Сегодня я впервые слышу ласковый шёпот мечты о свободе. Что-то тихое, нежное касается ссутуленных плеч, пока голоса реальности плавят разум, а жар комнаты иссушает тело. На нижних этажах храма всегда прохладно, но здесь, ближе к вершине, солнце Египта не ведает пощады. Желудок съёживается, сетуя на пропущенный обед.

Отъезд верховного жреца Тота – худшее, что со мной случалось в Гермополе. Поток работы бесконечен.

- Реммао, надо решить вопрос с поставками!

- Реммао, в южном крыле обвалилась крыша!

- Реммао, архивариус – блудник, я сам видел, прямо на столе!!

- Реммао, македонцы хотят долю с нашего урожая!

- Реммао, пора менять расписание служб!

Реммао, Реммао, Реммао!

Я измождённо растираю виски, раздав указания и выпроваживая помощников. Золотые браслеты чуть звякают, задев края ожерелья. И то, и другое будто прибавило тяжести, ощущаясь кандалами и ярмом раба. Поправляю ободок, чувствуя тесноту – знаю, что мерещится, но немного легчает.

Как же всё хорошо начиналось... Его Святейшество дал нам кров, защищал от охотников, да после ещё и предложил мне побыть заместителем. Поучись, мол, опыт пригодится!

Я согласился, не раздумывая: «Конечно, Петосирис, свободное время есть, хоть от преподавания отвлекусь немного. Да и я ведь образован, знаю о служении богам и об управлении знаю кой-чего. Со всем справлюсь!»

Я ещё никогда так не ошибался.

- Рем, в храме эпистат, – отравляет едва воцарившуюся тишину голосок Эвтиды. Кудрявая голова вкрадчиво высовывается из открытой двери. – Ждёт тебя, как невеста – суженого.

Позади моргают ещё два студента. Рэймсс и Дия.

Их обучение – одно из худших решений за всю мою жизнь.

Настолько несносная молодёжь не достанется ни одному писцу или черномагу, а ведь я вынужден учить их и тому, и другому. Последнему – разумеется, тайно.

Чёрная магия в Египте давно вне закона.

- Неужели, Эвтида? – я встаю из-за стола, глядя на недотёп, заполнивших помещение. – Каков соблазн - выдать ему самых дерзких!

- И самых невнимательных, – пышнотелая Дия косится на красавицу-сиротку. – Вот кого на белое-то тянет во мраке ночном.

- Эй, я не виновата, что эпистат оказался в том переулке, - насупившись, защищается та. – Знала бы – в кустах бы отсиделась. Вы вообще слышали, как он ходит? Гора мышц, а подкрался как вор. Да под ним земля должна проваливаться вместе с домами!

Мой младший брат Рэймсс усмехается, приглаживая густую косу:

- Руку на отсечение даю, ты ему нахамила. Заприметил.

- Уймитесь, - зажмурившись, я потираю переносицу. В голове пульсирует боль. – Охотники весь город прочёсывают, ходят с проверками. И они бдительны к ночным гулякам. Просто ведите себя е... - останавливаюсь, чуть было не сказав «естественно». Это явно дурная идея. – Прилично и тихо.

Мало было проблем, так ещё и главный охотник на шезму столкнулся вчера с Эвтидой, пока та ждала меня. Она притягивает неприятности со сверхъестественной частотой и делится со всеми едкими колкостями. Но, без учёта бедовой головы и творящихся странностей, девчонка бесспорно талантлива. В учёбе на неё надежд больше всего.

Рэйма тоже удалось натаскать, однако, мало кто знает, каким негодником он может быть иногда. Он хочет полной свободы и считает, что правила для него не писаны. Подозреваю, куролесит вечно мне назло, но теперь я хотя бы могу быть уверен, что из него выйдет хороший некромант.

Дия же всегда была середнячком и никому угодить не пыталась. Дочка богачей, бросившая курс врачевания ради интересной онейромантии, она живёт по принципу: «Любой труд должен быть в удовольствие и не отнимать много сил.» Кто бы осудил, но чёрная магия не прощает беспечности...

В общем, глаз да глаз нужен за всеми. Учитывая, как много раз они были близки к порке розгами за болтовню на уроках, порчу письменных принадлежностей, пьянство, хамство, лазанье по крыше храма и насылание старикам похабных снов, меня можно считать самым терпеливым наставником во всём Египте.

Помню, учителя в храме посмеивались, делясь опытом: «Бывает и хуже, поверьте! Главное – слабины не давать. Ученики это чувствуют.»

Жрецы Тота таинственно пророчили: «У вас ещё всё впереди. Потрудитесь, многое поймёте, и вскоре сумеете поладить.»

Зрелый народ чесал затылки: «Затянувшийся переходный возраст! У молодёжи всегда внутри страсти кипят, со временем сами угомонятся и возьмутся за ум.»

Я уже находил седину у себя в волосах. Боюсь, когда они «угомонятся», побелею, как эпистат.

- Так это правда, что нас забирают в Фивы? – Дия, морщась, накручивает кудряшку на палец. – Не хочу заразиться их болячкой...

Её руки – грубые, как и все манеры. Голос свободный и громкий. Кому-то может показаться развязной, но, всмотревшись в лицо, в безразличные глаза, можно увидеть следы разочарования. Замёрзшее солнце, потухшая звезда, она плывёт на ладье своего тоскливого мирка, и плевать хотела на мнение окружающих.

Её платья всегда украшены богато, но цвета столь же тусклы, как и её душа.

- Они набирают лекарей, - уверенно отвечаю я. – Вам суетиться не о чем - не думаю, что отряду самого фараона нужны неопытные студенты-писари. Скорей уж возьмут одного-двух летописцев с набитой рукой, коли своих не хватает, - я на мгновение задумываюсь, про себя перебирая имена знакомых умелых писцов. На всякий случай. – Да и, по слухам, в Фивах проклятье ходит, не болезнь.

- Проклятье? – хмурится Рэймсс. – Не с политикой ли связано?

Мой брат высок, статен и в любой одежде мог бы держаться как выходец из знати. Он выбирает чёрный цвет и любит изображать элегантно-спокойного умника, эдакого домашнего мальчика, покладистого и вежливого до тошноты. Если захочет, никто не узнает в нём ни хитрюгу, ни гулящего охламона.

Настоящий Рэйм – то ещё незрелое дитё.

- По слухам, - напоминаю я. – Фараон не исключает, что могла поработать и наша братия. Потому и спустил ищеек с поводка.

- Ну конечно, у них-то всегда и во всём виноваты шезму, - Эвтида презрительно закатывает глаза. – Молоко скисло – шезму мимо прошёл. Схенти порвалась – шезму косо зыркнул. Прыщи на лице - шезму проклял.

Грациозная, смуглая краса любого дома и любой компании. Её манеры - утончённость, плавность, изящество. Обманчивая хрупкость лозы, цветущая молодость игривой кошки.

Живая услада для глаз. Но не для ушей.

Даже голос её колюч, а смех и того причудлив, сипл и глух.

- Там не «прыщи на лице», а люди толпами мрут, - гашу я девичью самоуверенность. – Не чёрная магия, так Стрелы Сехмет

, Её божий гнев. Она вполне могла попытаться изгнать македонцев из нашей святой земли, как сделала это однажды с бунтовщиками. Вот только в Фивах хворают и египтяне, и чужаки. Возможно, мы лишь попали под горячую руку. Или же наказаны за трусость... Лекарям и молодым жрецам будет чему поучиться.

- А ты ведь тоже научишь нас насылать проклятья, Рем? – оживляется Эвтида. – Когда-нибудь?

- Зачем? – фыркаю я. – Вы и без того – проклятье ходячее. Особенно ты, Эва.

- Значит, в Фивы заберут тебя, - хихикает бестия вместе с остальными.

Махнув рукой на безобразников, приглаживаю ткань тёмно-синего одеяния и отправляюсь в главный зал, где меня дожидается эпистат Амен. Храм Тота – самый большой в городе и славится лучшим обучением писцов, астрономов, математиков, лекарей. Потому кортеж ищеек не мог не заглянуть сюда за добровольцами. Стайки учеников щебечут и шепчутся по углам, кто - тревожно, а кто – с энтузиазмом. Несколько охотников разгуливают по коридорам, как у себя дома, и почти не утруждаются знаками уважения при виде меня и других жрецов. По всем прыгают их ловчие взгляды – липкие, тяжёлые, изучающие. Я прикидываю, что лучше – бояться хвори или подозрений в колдовстве от этих собак, а следом – пыток и казни.

Гончая фараона стоит статуей на балконе второго этажа. Здоровенный мужчина, на голову выше меня, мускулистый, аки буйвол, и с суровым взглядом из-под белёсых бровей. Его кожа напоминает побелку для стен усыпальниц, а волосы – перья с груди ибиса. Белый цвет схенти разбавлен вкраплениями золотых украшений и сиреневых тканей. Человек-мел, бельмо на глазу Гермополя. Глядит вниз, как сокол, ищущий слабую жертву.

Придётся постараться, чтобы поймать меня и учеников. Ночные гулянья ещё не выдают в человеке шезму. Как и посещения дома старика Бадру, служителя нашего же храма, будь он неладен.

- Господин? – я слегка киваю. – Вы весьма благоразумны, раз решили обратиться ко слугам Владыки Мудрости.

- Ваше Святейшество, - отвечает он таким же кивком. У него низкий, утробный голос, эхом разносящийся по залу. – А вы, кажется, вездесущи. Верховный жрец, да ещё наставник писцов... Как же время выкроили для вчерашней прогулки?

По больному бьёт, солдатик Гора. От своего сна я это выкроил. От покоя с чашкой хека, тишиной и мягкостью одеяла. От мирной молитвы Сету.

- Я просто не мог не поддержать святого брата в его скорби. Его дочь, Азанет, изувечили. Ужасная трагедия, - напускаю я побольше сочувствия.

Как я и полагал, со старичком Амен тоже успел поговорить.

- Так вы со студенткой навещали Бадру? Из-за случая с его дочерью? – начинает он.

Вообще-то, из-за практики по онейромантии. Девчонку избили до полусмерти, и отцу не терпелось узнать, кто виноват. Задание простое – проникнуть в сон, разговорить душу. Эва справилась на отлично, да и с виновником я разобрался...

Но, как ни странно, не этот вечер интересует ищейку. И даже не тот факт, что избивший Азанет мясник был сегодня же обвинён в богохульстве и осквернении храмовых святынь. Он весьма дотошно расспрашивает лично обо мне, цепляясь к словам как к хлебным крохам и внимательно следя за выражением лица, позой, жестами.

- Реммао, вы - бывший странствующий жрец, ученик такого же миссионера, я правильно понял?

- Всё верно, - подтверждаю я выдуманную легенду.

Хотя... легенду ли? Из-за отъезда товарища мне пришлось наскоро прочесть целое море свитков длиной в несколько коровьих кишечников, дабы быть в курсе жреческих дел. Я, слуга Сета, старший шезму и наставник писарей, теперь знаю тонкости ритуалов во славу Тота, основы богословия, этику общения с мирянами и тому подобную, бесполезную для меня информацию.

Зато на богослужениях могу очень убедительно сказать: «Владыка Мудрости благословляет вас!», и не ляпнуть следом: «...капелькой мозгов.»

Во мне нет благодати Тота, Его магии, но этим нынче никого не смутишь. Жречество – вопрос веры и образования, а магия – талант врождённый. Однако, без веры и наставлений она – что речь без голоса.

- Вы жили и учили письму в разных городах? – продолжает Амен.

- Именно, - делюсь я очередной частичной правдой. Разумеется, кошмар преподавания я познал не так давно. – Я из тех, кто не задерживается на одном месте подолгу. Люблю новые знакомства и смену обстановки. Если вам интересно, работать при храме мне выдалось впервые.

- Интересно, - протягивает он, будто нащупал зацепку. Пальцы задумчиво постукивают по балконным перилам, пуская в пляс татуировки охотника. Я представляю, как они до хруста смыкаются на чьей-то шее и держат окровавленные пыточные инструменты. - Сколько лет вы уже здесь?

- Около пяти. Долгий срок для меня, - губы кривятся в горькой усмешке. Не вру ведь. Это место в меня вцепилось и держит, как дворняга – кость.

Теперь белая породистая псина хочет отхватить кусок побольше. Я касаюсь пальцами тонкой косички в волосах, гадая, каким вопросом он ещё разродится.

- Здесь есть те, кто прослужил в храме десятки лет – жрецы, как старик Бадру. Но верховный жрец назначает заместителем путешественника и наставника писцов с пятилетним стажем. Разве это не странно? – холодные бледно-голубые радужки сверлят меня пристальным взглядом.

- Божественная воля бывает непостижимой, господин, - отвечаю я снисходительно. – Его Святейшество говорит от имени Тота, и если Господь решил, что нести его Слово достоин именно я, значит, не мне с этим спорить. Но вы правы, причина не только в боге. Мы с ним – давние друзья, - уступаю я затем. - Думаю, Петосирис попросту уверен в моих способностях. Как и в моей лояльности, - добавляется щепотка брехни. – Вопрос доверия был для него важнее многолетнего опыта.

- В верхах плетутся интриги, неважно, богословы в них или политики. Быть человеком власти – дело опасное, вам ли не знать...

Амен склоняет белёсую голову, будто рассматривая грань кристалла.

- Верно. Но откуда это может знать простой учитель и странствующий жрец?

Я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не издать смешок. Либо мерзавец хорош, либо усталый разум подводит.

Ведь это знание от старших шезму, грызущихся за пригретые места при фараоне. И некоторых молодых шезму, подставляющих конкурентов. Мы ходим под сенью бога хаоса, ярости, войны и песчаных бурь, потому наше общество всегда было одним большим, запутанным клубком гадюк.

А на место верховного жреца Тота, как я уже понял, будет метить редкостный безумец. Неблагодарная каторга, пусть и со знаменем власти.

Петосирис наставлял перед отъездом: «Гермополь - город Владыки Мудрости, и настоящая власть - в руках Его слуг. Это не просто служение богу, Реммао. Это огромная ответственность. Будь готов решать сложные вопросы, давать продуманные советы вельможам и вообще, отдавать работе всего себя.»

Сет бы всё побрал, всего себя я тут и оставил.

- Просто вывод на основе исторических хроник, - пожимаю я плечами, изобразив невинного лопушка, обчитавшегося свитков. – Потому я и сказал «думаю», а не «знаю». Петосирис не посвятил меня в свои тайны, но упомянул, что хотел бы обезопасить себя. От чего – мне пока неведомо.

На первый этаж стекается группка охотников, что-то обсуждая и записывая. Я чуть подаюсь вперёд, всматриваясь в лица некоторых. В профили. В осанку.

- Вижу, вы доверяете македонцам? – отмечаю я.

- Вы – нет? – косится Амен – хоть и отличный от нас, но всё же, насколько знаю, египтянин.

- Слуги Тота любознательны, не поймите неправильно. К слову, вы ведь из Мемфиса? Верите, что Александр был воплощением Амона? Встречали его?

Я не выказываю злобы, хотя так и тянет съязвить, что македонцы сравнивают этого бога со своим блудником-Зевсом. Уловка для захвата страны. Издёвка от чужаков.

Посягают на наш хлеб, наших женщин, наших богов...

А боги молчат. Наблюдают и ждут чего-то.

- Встречал. Яркая, волевая личность, а о сакральном не мне судить, - так же невраждебно отзывается ищейка. – Всё, что вам следует знать – под своим началом я держу лучших. Если человек хорошо обучен, работает справно, меня не волнует с каких он земель и какую веру несёт в сердце. Кроме веры в Сета, разумеется. Они все служат праведному Гору, осознанно иль нет.

Поодаль от охотников Эвтида гладит серую, полосатую кошку и приветливо обнимает названого брата - Исмана. Долговязый студент-лекарь любит обращаться к ней козьим «Эме». Только зря имя коверкает.

Девица машет мне ладонью, что не уходит от внимания Амена.

- Студентка, с которой вы были вчера? Эвтида, - он медленно произносит имя, будто прочтя мои мысли, смакуя его на слух. – Мы пообщались с ней и другими писцами из вашей группы.

По шее пробегает холодок. Могли наболтать лишнего...

- Надеюсь, они не были неучтивы? – захожу я издалека.

Ищейка хмыкает, немного понимающе.

Сдерзили, как пить дать.

- Юнцы с характером, это видно. Нам подойдут. Я уже включил их в список добровольцев для нашей миссии.

- Туда же я включил и вас, - чеканит он, обрывая возражения. Тон и мимика говорят о том, что, возможно, решено всё было заранее, сразу после вчерашней вылазки. Иначе зачем отрывать главу храма от работы? Он нас точно подозревает, и не собирается упускать своё... – Интрижки верховного жреца придётся оставить в этих стенах. Дело государственной важности, и для вас в отряде тоже найдётся работа. Как раз обстановку смените.

Передай знания молодым

My_other

Реммао проклинает наставничество. Вечная усталость, нехватка времени, совершенно несносные ученики – что в этом хорошего? Одно греет душу – обучение скоро завершится, и оболтусы наконец назовут себя гордым "шезму". Но однажды прибывший в Гермополь охотник рушит все планы. Что же выбрать – учёбу под носом у врага и смертельный риск для подопечных? Побег? Или осторожную, невыносимую жизнь под маской жреца и учителя писцов?..

Клуб Романтики: Песнь о Красном Ниле

Реммао/Эва

Дия/ОМП

Дия/Исман

Нейт/Келадон

Рэймсс

Амен

Тизиан

Одит

light!Саамон Хемсет

Тот

Афири

упоминания!Сет

упоминания!Сехмет

Ливий Пеллийский

Адепты двух богов

Следующим утром я просыпаюсь от ужасной головной боли, тошноты и давящей тяжести на груди. Мне трудно дышать. Дожил, допился, сердце сдаёт...

Но, разлепив веки, замечаю мохнатое, полосатое нечто. Даже не сразу могу сообразить, что вижу перед собой кошачий зад. Тварь, привезённая Исманом и Эвой, выбрала меня своей подстилкой.

- И без тебя плохо! - сгоняю я незваную гостью, крупную да увесистую.

Возмущённо мявкнув и подняв хвост, кошка прыгает на подоконник. Уходить, впрочем, не спешит. Зеленоглазый взгляд - осуждающий.

Нахалка, под стать хозяйке.

Встав с кровати, опираюсь рукой на изголовье. То ли комната качается, аки ладья, то ли меня нещадно шатает. Делаю шаг и прислоняюсь лбом к прохладной, ещё не облюбованной солнцем стене, пытаясь прийти в себя и не срастись обратно с горизонтальной плоскостью. Боги, покарайте того, кто придумал хек...

Вчерашняя мысль о побеге возвращается, наращивая вес, обрастая логикой и надеждой на облегчение. Ласковая, манящая, спасительная.

Пора с этим что-то делать. Я больше не могу так жить.

Первым делом заглядываю к Рэймссу, в бараки охотников. Неплохо бы оценить обстановку, в которой его разместили, но не это для меня первостепенно. Нужно запомнить расположение окон, мебели, и подумать, где могут храниться документы. Залезть туда ночью и выкрасть нужный папирус труда не составит.

Просить об этом брата я бы не стал. Незачем ему знать о моём плане. О начале взрослой, самостоятельной жизни.

Светлые помещения барака оказываются поуютней, чем моя хижина. Кровати составлены близко друг к другу, но есть место и для удобных кресел, горшков с цветами, парочки письменных столов и небольших полок с папирусами.

К счастью, застаю одного только Рэймсса, сидящего на кровати и приросшего вниманием ко свитку из библиотеки. Хм. Думал, он будет где-нибудь шляться с Эвой.

- Ты совсем хмур и бледен, - беспокойно изучает он мои глаза, когда присаживаюсь в кресло. Ничего не скроешь, как ни соври. – Из-за новой работы, да?

- Рэйм, - я гляжу на него как на глупыша, - Какая работа, у меня убийственное похмелье.

Можно считать, что и не соврал.

- Эпистат и его отряды будут заняты ближайшие несколько дней, - он отводит взгляд и вздыхает. – Мы успеем помочь тебе подготовиться. Пятнадцать человек... - брат оглядывается - убедиться, что в бараке нет никого, кроме нас. – Амен настоящий садист.

Что-то смягчается во мне от этих слов, от виноватых ноток в голосе. Понимает, что я устал.

- И без вас управлюсь, - отмахиваюсь я, нарочито небрежно. – Но кое с чем ты можешь помочь. Помнишь, как я изготавливал маски? Я куплю в городе всё необходимое, а ты научишь Эву и Дию. Соберётесь в моей хижине, чтоб не засекли.

Я, разумеется, не уйду, не убедившись, что они сами смогут возвращать утерянные вещи. С пошивом мантий – уже вопрос доверия ткачам, Рэймсс лишь подскажет имена.

- Понял. Прости за это, Рем... - звучит знакомый стыд, недетское принятие сделанной ошибки.

Смотрю на него и диву даюсь... Мой брат ведь и правда совсем взрослый.

Передо мной – солидный мужчина, достойный своей собственной любящей семьи. Не малахольный хнычущий карапуз, которого я носил на руках, когда родителей не стало. Жилистая ладонь, сжимающая свиток – больше не крошечный кулачок, цеплявший меня за одежду. Мягкий баритон – больше не писклявый голос, канючивший: 

«Ууу не хочу уходить, у меня здесь друзья!»

Мы всегда были вместе. Даже в годы учёбы у Саамона я навещал его каждый день. И теперь он будет один среди вшивых собак фараона. Или также куда-нибудь сбежит...

Но я знал, что этот момент однажды наступит. Не держать же его вечно при себе, право слово.

- Ты хорошо поел? – по привычке спрашиваю я, не успев одуматься. – Мне показалось, кухарки мяса жадничают, - поспешно прикрываюсь я мелочным недовольством.

- Всё отлично, - по такой же привычке кивает он. – Я попрошу класть больше мяса в твои порции...

- Не нужно. А как ищейки к тебе относятся?

- Как к обычному писцу, - обнадёживает он. – Некоторые вопросами засыпают. Впрочем, не волнуйся, мне нечем себя выдавать. Пишу, читаю да выслушиваю их болтовню, только и всего, - он указывает на свиток. В глазах играют хитрые искорки. – Ты бы знал, какие редкие и ценные тексты я откопал в библиотеке... И никто не возразит, если сделаю копии. «Для нужд эпистата», так сказать.

Рэйм точно не пропадёт.

- Главное, здесь ничего не кради. И скажи, если самому что-то будет нужно, - говорю я, прежде чем встать с кресла и выйти из барака. – Будут задирать... тоже скажи.

Последние слова вырываются сами собой, хотя прекрасно знаю – будет молчать как рыба, даже если синяками разукрасят.

В ушах всё ещё звучат отголоски давних ссор...

«Мы сбегаем, чтобы нас не поймали. Стражники всполошились – видимо, расследуют твои кражи.»

«Рем, я простой карманник. Мы сбегаем, потому что ты снова убил кого-то!»

«Ты одержим! Стоит человеку замахнуться на меня, и ты губишь его! Ты режешь их всех как куски мяса!»

«Я никому не позволю навредить тебе. Хватит жалеть озверелые куски мяса, собирай вещи.»

«Ты не сможешь вечно решать за меня!»

«Смогу. Пока не повзрослеешь.»

Он вряд ли будет скучать по мне...

На окраине посёлка Эвтида делает опись привезённых припасов. Охотник диктует список, а двое рабочих разгружают мешки, ящики, кувшины.

И тут у повозки на ровном месте отваливается колесо. Я вижу как льётся белым ручьём молоко из разбитого кувшина и катятся россыпи смокв. Как разворачивается сиреневая тропка ткани. Как рабочие кроют благим матом возничего, хотя бедняга ни в чём не повинен. Роковая красотка, девушка-катастрофа широко улыбается, поймав мой взгляд.

Сами пожалеют, что не оставили её в Гермополе.

В Фивах ждут старые знакомые, но, перед тем как их навестить, я задерживаюсь в трапезной. Сажусь подле Дии, заметив её странный вид. Волосы растрёпаны, взгляд замутнённый. На лице – улыбка немого блаженства. Облокачивается на стол, будто готова сию секунду лечь и уснуть прямо в тарелке с супом. Супом с кусочками мяса.

- Дия, - протянув руку, я щёлкаю у неё перед носом. - Пьяная что ли?

Она отрицательно мотает головой. Но затем начинает хихикать.

- Я ваще как слеза младенца.

Мне кажется, или у неё расширены зрачки?..

- Ты не пива наклюкалась, не так ли? – щурюсь я.

- Пива. Прошлогоднего и с плесенью, – невнятно мямлит девица. - Только понюхала, чесслово.

Не она ли стащила ибогу из моей сумки? Толстушка мало куда попадёт скрытно, но я могу её недооценивать...

Ибогу пьют на уроках онейромантии для создания видений. Черномаги – сноходцы, но сами снов лишены, потому в учёбе мы используем этот галлюциногенный отвар. Для некоторых чревато зависимостью. Для тех, кто скучает по снам или хочет расслабиться.

- Не прекратишь – поймают охотники или вылетишь из посёлка, как позорная пьянчуга, - тихо рычу я, наклонившись поближе и решив пока не разбрасываться обвинениями. Она могла принять что-то другое или и впрямь угоститься пивком. С хенкета на жаре и не так развозит. – Я заступаться не буду.

- Значит, тебе пить можно, а мне нельзя? – Дия расплывается в кривой ухмылке.

Варево гнева клокочет в котле терпения. Сколько раз я уже слыхал этот пренебрежительный тон...

- Я ещё не начал работать. А тебе сегодня в некрополь ехать, бестолочь!

Встав с места, я хватаю её за одежду, чтобы грубо толкнуть в сторону купален. Она неуклюже машет руками, едва не упав.

- Быстро пошла и умылась холодной водой! – рявкаю я, удерживаясь от сильнейшей тяги наподдать ей под зад. – Чтоб я тебя, косую, больше не видел!

Эпистат наблюдает издалека, скрестив на груди мясистые руки. Не могу сказать, что за мысли роятся в белёсой голове, но лестных среди них наверняка нет. Я ещё потолкую с Дией, когда протрезвеет.

Прислушается или нет – уже не моя забота. Сделал для них всё, что мог. С меня хватит.

Чтобы отлучиться в город, всем приходится отчитываться перед Тизианом. Я делаю запись в папирусе, отметив свой уход и объяснив причину. Мол, так и сяк, старых друзей проведаю. Ищейки, конечно, могут и хвост за мной уцепить, но ничего противоречащего моим словам не увидят – я просто иду поболтать с лекарем - жрецом Анубиса и ткачами в мастерской.

Путь пешком недалёк. Сами Фивы за годы моего отсутствия изменились далеко не в лучшую сторону. Под величественной обёрткой – всё та же грязь, те же сомнительные личности по углам, те же крикливые сплетники, торгаши и ленивая, продажная стража. Но теперь, если хорошенько пройтись, найдутся один-два свежих трупа – спившиеся, захворавшие или бедняки. Найдутся и беспризорные дети. Худые ручки мальчика во рванье благодарно ловят брошенную мной золотую монету.

В контраст злачной тени города, вальяжно текут по улочкам богатеи, сытые, румяные, блестящие золотом и окружённые рабами, аки мухами.

- Апчхех! – сгибается пополам случайный прохожий, заставив меня отшатнуться, чуть ли не прыгнуть в сторону.

Пусть только попробует чем-нибудь заразить – стрелой к Осирису прилетит!

- Простите, господин, это всё пыль от колесниц... - рассыпается он в поклонах.

Естественно, меня принимают за одного из богатых, пусть лицо румянцем и не блещет. Миром правят деньги, и одёжка в нём – вечная маска. Разрядись как на праздник, и к тебе все станут в разы доверчивей, вежливей и почтительней.

Тут как с Александрией - укрась повеличавей, назови столицей, и никто не спросит на чьи деньги этот богомерзкий городишко был построен.

Всё же, я улавливаю кое-что общее меж фиванскими нищими и знатью. Страх. Напряжённость. Скорбь.

На сей раз смерти совершенно наплевать, у кого сколько золота. Вполне похоже на волю Сехмет - неспешную, неумолимую поступь львицы...

Старые знакомые в мастерской соглашаются на пошив мантий. Колеблются, боятся преследований, но соглашаются. Дело за малым – направлю туда учеников, прежде чем распрощаться. И предупрежу, чтоб на лица платки повязали – хоть немного от «чихоточных» да защитят.

Жрец Анубиса в храме встречает меня гораздо более радушно. Холёный, лысый, отпустивший пивное брюшко мужчина в тёмных одеждах – довольная жизнью ипостась друга из моей памяти. Не ожидал увидеть Джеди таким. В прошлом мы учились чёрной магии, но я остался с прикрытием работы писца, а он из своего прикрытия сделал неплохой бизнес.

Настолько неплохой, что про него ходил слушок, мол, кудесник Джеди и отрезанную голову прирастить сумеет. Конечно, брехня полнейшая – ни один жрец или целитель на такое не способен – но слава одного из лучших лекарей Фив за ним закрепилась.

- А я ведь предлагал со мной в лекари пойти, Рем. Безопасно и не утомляет, - он порывается налить мне хека, но я рьяно отнекиваюсь, вместо этого испросив средство от похмелья. Горьковатая травяная микстура на вкус как сосновая смола.

Жреческий кабинет уставлен полками, как в моей хижине. Только сплошь забиты кувшинчиками, бутыльками, флаконами зелий и мазей, коробочками с травами и порошками. Целая коллекция, и далеко не все из Египта. Моё бледное, хмурое отражение путешествует по глянцу стекла мятежным призраком.

- Это с хворыми-то безопасно? Джеди, ты даже обрился из-за вшей, которых подхватывал от пациентов! К тому же, к лекарям тоже учеников могут приставить, - замечаю я.

Умалчиваю о личной неприязни к этой профессии – сколько лекарей перевидал, а все – циничные, расчётливые хапуги, притворяющиеся благодеятелями.

Впрочем, друг мой не таков, да и для слуги Сета его характер был излишне мягок. Любовь ко звонкой монете – лишь маска для тайной помощи беднякам и рабам.

Он усмехается, звякнув бусами и золотыми украшениями. Проводит по лысой, как глиняный горшок, макушке с любовью матери, гладящей грудничка по спинке.

- Вот уж о чём не жалею – с волосами столько возни! А преподавание - участь всех, кто хорош в своём деле. Вспомни, мы и сами когда-то учились у лучших. И для нас всегда были припасены розги. Знаешь ведь как говорят: «Ухо ученика – на его спине.»

Саамон никогда не хлестал меня за оплошности, не повышал голоса, но я особо и не проказничал. Я прилежно учился, ухватившись за возможность, надеясь выбраться из нищеты и брата на ноги поднять. Авторитет наставника был во словах, весомых, как удары молота, и мудрых, как высеченные в гробницах гимны.

Может, я недостаточно мудр, если моя речь не имеет такого же веса. Может, был слишком терпим ко своим подопечным. Слишком многое позволял, не заметил как они обнаглели. Не заметил, как всё вышло из-под контроля.

Ко мне приходит воспоминание...

- Не путешествуйте по снам того, в кого вы взаимно влюблены, - диктую я материал по онейромантии. - Связь ваших душ разрушит анонимность. Если снохождение неизбежно и вы не хотите быть узнанными, предельно сдерживайте эмоции и не снимайте маску.

Обычный день, обычная лекция. Ученики записывают, и, надеюсь, всё запоминают. 

Адепты двух богов

Содержание

Передай знания молодым

Мы просто вышли погулять

Когда-нибудь

Многолетние привычки

Слуги Сета, слуги Тота

Комментарии (0)