Детство. Почти счастливая пора. Нет, на фоне всего, что было дальше — действительно счастливая. Без «почти». Еще не выветрилась память о звездных людях, детвора играет в великую битву, и кому-то приходится быть за «плохих». И как-то само собой выходит, что ты играешь роль злого полковника, и тебе это нравится, а твои сверстники в восторге — им почти по-настоящему страшно, как будто они сами стали великими героями, оседлали торука и победили грозного врага. Детям нравятся страшные сказки. И человеческим, и навийским. Сверстники любят тебя, а сам ты еще ничего не помнишь…

Юность. Чем дальше, тем очевиднее, что ты не так уж похож на них. Отношения с друзьями детства давно дали трещину, но вы все еще говорите при встрече «Я вижу тебя». Вы врете друг другу. Ты и сам больше не видишь себя. Все чаще уходишь, пропадаешь в лесу неделями. Давно спишь в одиночном гамаке, огрызаясь на косые взгляды. Через несколько лет бывшие друзья отводят взгляд и сцепляют зубы, и все в племени тайно надеются, что однажды ты не вернешься. Или не пройдешь посвящение. Не все выживают, пытаясь оседлать икрана.

Но ты силен и ловок — одиночные прогулки не прошли даром. А тот, кто тебя выбрал — не самый крупный, и даже не самый здоровый. На его вытянутой морде, синей с фиолетовым отливом, едва заметные борозды и черные точки. Ты бы прошел мимо — там, на дальнем краю скалы, приподнялся, расправив крылья, молодой золотой дракон, красавец, достойный воина. Но этот, лиловый, взрыкнул и бросился наперерез. Что-то ты увидел в его взгляде — что-то такое, что заставило остановиться. В нем была какая-то сдавленная ярость, как пружина, туго скрученная внутри.

Вы сцепились у края пропасти, борьба была жаркой,  икран как будто готов был убить обоих, но не подчиниться. И отчего-то ты почувствовал такую ярость, которой в жизни не знал. Даже когда противник выдохся, когда можно было создать связь, ты держал его до тех пор, пока он не смирился. Пока сам не подал цахейлу тебе в руки — неохотно, все еще слабо вырываясь. Он так выдохся, что не смог взлететь. Только через несколько часов его крылья снова окрепли. И, кажется, ты все сделал неправильно, но эта связь оказалась чем-то больше… больше, чем всё, что было до сих пор.

Ты не стал дожидаться, когда тебя изгонят или убьют. Ушел сам, в тот же день. Предупредив, что часть этого леса останется твоей. И тот, кто зайдет за черту, назад не вернется.

И через много лет остались только легенды о лесном демоне…

Оглядываясь назад, ты думаешь, какая изощренная ирония у местного божества. Как события новой жизни оказались искаженным отражением жизни прежней. Каждую ночь ты засыпаешь под звук дыхания палулукана. Зверя, который когда-то зашел в твой лес, в твои охотничьи угодья. Вы не убили друг друга только потому, что были так изранены, что никто из вас не смог нанести последний удар. Тогда ты впервые вспомнил, что все это уже было. Как отражение в кривом зеркале.

Палулукан постарел, ворочается во сне и хрипит — раны зажили, но боль осталась. Он уже давно не может охотиться сам, хромает на одну лапу и не отправился к Эйве лишь потому, что ты теперь охотишься для двоих. Эта странная дружба придает жизни хоть какой-то смысл. В конце концов, это твой единственный друг. Икрана давно нет — его доконала болезнь. Это была первая потеря, о которой ты действительно жалел…

Ты вспоминаешь, как однажды наткнулся на ржавый остов экзоскелета, так плотно заросшего травой, что с десяти шагов не отличить от трухлявого пня. Что-то заныло в душе — ты и раньше видел такое, но этот особенный, и это место… не узнать, не вспомнить, можно только почувствовать.

Тогда ты все понял. Тогда прошлое вернулось — всё сразу, внезапно накатило… все потерянные кусочки мозаики встали на свои места. Ты сел на землю и рассмеялся — сухо, невесело. Как будто все случилось вчера, а закрыл глаза — и пролетели годы.

Первой мыслью было — найти и отомстить. Да кому? Когда ты ушел из племени, Джейк уже давно умер, Нейтири стала старухой, а их младший сын оседлал икрана. Жизнь шла без тебя и рассудила по-своему. И кто ты сам? Даже не человек… Все кажется глупым и абсурдным.

Тогда ты пришел к дереву души и задал единственный вопрос, который вертелся на языке: «Какого черта?» Но Эйва не снизошла до ответов.

И когда ты ходил по заброшенной базе, откуда несколько лет назад ушли последние люди (кто-то стал частью народа, но большинство просто умерли от старости и тяжелых условий), ты не нашел ответа, зачем этот второй шанс, эти воспоминания, эта странная милость враждебной планеты и непрошеное бессмертие.

Вчера на рассвете ты услышал дальний гул. Палулукан тревожно заворчал, подняв морду к небу, вскочил. Ты увидел маленькую темную точку и долгий белый след, прорезающий облака. Впервые за десятки лет люди со звезд вспомнили о Пандоре.

В тот же вечер над твоим домом кружили десятки атокирина, как настойчивый зов, или, может быть, просьба о помощи? Злость взяла: «Ты и сама умеешь за себя постоять».

Ты много лет втайне надеялся, что люди вернутся. Твои настоящие соотечественники. Не синие дикари с чужой культурой, которая лишь наполовину въелась в тебя, а наполовину отвращала. Но теперь, наблюдая, как тает белый след шаттла, ты чувствовал другое. Ты видел захватчиков, которые будут жечь не лес чужаков аборигенов — твой лес. Разрушат не чужую жизнь — твою, пусть даже бессмысленную и нелогичную.

На следующий день ты смотрел, как старый палулукан лениво грызет полубеззубой пастью голову титанотерия и думал, что в этом неродном, нелюбимом мире есть что-то твое. Ты не выбирал этот мир — впрочем, выбирал ли родиться на Земле? Чужак для людей и нави, с мертвым грузом прошлого и без будущего, ты понял, что у тебя впервые за долгие две жизни есть настоящее.

И когда запылал лес, ты знал, какую сторону выбрать в этом бою.

Рожденный на Пандоре

Евгений Хонтор

Эйва сохраняет все души и распоряжается ими по-своему. Полковник рождается снова, начинает жизнь сначала среди племени нави. У него другое имя и почти не сохранилось воспоминаний, только смутные ощущения...

Аватар

Грейс Огустин

Майлз Куоритч

Черный демон

— Это и есть те правила, которые я должен усвоить? — Та’харро поднял оленька за ноги и перебросил через плечо. Алая кровь на его почти черной спине казалась тлеющими углями.

— Это не правила. Это нечто… большее. Ты же сам все видел.

— Я видел только умирающее животное, Т’ханг. И слышал много пустых слов.

— Это не пустые слова! — Молодой охотник резко повернулся, его хвост зло стегнул по ногам. — Откуда ты такой?! Такой… skxawng.

Та’Харро вздохнул. Как объяснить? Как передать на словах это ощущение лжи, лжи наивной и беззлобной, искренней, как сама правда?

— Ты как ребенок. Веришь в сказки, чтобы не видеть кровь на руках. Ты говорил мне об уважении, о братстве, о сострадании… Я ничего этого не увидел. Только беспомощные слова. Откуда ты знаешь, что твоя добыча слушает этот лепет? что ей есть дело до твоих заверений?

Т’ханг зашипел. Казалось, сейчас он сорвется и ударит, но сдержался, взял себя в руки, только плотно прижатые уши выдавали его гнев.

— Эйва слышит. И умирающий слышит. Даже если он сможет понять, только когда будет с Эйвой.

— Тогда убей, а потом говори, — чёрный поправил соскальзывающую с плеча тушу. — Если уверен, что тебя услышат и поймут.

Т’ханг зло глянул на брата, но не нашелся с ответом. Фыркнул. Ему нравилась охота. Нравились улыбки друзей и родных, когда он приходил с добычей, и в тот вечер у клана был сытный ужин. Это все было правильно, это было хорошо. Он, Т’ханг, не вор и не убийца. Он не крал чужую жизнь, он побеждал хитрого и осторожного зверя. И он действительно жалел зверя, но клану нужна пища. Это необходимость, а не забава.

— Так нужно, — наконец сказал он. Негромко, упрямо, словно оправдываясь. — Нам нужно иногда забирать жизни, но мы умеем быть благодарными за эту жертву.

— А знаешь… небесным людям тоже было нужно. Только они поступали с нами честнее. Не благодарили, прежде чем убить.

— Ты безумные вещи говоришь… -Т’ханг вздохнул, тряхнул головой, чувствуя все большую усталость от спора. Иногда брат говорил такое, что нельзя было ни оспорить, ни принять. Словно на чужом языке, в котором слова похожи, но смысл в них другой.

— Забудь. Хочешь понять, о чем я — дай мне лук, когда пойдем охотиться. Я покажу.

— Тебе еще нельзя, — но это «нельзя», такое строгое и непреклонное у старших, у Т’ханга получилось неуверенным. — Ладно. Только не говори никому. Иначе нас обоих накажут.

Та’Харро молча кивнул.

Удача улыбнулась охотникам в это утро — Тханг разглядел за деревьями полосатые спины йериков.

В маленьком стаде недавно сменился вожак. Прежнего оттеснили от самок и детенышей, и теперь он довольствовался опасной ролью часового. Старик все еще выглядел царственно, несмотря на порванный в схватке гребень.

Т’ханг поймал взгляд черного и поморщился.

— Жесткий… — едва слышным шепотом. — Пусть остается нантангам… Вон, смотри.

Та’Харро приподнял бровь, но спорить не стал. Брат указывал на молодого самца, беспечно пасущегося в отдалении. Что ж, легкая добыча…

В последний момент зверь почуял опасность и сорвался с места — стрела настигла его уже в прыжке, ударила в бок. Черный раздосадованно рыкнул. Нет, он не чувствовал жалости — по крайней мере той, о которой говорил брат. Но это был плохой выстрел и мучительная рана. Йерик шаткой рысью бежал глубже в лес, пока не рухнул, ткнувшись мордой в опавшие листья. Подняться уже не смог — Та’Харро настиг его и придавил к земле. Черный замешкался лишь на миг. Когда поотставший Т’ханг понял, что сейчас произойдет, то успел только в отчаяньи вскрикнуть. Он бессильно смотрел, как объединяются тсахейлу за мгновение до смертельного удара, как падает брат, скорчившись от боли, рядом со своей добычей, и оба замирают в траве…

Та’Харро словно вынырнул из пустоты. Он слышал крики брата, чувствовал, что его тормошат, но тело было ватным и не слушалось. В груди клокотала кровь. Черный не сразу понял, что это лишь тень чужой смерти. Он приподнялся на локте, но закашлялся и упал обратно. Сердце колотилось как дурное.

Лицо у старшего было серое и испуганное.

— Т’ханг, все в порядке…

На большее не хватило сил — во рту пересохло и слова превратились в хрип.

Т’ханг помог брату сесть и поднес к губам флягу с водой. Та’Харро пил жадными глотками, чувствуя, как возвращаются силы. Боль все еще расходилась волнами по телу, но волны постепенно затухали.

— Ты о чем думал? Ты чуть не умер, — Т’ханг изо всех сил пытался быть строгим и суровым, но голос предательски дрожал.

Черный не ответил. Он не умер. Но заглянул за грань — намного дальше, чем позволено живым.

Молчали долго. Лес молчал вместе с ними. Только вдалеке слышались голоса птиц и рев торука, упустившего добычу. Та’Харро прикрыл глаза. Тишина окутывала, успокаивала, навевала сон…

Та’Харро вздрогнул, очнулся. Ответил не сразу — не мог подобрать слова.

— Это смерть. — Поймав выжидающий взгляд брата, покачал головой. — Прости. Об этом нельзя просто рассказать.

— Ладно… И что теперь? Ты не станешь охотником? Не будешь забирать жизни?

— Буду, — мрачно усмехнулся черный. — Только теперь я знаю, что делаю.

Т’ханг фыркнул: — Что?

— Все эти слова о братстве и о прощении… ты действительно в них веришь?

Черный встал, опершись о поваленное дерево. Перевел дыхание.

— Но ты пытался спасти только одного брата.

— Это… -Т’ханг стушевался. — Это другое.

— Да, ты прав. Это другое… — Та’Харро выдернул нож из туши йерика и вытер о траву. — Это просто убийство. И просто ложь.

Внезапно навалилось какое-то глухое, злое отчаяние. Вся эта гармония, вежливая благодарность и учтивое сострадание — все это как рисунок на флаге, имеющий мало общего с жизнью. Как тряпка, которую вспороли ножом: там, за изнанкой — вечная чернота, где все жрут друг друга, но боятся увидеть кровь на руках…

Т’ханг поежился: — Я хочу понимать тебя, брат. Но не могу. Ты осуждаешь народ, осуждаешь Эйву… И все равно хочешь стать охотником. Частью всего этого.

— Верно. Но я не считаю себя добрым. Чтобы увидеть смерть и не остановиться, нужно быть убийцей. Ты другой. Вы все — другие. Если бы ты видел, то больше не взял бы лук.

— Ты хочешь… чтобы я тоже увидел?

Та’Харро впервые запнулся и промедлил с ответом.

— Нет, — Он внезапно осознал, со всей пугающей ясностью. что правда ничего не изменит. Разве что сломает хребет тому, кто к ней не готов. — Прости и забудь. Ты хороший охотник и хороший брат. Жаль, я не могу быть таким же.

Охота

База выглядела заброшенной много лет назад. Та’Харро слышал, что «ходящие во сне» жили меньше и старели быстрее. А нави старались не заглядывать сюда. Турели давно затянуло плющом, из проржавевших дул свисали лианы и пышные соцветия. Некогда защищенное от диких зверей место, единственное безопасное на планете, теперь могло бы держать оборону разве что от призраков.

И все же время пощадило Адские Врата. Отодвинув тяжелую дверь, приваленную камнем — механизм вышел из строя еще раньше, чем базу покинули последние обитатели — Та’Харро зашел внутрь. Щелкнул  тумблером — где-то в недрах здания загудели генераторы. Свет включился неохотно, лампы шипели и моргали. Пустое пыльное помещение, оборудование, накрытое тряпьем и пленками до лучших времен, которые могут и не наступить… черный осмотрелся и разочарованно хмыкнул. Это место казалось таким же неуместным отголоском прошлого, как и он сам.

Та’Харро прошелся по коридорам, борясь с желанием выйти из этого склепа и больше не возвращаться. Остановился перед дверью в свою комнату. Набрал код замка — непривычно маленький и неудобный механизм отозвался зеленым огоньком. Чтобы зайти внутрь, пришлось наклониться.

Все лежало на своих местах. Вряд ли кто-то вообще заходил сюда. Что ж, звездных людей не стали задерживать, иначе его вещи наверняка подверглись бы досмотру.

Его вещи… Та’Харро брал в руки знакомые предметы, но не узнавал. Не мог отделаться от чувства, что вырос из них. Словно вернулся в тот день, когда он, двадцатилетний кадет, на летних каникулах заглянул в кладовку и нашел свою школьную одежду и игрушки. Вещи казались хрупкими, детскими.

И еще одно чувство — неожиданное, но приятное. Чувство гордости за своих. Это они, маленькие люди, не выше семилетнего навийского мальчишки, построили корабль и эту базу. Пролетели через космос. И даже аватар, в котором бегал Салли, чтоб его, — дело рук человека.

Та’Харро задержался на базе дольше, чем рассчитывал. Давно став частью леса, он не подозревал, как истосковался по человеческому. Палулукан охотился в окрестностях, иногда приносил часть добычи, и каждый раз смотрел осуждающе — зверь скучал, но узкие коридоры Адских Врат внушали ему отвращение.

На первых порах черный лишь бесцельно бродил по коридорам, заглядывая в комнаты персонала. Потом стал читать старые отчеты с заданий сослуживцев. Но отчеты кончились через месяц, и скука вынудила Та’Харро читать все подряд. Даже заметки ученых — половину он сразу убирал в стол, морщась от обилия незнакомых терминов. Некоторые же, к удивлению бывшего полковника, оказались вполне сносными. К его неудовольствию, под большинством этих текстов стояла подпись Августин.

В конце концов он добрался до толстого фолианта, посвященного культуре нави — того самого, которым Августин то и дело размахивала перед носом Сэлфриджа, вызывая раздражение охраны и доводя офисного хлыща до истерики. Это порядком забавляло полковника — иногда ему стоило труда сдержать ухмылку. Перед ним фолиантом не размахивали — видно, Грейс считала военных достаточно безнадежными, чтобы не надоедать авторитетным мнением.

Книга оказалась неожиданно увлекательной. Не всегда объективной — над некоторыми абзацами Та’Харро, живший среди нави с рождения, смеялся в голос. Порывшись в столах и собрав немногие годные письменные принадлежности, черный устроился на полу с книгой. К концу дня первые три десятка страниц пестрели короткими пометками, комментариями, а кое-где жирными линиями, перечеркивающими целые абзацы. Бывшего полковника искренне забавляло новое занятие — коктейль из изощренной мести и самоиронии. Та’Харро представлял вытянувшееся лицо Августин, заставшей полковника за правкой ее фолиантов. И собственное, если бы кто-то сказал Майлзу Куоритчу, что однажды он займется научно-популярной книжонкой. Впрочем, вскоре полковник вынужден был признать, что занятие просто увлекло его.

Так прошло несколько дней. Та’Харро стал замечать чье-то пристальное внимание, когда садился за книгу. не слишком доброжелательное и весьма раздражающее. Тем более, что как черный ни старался, всматриваясь в пустые коридоры — они оставались пустыми.

В очередной раз почувствовав чужой взгляд, Та’Харро захлопнул книгу и осмотрелся. В первую секунду он решил было, что от одиночества начало мерещиться всякое, но женщина, сидящая за столом, была последним человеком, по которому полковник стал бы скучать.

Грейс выглядела раздраженной — впрочем, другой ее полковник и не помнил.

— Ты находишь это смешным, да? — голос все тот же. Резкий, прокуренный. Неважно, что ее не могло здесь быть, Эйва любит носиться с мертвецами и возвращать их любым способом, каким пожелает. Та’Харро поймал себя на мысли, что даже не удивился.

— Нет, если речь идет о работе всей моей жизни. Работе, которой вы с Сэлфриджем ставили палки в колеса.

Та’Харро усмехнулся. Книга — всего лишь предлог для разговора. Рано или поздно он бы состоялся — им двоим в одном мире тесно.

— У твоей Эйвы есть чувство юмора. Мы оба думали, что избавились друг от друга. И вот мы сидим здесь и ничего не можем друг другу сделать. Разве не иронично?

Грейс вздохнула. Ее ответ был неожиданно беззлобным и усталым: — Нам тут жить, Майлз. Ты не из тех людей, кто быстро меняет свои взгляды. Но ты пришел сюда как враг, и после того, что натворил… После всего получил бессмертие и новую жизнь. Что тебе еще нужно? Какую правду ты ищешь?

— Свою собственную. — Та’Харро отложил книгу. — Первое, что я усвоил на Пандоре — любой рай кажется таковым только издали. Знаешь, что бы произошло, если бы шаттл сбросил взрывчатку? Ничего. Нави просто стали бы людьми. Без всех этих штучек с бессмертием и родственными чувствами к каждому кусту.

Грейс помрачнела, голос снова стал резким и злым:

— Что, это слишком сложно для тебя — признать свои ошибки и не смешивать с грязью то, что не можешь понять? Или гордость не дает разглядеть, что есть и другой путь, и он — лучше?

— Хватит делать вид, что прекрасная жизнь аборигенов и их прекрасная философия — их достижение, — Та’Харро раздраженно дернул хвостом. — Когда твои подопечные станут достаточно сильны, чтобы не зависеть от Эйвы, им придется сделать выбор — добровольно жить по ее законам, или плюнуть на них и придумать собственные. А Эйве придется выбирать — спустить на них зверье, топтать их, как топтали нас — или заткнуться и терпеть.

— Это была самозащита. Осуждать за это…

— Именно, — полковник оборвал ее на полуслове. — Всего лишь самозащита. И это была всего лишь война. Старая, как мир, история — насмотрелся на Земле. Я расскажу тебе другую старую историю — когда краснокожим любителям природы дали ружья, они стреляли в бизонов наравне с бледнолицыми. Чего ты от меня хочешь? Чтобы я спрятал голову в песок и поверил в сказку? Променял людей на нави в погоне за идеалом, который однажды окажется пустышкой? Идеалы оставь для Салли. Я не собираюсь верить в милых хвостатых деток только потому, что у них еще не выросли зубы.

— Что ж, у нас будет время проверить, Майлз. Разница в том, как мы проведем это время. Ты можешь и дальше прятаться за словами. Искать себе оправдания и не замечать очевидного…

— Возьми пример с Эйвы.

Черный поймал ее вопросительный взгляд и закончил:

— Не читай мне нотации.

Ссылка на исходную публикацию - https://ficbook.net/readfic/5797770

Черный демон

Содержание

Рожденный на Пандоре

Охота

Адские Врата

Комментарии (0)