Давно отверженный блуждал

В пустыне мира без приюта:

Вослед за веком век бежал,

Ничтожной властвуя землей,

Он сеял зло без наслажденья,

Нигде искусству своему

Он не встречал сопротивленья —

Отче наш, тот, который в Аду.

Рюкзак шлепается в угол, следом — кожаная куртка с шипами на плечах. Дева расстегивает чокер и точным броском отправляет его на тумбочку. Чокер стукается о зеркало и ныряет в захоронения бижутерии, использованных косметических салфеток, кисточек для макияжа, тюбиков консилера, тональных кремов, румян, палеток теней и контуринга.

Комнатка Девы походит на игрушечный домик барби. Правда, его подняли и хорошенько так встряхнули. Привести в порядок свое розовое убежище Деве было некогда.

Экзамены вцепились зубами в июнь и вырвали добротный кусок — две недели недосыпа, быстрорастворимого кофе, энергетиков, шести пачек Marlboro и десятков… Десятков страниц текста по нравственному богословию, догматическому богословию, литургике, истории религии и музейной педагогике.

Бога можно теперь не упоминать всуе — Дева выкарабкалась на общий проходной балл в следующий семестр только благодаря помощи свыше, не иначе. Теперь можно забыть о всех святых: постоянное чтение религиозных трактатов начиняет мозги отборной несуразицей. Читать… такое на постоянной основе опаснее, чем курить. Только на обложку Библии почему-то не помещают предупреждения в стиле «недоношенность», «инфаркт», «рак». Дева учится, чтобы понять, почему так вышло. Почему курить — плохо, а молиться — хорошо. Полезно. Иногда ей кажется, что мир на грани: на грани здравомыслия и закона о необходимости приписки «помолитесь» везде, куда только можно приписать молитву или Бога. В рецепт на лекарства. Или авиабилет. Или в рекламу презервативов… «Да прибудет с вами Бог и Durex».

Сил переодеваться нет. Спать хочется страшно. Дева стягивает ленты накладных ресниц, трет глаза. Она мало на что — или на кого — полагается в этой жизни, но подводка никогда не подводит, сколько ни три веки. Здесь молитва за благополучие производителя очень даже уместна.

Бог, как и эта самая подводка, тоже не подводит и Деву никак не трогает. Она любит представлять, что находится под прицелом божьего взгляда, как под камерой круглосуточного слежения — сквозь зашторенное облаками небо Бог смотрит, как Дева ставит на фон Евангелион и принимается собираться в университет. Смотрит, как она выбирает трусики, а затем любуется депилированным лобком в красной сеточке в отражении зеркала в полный рост. Или как в сосках блестит пирсинг — с Hello Kitty, суровая классика, — пока Дева ворошит внутренности тумбочки в поисках бюстгальтера в цвет трусикам. Или как на ребрах горит красным татуировка тройной шестерки. Шесть всегда было счастливым числом Девы, а удачу лучше носить поближе к себе. Под сердцем.

Раз в макушку не прилетело молнией правосудия, значит, Богу все нравится.

Дева вообще считает, что пора обновить каноны целомудренности — ее вот из парней голой видел только Бог. И без подрясника и платка она «почище» любой монашки будет.

Одежда ведь для того, чтобы просто прикрыться? Зачем все усложнять!

Дева вот носит то, что приносит удовольствие. Ей хорошо в растянутой отцовской футболке. Ну и что, что некогда вырвиглазно-красный принт с Сигилом Бафомета (козлиный глаз сочится застывшим потеком зубной пасты) и «HAIL SATAN» потрескался и затерся до девчачьего розового? И в теннисной юбке на грани хорошо — на грани стыка бедер и ягодиц. И в гольфах с множеством мордочек Hello Kitty.

Дева стягивает с кровати одеяло. Забирается с ногами, зажимает подушку между ног. Юбка задирается. Виднеется красная полоска трусиков и белая округлая ягодица. Сонливость придавливает сверху провалившейся крышкой гроба, под веками сплетаются строчки из конспектов.

«Нет бога хорошего и бога плохого.

Есть два в одном, а рай и ад при жизни, на земле, а не после смерти и забвения…»

Хорошо идет. На лекциях по нравственному богословию заснуть можно вообще без проблем. Дева крутит на проигрывателе памяти одну и ту же пластинку, опять и опять, пока не накатывает долгожданное расслабление перед погружением в сон.

Однако по ту сторону сознания никакого умиротворения.

Деве снится, что текст лекций по истории религии на тему «Сатанизм и Церковь Сатаны» спрыгивает со страниц и колючими печатными буквами шрифта Times New Roman липнет ей на кожу, царапается, пытается протиснуться в ранки.

«Я иногда несу свет и тепло…»

Дева сонно кряхтит, жмурится. Сон тает, как дым, от нарастающего жжения в плече — видимо, отлежала. Она спросонья шлепает себя по затекшему плечу, однако натыкается совсем не на свою кожу. Кожа, чужая кожа, обжигает.

Крикнуть не получается — горло скрипит, как несмазанный механизм. Дева часто моргает, принимается молотить руками и ногами, пока не сваливается с кровати прямо на пол — на колени — и замирает в почти молитвенной позе. Едва не клюет носом в носки начищенных кожаных туфлей.

— Так сходу и на колени, — ласковый, вкрадчивый шепот, будто в самое ухо в то же время издалека, — у меня такого не было еще.

От испуга Деву бросает в жар как в кипяток. Она вскакивает слишком резко и пятится назад — комната на секунду закручивается в красно-черно-розовую спираль. В виски ударяет кровь, в ушах поднимается белый шум. Глаза бегают по комнате: тумбочка слишком далеко, да и из оружия там только затупившиеся маникюрные ножницы и обломок пилочки для ногтей, перцовка в рюкзаке, кухонные ножи — на кухне… Дыхание спирает. Остается только молиться. Дева отстраненно надеется, что, когда ее прикончат, Бог утащит ее зататуированную, пропирсингованную душу в заветные райские закрома.

— Ты… ты кто вообще такой, придурок? — придать голосу твердость не получается; он дрожит, срывается на писк.

Дева одергивает юбку, задравшуюся до тазовой косточки, запоздало понимает, что красноглазый (красноглазый?) мужик этот по-любому все видел. Жар с плеча перебрасывается на лицо. Еще немного, и пар повалит из ушей. От Девы прикуривать можно.

— Как ты смеешь меня так называть, — он высокомерно оглядывает ее с ног до головы, — женщина…

— Воу-воу! Полегче в выражениях! А как мне еще тебя называть? Ты в моей спальне стоишь, коврик мой топчешь, хоть бы разулся! — она пищит, бесконтрольно махая руками по сторонам, — денег нет — грабить бесполезно. Жить мне тоже не нравится, но я не думала, что умру так кринжово, поэтому не убивай меня, ну.

— Не собираюсь я тебя грабить или убивать.

— А хера тебе надо тогда?

— Я — Сатана, — «Сатана» разводит руки в стороны, склоняет голову. Красные глаза горят не адовыми глубинами, а дешевым человеческим торжеством, — Люцифер, если хочешь. Падший Ангел. Светоносный. Как вы там, людишки, меня еще называете…

Теперь уже Дева оглядывает его с ног до головы с насмешливым «э-э-э-м». Черная шелковая рубашка, готический бархатный фрак с высоким воротником, на пальцах — массивные перстни. Таких «Сатан» у нее полкафедры.

— Могу назвать тебя просто конченым, — подытоживает она и складывает руки на груди.

Смущение и страх гасятся навязчивым желанием постебаться.

— Ты с какой-то косплейной вечеринки сбежал? Или сектант? Линзы пиздатые. Не знала, что бывают светящиеся…

— Ну тогда смотри, женщина.

Из-за рукава выскальзывает лезвие — «Сатана» замахивается и отсекает себе пальцы. Брызжет кровь, фаланги рассыпаются по ковру, точно бусы из лопнувшего ожерелья.

«Сатана» приседает и принимается стаскивать с отрубленных пальцев перстни. Дева таращится на тупую культю, плюющуюся кровью на розовый махровый ковер. «Сатана» буднично напевает неизвестный ей мотив, протирает заляпанные камни о ворс. На месте обрубков появляются кости, кости затягиваются в мышцы, оплетаются сосудами и, наконец, мясо зарастает кожей. Только ногти остаются короткими.

— Мать твою… — шепчет Дева.

Дева хлопает ресницами, как заведенная кукла.

— Так ты реально что ли…

— Клянусь тебе, — Сатана выпрямляется, — своими… конечностями.

Лезвие исчезает в рукаве, перстни оказываются на нововыращенных пальцах. Брызги крови и отсеченные пальцы шипят, будто на раскаленной сковороде, и растворяются — ни следа не остается. Ковер как новенький.

— Блять, Господи, ладно, — Дева накрывает виски ладонями в попытке выдавить мозги — явно что-то замкнуло, сходить бы к доктору по-хорошему, проверить нейронную проводку. Она принимается расхаживать по комнате и повторять, как молитву: — я сплю, я просто сплю…

— Могу еще крылья показать.

— Ась? — она останавливается, все еще держится за голову и смотрит на Сатану. Хочется попросить его завязывать с фокусами, но в то же время хочется узнать, что еще он может выкинуть.

Сатана в ответ шумно вздыхает. Лицо обдает жаром: пахнет открытым огнем, пеплом, тлеющими углями — пахнет Адом. В комнате начинается маленький шторм. Пузырится и закручивается тюль. Слышится перезвон стекла — заваливаются ряды флаконов тонального крема. Сатана ведет плечами, разминает огромные красные крылья, зажимает и тушит между пальцев несколько горящих перышек.

— Охуеешь… — Дева трет лицо вспотевшими ладонями и каменеет буквально на секунду, вспомнив, что макияж не смыт. Хотя… такого придурка как Сатана, наверное, не спугнуть джокерским росчерком помады и посыпавшейся тушью. — И что тебе от меня нужно?

— Нет, к твоему, — Сатана закатывает глаза. Крылья исчезают, в воздух взметаются искры, — искушать я тебя пришел. Не поддашься искушению — я пойду, как вы тут говорите, люди, почиллить на Небеса. Поддашься, и буду капать тебе на мозги, пока с ума не сойдешь.

— А, всего-то не поддаться?

— Всего-то! Да вы, люди, порочны до мозга костей…

— Кто бы говорил! Не ты ли сам накосячил, а теперь ходишь и только и делаешь, что жалуешься…

— Ну а я что ли! Ой, вы люди порочные, ой, я из-за вас не могу попасть на Небеса. Да у нас, у людей, тоже вообще-то жизнь не айс, вот нам и приходится делать всякое…

Сатана кривится и отмахивается. Удивление уступает холодному научному интересу: Дева запоздало вспоминает, что курсовую на следующий семестр решила писать с уклоном в демонологию, а перед ней первоисточник, так сказать, во всей красе. Грех будет не спросить…

— А ты это… — она смотрит на свои растопыренные пальцы с длинными нарощенными ногтями — ядовито-розовыми, — и представляет, как Сатана отсекает их своим лезвием, — почему решил предать отца?

Вопрос дается тяжело и разом лишает сил. Дева отступает к кровати и плюхается поверх скомканного одеяла. Смотрит на Сатану с опаской. Какой-то он психованный, пубертатный. Отсечет еще не только пальцы, а всю покромсает за личные вопросы…

— Потому что сам себе хочу быть хозяином, — Сатана распростирает руки, будто распятый на кресте, — Свободы хочу. Свободы…

— Звучит, как подростковый бунт, — Дева болтает ногами взад-вперед, вспоминает мамино «не болтай ногами, черта укачаешь»… а повелитель чертей уже перед ней, — вот, значит, у кого были первые daddy issues.

— Я не хочу быть, как остальные.

Дева медлит, смотрит в красные глаза и спрашивает:

Сатана не отвечает. Отворачивается. Без стеснения прогуливается по комнате. Руки в карманах, спина ровная. Останавливается у книжной полки. Дева с запозданием вспоминает, что Библия ютится рядом с Э.Л.Джеймс. А еще между вторым и третьим томом 50 оттенков серого втиснута распечатка с 50 псалом…

— Читать любишь? — когтистый палец скользит по корешкам, — 50 оттенков серого. А про что это? А, смотри, фокус.

Он достает книгу и накрывает ладонью, — Дева отстраненно думает, какие же большие у него руки — и из-под пальцев начинает сочиться свет.

— А-а-а-а, — он качает головой и сахарно улыбается, — вот какие тебе книжки нравятся.

Дева подлетает к нему так быстро, будто у нее самой из лопаток прорезались крылья, выхватывает книгу и втискивает ее обратно в зиящую чернотой пустоту между Библией и вторым томом. Лицо горит от того, как смотрит Сатана. От его взгляда убежать невозможно. Тяжелого, с насмешкой и простым — почти человеческим — высокомерием. Даже от вечного божьего надзора так кровь не кипятит. Дева опускает голову, отсекая себя от испепеляющего внимания, и в волнении выдает:

— Ну давай попробуем эти твои искушения, Бог с тобой.

Она делает несколько шажков в сторону, встает перед Сатаной, пряча за спиной стыдливую, обнаженную похабными книжонками полку. Почти бутерброд. Остается только потеснить ингредиенты. Полка-Дева-Сатана. Тянет на авторское блюдо.

— Ты уверена? — он, отчего-то, спрашивает полушепотом.

— Ну а че ломаться, давай уже.

Сатана растирает ладони, камни в перстнях выхватывают из солнечных лучей, бьющих в окно, тонкие нити света. И тут же поглощают своей темной глубиной. Загораются изнутри. Будто пульсируют. Дева вновь завороженно оглядывает руки — тонкокостные, худые. Адски красивый контраст черных ногтей и безупречной белой кожи.

Она даже не замечает, как он встает вплотную к ней. Приглушенно пахнет уже знакомым пеплом. Серой. Открытым огнем. Онемение сменяется дрожью, и она вся трясется, как желе: коленки, губы, сердце. Воздух раскаляется, да так сильно, что Дева не понимает, дышит или нет.

Она закрывает глаза, проваливаясь в черноту за веками, и на краткое мгновение восстанавливает связь с окружающим миром — шорох постельного белья, ее сбитое дыхание, «highway to hell» из колонок пронесшегося мимо дома автомобиля. Впредь надо бы окна закрывать.

— Че за… — Дева приподнимается на локтях. Сатана стягивает с нее гольфы: один, потом второй, разглядывает принт Hello Kitty, — фокусы телепортации?

— Кажется, вы это называете физикой.

Часть 1

Katty666

Katty777

Некоторым искушениям очень хочется поддаться даже несмотря на малоприятные последствия.

Три шестёрки

Комментарии (0)