— Помнишь, ты хотела прогуляться под дождём? — спрашивает мужчина, согревая твои замёрзшие из-за проливных капель ладони.

— Помню, но мы давно не дети, — ты тяжело вздыхаешь, переплетаешь пальцы и льнёшь к плечу спутника, — тем более не подростки.

— Только не говори про воду, — он предугадывает дальнейшие слова, — её сейчас утекает ещё больше.

Казутора делает несколько шагов, дальше от спасительного навеса круглосуточного магазинчика, и тянет тебя за собой, игнорируя несильное сопротивление и возмущение в виде: «мы заболеем», «такие трюки для здоровья хреново обойдутся», «пусти, я не хочу идти и хлюпать каждой частью тела». Потому что Казутора знает: ты хочешь этого и не признаешь детского желания пробежать по лужам, в чьих отражениях танцует неон ночного города.

Когда терять больше нечего, когда пути назад определённо нет, мужчина ловит твоё расслабление и зарождающееся счастье в лёгкой улыбке. Вы слишком долго знаете друг друга, чуть меньше по времени состоите в отношениях, поэтому он выучил тебя до последнего стона ранним утром.

Одежда липнет к коже, а легкий ветерок морозит до костей, завершая картину простуды через несколько дней, если не согреться по приходе домой в горячей ванне с кружкой горячего чая. Влага с волос стекает по лицу, её бесполезно вытирать, проще просто смириться и убрать короткие пряди, чего не может сделать Ханемия с его нетипично длинной прической, однако промокшие волосы придают ему шарма больше с этими неоновыми вывесками, отражающимися буквально везде.

Его глаза сияют в свете неона.

Он удивлён внезапному поцелую, потому отвечает не сразу: приходит в себя осознанием, что это один из немногих, который ты инициировала сама, а после притягивает ближе объятием, разливающим холод по венам. Прохлада губ отрезвляет, но Ханемия не позволяет отстраниться — 

 поцелуи как яд, распаляющий глубокие желания, и ты зависима от этого яда. Контраст языка согревает куда лучше горячей ванны и любимой кружки, твоя рука по привычке играет с длинными волосами: накручиваешь на палец, дёргаешь в сильном экстазе, когда хочется стонать и тяжело дышать от чистого удовольствия в теле.

— У меня крышу от тебя сносит, знаешь? — шепчет Казутора, едва отстраняясь.

— Знаю, Тора, — отвечаешь таким же полушёпотом, тонущим в успокаивающейся непогоде, — потому что у меня тоже.

Пока стиральная машина начинает цикл стирки промокших вещей, пока на столе остывают кружки с чаем и кофе, пока за окнами вновь играет непогода на пару с редким громом, ты закатываешь глаза и пускаешь слюни, не в силах стонать от блаженства, что приносит только секс с любимым человеком. Грубые толчки выбивают глотки воздуха, и хочется   б о л ь ш е г о, чем рука, дёргающая за волосы.

Щёки пачкают редкие слёзы, нос заложен, и по губам стекает вязкая слюна, когда пытаешься взять глубже. Одна рука помогает двигать по стволу, вторая держит самую чувствительную часть мужского тела.

Казутора никогда не может долго держаться с членом во рту, поэтому кончает и краснеет, когда ты показываешь сперму на языке, глотаешь её и показываешь чистый язык. Приникаешь к чувствительной головке под едва слышное «блять» и двигаешься намного медленнее, в основном надрачивая ствол, чтобы собрать всё до последней капли.

Ханемия закуривает у открытого окна.

— Не кури при мне, если не хочешь второго раза, — наклоняешь его для поцелуя, где сигаретный дым смешивается с дыханием. Ты даже не даёшь ему передышки и докурить, тянешь обратно во тьму комнаты, как ненасытная самка, готовая сожрать самца после спаривания.

kazutora hanemiya;

код ламбада

хорошие мальчики попадают в рай, но плохие мальчики приносят рай прямо в твою постель

Tokyo Revengers

Кейске Баджи/ОЖП

Кейске Баджи/Читатель

Тетта Кисаки/ОЖП

Тетта Кисаки/Читатель

Хаджиме Коконой/ОЖП

Хаджиме Коконой/Читатель

Риндо Хайтани/ОЖП

Риндо Хайтани/Читатель

Манджиро Сано/ОЖП

Манджиро Сано/Читатель

Чифую Мацуно/ОЖП

Чифую Мацуно/Читатель

Казутора Ханемия/ОЖП

Казутора Ханемия/Читатель

Шуджи Ханма/ОЖП

Шуджи Ханма/Читатель

Харучиё Акаши/ОЖП

Харучиё Акаши/Читатель

Ран Хайтани/ОЖП

Ран Хайтани/Читатель

bad boys bring heaven to you

ru-bad-boys-bring-heaven-to-you-kod-lambada

Ты никогда в жизни не думала, что свидание с королём Роппонги закончится избиением людей, зашедших не на ту территорию. В руках Хайтани телескопическая дубинка, не оставляющая синяков, но оставляющая с переломанными костями. И он не скупится на удары мужчинам, которые лелеют призрачный шанс хотя бы уйти живыми.

Расчётливые движения, отсутствие эмоций и полный садизм — коктейль дурмана с послевкусием возбуждения на кончиках пальцев. Чужаки отключились несколько минут назад, а Ран остановился только сейчас, не получив ни одного удара. Он ведёт дальше по спонтанному маршруту, пока ты не дёргаешь за рукав в просьбе притормозить.

— Что случилось? — один из них нанёс удар, пока парень не видел? Или ты в страхе убежишь звать на помощь, осознав чудовище, с которым согласилась на романтические отношения?

Однако лёгкое беспокойство смывает более внимательный осмотр: расширенные зрачки, недостаточно глубокое дыхание и зарождающийся румянец у основания шеи.

— Поцелуй меня, — завороженно шепчешь, желая оказаться в объятиях того самого чудовища, чьи руки не отмыть от крови за десятилетия, — боже, я так хочу, чтобы ты поцеловал меня сейчас.

Хайтани Ран целует медленно: его губы сминают твои, пока зубами слегка покусывает, а после ласкает языком, углубляя начавшийся поцелуй, в котором теряются мысли. Рука на шее не даёт отстраниться; 

— демонстрация власти, лишающая кислорода при желании ведущего. Спиной чувствуешь прохладу кирпичной стены и едва ли не стонешь, что этот великолепный, до безумия страстный мужчина прижимает тебя к стене переулка, как какую-то дешёвую шлюху.

— Чего ты хочешь, дорогая? — его дыхание даже не сбилось, в то время как ты готова раздвинуть ноги прямо здесь. Манипулятивный ублюдок знает куда нажать, чтобы твои мысли спутались в неровном сердечном ритме и сгорели в колющем огне, танцующем от шеи к щекам.

— Я хочу, — сглатываешь слюну, — хочу тебя.

— Как именно ты меня хочешь? — в бедро упирается стояк, и возмущаешься на краю сознания: почему только ты теряешь себя, но вместо этого ухмыляешься, смотришь в глаза Хайтани снизу и откидываешь голову к стене, демонстрируя шею: «Язык у тебя работает так же хорошо, как кулаки».

Много ли Хайтани Ран вставал на колени?

Молодой человек расстёгивает ширинку, стягивает джинсы вместе с нижним бельём достаточно низко, чтобы раздвинуть ноги, и исполняет желание дамы своего сердца: язык лениво задевает клитор, и только от этого ты дрожишь, готовая кончить с эхом грешного стона. Ран слишком хорошо знает твоё тело, особенно на пике возбуждения — не больше двух минут ритмичных движений, и оргазм оставит с пустой головой и желанием 

. Однако Хайтани прерывается, когда ты на грани, и заводит разговоры, отвлекающие от кульминации момента.

И он прав до последнего слова: 

 его затяжные игры и он в целом, каким бы дерьмовым ни был характер со стороны.

Несколько движений лишают силы держаться на ногах, когда кровь приливает к тазу; наслаждение сжимается до атома и лопается сверхновой, забирая последний кислород в лёгких. Только неглубокие вздохи и пьянящее удовлетворение вместе с ожиданием большего.

Ран натягивает бельё с джинсами обратно, вытирает рот тыльной стороной ладони прежде, чем ты начнёшь поцелуй, от которого у 

Ох, всё именно так, как он планировал с момента твоего возбуждения при демонстрации его силы.

ran haitani;

Не в первый раз ты сидишь на коленях Шуджи Ханмы и обрабатываешь мелкие царапины и ссадины, стирая кровь смоченным в спирте ватным диском, затем накладываешь бинты и ватно-марлевые тампоны, поверх которых клеишь пластырь. Стандартный уход после очередной драки на улице с мелкой бандой или случайными задирами, чей язык не сумел удержаться в присутствии Шу.

Ханма привык ходить с желтыми пятнами на лице, привык к сбитым костяшкам и обожжённым из-за тлеющей сигареты пальцам.

Ты не привыкла и вряд ли внесёшь в список нормальных вещей почти каждодневное инициирование драки; не прямое —

. Потому что помимо выдающегося роста и умения управлять телом, Шу готовит собственное блюдо, именуемое людским нетерпением: парень выкручивает газ на максимум и дожидается точки кипения, пока потенциальный продукт не начнёт гореть. Только тогда Ханма Шуджи чувствует удовлетворение от уличной склоки.

— Иногда мне кажется, — Шу шипит, когда дезинфицируешь рассечённую бровь, — что ты специально ввязываешься в драку.

— Ты чертовски права, милая, — его дерьмовая ухмылка сведёт с ума любого из-за чрезмерного самодовольства, облик которого принимает. Руки под 

 твоей футболкой, лежат поверх домашних шорт; большими пальцами он рисует разных диаметров круги, и 

 привычное течение времени.

— Тебе нравится, когда я сверху, — без лишнего смысла произносишь простые фразы, промокая слегка опухшую губу.

— Мне нравится твоя забота, — руки скользят выше, к груди без бюстгальтера, — но и ты сверху нравишься не меньше.

Ему хватает наглости подмигнуть.

— Господи, катись к чёрту, сам всё закончишь, — хочешь встать, но Шу удерживает на месте. Невольно бёдрами чувствуешь твердеющий член.

— Да брось, тебя же возбуждают все эти синяки и ссадины на моём прекрасном лице, — если пережить ухмылку самодовольства можно, то эта же ухмылка вкупе с первобытным желанием — именно так смотрят хищники на добычу: предвкушают пир на костях, пока сородичи жертвы спасают жизни, — пьянит сильнее домашнего самогона.

Ханма Шуджи всегда инициирует поцелуи с привкусом табака и отголосками собственной крови. Он не может иначе с тех пор, как ты обмолвилась после небольшой стычки о чарующей привлекательности разбитой губы и синяка на скуле. Если бы не твой кинк, Шу был бы более аккуратен. Возможно. Он делает это не для тебя, просто не может уследить за окружением с клокочущим адреналином в венах.

Футболка летит за футболкой, недалеко от них оказываются домашние шорты с хлопковым бельём, пока Ханма слегка спускает карго и освобождает эрегированный орган. Делаешь несколько движений вдоль ствола, прежде чем медленно опуститься. Начинать с позы наездницы всегда некомфортно при введении члена — нужно ждать, пока мышцы достаточно расслабятся и привыкнут.

Ты выдыхаешь, двигаешь бёдрами и приподнимаешься, чтобы снова опуститься и повторить движения. Опираешься на плечи Шу для удержания ритма и закрываешь глаза, насаживаясь всё сильнее с каждым разом.

Шуджи Ханма не может долго держаться, когда ты сверху. Он отвлекает себя поцелуями шеи, засасывает небольшие участки тонкой кожи и слегка кусает, стараясь оставить как можно больше тёмных пятен к завтрашнему утру. Ему нравится обниматься, когда ты сверху. В подавляющем большинстве позиций именно Шу занимает активную роль и не может даже банально поцеловать, как хочется — глубоко, с желанием разжечь такой же огонь в твоей груди, какой горит в его и разгорается сильнее с каждым стоном и неровным выдохом. Определённо он получает по лицу не ради ласкового взгляда и прикосновений горячее обычного.

Ещё один поцелуй, приближающий к оргазму. Шу больше не может сдерживаться, особенно когда шея багровеет его любовью. Он покусывает челюсть и шепчет, чтобы ты слезала, и как послушная девочка повинуешься словам, пока сперма стекает по груди.

Быстрый первый раз перед долгой ночью, что темна и полна 

shuji hanma;

Лениво переворачиваешь страницы недавно купленной книги, но уже стремительно подходившей к концу — оказалась слишком интересная, собирающая вечерние часы в одно мгновение, пока не придёт время готовиться ко сну. Рядом стоят шоколадное печенье и почти остывшая кружка с чёрным чаем; есть своя прелесть в чтении за кухонным столом, особенно когда помимо стульев присутствует диван.

К твоему небольшому сожалению, сегодня один из немногих дней резкой перемены поведения обычно доминирующего, хаотично-злого Санзу Харучиё, предпочитающий настоящее имя, но для тебя он всегда был и останется Хару.

Ошейник из чёрной кожи смотрится непривычно на мужской шее, высунутый язык и щенячья преданность во взгляде заставляют лишь закатывать глаза, при этом проскальзывает удивление: как у него не появился хвост, которого не хватает для полноты картины. Акаши скулит, требуя твоего внимания.

Несуразно на четвереньках приближается к местоположению хозяйки, свободная футболка открывает ключицы и подтянутые грудные мышцы — Харучиё склоняется к твоим прикосновениям, свободная цепь-поводок слегка звенит. Выдыхаешь и берёшь её в руки, притягивая Хару ближе, пока выдыхаемый воздух не станет общим. Для него большое искушение находиться так близко к твоим губам без возможности затянуть в резкие поцелуи с большим количеством слюны и укусов.

 Акаши Харучиё, он выпьет тебя досуха, а после кусок за куском сожрёт, не оставляя даже костей. Его любовь граничит с болезненным желанием прокусить сонную артерию и умыться в крови, как последователь языческих религий.

— Хороший мальчик, Хару, — свободную руку путаешь в его нетипичного цвета волосах, — можешь устроиться в ногах, пока я читаю.

Мольба и скулёж — всё, на что способен Харучиё сейчас. Чёрт возьми, подстроиться под настроение мужчины практически невозможно: оно всегда резко меняет курс, стоит приспособиться к предыдущему повороту. Иногда ты хочешь выть от отчаяния и истощения моральных ресурсов, но потом видишь мальчишескую улыбку, в которую когда-то влюбилась, и разбиваешь себя вновь, склеивая осколки в соответствии нового паззла, что придумал Акаши.

Он устраивается в ногах, как было сказано, мнёт твои ступни в лёгком массаже, заставляя отбросить в сторону чтение и обратить 

. Разве не видишь, как нуждается Хару в прикосновениях? Руки переходят к лодыжкам, тянутся к икрам и минуют колени, пока не раздвигают ноги достаточно, чтобы уместился мужчина. Ошейник забыт где-то на полу; Харучиё снял неудобный аксессуар, когда ты не видела. Всё же эта вещь предназначена только для твоей прелестной шеи.

— Ну же, — книга находит своё место рядом с позабытыми печеньем и кружкой, — обрати на меня внимание.

— Моё внимание полностью твоё, — он слегка оголяет плечо и кусает, сдерживая порыв сжать челюсти 

. След зубов на чистой коже — что может быть лучше?

Кровавый след зубов на чистой коже

— Я скучал по тебе, — губами задевает мочку, лёгкими поцелуями проходит по скуле и получает долгожданное единение: уста к устам в гонке на скорость с заведомо известным победителем. Харучиё покусывает — он так сильно сдерживается и предпочитает необузданные желания проявлять в виде хаотично-грубых поглаживаний бёдер, — буквально засасывает твой язык, отстраняясь с громким причмокиванием.

Запах Хару сводит с ума: ненавязчивая сладость мандарина и терпкие ноты сандалового дерева. За долгие годы отношений Санзу выучил твоё пристрастие к сильным мужским ароматам как стихотворение на детский утренник. Достаточно немного парфюма, чтобы твои мысли заполнились 

, и принимаешь вторую активную роль. Он посмеивается над этим нетерпением и помогает избавиться от 

— А теперь я буду ебать тебя, пока не расплавятся мозги, — шрамы на губах изгибаются в улыбке безумия, однако во взгляде всё та же щенячья преданность и отголоски юношеской любви во время весны. И нет времени отдаться кратковременной тоске по былому, потому что Санзу Харучиё знает только быстрый ритм, от которого трясутся груди в такт.

Он будет трахать тебя до тех пор, пока не рухнет Вселенная, ведь о любви Харучиё поёт исключительно твоё тело.

haruchiyo sanzu;

Шея болит от количества любви, что дарует Санзу Харучиё: пятна темнее ночного неба не скрыть тональным кремом и вряд ли к ним можно будет прикоснуться ближайшие дни без болезненных ощущений.

Немеют губы от укусов, а столкновение зубами становится обыденностью, когда встречаешься с верным бешеным псом: его нельзя приручить — он выбирает сам. И тебе 

повезло стать именно тем, кого Харучиё выбрал своей любовью.

Ты не чувствуешь ног, что покоятся на талии мужчины. Горло пересыхает из-за невозможности закрыть рот, а дыхание носом не справляется с достаточной вентиляцией лёгких: начинаешь задыхаться и стонать в голос. Это только подстёгивает Санзу плюнуть на твой высунутый язык, и если отказываешься глотать, он останавливается и заводит глубокий поцелуй, пока не наиграется.

Его члена слишком много; любая поза заставляет закатывать глаза и просить притормозить — 

 глубокое проникновение, совмещающее удовольствие, которого не испытывала до Харучиё, и лёгкую боль. Конечно же, Санзу игнорирует просьбы и лишь замедляет темп, давая тебе почувствовать почти нежный секс с любимым мужчиной. Oh God, он мастер в ласках, когда имеет определённый настрой: ты чувствуешь себя почитаемой богиней древних сказаний и мифов, что снизошла до преданного смертного — Харучиё использует масло с ненавязчивым ароматом (ничего не должно перебивать его запах, который он хочет впитать в твою кожу) и разминает мышцы спины, избавляя от усталости, совсем скоро его руки спускаются ниже к ягодицам, слегка раздвигают и мнут грубее, пока большой палец не окажется внутри влагалища, когда остальные стимулируют клитор.

Санзу кончает внутрь и трахает сперму в тебя, его удовольствие в том, чтобы разводить тебя как суку в течку. 

когда-нибудь он хочет стать отцом

И если ты не кончишь в процессе, Харучиё может проводить долгие минуты между ног, заменяя член пальцами и сконцентрировавшись на чувствительной головке; его цель — более двух оргазмов оральным путём, ведь 

 должна получать только самое лучшее.

haruchiyo sanzu extra;

Быть в отношениях с Чифую Мацуно всё равно, что связать себя узами брака с ангелом, спустившимся с небес.

Его нежность по отношению к тебе не знает границ, потому каждое взаимодействие открывает новые грани любви мальчика, теперь уже ставшего мужчиной. Иногда кажется, будто океан чувств захлестнёт с головой безмятежной волной и опустит на дно.

Секс с Фую — это всё о тебе, о нём и 

Мацуно уделяет много времени предварительным ласкам; он не отступит от прелюдии, пока вы оба не будете на грани, потому что предвкушение намного слаще действа. Его губы повсюду, ты не успеваешь просить о поцелуе, как Чифую целует медленно, без лишней ярости.

Страсть Мацуно Чифую пахнет весенними цветами и корицей

Мужчина не спешит избавляться от одежды, не даёт торопиться и тебе — лишнее трение лишь разгорячает, питает желание большего и оставляет задыхаться на берегу. Он удивительно терпелив и спокоен, в отличие от тебя, готовой разорваться с первым интимным прикосновением и оседлать Мацуно, трахая того до срыва голосовых связок.

«Будь хорошей девочкой», — шепчет он.

«Позволь мне вести», — шепчет он.

Терпение есть благодетель

Первой чувствуешь воздух голой кожей, и воздух 

 холодный на контрасте с огнём в крови. Фую помнит каждую эрогенную зону и учит новые, составляя карту твоего тела. Его удовольствие в том, чтобы доставлять удовольствие тебе, поэтому выражение твоего лица находит отражение в его чертах, и это выглядит 

: Чифую Мацуно с горящими щеками и неглубоким дыханием, с пеленой на глазах, будто мысли оставили его.

Лишь от редких стонов Мацуно ты готова кончить без проникновения

Вниманием не обделены груди: пока языком и зубами ласкает одну, свободная рука мнёт вторую, подражая движениям рта. Одна ладонь всегда на твоей талии; 

совсем скоро там будет ожог

. Он готов поклоняться твоему телу, пока не разрушатся звёзды, и только тогда Чифую насытится любовью, которую вы оберегаете с подростковых лет.

Мацуно знает твою точку распада, потому оставляет на полураспаде и лишь кружит вокруг набухшего клитора, не взаимодействуя с ним напрямую.

«Ты готова?» — шепчет он.

«Я не смогу продержаться долго», — шепчет он.

Ты слишком хороша для меня

никогда не покидает его рта

«Фую, пожалуйста», — отвечаешь ты и стараешься обуздать дикое сердцебиение, не дающее нормально дышать, — «ты нужен мне».

Каким бы он был парнем, если проигнорирует твои мольбы? Едва ли не кончаешь, когда Чифую 

 в тебе; едва ли не кончает сам Чифую от спазмов мышц влагалища в такт неровному дыханию.

Движения медленные, глубокие, и ты клянёшься, что видишь те самые звёзды, но этого по-прежнему мало: точка распада всего в нескольких быстрых толчках; нет ничего лучше, чем чувствовать Чифую на грани эякуляции — кровь приливает к члену, и ему достаточно несколько резких фрикций, так идеально вписывающихся в твоё тело.

Вы всегда кончаете вместе

Чифую Мацуно внимательный любовник; он исполняет любое твоё желание: после первого раза хочешь грубо? — ты это получишь вкупе с горловым рыком, больше похожим на мурлыканье, или хочешь повторить такую же любовь во второй? — мужчина с радостью покажет снова, как сильны его чувства.

Чифую Мацуно это чёртов ангел, спустившийся с небес для 

 балования невинной души.

chifuyu matsuno;

Иногда тёмными вечерами в пустой квартире, где не горит ни единой лампочки и закрыты все окна, ты задаёшься вопросом: 

когда всё пошло не так?

Когда Сано Манджиро стал безжалостным убийцей? Когда он утратил умение радоваться жизнью вместе с близкими людьми и приобрёл синяки под глазами вместе с возрастными морщинами? 

С потерей любимых людей

 — ответил бы мужчина. И последовал бы вопрос с послевкусием крепкого кофе без сахара: 

а я для тебя не любимый человек?

Дорогая, не задавай такие личные вопросы лидеру Бонтен, иначе рискуешь получить очередную пощёчину и следующие за ней пустые извинения с лёгкими поцелуями лица и крепкими объятиями.

Сано Манджиро тяжело управлять взрослыми чувствами, потому что душой он всё ещё маленький мальчик, рядом с которым рука об руку старший брат, любимая младшая сестрёнка и лучший друг-сосед, не отстающий ни на шаг.

Мужчина приходит стихийным бедствием: в порыве холодной ярости может разбить несколько тарелок, сломать ножки стула и угрожать убийством всех вокруг, если только заикнёшься о неправильности отношений. Всё правильно. Всё именно так, как 

. Чего же ты блять ещё хочешь, эгоистичная женщина?

Обними его, проси прощения за лишние слова, ведь твои уста должны знать только слова любви, благодарности и стоны имени Сано. Объятия — самое действенное оружие, в этом случае Манджиро дышит твоей грудью и слышит сердцебиение в такт своему. Безусловно, 

За любовь он награждает глубокими поцелуями, слегка кусает шею и ласкает эти укусы настолько нежно, что следующим днём удивляешься багровым засосам. Однако секс с Сано Манджиро перестал приносить удовольствие ещё несколько лет назад, потому что действие происходит по двум сценариям:

 мужчина просто раздевает обоих, грубые короткие мазки губами даже не назвать поцелуями, всё происходит слишком быстро, и нет тех драгоценных песчинок для тлеющих углей первобытной страсти, некогда пылавшей в юных сердцах;

 он даёт время прелюдиям, любит и ласкает как прежде, но этого катастрофически мало — конец такой же, как в первой.

С годами любовь остывает и становится чувствами более глубоким, ваша же любовь просто остывает. Сано это не нравится. Он не может тебя потерять. Не последнего человека в его жизни, которого он любит до болезненных ощущений в костях — так сильно сжимает кулаки, чтобы не сжать твою прелестную шею и оставить подле себя навечно.

«Санзу, испеки брауни». Верный пёс понимает контекст с полуслова.

— Дорогая, — Манджиро закрывает за собой дверь, скидывает ботинки и слегка поправляет их, — сейчас не время играть в прятки, — обманчивая мягкость в голосе страшнее нетерпения и общения как с домашним животным, — я принёс тебе пирожные, а ты блять даже встретить меня не можешь.

Сано теряет все последующие слова, когда видит тебя спящей на диване. Ты так устала его ждать, что задремала. Господи, он должен будет извиниться позже и пообещать звонить перед приходом.

Ставит угощение на столик рядом, присаживается и легко толкает, сдерживая нетерпение.

— Не хочешь немного брауни?

Неаккуратное касание губ и рука на бедре распаляют как когда-то, и ты счастлива чувствовать позабытую искру, от которой промокает бельё и слегка дрожат ноги. Манджиро действует иначе, чем стандартные два сценария:

он шепчет какие-то приятные глупости, что оседают жаром на лице;

он уделяет много внимания твоему лицу (когда в последний раз Сано смотрел с такой любовью?);

он не спешит раздеть и трахнуть, вместо этого ты молишь о наготе и быть трахнутой, как в последнюю ночь на этой земле.

Ты повторяешь его имя из раза в раз, когда сильные толчки заставляют выдыхать на вдохе. Ты стонешь, когда Манджиро переворачивает на живот и поднимает задницу, рука тянет за волосы или же держит шею, большой палец давит на язык — теряешься в приятных ощущениях, закатываешь глаза и пачкаешь слюнями подушки, палец хочешь заменить членом: ещё никогда не чувствовала такой животной потребности быть трахнутой в глотку.

Сано прикрывает рот рукой, чтобы не издавать грешные звуки, присущие женщинам. Из-за глубокой он думает в следующий раз принести ошейник и закрепить его ровно там, где кончается член. Его милая маленькая девочка сосёт как распутная шлюха; тебе бы понравилось, если будет поводок, за который можно тянуть и насаживать твой рот, пока не пойдут слёзы? Конечно же да.

— Глотай, — говорит Манджиро. Твой блядский взгляд порноактрисы сведёт его с ума.

— Папочка доволен? — показываешь язык.

Сано Манджиро таки стонет. 

он никогда бы не подумал, что ему понравится быть папочкой, но из твоих уст это звучит так невинно и грешно одновременно

Лежать под тонким одеялом в объятиях Манджиро остаётся самым любимым проявлением чувств мужчины. Взгляд цепляется за электронные часы на прикроватной тумбочке.

      Сколько прошло времени?

Для тебя это были долгие минуты, близкие к завершению часа. Для Майки 

 не более пятнадцати, большую часть из которых ты была на коленях.

Стоило ли приносить брауни с травкой? Определённо стоило: Сано Манджиро вновь был любим и любил как когда-то, он не хочет упускать эту возможность и быть встреченным со смирением и просьбами закончить отношения.

Иногда тёмными вечерами в пустой квартире, где не горит ни единой лампочки и закрыты все окна, ты задаёшься вопросом:

 когда всё это закончится?

 Но с несколькими таблетками отпускает, и улыбаешься Майки той улыбкой, которую он так 

manjiro sano;

«Детка, ты ничего не забыл?»

Именно так начинаются долгие вечера с Риндо Хайтани, у которого костяшки в ссадинах и капли крови на щеках с треснувшим стеклом, что придётся заменить в очередной раз. Он возвращается в твою квартиру как дикий кот на кормление. Сложенные руки на груди, недовольный взгляд и отсутствие улыбки — молодой человек боится этого, ведь  они сулят длительные мольбы.

Младший Хайтани добровольно будет рыть земли, пока не достигнет трона самого Дьявола, если хоть одна живая душа узнает, 

 творится за закрытой дверью твоей квартиры.

Малыш Ринни оставляет обувь и верхнюю одежду у порога, снимает потрескавшиеся очки и целует тебя в щёку. Только тогда он награждён улыбкой и объятием с нежными поглаживаниями; даже если превосходит в росте — пригибается и отдыхает на твоём плече.

«Ты голоден? Я приготовила твоё любимое».

Потому что сытый малыш Ринни — довольный малыш Ринни, жаждущий прикосновений и поцелуев.

«Ты так хорошо справляешься, детка».

Шепчешь молодому человеку, у которого на глазах повязка из чёрного кружева — из такой же ткани твоё бельё: Риндо позволено трогать только причудливые узоры, никак не голую кожу.

«Пожалуйста, прикоснись ко мне».

«Хочу кончить внутрь».

Блаженно улыбаешься невинным просьбам Хайтани. Его послушность сводит с ума, он — воплощение слова, рождённого из покорности и нежности. Сбитое дыхание и нетерпеливые прикосновения; едва выходит за установленные рамки, но всё же замечаешь лёгкое своеволие и не можешь не оставить ладонь на лице Рина, большим пальцем поглаживая щёку и задевая губы. Представляешь, как шершавая кожа его ладоней закаляется в драках. Представляешь, как Риндо с улыбкой разбивает в кровь лицо очередной неизвестности, возможно делает калекой, и видишь, как этот безжалостный демон в облике мужчины, едва оставившего юношество, поёт мольбы твоему телу.

Снимаешь повязку. Зрачок Рина поглотил радужку, и это видно в едва проникающем сквозь шторы уличном свете.

«Скажи трахнуть тебя».

Дрожит в ожидании команды.

«Тише, мой дорогой Ринни».

Прерываешь бессвязные мысли об удовольствии его рукой в твоей, ведёшь к застёжке и позволяешь расстегнуть, как учила ранее — только большим и указательным. Простое действие повседневной жизни имеет много смыслов сейчас, когда намокшее кружево трётся об эластичную ткань, что скрывает стояк: ты позволяешь Риндо трогать 

«Можешь делать то, что хочешь».

Он хочет многого: хочет выдалбливать своё имя в твоих костях, хочет иссушить лёгкие до последнего вздоха и наполнить их своим дыханием, хочет сгореть заживо в твоих объятиях и возродиться в пепелище ваших тел, пока утренние птицы поют серенады рассвету.

«Ты так хорошо справляешься, мой прекрасный маленький цветочек. Покажешь, как сильно любишь свою мамочку?»

Хайтани Риндо прокладывает путь в криминальный мир с самого рождения.

bad boys bring heaven to you

Содержание

kazutora hanemiya;

ran haitani;

shuji hanma;

haruchiyo sanzu;

haruchiyo sanzu extra;

chifuyu matsuno;

manjiro sano;

rindo haitani;

hajime kokonoi;

tetta kisaki;

keisuke baji;

Комментарии (0)