Образы вопросов остаются без ответа, зависают в пустоте небытия. Они множатся, копятся — фрагменты разбитых образов без значения и смысла, листья, опавшие с древа сознания. Вслед за ними приходит ощущение, явление. Воплощение оболочек души, где чужая сила, яркая и обжигающая, словно пламя в горниле переплавляет четыре потока удушающе-гнилостного эфира в единое целое, создавая душу, а вслед за ней и разум. Сознание вспыхивает ослепительным пламенем пытливости, разбитые осколки вопросов собираются воедино, обретают смысл, и я начинаю чувствовать. Я чувствую рядом разум, могучий разум. Он холоден и сосредоточен, я ощущаю лишь его мощь, а ещё — осторожные прикосновения воли, создающие моё Я.

Ответа нет, но я чувствую самой своей сутью, что прав. Я тянусь к нему, осторожно прикасаюсь, и тьма вокруг вспыхивает золотом огня. Пламя вспыхивает, обнимает меня и растворяется во мне, оставляя за собой мириады золотых песчинок, крупиц самого солнца, что кружат вокруг в неистовом хороводе, текут вниз искристой рекой. Каждая песчинка несёт в себе воспоминание — кристаллизованную память бесчисленных поколений, что намертво впивается в моё сознание, оставляя знание.

Я вспоминаю зелёные леса Терры. Первое орудие, созданное человеком для работы, убийства, помощи. Первое животное, прирученное им, первый сложный механизм и химическое соединение. Я осознаю, как сделать это, я вспоминаю, как делал это, и эти знания остаются со мною навеки, записанные в саму мою душу и плоть, запечатлённые в глубинных слоях цепочек ДНК. Я чувствую, как моё тело делает первый болезненный вдох, как маслянистая жидкость обволакивает меня ласковыми объятиями искусственной утробы. Вокруг тысячи душ: пылающее солнце Отца, девятнадцать огней моих Братьев и сотни слабых искорок Других.

Другие суетятся вокруг, их эмоции — калейдоскоп изменчивости, где среди радужных переливов выделяется незыблемая сфера спокойствия Отца. Я слышу, как он общается с одним из Братьев, прикасаюсь к разуму Брата, обращая на себя его внимание, оставляю на нём свою метку, собираясь начать Разговор — и не успеваю. Чужие с криком освобождённых ветров эфира появляются рядом. Их души сильнее, чем у Других, но они… искажены, осквернены. Они зыбки и словно существуют не здесь и не сейчас. Я ощущаю чужое внимание, преследующее их, вижу, как Отец, на миг выступив вперёд, уходит — а затем всё исчезает.

Мимолётная мысль смазывается, когда зыбкий поток подхватывает меня, унося вдаль. Искорки Других и Чужих скрываются во мгле расстояний, и лишь души Братьев ещё ощущаются вдалеке. С каждым мгновением они удаляются от меня всё дальше и дальше, я понимаю, что ещё немного — и я утрачу их навеки.

В отчаянной попытке остановиться я делаю… нечто… Останавливаю поток, несущий меня сквозь пространство и время, выворачиваю его наизнанку, пропускаю сквозь себя — и рассеиваю. Плавный ход по течению сменяется на безумную пляску в водоворотах, увлекающих реку времени вспять, рвущих её на клочья пены и выкидывающих вовне. Зыбкость и тишина уходят, и на передний план выходит рёв и гул за оболочкой капсулы

Первое движение сделать тяжело, очень тяжело, но дальнейшие — легче. Я ворочаюсь в прочнейшей скорлупе, рассекаю вязкую жидкость с привкусом крови, бью по металлу. Оболочка рвётся, как гнилая ткань, и рассыпается прахом под моими пальцами. Рёв становится громче, в прореху врывается пламя, обжигает меня, обугливает держащие края руки и, повинуясь воле, покорным зверем ластится к телу, обвивает саваном, становится прочнейшей бронёй, что оберегает меня от всего мира.

Сквозь пробитую дыру мне предстал приближающийся мир. И он прекрасен, словно древняя Терра из подаренных Отцом воспоминаний. Зелёно-голубая кривизна планеты, подёрнутая призрачной вуалью облачной дымки, разрасталась на горизонте, пока капсула летела вниз, пробиваясь сквозь атмосферу планеты в короне языков пламени. Мелькнула облачная пелена, кое-где пронзённая верхушками деревьев, и я сжался в клубок внутри капсулы, уже осознанно сжимая вокруг себя время в единую точку. Чувствуя, как время вокруг обращается в сплошной монолит стазиса, я удовлетворённо улыбнулся и погрузился в сон.

Этот мир был забыт тысячелетиями, и всё время, проведённое в забвении, его небеса были безмятежно чисты. Ни Повелители Небес — крылатые исполины из чешуи и пламени, ни планетники — вечные странники аера, раскинувшие свои аморфные полупрозрачные небеса на сотни миль, ни сонм существ поменьше, никогда не взбирались в верхние слои атмосферы, и лишь крохотная звезда одинокой королевой плыла в её течениях, оберегая сон давно погибшего народа. Но так было лишь до этого момента.

До момента появления капсулы.

Она возникла из ничего, выскользнула из незаметного разрыва реальности и, стремительно набирая скорость, понеслась вниз, пронзая слои атмосферы один за другим, оставляя за собою длинный шлейф огня и неразличимого простым взглядом золота. С диким рёвом и грохотом преодолев расстояние в сотни километров, раскалённая капсула врезалась в одинокую скалу, вздымая облака пыли и град каменных обломков, прочертила гранитный бок и вопреки всем законам мироздания невесомо легла на землю. Постепенно остывающий металл тихо потрескивал, но стенки капсулы были недвижимы, и напуганная взрывом и грохотом жизнь в окружавших скалу джунглях вернулась к своему привычному ритму жизни.

А в небе медленно угасал шлейф золотых искр.

Искр, видимых лишь тем, кто мог 

Я вынырнул из глубин сна, когда оболочка стазиса обрушилась, открывая путь миру снаружи, его звукам и воздуху. Первый вдох заставил меня закашляться от убийственной концентрации активного химического соединения, в голове слегка зашумело, а в теле вспыхнул жар, когда организм, стремительно приспосабливаясь к агрессивной атмосфере, начал запускать многочисленные иммунные и приспособительные системы. Подождав, пока воздух не перестанет обжигать грудь при каждом вдохе, я выскользнул из капсулы и выпрямился, обозревая окрестности.

Моим первым пристанищем была поляна у одинокой скалы, окружённая со всех сторон монолитной стеной сияющих призрачным светом густых джунглей. Среди зарослей мелькали силуэты множества обитателей, доносилось множество голосов. В темных небесах висели две луны, и обломанный пик скалы угрожал им тонким клыком склонившейся в сторону разбитой вершины. До моего прибытия она была больше, но теперь от прежней скалы был отбит громадный кусок, и его части лежали вокруг, осыпав поляну и окружающий лес крупными валунами.

Капсула с изъеденной, оплавленной поверхностью лежала рядом, частично присыпанная горой щебня и пыли. Сметя её в сторону, я обнажил потёкший и застывший металл и увидел едва различимое изображение двуглавого орла, держащего в лапах руну «два». Глядя на окружавшие его потёки металла, я вспомнил, как пламя глодало мои руки, и поднял ладони. Света лун было достаточно, дабы разглядеть почерневшую, словно обугленную кожу и когти цвета полуночи. Несмотря на их вид, боли не было, руки повиновались беспрекословно, с идеальной точностью воспроизводя любые движения, а стоило сконцентрироваться, как когти словно втекли в пальцы, возвращая белые пластинки ногтей и придавая пальцам более изящный вид.

Изменение под воздействием сил, отметина варпа или метка тех, кто прислал Чужих — кто скажет?..

Подняв глаза, я несколько секунд смотрел на скалу, отмечая путь, по которому можно подняться, а затем вернул пальцам прежний вид и начал карабкаться вверх по скале. Взобравшись на самую вершину, я поднялся на тонкий искривлённый пик, балансируя на бритвенно-остром краю, выпрямился — и замер, завороженный первобытной, чарующей красотой моего нового мира.

Древесные колоссы, достигающие вершинами небес и озарённые льющимся с небосвода серебристым светом, высились среди моря изумрудной листвы, притягивая взгляд своей первобытной величественностью, словно идолы древних языческих божеств. Сияющие сёстры-луны, таинственно мерцая на чёрном бархате загадочных небес, освещали мир своими ликами, превращая окружающие скалу джунгли в феерию света и теней. Фиолетовые, розовые, ярко-голубые и бирюзовые оттенки, сливаясь в невозможный, нереальный калейдоскоп цветов, создавали невероятно завораживающее зрелище.

Оторвать взгляд от него я смог, лишь почувствовав пробуждение неутолимого зверя по имени «голод». И некое глубинное чувство подсказывало: фруктами и растениями его заглушить не удастся.

Спрыгнув со скалы, я преодолел каменистую пустошь, отделявшую скалу от леса, и нырнул в чащу, погружаясь в океан зелени. Раздвинув стебли высокой грубой травы и прорвавшись сквозь колючую стену кустарника, я очутился в более свободной обстановке, вынырнув под широкими листьями неизвестного растения, растущего у подножия одного из лесных великанов. Отбросив один из листьев в сторону, я шагнул вперёд и замер, изучая взглядом летевшего между деревьев четырёхкрылого гиганта.

Большой. Очень большой.

Плавно и лениво рассекавший воздух зверь, издав гортанный крик, взметнулся вверх, исчезая в море листвы, а я направился далее.

Восемь минут и четыре секунды спустя на берегу небольшого ручья я наткнулся на залежи старых костей, а поднявшись вдоль течения по едва заметным следам до сплошной стены тростника — на свитое в её глубинах гнездо из множества мясистых стеблей с вкраплениями крупных костей. В центре лежало крупное яйцо с толстой скорлупой, выглядевшее абсолютно безобидным и беззащитным. Не польстившись на внешнюю безобидность, я обошёл яйцо кругом, осматриваясь, и замер, приготовившись к бою.

Гигантская кошка, подняв окровавленную морду от обглоданной туши, зарычала, раздражённо хлестая себя по бокам хвостом. На конце хвоста было длинное лезвие, шкура пестрела оттенками листвы, а пасть — длинными клыками, выдававшимися далеко вниз.

Пока все детали её внешности отмечались сознанием, зверь, оскалившись, прыгнул. Время послушно замедлилось, стремительный прыжок превратился в медленное парение, и силуэт хищника раздвоился. Призрачная проекция его движений вспыхнула предо мной, чередой размытых образов указывая, куда он стремится, когда будет там и что предпримет. Вычислив траекторию и время, я, продираясь сквозь ставший вязким и плотным воздух, отступил в сторону и нанёс удар в живот зверя, отменяя ускорение. Рычание превратилось в жалобный вой, от силы удара враг взметнулся ввысь, устремился к земле и вновь замер в потоках вязкого воздуха. Следующий и последний удар я нанёс по затылку, добивая. Отступил в сторону, отпуская ток хроноса, поморщился от раздавшегося хруста и наклонился, задирая губу хищника.

Несточенные клыки и едва заметная угловатость вкупе с некоторой неуверенностью движений подтвердили догадку. Охотник был молодым. Молодым и, возможно, впервые вышедшим на охоту.

Подняв голову, я пристально осмотрел окрестности. Молодые звери нечасто выходят одни, возможно, рядом его старшие сородичи.

Вскинув тушу на плечи, я удалился от места схватки.

Подходящее место для лагеря нашлось в получасе ходьбы. Им стал берег притаившегося у корней одного из лесных левиафанов озера. Его тёмные глубины были чисты, а располагавшийся у самого берега вход в просторную пещеру под корнями обещал убежище. Сама пещера, несмотря на мою настороженность, была необитаема, лишь стойкий звериный запах говорил о том, что когда-то тут кто-то жил. Запах — да ещё останки бывшего хозяина, оставшиеся лежать в конце пещеры.

Выбросив останки и собрав костер, я принялся за разделку туши, попутно изучая строение охотника. Прогоревшее пламя оставило после себя рдеющие угли, облизывавшие жаром готовящуюся плоть, когда я наконец закончил изучать останки существа. Отбросив ненужные органы в сторону, я усилием воли превратил их в прах и сел возле костра, наблюдая за игрой света. Несмотря на затишье вокруг, что-то не давало мне покоя, и спустя мгновение анализа я понял что.

Останки были нетронуты.

Хозяин умер, но многочисленные падальщики, во множестве обитавшие в джунглях, не тронули его труп.

Что-то их отогнало отсюда.

Окинув задумчивым взглядом частокол чащи вокруг, я обратил внимание на окровавленные разводы на теле и поморщился: кровь — это некстати, может привлечь хищников.

Бросив последний взгляд по сторонам, я склонился над озером, вглядываясь в зеркало глади, и спустя мгновение нахмурился. Озеро было мертво. Полностью. Ни огонька души, ни дуновения жизни. Сплошная пустота.

Ответ пришел мгновение спустя. Гибкое чёрное тело стремительно выскочило из воды, незаметное для всех моих чувств и смертоносное, словно ядовитый кинжал, скрывающийся до поры в ножнах. Упругие кольца обвились вокруг тела, острые клыки впились в плечо, ледяной волной вторгаясь во внутреннюю алхимию тела, и вода распахнула объятия навстречу нашим телам. Глубины озера были прозрачными, словно чистейший хрусталь, и погружаясь в них, я пересёкся взглядом со впившейся в моё плечо гигантской змеёй. Белёсые глаза были мертвы, ни единой мысли не отражалась сквозь них. Психический удар — психоформа, познанная сквозь призму воспоминаний Отца, скользнула сквозь них и бессильно разошлась волной ряби. Змей остался нетронутым, сильнее сжимая кольца.

Пластинки рёберной клети с хрустом сломались, острые осколки пронзили лёгкое, впиваясь глубже под напором грубой мускульной силы.

Время застыло, стало клеткой, где в патоке застыли все движения. Дыхание остановилось, сердца замерли, распаляющийся жар восстановительной биологии потух. Чувствуя, как кожа, становясь бронёй, приобретает отблеск адаманта, я выпустил когти и, вонзив их в тело змея, напряг мышцы всего тела.

Тугие кольца, ещё секунду назад угрожавшие неминуемой смертью, разошлись в облаке крови, мертвенные алые глаза потухли и устремились вниз. Схватив голову, я рывком бросил тело вверх, и тёмная пучина сомкнулась вслед за мной, скрывая покрывало костей среди ила и опавших на дно листьев. Вынырнув на поверхность, я рухнул на колени, отбросил трофей в сторону и, смахнув прилипшие к лицу волосы, поднял голову, в немом оскале демонстрируя клыки.

На краю поляны во главе стаи стоял зверь, отдалённо похожий на вымершего терранского льва. У него был мех цвета ночи с единственной светлой полосой на шее, густая грива и умные алые глаза. Приняв на себя мой взгляд, вожак стаи ощупал границы моего разума грубыми прикосновениями психосил, склонил голову, рыкнул, и стая скрылась в кустах. Едва обратив внимание на их уход, я поднялся на ноги, поднял лежавшую часть туши и, положив перед собой, отступил на шаг назад. Мелкими шагами приблизившись, вожак обнюхал приношение, склонил голову, кратким отблеском мысли благодаря, как равный равного, и одним прыжком скрылся из виду, забрав с собой мясо.

Наблюдая, как тусклый огонёк его разума скрывается в туманной пелене перенесённых из реальности образов, я моргнул, возвращаясь зрением в реальный мир, и, обратив свой взор к небесам, улыбнулся. Мир, где существуют тысячи форм жизни, мир, где есть как те, кто и вовсе неуловим для взора владеющего психосилами, так и те, кто сам владеет силой разума, мир, где сам воздух ядовит, а почти всё из окружающего старается тебя убить — такой мир наверняка интересен! Здесь я смогу приумножить свои знания и отточить тело и разум.

Арка Первая: Примарх первобытного мира

Ardos

Дарт Малгус

Древние хроники Альстрийской библиотеки гласят: Когда человечество вступило в Эру раздора, когда тьма невежества и насилия захлестнула миры человечества - небеса забытого мира Аллис прочертила падающая звезда...
К людям пришел Примарх.

Warhammer 40.000

Dominus umbrarum tempore

ru-dominus-umbrarum-tempore-ardos-beta-dart-malgus

Солнце заходило за горизонт с грацией усталого путника, предвкушающего скорый ночлег у домашнего очага. Его громадный золотой лик медленно уходил вниз, окрашивая край небосвода акварелью пожара. А вслед ему приходила ночь, и на фоне звёзд сквозь облачную вуаль цветов охры и индиго проступал парад планет. Последняя ночь десятилетнего цикла готовилась принять мир в свои объятия, и он замирал под её прикосновениями, отдавая нарастающей мощи небесной мистерии свою оживлённость. На одну ночь жизнь на планете останавливалась, застывала. Все, от обитателей призрачных подножий джунглей до парящих высоко в небе драконов, прятались, уходили прочь от возносящихся в небо планет. Даже извечно бушующий на вершинах скал ветер утих. Остались лишь мелодичный перезвон парящих в небе кристаллов и мерное биение сердец.

Миг окончательного излома дня и ночи отозвался гулким набатом в голове, и последний луч закатного светила, алый и обжигающий, как кровь, отразился в пустом лике вознесённой ввысь карты.

И мир окончательно утих.

Пропали все звуки, застыл ток крови в жилах, повисла падающая карта. Пение кристаллов под прикосновениями ветров умолкло. Они рухнули вниз, беззвучно раскалываясь искристым крошевом стекла, и внезапный порыв ветра, ледяного и безжалостного, хлестнул плетью, взметая его в воздух. Стеклянная пыль зависла в воздухе, очерчивая в нахлынувших сумерках неясный силуэт нечеловеческой фигуры. Она качнула рукой, и крошево на полу вновь взметнулось в воздух, вливаясь в неё, воплощая в реальность плоть незваного гостя. Неторопливо материализуясь, демон распахнул клюв и запел:

И от богов несущий весть.

Завета вечно предложение,

Я прибыл предложить тебе.

Воплотившись полностью, демон поднялся на задние лапы, демонстрируя могучий торс, укрытый покровом радужных перьев, пару громадных крыльев и увенчанную бронзовой тиарой клювастую голову. В передних лапах посланник богов держал короткий жезл, выточенный из синего кристалла.

Отец твой — проклятый Анафем —

Вложил в тебя пустой зарок:

Не ведать правды, обещаний,

Не знаться с Древними — увы!

Не ведать техники запретной и не смущать вопросами умы.

Чужою волей, как цепями,

Ты скован навеки — как раб.

Твоя душа не знает воли,

И сам себе ты лишь слуга.

Каждое его слово несло в себе множество подтекстов, значений, запечатлённых в звуках и раскрывающих себя в разуме. Множество образов калейдоскопическим водоворотом захлёстывали сознание, открывая тайны и предложения, обманчиво заманчивые и так прельщающие подчиниться, поддаться нечестивой магии слов и просто слушать, стремясь уловить всё. Красивая обманка, скрывающая за собою щупальца чуждого разума, тянущегося в самую душу в попытке привнести в неё семя скверны. Многочисленные обереги на шее вспыхивали крохотными огоньками и затухали, отражая атаки на подступах к глубинам сознания.

И взять тебя под свой Закон.

Приди лишь к нам, склони колени

И выбери желанный трон.

Даём тебе на всё — мгновенье,

Ответ сейчас же дай нам ты.

И он замер, в ожидании глядя на меня.

Молча покачав головой, я поднял руку, и волна энтропии захлестнула заклекотавшего от боли посланника. Пожираемый моей силой демон упал на колено, когда рассыпались конечности, осыпаясь прахом, поднял голову, мгновение всматривался в меня, а затем растянул клюв в противоестественный улыбке, произнося последние слова:

Уж трижды за век отклонил.

Четвёртый раз будет последним.

Склонись тогда — или умри!

Один миг лежала на камнях горстка праха, смешанного с осколками сапфира, а затем реальность выцвела, обратилась потёртым пиктом. Восемь линий, заточённых в круг, раскололи его, обратились ущельями кипящего Хаоса, расширились вязью трещин. Мир осыпался, словно разбитое стекло, на миг явив пределы Имматериума, а затем всё вернулось на свои места, открывая вид на прежний, нетронутый прикосновением варпа зал на вершине скалы.

Тихо пели кристаллы над головой.

Зазвенела на алтаре падавшая вечность карта, накрыв собою остальные две. Ртутная поверхность психореактивного кристалла пришла в движение, готовая запечатлеть на себе образы путеводных моментов в будущее. Протянув руку, я поднял их, вгляделся в пустые лики и быстро перетасовал:

Вновь карты замелькали, неуловимо меняя изображения:

Ветвь. Мудрость. Смерть; Кровь. Смерть. Знание; Знание. Знание. Смерть; Смерть. Шут. Посланец; Демон. Кровь. Смерть…

Я тасовал карты и выкладывал их, пока в последнем раскладе не исчезла белёсая руна Смерти, и долго вглядывался в результат:

Подняв голову вверх, я всмотрелся в лики лун, отмечая их путь до зенита, и вновь разложил карты. Затаив дыхание перевернул…

Подчинись! Подчинись! Подчинись!!!

На вспышку сгорающих на шее оберегов и накатившую опасность тело среагировало быстрее разума. Отточенные жизнью среди смертоносных джунглей рефлексы вновь не подвели меня, и прежде, чем атака дошла до разума, карты превратились в безобидное крошево на осколках разлетевшегося алтаря.

Несколько минут я сидел, взирая на остатки своих многолетних трудов, блестящих в лунном свете безобидными осколками камня, потом поднялся и, прошествовав к краю зала, облокотился на перила балюстрады. Сорвал с шеи нить оберегов и долго вглядывался в некогда белоснежную поверхность костяных пластин. Амулеты выполнили свою задачу, обеспечив дополнительную защиту разума и дав мне время выслушать посланника до конца. Но теперь их поверхность покрылась гарью сгоревших рун и трещинами в структуре, и они стали бесполезны.

Жаль. Хорошие были обереги…

Нить выскользнула из разжатых пальцев и канула во тьму. Проводив её рассеянным взглядом, я поднял голову к параду планет, размышляя над словами посланника.

Вся моя жизнь связана с варпом. Оттуда мои способности. Оттуда я черпаю силы. Там я взираю на будущее. И я точно знаю, что попал на эту планету не случайно. Случайностей нет во вселенной. Есть лишь Вечная Игра. И кому-то нужно было, чтобы я оказался здесь. Я даже знаю, кому. Четыре психосущности, четыре демона, четыре… «Бога». Они кружат вокруг, присылают посланников — разных. Первый из них обещал славу и битвы. Второй — вечность без боли. Нынешний — свободу. Что будет обещать следующий — неизвестно, но он продолжит подтачивать мою волю словами, сомнениями. Задавать вопросы, на которые я бы и сам хотел знать ответы. Почему Отец отступил тогда, почему позволил нас забрать? Почему заблокировал множество воспоминаний в моём разуме? Почему не стал общаться со мною, выбрав для этого брата? Почему… Эти бесчисленные «почему» — прорехи в обороне сознания. Они делают меня уязвимым, но отбросить их в сторону я не могу. Познание всего — моя суть. Оковы, возложенные на меня Отцом. И эти оковы не дают мне отойти в сторону. Забыть. Отринуть. Защититься. Я уязвим, и если бы не это иррациональное желание «богов» получить мою добровольную верность, давно бы уже пал. Я одинок. Безымянен. У меня нет никого рядом. Я даже не знаю, есть ли люди в этом мире. Всё, что у меня есть — это мои знания, Цель, поставленная сутью, и желание найти человечество. И пусть моих врагов больше, чем звёзд на небе, я должен идти вперёд. Пока у меня есть Цель — я могу двигаться дальше. Но это сложно. Этот мир необычен, я чувствую это, и то, что мои враги могут попадать сюда беспрепятственно, подтверждает мои опасения. Что-то подточило реальность этого мира, какое-то происшествие поселило скверну в его сердце. И это означает, что враги рядом, но держатся в отдалении. Пока. До следующего отказа…

Отпрянув от перил, я направился в зал этажом ниже.

Сияние лун водопадами текучего серебра лилось в кузню сквозь арочные проемы, окутывая каждый предмет искристым ореолом отражённого света. Он был настолько ярок, что можно было рассмотреть любую деталь в зале: мириады высеченных на полу и стенах рун, залитых чистым серебром, безмятежные лики ангелов в альковах, хронометр на стене, верстак с разложенными на нём предметами, наковальню и горн.

Усилием воли запалив угли в горне, я направился к хронометру. Стрелки молчаливого механизма на циферблате с двадцатью шестью делениями застыли на полуночи. Сверившись со внутренним временем, я перевёл их на половину тринадцатого, и механизм ожил, с мерным щёлканьем скручивая воронку времени в зале. Его стрелки шли в обратном направлении, ускоряя хроноток, пока со звонким щелчком не застыли на полуночи, вновь начиная отсчёт времени.

Улыбнувшись, я приблизился к проёму, окунаясь в реку лунного света, посмотрел на застывший мир снаружи, отделённый от башни куполом золотых искр, и направился к верстаку, в последний, сотый раз убеждаясь, что ничего не забыл, все предметы на месте, а все мелочи учтены.

Создание оружия — особого оружия — было делом сложным. Оно требовало особых знаний, особых вычислений и особых материалов. Знания я частично получил от Отца, остальные вывел сам. Вычисления провёл ещё к концу второго десятилетнего цикла, а особые материалы и так были со мной — лежали сейчас на верстаке. Всего пять элементов грядущей мистерии: адамантовый обломок капсулы, давшей мне жизнь, кристаллы, взращенные на моей крови и впитавшие мою силу, кожа первого убитого мною противника, кость, взятая у того, кто едва не убил меня, и крохотный осколок кристалла, несущий в себе частичку моей души.

Пять частиц будущего клинка, оружия, созданного убивать тех, кто не живёт по-настоящему.

Подняв обломок, я склонился над горном, на вытянутых руках опуская металл в живое синее пламя.

Адамант — прочный металл. Наверное, самый прочный из существующих во вселенной металлов. Для его плавки нужно громоздкое оборудование, гигантские центрифуги с силовыми полями и околозвёздная температура. Без всего этого адамант останется инертным к любым внешним воздействиям. Почти. Ибо горн психопламени справился со своей задачей не хуже. Металл потёк, превращаясь в лужицу, удерживаемую в воздухе силой воли, под воздействием аккуратных прикосновений разума сформировал очертания будущего клинка и завис, источая безумный жар.

Скинув затлевшую мантию, я смахнул со лба пот, продолжая работу.

В раскалённый металл погрузился, растворяясь в нём, кристалл души. Заключённый в нём осколок меня сразу принялся за окончательную формовку и закалку. По их окончанию предо мной остался висеть обоюдоострый прямой клинок, и наступило время шлифовки. Её я проводил под лунным светом, и матово-чёрный клинок казался покрытым льдом, сверкая мириадами золотых звёзд из глубин мрака голомени*. Золотые крупинки мерцали, сливались в таинственные узоры, следовали движению пальцев. А клинок пел, отвечая на малейшие прикосновения рук и разума.

Шлифовка заняла даже больше времени, чем сама ковка, и к моменту, когда оплетённая белоснежной кожей рукоять заняла своё место, хронометр уже отсчитывал последние минуты. Не обращая на него внимания, я поднял клинок, любуясь переливами золотого света в его глубинах, сделал взмах, и меч запел, рассекая само пространство. Лезвие, размываясь от скорости в неясный фантом, легко и незаметно рассекло зачарованный камень стен, монолитную глыбу наковальни и разделило на две части хронометр. Уничтоженный механизм обиженно звякнул, рассыпаясь на части, и ощущение скрученного в бесконечную спираль времени пропало.

Время пошло своим ходом, а я, ещё миг полюбовавшись своим творением, естественно, словно всегда делал это, закинул меч за спину, где он повис на одном месте, и направился вниз, оставляя за спиной остывающий горн и медленно собирающийся по частям хронометр.

Часть 2

Башню я покинул до рассвета. Убедившись, что в этот раз моё обиталище не потревожат посторонние, перепрыгнул пропасть, приземлившись на ветвь древа. Бросив прощальный взгляд на одинокий обелиск башни, я направился вглубь леса по широкой тропе, вытоптанной в густом покрове укрывавшего кору мха.

Беспорядочное переплетение ветвей среднего яруса образовывало настоящий многоуровневый лабиринт, по которому можно было пройти весь лес от края до края, ни разу не спустившись на землю. В нем были свои площади — в местах, где срастались ветви нескольких гигантов; магистрали, образованные бесчисленными сезонными миграциями здешних обитателей, зачастую сильно отличавшихся от жителей верхних и нижних ярусов; множество троп, спусков и закоулков.

Источаемое биолюминесценцией растений призрачное свечение давало достаточно света, чтобы различить даже мельчайшие детали окружения, но вместе с тем наполняло лес безумным переплетением теней, где разобрать, что ловушка, а что — лишь неверный отблеск света, было ещё сложнее, чем понять логику нерождённых.

В последний момент отдёрнув ногу от притаившегося в углублении коры клубка ядовитых шипов, я перепрыгнул неожиданное препятствие и направился далее.

Спустившись на один уровень ниже, я прошёл по широкой тропе мимо «площади», почти целиком занятой цепью неглубоких озер, накинув капюшон плаща, минул падавшие с верхних уровней водопады и, поддавшись порыву подразнить нервы, долго прыгал по ажурным полупрозрачным тоннелям слюдяных шершней. Тонкие и невесомые на вид ходы оплетали десятки деревьев, многоуровневой радиальной паутиной расходясь от главного гнезда — массивного, округлого, висящего между деревьев на толстых, вонзавшихся в стволы опорах. Под моими ногами они пели словно хрустальные, издавая высокие, протяжные звуки, что складывались в незатейливую мелодию.

Сложив её и услышав вдалеке низкое угрожающее гудение, я спрыгнул с ходов и быстро удалился в чащу, не желая связываться с шершнями — не ядовитыми, но смертельно опасными насекомыми длиной в мою руку, способными своими жвалами разрезать даже прочнейшую броню левиафанов нижних ярусов.

Однажды я видел, как стая шершней напала на стадо пластодонтов, и продемонстрированное зрелище заставило относиться к этим удивительно красивым насекомым с уважительной опаской.

Чем дальше в глубины джунглей, тем гуще становилась местность. Деревья всё теснее сплетали ветви, и вскоре путь окончательно превратился в прихотливое сплетение проложенных в листве тоннелей, наполненных незыблемой тишиной. Мир ещё дремал, оправляясь от лунной мистерии, и его обитатели сидели в своих логовах, стремясь переждать последствия. Ни единый шорох, ни единый звук не нарушали эту гармонию абсолютного безмолвия.

Лишь ощущение чужого взгляда раскалённой иглой жгло спину.

Выйдя на открытое пространство, я остановился, вслушиваясь. Пульсация крови в жилах, шелест мышц, дыхание, скрип когтей по дереву, запах крупного хищника и почти угасший факел отпущенного преследователю времени…

Нахмурившись, я завёл ладонь за спину, обхватывая рукоять клинка, и повернул голову к густой тени слева.

— Я слышу тебя. Выходи!

Из сплетения теней вынырнул лев. Его шерсть, некогда цвета ночи, была покрыта сединой, словно инеем. На шее отчётливо выделялась полоса светлого цвета. Прихрамывая на правую лапу, лев приблизился и сел рядом, приветственно рыкнув. Его мысли, напитанные приветствием и уважением, потекли ровно, словно неторопливая тёплая река.

Всмотревшись в глубины души, я убедился, что она идентична внешне оболочке, и, расслабившись, отпустил рукоять клинка. Улыбнулся, опускаясь на колено, прислонился лбом к широкому лбу зверя, вглядываясь в умные алые глаза.

— Здравствуй старый друг. Что привело тебя ко мне?

…Охота. Стая несётся сквозь лес. Вожак ведёт её к цели. Гибкие чёрные тела стремительно пронзают мрак, и он бежит впереди. Вот они выскакивают на поляну, видя впереди её — жертву. Жертва разворачиваются навстречу стае. Могучее тело, укрытое кобальтовой броней, срывается с места, его угрожающий молот сметает вырвавшихся вперёд щенков, копыта перемалывают тела в кашу. Зверь врывается в середину стаи, размахивает головой, стремясь ударить, забрать охотников с собой — и падает на колени. Совместный удар стаи поглощает разум жертвы, вводя её в непроглядный мрак.

Вожак вздымает голову, торжествующе ревя, прыгает вперёд. Право первого укуса принадлежит ему, он знает, куда бить — щель у основания горла, где кожа достаточно тонка, нацеливается и… промахивается.

Опередивший его щенок облизывается, синие капли крови сверкают расплавленным металлом на морде, постепенно тускнея, вызывающе скалится на вожака.

И продолжал скалиться, даже когда челюсти вожака сомкнулись на его шее.

Воспоминания оборвались. Он отстранился, глядя на меня с просьбой во взгляде. Прочитав её, я вздохнул.

— Старость — это нормально. Время берёт свою плату с каждого… — поняв, что не смогу отказать единственному существу, которого могу называть… другом, я прервался, криво усмехнулся: — Хорошо. Я помогу тебе.

Потянув на себя зыбкое марево истончающегося хроноса, я забрал себе тусклый огонек его затухающего времени, перебрал его, меняя каждую клетку, каждую эфирную нить души в то время, когда он был ещё молод, но вместе с тем сохраняя личность, накопленный опыт и знания, и, склонившись над застывшим в недвижимости зверем, подул. Облако золотых искорок пробежало по стремительно чернеющей шерсти, тусклый огонёк угасающей жизни встрепенулся, разгорелся и засветился ярким тёплым пламенем, оживляя усталое тело, разум и душу, возвращая их в то время, когда Шрам был молод и полон сил.

Качнувшийся лев вскочил, изумлённо рыкнул, оглядываясь, и благодарно ткнул меня мордой.

— Ну будет тебе, — рассмеялся я, восстанавливая равновесие после толчка. — Я рад, что ты так оживлён.

Лев повторно ткнулся мне в плечо, урча, словно большой мотор, фыркнул…

И тут дерево толщиной в сотню моих охватов 

…Это было похоже на массивный холм, укрытый сплошной бронёй без зазоров и щелей, что, поднявшись из земли, неторопливо пошёл дальше, задевая краями древесных гигантов и колыша их, словно невесомую траву. Глядя, как его поверхность искрится молниями, я, медленно поднявшись, положил ладонь на холку дрожащего от страха, приглушённо рычащего льва. В мыслях явно знавшего это существо зверя было лишь желание убежать подальше и поглубже спрятаться в надежде, что оно никогда его не найдёт.

А ещё там мелькало знание, что «злые искры» несут смерть.

— Идём, — тихо произнёс я, провожая оценивающим взглядом пылающий пожар души существа. Нет. Сейчас я не смогу погасить его. — Не стоит дразнить это.

Согласно рыкнув, Шрам перепрыгнул на соседнюю ветвь и скрылся в листве. Двинувшись следом, я бросил последний взгляд на удаляющийся «холм». Какое странное существо. Будет интересно изучить его как-нибудь попозже, когда я смогу его остановить.

Со львом мы расстались у подножья горной гряды; он направился обратно к стае, а я — к одному из пастбищ пластодонтов, подмеченных во время одной прогулки, закончившейся крайне опасной, но будоражащей сознание множеством возникших вопросов встречей.

Вынырнув из леса, я забрался повыше, осматривая залитое лунным светом поле, усеянное множеством валунов неправильной формы. Между ними иногда мелькали крохотные тени, раздавалось мерное сопение, иногда гулко взрёвывало. Стадо пластодонтов пережидало ночь.

Он явился после рассвета — яркая синяя точка в небесах, что, стремительно приближаясь, приобретала всё более узнаваемые черты. Гибкое могучее тело, закованное в чешую цвета сапфира, переходящего в белоснежный на подбрюшье, четыре лапы с грозными когтями, длинные полупрозрачные крылья, остроконечный хвост и массивная голова, украшенная шестью молочно-белыми рогами.

Дракон — истинный владыка небес.

Приблизившийся дракон сделал громадный круг над пастбищем, и я прижался к стволу, сдвигая время на долю секунды, скрывая плоть, стирая своё присутствие в мире и наблюдая в незаметности. Дракон всегда осторожен, всегда выбирает свою жертву, лишь убедившись, что поблизости никого нет, но в этот раз я смогу понаблюдать за ним вблизи.

Вожак стада, заметив мелькнувшую тень, раскрыв радужный гребень, предупреждающе взревел. Миг — и флегматично пасущиеся животные превратились в неуправляемую толпу, бросившись в сторону леса. Замер лишь один. Я ментально удержал зверя на месте, подавляя его инстинкты, предписывающие бежать. Дракон, торжествующе взревев, рухнул вниз. Удар тела впечатал пластодонта в землю, вцепившаяся в голову зверя пасть рванула, раздался хруст, и сухопутный левиафан замер. Подхватив добычу, небесный владыка взмыл в воздух, стремительно удаляясь в сторону потухшего вулкана. Едва успев оборвать связь с угасшим разумом зверя, я подождал, пока синяя точка не исчезнет вдали, и лишь тогда снял маскировку.

Спрыгнув с дерева, я тщательно изучил место нападения. Царапнул когтем оставшуюся на земле чешуйку, ничуть не удивившись, что не оставил на ней ни царапины, и посмотрел задумчиво вслед дракону.

Странный аппетит… Каждый день дракон охотится на пластодонтов — минимум на одного в день. Вес взрослого животного примерно пятьдесят тонн, одна седьмая — одна шестая веса самого дракона. Даже с учётом того, что он оставляет кости и броню, а это примерно двадцать процентов веса зверя…

— Где-то сорок тонн. Зачем тебе столько мяса?

Тряхнув головой, я отступил с пути возвращавшегося вожака и, похлопав по кобальтовому боку флегматично срезавшего траву зверя, после недолгих раздумий направился к драконьему логову.

Я слишком много времени потратил на выслеживание этого дракона, слишком много времени уделил его загадкам, чтобы отступать. Ведь он сам был одной большой загадкой. Я потратил несколько лет наблюдений, высчитывал пути его полёта, распорядок дня, особенности. И чем больше смотрел, тем больше находил странностей. Первая странность — броня. Лёгкая, но прочная чешуя — природный полимер, что по твёрдости не уступал адаманту. Вторая — огненное дыхание. Дракон регулировал его так же естественно, как и обычное, выдавая обычное пламя, что-то похожее на жидкий прометий и даже одну из вариаций биоплазмы, оставлявшую в камне идеально ровные и гладкие выемки. Третьей были разряды. Иногда в битвах против себе подобных зверь покрывал когти разрядами энергий — в таком состоянии они секли камень и чешую противников без каких-либо усилий. Четвёртой странностью было питание. Я нашёл место его постоянных трапез и отметил любопытную вещь: когда дракон охотился каждый день, от его жертв оставались гладкие и ничуть не повреждённые кости, зубы и пластины брони, а если прерывался на два-три — не оставалось ничего. Последняя странность, подмеченная мной — полёт. Результаты измерений показали, что размах его крыльев составил четыреста двадцать семь шагов, масса, судя по отпечаткам, в пределах трёхсот — трёхсот пятидесяти тонн. Взлетал дракон тяжело, используя лишь мускульную силу, но стоило ему подняться выше, как его вес будто пропадал. Движения становились лёгкими и грациозными, и добыча, что он нёс, какой бы тяжелой она ни была, никак на это не влияла. У меня было лишь одно объяснение этому феномену — природный антиграв.

Последнее предположение давало разгадку всем странностям как дракона, так и остальных существ этого мира, но вместе с тем возникал один очень неприятный вопрос: кто их создал?

У меня было три теории, и две из них мне не нравились. Влияние Хаоса. Ксенораса. Но Хаос ещё не настолько закрепился в этом мире, а из всех ксенорас, способных на подобное, я знал лишь эльдар. Но методы, изменившие или создавшие этих существ, не были методами эльдар, они были более грубыми, но в то же время более… масштабными. Как будто их создали…

Если тут были люди, если драконы — их наследие… Возможно, изучив дракона, я получу зацепку, что сможет привести меня к наследию прошлого, дать ответы, где я и что мне делать дальше. А если удастся приручить одного, это даст мне пространство для маневра, позволит изучить планету намного быстрее, чем путешествуя самому.

Это стоит возможного риска.

Склоны вулкана, обугленные вследствие многочисленных извержений, были черны словно уголь, и я, несмотря на немалые габариты, благодаря плащу полностью сливался с фоном, быстро пробираясь по пологому склону, перепрыгивая с валуна на валун, взбираясь по отвесным участкам пути, где надо — перепрыгивая расселины. Преодолев большую часть пути, я вышел на более пологий участок склона, проходивший перемычкой между двумя долинами, и, почувствовав по пути знакомый запах серы, вылез на самый край жерла, улёгшись на тёплый базальт.

Вулкан был давно потухшим, его жерло было засыпано песком, в который превратились вулканические породы за тысячелетия, и именно там устроил логово дракон. Со своего места я отлично видел его освещённое неверным призрачным сиянием, свернувшееся кольцом тело… и крупное яйцо в получившейся окружности. Сюрприз был приятен. Дракон оказался драконихой! И тут же была и разгадка её аппетита: мерно выдыхаемое пламя, согревавшее яйцо, что, без сомнений, требовало больших энергозатрат.

Чуть приподнявшись, я принялся рассматривать мельчайшие подробности, стремясь запечатлеть в разуме цельную картину.

Запомнив всё, я решил перед уходом проверить ещё кое-что. Нашарив камень размером с мой кулак, я изо всех сил метнул его в противоположную сторону. Камень, пролетев над кратером, с грохотом разлетелся о скалы, и дракониха за мельчайшие доли секунды отреагировала — сгусток пламени оставил в камне внушительную каверну, а дракониха начала водить головой из стороны в сторону, высматривая нарушителя. Решив не тревожить её заранее, я сполз с края и задумался.

Дракон оказался самкой — крайне приятный сюрприз, на мой взгляд. Настолько приятный и пересекающийся с моими планами, что возникает ощущение ловушки. Кто-то хочет, чтобы я в эту ловушку попался, и я даже знаю кто.

Но мне всё равно нужен дракон.

И выбора нет, сам я могу блуждать десятки, возможно, сотни лет в одиночестве, так никого и не найдя, а план постройки корабля, несмотря на свою выполнимость, займёт сотни, тысячи лет, необходимые на поиск и подготовку материалов и механизмов. За это время, в одиночестве, я либо сойду с ума, поддавшись навязчивому шёпоту Хаоса, либо он же, наконец, подточит мое сознание, склонив к служению.

Мне не нравится ни то, ни другое.

Нахмурившись, я вновь осторожно приподнялся, разглядывая дракониху и размышляя над тем, как мне поступить. Подчинить её не удастся, я уже пробовал. Как и влиять напрямую с помощью психоформ. А убивать… Мне претила сама мысль, что придётся убить такое величественное, гордое создание. Оставалось ждать, пока яйцо вылупится, и, отделив мать от дитя, запечатлеть его разум на себе. Такое возможно. Нужно лишь выждать удобный момент.

И подыскать пещеру поблизости.

Часть 3

Драконы. Это слово будоражит сознание, наполняет образами величественных повелителей небес из забытых мифов далёкой Терры. Но что можно сказать о драконах Альстрии?

Разумны настолько, насколько вообще может быть разумно творение человечества. Их разум, жёстко структурированный, защищённый от влияния извне любыми средствами, с намертво прописанными знаниями и закладками, закрыт от влияния как Хаоса, так и любого псайкера, неважно, будет он дружествен или враждебен.

Всё влияние на него начинается и заканчивается абсолютным импринтингом, вшитым на уровне инстинктов. Именно благодаря ему драконы различают семью и друзей, а закладки в изначально чистом холсте сознания служат основой личности.

Когда я впервые посмотрел ему в глаза, наша связь стала нерушимой, и уже никто, даже его мать, ищущая его над скалами, не имел для него значения. Его личность оказалась завязана на мне, а я… оказался не готов к подобному.

Когда тебя затапливает океан чувств, что доселе были тебе неизвестны, когда ты понимаешь, что вот это существо, несмотря на все свои размеры, целиком и полностью зависит от тебя и готово отдать свою жизнь даже не по приказу — по тени просьбы, ты начинаешь изменяться.

Ты начинаешь быть более ответственным, более… заботливым. Начинаешь ценить его верность, а жизнь его из простого ресурса становится чем-то намного более ценным. И ты начинаешь познавать. Каждый день, каждый час ты познаёшь новые чувства, новые эмоции, изменяешься, становишься более… человечным.

Обоюдоострый клинок импринтинга начинает влиять и на тебя.

И какова ирония: дракон, существо, что было создано людьми, но никогда не видело их, помогло мне понять логику, чувства самих людей.

Рут сделал меня более уязвимым.

Но эта уязвимость помогла мне 

И я понял, насколько был слеп, заблудившись в джунглях своего разума.

Ведь доселе моя жизнь состояла из простого стремления к цели, сбора знаний и сомнений. Но благодаря Руту, благодаря той заботе, что мы делили на двоих, я понял, что существуют и иные возможности, что можно не просто существовать по инерции, следуя вшитым Отцом законам, а желать! И пусть мои желания не слишком отличаются от законов, пусть я и не знал, чего желать ещё, но я понял, что отныне я могу существовать не так, как хотел бы Отец, не так, как хотели бы боги.

Я могу прокладывать свой путь. Путь к звёздам.

Ссылка на исходную публикацию - https://ficbook.net/readfic/5184176

Dominus umbrarum tempore

Содержание

Арка Первая: Примарх первобытного мира

Часть 2

Часть 3

Записки примарха. Избавивший от сомнений.

Комментарии (0)