— Кристина, а ну, живо домой! Обедать!

Раздраженный женский голос, в котором отчётливо слышались повелительные ноты, грозовым облачком пролетел над детской площадкой. Светловолосая девочка лет семи-восьми приставила ко лбу узкую ладошку, и, сощурившись, всмотрелась в окно третьего этажа дома напротив, где маячила знакомая женская фигура. Интересно, как давно мама её зовёт? Кристина коротко вздохнула и с печальным видом повернулась к друзьям. Те всё быстро поняли, что ж тут непонятного.

Кристина пожала плечами. Может, и выйдет. Всё зависело от многих факторов: съест ли она тарелку лапши с противными пенками или нет, поссорится ли она в очередной раз с мамой, поедая эту треклятую лапшу, заступится ли за неё дедушка. Последнее, впрочем, не подлежало сомнению: дедушка заступался за Кристину всегда. Как бы ни кипятилась и ни причитала мама, понукая её проглотить «ещё ложечку», и не упорствовала Кристина в своём «не хочу, не буду», дедушка неизменно занимал сторону внучки. Он откладывал любимое «Красная знамя», тщательно свернув газету аккуратным прямоугольником, и неспешно вставал с кресла. Шаг, и тяжёлая морщинистая рука ложилась на плечо дочери.

— Будет тебе дитя мучить, Аллочка, — рокотал дедушка. — Не хочет — так и оставь. Потом доест.

— Не доест! — упорствовала мама. — Я всё выкину, как и всегда. Только добро зря переводим. Гляди, тощая какая, одни кости. Вылитый Кащей!

Мама кивала на сидящую тут же Кристину, вяло ковырявшую ложкой в желтоватом, подёрнутом каплями жира, бульоне с разбрюзгшими переваренными макаронами. Кристина хмурилась и с чрезмерным усердием дула на горячий суп. Капли летели через обод тарелки, неровными кляксами растекаясь по гладкой поверхности стола. При определённой сноровке так получалось избавиться от половины порции ненавистного супа.

Мать тут же бросалась вытирать стол тряпкой, попутно кидая сердитые взгляды на дочь. Получив подобный, главным было быстро опустить глаза и притвориться, что вот сейчас она всё доест. Кристина — девочка послушная, делает, что ей говорят.

— Почему ты просто не скажешь, что суп невкусный? — спрашивал её Славка из третьего подъезда.

Ему-то легко говорить. Неприятности обходили Славку стороной, а на Кристину так и липли, прямо как мухи на клейкую ленту в прихожей. Что в детском садике, что в школе, что дома Славке достаточно было глянуть своими глазищами, состроить умильную моську и всё: все таяли. У Кристины так не получалось: вместо улыбки выходила гримаса, и кроме нахмуренных бровей мамы или воспитательницы результата не было никакого. Она и протестовала, и злилась, и пробовала, давясь, есть эту противную мутную жижу, да только горло тут же сжималось и норовило вытолкнуть все обратно. Потому, наверно, Кристина и росла тощей, словно Кащей. Ключицы выпирали из-под одежды, локти и коленки походили на остро заточенные карандаши, а сами пальцы — на длинные макаронины. За глаза Кристину дразнили жирафой, но она не обижалась. Кое-что она всё-таки могла: острые локти давали ей преимущество в тычках и пинках исподтишка тому же Славке. Нечасто, конечно. Это если уж он совсем забывался. Так-то они дружили.

— Иди есть, суп на столе!

Мама пропустила Кристину на кухню, а сама вернулась в комнату: на видавшей виды гладильной доске исходил паром старенький утюг.

— Как бы не прожечь! — Мама бережно взяла со стула шифоновую блузку и положила на доску, накрыв сверху марлей. — Вот досада-то будет.

Кристина вытянула и без того длинную шею, с любопытством разглядывая стопку вещей, дожидавшихся глажки. Она любила смотреть, как утюг легко скользит по мятой ткани, расправляя заломы, точно корабль, вспарывающий кормой морские волны. 

Эй! Свистать всех наверх, надвигается шторм!

— Так, ты почему не за столом? — Мать оторвалась от глажки и сердито посмотрела на дочь. — Опять в облаках витаешь? Остынет же!

Кротко вздохнув, Кристина уселась на стул перед полной тарелкой лапши. Сегодня, правда, пенок было не очень много, а рядом с тарелкой стояла салатница, наполненная овощами: оранжевые звёздочки морковки, капуста, нарезанный кружками огурец.

— Решила вот витаминный салат сделать! — подала голос из комнаты мама. — Люда из третьей квартиры посоветовала. Очень полезный.

Полезный — значит невкусный. «Как пить дать», — любил говорить Славка, и Кристина была готова с ним согласиться. Она неохотно зачерпнула ложкой горстку салата и отправила в рот. Спустя секунду стало ясно, что варёная морковка достойна возглавить список самых отвратительных на свете вещей. Кристина судорожно икнула и с трудом проглотила порцию. Ну уж нет, на ту гадость она не подписывалась. Нужно было незаметно избавиться от салата, иначе не видать ей двора как своих ушей.

— Ты чего это тут пыхтишь?

Дедушка. Кристина его сразу и не заметила: он, по обыкновению, задремал в кресле со своей газетой, одна только седая, похожая на облетевший одуванчик, голова и виднелась из-под пледа. Дедушка теперь часто спал днём, и мама с Кристиной старались его не будить: ходили на цыпочках, говорили шёпотом. Все же восемьдесят пять лет человеку — он заслужил свой отдых.

Кристина жалобно махнула рукой в сторону салата: мол, смотри, напасть какая. Будто мало ей супа.

— Помочь тебе, что ли? — почти не разжимая губ, сказал дедушка, хитро подмигивая.

Кристина энергично закивала. Говорить она не решилась, мама могла услышать ее из комнаты, и тогда никому бы не поздоровилось — ни ей, ни деду.

Тот между тем тихо подвинул к столу табурет и взял салатницу. Дедушка, в отличие от Кристины, слыл отличным едоком.

— Голодное детство во всем виновато, — как-то обронила мама в разговоре с вездесущей тетой Людой из третьей квартиры, — тут уж ничего не попишешь. На днях наварила пятилитровую кастрюлю борща, думала, до конца недели хватит. Да где там. Вчера уже все съели. Кристя даже не притронулась, а вот папа…

О голодном детстве дедушки Кристина слышала не в первый раз, хотя сам он рассказывать о подобном не любил. Качал головой и переводил разговор на что-то ещё. И один-единственный раз сильно разозлился, когда застал Кристину со Славкой, швыряющих с балкона кусочки хлеба — в тот день они решили покормить голубей.

— У, паразитов пернатых ублажить вздумали! — загудел дедушка. — Вас бы в блокадный Ленинград,  узнали б, нехристи, что такое хлеб!

Кристина тогда здорово перепугалась: уж больно суровым выглядел всегда спокойный, доброжелательный дедушка. Лицо раскраснелось, седые серебристые брови сошлись в одну сплошную черту, ноздри раздулись. Прямо Змей Горыныч из сказки, что задумал похитить из замка прекрасную принцессу. Положение спас Славка — выступил вперёд, заслоняя своей щуплой грудью Кристину, и тоненьким голоском прошептал:

— Дядя Толя, простите нас, пожалуйста!

И ещё обезоруживающе улыбнулся. Так только Славка и умел. Сработало на ура, но с тех пор Кристина хлеб с балкона не кидала.

Вот и теперь дедушка управился с салатом до того, как мама догладила свою шифоновую блузку. С супом Кристина, так и быть, разобралась сама — уж очень хотелось обратно во двор.

— И что там тебе в этом дворе? — хмыкнул дедушка. — Голубей гонять с ребятами?

Кристина недоумевающе воззрилась на деда. Вот вроде умный человек, а не понимает. Да двор — это самое чудесное место на свете. На площадке можно делать столько интересных вещей: качаться на качелях, съезжать с горки, крутиться на карусели, играть в классики, лепить куличики из песка. Всего и не перечислишь. Недавно в рамках программы по благоустройству двора на площадку привезли новую горку. Остов её был сделан в виде ракеты с ярко-красным носом-пимпочкой, что гордо смотрел вверх, прямо на звезды. Из кабины ракеты тянулась собственно сама горка с блестящими серебристыми бортами, напоминавшими длинный язык инопланетного существа. Скатываясь по металлическому жёлобу, Кристина воображала себя космонавтом, что отправился бороздить просторы вселенной, по воле случая выброшенного на далёкую необитаемую планету.

Ходили слухи, что помимо горки привезут ещё новые качели (старые совсем проржавели и натужно скрипели при попытке сделать на них «солнышко») и карусель (та, что стояла во дворе, почти не крутилась — нужно было толкнуть её рукой как следует и некоторое время бежать рядом, развивая скорость).

— Это все перед выборами кандидаты стараются, — фыркал дедушка. — Аттракционы везут. Вот изберут депутатов и все, поминай как звали. Дай бог с песком подсобят.

Кристина мечтательно вдохнула. Песок в их дворе давно утратил свой первоначальный жёлтый цвет и превратился в жемчужно-серый. Для лепки куличиков он подходил плохо. В соседнем же дворе около месяца назад как-то утром на площадку въехал громадный экскаватор с ковшом, полным золотистого, отборнейшего песка, и вывалил его аккурат посреди площадки. То-то было радости. Но в чужой двор с ведёрком каждый раз не набегаешься, да и соседские ребята на подобные походы смотрели крайне неодобрительно. Поэтому Кристина была согласна и на один песок, лишь бы появился.

— Ну что, все съела? — В комнату зашла мама.

Кристина с гордостью продемонстрировала чистую тарелку и салатницу.

— Вот так бы сразу. — На щеках мамы появились едва заметные милые ямочки, как всегда, когда она улыбалась. — Вот и молодец.

— Можно мне с ребятами во дворе поиграть? — с надеждой спросила Кристина.

Кристину как ветром сдуло. Она пронеслась по ступенькам и с наслаждением выбежала на площадку как раз вовремя: Славка и Танька из второго подъезда затеяли игру в ресторан. Правила были простыми: нарвать травы, как следует перемешать, заправить маслом (в качестве масла выступала проточная вода из бочки рядом с подвалом), посыпать сверху цветками колокольчика, и все — блюдо готово. Аналогично готовились и другие изысканные кушанья: грязные камешки из лужи обваливались в песке и нарекались котлетами, раскрошенная сигаретная махорка, тайком добытая из кармана дедушкиной куртки, превращалась в гречневую кашу. В качестве напитков посетителям предлагались чай (его роль доставалась порошковому соку из пакетика) или кофе (воду смешивали с песком для придания жидкости тёмного оттенка).

— Чур, я с вами, чур, я с вами! — крикнула Кристина так громко, что напугала воробьев, прыгающих вокруг не желающей просыхать лужи. Те испуганно зачирикали и сорвались с места.

— Давай! — Славка уставился на Кристину. — Ты чего так долго?

— Салат ела. — Кристина скорбно вздохнула. — Витаминный.

Кристина часто-часто закивала. Гадость, кто ж спорит. Славка вдруг запыхтел и вытащил из кармана кружок помятого, полураскрошившегося печенья.

— Вот! — Он застенчиво вложил печенье в руку Кристины. — Мне мамка к чаю дала.

Кристина тут же сунула печенье в рот. На вкус оно напоминало размокшую бумагу.

— Нравится? — с надеждой спросил Славка.

Она поспешно замотала головой:

Обижать Славку не хотелось: друг всё-таки. Между тем Танька уже приготовила ингредиенты для салата, разделив на равные кучки нарванную возле гаражей повилику.

— Вот, Кристя, твой витаминный салат и введём в меню, — хихикнул Славка. — Будет блюдом дня.

— Для него морковь нужна. —  Кристина почесала в затылке. — А у нас ее нет. Надо, чтоб все как взаправду.

— А давайте крошку кирпичную возьмём, она ж оранжевая, — предложила Танька. — Вон, около стены их много валяется, после прошлогодней стройки остались.

На том и порешили. Вскоре витаминный салат был готов. Для покупки желающие должны были предъявить ни много ни мало — пять листочков подорожника. Как-никак новинка меню.

— Мм, объедение. — Славка зачерпнул рукой горстку «салата» и «попробовал». — Ешьте, гости дорогие.

Кристина закрыла глаза и поднесла руку ко рту. Стоило напрячь воображение, и она почувствовала вкус: хрустящий огурец с сочной, свежей морковкой. Никакого сравнения с той жутью, что ей довелось есть за обедом.

— Эй, Кристя! — Славка дёрнул ее за рукав, и Кристина нехотя открыла глаза. — Сейчас вольёт, похоже. Айда под козырёк.

Кристина запрокинула голову: солнце ушло за тучи. Секунда, и на землю упали первые капли дождя. Спрятавшись под подъездным козырьком вместе с Танькой и Славкой, Кристина смотрела, как дождь стучит по асфальту, прибивая к земле клубы серой пыли. Мгновение, и оставленный на произвол судьбы ресторан поплыл по двору, подхваченный течением: первыми смыло салатные листья, а после утекла и махорочная гречка. Неизвестно почему, но Кристина отчётливо запомнила этот день, в котором и не было ничего особенного: набирающий силу дождь, нахохлившиеся под стрехой воробьи и вкус маминого витаминного салата — то ли отвратительный, то ли восхитительный, в зависимости от силы воображения.

— Кристин, ты бы поела.

Она неохотно поднимает голову от тетради с конспектами. Мать нерешительно переминается с ноги на ногу в дверях: руки в муке (наверняка что-то парила/жарила, чтобы её порадовать), ко лбу прилипла прядь волос.

— Я суп сварила, будешь? — предлагает она дочери. — Совсем ведь ничего не ешь.

Кристина раздражённо вздыхает. Какой ещё суп — ей кусок в горло не лезет, стоит только подумать о еде, как внутри все переворачивается. Другие перед сессией не отлипают от холодильника, а она заставляет себя есть через силу, чтобы совсем в тень не превратиться. И так одна кожа да кости.

— Замори червячка! — не унимается мать.

— Я не голодна, — бурчит Кристина, и кивает на лежащий рядом на стуле одинокий бутерброд, — у меня есть что пожевать.

— Надо есть горячую пищу.

Да что с мамой сегодня такое. Кристине совершенно не хочется с ней пререкаться, и без того забот хватает. Она не разобрала и половины билетов, а до экзамена осталось три дня. Был бы здесь дедушка, он отвлёк бы мамино внимание на себя. Но его уже три года как нет — все, что осталось на память о нем — продавленное старое кресло в углу комнаты, хранящее очертания грузного дедушкиного тела, свёрнутая газета на трельяже рядом и фото над ним: дедушка, молодой, темноволосый, весело смотрит на Кристину из-под кустистых чёрных бровей, ещё немного и рассмеётся. Смех у него был заразительный: даже если рассказанная шутка оказывалась неудачной, устоять и не присоединиться к дедушкиному веселью не представлялось возможным. Кристина ведь даже попрощаться с ним не успела. Ей до последнего не говорили о смерти. Она тогда сдавала сессию, мать не захотела её расстраивать.

— Ну, примчалась бы ты сюда на всех парах из другого города как оглашенная, — только и сказала она дочери, когда Кристина в слезах накинулась на неё с криками, — и для чего? Ему было уже не помочь. А ты завалила бы экзамены, и что дальше?

Умом Кристина понимала, что мать права, но обида, пропитанная печалью, засела в сердце противной занозой, и никак не желала исчезать. Конечно, дедушке было много лет, и все же было в его уходе что-то неправильное, иррациональное. Казалось, что все вокруг только притворяются: вот сейчас раздвинутся шторки, и дедушка медленно войдет в комнату, рассмеётся и прочитает какую-нибудь забавную новость из газеты. Порой Кристине хотелось проверить, не разыгрывают ли ее ненароком: она порывалась выйти на балкон и начать швыряться в голубей хлебным мякишем. Дедушка бы непременно её остановил. Но потом она одёргивала себя: пора бы уже повзрослеть, и батон оставался нетронутым.

Кристина в упор смотрит на мать. Она хочет сказать, что ей не хватает дедушки, и в другом городе ей приходится тяжко. Что она скучает по дому, и даже по маминым понуканиям: в общежитии никто не ходит за ней, напоминая об обеде и ужине. Что питается она как придётся, и даже витаминный салат, так не понравившийся ей в детстве, уже не кажется таким уж противным. Что друг детства Славка ей давным-давно не звонит, а она не решается дать о себе знать первой: во всем виновата проклятая гордость. Кристине хочется сказать так много, но глаза мамы подёрнуты мутной плёнкой остывшего макаронного супа, и потому она решает не говорить ничего. Вряд ли мама её поймёт.

— Я поем, — обещает Кристина и машет рукой. — Попозже.

Слова слетают с языка жёсткими крошками засохшего печенья.

Тяжело вздохнув, мать выходит из комнаты, неплотно прикрыв за собой дверь. Кристина сидит до полуночи, пытаясь выучить хоть что-нибудь, но все напрасно: как беспокойные волны стремятся к берегу, так и её мысли неизменно возвращаются к дедушке и Славке. Кристина тушит свет и, ёжась, идёт на балкон. Двор с высоты третьего этажа кажется на удивление маленьким. Под неярким лунным светом поблескивает облупленный красный нос ракеты с горкой. Теперь её штурмуют уже другие. Кристина смотрит на металлический язык жёлоба и грустно улыбается: сейчас бы вспомнить детство и скатиться с высоты, ни о чем не думая. Где-то хлопают ставни, и она возвращается в комнату. Как прежде, уже все равно ничего не будет. Кристина засыпает под мерный стук дождя по крыше. Ей ничего не снится.

— Мидии в соусе блю-чиз и морского окуня, пожалуйста. И еще салат с маринованной грушей, прошутто и страчателлой. И два бокала красного вина.

Кирилл опускает меню и вопросительно смотрит на Кристину: ничего не забыл?

Но та, кажется, думает о чем-то своём: взгляд устремлён сквозь Кирилла, будто его тут и нет, пальцы мнут край бумажной салфетки.

— Кристина? — Он тихо кашляет.

— А? Ой. — Она смущается. — Извини. Да, все так. И еще скажите…- Кристина просительно заглядывает в глаза официанту. — Можно просто воды?

Официант вышколено кивает и удаляется, напоследок метнув на Кирилла насмешливый взгляд, словно говорит:

— Понторез ты, вот кто.

— Все в порядке? — Кирилл нервно сглатывает. — Не любишь вино?

— Да не то чтобы, — смущается Кристина. — Просто не хочется. Голова и без того гудит.

Она нервничает. У нее новые туфли, которые нещадно жмут, новые колготки, новое, прямо с вешалки платье, и свежий макияж, нанесённый умелой рукой подружки из общежития. Не признаваться же Кириллу, что она боится испачкать чистые бокалы губной помадой? Кристина пьёт воду мелкими глоточками из принесённого стакана и думает, что зря вообще согласилась прийти сюда. Одно дело — кафешка, пусть и модная, другое — дорогущий ресторан, где Кристина чувствует себя выставленным в витрине блюдом. Крылышко или ножка? Кирилл — хороший парень, вот только она ему не пара — слишком простая и неуклюжая. И почему из всех однокурсниц он выбрал её?

— Хочешь, пойдём отсюда? — вдруг предлагает Кирилл, наблюдая за нахмуренным лицом Кристины. — Просто погуляем? Оформлю весь заказ как доставку.

Она с благодарностью кивает. Дышать сразу становится легче. Из полутьмы ресторана они выходят в душный осенний полдень.

— Я, честно говоря, мидии не очень люблю, — говорит Кирилл. — Просто обычно девушки их часто заказывают, вот я и подумал…

— Девушки? — Кристина вскидывает голову и морщится — шпильки настолько неудобные, что ей кажется, будто она ступает по раскаленным углям.

— В смысле я не так часто хожу по ресторанам, — запинается Кирилл. — Вернее, вообще не хожу. Мне приятели говорили.

— Ааа. — Кристина в изнеможении оседает на скамейку. — Давай просто посидим.

— Туфли жмут? — понимающе спрашивает Кирилл. — Может, я сгоняю за кроссовками? Тут «Спортмастер» недалеко. У тебя какой размер?

Часть 1

Билли Джин

Кристине хочется сказать так много, но  глаза мамы подёрнуты мутной плёнкой остывшего макаронного супа, и  потому она решает не говорить ничего.

Витаминный салат

Комментарии (0)