Обслюнявленный кончик черного карандаша для глаз двинулся вдоль нижнего века, оставляя ровный след. От уголка к уголку.

— Неблагодарная сука! — прежде заглушаемые стенами крики отца стали громче и отчетливее: видимо, теперь он в гостиной. — Еще раз услышу что-то подобное, вылетишь из моего дома!

— Этот дом и мой тоже! — Голос Кэрол Маккормик не визгливый, не напуганный, каким мог бы быть голос женщины в ее положении (выпив, муж, бывало, угрожал ей не только выселением, но и расправой). К слову, когда дело доходит до рукоприкладства, то нельзя с уверенностью сказать, у кого из этих двоих окажется больше синяков.

— Нет здесь ничего твоего!

Что-то загремело. Карен вздрогнула, и карандаш в ее пальцах соскочил с века, начертил тонкую полосу на нежной коже у внутреннего уголка глаза. Цокнув языком, она облизнула подушечку указательного пальца и потерла перепачканный участок.

— Только твои гребаные дети! — не унимаясь, продолжил Стюарт. — Выродки! Такие же никчемные, как ты!

— Они такие только потому, что в меня кончил мудак, а не нормальный мужик!

— Нормального мужика захотела, сука?! Я тебе покажу…

Карен за пояс юбки убрала телефон и, наскоро распутав наушники (несколько узлов осталось, но длины провода хватило), поспешила заткнуть ими уши. Хрипящий и вибрирующий, словно камертон, голос Ремингтона Лейта заволок черепную коробку. Карен закачалась в такт «Redeemer», поднося цвета венозной крови помаду к губам. Коснулась их.

Ей нравилось творчество братьев Кропп — основателей канадско-американской рок-группы Palaye Royale, несмотря то, что в ее окружении предпочитали музыку куда более тяжелую, аритмичную и мрачную — такую, после прослушивания которой у Карен болела голова.

Впрочем, сейчас что угодно лучше перспективы услышать, как именно отец докажет матери, что он — мужчина: возьмет насильно (бывало такое, судя по отчаянным крикам, которых ни он, ни она не стеснялись) или же, что вероятнее, оставит на ее щеке синий с кровоподтеками след от кулака.

Когда на выбеленном пудрой лице младшей Маккормик распустился алый бутон, она забросила помаду в рюкзак с черепом, вышитым на нем ею, который, кроме косметики и гигиенических принадлежностей, не вместил бы ничего; расправила складки короткой многослойной юбки и, выпрямившись, глянула в зеркало. Увиденным в обломке, способном отражать лишь ее голову, шею и грудь, если отойти к другому концу комнаты, осталась довольна: за обильным слоем макияжа почти не видно ни впалых, как у отца, скул, ни, как у матери, родинок, ни голубых глаз братьев.

Карен расположила на груди фиолетовые кончики волнистых волос (о, как же раздражали эти волны: не локоны, не кудри, а… хрень; к счастью, черная краска сделала их будто бы тяжелее, вытянула). Грудь Карен стала заметно больше за прошедший год. Не слишком выдающиеся, сразу бросающиеся в глаза, но для худенькой девочки, ученицы выпускного класса средней школы Южного Парка, весьма сносно выглядящие выпуклости. Хвала богам, хоть об этом беспокоиться не приходится — можно с гордостью демонстрировать небольшую ложбинку под ключицами; ее существование — заслуга кожаного корсета, надетого поверх прозрачного сетчатого топа. Прекрасное изобретение, на которое по совету Кэти Гелсон, больше известной как Бладрейн, Карен потратила все имеющиеся карманные деньги. И плевать, что директор школы и школьный психолог взбешены! Престарелые неандертальцы попросту слишком нервничают, глядя на сексуальную девушку.

Надев пальто, Карен подхватила рюкзак, сунула в карман телефон и, поправив наушники, вышла из комнаты.

В коридоре пахло сбежавшим молоком. Вероятно, Кэрол не уследила за ним из-за начавшей ссоры, а на уборку не хватило времени. По сотрясшимся в какой-то момент стенам Карен поняла, что входная дверь захлопнулась за матерью, отправившейся на работу. В последнее время деньги (если гроши, которых едва хватало на еду, можно считать деньгами) зарабатывала только Кэрол. Кевин тоже работал, но дома он появлялся крайне редко и едва ли считал целесообразным помогать пропащей семье: здесь все до последнего цента пойдет на алкоголь. Доходы отца были значительнее доходов матери, но они имели свойство редко появляться и очень быстро исчезать. Никто из Маккормиков не строил иллюзий на этот счет: Стюарт занимается чем-то нелегальным и тратит заработанное на столь же нелегальное.

Несмотря на то, что солнце к полудню уже встало, в гостиной царил полумрак, дрожащий из-за быстро сменяющих друг друга кадров на экране телевизора. Перед ним, что ожидаемо, вальяжно развалившись на диване, расположился Стюарт Маккормик — немолодой уже мужчина, но достаточно крепкий, чтобы без последствий почти ежедневно литрами поглощать самый дешевый алкоголь. От него несло потом и нетрезвостью. И несло злобой.

Эту злобу Карен научилась замечать еще в детстве: в сильном подпитии отец становился жертвой обстоятельств, настолько обиженной на весь несправедливый к нему одному мир, что аж казалось, будто желчь вот-вот засочится из пор его кожи. Крошка Маккормик одно время была уверена, что видит вместо слюны, стекающей с мертвецки белых губ отрубившегося папы на подушку или на грудь, пахучую жижу цвета поноса — та самая желчь. Позже поняла, что он попросту блевал на себя снова и снова.

Теперь же эта злоба, направленная на все существующее вне Стюарта, вибрировала, шевелила воздух. Карен, конечно, понимала, что ей лишь мерещится телесность негодования отца, но на всякий случай она вдохнула поглубже и, задержав дыхание, на цыпочках двинулась к выходу. Если влезть в ботинки и выскользнуть из прихожей достаточно быстро, не придется волноваться ни о чем до конца дня. За пределами дома нет мучительной серости, нет запаха помойки и нет злобы. Есть друзья, которые не пренебрегают юной Карен, и есть Майк Маковски, который, возможно, рано или поздно разглядит в ней не только члена коллектива, но и…

Зыбкие фантазии Карен разбились о голос отца, прервавшего отчаянную просьбу Лейта вернуться домой.

В груди Карен заворочался колючий комок. Она вытащила правый наушник, чтобы не нарваться на неприятности, но звуки, исторгаемые телевизором, оказались настолько громкими, что стало ясно: чудом, не иначе, ей удалось расслышать первый вопрос.

— В школу, — буркнула Карен и опустила взгляд. Черт, еще один ботинок… Даже зашнуровывать не станет — выскочит из дома, как только пяткой коснется стельки.

Карен попыталась сделать ровный вдох, но вышло лишь судорожно втянуть воздух непроизвольно разлепившимися губами. Ох уж эти редкие, но запоминающиеся акты воспитания!

Старшим Маккормикам невдомек, что их дочь не посещала школу на протяжении месяца или двух: такова была цена дружбы с «вампирами» Южного Парка. Члены администрации, разумеется, пытались связаться с родителями отбившейся от рук девочки (определение, делающее Карен Маккормик требующей дрессировки мартышкой в цирке), но бестолку: если кто-то и начинал объяснять им ситуацию по телефону, ни Кэрол, ни Стюарт не слушали, так как бывали трезвыми именно в те моменты, когда никто не звонил и не искал встречи с ними. Однако притворяться заботливыми им это не мешало.

— Первых уроков не было, — соврала Карен. Она машинально наклонилась к шнуркам и пожалела о своем решении, задержавшем ее в стенах дома, почти сразу.

Стюарт зашевелился, повернулся к ней.

— Не понял… — проскрежетал он.

Упавшие на лицо девушки волосы скрыли ее черным подведенные глаза, алые губы, но не скрыли остальных атрибутов, кричащих о ее принадлежности к неформальной группе; не составило труда сообразить, что именно возмутило отца.

— Блять, — сорвалось с языка. Она знала, пожалуй, что рано или поздно это начнется. На улице теплело, и одежда Карен подстать требованиям коллектива становилась все…

— Что за вид? — Стюарт, придя в движение, будто какой-то застарелый механизм, работающий из рук вон плохо, сел ровно. — Ты в школу собралась или сосать в ближайшей подворотне?

Карен выпрямилась, с вызовом посмотрела в стеклянные от количества выпитого за утро глаза отца. Если он не выбирает выражений, обращаясь к дочери, то и ей ни к чему краснеть и смиренно извиняться.

Увидев разукрашенное лицо еще слишком юной для подобного девушки, Стюарт скривился, будто его заставили смотреть на что-то предельно омерзительное: расчлененка, гейское порно, может, или копро. От этого взгляда Карен захотелось съежиться, но обида оказалась настолько сильной, что та самая злоба, о которой она размышляла минутой ранее, поднялась уже теперь из глубин ее подсознания.

— Смой это безобразие, — скомандовал Маккормик. — И оденься нормально, ради бога.

Карен повернулась к двери. От свободы ее отделяла секунда, и в эту секунду прогрохотал голос отца, ставший голосом не человека, породившего ее, любящего когда-то, наверное, с радостью заботившегося о розовом комке в перепачканных памперсах, а чужого человека — машины, жаждущей лишь безраздельно властвовать в стенах этого дома.

Так он говорил с мамой… Настало время еще одной женщине узнать свое место.

Стюарт поднялся, не пошатнувшись даже: в такие моменты раскачивающее его, как неваляшку, спиртное не мешало ему ни подбирать самые обидные оскорбления, ни замахиваться весьма прицельно.

— Подошла, — повторил он, надавив. Мурашки впились в кожу Карен. — Живо.

Бежать, бежать, бежать… Эта соблазнительная идея запульсировала в мозгу, но рассудительность подсказала, что будет только хуже. Уйдет — отец забудет причину, по которой злился, но сама злость не иссякнет и выплеснется из него, как только появится более или менее подходящий повод. Как только в поле зрения голодного до крови хищника окажется мама. Или Кенни.

Кое-как Карен обернулась (преждевременным страхом скованное тело перестало слушаться), на ватных ногах двинулась к отцу. Он большой. Он был большим для нее, когда ей было лет пять, — казался таковым и сейчас: широкие плечи и могучая спина, в жилистых руках сила, колоссальная для девушки чуть выше пяти футов, весом фунтов сто; нет ни пивного живота, как у его ровесников, ни иных признаков старости, кроме седины в усах.

Карен шла медленно: не дура, чтобы торопиться к персональному эшафоту, но и тут просчиталась.

Пальцы отца впились в чувствительные углубления повыше локтя. Дернув, он развернул ее, чтобы рассмотреть со всех сторон, и вернул обратно, едва дав секунду понять, что к чему. Мир, закружившись, вдруг обрел новые пропорции и измерения.

— Это что?! — Мужская рука бесцеремонно распахнула ее пальто.

Карен отшатнулась, но отец удержал возле себя. Исходящий от него запах стал сильнее, более кислым: так пахнет от бродяг, подходящих слишком близко, от компаний, глубокой ночью бесцельно бродящих по улицам, — запах опасности.

— Пусти! — Она не заметила, как свободной рукой вцепилась в шершавую кисть. Лямки рюкзака сползли с плеч.

— Малолетняя шалава! — Слабо отбивающуюся дочь Стюарт схватил за лицо, и она, будто пойманный за шкирку котенок, пристыженно замерла. — Я тебя не за этим растил! — Надавив указательным пальцем на губы девушки, он размазал помаду по ее щеке. Карен взвизгнула. Звонко, как бьющийся хрусталь. — Дрянь!

Ощутив, что хватка отца, оглушенного этим непроизвольным выкриком, слабеет, Карен попыталась вырваться, но тот сам придал ей ускорение, отшвырнув к дивану, будто опустевшую бутылку из-под пива.

Край журнального столика, стоящего перед телевизором, врезался под колени; она повалилась на него, в нос ударил тухлый запах пепельницы. Боль такая, что Карен смогла лишь вздохнуть, и зажмурилась, чтобы перетерпеть.

— Приведи себя в порядок, дешевка, пока я не взялся за тебя как следует! — прозвучало совсем рядом, сделало совсем уязвимой.

Карен стремительно выпрямилась, руками оттолкнувшись от липкой столешницы. Живот и все, что ниже, скрутило.

Игнорируя боль и нехватку дыхания, она попятилась от надвигающегося на нее мужчины. Перед глазами поплыло, будто воспылавший воздух пошел рябью, но то, что отец поднял с пола полупустую бутылку из-под виски, она различила и метнулась в сторону, как только мужское лицо перекосило гневом.

Скрежет трескающегося стекла едва удалось расслышать: до того громко стучало сердце, хотя мокрый след на стене, принявшей удар, образовался в паре сантиметров от головы Карен.

— Папа, хватит! — пискнула она. Голос наполнился истерикой. Вся она наполнилась истерикой.

Карен рванула к двери, он двинулся ей наперерез.

Надрывный вопль, вырвавшийся из ее груди, кажется, лишь больше разъярил. Огромные руки, кольцом сомкнувшиеся на талии Карен, стиснули ее, вместе с хрипом выдавили из легких воздух.

— Невоспитанная потаскуха! — в ухо проорал Стюарт, оплавляя кожу под волосами перегаром. — Я научу тебя разговаривать с отцом!

Затрещала рвущаяся подкладка пальто. Наушники повисли на крепких мужских предплечьях, продолжающих сминать извивающееся тело девушки; они корсет скособочили, большие ладони случайно оказались на ее груди и высвободили панику. Поскальзываясь, Карен попыталась каблуками наступить на босые ноги отца, чтобы получить хоть секунду… Ужас все лихорадочнее, чем ощутимее рельеф тела позади.

Секунда появилась, когда худощавые руки выскользнули из рукавов пальто. Вывернулась!

Рюкзак упал на пол. Помятое пальто осталось в пальцах Стюарта. Негодование на его болезненно алом лице (пьяный мозг работает медленно — он еще не понял, что упустил жертву) стало исступлением.

Не оглядываясь, Карен бросилась к двери.

Еще морозный с зимы воздух ворвался в ее сведенные приступом паники легкие, ухватил за голые руки, под юбку забрался. Не замечая этого, она рванула прочь с прилегающей к дому свалки, которую Стюарт гордо называл своей землей. Болван! Козлина!

Через несколько минут озверелое рычание отца перестало догонять ее.

Карен остановилась, когда привычный пейзаж сменился совершенно иным: перед ней предстал один из самых ухоженных домов во всем Южном Парке, мощеную дорожку, ведущую ко входу в который, старательно расчищал взрослый мужчина в теплом спортивном костюме. Поразительно, что уютная обитель именно этой семьи, обеспеченной, глубоко верующей и, кажется, добившейся исполнения американской мечты, соседствует с районом, в котором смертельно опасно появляться после заката: как будто весь смрад города сконцентрировался там.

Карен тяжело дышала, рассматривая резные занавески в окнах дома перед собой; за ними жизнь совсем не такая, как в ее комнате, где нет ничего, кроме матраса, заменяющего кровать. Здесь, она уверена, хочется находиться, здесь звучит смех, и здесь не страшно.

Кровь еще кипела, но выступившие капли пота начали выстуживать кожу. Карен непроизвольно потерла плечи ладонями. Холодно.

Она собралась продолжить путь, когда Джеральд Брофловски, выпрямившись, повернулся к ней. Приветливая улыбка сползла с его губ, как только он рассмотрел Карен внимательнее. Он что-то говорить начал, но, смутившись его жалости, девушка отвернулась и быстро зашагала прочь. Неблагополучная — клеймо, которое выжжено на ее лбу. Но Карен Маккормик не ее родители, не ее пропащая семья, она отличается от них, и это должно бросаться в глаза!

В школьном туалете, она надеялась, не будет никого.

Майк должен был после полудня встретиться с Карен у торгового центра, но ее телефон остался в кармане пальто, а остальные вещи и немного мелочи, которой можно было бы воспользоваться, чтобы созвониться с ним, — в рюкзаке. Ничего лучше, чем пойти в школу, Маккормик не придумала. Там, незаметно проскользнув мимо дежурных и уборщиков, она избавилась от необходимости чувствовать на себе недоуменные взгляды прохожих (девочка в короткой юбке и одной лишь сетчатой кофте приковывала к себе нежелательное внимание) и оказалась в тепле.

Следующая задача — придать макияжу и прическе первоначальный вид, чтобы не стыдно было предстать перед своими. Перед Майком.

Если повезет, и Майк Маковски окажется в школе (весьма вероятно, ведь из-за заваленнных выпускных экзаменов его оставили на второй год — теперь приходилось быть ответственнее), то день не будет безнадежно испорченным.

В школьном туалете, она надеялась, не будет никого. Надеялась, удастся привести себя в порядок, отдышаться как следует и освободить онемевший от холода мочевой пузырь; но, стоило открыть дверь, Карен встретил извечно высокомерный взгляд раскосых глаз цвета темного меда.

Триша Такер старше (уже гордо зовется старшеклассницей), она учится на отлично, умница с безупречным воспитанием — словом, пример для подражания. Ее любили не только учителя, но и сверстники: при всех своих впечатляющих достижениях в учебе Триша не была задроткой, она удивительным образом сочетала усидчивость со своеволием, и ее охотно принимали любые школьные коллективы.

Карен так не умела. Около полугода назад она впервые нашла свое место среди вампиров Южного Парка. Конечно же, детская увлеченность ребят кровососущими существами давно прошла; сейчас они — группа эксцентричных подростков со специфическим образом жизни. Чтобы соответствовать им, Карен вынуждена была регулярно посещать тематические вечеринки, крайне своеобразные концерты, быть более раскрепощенной, чем одноклассницы, под стать другим «вампиршам», пробовать новое вместе с ними: речь о стилях (Бладрейн наряжала подругу, словно игрушку), модификациях тела (Маккормик пока ограничилась лишь проколом носа, потому что незаметно и недорого). На учебу попросту не было времени, а то, которое можно было уделить ей дома, отнимали ссоры родителей, реже — усталость после очередной сходки. Однако Карен не сожалела: у нее появились друзья и Майк — некий наставник, человек, восхищающий ее, направляющий ее; и все чаще он проявлял к ней больший, чем к остальным, интерес — нетипичный интерес.

Триша усмехнулась, с ног до головы оглядев девушку перед собой. Размалеванная кукла.

— Нелепая, — хмыкнула она, встрепала золотистые волосы и двинулась к выходу, будто бы находиться в одном помещении с неблагополучной ей претит, ниже ее сраного достоинства.

Карен вспомнила, почему не появлялась в школе, когда, пройдя мимо, Такер невзначай задела ее плечо своим. Учитывая значительную разницу в росте и телосложении, весьма ощутимо — крошка Маккормик едва устояла на ногах.

— Стерва, — еле слышно прошептала она.

До определенного возраста ей казалось, что девочки безвозмездно помогают друг другу в каких бы то ни было ситуациях: так учили многие фильмы и книги; но оказалось, что они сожрать готовы просто потому, что могут. Такер из числа самых зубастых, вся в брата — самодовольного говнюка всея Южного Парка.

Толкнув дверь, Триша задержалась в проходе.

— Я бы дала тебе совет, да шавку вроде тебя это не поправит.

Карен на вдохе втянула щеки и, сжав челюсти, закусила их, чтобы не заговорить.

— Надменная сука, — все же вырвалось. Она не хотела конфликтовать с Тришей по одной единственной причине — та со своими неоспоримыми аргументами и железным терпением в любой словесной перепалке одерживала верх над более эмоциональной Маккормик.

— Тявкай, — снисходительно бросила Триша, не обернувшись, и продемонстрировала средний палец, увенчанный ногтем с изображением улыбающегося смайлика на нем.

— Ты ничем не лучше меня! — выпалила Карен в попытке оправдаться, что, она понимала, действительно убого, но оттормозить себя не смогла. — Богаче, да и только!

— Ну-ну… — Тришу ее потуги не впечатлили. — И не ничтожество.

Карен набрала воздуха в грудь, чтобы ответить громче, слабо надеясь на то, что так сможет звучать убедительнее, когда в проходе возникла еще одна фигура, тучная, загородившая образовавшийся проем почти полностью.

— Что здесь происходит? — лениво протянула Генриетта, вплывая, будто черный ледокол, в обнесенную белым кафелем уборную. Она всегда двигалась размеренно, изящно, несмотря на рост и пышность форм. Чинная неторопливость, присущая только ей одной.

Триша посторонилась. Небрежно взмахнув волосами, метнула полный ядовитого презрения взгляд на Карен и вышла.

Генриетта Биггл — учащаяся выпускного класса и гот до мозга костей (и это далеко не только лишь образ). Ее сторонились, а порой даже избегали, пожалуй, все: от детсадовцев, начинающих хныкать, едва завидев предельно мрачный силуэт, до известного своей строгостью и непреклонностью директора, молча принявшего ее такой, какая есть. И дело отнюдь не в экстравагантном виде и манерах, которым позавидовала бы принцесса Канады. От Генриетты веяло силой — одному богу (богу ли?) известно, откуда она черпает эту силу.

Правда, Карен эфемерная мощь лидера местных готов не пугала. В прошлом Грета оказалась слишком навязчиво категоричной подругой, и Маккормик послала ее: ей хватало такого же брата. А вот свободы, которую дали вампиры, не было в избытке до сих пор.

Открыв кран, Карен прильнула к зеркалу. На щеке еще красовался, сливаясь с нервным румянцем, розоватый след от помады — итог утреннего инцидента, который она сразу же потерла тыльной стороной ладони. Глянуть бы на состояние локтя и все еще ноющих коленей…

Сначала по помещению разнесся едкий запах сигаретного дыма.

Взрослеющая Карен Маккормик — одна из «вампиров» Южного Парка. Увлеченность их лидером ссорит ее с близкими, а жажда признания вынуждает идти на крайние меры.

Bitch, be humble

Глава 1. 

Разговор не то чтобы не клеился, но… Из-за всепоглощающей неловкости, заставляющей то умолкать и судорожно думать, как продолжить беседу, то нервно смеяться тогда, когда это не очень-то нужно, вести более или менее оживленный диалог было трудно. Впрочем, Карен понимала, что смущена вниманием одноклассника (его своеобразный героизм стал для нее приятной неожиданностью), а вот из-за чего отважный рыцарь Айк Брофловски столь напряжен, ей невдомек. Может, холодно? На улице он обнаружил, что у Маккормик нет верхней одежды, и безропотно отдал ей свою джинсовую куртку. Она оказалась огромной: прикрывает не только ягодицы девушки, но и бедра аж до середины, а внутрь можно поместить еще парочку таких же щуплых девчонок; однако так теплее, да и умильная улыбка Айка прямо-таки воодушевила Карен, все случившееся ранее перестало быть катастрофой, забылось, как плохой сон.

От куртки пахло им. Крайне специфический запах, смешивающийся с терпким ароматом одеколона, мужской запах, на существование которого Карен прежде не обращала внимания. Это открытие привело в замешательство. Как будто то, что друг помог ей согреться, не было только лишь проявлением альтруизма. Его вежливость… обольстительна. И Карен действительно впечатлена, до легкой растерянности впечатлена.

Будучи одноклассниками, они никогда не общались о чем-либо, что не касалось учебы. Айк был человеком иного круга хотя бы потому, что был Брофловски. Сын известного адвоката, обещающий стать столь же успешным, как отец. Отличник — гордость школы. Кандидат на участие в ММО (международная математическая олимпиада) — об этом частенько переговаривались учителя. Спортсмен, именно он принес большинство побед сборной Южного Парка по хоккею (если бы не клюшка в руках юноши, Карен вряд ли смогла бы припомнить, в каком спорте он хорош: с таким крепким телосложением можно быть лучшим во всем).

— А что в сумке? — беззастенчиво поинтересовалась Карен, когда Айк, перехватив клюшку, в очередной раз поправил ремешок, соскользнувший с покатого плеча.

— Форма. — Тому, что увядший на какое-то время разговор продолжился, Айк странным образом обрадовался, и тут же укорил себя за незнание, что еще сказать. Помнится, он всегда считался интересным собеседником (был им даже в детстве, «развитый не по годам» — так его называли воспитатели и родители сверстников), но сейчас… совершенно теряется. Вероятно, дело в нехватке практики: из-за количества учебы и тренировок в последнее время не приходилось провожать красивых девушек до дома. Карен Маккормик — одна из таких. Немного странная по причине обилия макияжа на миловидном личике, но определенно красивая.

— Так много всего нужно?

Айк мельком глянул на Карен, с искренним любопытством рассматривающую его спортивную сумку, в которую, кажется, вполне могла бы уместиться, сложившись пополам — до того «куколка», и улыбнулся собственным мыслям.

— Форма вратарей раза в два больше, — заметил он.

— А ты — нападающий? — догадалась Маккормик. Она подняла взгляд, и только сейчас Айк понял, что все еще разглядывает ее.

Оба отвернулись друг от друга, принялись смотреть на дорогу перед собой. На какое-то время воцарилась тишина.

— У меня тренировка сегодня, — продолжил Айк и мысленно похвалил себя за находчивость, благодаря которой диалог возобновился. — Думал отправиться на каток сразу после школы, поэтому взял форму с собой.

Карен успела покраснеть от осознания, что вынудила Брофловски изменить планы, смутиться, ведь он сделал это ради нее, и отвлечься от их разговора полностью, увидев впереди ярко-красное пятно.

— Твою мать! — вырвалось у нее. Непроизвольно раскрывшийся рот она прикрыла руками и быстрее зашагала к припаркованному у тротуара автомобилю. — Ты посмотри! — в ладони крикнула Карен, заулыбавшись. — Айк, посмотри!

Он лишь рассмеялся, наблюдая за ней — захлестнувший восторг заставил ее подпрыгнуть, хлопнуть ладонями по бедрам несколько раз — и направился следом.

Выскочив на проезжую часть, Карен, будто не решившись приблизиться к уставившемуся на нее хищнику, остановилась в полуметре от зубастой решетки радиатора алого седана, по центру увенчанной хромированной эмблемой трезубца.

— Какой красавец! — Карен несмело шагнула вперед, руки потянулись к гладкой поверхности капота, в котором отразился ее хлипкий силуэт, но она отдернула их, так и не коснувшись, словно обожглась паром. — Охренеть! — Она обошла автомобиль. — Такие тачки я только в кино видела.

— Maserati Ghibli, — буднично констатировал Айк. — Версия Trofeo с V-образный восьмицилиндровым двигателем. При мощности в пятьсот восемьдесят лошадиных сил разгоняется до двухсот миль в час.

В изумлении Карен покачала головой, бросив взгляд на Айка, без интереса разглядывающего автомобиль, и вдруг сообразила…

— Погоди-ка… — Отшатнувшись от машины, Маккормик посмотрела теперь уже на дом, возле которого та стояла, — дом, подъездную дорожку к которому расчистил, она знала, Джеральд Брофловски; снова глянула на юношу, начавшего посмеиваться, заметив ее выраженное очаровательно округлившимися глазами недоумение. — Погоди! — Она почему-то усмехнулась тоже. — Он — что? Твой?

— Брата. — Айк пожал плечами и, в одну руку взяв клюшку и сумку, пальцами свободной постучал по блестящей на солнце крыше автомобиля. — Сегодня Кайл гонял на нем в школу. Видимо, уже вернулся. — Он посмотрел на окна второго этажа, будто заприметить старшего брата куда занимательнее, чем то, что прямо перед ним. Собственно, так и было.

— Охуе… Невероятно! — поправив себя, Карен теперь уже решительнее приблизилась к автомобилю, заглянула внутрь: ни единой пылинки на элементах отделки салона, обтянутые натуральной кожей сиденья с логотипом марки на подголовниках… Голова кругом! — Сокровище… — заключила Карен. Для нее такая машина — все равно что королевская карета для простолюдинки.

— Около ста штук всего, — хмыкнул Айк.

Карен картинно кашлянула, чтобы скрыть, что дыхание действительно перехватило.

— Даже не могу представить такую сумму, — невесело усмехнувшись, Карен отошла от автомобиля на безопасное расстояние. Всех ее внутренних органов и ста лет рабства не хватит, чтобы расплатиться, если вдруг она оставит малейшую царапину на нем.

Айк, судя по всему, ее растерянность попросту не заметил.

— Когда твой отец — адвокат без единого проигрыша, то покупка спорткара кажется пустяком, — ответил он с той же долей безразличия, с какой мог бы рассуждать о покупке обеда в какой-нибудь забегаловке.

Карен потупила взгляд, поневоле отстранилась от Айка, как прежде от автомобиля. Пропасть между ними вдруг стала Гранд-Каньоном, не меньше — лучше поскорее, пока не успела опозориться, прекратить навязанное случайными обстоятельствами общение с ним.

— А мой отец… — проговорила она, направившись к дому.

— Я слышал, что он не может найти постоянную работу.

Карен, замедлившись, взглянула на последовавшего за ней юношу. Что ты за человек, Айк Брофловски? Отчего-то он не видит колоссальную разницу их положений, отчего-то говорит с девушкой, об которою за десятку мог бы ноги вытереть, так, будто она — ровня. Конечно, известно, что его брат дружит с ее, но мужская дружба не знает условностей. По всем правилам Карен Маккормик в глазах Айка Брофловски должна быть грязью из-под ногтей.

— Вроде того, — слабо улыбнувшись, отозвалась Карен.

— Трудности настигают каждого, — продолжил Айк, не заметив прикованного к нему взгляда девушки. — Самый большой подвиг — их преодоление. — Повернулся к Карен и улыбнулся так внезапно, что она, поспешив отвести глаза, зарумянилась. — В каком-то смысле твой отец сделал больше, чем мой. Ты знала, что они были друзьями в молодости?

— Да. — Уже стали видны развалины района, в самом истоке которого чуть лучше бомжей жили Маккормики. Осталось пересечь насыпь и заброшенные железнодорожные пути, ведущие к городской свалке, чтобы за мусорными баками, содержимое которых загораживало некоторые невысокие деревья, увидеть их одноэтажный сарай. — Твой отправился учиться в престижный колледж, а мой застрял тут, потому что… — ей хотелось бы сказать «никчемен», да язык не повернулся: папа все же, — потому что встретил маму.

Айк какое-то время молчал, наверняка оценивая, насколько Стюарт Маккормик безмозглый. По десятибалльной шкале — десятка! Карен уже увлеклась рассматриванием собственных ног, поочередно выглядывающих из-под джинсовки (гольфы сползли с одной, складками собрались у колена), когда он заговорил:

— А? — Она замерла перед протянутой ей рукой.

— Твой отец романтик, каких поискать, — с улыбкой отметил Айк. Карен не ответила, продолжила сверлить взглядом его ладонь. — Я помогу, — объяснил он свои намерения, кивком указав на рельсы.

Карен, нерешительно шагнув вперед, вложила свою руку в его — непривычный жест. Пальцы Айка крепко сжали ее пальчики, но боль он не причинил, даже уверенно потянув за собой. Девушка взобралась на пути, чувствуя, что при желании может взлететь…

У входной двери Карен поняла, что не хочет открывать ее. Сбежать бы… Сбежать бы, но Айк, демонстрируя вежливость джентльмена, остался на максимально приемлемом для прощания расстоянии от дома Маккормиков и наблюдал за девушкой, дабы убедиться, что она пересечет порог в целости и сохранности. Он и представить не мог, что дом — самое небезопасное место, но извещать его об этом Карен не хотела. Не хотела сильнее, чем получить от отца, если вдруг тот все еще зол.

Затихнув, она прислушалась. Телевизор молчал, что означало: либо отец отправился на заработки (вряд ли, учитывая его состояние этим утром), либо занят чем-то более интересным, чем бездумный просмотр идиотских шоу (к примеру, курить крэк куда занимательнее). О его привычках Карен знала все: без этого попросту не выжить.

Ей вспомнилось фееричное утро, и она зябко повела плечами. Уже стерлось отвращение к прикосновениям отца, но в памяти осталось, что они, оказывается, могут быть мерзкими. Конечно, он не сделал бы ей ничего плохого (нужно быть конченым мерзавцем, чтобы поднять руку на дочь), но тем сложнее было в это верить, чем красочнее Карен представляла это самое плохое. Сама допустила подобную мысль — сама испугалась… Вот же ж глупость!

Обернувшись напоследок, Карен посмотрела на Айка как на последнее хорошее, что встретилось ей сегодня.

Отчего-то этот ее взгляд показался ему настолько многозначительным, что он опешил. Это не взгляд кокетки, но и не равнодушный взгляд подруги. Она будто бы и сама не поняла, почему посмотрела так, но посмотрела… И поспешно скрылась за дверью.

Айк выдохнул. Он закинул куртку на плечо, прикинув, что не замерзнет сегодня, и достал из кармана телефон, ощутив жизненно важную необходимость заглянуть в Facebook. Сделав пару шагов, он сделал несколько свайпов, и профиль Карен Маккормик предстал перед глазами. С фотографии на него посмотрела летучая мышь из какого-то старого диснеевского мультика — что ж, довольно уморительно, учитывая некоторое сходство.

Айк уже было занес палец над «добавить в друзья», но все же не опустил его. Слишком рано. Нельзя быть слишком навязчивым по отношению к девушке, которая… понравилась? Приглянулась. Над собственными рассуждениями Айк тихо посмеялся: заметил вдруг, что с ним учится очень необычная девочка. Пожалуй, если бы не контраст, создаваемый ее вызывающим внешним видом и природным обаянием, внимание на обычную Карен Маккормик не обратил бы, не узнал бы, что она чем-то эфемерным отличается от других.

Он вновь посмотрел туда, где минутой ранее была Карен, и, склонив голову к плечу, полной грудью вдохнул сладкий запах ее духов, впитавшийся в воротник куртки.

Из прихожей Карен смогла разглядеть часть кухни, в которую вел пустой дверной проем (когда-то давно Стюарт в порыве злости сорвал дверь с петель), где мелькнул силуэт еще одетой в верхнюю одежду матери. Правда, облегчение почти сразу же сменилось привычным чувством тревоги, всегда сопровождающим ссоры родителей.

— Не сжирай все сразу, — не скрывая нарастающего недовольства, буркнула Кэрол. — Денег не будет до следующего месяца.

— Пошла ты. — Стюарт еще не начал повышать голос, но был близок к тому, судя по степени взвинченности. — Я не собираюсь голодать из-за того, что ты — хуевая хозяйка.

Карен удалось вяло обрадоваться тому, что родители заняты друг другом — ее появления даже не заметили. Разувшись, она бесшумно преодолела расстояние до дивана, подхватила свои вещи: пальто и рюкзак, оглядела их (не порвались) и тряхнула головой, чтобы отвлечь себя от неприятных воспоминаний.

— Я и так вкалываю за пятерых, пока ты просиживаешь яйца на диване! — выпалила Кэрол.

— Хуйня — твоя работа, — емко заключил Стюарт. Его слова засочились ядом — напускным презрением. — Кто ты? Посудомойка? Другие вон…

— Тебя никто не держит! Дуй к своим стремным шлюхам!

— Черта с два я тебе, истеричке, доверю детей!

— Вспомнил, что они у тебя есть?!

Ссора оборвалась, как поставленная на паузу песня, как только Карен вошла в кухню.

— Привет, детка, — сухо бросила Кэрол — немолодая уже, потрепанная жизнью в нищете и периодическими запоями женщина. На дочь она не посмотрела даже, не улыбнулась хотя бы уголком сухих губ — уже нечему ей улыбаться, ничего уже не радует. Она продолжила, потея в пуховике, разбирать скудное содержимое пакета из ближайшей лавки.

На сидящего за столом отца Карен не посмотрела, а, ощутив на себе его изучающий взгляд (прям ученый, блять), перехватила пальто так, чтобы подол прикрыл ее ноги. При матери он не станет упрекать дочь, но может высказать все свои претензии позже, когда та уйдет. А она уйдет относительно скоро, раз не стала раздеваться.

— На. — Не взглянув на Карен, Кэрол сунула ей в руки пачку изрядно помятых крекеров. — Убери к себе, пока твой отец не сожрал.

В банку из-под пива, прижатую к губам, Стюарт проворчал что-то нечленораздельное.

— Мам… — позвала Карен, зажав печенье под мышкой. Та не среагировала, но язык девушки все равно начал неметь. Сложно, но Айк сказал, что самый большой подвиг — преодоление трудностей. — Мне нужны деньги.

— У меня нет денег, — едва дослушав, отчеканила Кэрол. Она все металась от одного угла к другому, распихивая продукты по ящикам.

— На аборт, что ли? — пьяно усмехнулся Стюарт.

Карен передернуло от его гнусного предположения, но мама с нескрываемым отвращением посмотрела на мужа, и стало чуть легче: хоть кто-то в этом доме не считает младшую Маккормик, к слову, все еще являющуюся девственницей, шлюхой.

— Сколько? — без энтузиазма поинтересовалась Кэрол, наклонившись к нижним полкам старенького холодильника. Пуховик надулся на ее спине, визуально состарив, — печальное зрелище.

Отпитое пиво брызнуло изо рта Стюарта, он разразился хохотом, который скептическим смешком поддержала и Кэрол.

— Сто баксов! — гогоча, как гусь, выкрикнул Стюарт. Под сощуренными до щелок глазами щеки его стали пурпурными. — Ты слышала, Кэрол?! — Он повернулся к дочери, вынудив тем самым вспыхнуть от стыда. — Тебе не хватит одной своей манды, чтобы заработать такие деньги!

Издевательский смех стал еще громче, проник во все уголки черепной коробки Карен.

— Я пошутила, — еле-еле пробурчала она. Глаза обожгло подступившими слезами, но удалось, отвернувшись, проморгаться.

Не раздумывая, Карен вышла и в коридоре дрожащими руками достала почти полностью разрядившийся телефон.

Карен Маккормик: Майк, а ты не смог бы одолжить мне сотку?

Майк Маковски: У меня нет лишней

Майк Маковски: Поговорю с отчимом

Майк Маковски: Придумаем что-нибудь, малышка

Возле двери своей комнаты Карен улыбнулась, прочтя трогательное «малышка». Она, преисполненная нежностью, прижала телефон к груди, когда пришло еще одно уведомление.

Айк Брофловски хочет добавить Вас в друзья

После душа вытирая спину, ягодицы, бедра, Карен заметила, что синяки на ногах вновь ноют, будто бы предполагая, что могут увеличиться, если владелица острых коленок не будет аккуратнее. Она и сама понимала, что сегодня лучше быть тихой, не реагировать на провокации отца, которые после состоявшегося на кухне диалога точно последуют (его смех все еще зудел у висков) — так удастся избежать очередного конфликта.

От разглядывания синеватых следов на передней поверхности голеней девушку отвлекло оповещение о сообщении на телефоне. Отложив полотенце, Карен вытащила мобильник из раковины (полок в ванной не было: душ, вколоченный в стену над жестяным поддоном, умывальник, унитаз, да и пара крючков) и тепло улыбнулась увиденному.

Айк Брофловски: Кажется, после этой трени завтра я не смогу ходить :D

Все началось с обычного «привет» — и завязалась переписка. Непрерывно общаясь с Айком, Карен успела перекусить, прибраться в своей комнате: развесила вещи, которые сняла с себя и перебрала содержимое рюкзака, полистать комиксы, валяясь на кровати. В интернете Брофловски оказался куда общительнее, и она уверилась, что он попросту застенчив, что, к слову, довольно мило: ей редко встречались парни, трепетно относящиеся к повседневному общению.

Они прервались разве что на несколько часов, когда Айк отправился на тренировку. За это время Карен приняла душ (процесс долгий: эпилятора у нее нет, поэтому ежедневно приходится справляться обычной бритвой, чтобы избавиться от каждого нежелательного волоска), о чем и сообщила однокласснику, почему-то испытав удовольствие, ненавязчиво флиртуя.

Карен Маккормик: Сейчас займусь шитьем

Айк Брофловски: Ты умеешь шить?

Айк Брофловски: Охренеть

Карен, заулыбавшись, взяла телефон в обе руки.

Карен Маккормик: Я шью себе платье :)

Карен Маккормик: Брат научил

Улыбка довольно быстро сползла с ее губ. Платье, о котором говорила Карен, предназначалось для Майка (он должен был увидеть ее в нем на каком-нибудь из мероприятий или на… свидании), и предстоящая вечеринка могла бы стать прекрасным поводом продемонстрировать его, однако, окажется ли она на ней — под вопросом. Если даже отчим Майка и даст взаймы, деньги придется как-то возвращать. Где брать такие суммы, Карен не представляла.

Айк Брофловски: Я бы посмотрел ;)

Карен Маккормик: Могу прислать фотку

Карен Маккормик: Только оно будет не на мне :Р

На кокетливый ответ ответив несколькими столь же кокетливыми сообщениями, Карен поспешила натянуть на еще влажное тело старую футболку Кевина, достаточно большую, чтобы использовать ее как платье для дома, и, полная энтузиазма, выпорхнула в коридор. Похвалиться хотелось! Мало кто интересовался ее увлечениями и талантами, поэтому восторг захлестнул заранее, еще до комплиментов, которые ей непременно озвучит Айк.

Не дойдя до комнаты, Карен замерла.

Звуки, которые донеслись до ее слуха, не показались слишком уж незнакомыми и все же совершенно обескуражили.

Глава 2. 

Так уж задумано природой: сначала «просыпается» пенис, а затем — его обладатель. Под пристальным взглядом лучей давно взошедшего солнца возвращаясь из сна к реальности, Кенни ощутил не только дискомфорт от того, что свет бьет по глазам, но и приятное тепло возле паха, мягкость, буквально обволакивающую член, будто, как несколько лет назад, уткнулся в плюшевую игрушку (до того, как начал заниматься сексом, экспериментировал в поисках удовольствия довольно-таки беззастенчиво). Если бы не желание опустошить мочевой пузырь и резинка трусов, впивающаяся в головку, можно было бы, толком не просыпаясь, подрочить.

Покоящаяся на изгибах рука приподнялась после раздавшегося вздоха, и Кенни грубо толкнуло к событиям прошлой ночи осознание, что в постели он не один. Молниеносно отодвинувшись от сестры, лежащей к нему спиной, подогнув ноги, он опустил взгляд и, несмотря на возникшее между ними расстояние, красочно представил, как вжимался в ее ягодицы стоячим членом. Пиздец.

Потерев ладонью лоб, поспешил взглянуть на лицо Карен. Если она заметила что-то неладное, творящееся внизу… Только бы не заметила!

Но, к счастью, Карен сонно сопела, закусив губами кончик большого пальца подпирающей щеку руки.

Приподнявшись, Кенни потянулся к одеялу, чтобы прикрыть еще не унявшийся стояк: сестра будет в шоке, если вдруг увидит; но то оказалось комком, зажатым между ее коленями — не вытащить. Взгляд невольно скользнул по тонким бедрам девушки. Большая футболка Кевина на ней задралась — видны розовые ягодицы, обтянутые телесного цвета трусиками. Сначала показалось, что она без них, от чего юношу бросило в жар, но он быстро обрел контроль над воображением. А вот от чувства вины избавиться оказалось сложнее: не должен брат видеть уже взрослую младшую сестру в таком виде и размышлять о том, что, если бы она повернулась, наверняка разглядел бы, как белье, забившись в складки, обтягивает ее промежность…

Кенни потряс головой, стараясь окончательно прийти в себя. Мысли в его черепной коробке неправильные и страшные. Их не должно быть.

Выбираясь из кровати, он заставил себя не посмотреть на Карен снова, и, схватив первые попавшиеся под руку штаны, поспешил в ванную.

Когда удалось нависнуть над унитазом, возбуждение спало, и мысли слегка прояснились. Кенни оправдал себя весьма убедительно: секса не было давно, последний — несколько месяцев назад (с одноклассницей, из-за слов которой об острой необходимости скрыть их связь — мол, позор — едва посчастливилось испытать удовольствие); а в его кровати никогда прежде не оказывались девушки, он ни за что не привел бы сюда ни одну. Да и почти не спал ни с кем, как полагается, в постели — обычно довольствовался туалетами, подсобными помещениями, в худшем случае — подворотнями. Присутствие Карен попросту сказалось на инстинкте, потому что члену все равно, в чьей дырке пребывать. Омерзительно, но факт.

Вот только в памяти вновь и вновь всплывали рельефы сестры, ее соблазнительный силуэт, покоящийся на белой простыне. Такая… совершенная, бесчестно покоряющая сердца ангельской красотой, будто сам дьявол.

Глубоко вдохнув, чтобы справиться с сердцебиением, Кенни направился к душу, открыл воду и, сунув ладонь под хлынувший поток, чтобы подобрать температуру, решил сделать холоднее: ему следует остыть.

Сбросив боксеры, он забрался в поддон (коснувшиеся жестяной поверхности стопы защекотала образующаяся лужа), нырнул под больно жалящие струи.

Сначала пробрала дрожь, проявившая крупные мурашки. Это действительно отрезвило, и на какое-то время голова, обливаемая водой, опустела. Однако холодный душ не оттормозил руку Кенни, потянувшуюся к члену, так и не упавшему полностью — пары бодрых движений хватило, чтобы начал крепнуть.

Зажмурившись, когда капли, скользящие по волосам, соскочили на ресницы, он поневоле отстранился от душа ровно настолько, насколько требовалось, чтобы вода не мешала. Возбуждение вернулось быстро — как-то неприлично быстро, погрузило в неприемлемые фантазии, основанные на болезненных воспоминаниях о сторонах Карен, с которых брату не полагается ее узнать…

«Какое вам дело до того, что творится у меня между ног?!» — спросила она и сама заставила думать об этом. Насколько легко растягивается маленький вход, быстро он намокает или же до влаги приходится добираться, преодолевая давление тугих стенок… а внутри — живой жар.

Bitch, be humble

Содержание

Глава 1.

Глава 2.

Глава 3.

Глава 4.

Глава 5.

Глава 6.

Глава 7.

Глава 8.

Комментарии (0)