еды, чтобы прожить ещё день, они работают. Они трудятся, размахивая киркой и лопатой, наполняя мешки рудой, чтобы те, у кого спина теперь согнута навеки, могли нести её на поверхность.

Будь то золото, железо, серебро, медь или мифрил, условия труда никогда не меняются, разве что добываемый металл меняет название. «Мой раб был рабом, предназначенным жить во тьме, страдать в нищете и умирать без заботы и в ненависти». Это поистине адское существование, которое никогда не меняется изо дня в день. Дожди делают пути из шахт грязными и коварными, хороня бесчисленных рабов в оползнях. Солнце обжигает их кожу до такой степени, что она становится тёмной, твёрдой и на ощупь болезненной. Многие падают от истощения, чтобы никогда не подняться вновь, даже при "поощрении" плети надсмотрщика.

Удар надсмотрщика, сопровождаемый громким треском кнута, стал такой частью рабской жизни, что заставил каждого из них задуматься, было ли в их жизни какое-то время, когда его не было. Но казалось, что никого из рабов этот вопрос не заботил. Это были тысячи людей из тысяч рас и вероисповеданий, некоторых из них многие поколения назад разделила обида, но общие страдания соединили их вместе. Быть рабом, проданным на шахты, означало быть рабом, приговорённым к смертной казни любым способом. Обычно это была короткая жизнь, наполненная только работой и чудовищными условиями существования.

Эдгар был одним из таких рабов, что бросили вызов этой логике. Он был стар, по его подсчётам, он входил в пятидесятый сезон, но тем, кто его видел, казалось, что он намного старше. Его тело было изможденным и жилистым, навсегда согнувшимся от бесчисленных лет ношения тяжёлых мешков с рудой и камнями. Его лицо было изрезано глубокими морщинами, спина и плечи были покрыты шрамами от острых и зазубренных краёв руды, которую он нёс всю свою жизнь. У него осталось мало волос, оставшиеся были белыми и тонкими, словно бы приклеенными к обожжённой коже скальпа. Большая часть зубов давно выпала, те немногие, что остались, портились и кололись от поедания твёрдого и гнилого мяса, на котором рабы должны были выживать.

Он ходил медленными шагами, словно уставший вол, слишком гордый, чтобы уступить возрасту и уйти "в отставку" неторопливой жизни на пастбище. Никакая неторопливая жизнь его не ждёт. Просто желание продолжать. Причина этого желания была неясной, но Эдгар верил, что однажды он будет свободен, что он не умрет в шахте, в которой он провёл всю свою рабскую жизнь. Это была безумная мечта, признавался он сам себе, но это была мечта, от которой он не желал отказываться. Когда он больше ничего не мог сделать, он держался за эту мечту, чтобы сохранить разум и остаться в живых. На "Большой Глубине" это было необходимо.

"Большая Глубина" была самой большой мифриловой шахтой в Империи, как говорили некоторые на континенте. Было ли это правдой или нет, оставалось причиной споров, но суть оставалось прежней – шахта была колоссальной. Десятки тысяч рабов работали в основной и прилегающих шахтах, соединенных серией туннелей. Потоки рабов, несущих мешки с рудой, двигались как колонны муравьев, складывая свои ноши в тележки, прежде чем вернуться, чтобы взять в руки новую. Все были такими же безобразными, грязными и жалкими, как Эдгар. Звон тысяч кирок был подобен хору, он никогда не прекращался, никогда не утихал, но никогда не становился громче. Это было словно сердцебиение самой шахты, которое уже так долго населяло уши Эдгара, что он начал его просто не замечать.

Шахту охранял легион надзирателей, легионеров и свирепых наёмников-орков. Каждый из орков был неотличим в своей жестокости от другого, все готовы сдирать плоть с костей промасленными кожаными кнутами при малейшем неповиновении. Список "неповиновений" мог меняться со дня на день. Их посты, деревянные башни с хижинами у основания усеивали горизонт во всех направлениях. Недалеко от шахты располагался форт на случай, если на шахте потребуется больше вооружённых людей, чего никогда не случалось. Зачем требовать больше людей, чтобы следить за кучей рабов? Хватит и одного надзирателя на тысячу, и до тех пор, пока слышен треск его кнута, рабы будут работать и дальше. Трудиться до тех пор, пока они не умрут.

Когда он поднялся на последний пролёт "Большой Глубины", готовясь положить мешок руды, прежде чем вернуться за другим, он услышал шум. Шум, который прошёл сквозь звуки кирок, треск кнутов и шаги тысяч пар ног. Но Эдгар заметил шум не из-за громкости, а из-за одной странности. Это была музыка. Эдгар так давно её не слушал и ему понадобилось время, чтобы вспомнить, как это было. Но это была не арфа или лютня, это было что-то ещё, как труба, но совершенно другое. Он совершил нечто, чего никогда не делал в своей рабской жизни – Эдгар остановился и слушал. К его удивлению, он не получил выговора, и, казалось, что сердцебиение шахты замедлилось, а затем остановилось, когда глаза посмотрели в сторону, откуда доносилась музыка:

Расцветали яблони и груши,

      Поплыли туманы над рекой.

      Выходила на берег Катюша

      На высокий берег на крутой.

      Выходила, песню заводила

      Про степного сизого орла,

      Про того, которого любила,

      Про того, чьи письма берегла

      Ой ты, песня, песенка девичья,

      Ты лети за ясным солнцем вслед

      И бойцу на дальнем пограничье

      От Катюши передай привет

      Пусть он вспомнит девушку простую,

      Пусть услышит, как она поёт,

      Пусть он землю бережёт родную,

      А любовь Катюша сбережёт.

Эдгар не знал, что это за слова, но он сделал ещё одну вещь, которую он никогда не делал за все годы работы в шахте. Он бросил свой мешок с мифриловой рудой. На горизонте, насколько он мог видеть, появились железные звери, говорящие человеческими голосами; дьявольская симфония, исходила из них и одновременно ниоткуда.

Они громко рычали в унисон, но не громче человеческих голосов, которые исходили от них. Они висели в небе, как драконы, сами выглядели как ящеры, но без крыльев, кроме лап, торчащих по бокам и с выпученными глазами друг за другом. Их были десятки, и чем дольше Эдгар смотрел на них, тем больше они увеличивались до тех пор, пока он не смог разглядеть пятнистый цвет их кожи, вытянутый чёрный металлический язык, торчащий изнутри грозных зубов.

Они двигались выше и ниже друг друга с единой целью, словно у них был один разум. Каждый летающий зверь был на одинаковом расстоянии от своего сородича, но они не толпились. "Большая Глубина" была огромным кратером, протянувшимся на многие мили от своих "родственных" шахт, которые выглядели как открытые раны на земле. Тёмные, словно поражённая инфекцией ткань, шахты пожирали руду, землю, глину и страдания. Главная шахта "Большой Глубины" была как колотая рана. Глубокая, безобразная и болезненная. Размер которой было трудно осмыслить. Но этих зверей было достаточно, чтобы они прибывали и прибывали, пока не смогли покрыть кратер полностью.

Последняя нота угасла и на мгновение наступила полная тишина, за исключением шумов приближающихся зверей, а затем заиграла другая мелодия. Сначала низко с барабанами, но наращивалась по интенсивности и мощности, пока не превратилась в волну. Затем мир вокруг них взорвался, когда звери начали выть и визжать на них.

Красные полосы огня вспыхнули из пастей металлических драконов, поражая людей и нелюдей, следуя за ними в независимости от того, куда они бежали.

Белая армия, чёрный барон

      Снова готовят нам царский трон,

      Но от тайги до британских морей

      Красная Армия всех сильней.

Земля взорвалась вокруг них, выбрасывая огромные тучи земли, камня, руды и частей тел, поскольку на шахту обрушился гром и магия, о которой Эдгар никогда не слышал. Как будто Харди, наконец, устала от их постоянных молитв о спасении и решила стереть их с лица земли.

      Свой штык мозолистой рукой,

      Идти в последний смертный бой!

Эдгар вцепился в землю, молясь о спасении, чтобы богиня подземного мира отозвала своих адских зверей и пощадила их жизни. Горячая, сухая, грязная грязь забивала его нос. Звери проходили низко над головой, гневно ревя, никогда не останавливаясь, не обращая внимания на крики боли людей и нелюдей. Что-то горячее ударило Эдгара по голове и покатилось; против здравого смысла и страха, он посмотрел на этот предмет.

 Красная Армия, марш, марш вперёд!

      Реввоенсовет нас в бой зовёт.

      Ведь от тайги до британских морей

      Красная Армия всех сильней!

Это был пустой медный цилиндр, похожий на вазу, но слишком маленький и горячий на ощупь. Безупречно равномерный созданный руками ремесленника. Пахнущий резко и неприятно, сгоревший порошок внутри напоминал древесный уголь. Сотни, тысячи таких цилиндров падали с неба, словно медный дождь.

      Так пусть же Красная

Эдгар понял, что это были не живые существа, никакое живое существо, даже драконы, не использовало металл. Драконы не издавали таких звуков и не могли подражать хору голосов так прекрасно, как это делали существа в небе. Это были железные пегасы, великие и ужасные. Эдгар посмотрел в небо, чтобы посмотреть на них.

      Мы раздуваем пожар мировой,

      Церкви и тюрьмы сравняем с землёй.

Пегасы исторгли огненные метеоры, которые оставили следы дыма и взрывались, когда они что-то ударили. Это была магия взрыва, но сотворенная с таким умением и скоростью, что Эдгар боялся мудрецов, способных на такой подвиг магического искусства. Но где был свет от создания заклинания? Был только свет пламени, жара и оглушительные хлопки – и люди, и здания были уничтожены.

      Свой штык мозолистой рукой

Когда последние звуки песни исчезли, оставив только железные пегасы, извергающих огонь и магию, Эдгар увидел, что внутри существ были люди. Люди, которые даже сейчас перекапывали землю вокруг себя. Ни одного надсмотрщика не пощадили, всякий в алой ливрее надзирателя или легионера был найден и уничтожен, взрывы сотрясали всю шахту, угрожая обрушить её прямо в руки самой Харди. Но больше всего Эдгара удивил символ, смело нарисованный на боку железного пегаса. Простая красная звезда.

Один пролетел низко над головой, заставляя ветер тянуть за потрёпанные и испачканные остатки того, что когда-то было одеждой; заставляя пыль вздыматься облаками, принимавшими вид пальцев, жадно тянувшихся к пегасу, но слишком медленно, чтобы схватить его, и потому в гневе опадающих для того, чтобы вновь попытать удачи, когда другой проходил над головой. Эдгар закашлялся, задыхаясь от этой пыли. Железные пегасы походили на зверей Эмроя, выпущенных на свободу. Кажется, что у каждого из них было больше мощи, чем у полного полка Имперских легионеров, что заставляло даже грозных орков бежать прочь со всех ног.

Когда не осталось ни одного надзирателя или имперского солдата, пегасы развернулись и ушли так же быстро, как и пришли. Вскоре они исчезли вдали, как будто они были не более чем яркой фантазией. Однако, когда Эдгар поднялся в полный рост, он чётко увидел, что это было не так.

Каждая сторожевая башня была превращена в обломки. Все казармы их надзирателей были теперь горящими кратерами, и те немногие "хозяева", кто остался в живых и пребывал в глубоком шоке и прострации, вскоре были атакованы теперь уже рабами. Их избивали тяжёлыми кусками каменной руды. Воодушевленные ненаказуемой местью, их пылающие гневом удары обрушились на их "властителей ". Считая, что боги на их стороне, бывшие сломленные измождённые рабы стали львами, преисполненными гордости и злобы.

Однако вскоре послышался новый шум и с рычанием появились железные кареты с длинными покрытыми тканью спинами. Поднимая в воздух дорожную пыль с ухабистой дороги, словно надвигающаяся буря. Эдгар не знал, что их не тянут за собой лошади. И всё же они въехали в шахту и из них появились люди в крапчатой одежде со странными посохами из дерева и металла. Таких карет было много, а также то, что могло быть только железными слонами с длинными мордами, но они не были похожи на слонов, которых когда-либо видел Эдгар. Их рычание было глубже, мощнее и их внешний вид прямо говорил, что они созданы чтобы сражаться и убивать.

Когда они подошли ближе, Эдгар увидел, что некоторые из пришельцев были эльфами с заметными заострёнными ушами, и вокруг каждого, казалось, вилась четвёрка охранников. Один из которых подошел к Эдгару.

– Вы – новые владельцы шахты, милорд? – спросил Эдгар, стараясь не сводить глаз с эльфа и крупных людей, окружавших его.

– Нет, я должен сообщить вам, что Красная Армия Советского Союза пришла, чтобы освободить всех рабов этой шахты и предложить им убежище и крыши над головой.

– Милорд? – спросил Эдгар, не в состоянии даже полностью понять, что ему говорили.

– Я – не лорд, никто из нас не является лордом, – сказал эльф, – Мы пришли, чтобы помочь вам и обеспечить вас едой, водой и кровом. Хотите?

– Да, милорд, – сказал Эдгар, стараясь не смотреть в глаза.

– Меня зовут Риссиен, но вы можете называть меня так, как вы хотите.

– Как прикажите, лорд Риссиен. Что вы хотите, чтобы я сделал?

– Ну, если хочешь, можешь идти к грузовикам с красным крестом на нем. Мы отвезём тебя к горе Рубикон, там тебе дадут еду, воду, жильё и лекарства, если потребуется. Только если ты так решишь, – добавил Риссиен, – Если хочешь, можешь уйти отсюда, никто не будет тебя останавливать.

– Да, милорд, – это было всё, что сказал Эдгар, делая медленный, но уверенный шаг к ожидающим "грузовикам", как их назвал эльф. Тем же медленным и устойчивым темпом, который он поддерживал на протяжении всей своей долгой рабской жизни, но в шаге была свобода, достижение цели было реальностью и это была не просто тихая смерть. Даже если то, что ему только что сказали, было ложью, это была очень красивая ложь.

– Слишком, чёрт побери, жарко, – пожаловался Феликс, вытирая капли пота с краю фуражки.

– Сейчас в Союзе зима, товарищ лейтенант. Уверен, что вы можете просто прогуляться и остыть, прежде чем снова окунуться в круговорот наших дел здесь.

– Несомненно, старший сержант. Всё, что мне нужно было сделать ради нескольких минут бодрящего освежающего зимнего воздуха – это подать документы на увольнительную, пройти санобработку и проверку у Врат, пройти через них, провести в карантине до неопределенное количество времени, чтобы учёные могли убедиться, что я не принёс никаких инфекций, и тогда я смогу насладиться прохладным воздухом. Затем повторить то же самое по возвращении.

– Именно, товарищ, я не понимаю, почему бы вам этого не сделать.

– Я подумал о том же самом. То есть нужно быть умалишённым, чтобы не желать вновь побывать на Родине после долгого отсутствия.

– Точно, товарищ старший лейтенант, – улыбаясь сказал Борис, блеснув металлическими зубами.

– Ну, вот, похоже, и они, – сказал Феликс, глядя на колонну машин в дали, направляющихся по извилистой имперской дороге. Помимо Феликса и большей части его подразделения, советские силы были представлены группой поддержки в лице двух Т-55 и ЗСУ-23-4 "Шилка".

– Ну, тогда мы должны вежливо их поприветствовать, не так ли, товарищ старший лейтенант? Эй, Луэлла, что это ты ешь?

– Шоколадку, – сказала в ответ эльфийка, снова кусая плитку шоколада.

– В последнее время ты его чуть ли не самосвалами ешь.

– Тебе не стоит его так много есть, – предупредил ветеран, протягивая руку, чтобы забрать у эльфийки шоколад.

Луэлла отвернулась и откусила ещё кусочек шоколада, смерив Бориса неодобрительным взглядом. Борис остановился, ошеломленный таким взглядом эльфийки, пусть и не проявляющей какую-либо враждебность по этому вопросу.

– Дорогая, кушать слишком много шоколада тебе не идёт, – сказал Борис, опять протягивая руку к плитке.

На пике власти Союза в Киеве неожиданно появляются врата, из которых появляется поток неизвестных захватчиков, убивающих и калечащих всех на своем пути. Теперь, когда медведь проснулся от своего беспокойного сна, ничто не в силах остановить его ярость.

Так победили Советы... / And so the Soviets Conquered

Глава 7.

vrata-tam-butsya-nashi-voiny-gate-jieitai-kano-chi-nite

Так победили Советы... / And so the Soviets Conquered

Комментарии (0)