Первой на глаза показалась вырезанная деревянными рисунками ветвистая лестница.

Окрашенные в цвет охры перила блестели под светом искусственной лампы, включённой уже далеко не молодой рукой хозяина дома.

Стоило ему переступить порог, как он быстрым движением скинул с себя плащ. В тот же миг верхняя одежда оказалась на вешалке.

Саймон

«Спасибо, дорогой мистер Клаус, я искренне благодарен вам за гостеприимство!»

«Выражаю вам признательность, госпожа Эмили, никто ещё не оценивал мои работы с таким достоинством!»

Саймон – седовласый и слегка полноватый мужчина лет пятидесяти с маленькими бегающими глазами – покривлялся перед зеркалом, рывком сорвав с себя удушающий галстук.

Сейчас его говор действительно походил на тон голосов людей, с которыми он виделся буквально несколько часов назад.

Им ничего, кроме моих денег, и не надо.

Развели комедию, а мне её расхлёбывать.

Кому нужна эта напускная светсткая вежливость?

Отвернувшись от зеркала, мужчина бросил взгляд на среднего размера картину, на которой была изображена прекрасная молодая девушка верхом на вороном коне.

В этой работе отчётливо сквозила рука профессионала.

Развелись тут, ценители искусства...

Они ничего не понимают в этом...

А я за свои заслуги даже премии никакой не получал!

Я всё заработал собственными руками! Проливал кровь, пот и слёзы ради того, чтобы добиться признания.

А они осмеливаются что-то говорить в адрес моих картин?

Саймон прославил своё имя как талантливейший художник своего времени.

Преданные поклонники опустошали витрины с его картинами практически в одно мгновение. Оставалось только удивляться, откуда они берут такие деньги.

А картины Саймона действительно стоили больших денег. Даже он сам порой поражался выставленному в магазине ценнику.

Я пришёл к этой известности без всякой посторонней помощи... Люди смеялись над моими стремлениями, а теперь они все мечтают оказаться на моём месте!

Мужчина не спеша оглядел освещённую дорогой люстрой прихожую.

Я живу как настоящий император.

У меня под окнами прячутся журналисты и пресса, стремясь запечатлеть хоть частичку моей личной жизни.

Моё имя крутится у всех на устах.

А я всё равно не ощущаю себя счастливым...

Кому нужна эта слава, если людей интересуют только деньги, а не моё творчество?

«Можно контрактик?» «А вы не хотели бы посотрудничать с нашей компанией?» «А знаете, мы могли бы продавать ваши картины...»

Наконец, слегка умерив свой пыл, Саймон поднялся по лестнице и подошёл к большим дубовым дверям.

Они скрывали за собой просторную гостиную, уставленную книжными шкафами и обшитыми недешёвой тканью диванами. Впрочем, Саймона не привлекло ни то, ни другое.

Вместо этого он направился к меньшим по размеру дверям. Рывком раскрыв их, он оказался в спальне, которая, на самом деле, больше походила на самую настоящую картинную галерею.

Несмотря на свои внушительные размеры, заправленная алым пледом кровать была почти незаметна: всё внимание привлекали украшенные невиданным количеством картин стены.

Саймон уже даже не пытался сделать перепись своих полотен: он быстро понял, что это окажется пустой тратой времени.

Картины самых разных размеров покрывали не только стены. Они также огромными кучами лежали на полу, в углах, у порога и даже на самой кровати.

На шкафах, тумбочках и столах пристроились различного рода краски, кисточки, палитры, карандаши и ручки. Многие банки с уже засохшей краской были открыты, а кое-какие ручки лежали без колпачков: сказывалась творческая натура Саймона, который постоянно куда-то спешил.

А в центре, дожидаясь своего часа, стоял мольберт с белым холстом.

Именно это место было дорого Саймону больше всего на свете. Он даже и думать не мог, сколько картин нарисовал на этом уже потёепанном временем, но по-прежнему любимом мольберте.

Сколько часов он за ним потратил, сколько дождливых дней и бессоных ночей...

Хоть это были и достаточно приятные воспоминания, на Саймона они наводили лишь грусть и необоснованную печаль.

Саймон аккуратно погладил мольберт по боковине.

Казалось, этот предмет заменял ему отсутствующую семью. Жены у старого художника не было, как и детей.

Родители уже давно отошли в иной мир, потому Саймон был абсолютно одинок. Впрочем, он не сильно об этом задумывался.

Мужчина в очередной раз оглядел приличного размера галерею. Иногда он сам поражался своей невероятной работоспособности. Бывало, он просиживал за этим мольбертом несколько ночей подряд, даже толком и не чувствуя усталости.

Саймон прерывисто выдохнул.

Я уже слишком стар для всех этих светских посиделок.

В последнее время художник переживал некоторые перемены в своём внутреннем состоянии.

Мужчина стал замечать, что если раньше каждая нарисованная им картина, каждое созданное им творение пробуждало в нём чувство невероятного вдохновения, лёгкости и счастья...

То сейчас это не вызывало ничего, кроме оценочного внимания. Раньше он был готов целовать плоды своего труда потрескавшимися губами, а сейчас он даже редко когда снимал их со стен.

Художник понимал, что он не может вечно заниматься творчеством.

Когда-нибудь он должен прекратить свою деятельность.

И, похоже, это «когда-то» настало.

Пора заканчивать с этим.

Рано или поздно я должен завершить свою карьеру.

Как художник я уже дал людям всё, что только мог. Мне уже нечего им дарить.

На завтрашнем аукционе я продам свои последние нарисованные картины.

А затем уйду на долгожданный покой...

Саймон принял данное решение довольно быстро. Он действительно был уверен в правильности своих действий.

Он уже собирался ничком упасть на терпеливо дожидающуюся его кровать и уйти в царство Морфея, как вдруг в его седую голову пришла одна интересная мысль.

А что, я уйду просто так? Никак это не ознаменую, ничего важного после себя не оставлю?

Негоже обрывать свою связь с искусством таким образом.

Художник опустил подбородок на сложенный кулак, погрузившись в глубокие раздумья.

Его взгляд метался от галереи к мольберту и обратно. Картины никакого вдохновения уже давно не наводили, а пустой холст так тем более.

Покрутившись на одном месте, Саймон бросил взгляд на покоящиеся на тумбочках краски

Его внимание привлекла чёрная баночка.

Казалось бы, обычная чёрная краска, но было даже трудно догадаться, какие при виде неё мысли завертелись в голове Саймона.

В ту же минуту он сорвался с места, рывком собрал с тумбочек все баночки с синими и чёрными оттенками и подбежал обратно к холсту.

Кисть оказалась в банке с синей краской почти мгновенно. Так же мгновенно прежде белый холст принял на себя первый мазок.

Рука художника начала будто бы парить над мольбертом.

Совсем скоро весь холст оказался покрыт синей краской, а художник и не собирался останавливаться.

Своим зорким глазом он уличил присутствие Музы в своей комнате, а потому умело пользовался случаем, пока она его не покинула.

Но, похоже, Муза уходить и не собиралась.

Иначе как объяснить этот внезапный прилив божественного вдохновения?

Через несколько часов – когда небо уже украшали яркие белые звёзды и изогнутая стрела жёлтого полумесяца – Саймон завершил картину.

Оглядев её сверху донизу, мужчина прикрыл глаза и медленно покивал головой.

Это лучшее, что я творил в своей жизни.

На прежде безжизненном – а сейчас украшенном живой рукой художника – холсте, на чёрно-синем фоне, был изображён мальчик.

Точнее, парень. Совсем молодой парнишка с густыми синими волосами. Его прекрасное, словно выточенное из фарфора лицо занимало чуть ли не половину холста. Тело же было видно примерно по пояс.

Парнишка был облачён в белоснежный костюм, воротник которого украшали кремового оттенка перья, а его рука тянулась по направлению к наблюдателю. В данном случае – к самому Саймону.

Веки парнишки были практически полностью закрыты, лишь небольшая щёлочка открывала вид на чёрные, словно сама бездна, глаза.

Но хозяин сего творения прожигал взглядом совсем не белоснежный костюм, не небесного оттенка волосы и даже не фарфорое лицо мальчика.

Его глаза были прикованы к самой главной детали картины.

За спиной парнишки возвышались огромные чёрные крылья, невольно привлекающие стороннее внимание.

Каждое распушённое перо этих крыльев было максимально детально прорисовано. Казалось, протяни руку – и ты ощутишь на своих пальцах шершавость каждого – без исключения – пера.

Крылья были почти вдвое больше самого парнишки и скрывались за пределами холста.

Саймон благоговейно протянул руку к своему творению, словно пытаясь объединить свою ладонь с пальцами изображённого мальчика.

Картина была бесподобна.

Осталось как-то окрестить тебя, мой дорогой.

Какое же мы дадим тебе имя?

Мужчина повторно оглядел великолепной красоты чёрные крылья, перебирая в голове подходящие названия, как ему казалось, ни одно из них не было способно раскрыть всю прелесть его творения.

А прикрытые глаза парнишки, прожигающие Саймона прямолинейным взглядом, словно просили, умоляли своего создателя: «Давай же, назови меня! Дай мне имя!»

Наконец Саймон, бросив последний взгляд на пушистые крылья, схватил ещё не очищенную кисть и, обмакнув её в банку с чёрной краской, дорисовал в кремовом мехе воротника костюма несколько небольших чёрных перьев.

То же самое он повторил и с густыми волосами, в синеве которых внезапно появилось несколько чёрных прядей.

Саймон впервые в жизни проснулся тогда, когда сам захотел.

Он настолько давно не вставал без надоедливого трезвона будильника, что поначалу его отсутствие показалось бывшему художнику даже странным.

Лишь через несколько минут он осознал всю соль происходящего.

В эту же минуту мужчина почувствовал невероятное облегчение и удовольствие.

Когда ещё он сможет проснуться утром без надобности отправляться на очередные выставки и светские встречи?

Все его движения отдавали ленностью и неторопливостью. Саймон никуда не спешил и не собирался спешить.

Когда он наконец сел за стол, прошло около получаса.

А теперь я, наконец, могу заниматься тем, чем сам хочу!

Никаких незапланированных поездок, никакой внезапной надобности работы...

Блаженство, а не жизнь.

Осталось разучиться говорить с самим собой, и будет ещё лучше.

Впрочем, эта интересная «способность» только помогала Саймону.

Порой мужчине очень хотелось с кем-нибудь поговорить, но, как уже было сказано ранее, никакой семьи у него не было.

Шляться по клубам в поисках молоденькой красавицы он не собирался: не в тех годах уже.

Раньше надо было думать об этом.

Сейчас будет гораздо удобнее прожить остаток своей жизни в одиночестве.

После некоторых раздумий художник принял решение почитать книгу, которая, будучи уже несколько недель открытой на одной и той же странице, успела запылиться.

Настал тот момент, когда я могу не беспокоиться за незавершённые дела...

Теперь я всегда успею их доделать.

Встав на скрипучие ноги, мужчина направился в большой зал – место, где он оставил недочитанную книгу.

В ту же секунду раздался пронзительный звонок во входную дверь.

Казалось бы, ничего странного. Возможно, к нему пожаловали соседи, а может быть, кто-то из надоедливых фанатов.

Но глубокое нутро художника ощущало то, чего нельзя было увидеть глазами.

Мужчина поспешно спустился вниз, подошёл к дверям и быстрым движением нажал на ручку.

На улице никого не было.

Оглядевшись по сторонам, художник заметил стоящую у его ног маленькую корзинку, в которой лежала вещь, похожая на холст.

Внутренняя сторона была сокрыта от глаз Саймона.

Художник ощутил заметное облегчение.

Подарки от фанатов? Надеюсь, что нет...

Мне их на всю жизнь хватило.

Мужчина поспешил взять холст в руки.

Стоило ему развернуть холст, как он не удержался от изумлённого выдоха.

В глаза бросился знакомый прямолинейный взгляд.

Саймону хватило нескольких секунд, чтобы понять, что это за картина.

Действительно, это был «Чёрный лебедь».

Казалось, этот холст сняли с мольберта буквально несколько секунд назад: даже краска не до конца высохла.

Саймон неуверенно поморгал, после чего взглянул на картину повторно.

Сомнений не оставалось – это безусловно его «Чёрный лебедь».

Но тогда за решённым вопросом сразу возникал новый, требующий ответа.

И как же ты сюда попал, дружок?

В прямолинейном взгляде парнишки Саймон не смог прочитать какого-либо ответа. Пришлось предполагать самому.

Если я не ошибаюсь, ты достался одной из присутствующих на аукционе леди.

Неужели она разочаровалась в тебе, когда увидела холст вблизи?

Разумеется, «Лебедь» ничего не мог ему ответить, но художнику этого и не надо было.

Значит, она решила вернуть тебя мне.

Но почему она не отдала тебя мне лично?..

Мужчина задумчиво почесал затылок, выдвигая всё новые и новые предположения.

Лёгкое беспокойство охватило Саймона, но он быстро отбросил лишние сомнения в сторону.

Быть может, ей случайно пришлось куда-то уехать?

А тебя она взять с собой не смогла...

Саймон смотрел прямо в чёрные щёлочки глаз парнишки.

Я твой создатель, почему ты не пытаешься помочь мне разобраться в этом?

Его вопрос остался без ответа. Но в этом не было ничего странного.

Если бы картина внезапно что-то ему ответила, это было бы гораздо страннее.

В итоге мужчина глубоко выдохнул и, взяв картину на руки, понёс её в картинную галерею.

Мне не стоит переживать.

Я просто позвоню той женщине и всё у неё выясню.

Проще пареного натюрморта.

Но и тут его ожидал сюрприз.

Телефон получившей на аукционе картину женщины (им надо было кое-что уладить в плане оплаты, потому Саймон попросил её номер телефона) попросту не существовал.

По крайней мере, так заявлял автоответчик.

Автоответчик

Извините, номера не существует.

Все четыре упёртые попытки были ознаменованы этими слово в слово повторяющимися фразами.

Эта клюшка меня обманула?!

Но... какой в этом смысл?

Она ведь даже возврата денег не потребовала.

Она просто вернула мне картину...

Мужчина – уже более обеспокоенный, чем раньше – принялся задумчиво наворачивать круги по комнате.

Каждый его шаг сопровождался взглядом пары глаз «Чёрного лебедя», но Саймон уже и не обращал на него внимания.

Наконец он остановился и пришёл к выводу.

Я просто перепродам картину.

Мало ли по каким причинам эта женщина решила вернуть мне её.

Мне не стоит ломать над этим голову.

Согласно щёлкнув пальцами самому себе, Саймон победно вышел из галереи, стремясь поскорее выставить картину на продажу в интернете.

Но будь художник чуть более осмотрительным, при выходе из комнаты он бы наверняка заметил некоторые изменения в «Чёрном лебеде».

Прежде аккуратно прорисованные чёрные перья в волосах парнишки сейчас были распушены и казались потрёпанными.

Правда, при поверхностном осмотре разницы с первым – правдивым – вариантом картины совершенно не было заметно.

Тем не менее, хозяин данной работы обязан был заметить различия. Иначе какой же он художник?

Но дверь за ним уже закрылась.

Картину купили очень быстро.

Спустя менее двух часов после её появления в интернете Саймону уже начали писать первые клиенты.

Разумеется, многие из них не были до конца уверены в оригинальности картины, но художник быстро рассеял все сомнения, и вскоре «Лебедь» снова был продан.

В середине дня клиент – двадцатипятилетний парень с блондинистыми волосами – нанёс Саймону визит.

Без вопросов, как и ожидал художник, не обошлось.

Парень

Разве вы не продали картину на аукционе, мистер Саймон?

Насколько я знаю, вы навсегда решили покончить со своей карьерой.

Так что смысла в том, чтобы рисовать копию, я не вижу.

Мужчина понял, что отпираться нет никакого смысла.

Вы правы, я продал «Чёрного лебедя» одной немолодой леди на аукционе.

Но по непонятным причинам она решила вернуть мне картину.

Она даже не объяснила почему?

Вы не пытались ей звонить?

Мысли Саймона

Пытался. Ещё как пытался.

Женщина

Вам не нужна и половина цены?

Мистер Саймон, чисто из уважения я бы хотела отдать за неё достойные деньги...

Мне абсолютно всё равно, сколько вы за неё отдадите!

Если хотите – берите задаром!

Только умоляю, заберите её!

Перепуганный тон художника встревожил женщину, а потому она поспешила согласиться с ним.

Через несколько часов она забрала «Лебедя».

Вы уверены в своём решении?

Многие люди за неё почки были готовы продать...

Пожалуйста, не задавайте вопросов!

Просто заберите его, и всё.

Чёрный лебедь

Комментарии (10)