Зовут меня Георгий Олегович, для домашних и друзей — Егор.

Мне год и два месяца. К своему возрасту я обзавелся двумя молочными зубами и богатым словарным запасом из двух слов «папа» и «дай». Последний факт серьезно напрягает маму, так как слово «мама» я не говорю. Папу это веселит.

Надо сказать, что родители мне попались веселые — врачи экстренной хирургии скучными быть не могут. Папа — Олег Михайлович — знаток тысячи анекдотов, хирург от бога, а также ценитель красивых девушек всех возрастов. Это и определило его участь — папа водит меня в детскую поликлинику, где, по словам мамы, просто серпентарий из злобных теток. Маме не нравится мой врач педиатр — молоденькая неопытная девушка, а также не нравится стоять в очереди среди кучи других мамаш и слушать мои заунывные вопли, а папа чувствует себя как рыба в воде. Его тетеньки с детьми в грудничковый день даже без очереди пропускали, как единственного папу, пришедшего с ребенком.

Мама моя — Марина Владимировна- женщина строгая, но справедливая, излишней сентиментальностью не страдает, не теряет надежды переплюнуть папу в ремесле врачевания, что у нее периодически неплохо получается. На этой почве регулярного социалистического соревнования дома, вместо того, чтобы заняться ребенком, родители обсуждают производственные вопросы.

Обсуждение начинается с мирной беседы и перетекает в масштабную склоку за полчаса. Папа бегает по комнате с кучей бумажек с анализами и снимками, отчаянно жестикулирует и рассказывает маме как надо сделать. Мама не сдается и душит папу фактами из медицинской статистики, которые показывают, что так делать ни в коем случае нельзя, иначе больной спасибо не скажет, а может онемеет и вообще уже ничего не скажет.

Трудятся мои родители в НИИ им. Склифосовского, то есть круглосуточно и практически без выходных, в связи с чем, я являюсь «заброшенным ребенком» — это няня моя так говорит. Нянины подруги, к которым мы ходим в гости по секрету от родителей, вообще удивляются, как при таком графике родители умудрились мной обзавестись.

Родители тоже периодически удивляются, когда узнают, что я уже три месяца как могу самостоятельно ходить (было обнаружено папой, таскающим во время прогулок меня на руках). И есть обычную манную кашу я тоже могу (обнаружено мамой во время кулинарного порыва, когда салат из креветок не удался, а завтрак семье требовался), а не жижу для трехмесячных грудничков.

Живем мы в двухкомнатной квартире, что также добавляет веселья, так как в коробке с моими игрушками часто обнаруживаются папины носки и мамины бигуди — убираться родителям некогда, в маминых документах обнаруживаются мои рисунки, а в папином рюкзаке куски пластилина. Но меня за это совсем не ругают — не успевают.

Несколько раз я побывал на родительской работе — очень интересное место. Получилось это совершенно случайно — няня моя заболела, а девать меня было некуда, бабушек и дедушек у меня нет. Пока родители выясняли, кому брать отгул, и выполнять родительские обязанности, позвонила Ирина Алексеевна — это тетенька мамин заместитель, и велела срочно ехать на работу, так как случилось очередное ЧП в метро, и везут много пострадавших. Родители гавкаться быстренько закончили, папа схватил меня, мама схватила две банки детского пюре и три подгузника и мы резво побежали к машине пешком с седьмого этажа — лифт как водится не работал.

Встречен на работе я был с восторгом, наверное, на мне репетировали встречу какого-нибудь важного дяденьки из Минздрава. Перед приходом таких дяденек мама была особенно завалена разного рода бумажками, а папа имел грустный вид, так как время, отведенное на него, уделялось бумажкам.

Я маме как-то хотел помочь, и часть бумажек украсил рисунками. Поскольку мелкая моторика моя еще не сильно развита, рисунки получились так себе — каляки-маляки. Что было, что было… Мама билась в истерике и с придыханием вопила: «Посмотри, что наделал твой сын!». Когда я косячил, мама забывала, что я и ее сын тоже, и вполне вероятно, что это ее гены побудили меня совершать столь чудовищные шалости.

Папа меланхолично рассматривал мои рисунки, вслух прикидывая, на какой аукцион их лучше выставить и по какой цене. Мама папиного энтузиазма не разделяла и судорожно искала ластик — стирать мои художества, ластика само собой в доме не было. По слухам, дяденьке из Министерства рисунки мои понравились — дяденька также был счастливым обладателем маленького ребенка с большими творческими задатками.

Так вот, коллеги родителей очень мне обрадовались — каждый норовил меня подержать, потрепать и сравнить мою похожесть с мамой и папой. Похожесть вышла сомнительная, так как выяснилось, что на папу я похож только лысиной, а на маму не похож вообще. Впрочем, родителей моих этот факт нисколько не расстроил — меня вручили тете Нине вместе с подгузником и банкой пюре и велели периодически присматривать. У тети Нины была дочь, чуть старше меня, поэтому тетя Нина толк в детях знала. Я был усажен рядом с тетей Ниной на стул в регистратуре и снабжен соской-пустышкой и мягкой игрушкой.

Родители мои уже метались по приемному покою, осматривали поступающих пациентов и совершенно меня не замечали, тете Нине тоже было некогда, поэтому я сполз со стула и пошел осматривать помещение. Ну, то есть частично пошел, большей частью я еще ползал. Помещение оказалось огромным, и я кажется почти заблудился, но вдруг, около одних дверей, услышал папин голос, а потом и мамин тоже. Говорили они на каком-то непонятном языке, на иностранном, наверное: мама про гематому и необходимость анастомоза, а папа про перелом и брыжейку чего-то. Потом раздался дружный смех — это папа рассказал байку про то, как один хирург долго пытался уложить сальник, чтобы зашить рану, а сало пациента все никак не укладывалось, тогда этот хирург отрезал часть и бросил в лоток медсестре со словами: «На ужин картошечки пожаришь», ну и медсестра в обморок бахнулась. А вот в Склифе медсестры особой впечатлительностью не отличались и в обмороки от такой ерунды не падали. Ждать маму с папой мне надоело, я сел на попу на пол и закричал, но на меня никто не обратил внимания. Я оглянулся по сторонам и закричал громче, это я умею. В операционной за дверью повисла мертвая тишина.

— Деревья что ли пилят» — неуверенно спросил дяденька Куликов — старый папин друг.

— Не, это наследник наш кажется» — хмыкнул папа.

— Не говори ерунды, он у Нины» — одернула мама, — к тому же на бензопилу он совсем не похож.

Я понял, что речь обо мне и заорал с утроенной силой — мне пора было есть, и штаны были мокрые, определенно надо было задуматься о смене родителей. За дверью что-то металлическое треснулось об пол.

— Татьяна, не роняй инструменты, они нам еще пригодятся, — сказал папа

— Вот теперь понятно, что наш, — удовлетворенно сказала мама, продолжая копаться в чьем-то черепе.

Поскольку родители мои оторваться от работы никак не могли, развлекать меня отправили Константина — папиного аспиранта и очень перспективного врача, по маминому мнению. На операции он уже был не очень нужен, а завывания мои слушать никто не хотел, поэтому его делегировали с поручением отвести меня в мамин кабинет, накормить, рассказать сказку и уложить спать. Константин мне понравился — очень веселый дядечка — мы поиграли с ним в лошадку. Потом он подбрасывал меня вверх и ловил (папа тоже так делал, когда мама не видела — мама таких игр не признавала), потом я угостил его детским яблочным пюре (я такое не люблю, а другое мама в спешке не прихватила). Потом Константин устал и уснул, я надел ему на голову чистый подгузник, чтобы у него не замерзли уши (няня всегда говорит, что нужно надевать что-нибудь на голову — ведь уши это самое главное в человеке, без ушей он не сможет слушать, о чем говорят соседи за стенкой). Сам я тоже устал и уснул под маминым столом. Пробуждение оказалось суровым. На спящего Константина в остатках пюре и подгузнике на голове пришло полюбоваться все отделение, про меня вспомнили не сразу. Вспомнив, озаботились вопросом, куда делся ребенок. Я решил не дожидаться, пока родители наиграются в прятки, и выполз из-под стола. Под раздачу как всегда попала тетя Нина — Ирина Алексеевна скучным голосом отчитывала ее, что детям не место в больнице. Тот факт, что у тети Нины девочка ее ни капли не смущал, а для меня, на будущее, в мамином кабинете поставили складной манеж и запас баночек с пюре.

Часть 1 Как Георгий Олегович на работу ходил

drandulet

Жизнь семьи Брагиных глазами их ребенка

Склифосовский

Егор , Брагин/Нарочинская

Олег Михайлович Брагин

Марина Владимировна Нарочинская

Дневник Егор Олеговича

Всем известно, что детей необходимо вывозить на море. Моим родителям — врачам это тоже отлично известно. Поэтому в середине лета ими был взят отпуск на две недели, куплены билеты на самолет, приобретены панамки и надувной матрас. Отдыхать решено было в Крыму, дешево и от дома недалеко.

Мои планы насладиться в полной мере общением с родителями были коварно разрушены тетей Эммой. Тетя Эмма — это тетя, с которой папа дружил до тети Лены, а после тети Лены папа продолжил дружить с мамой. Так вот, тетя Эмма решила испортить мне все планы, и привезла какую-то трехлетнюю отвратительную девчонку-воображалу. Девчонка, к моему ужасу, оказалась моей сестрой, которая тоже с нами поедет, потому что давно не видела папу и вообще забывает русский язык. Лучше бы мы с папой ехали вдвоем. Тетя Эмма так и сказала, что папе она бы ребенка ни за что не доверила, но так как он едет с мамой, то Тамару (это вновь приобретенная сестра моя) она с удовольствием отпустит.

Тамарка мне не понравилась абсолютно, зато абсолютно понравилась моей маме. Мама по полтора часа заплетала ей косички, вечером рисовала с ней принцесс и играла в куклы. Папа сказал, что это все оттого, что мама тоже девочка. А папа играл с ней, как со мной, то есть таскал по квартире, подбрасывал и делал «козу», но ей это совсем не нравилось, она плакала и капризничала, после чего было принято решение ответственность за детей (то есть за нас) равномерно распределить по взрослым согласно гендерному признаку.

В аэропорт родители приехали прямо с работы (что поделаешь, трудоголики), а нас и чемоданы привезла няня на такси. Таксист долго бубнил пристраивая детские кресла на заднее сидение, на запихивании чемоданов в багажник он уже не бубнил, а откровенно ругался, на бестолковых людей которые набирают столько вещей. Вещей и вправду оказалось много, а все оттого, что я не хотел ехать без трех моих машин, большого мягкого медвежонка и набора юного электрика. Тамара тоже оказалась девицей строптивой, а поскольку ее мама из игрушек в дорогу ей выдала только одну маленькую куклу, она решила дополнить свой багаж моими машинками. На этой почве у нас разгорелся скандал, закончившийся легкой потасовкой. Тамара молча запихивала мои машинки к себе в рюкзачок, я орал «Дай» и пинал ее ногой.

На шум прибежал папа, разнял нас, расставил по углам в шахматном порядке и пошел обратно собирать чемодан. С детьми в отпуск папа никогда не ездил, поэтому чтобы достойно пережить дебют, он долго и вдумчиво отбирал лекарства из домашней аптечки. Аптечка у нас дома большая, целая аптека, врачи же все-таки живут. За размышлениями пихать ли в чемодан фонендоскоп, его и застала мама. Мама в отпуск с детьми тоже никогда не ездила, поэтому к уложенным папой лекарствам запихнула еще три банки перекиси водорода, пять бутылок йода и упаковку активированного угля. В итоге половину чемодана заняли лекарства, вторую половину наши с Тамарой игрушки, надувной матрас, самокат, складная коляска, плед, подушка, одежда на все случаи жизни — от арктического холода до тропической жары и книжки. Родителям пришлось отправиться на отдых налегке — с плавками, купальником и хорошим настроением — все чемоданы все равно уже были заняты нашими вещами, а их изъятие грозило родителям нашими слезами и соплями. Справедливо рассудив, что нервы дороже, родители покорно согласились тащить все, что мы набрали в дорогу.

В аэропорту мне совсем даже не понравилось — я испугался, что потеряюсь. Народу много, все шумят, волокут чемоданы и мечутся в разные стороны. Няня сдала нас с рук на руки папе и с воплем: «Ура, свобода!» уехала домой. Мама задерживалась на работе и в аэропорт все никак не ехала, папа нервничал, вертел в руках телефон, пересаживал нас с чемодана на чемодан и усиленно строил глазки стоявшей неподалеку девушке. В тот момент, когда девушка тоже начала интенсивно семафорить папе глазами, незаметно подкралась мама, и со словами: «Опять двадцать пять» — треснула папу по плечу. Папа с улыбкой чеширского кота, оторвался от созерцания девушки, состроил недоуменную гримасу и вслух сообщил, что начальство наконец-то прибыло, и жизнь налаживается, за что огреб от мамы еще один пинок. Тамарка не выдержала и решила спасти ситуацию запросившись в туалет. Взгляды родителей заметались по помещению в поисках заветных букв. Букв нигде не было. Тамарка ныла, что терпеть никак не может.

— Давай ее в кадку с пальмой посадим, вон там в углу, чахлая какая-то стоит, удобрения требует — выдвинул рационализаторское предложение папа

— Обалдел что ли, — не согласилась мама, — стой здесь, я вниз спущусь, там должен быть туалет. Мама увела Тамарку. Папа, чемоданы и я остались на месте. Времени до отлета самолета по-прежнему было много. Когда объявили регистрацию на рейс, мы с Тамарой уже спали. Маму, увешанную чемоданами, папу спящими детьми и погрузку в самолет я не запомнил. Проснулся я только на взлете — уши противно заложило, голова закружилась, я уткнулся в папино плечо, чтобы было не страшно. Пугливым оказался не я один, так как с одного бока в папу уткнулась мама, а с другого Тамара. Но взлетели мы нормально и даже весело — тетечки, сидящие сзади нас, вопили во все горло, то ли от восторга, то ли от страха.

— Девушка, вы сегодня такая красивая, — обратился папа к стюардессе (мама выразительно закатила глаза), — принесите, пожалуйста, две чашки кофе и сок вот этим вот оболтусам — папа кивнул на меня и сестру — после взлета мы расположились на одном кресле у иллюминатора и по очереди туда заглядывали, ревниво отпихивая друг друга от маленького окошка. Правда это быстро нам надоело, потому что все равно в окно это ничего не видно. От безделья мы стали соревноваться — кто сильнее пнет впереди стоящее кресло. Я до кресла дотягивался с трудом, а вот у Тамары стучать получалось хорошо, равномерно и громко. Это даже впереди сидящая тетенька оценила — нервно просунувшись между креслами и узрев там папу строгим голосом сказала: — Мужчина, уймите, наконец, детей!

— Где детей, каких детей? — Очаровательно улыбаясь, завертелся папа, прикидываясь идиотом.

— А, Вы вот про этих что ли? — «дошло» наконец до папы, — Так вон их мать-ехидна дрыхнет, к ней и обращайтесь, а я с ними не справляюсь, меня они не слушаются, — с деланным сожалением в голосе открестился от нас папа.

— А моя «матьехидна» в Америке, — не упустила случая похвастаться Тамара.

— Ну и семейка, — возмутилась на весь салон тетенька, — родители хамы и дети такие же.

— Что случилось? — встрепенулась дремавшая до этого мама

— Да ничего, — миролюбиво ответил папа, забирая Тамару на руки.

В этот момент стюардесса по громкой связи спросила, есть ли в салоне врачи. Мама вопросительно посмотрела на папу, папа вальяжно растянулся в кресле и, потягиваясь, сообщил:

— Мы не врачи, мы в отпуске!

— Мне сходить? — мама одарила папу насмешливым взглядом.

— Да иду я, иду. Девушка, где у Вас больной, кому там врач нужен был? — обратился папа к бледной стюардессе, бежавшей по проходу с оранжевым чемоданчиком.

— Ой, вы врач, как хорошо, а то сто человек летит, и ни одного врача не оказалось. Женщине плохо стало, в обморок упала, дышит странно как-то.

— Ну, пойдемте, посмотрим, — папа бодренько вскочил с кресла, чуть не уронив Тамарку на пол, подмигнул маме, всунул ей мою сестру и пошел за стюардессой. Мама вытянула шею в проход, мы с Тамаркой испуганно притихли. Кресло с женщиной, которой стало плохо, было не так далеко от нас, поэтому мама папу видела. Папа выгнал двух пассажиров, уложил женщину на все три сиденья, посчитал пульс, оттянул веко, посмотрел зрачки, оглянулся на стюардессу, спросил

— Да, вроде бы, — неуверенно ответила стюардесса.

— Тонометр есть? — спросил папа

-Нет, — ответила стюардесса

— У меня есть, — откликнулся пассажир с соседнего ряда и протянул прибор

— Плохо все, давление низкое очень — папа оглянулся в сторону мамы и махнул рукой, чтобы она подошла. Мама соскочила с кресла и обратилась к впереди сидящим тетенькам

— За детьми присмотрите, пожалуйста

— Господи, сами за своими детьми смотреть не могут, совсем уже обалдели! — возмутилась пергидрольная тетенька, которую Тамарка пинала в спинку кресла.

— Сядьте сюда быстро и не отходите, — мама включила командный голос, выработанный на работе в операционной, и указала на кресло, на котором только что сидела сама, отгораживая нас от прохода, а сама поднялась и пошла к папе. Тетенька нехотя поднялась и с недовольной гримасой на лице пересела к нам. Не сговариваясь, мы с сестрой завыли на весь салон — нас еще ни разу не оставляли на попечение чужим злым теткам.

Родители в это время на повышенных тонах вели светскую беседу

— Похоже на кардиогенный шок, — хмуро утверждал папа, — давление 70, бледность, повышенная влажность, и вообще тетка в сопоре уже.

— Может быть обычная вазовагальная реакция, — усомнилась мама

— Что ж она до сих пор в обычном обмороке-то валяется да с нитевидным пульсом, — вызывающе спросил папа

— Ладно, давай допамин и фуросемид, внутривенно, согласен? — (мама, кажется, забыла, что находится не в больнице, где всего навалом, а в самолете, где могут предложить только но-шпу и леденец от тошноты), вопросительно заглянула мама папе в глаза и перевела взгляд на лежавшую на полу женщину — Слушай, умирает, кажется, делай массаж сердца, и давление срочно чем-то поднимать надо. Папа быстро вытянул тетеньку в проход на пол, мама рявкнула на стюардессу, чтобы искала в аптечке допамин и капельницу, папа, не теряя времени, стал интенсивно двумя руками тыркать тетеньку в грудь. Я очень удивился, что мама стоит и спокойно смотрит, обычно маме не нравилось, когда папа лез к чужим незнакомым тетенькам да еще в такие интимные места, да еще и при всех.

— Давай еще раз давление проверю, — сказала мама, приседая в проход около женщины с другой стороны, проход был узкий, и толкаться вокруг неподвижно лежащего тела вдвоем родителям было неудобно. Мы с Тамаркой продолжали плакать, тетенька, усаженная нас охранять, с жалостью посматривала на нас и с ужасом в проход.

— Бесполезно, наверное, — сказала мама, взглянув на тонометр, — давление 50 на 30, мы его здесь все равно не поднимем. Папа молча продолжал тыркать тетеньку в грудь.

— Вы допамин с капельницей нашли? Долго лететь-то еще? — грубовато спросила мама, повернувшись к стюардессе

— Допамин у нас в аптечке не предусмотрен, — испуганно ответила стюардесса (когда мама разговаривала таким строгим голосом, все пугались и начинали мямлить и заикаться), — нитроглицерин есть… А лететь час еще где-то…

— Ну и что делать-то будем? — мама повернулась к папе

— Добьемте тетку, дадим нитроглицерин, он как раз давление понижает, — ответил папа.

— Очень смешно, — закатила глаза мама, — повернулась к стюардессе и прежним строгим голосом сообщила — Бегом к пилоту, самолет сажать нужно, а то умрет пассажир у Вас. Бледная до синевы стюардесса бросилась сначала в одну сторону, потом, вспомнив, где кабина пилота в другую. Пассажиры, находившиеся в непосредственной близости от разворачивающегося действия реагировали по — разному: седой мужчина делал вид, что не обращает никакого внимания и читает журнал, хотя периодически украдкой посматривал на валяющееся бесчувственное тело в проходе, рыжую девушку лет семнадцати рвало в аналогичный журнал, она, наверное, никогда не видела, чтобы человеку было плохо, мама девушки беззвучно плакала, прикрывая рот рукой. На соседнем ряду находилась старушка, старушка была древняя, наверняка много повидала на своем веку, со смертью и болезнями уже сталкивалась, поэтому она не плакала, а причитала:

— Как же, что же это такое, женщина-то совсем не старая, в отпуск видимо летела, а тут такое… Вот несчастье-то… Но вы уж постарайтесь, голубчики, помогите… Что же это делается-то… Вот государство-то народ довело, мрут как мухи…

— Мрут как мухи, не долетая до земли, — блеснул остроумием папа, — Вы бы помолчали, бабушка…

— Вот какое нынче циничное поколение пошло, — тут же вызверилась бабушка, — вот в наше время за такое неуважение к старшим бы голову оторвали и по ушам надавали.

— Займите чем-нибудь ваших пассажиров, сказала мама, бросив взгляд на вторую стюардессу, толкавшуюся без дела рядом — мешают. Папа бросил благодарный взгляд на маму.

— Что там с посадкой, узнали? — спросила мама

— Невозможно, покачала головой подошедшая первая стюардесса, — В чистом поле самолет не посадишь, военный аэродром нам отказал, а до ближайшего гражданского лететь на десять минут меньше, чем до пункта назначения, причем в другую сторону, а штраф потом с авиакомпании сдерут ого-го, да и эшелоном этим мы никогда не летали… Так что летим в аэропорт назначения…

— А вот в наше время, — вклинилась причитающая старушка, — жизнь человека была прежде всего, а вы все о деньгах думаете, штрафы с них сдерут, видите ли

— Да замолчите вы уже, — не выдержала стюардесса. Старушка обиженно опрокинулась в свое кресло и стала бубнить про невоспитанную наглую молодежь. Представители этой самой молодежи, то есть мы с Тамаркой переместились на руки к злой тетке, точнее это она сама нас взяла на руки и укачивала, как младенцев, потому что мы уже покраснели от плача и крика и начали икать. Может она не такая уж и злая, эта тетка? Мы с двух сторон уткнулись в нее и почти засыпали от переживаний.

— Завел, — утер папа пот со лба, — Ну-ка, краса моя, — обратился он к стюардессе, — бегом по салону, спрашиваешь, есть ли у пассажиров Кордиамин, Тонокард, Эфедрин, что-нибудь повышающее давление, — давай, бегом-бегом, не спим!

— Ну, принесут тебе сейчас таблетки, состояние-то критическое, внутривенно капать надо, что-нибудь сильное и как можно скорее, умрет видимо — беспристрастно сказала мама

— Да, — задумчиво сказал папа, в очередной раз измеряя давление, — это в операционной с анализами и инструментами мы с тобой боги, — а здесь… хотя… — оживился папа. Договорить ему не дала стюардесса, вывалившая несколько коробок и пластинок с таблетками перед папой на пол.

— Вот, все, что удалось найти, — сказала она запыхавшись

— Ну и что, ты элеутероккок ей, что ли вливать будешь, она у нас в сопоре полчаса уже, — насмешливо спросила мама, но папа не ответил, а обратился к стюардессе

— Скажи, радость моя, а в багажное отделение можно из салона попасть?

— Можно, — неуверенно ответила стюардесса, — у нас прошлым рейсом мужик собаку вез, так и просидел с ней два часа в багажном отделении…

— Собака нам ни к чему, а вот в чемодане у меня есть Добутамин, не Допамин, конечно, но сгодится, оживился папа, и капельница у меня есть, соберем как-нибудь

— Предусмотрительный какой, — съехидничала мама

— А то, — не растерялся папа — Веди, Сусанин, — обратился он к стюардессе.

Мама переместилась на папино место, покопалась в коробочках с лекарствами, выудила какую-то желто-беленькую, достала таблетки и положила тетеньке в рот, затем оттянула веки, заглянула в глаза, вздохнула, посчитала пульс, померила давление, опять тяжело вздохнула. Мы с Тамаркой испуганно выглядывали из-за тетенькиной груди, в которую уткнулись, как в подушку (папа бы точно оценил размер сокровища), в проход и сразу прятались обратно. Было страшно, что тетеньке совсем поплохеет и мама с папой ничем не смогут ей помочь. Иногда, правда, редко, когда с мамой или папой такое случалось в Склифе, они приходили домой злые, нервные, ссорились из-за какого-нибудь пустяка, а потом, мама наливала в два стакана — папе и себе, какой-то водички с противным запахом из бутылки, стоявшей высоко на полке в шкафу (няня ее тоже иногда пила, но так, чтобы я не видел, а я играл в шпиона и все видел). Водичка опрокидывалась родителями синхронно и мама говорила, что судьба значит такая, что сделали все, что смогли. Папа тяжело вздыхал, обнимал маму, зарывался в ее волосы и говорил, что если бы сделали чуть больше, то возможно получилось бы…

— Не надо, не начинай, — отвечала ему мама, обнимая в ответ, — пойдем лучше спать, завтра вставать рано.

Ну, пойдем, — умиротворенно отвечал папа

Вот значит, страшно было, что в этот раз так выйдет, мама с папой огорчатся и отпуск мы проведем во всеобъемлющей печали.

Между тем вернулся папа, соорудил капельницу, вручил бутылку с раствором маме и велел держать. Сам присел около тетеньки, в очередной раз померил давление, удовлетворенно сказал «Угу», просчитал пульс, поднялся и плюхнулся в освободившиеся, в связи с тетенькиной немощью, три пустых кресла. Мама изваянием продолжала нависать над тетенькой, одной рукой держась за кресло, в другой поднимая над собой раствор с лекарствами как колхозница серп на небезызвестной скульптуре Мухиной.

— Вот повезло тебе все-таки со мной, — радостно и гордо оповестил маму папа, любуясь ее внешним видом. Полюбоваться было чем: мама была взъерошена, потому что по тревоге ее подняли, когда она размазывалась по креслу в попытке уснуть; с синяками под глазами, потому что в самолет сразу после работы; в обляпанной шоколадом и апельсиновым соком строгой рубашке, потому что у нее есть Я, ну и Тамарка тоже, правда обляпывать у меня получается лучше.

— С чего бы это, — удивилась мама, продолжая стоять и держать банку с лекарствами

— И чтобы ты без меня делала, — столь же радостно продолжал папа

— Может сам держать будешь, гений — возмутилась мама

— Давайте я подержу, — встрепенулась стюардесса, — мы к посадке уже готовимся, через десять минут на земле будем.

— Скорую-то вызвали к самолету, — поинтересовался папа, — с таким сердцем летать, это конечно вообще надо быть…. Женщина, лежащая в проходе, утратила синюшную окраску, дышала ровно, и даже шевелилась.

— Вызвали, теперь бы еще посадку нормально пережить…

— Кстати, да, — сказал папа, — давай я буду держать — забрал капельницу из маминых рук, — а Вы, Марина Владимировна, между прочим, не только врач, но еще и мать, — пафосно продолжал папа, — вот на кого вы детей бросили, а Марина Владимировна? — продолжал папа подталкивая маму к нашим местам

— Самолет же цел, значит, они его не разнесли на куски, значит все в порядке, — выстроила логическую цепочку мама, — но если сам справишься, то я и правда пойду.

-Устала? , — сменил шутливый тон на заботливый папа

— Нет, — просто ответила мама

— Врешь, — «догадался» папа

— Вру, — «созналась» мама и двинулась по проходу в нашу сторону.

— Спасибо Вам большое, — обратилась она к тетеньке, в которую мы продолжали утыкаться

— Да не за что, — расплылась в улыбке тетенька, — хорошие у Вас детишки, и муж хороший

— Да, — не стала отрицать очевидных вещей мама, пристегивая сонную Тамарку в кресле. Я пристегиваться категорически не захотел и, пользуясь старым проверенным способом, стал громко кричать на весь самолет.

— Шумные только очень, — не удержалась от «комплимента» тетенька пробираясь на свое место.

— Это лечится, — вымученно улыбнулась мама и добавила, — временем. Тетенька промолчала в ответ.

Самолет подскакивал от соприкосновения с землей, по полосе к нему бежали люди с носилками, пассажиры вопреки предупреждению щелкали ремнями безопасности, облегченно вздыхая — «Долетели!».

После полной остановки в самолет втащили носилки, быстро забрали тетеньку и аккуратно понесли к выходу, придерживая капельницу. К выходу потянулись и остальные пассажиры, только мы остались в салоне.

Папа беседовал с врачом, зашедшим на борт, мама отковыривала куски жевательного мармелада, которые Томка прилепила к сиденью, предварительно пожевав, я, пока мама не видит, тянул в рот ремень безопасности. Из кабины вышел какой-то усатый дяденька в форме и спросил:

— Это Вы врачи, которые помощь оказывали? Спасибо Вам большое!

— Да не за что, — пожал протянутую ему руку папа.

— Ну что, с отпуском нас! Долетели таки! — весело сказал папа

— С работы как не уходили, — отозвалась мама, — подъем ребята, прилетели, — обратилась она к нам, но совершенно напрасно — разморенные переживаниями мы с Томкой крепко спали, привалившись друг к другу. А впереди у нас было две недели отдыха!

Часть 2 Как Георгий Олегович в самолете в отпуск летел

Номер наш в гостинице очень мне понравился. Заселились мы только к полудню, хотя прилетели еще утром. Мама с папой наперегонки двинулись к ванной, но в неравном бою победить удалось маме — бегала она быстрее. Папа ушел курить на балкон, меня запихнули в детскую кровать, которую специально приволокли в номер, Тамара на правах старшего ребенка выгуливалась в свободном доступе.       Пока никто из взрослых не видел, она забралась на большую кровать и бодро скакала по ней прямо в сандалиях, попутно ковыряясь в мамином телефоне, оставленном все на той же кровати. Кровать оказалась старой и издавала заунывный скрип, что приводило мою сестру в неописуемый восторг и заставляло прыгать интенсивнее. Прыжки эти до хорошего не довели — в поисках мультиков в телефоне, Тамара ткнула куда-то не туда и из трубки понеслись длинные прерывистые гудки, а затем противный голос Ирины Алексеевны.

— Марина Владимировна, Марина Владимировна, — надрывалась трубка голосом маминого заместителя минут пять, — в ответ Ирине Алексеевне раздавался только жизнеутверждающий скрип.

— Ничего не понимаю, цирк какой-то, — сообщили на том конце провода и отключились.

Я тоже времени не терял — грыз пульт от телевизора. Дома такие номера совсем не прокатывали, грызть мне разрешалось только специальную штуку, которой десна чешут, а объяснить, что пульт гораздо вкуснее и интереснее я никак не мог. Зато штука эта страшно понравилась моему папе — в минуту крайней задумчивости, при изучении какой-то бумажки с анализами, он чуть целиком ее не слопал.

— Что ты делаешь, тебя что, не кормят? — возмутилась мама и отобрала эту чесалку.

— А что, разве кормят? — искренне удивился папа, и вечер перестал быть томным, так как разгорелся гастрономический спор.

Но если эта штуковина для десен была ужасом моей жизни, то для родителей ужасом оказалась соска-пустышка. Дело в том, что я никак не мог от нее отучиться, а все знакомые и тетенька педиатр из детской поликлиники наперебой твердили, что такой взрослый мальчик может и без нее обойтись.

-Давай ее выбросим, — шепотом, чтобы я не услышал, предлагал папа

-Я не смогу слушать его вопли, — отвечала мама, — давай спрячем.

Но как только я начинал возмущаться, и громко кричать, соска чудесным образом появлялась, хотя до этого мне рассказывали печальную историю о том, что ее унесла птичка своим птенцам. Странные эти взрослые — нафига птенцам соска, если у них клюв в пять раз меньше. Еще более странной выглядела история о том, что соску пришлось подарить няне на день рождения. Вот уж няне-то она точно была совершенно ни к чему, няня была настолько болтлива, что рот не закрывала даже когда ела, поэтому соска в нем не удержалась бы и минуты.

— Чего дети-то без присмотра, — выглянула на балкон мама, — ты их покормил чем-нибудь?

— А они не просили, — беззаботно отчитался папа

— Ясно все с тобой, — тяжело вздохнула мама, — пойдемте на обед.

На обед надо было спускаться на лифте на первый этаж. Мы быстренько собрались, вывалились из номера и подошли к лифту. Папа нажал кнопку, и тут Тамарка завыла сиреной.

— Что случилось, — испугалась мама, — у тебя живот болит? Больной живот всегда казался маме основной причиной детских криков, хотя вот няня знала пятнадцать разновидностей моего крика и плача и точную их причину, в зависимости от тембра, продолжительности и громкости.

— Ты в туалет, может, хочешь, — допытывалась мама.

— Зуб болит? — предположил папа.

— Игрушку забыла? — догадалась мама.

— Нет, — сквозь слезы поведала сестра, — я на кнопку хочу нажать, я на вашем лифте не поеду, когда сама нажму, тогда на своем и поеду.

— Фу, — выдохнули родители. Мы дождались приехавший лифт, пропустили его, и тут как назло образовался ничего не подозревающий дядечка, который ткнул в кнопку.

— А-а-а-а, — завопила сестра с новой силой.

— Дождемся следующего, — успокоил папа. Дядечка благополучно погрузился в лифт и отбыл к обеду, но сзади нас уже маячила парочка тетенек необъятных размеров.

— Нет!!! — дружно заорали родители, когда одна из них потянулась к кнопке.

Тетеньки шарахнулись от лифта, Тома наконец-то нажала на кнопку и мы спустились вниз. Нас посадили за стол рядом с девочкой лет двенадцати и ее мамой. Девочка была очень худенькая и за все время обеда ничего не съела. Мама уговаривала ее, обещала купить игрушку, но девочка все равно не ела. Я бы за игрушку точно съел. Родители наши странно переглядывались. А мы с Тамарой ели хорошо — проголодались. Я ел прямо руками из тарелки — по-другому я пока не умел, мама отчаялась научить меня пользоваться вилкой.

— Будет как маугли, — успокоил папа, — главное, что аппетит хороший. Тамара ела с ножом и вилкой, как взрослая — в своей Америке она ходила в детский сад, где детей дрессировали питаться правильно. Мама тоже хочет отдать меня в детский сад пораньше, чтобы я, наконец, начал разговаривать и научился общаться со сверстниками. А папа против — он боится, что меня будут там обижать.

Между тем мама с дочкой вышли из-за стола.

— Можно Вас на минуточку, — не выдержал папа. Девочка уже отошла от стола и ждала маму у выхода. Это конечно не мое дело, но я врач, — продолжил папа, Вы своего ребенка гастроэнтерологу и психиатру не показывали? У нее же анорексия явная, давно она у Вас ничего не ест?

— Мужчина, какой психиатр, своих детей по психиатрам водите. Аня совершенно нормальный ребенок и в школе лучше всех учится, — отбрила его Анина мама

— Ну да, ну да, давайте я ей хоть капельницы из глюкозы покапаю — протянул папа. Женщина быстро уходила к выходу, оставив папино предложение без ответа.

— Чего ты лезешь, это ведь и правда не наше дело, — тихим голосом спросила мама.

— Ребенка жалко, — сказал папа, воодушевленно ковыряясь в салате.

— Что ты там так яростно ищешь? — поинтересовалась мама

— Как что, креветки разумеется! Если их нет, мой организм не получит необходимые ему витамины и макроэлементы, содержащиеся в этом чудном продукте, и я приеду домой тощим и не отдохнувшим — с невинным лицом сообщил папа.

— Сволочь! — весело резюмировала мама.

Остаток дня мы провели в номере — читали книжки, смотрели мультики, играли в привезенные машинки. Хотели гулять пойти, но дождь начался, поэтому пришлось в номере остаться. Легли спать пораньше. Так как моя кровать стояла совсем близко к стене, я обнаружил, что за стенкой у нас живут больные люди, — было слышно, как оттуда раздаются стоны. Жалко, что я не умею говорить, а то бы я сказал папе и он их всех вылечил.

Утром, после завтрака, мы отправились на пляж. Завтракать пришлось в компании все той же худосочной Ани, которая не ела и ее мамы, которая уговаривала, но на этот раз папа не встревал и ничего не предлагал, поскольку был занят поиском чего-нибудь более съедобного, чем сырники. Сырники на завтрак почему-то вызвали у папы с мамой бурю чувств и эмоций, хотя по мне, так нормальный продукт, даже творог не слишком кислый попался.

На пляже на нас с Тамаркой нацепили панамки, которые загораживали весь обзор, и повели к морю. На Тамару, правда, море никакого впечатления не произвело, она уже его видела много раз, а я столько воды сразу никогда еще не видел, поэтому завизжал, когда накатила очередная волна и чуть не вымыла меня из маминых рук. Мама стояла в воде и мерзла, пока я осваивал песчаное дно. Папа, державший за руку Тамару, довольно жмурился, оглядывая лежавших то тут, то там не вполне одетых, а то и вовсе раздетых тетенек.

— Ой, девушка, а можно с Вами познакомиться, — улыбаясь, обратился папа к длинноногой красотке, зашедшей в воду. Наличие поблизости двоих детей и мамы папу никоим образом не смущало, папа скучал и жаждал приключений. Мама к таким поворотам привыкла, поэтому на папины заигрывания в отношении чужих тетенек смотрела сквозь пальцы и скандалы устраивала по настроению и через раз.

— Отвали, старикан, — «любезно» ответила красотка прокуренным голосом и гордо прошествовала дальше.

— Что, Брагин, совсем навыки теряешь, — подколола мама.

— Старею, — «грустно» вздохнул папа, — скоро ты из меня совсем примерного семьянина сделаешь, выйду на пенсию, буду внуков по парку выгуливать… Ладно, скучно тут с вами, поплыву я к буйкам, — папа вручил маме Тамару и нырнул в воду.

Мы с Тамарой времени не теряли, выудили медузу и весело пинали ее друг другу в воде. Мама сидела на камне у самой воды и за нами приглядывала. Там же, у самой воды, на полотенцах расположились еще две крупногабаритные тетеньки. Тамарка со всей силы пнула полуживую от страха медузу, медуза, описав красивую дугу, брякнулась одной из них на живот.

— А-а-а-а, — заорала тетенька и, инстинктивно отмахиваясь, сбросила медузу на другую тетеньку. Другая тетенька от солнца впала в астрал, поэтому не сразу оценила, какое «счастье» ей прилетело.

— Ой, как хорошо, как прохладненько! — томно сказала тетенька и открыла один глаз, — в горле у нее что-то булькнуло, оба глаза выпучились, и голосом подбитого ишака тетенька заорала:

— Уберите это, А-а-а-а, О-о-о-о. Женщина, что Вы делаете?! — обрела она, наконец, членораздельную речь и обратилась к своей соседке.

Я думаю, что, примерно, то же самое хотела спросить медуза, но про нее все забыли, и она одиноко валялась на песке. Не дожидаясь скандала, мама быстренько выудила нас из воды и увела подальше от любительниц морской фауны — читать сказку.

— Куда вы подевались? — отряхиваясь от налипших водорослей, спросил подошедший папа, — весь пляж оббегал!

— Ага, и под каждую юбку заглянул по пути, — не упустила возможности съехидничать мама.

— Я больше не буду, — клятвенно заверил папа, выпятив нижнюю губу, — честное пионерское! Ты идешь? Я с ними посижу.

— Я не умею плавать, — призналась мама.

— Так я тебя сейчас научу, — воодушевился папа, — у меня же разряд по плаванию. Юношеский, — гордо добавил он.

— Не надо, — испугалась мама.

— Пойдем, — потянул ее за руку папа. Мы с Тамаркой поняли, что сейчас будет очередное представление, и потянулись за папой сами.

— Смотри, не бойся, — папа поставил маму на двухметровую вышку и повел рукой вокруг, — видишь какая красотища, — и, пока мама любовалась окрестностями в ожидании дальнейших инструкций, подмигнул нам и резко спихнул ее вниз.

— У-у-у-у, — заорала мама в полете и плюхнулась в воду, папа прыгнул следом, мы остались на берегу.

— Идиот, — пробулькала вынырнувшая мама, — я от тебя уйду и Гошу заберу, сволочь, гад!

— Зато освежилась, — невозмутимо ответил папа, пытаясь в воде обнять отбивающуюся от него руками и ногами маму, — не брыкайся, а то утонешь, здесь два метра глубины.

— Сколько? — с ужасом, спросила мама и, булькнув, камнем пошла ко дну, хотя до этого болталась в воде как кусок пробкового дерева в тазу (это няня мне такой опыт показывала, это самое дерево оказывается не тонет, а еще из него пробки делают для бутылок со взрослой водичкой) и даже успевала дубасить папу по лысине. Папа со вздохом — Предупреждал же! — нырнул за мамой и поволок ее к берегу.

До вечера мама с папой не разговаривала, поэтому за ужином все сидели молча. Потом мы вернулись в номер и нас уложили спать. Мне не спалось. Я лежал в кровати часа два и изучал темный потолок. Тамаре, наверное, тоже не спалось, она активно ерзала на своей раскладушке. Родители о чем-то активно перешептывались. Вдруг из ванной нашего номера стали раздаваться стоны, такие же, как вчера за стенкой.

— Заболели родители, наверное, от соседей заразились, — с ужасом подумал я, — вон как стонут жалобно. Тамарка, будучи более свободным в передвижении человеком, чем я, (моя кровать с бортиками по всем сторонам — не выберешься) зевая, потопала проверять, что случилось, поковыряла дверь в ванную, поскреблась, поняла, что закрыто (предусмотрительные у нас родители, нас не хотят заразить!) и вернулась обратно. Дальше я не помню, что было, так как проснулся только утром.

Сегодня у нас была культурная программа — мы ходили в картинную галерею Айвазовского. Культурное просвещение подрастающего поколения это исключительно мамина идея — маме надоело целыми днями просиживать на пляже, со скандалами выуживать нас с сестрой из воды и отбиваться от папиных попыток научить ее плавать. Папа в музей категорически не хотел.

Нас нарядили в парадные костюмы: сестру — в розовое платье с рюшечками, меня — в белые шорты и футболку. В музей мы отправились сразу после завтрака (девочка Аня по-прежнему не ела, папа разглядывал ее с каждым разом все внимательнее), поэтому прибыли до открытия.

Ко времени прибытия наше розовое и белое несло на себе четкие отпечатки прошедшего завтрака — пятна малинового джема и жирные бесцветные пятна от блинов. Попытка переодеть нас успехом не увенчалась, так как у лифтов в отеле было много народа, а Тамара по-прежнему соглашалась ехать только на «своем» лифте, то есть там, где она собственноручно нажмет кнопку. По этой же причине мы всегда выходили на два этажа раньше нашего и шли пешком — сестра дотягивалась только до кнопки с пятым этажом и ревностно следила, чтобы мы выходили, когда погаснет именно эта кнопка.

У касс музея уже стояла кучка людей — ценителей прекрасного, мама заняла очередь, папа пошел с нами на лавочку в тень. Около лавочки была потрясающая, восхитительная, глубокая лужа с неровными краями. Дна у лужи видно не было.

— Море, — восхищенно выдохнула Тамарка, хотя настоящее море никакого впечатления на нее не произвело, — маленькое море, — добавила она и кончиком белой сандалии побултыхала воду у «берега»

— Дай! — сказал я с восторгом и полез в самую середину лужи — проверять глубину.

— Куда? — спохватился обернувшийся на нас папа, до этого конспиративно куривший в растущий у лавки куст шиповника. Мама запрещала папе курить при детях.

Я не удержался на ногах и упал в самый центр лужи, мутный фонтан от моего приземления окатил Тому, папу и случайного прохожего. Тома с папой, как настоящие близкие люди, стремительно бросились в центр лужи меня выручать. Я расстроился, что упал, поэтому закричал с горя.

— Замолчи, замолчи немедленно — шикнул папа и поволок нас к фонтану, бившему в середине сквера — отмываться. Пред мамиными очами (это в сказках так пишут) мы явились в красивых темно-серых разводах с вкраплениями малинового варенья. Да-да и папа тоже. Правда, варенья на нем не было, папа переваривал завтрак исключительно желудком, а не как мы с сестрой — творчески и руками.

— Хороши! — «восхитилась» мама, — что делали, смысла спрашивать не имеет, я так понимаю?

Мы согласно покивали головами и понуро прошествовали ко входу в музей. Тетенька билетерша окинула нас презрительным взглядом, пропустила в зал и велела ждать экскурсовода. Мама держалась от нас подальше, всем видом показывая, что это не ее по уши замызганные дети и не менее замызганный муж, не выказывающий восторга от полотен великого мариниста.

Хотя, одна картинка нам всем понравилась. Как называется, я не запомнил, но там нарисовано (написано, как сказала тетенька-экскурсовод, хотя буковок там не было) море на закате и лунная дорожка (или солнечная). Когда идешь из одной стороны картины в другую, эта лунная дорожка за тобой идет. Это даже я понял, хотя мне все же больше нравятся картинки в книжках со сказками, а не однообразные морские пейзажи (это слово тоже тетенька сказала). А еще лучше мультики, там и картинка шевелится, и звук еще есть, а в музее в этом стой и смотри на одно и то же — скучно. Папе, кажется, тоже было скучно, поэтому у этой картинки мы задержались, пропустили всю группу вперед и облегченно упали на банкетку в центре зала.

— Сиди спокойно, — велел папа, достал из кармана штанов газету «Вестник медицины» номер 7 и погрузился в чтение. Мама с Тамарой ушли дальше, Тамаре, кажется было очень интересно, она внимательно слушала и рассматривала картинки, периодически на что-нибудь показывая пальцем и громко спрашивая у мамы:

— А это что? А это зачем? А почему? А жена это кто? А умер это как? — вот, что детский сад с людьми делает! Как он интеллектуально обогащает человека! Я пока интеллектом обременен не был, но сидеть на месте мне тоже было скучно, поэтому я полез исследовать выставочный зал самостоятельно.       Сигнализация включилась в тот момент, когда я пытался отодрать у мальчика-ангелочка, стоящего на низеньком постаменте фиговый лист. Мне было интересно, правду ли сказал Тамаре папа, что у всех мальчиков там одно и то же. А вдруг у мальчиков-ангелов там что-нибудь другое? Папа, хихикавший над статьей «Как без хирургического вмешательства удалить гланды через анальное отверстие» быстро сообразил, кто виноват и что делать, схватил меня и с благообразно-интеллигентно — заинтересованным видом побежал догонять группу. Бабушки-смотрительницы подозрительно смотрели вслед бегущему сломя голову через анфиладу комнат мужчине с младенцем. Наверное, они думали, что дяденька Айвазовский, если бы был жив, точно бросил бы рисовать морские пейзажи и принялся рисовать пап с детьми. Правда — правда.

Отдых наш проходит весьма однообразно. Мы завтракаем, обедаем, ужинаем и ходим на пляж. Мы загорели, отъелись и извели родителей, а заодно и родителей других детей, которым мы с сестрой подбрасываем в ведерки медуз, швыряемся в глаза песком и с которыми деремся без повода.

Родители наши остались бледными, потому что загорать им некогда — за нами следить надо. Кроме того, от совместного проживания с нами у мамы дергается правый глаз, а у папы левый — родители оказались очень нежными людьми, не переносящими детей в убойных дозах 24/7.

Ах да, родители по-прежнему болеют — стонать в ванной они так и не перестали, стоны правда на общем самочувствии никак не отражаются, а местами даже отражаются положительно. Наверное, это какая-то новая, неизученная болезнь, появляющаяся во время отпуска на юге. Странно, что нас не заразили.

Хорошо мы, в общем, отдыхаем, однообразно, но весело. Впрочем, сегодня произошло два события, о которых можно рассказать. Девочка Аня не пришла к завтраку. И мама ее не пришла. Зато пришла к нам в номер, когда мы уже были готовы выдвинуться на пляж.

— Вы говорили, что Вы врач? Помогите, пожалуйста, девочке совсем плохо, — просительно обратилась она к папе, открывшему дверь и с удивлением уставившемуся на Анину маму.

— Ну, пойдем, сказал папа и как был в семейных трусах в синих незабудках (это мама ему такие подарила, ради смеха, а папе они очень понравились) и в футболке пошел по коридору за женщиной.

— Я нужна? — высунулась в коридор мама с Томкиным платьем в руках, следом выбежала голая Томка с вопросом

— Девочки, вы мне всегда нужны, — улыбнулся на тридцать два зуба папа, — я позову, если что, кивнул он маме. Через пять минут папа вернулся мрачнее тучи и стал рыться в привезенной нами большой аптеке.

Дневник Егор Олеговича

Содержание

Часть 1 Как Георгий Олегович на работу ходил

Часть 2 Как Георгий Олегович в самолете в отпуск летел

Часть 3 Как Георгий Олегович на море отдыхал

Часть 4 Как Георгий Олегович медосмотр проходил

Часть 5 Как Георгий Олегович потоп ликвидировал

Часть 6. Как Георгий Олегович с родителями знакомился

Часть 7. Как Георгий Олегович с начальством общался

Часть 8. Как Георгий Олегович папин день рождения отмечал

Часть 9. Как Георгий Олегович диссертацию защищал

Часть 10. Как Георгий Олегович боролся с преступностью

Часть 11. Как Георгий Олегович дачный образ жизни вел

Часть 12. Как Георгий Олегович посещал детский сад

Часть 13. Как Георгий Олегович выступал миротворцем

Комментарии (0)