Нигяр вышла на мраморную террасу и остановилась у парапета, обняв себя за плечи. Утром поднялся сильный ветер, море штормило, даже в заливе было неспокойно. Совсем как на сердце.

Пришла пора прощаться с прошлой жизнью. Сегодня предстоит покинуть гарем и войти в дом мужа. Нигяр не знала, что ждёт впереди и как она сумеет смириться. Сейчас хотелось лишь кричать от боли, разрывающей душу. Много лет она прожила во дворце и чувствовала себя счастливой. Даже когда так неосторожно и безнадёжно полюбила, радость не покидала её. Ведь встречи с Ибрагимом-пашой случались нередко, порой он приглашал к себе для беседы, чтобы узнать, как идут дела в гареме. Иногда по вечерам он выходил на эту самую террасу, и тогда воздух наполнялся нежными, бередящими душу напевами скрипки. Инструмент оживал в его руках, и весь мир замирал, погружаясь в мелодичный транс.

Нигяр закрыла глаза, желая вернуться в одну из таких ночей. Она хранила тайну на сердце, несла груз на своих плечах, но была чиста перед Аллахом. Если бы не совершённый грех, то всё могло остаться по-прежнему. Так хотелось никогда бы не видеть в глазах паши ни презрения, ни сожаления о содеянном. Его чувство вины мучило и её, но больше огорчало другое — она стала постоянным напоминанием о минутной слабости, а Великий Визирь слабостей не признавал.

Казалось, губы до сих пор хранят вкус его поцелуев, а тело загорается от воображаемых прикосновений. Все мысли, сны и мечты только о нём. Будь на то воля Аллаха, Нигяр бы не раздумывая отдала жизнь за пашу. Любое его страдание причиняло невыносимую боль, которую он не мог разделить со своей женой. В самые страшные моменты его жизни Нигяр оказывалась рядом, чтобы утешить, окружить заботой и любовью, отдать частичку своей души и забрать всё темное и плохое себе.

Прошло уже немало времени с тех пор, как она помогала паше бороться за жизнь, собственными руками отгоняя смерть прочь. В те страшные несколько дней Нигяр не отходила от него ни на шаг и не смыкала глаз, опасаясь, что если хотя бы отвернётся, то случится непоправимое. Порой она просыпалась в холодном поту, заново переживая те события. Эти воспоминания чёрной нитью прошили сознание, лишив покоя и безмятежности.

— Нигяр-калфа, голубка моя, — окликнул Гюль-ага. — Я всюду тебя искал.

Нигяр открыла глаза, сморгнула невольные слёзы и повернулась.

— Я хотела подышать свежим воздухом, — голос прозвучал хрипло и неубедительно.

Жалость на лице евнуха раскалёнными тисками сжимала всё внутри. Он и Дайе-хатун — единственные, кто по-настоящему любят и ценят её, но только Гюль-ага понимает, что эта свадьба стала днём её похорон.

— Ты не обязана была это делать, лучше бы ты осталась в гареме…

— Мне тоже хотелось остаться, — улыбнулась Нигяр. — И всё же, кто я такая, чтобы противиться воле династии? Я благодарна Хатидже-султан, ведь теперь у меня будет семья.

— Идеальный ответ, как и всегда, — улыбнулся ага. — Однако не от сердца идут твои слова.

— Не беспокойся за меня, Гюль-ага, всё будет хорошо. Матракчи Насух-эфенди — хороший человек, и Повелитель его ценит. Мне очень повезло.

Ага недоверчиво покачал головой, но промолчал. Что ещё тут скажешь? Поздно что-то менять, никах состоялся, впереди только прощание.

Нигяр покачала головой.

— Нет, пойдём. Нет смысла тянуть время.

В бывших покоях стало пусто и неуютно. Всё утро Нигяр убирала вещи в сундуки, их уже давно перевезли в Галату, в дом мужа. На кровати кровавым пятном лежало свадебное платье, богатое и чуждое. Нигяр не позвала рабынь, оделась сама, а затем ещё долго стояла перед зеркалом и щёткой чесала волосы, пока они не высохли и не улеглись в аккуратные гладкие локоны.

После бани настроение стало ещё хуже. Приближалось неотвратимое — брачная ночь, однако Нигяр даже в мыслях не позволила бы другому мужчине коснуться себя. И всё же она тщательно вымылась и подготовилась, безропотно вынесла депиляцию горячим воском — всё, как того требуют обычаи. Слишком долго она сама обучала девушек этикету, воспитывала маленьких дикарок, превращая их в образованных молодых женщин — начитанных, терпеливых, безропотных, знающих, как угодить даже самому султану, Повелителю мира. Вот теперь и ей пригодятся эти знания.

Нигяр взглянула в собственные глаза в отражении и слабо улыбнулась. Впервые с тех пор, как её увезли из родных земель, хотелось взбунтоваться и повести себя недостойно: разбить что-нибудь, закричать во весь голос, демонстративно топнуть ногой. Вместо этого Нигяр закрепила фату на голове, пытаясь скрыться от собственных чувств в маленьком коконе спокойствия и безразличия глубоко внутри. Ей всегда удавалось носить маски, в этом они с Ибрагимом-пашой очень похожи.

Нигяр в последний раз окинула спальню тоскливым взглядом и вышла за дверь. В общей комнате слышались голоса Хюррем-султан и Махидевран-султан: они снова ругались. Это вызвало улыбку. Даже если небо обрушится на землю, эти женщины не успокоятся, пока дышат. Конфликты, интриги, заговоры, тайные встречи и опасные затеи — всё это предстоит оставить позади ради тихой и спокойной жизни. Жаль.

Уже через пятнадцать минут Нигяр садилась во дворцовую карету, которая отвезёт её в дом мужа. Сложнее всего было принять напутствие Дайе, хотя она желала своей любимице лишь добра.

— Слава Аллаху, всё обошлось, — говорила она, обнимая Нигяр. — Я так боялась, что ты совершишь очередную глупость. Цени то, что тебе подарила судьба, не горюй о прошлом. Пройдёт время, и ты полюбишь мужа, будешь руки госпоже целовать за её доброту.

Может, через какое-то время боль действительно немного утихнет, раны заживут, но рубцы останутся. Чувство, которое Нигяр несла в себе, будет жить и после смерти. Такая любовь никогда не уходит бесследно.

Дом Насуха-эфенди располагался по ту сторону Золотого Рога, совсем рядом с галатской башней. Двухэтажные деревянные домики плотно теснились друг к другу, узкие улочки заполнены лавками и толпами людей — в основном бедняками либо приезжими. После золотой роскоши имперского района Галата казался иным миром, отделённым от Стамбула не заливом, а настоящей пропастью.

На подъехавшую карету люди глазели так, будто Нигяр была не калфой, а султаншей. Она поспешила скрыться в доме и плотно закрыла дверь. Внутри было скромно и чисто. Приятно пахло благовониями, а огонь горящих повсюду свечей немного успокаивал. Лишь на мгновение появилось ощущение безопасности и мира, однако исчезло в тот же миг, когда Нигяр взглянула в сторону спальни.

Коленки задрожали так, что пришлось схватиться за спинку дивана, чтобы не упасть. Паника нарастала стремительно, даже закружилась голова. Страх перед встречей с мужем парализовал волю и разум. Сбилось дыхание, хотелось упасть на колени и расшибить голову о пол.

В который раз Нигяр вступила в борьбу с собой и победила. Не время давать волю чувствам, следует запереть их в самый надёжный сундук и зарыть вместе со всеми надеждами и мечтами.  Она должна быть сильной и постараться жить дальше. В том, что сердце принадлежит другому мужчине, нет вины Насуха-эфенди, и Нигяр считала своим долгом сделать всё возможное, чтобы подарить ему хотя бы капельку счастья.

Она выпрямилась и заставила себя войти в спальню. Оказалось, что мужа пока нет, а потому “казнь” откладывалась. Терпения Нигяр было не занимать, однако ожидание беспощадно терзало душу.

Рядом с кроватью стоял огромный поднос с фруктами, сладостями и вином. Мысль о еде вызывала отвращение. Оставалось только сесть на край постели и молиться, чтобы всё побыстрее закончилось…

Много ли прошло времени, было трудно определить. За окнами окончательно стемнело, тело затекло от сидения в одной позе, а в голове было пусто, словно все мысли испарились вместе с закатом. Было лишь биение сердца, частое и сбивчивое. Стук в груди усилился, когда в доме раздались тяжёлые медленные шаги.

Нигяр уставилась на собственные руки, мелко подрагивающие на плотно сжатых коленях. Насух-эфенди не торопясь подошёл ближе, а затем опустился на колени. Поднять на него взгляд было выше её сил, едва хватало выдержки, чтобы не отодвинуться, не опозорить себя пронзительным криком или истерикой. Он откинул с её лица фату и какое-то время просто молча смотрел на Нигяр, а затем его голос прозвучал громом посреди ясного неба:

Не веря собственным ушам, Нигяр резко подняла голову, пытаясь разглядеть хотя бы капельку здравого смысла в грустных и пустых глазах.

— Развожусь, — снова сказал и, не дав опомниться, произнёс в третий раз: — Развожусь.

Даже если бы небо обрушилось на землю, Нигяр бы так не удивилась. Для неё всё произошло слишком быстро и внезапно, она не могла понять и принять эти три страшных слова.

— Ты со мной разводишься, эфенди? — переспросила она, в ужасе хватая его за руку. — Но почему? В чём моя вина, скажи?

Матракчи остался глух к её просьбам и слеп к мольбе в глазах. Он тихонько освободил ладонь, осторожно оттолкнул Нигяр от себя и решительно вышел из комнаты.

И в этот момент она поняла, что такое по-настоящему остаться одной. В мире, где правят мужчины и от их слова зависят судьбы тысяч людей, нет места разведённой женщине, безнадёжно влюблённой в женатого человека — Великого Визиря самого мощного государства в целом свете. Никогда ещё Нигяр не ощущала себя такой маленькой и незначительной.

Она свято верила, что так Господь наказывал за все грешные надежды и мечты, лишив шанса обрести семью и собственный дом. Насух-эфенди мог стать единственным спасением, соломинкой, протянутой утопающему в море, однако судьбе было угодно обрушить на голову шторм.

Нигяр всхлипнула и, будучи не в силах держаться, горько расплакалась. Как же ей вынести этот удар, как не сойти с ума?

— О, Аллах! Лучше убей меня! — сквозь слёзы просила она, совершенно не представляя, что делать дальше. Куда идти? Куда податься?

Ответом на отчаянные воззвания стал слабый скрип двери. Нигяр так испугалась, что Матракчи выгонит её на улицу, в холодную долгую зиму, не посчитавшись с опасностями, поджидающими беззащитную путницу, что, окончательно растоптав гордость, готовилась броситься на колени и молить о пощаде:

— Я буду вашей самой верной рабыней, бей, только не поступайте так со мной! Позвольте… — Нигяр остановилась на полуслове, не в силах поверить собственным глазам.

На пороге спальни стоял вовсе не Насух. Господь будто издевался над воспалённым сознанием, являя совершенно невероятные видения. Иначе как объяснить присутствие Ибрагима-паши здесь? У неё не было сомнений, что его образ почудился всего лишь на миг и вот-вот растворится вместе с восставшей из пепла надеждой.

— Паша? — она даже мотнула головой, однако он не исчез.

Ибрагим закрыл за собой дверь и очень медленно, словно хищник на охоте, подошёл к постели. Нигяр поднялась и попятилась. Она едва стояла на ногах, от натянутых, словно тетива, нервов, звенело в ушах. Напряжение ощущалось даже на кончиках пальцев и продолжало возрастать с каждым новым вдохом. Слёзы, лившиеся до этого рекой, враз прекратились, даже мысли покинули сознание, дав власть чувствам.

— Почему вы здесь? — осипшим от рыданий голосом спросила она.

Он продолжал смотреть на неё из-под нахмуренных бровей. В сумраке спальни его глаза чернели, словно ночь, а взгляд казался диким и пугающим. В нём могло быть всё — от любви до смерти, и Нигяр с готовностью приняла бы и то, и другое, лишь бы из его рук. В нём одном смысл её жизни, и пока в душе тлела надежда, в груди билось сердце.

— Я велел Матракчи развестись с тобой до брачной ночи, — произнёс он с лёгкой угрозой, будто ожидал протестов и обвинений.

Он сделал ещё шаг и остановился так близко, что Нигяр ощутила горячее дыхание на лице. Ей хотелось схватиться за него, искать утешение на его груди, но она не посмела даже моргнуть.

— Ты принадлежишь мне, — медленно выговаривая каждое слово, произнёс он. — Ты — моя женщина, только моя. Никто больше не посмеет тебя коснуться.

Нигяр резко выдохнула, отпуская боль, разочарование и страх, тисками сжимавшие душу. Этой зимней ночью засияло солнце, осветило её путь, избавило от бед. Как жестокая печаль нанесла сердцу ядовитые раны, так и любовь исцелила их, вернула в жизнь радость и счастье. Улыбка сама расцвела на лице.

— Значит, теперь вы и я?..

Ибрагим обхватил ладонями её лицо, и его губы на её губах стали ответом. Нигяр охотно обвила руками его шею, прогоняя прочь остатки сомнений. Поцелуй был именно таким, о котором она мечтала бессонными ночами — чувственным, глубоким и требовательным. Должно быть, приличным женщинам не следует допускать подобного, однако о приличиях она забыла уже давно, ещё до того, как легла в его постель.

Паша вдруг схватил её за волосы на затылке и легонько потянул их, заставив голову откинуться назад.

— Смотри мне в глаза, — велел он.

Их взгляды встретились, скрестились, словно шпаги, разве что искры из глаз не посыпались. Нигяр мелко задрожала, низ живота свело судорогой, наполняя тело раскалённым желанием. Нарочитая грубость не обескураживала, наоборот, ей нравилась та власть, какую Ибрагим-паша имел над каждой частичкой её души. Меньше всего хотелось, чтобы он преклонялся перед ней, как перед своей женой. Их любовь должна быть другой, не такой хрупкой и ранимой, а страстной и бурной, подобной горной реке, сметающей всё на своём пути.

— Только моя. Ты поняла?

— Да, паша. О другом я и не мечтаю…

Он снова завладел её ртом и на этот раз заставил позабыть обо всём, давая волю лишь инстинктам. Его язык настойчиво разомкнул пылающие от прикосновений губы, и её собственный ответил встречной лаской. Вкус поцелуя стал ещё слаще, когда он начал ласкать её грудь, сжимая нежно, но довольно сильно. Тело моментально откликнулось, напряглось ещё сильнее, горело огнём от неистового желания близости. Нигяр уже знала, чего стоит ждать, и ей снова хотелось ощутить полноту внутри себя, окончательно забыться в объятиях.

В несколько ловких движений Ибрагим избавил её от фаты, освободил волосы от зажимов, позволив локонам в беспорядке рассыпаться по плечам. Затем он развернул Нигяр спиной к себе и занялся застёжками платья, справляясь с ними быстро и безжалостно. Подвенечный наряд шёлковой лужицей растёкся у ног, обнажив маленькое стройное тело. Нигяр вдруг ощутила себя беззащитной, даже в ту единственную ночь она не стояла перед ним вот так, и её руки помимо воли попытались прикрыть наготу. Однако паша не позволил сделать этого, сжал её запястья и завёл за спину.

— Я свяжу их, — пригрозил он, склонившись над ухом, и легонько прикусил мочку.

Серёжка зазвенела в его зубах, язык нащупал застёжку и мучительно долго играл с ней.  Ибрагим продолжал ласкать грудь: дразнящими движениями обводил набухшие соски кончиками пальцев, иногда сжимая их так, что Нигяр громко выдыхала, сходя с ума от сладостного томления.

Оставив ухо в покое, он опустился ниже, обжигая поцелуями изгиб шеи, касаясь маленькой ямочки на плече. Ладонь скользнула к плоскому животу, а затем ниже, к бёдрам, где сейчас сосредоточилось почти болезненное ожидание. Когда его пальцы коснулись влажной напряжённой плоти, из груди вырвался протяжный стон. Свободной рукой он сжал её подбородок, повернул голову и снова завладел губами, беспощадно, яростно и вместе с тем бесконечно нежно.

Ласки становились глубже и настойчивее, бёдра податливо двигались навстречу, требуя ещё и ещё. Нигяр тонула в ярких ощущениях, все чувства обострились до предела, влечение переросло в бурю страсти, сильнее распаляя желание. Когда ей показалось, что она больше не выдержит, взорвётся фейерверком от наслаждения, он подхватил её на руки и понёс к постели.

Паша не спешил раздеваться. Повинуясь порыву, Нигяр потянулась к пуговицам на его кафтане, не дожидаясь одобрения, начала расстёгивать их. Пальцы плохо слушались от волнения, хотелось поскорее коснуться его тела, подарить ему не меньшее удовольствие, выплеснуть ту любовь, что копилась многие годы.

Ибрагим сам небрежно откинул кафтан, позволил ей справиться с рубахой, помог стянуть её через голову, а затем замер в ожидании. Нигяр рассматривала его из-под полуопущенных ресниц. Даже её взгляд ласкал, но когда она несмело коснулась ладошкой его груди, Ибрагим судорожно вздохнул сквозь плотно сжатые зубы. Эта женщина словно заново открывала его, вытаскивала наружу чувства, о которых он никогда не подозревал. Рядом с ней он ощущал себя всемогущим, способным свернуть горы и осушить моря. Потерянный между Адом и Раем, горящий в вечном огне, он не сумел отыскать покой, пока руки Нигяр-калфы не исцелили его, не собрали по кусочкам. Её преданная и безграничная любовь вернула его к жизни. И теперь вопреки всем клятвам и обещанием, его сердце стремилось к ней.

Ибрагим поймал её ладонь, коснулся её губами, а затем склонился над хрупким телом, осыпая его поцелуями. Нигяр выгнулась навстречу, жадно хватая ртом воздух, когда он сперва сжал зубами сосок, а затем обвёл его кончиком языка. Он никак не мог насытиться сладким вкусом её тела, манящим ароматом, совершенством линий и гладкостью кожи. Но терпеть больше не было сил. Ибрагим сорвал с себя остатки одежды, за ноги подтянул Нигяр к себе, решительно раздвинул её колени и медленно погрузился во влажное тепло её плоти.

Они одновременно выдохнули, глядя друг другу в глаза. Ибрагим опирался на руки, стараясь сдерживать себя, он неторопливо вошёл в неё до самого конца, затем немного отстранился и снова толкнулся вперёд, пробуждая внутри себя древний как мир огонь необузданного вожделения.

Нигяр закусила губу, чтобы не закричать от восторга. Её блаженство скрылось за гранью понимания, она лишь поддавалась безумному ритму, хватаясь за мощные плечи любимого мужчины, как за единственную опору. Капельки пота блестели на его коже. Вид его сильного скульптурного тела, закалённого бесконечными войнами и тренировками, возбуждал не меньше, чем умелые ласки.

Движения становились всё быстрее и неистовее. Сердце было готово выпрыгнуть из груди, желание полностью завладело телом, сосредоточившись в самом низу живота, горячими пульсациями опускалось ещё ниже, пока не вспыхнуло ослепительным огнём. Не сдержав протяжного крика, Нигяр выгнулась дугой, даже не пытаясь справиться с крупной дрожью.

Ибрагим заставил себя остановиться, позволив ей насладиться каждым мгновением блаженства, он крепко прижал её к себе, легонько касаясь губами виска. А затем, когда она стихла, задвигался в совершенно безумном темпе, пока сам не добрался до пика удовольствия и с глухим рыком полностью излился в неё. Обессиленно он расслабил руки и накрыл Нигяр своим телом. В ответ она только обняла его за пояс и спрятала лицо у него на груди…

Они довольно долго лежали так, молча и обездвижено. Не было причин что-либо говорить, да и не хотелось. Нигяр пребывала в ощущении полнейшего счастья, растворялась в собственном спокойствии и умиротворении. Никогда ещё ей не было так хорошо. Она знала, что паша не прогонит её, только не после того, что произошло. Их первая ночь осталась в другой жизни, в которой она была лишь помехой, досадным недоразумением. Сегодня же всё было иначе. Сегодня она и в самом деле принадлежала ему, и сердцем, и телом, и духом.

— Ты не замёрзла? — спросил он тихо, лениво поглаживая её бедро.

Нигяр покачала головой, однако он всё равно натянул на них обоих одеяло. Так стало даже уютнее и интимнее. Сон постепенно овладевал сознанием, однако приходилось отгонять его прочь. Не хотелось упускать ни единого мгновения их близости.

— Вы подарили мне столько счастья, паша.

— Я знаю, — ответил он, поворачиваясь на спину, а затем повлёк Нигяр за собой.

Она удобно устроилась на его плече, любящим взглядом лаская его лицо. — Я хочу видеть тебя счастливой.

— Вы и есть моё счастье, — она коснулась губами его груди и смутилась. — Простите мне мою вольность…

Ибрагим впервые усмехнулся, его взгляд потеплел. Костяшками пальцев он коснулся её щеки, и Нигяр с удовольствием потёрлась о его руку.

— Вы желаете чего-нибудь? Вина? Лукума? Щербета?..

Он желал её, но пока ещё не был готов.

Нигяр проворно соскользнула с него, обернула атласное покрывало вокруг груди и склонилась над подносом, разливая в кубки вино из кувшина. Она никак не могла отделаться от мысли, что сегодня и в самом деле состоялась её брачная ночь. Настоящая, желанная, полная радостных моментов. О том, что будет дальше, она старалась не задумываться. Ибрагим-паша обязательно найдёт выход, в этом Нигяр не сомневалась.

Она подала ему кубок и скромно присела рядом, продолжая смущённо наблюдать за ним. Ей нравилось даже просто смотреть на него, ведь она не просила у Аллаха большего — только возможность иногда видеть его и слышать его голос.

Нигяр и раньше задумывалась над тем, что почувствовал паша, когда узнал, что его жена решила выдать её замуж за его близкого друга. Он казался безразличным, даже скорее довольным тем, как складывается судьба. Возможно, уже тогда он всё решил?

Было столько вопросов, на которые Нигяр жаждала узнать ответы, но не осмеливалась спросить. Она боялась, что счастье может вдруг кончиться. Ей хотелось, чтобы паше было легко и просто рядом с ней, чтобы он отдыхал от государственных дел, скандалов, постоянных стычек с Хюррем-султан, истерик жены. Она пообещала себе, что никогда не отяготит его проблемами и тревогами, будет лишь заботиться о нём по мере своих сил. И если паша захочет что-то объяснить, то непременно сделает это.

— Ты действительно была готова стать рабыней Матракчи? — заговорил Ибрагим.

— Ты так хотела остаться с ним?

— Я не хотела оказаться на улице.

— Этого бы не случилась. Ты бы вернулась в гарем.

— Это ещё хуже, — Нигяр забрала пустой кубок и отставила его в сторону. — Если Валиде-султан узнает, что я её подвела…

— Никто ничего не узнает, — с нажимом сказал он. — Ты будешь держать язык за зубами, поняла? Насух-эфенди обязан мне, к тому же он не из болтливых.

— Как и я, вы же знаете.

— Знаю и доверяю, — Ибрагим схватил её за руку и потянул к себе. — И прежде чем мы расстанемся, я хочу снова насладиться тобой.

Нигяр тихонько засмеялась и пылко обняла его за шею, открыв губы навстречу поцелую…

Значительно позже, когда Ибрагим-паша одевался, он снова напомнил, что она должна молчать, не выдать их ни единым словом или чувством.

— Это будет наша с тобой тайна. Пока ты останешься здесь, чуть позже я куплю тебе дом и всё там обустрою. Встречаться станем там, ты поняла?

Часть 1

Aleksa Tia

olsmar

Может ли судьба человека измениться за один вечер? Все праздновали пышную свадьбу, радовались и танцевали, а Нигяр казалось, что её заживо хоронят. Единственное спасение удалось отыскать в собственных воспоминаниях, но и они не спасли, когда до первой брачной ночи муж тут же развёлся с ней...

Великолепный век

Нигяр/Ибрагим

Ибрагим-паша

Нигяр-хатун

Возьму твою боль

На роль рыжеволосой обольстительницы, хозяйки Топкапы, интриганки и обожаемой жены султана Сулеймана Хюррем пробовались 100 актрис. До начала съёмок оставалось всего несколько дней, когда перед режиссёром появилась вовсе не турчанка, а уроженка Берлина – Мерьем Узерли. Решение было принято мгновенно: она! 
Сериал «Великолепный век» стал стартовой площадкой не только для Мерьем, но и для многих актёров, нынешних суперзвёзд турдизи. Проект уникален, ведь зрители наблюдали сразу за множеством сюжетных линий. Кто-то ждал, когда Ибрагим снова достанет скрипку, и польётся мелодия его страстной любви к Хатидже, другие с умилением наблюдали за маленьким Мустафой, пока ещё беззаботно играющим на коленях отца, третьи ждали появления покорителя женских сердец Малкочоглу Бали-бея. Но большинство фанатов не могло представить вечер без интриг повелительницы гарема Хюррем. Зрители прекрасно знали: очередная соперница вскоре окажется за дверями дворца, а Сулейман подарит Хюррем кольцо с изумрудом и будет молить о прощении, но наблюдать за этим могли бесконечно. Любовь турецкого султана и наложницы-славянки стала легендарной. 
Ждём полноценный кинофильм – ну а пока фэндом «Великолепного века» приглашает вас снова окунуться в мир Топкапы и династии Османов. Фанфиков на «Великолепный век» у нас в изобилии. Мы предлагаем читать истории, где оживают не только главные герои: Сулейман, Хюррем, Махидевран, Мустафа, дочь падишаха, Михримах, но и персонажи второй части саги, «Империя Кесем». Благодаря ФФ на «Великолепный век» с яркой ОЖП вы сможете следить за новыми интригами Хюррем, а истории в формате Т\И позволят вам представить себя в виде попаданки в гарем всесильного султана.

Возьму твою боль

Содержание

Часть 1

Комментарии (0)