Если бы не безудержная тяга к алкоголю, то Эйгона, сына короля Визериса от второго брака с королевой Алисентой Хайтауэр, звали бы Эйгоном Странным, но… в народе он стал печально известным принцем Эйгоном Пьяным.

И пожалуй, Эймонд не знал, что он ненавидел в своем старшем брате и наследнике короны больше. Его причуды или его бесконечное пьянство.

Его брат, несмотря на воспитание благочестивой и глубоко верующей матери, безбожно пил и пропадал в борделях с одиннадцати лет. Совершенно бездарно обращался с оружием как для мужчины, имел тощее нескладное телосложение и излишне женственную внешность, что в совокупности с его зачастую безобразным, всклоченным видом вызывало лишь отвращение. Когда-то, Эймонд уже с трудом мог вспомнить когда, голос у него был звонким и чистым, но после того как брат пристрастился к вину, борделям и привезенной из-за моря привычке курить траву под названием «табак», его голос стал хриплым и каким-то даже надсадным. Хотя и неудивительно, так как он частенько, напиваясь почти до беспамятства, орал песни Древней Валирии до хрипа, надрывая горло. И вот уж умора — читать высокую поэзию шлюхам.

Наследник престола декламирует баллады о любви шлюхам!

Он выкупал шлюх и устраивал им, как он это называл —  «культурное просвещение», читая стихи из королевской библиотеки. Блажь, дурость, глупость, свойственная только его брату, нередко среди дворян называемая слабоумием.

Вот только слабоумным Эйгон не был. Он был просто странным, и вероятно, вино делало его еще большим чудаком. Эймонд не удивился, если бы после такого количества вина и Хелейна начала вытворять такие выходки; она тоже отличалась некоторыми странностями. А потому сестре вино не подавали, на что она лишь улыбалась, смотря на Эймонда так, будто знает больше, чем он. Ну, во всяком случае, о его запрете крепкого вина в ее покоях она точно знала.

Эймонд не понимал, почему мать и дед имели глупость терпеть его брата да и вообще вовремя не пресекли его пристрастия. Он свободно спускал золото на выкуп ночи в целом борделе и среди шлюх имел просто огромную популярность, что было против веры в Семерых, против всех принципов воспитания его деда и матери.

Его поступки были отвратительными. Но Эйгону — любимчику Эйгону все спускалось с рук.

И это при том, что дед явно не испытывал радости и уж тем более гордости за своего внука, смотря на него порой с нескрываемым презрением. И обвинением в сторону их матери.

Эймонд Таргариен даже думать не хотел, что происходило после того, как у брата сходила на нет его внезапная тяга к ораторскому искусству и что именно он творил в борделе с выкупленными шлюхами после своего выступления. В том, что шлюхи были крайне благодарными слушателями, ублажающими его эго, он не сомневался совершенно. И за золото, скорее всего, благодарили его крайне щедро.

Эйгон мог вернуться к рассвету. А мог и не возвращаться, напиваясь, пока его не потянет в постель и ноги не принесут обратно в замок. Правда, чаще его все же возвращали в замок насильно, когда стражам и Кристону Колю все же удавалось найти его на улицах Королевской Гавани, где Эйгона чудом еще не зарезали. Это действительно было удивительным, и порой Эймонду казалось, что деда и мать даже разочаровывало везение наследника престола, что выползал из воды сухим, но неизменно пьяным.

Его притаскивала верная стража, подхватив под тощие руки, волоча сразу в кабинет матери, где за закрытыми дверями происходило очередное словесное наказание. Пару раз Эймонд с каким-то мстительным удовольствием наблюдал за тем, как Эйгон выползал из материнских покоев с опухшими щеками и даже с кровоточащей губой. Мать была с ним мягкой, как он сам считал. И потому вместо недостаточно сильных материнских пощечин в редкие дни, когда удавалось вытащить все еще не отошедшего от пьяного угара брата на плац, первый сын короля получал от младшего брата все удары, от которых не мог отбиться, и часто к концу тренировки лежал лицом в земле.

Один раз Эймонд разбил ему нос, но, вопреки всему, Эйгон, хлюпая кровью и соплями, сидя на земле, лишь посмеивался, будто бы ничего не произошло. И не испытывал ни капли злости на то, что его фактически избивали.

Эймонд знал, что он мог защититься. Чувствовал, что были моменты, которых он бы мог избежать, но Эйгон не пользовался выгодной ситуацией. И Эймонд долго не мог понять почему.

Но на заданный вопрос лишь получал хмельной ответ:

— Не могу же я бить младшего брата.

И это была еще одна причина, почему Эймонд его ненавидел. Он не мог его понять, не мог ничего добиться, кроме однажды оброненного «Не доверяй Кристону Колю». Чем старше он становился, тем больше его раздражали и злили непонятные тайны, что окутывали мать, деда и его старшего брата. Возможно, в части из них была замешана Хелейна, но вытащить из нее, кроме туманных слов, ничего не вышло.

Его старший брат был странным. Он безбожно пил, проводил ночи в обществе шлюх, слабый и никчемный. При этом забывшись, ловко игрался с кинжалами и иногда странно дергался, когда к нему подходили сзади.

Принц Эйгон Таргариен был странным. Но добрым.

Эйгон был добрым. И Эймонд Таргариен не мог его ненавидеть так сильно, как бы ему хотелось.

Потому что в этом треклятом замке, полном интриг и грязи, где мать погружена в придворные игры и веру, где их собственный отец-король не обращает на них внимания и медленно умирает, гния заживо, где их дед-десница учит никому не доверять и ненавидеть всех, кто идет против семьи, а точнее против него и партии «Зеленых»… только Эйгон — старший брат дарит Эймонду, Хелейне и Дейрону искреннюю и ничем не запятнанную доброту и любовь. Только он всегда на их стороне. Только он является чем-то настоящим, не извращенным и искаженным, что им пытаются внушить с самого детства под видом «семьи».

Эйгон Таргариен — его старший брат. Его семья. Которая в сто раз лучше семьи их старшей сестры Рейниры, что так нежна и ласкова к своим детям, к их проклятым племянникам, к которым им прививают ненависть. От образа их семьи раньше душило завистью, так как ни мать, ни даже родной отец, не то что приемный, не давали и крох чего-то похожего, что было у темноволосых бастардов.

Которых даже их собственный отец любит больше, потому что, несмотря ни на что, они дети Рейниры.

И на самом деле не важно, бастарды ли они или нет, просто это было несправедливо. С самого начала несправедливо. И если Эйгон легко мирился с пренебрежением отца в свою сторону, то Эймонд так не мог.

Но по итогу все обернулось так, что на стороне Эймонда был только старший брат. Только он с самого детства все равно что мать. Почти что отец. Который в тот злополучный день раскидывает проклятых Веларионов со своего пути, что застыли в страхе от того, что сотворили, не в силах позвать на помощь. И несмотря на хмель, бежит с ним на руках к мейстеру, заставляет пить маковое молоко, с силой разжимая его зубы, и умоляет не засыпать, пробиваясь сквозь пелену его боли.

Кровь. Вино. Огонь. И запах этого противного табака. Привкус земли. Он тогда был словно в бреду, но запомнил, как слабый брат нес его на руках, преодолевая немалое расстояние и крутой подъем так быстро, как только мог.

Вообще-то Эймонд думал, что его никчемный брат так не может. Не может встать на его защиту, не может взять на себя наказание за оскорбление Эймонда в сторону сыновей Рейниры.

Его извинения за него были тогда унизительными, и Эймонд был готов разорвать его на части, но…

— Ты там был? — этот спокойный вопрос, заданный спустя несколько недель после того, как он оседлал Вхагар, застал Эймонда врасплох.

— Я спрашиваю, ты там был? Доказать сможешь, что их отец не Лейнор Веларион?

— Но они на него не похожи!

— Но он их признал, — брат сидел в кресле, покачивая бокал вина в руке. — Он сказал, что это его дети. Его старший сын носит традиционное имя Веларионов. 

— Это ничего не значит.

— Ошибаешься, — его голос был спокоен и тих. Он сидел у горящего камина, крутил кубок и рассматривал узоры на его боках, но без особого интереса. Эймонд был уверен, прежде чем он пришел, брат уже успел изучить свой кубок со всех сторон. 

— И в чем же моя ошибка? — едко спросил он, садясь рядом, пропахший драконом и потом.

— Наш отец должен был жениться на Лейне Веларион и тем самым образовать союз. Из-за того что он женился на нашей матери, союз между нашими домами заключил Лейнор Веларион и Рейнира. Веларионы богаты, у них есть флот, в их руках морские торговые пути. Они сильные союзники, жестокие враги на море. Война на Ступенях укрепила их политические позиции, как и брак с нашей сестрой. Если ты думаешь, что оскорбляешь только Рейниру и ее детей, то ты ошибаешься. Ты оскорбляешь Веларионов, в том числе принцессу Рейнис. А это не принесет ничего хорошего для Вестероса.

— Их признал Лейнор Веларион. Их признал лорд Корлис и принцесса Рейнис. Думаешь, они бы позволили обручиться своим внучкам с незаконнорожденными детьми Рейниры? — смешок, разбивший тишину, заставил Эймонда вздрогнуть. — А еще у них есть драконы, и они их всадники. Они кровь от крови Таргариенов. Твои же слова, основывающиеся на грязных слухах, что могут распускать враги и глупцы, ничего не стоят. И даже если их незаконнорожденность имеет место быть, у тебя нет ничего, чтобы подтвердить этот факт. 

Эйгон хрипло рассмеялся.

— Нас. Я защищаю нас. Нет нужды наживать врагов больше, чем они и так имеются у короны и нашего рода. Это ни к чему, — он отпил вино и устало вздохнул. — Ты когда-нибудь думал о том, что будет с Домом Драконов, если драконы исчезнут? Символ того, что мы ближе к богам, а не к людям? Что тогда будет?..

— Мы перестанем быть особенными, Эймонд. Мы станем такими же людьми, которым недоступно небо. Пламя и кровь станет легендой. Как и многие, кто был до нас… А впрочем, ты прав. Я слишком пьян.

Брат, в отличие от матери и деда, порой был пугающе честен и открыт. Если Эймонду нужно было что-то узнать, достаточно спросить. Он бы не стал скрывать ни своих мыслей, ни разумных доводов. Он всегда объяснял, почему, зачем и для чего было сделано именно так, а не по-другому.

Эта честность подкупала. И не давала ненавидеть его по-настоящему. Иногда учила понимать Эйгона и самое отвратительное — признавать, что брат был умнее, чем хотел казаться. И возможно, из него вышел бы неплохой король.

Но потом он вновь напоминал о всех своих пороках, пьяным свисая с рук стражи.

Эймонд зло подхватывает пьяное тело, подставляет свое плечо и тащит Эйгона в его покои, приказывая позвать Хелейну. Сестра, несмотря на свою оторванность от мира, всегда приходит, если дело касается Эйгона.

Эйгон опирается на него, тяжело вздыхает, воняя перегаром и дымом. Табаком. И на мгновение Эймонду кажется, что и кровью. Пока Эйгон плетется, переставляя ноги, и мычит себе под нос один из любимых валирийских мотивов, Эймонд успевает рассмотреть у него под ногтями кровь. Но особого значения он этому не придает, решив, что тот опять куда-то вляпался, и, дотащив бедового до покоев, морщится, когда Эйгон хлопает его по спине, призывая отпустить.

— Я отведу тебя к кровати, — говорит Эймонд настойчиво.

Эйгон улыбается теплой и благодарной улыбкой, и его шальной пьяный взгляд на опухшем и грязном лице, взгляд, полный ласки и благодарности, обрушивается на Эймонда, оставляя его совершенно безоружным.

Как в детстве, когда всего этого не было. Тогда он брата не то что не ненавидел — он его обожал.

— Не стоит, братец, — бормочет он. — Дальше я сам.

Он мажет губами в нелепом поцелуе по волосам успевшего уклониться от этого детского жеста любви Эймонда.

Эймонд невольно отмечает, что уже скоро его перерастет. А ведь старший брат, который родился недоношенным и болезненным, застывает в росте чуть выше их матери. И это отчасти тешит его самолюбие, так как когда-то Эймонд был таким же хилым. Правда, гораздо яростней и злее, чем старший брат. Видимо, поэтому он и вырос, в отличие от него.

Эйгон усмехается на его жест протеста и настойчиво отталкивает прочь, уже тверже ступая в сторону своих покоев. Два шага до дверей, которые ему услужливо открывают стражники, он преодолевает почти с достоинством. Двери закрываются и…

Второй сын короля вздыхает, прикрыв единственный глаз, заслышав, как падает на пол за дверью пьяное тело, кажется что-то уронив в попытке удержаться.

В конце коридора слышатся шаги свиты его сестры, и Эймонд привычно передает Хелейне заботу о своем брате, зная, что тот не навредит ей, хотя и является мужчиной.

Их брат странный. Когда пьяный — еще более странный, чем когда трезв. Эймонду иногда кажется, что витающая не в этом мире Хелейна уступает ему в своей чудаковатости.

Принц Эйгон из всех женщин во дворце позволяет прикасаться к себе в беспомощном состоянии и помогать выходить из пьяного дурмана лишь матери и сестре. Правда, мать приходила к нему лишь пару раз на его памяти.

Из-за этого даже ходят слухи, что Хелейна станет его женой, но…

Кому как не Эймонду знать, что брат относится к Хелейне как к святой, которую тронуть как женщину никогда не посмеет.

И все же Эймонд Таргариен уважает Эйгона за то, что, каким бы ни был его брат пьяницей, он никогда не пьян до потери сознания и непонимания ситуации, в которой он находится. Удивительный талант, единственный плюс которого в том, что Эйгон Таргариен в любом состоянии возвращается ночевать исключительно во дворец.

Но все же он не раз задумывается. Мимолетом, не задерживаясь долго на этих мыслях.

Что заставляет его брата всегда отслеживать ситуацию, несмотря ни на что?

Вот только на подобные вопросы Эйгон никогда не дает ответов.

Часть 1

Воу-Воу

Sofi_coffee

Если бы не безудержная тяга к алкоголю, то Эйгона, сына короля Визериса от второго брака с королевой Алисентой Хайтауэр, звали бы Эйгоном Странным, но… в народе он стал печально известным принцем Эйгоном Пьяным.

/Сложно быть попаданкой и не забухать, осознав, что влетела в Принца Семи Королевств/.

Дом Дракона

Деймон Таргариен/Рейнира Таргариен

ОЖП

ОМП

Эйгон II Таргариен

Эймонд Таргариен

Хелейна Таргариен

fem!Эйгон II Таргариен

Эйгон Пьяный

«Быть трезвым — греховно!» — решает Элька, когда осознает, куда ее забросила жизнь и в какую лужу посадила.

А после это становится ее девизом.

Нет, понять логику поступка ее матери, или если быть точнее — деда, она могла. Беременность была крайне тяжелой, Элька родилась раньше срока, в экстремальной ситуации, хилым младенцем, которому прогнозировали скорую смерть. Когда у королевы начались роды, она находилась вне замка, и лишь то, что дед отправил с ней своего преданного мейстера, склонного за большую сумму денег молчать, спасло мать и ребенка от смерти, но…

Вопреки прогнозам, она выжила. Но здоровье матери было подорвано. А Отто Хайтауэру был жизненно необходим наследник трона. Вот прям сейчас. Только гарантий, что он будет после неудачной беременности, не было.

Дочь рисковала вообще остаться бесплодной, по словам мейстера. Решение нужно было принимать быстро.

Младенца окружили верными людьми Хайтауэров, которые потом тихо ушли из этого мира, сохранив одну важную тайну. А королю сообщили, что ребенок рискует не выжить. Визерис, и так потеряв слишком много детей, естественно, свой визит к новорожденному отложил, так как не было смысла, если дитя умрет.

После смерти жены и сына Бейлона он к детям от второго брака относился весьма прохладно. И отчасти, наверное, еще и поэтому ему было все равно на то, что в последующем Элька будет творить под именем принца Эйгона. Ведь король Визерис все равно не собирался сажать своего «сына» на трон и место наследницы отдал Рейнире. И защищал ее отчаянно и твердо до самой смерти.

Никто не думал, что принц Эйгон выживет. Но ставки все равно сделали, пытаясь хоть временно, но укрепить позиции. Рождение принца, пусть и слабого, пошатнуло двор, и люди начали сомневаться. Это и нужно было деснице короля.

Вот только дитя выжило, и его мать даже сумела родить еще детей, в том числе и мужского пола, но пол первого ребенка Отто Хайтауэр уже сокрыл.

План был хорош в краткосрочной перспективе — перетянуть на свою сторону дворян, не приемлющих женщину на троне. Вот только про долгосрочную что-то никто особо не подумал или не продумал до конца.

Возможно, все же все было продуманно. Кроме вселения чужой души после относительно неудачного убийства «принца». Которое случилось в пятилетнем возрасте, когда уже стало ясно, что новый принц здоров и растет хорошо. Вот только неудача заставила короля жестко проредить двор, избавляясь от крыс, тем самым вынуждая затаиться на несколько лет. Но этого времени было достаточно, чтобы в дальнейшем принц стал на редкость неубиваемым.

Через два года после первых родов королева родила дочь. Радостное событие, но все еще не для Отто Хайтауэра. Хотя это спасло «Эйгона» на какое-то время. Спустя еще год она родила сына. Эймонд был слаб, и были опасения за его жизнь, поэтому убийство немного отсрочили. И уже спустя четыре года родился последний ребенок, мальчик. Теперь уже можно было открыто говорить о наследнике мужского пола, особенно когда есть запасной, но…

Хайтауэры настолько заврались и во многом лоханулись, что поворачивать было уже поздно. Вышло как в анекдоте: хорошая мина при плохой игре. Никто не должен догадаться, что Эйгон Таргариен — гребаная девчонка, недо-принцесса и ни разу не принц до того момента, пока тело не сожгут в пламени дракона. И то, что его притязания на трон равняются притязаниям его старшей сестры, ввиду отсутствия члена.

Что, очевидно, грозило показать себя, когда у принца начнут расти верхние девяносто. И чем дальше, тем сложнее будет сокрыть обман.

В общем, осознавшая себя в пятилетнем соплячестве в мире вестеросского замеса, да еще и в столь щекотливой ситуации, Элька настолько прониклась происходящим, поняв, куда ее занесло, что постаралась подхватить игру как можно скорее и успешней.

У нее вышло неплохо. Если бы родственники после четырнадцати поддержали ее в стараниях, было бы еще лучше, но нет. Алисента Хайтауэр, ее нынешняя мать, воспитанная слишком правильно, чтобы нести такую ложь, как дочь в мужском обличии, всю свою жизнь, родительницей оказалась воистину никчемной. Она не могла воспитывать дочь как сына — это не укладывалось в ее веру, не могла смотреть на нее, зная правду, и отстранилась от воспитания, по сути передав Эльку деду, который был не намерен проигрывать начатую игру.

Она желала смерти своему ребенку. Ну… как избавление от мук, которым ее подвергла своим согласием с отцом.

В общем-то, не знай Элька своим взрослым сознанием разницу между женщиной и мужчиной, несчастного ребенка бы искалечили психически так, что даже представить страшно. Там не то что гендерная идентичность бы закоротила — развилась бы полноценная шиза.

Хотя порой Элька думала, что и она сумасшествия не избежала.

В двенадцать лет у нее пошли месячные и начала расти грудь. Но это еще можно было как-то скрыть, а вот голос… хрен с ним с кадыком, мода на высокие воротники в Вестеросе и шейный платок, как ее личная причуда, спасали. А вот остальное… было проблемой.

Фигуру пришлось корректировать худобой. Тощий принц лучше, чем женские формы у мужчины. Благо наследственность была на стороне «принца».

Но уже в одиннадцать она начала подготавливать почву, а главное сумела выгрызть себе свободу. Правда, не ту, которую хотела, но…

У тайн есть удивительное свойство. Угроза их раскрытия может заставить людей действовать так, как хочет владелец тайны.

Элька была самим воплощением слова «тайна». И потому…

У нее было золото. У нее была свобода вести себя так, как не было бы позволено вести себя ни одной женщине. И сколько бы Отто Хайтауэр ни кривился, не оценить ее игру он не мог.

Молодым людям свойственно быть в юности распутными, ненасытными и пьяными. Но мужчинам это прощалось.

Эйгон Таргариен был пьяницей и распутником, со странностями, конечно, но при всем при этом добрым принцем. Которого любили и считали достойным сыном короля, несмотря на его недостатки.

Его непутевость должна была пройти со временем, и к его загулам относились со снисходительным пониманием к лихой свободной юности, которую мог позволить себе юноша.

В Королевской Гавани был уже Принц Блошиного Конца, Порочный Принц, который когда-то давно перетрахал всех шлюх на Шелковой улице.

В новом поколении новый принц.

Его Высочество Эйгон Пьяный не был чем-то удивительным для этого мира. Чудной слегка, ну дак королевским особам, чья семья ближе к богам, чем к людям, это позволительно.

Никто еще тогда не знал, что с рождением принца Дейрона улицы Королевской Гавани превратятся в лабиринт, где проходила игра в кошки-мышки.

И Эйгон Таргариен был вынужден стать профессиональным игроком, скрывающимся среди шлюх и вина. Потому что когда самому младшему принцу исполнится четыре, одиннадцатилетнему Эйгону попытаются снять скальп.

Алисента била больно. Не потому, что Элька это заслужила, хотя, вероятно, все же ее поведение в глазах столь благочестивой королевы было сродни воплощению всех пороков в мире людей. Она била от бессилия, от стыда, злобы и необходимости играть в эту игру.

Она била и плакала за закрытыми дверями. Хватала себя за волосы и пыталась беззвучно рыдать, в моменты своего безумия прижимая Эльку к себе с отчаянной нежностью матери, что хоронит свое дитя.

Ложь и то, во что она собственными руками превратила свою дочь, опорочив ее так, как ни одна другая мать, убивали ее. Она пыталась думать о ней как о сыне, но всегда помнила, что она ее дочь. И это разрывало ее разум.

Мейстер запрещал ей пить маковое молоко постоянно. И в перерывах, не находя спокойствия, Алисента калечила себя, царапая руки до крови от запястий до локтя, после чего скрывала увечья за длинными рукавами.

С момента рождения Дейрона король уже не мог требовать у нее супружеского долга, а безумие медленно и верно прогрессировало.

Она хотела любить своих детей и быть им лучшей матерью, но не могла. И от своей беспомощности постепенно сходила с ума. Незаметно для других, но не для Эльки.

Ведомая, сломанная и ищущая защиту у своего отца, веруя, что тот защитит ее и детей, она все равно понимала, что совершает грех и безумие. Но отказывалась это принять.

Возможно, сложись обстоятельства иначе, из нее вышла бы хорошая королева и мать. Хотя, судя по когда-то в другой жизни просмотренному сериалу, этого бы не случилось все равно.

Элька терпит ее удары из жалости. И позволяет себя к ней приводить, только чтобы, пережив приступ ее безумия, заканчивающийся сном, перевязать ей руки.

Когда под действием макового молока Алисента возвращается к условно адекватному состоянию, она не может смотреть ей в глаза. Избегает ее и невольно тем самым делает существование Эйгона Таргариена легче.

Возможно, она играет на ее чувствах специально. Элька не хочет об этом думать. Жалость и расчетливость — та смесь, над которой не хочется размышлять, учитывая, что у нее достаточно других дел.

Алисента сдирает кожу, наказывая саму себя. Ей легче, когда эмоции выходят через боль. Но боль Эйгона тоже приносит ей облегчение. Она наказывает. Из раза в раз. Совершает грех и замаливает его перед своими богами после, теряясь на целые недели в септе.

Благочестивая королева.

Маковое молоко помогает. Оно приносит облегчение телу и разуму. Но с каждым разом его нужно все больше.

Алисента — это тихое безумие.

Эйгон Таргариен — воплощение ее самого страшного греха и лжи. И Алисента не может себе простить, что породила его. Что допустила.

Королева-мать не может прикоснуться к своим детям с любовью. Она не может воспитывать свою дочь дочерью, а сыновей сыновьями. Ведь ее первенец — ее личный грех, позор и наказание — стоит у нее перед глазами.

Отчасти, отвешивая пощечины Эйгону, она испытывает облегчение. И одновременно отвращение.

Элька трогает кончиком языка ранку на губе и думает, что ей бы самой после всего не помешал психолог. Но в Вестеросе она вряд ли его найдет, поэтому укладывает худую женщину на кровать, снимает старые повязки на ее руках, накладывает новые под тихие слезы верной служанки Алисенты, которая не понимает жестокости королевы-матери к своему ребенку, что относится к ней с такой любовью и заботой, несмотря ни на что.

Эйгон Таргариен — жертва чужой алчности, жадности и властолюбия. Пешка на доске, которую нужно было убрать вовремя. Элька думает, что это даже просто, — достаточно подослать убийцу в бордель, в котором она читает стихи для шлюх.

В четырнадцать лет, когда случаются седьмые именины принца Дейрона, еще одного кандидата на Железный Трон, того, кто укрепляет веру в то, что наследовать должны дети короля от второго брака, ее действительно пытаются смести с доски, уже более чем серьезно подходя к проблеме существования старшего «принца». Она даже думает, что примет смерть смиренно, откажется от роли без всякого сопротивления, изрядно устав от всех этих интриг, но оказывается, что Эйгон Таргариен слишком сильно хочет жить.

Убийцу она чувствует. Ощущает, как он идет по ее следу. Выдрессированная интуиция вопит, предсказывает, обостряется почти что до странного дара предвидения, способности заглянуть на краткий миг вперед и увидеть опасность.

Магия, не иначе. Словно короткий морок сна.

В ту ночь покушение на жизнь Эйгона Таргариена оканчивается провалом.

В ту ночь Элька внезапно понимает, что не желает умирать. Она все еще отчаянно хочет жить.

В замке не знают. При дворе никто не подозревает. Королева-мать не ведает, что Эйгон Тарагариен среди пьянчуг, шлюх и всякого сброда является почти легендой.

Все, кто его пытался убить, умирают. А сам он то ли невероятно удачлив, то ли благословлен богами. Или, как и все Таргариены, подобен богу. Жестокому богу со светлым ликом, добрым нравом и беспощадностью к присланным убийцам, которым в глотку вливает подготовленный для него же яд.

Впрочем, подобные слухи ходили и о Деймоне Таргариене, и о других Таргариенах, что любили Блошиный Конец и Шелковую улицу. Слишком много невероятных слухов приводит к тому, что никто не верит в их правдивость.

Эйгон Таргариен отказывается умирать. Он отращивает зубы и становится угрозой, что хранит в себе тайну, способную погубить род Хайтауэров одним лишь фактом своего существования.

Везучая Эль одним шагом в могиле.

От безумия спасает только вино.

И наслаждение — видеть в глазах собственного деда ненависть.

Кристон Коль, набивающийся в верные рыцари, не вызывает доверия. И Элька пьет вино, с наслаждением наблюдая, как рыжие и сереброволосые шлюхи, что сейчас вошли в моду, вьются вокруг «верного» стража.

Это действительно смешно.

В глазах Кристона Коля ненависть. А ненависть Элька чует и видит лучше всего. А значит, в нужный момент не пропустит его за свою спину.

Часть 2

Эйгону Таргариену позволено немногое. Особенно когда он мал. Но было бы странно в глазах двора отлучать юного принца от своих братьев и сестры.

Элька находит в детях Алисенты Хайтауэр, своих братьях и сестре, утешение и единственную радость. Способ утолить голод прикосновениями, теплом и искренностью. Маленькие дети не так лживы, как взрослые. Если они и пытаются лгать, то у них нет опыта в этом деле, отчего их попытки выглядят скорее милыми, нежели отвратительными.

С ними можно быть чуточку откровенней. Немного расслабиться и не контролировать себя. И если Хелейна только слушает, то Эймонд задает вопросы, что позволяет еще и иногда разговаривать открыто.

Ей нравится читать им сказки. А когда они становятся старше, хоть изредка давать совет, объяснять что-то непонятное простыми словами. В этом времени от некоторых книг скрипит мозг не только ребенка, но и взрослого.

Эймонд одержим драконами и… стихами. Это кажется милым. Так что она с самого детства таскает книги и пересказывает для него более простыми словами.

К своему стыду, шутку со свиньей она пропускает, будучи на улицах Королевской Гавани. Она вообще с детьми Рейниры старается не пересекаться и обычно уходит от любых разговоров, закрываясь вином. Хотя пару раз, когда она рассказывала прочитанное о драконах в библиотеке, замечала темные макушки.

У Эймонда лицо идет красными пятнами обиды, пылают уши, и он тихо скрипит зубами. Шутка не прошла, малолетних шутников поймали до того, как они успели сказать Эймонду про дракона и притащить свинью с крыльями. Но когда их поймали и допросили, эти дети признались в своей задумке.

Эймонд слышал. И это его ранило.

Никакие разговоры не помогли Вхагар избежать участи заиметь наездника в виде Эймонда Одноглазого. А уж когда всплыли разговоры про бастардов, на вопрос, кто сказал мелкому об этом, Эльке пришлось вмешаться и намекнуть про слухи среди придворных.

Думается, королевскому двору не очень понравилось, когда король Визерис высказал свое неудовольствие. После того как заставил Эльку принести извинения Рейнире и ее сыновьям. Унизительные во многом извинения, вызвавшие у Эймонда протест.

У матери тоже. Но все, что касалось старшего ребенка, она вообще избегала. До кровопролития в тот день не дошло. Глаз за дракона был большой ценой. Но тот день показал четко и ясно, что король благоволит Рейнире и в них наследников не видит совершенно.

Алисенте следовало пить лунный чай.

В любом случае все дети Алисенты Хайтауэр это поняли как никогда четко.

А лично Элька для себя уяснила, что все гораздо сложнее, когда принцесса Рейнира принесла ей извинения за своих детей. К сожалению, перед Эймондом извиниться она не смогла, так как тот путешествовал обратно в Королевскую Гавань, прикованный к койке под присмотром мейстера.

И это, возможно, к счастью, так как мелкий и бешеный злюка вряд ли бы оценил по достоинству.

— Ты защищаешь их. Свою сестру и брата, — тогда сказала ей Рейнира.

— Ну, других защитников у них нет, — хмыкнула Элька в кубок с вином на самом деле без всякого умысла.

О, оказывается Рейниру это задело. Но с другой стороны, эта ситуация дала пищу для размышлений самой Эльке. Ведь если так подумать… могло ли все закончиться мирно? Не войной, в которой Таргариены перебьют друг друга.

Урок политики для Эймонда пришлось подготавливать долго. Но направить боевитую натуру в сторону осмысления своих поступков и их последствий у нее вышло.

Честно говоря, Элька не знает, почему возникла эта трогательная привязанность, когда ей бы лучше бросить все и бежать прочь без оглядки. Рискнуть по крайней мере. Вот только пока они малы, она не в силах бросить их без защиты. Этот странный комплекс старшей сестры. Она ничего не может с собой поделать.

Хелейна, ее сестра, становится той, кого она готова обнимать часами. И той, кто знает ее сущность, ее суть и тайну. Маленькая провидица, чей дар отличается от дара Эльки. Хелейна заглядывает далеко в будущее, в то время как ей дозволено лишь увидеть близкое, не более суток вперед.

Она не задает вопросов, потому что ей уже даны ответы, и это заставляет ее обожать Хелейну и подпускать ее к себе так близко, как она только может.

Эймонд — маленький вредитель — является ее радостью. Он смешон и забавен в своей дикости, которая из детского характера превращается во вредный подростковый, а дальше во взрослый. Маленьким он жмурится и фыркает, когда она целует его в макушку, но Элька знает, что это открытое чувство привязанности и нежности ему нравится. Если Хелейна, увлеченная видениями, не так уж и сильно нуждается в физическом контакте и скорее позволяет себя обожать и тискать, то Эймонд жаждет тепла. Хотя, конечно, со временем он перерастает и становится раздражительным, не дает к себе прикоснуться, после того как Люцерис Веларион лишил его глаза.

Дейрон был любовью. Она не знала, как это объяснить, ведь с его рождением жизнь Везучей Эльки превратилась в выживание и еще большее унизительное притворство со вкусом дрянного вина. Но тихий и кроткий ребенок, с хитрыми глазами и тщательно скрытым любопытством, что вынуждало его подслушивать и подсматривать, играя в незаметного шпиона и разведчика, вызывал в ней только беспокойство за его безопасность и нежность.

Эйгон Таргариен мог быть пьяницей и развратником, чудаковатым принцем с добрыми глазами и черно-кровавой тенью за спиной.

Но все его окружение знало.

Он любил своих братьев и сестер так сильно, что по замку бродил тихий шепот о том, что такая любовь могла привести его к безумию.

Элька думает, что она сошла с ума, выдергивая кинжал из шеи шпиона своего деда, незаметно оставляя тело на одной из улочек Королевской Гавани. Нищие растащат его вещи совсем скоро, а труп съедят собаки.

Может, на утро найдут кости.

Отто Хайтауэру не нужен дикий и думающий Эймонд, которым невозможно управлять. Он бы предпочел Дейрона, которого бы женил на Хелейне, что, вот уж умора, обещана ей. Ну а там в порядке очереди, Эймонд, Дейрон. Разница в возрасте небольшая, Дейрона и Хелейну разделяет пять лет, и время быстро их сгладит.

Отвратительно. Впрочем….

У Отто Хайтауэра достаточно внуков, чтобы пожертвовать парочкой из них.

Их ценность заключается в их драконах. Не больше.

— Шавка ищет вас на Шелковой улице.

Элька лениво приоткрывает глаза.

— Нет. Пока обыщет все бордели, пройдет достаточно времени, — скалится щербатой улыбкой темноволосый мальчишка. В нем прослеживается благородная кровь, несмотря на загар, исключающий бледность. Пурпурные глаза сверкают лукавством.

Бастард Деймона Таргариена, которого Элька нашла на улицах Королевской Гавани, умный, шустрый вор, которому посчастливилось не застать время, когда законом над беззаконием был его отец. А иначе лишится ему руки.

Она дала ему имя Джон. В честь еще одного небезызвестного, но не в это время бастарда.

Она же дала ему золото. А после пристроила к кузнецу. Пацан, не лишенный амбиций и ума, в будущем мог бы принести много проблем… но сейчас от него было больше пользы, чем вреда.

Он знал каждого беспризорника, был знаком со многими шлюхами. А заимев крышу над головой, приобрел и статус.

Его пурпурные глаза порой вглядывались в ее, ища ответы на незаданный вопрос. Он явно догадывался о своем происхождении, но ему хватало ума не задавать лишних вопросов и не мечтать о чем-то невероятном вслух.

Эльке казалось, что он мог бы стать драконьим всадником.

— Эй, Джон, — Элька улыбнулась, раскуривая трубку. — Если когда-нибудь я захочу свалить отсюда в Эссос, сбежишь со мной?

— Только позовите, — щербатая улыбка и лукавые глаза.

— И даже не спросишь, зачем мне сбегать из собственного королевства? — хмыкает Элька.

Подросток пожимает плечами.

— Вы просите меня бежать с вами, а не спрашивать почему, — смеется он.

— Вот за это я тебя и ценю, Джон, — хмыкает Элька и треплет его волосы. После встречи с ней и работы в кузне он стал мыться чаще.

Славный мальчишка. Если вырастет, станет той еще зверюгой.

Видение скользит через пьяный дурман в один из дней, когда ничего не предвещает беды. До Танца Драконов еще есть время, от брака еще можно отвертеться, да и не особо-то ее хотят женить, убийцу утаскивают работники борделя, а кровь с рук смывают шлюхи.

Ей думалось, еще есть время.

Джон Уотерс смотрит на нее с беспокойством. Мальчишка диво как умеет читать людей по лицам.

Она отмахивается от него.

Визерис умрет через несколько часов, и ноги несут принца Эйгона к отцу, где тот, находясь в, казалось бы, мирном сне, даже не может сказать напоследок сыну и пары слов, одурманенный маковым молоком.

Мать, сидя у кровати отца, недовольна его внезапным визитом, и надолго Элька не задерживается.

Близость безумия и государственного переворота обрушивается на нее, вызывая страх.

— Слишком рано. Слишком рано! Я не готов!

Эйгон Пьяный

Содержание

Часть 1

Часть 2

Часть 3

Глава 4

Часть 5

Часть 6

Часть 7

Комментарии (0)