Элспет Розалин Поттер стояла в сердце древней библиотеки, спрятанной в глубине подземелий, укрытых в шотландских горах. Она смотрела на книгу, одинокую и торжественную, покоившуюся на постаменте. Она словно излучала невидимую силу, тянувшую её к себе, не позволявшую ни на мгновение отвести глаз.

Если бы не обстоятельства, вынудившие её искать эту библиотеку, девушка, несомненно, смогла бы насладиться захватывающим видом, открывающимся у входа в подземелье: горы, журчащая внизу речка и осенний пейзаж, щедро раскрасивший деревья в глубокие оттенки тёмно-оранжевого. Лишь тяжёлое, свинцово-серое небо, нависшее над этой картиной, вызывало у Элспет непонятное чувство тревоги, словно в предчувствии чего-то зловещего, уже поджидающего за углом, готового шагнуть ей навстречу в тот самый миг, когда она позволит себе расслабиться.

А Элспет давно привыкла полагаться на свою интуицию. Этот внутренний голос, то тихий, словно шорох опадающих листьев, то оглушительный, подобно удару колокола, перекрывающему весь мир вокруг, не раз помогал ей выжить там, где отступали разум и логика.

И на этот раз её интуиция не обманула. Волшебница, хоть и далеко не юная, но до сих пор молодо выглядящая, уверенно преодолела путь сквозь мрачные коридоры подземелья, который привёл её к массивной, причудливо украшенной двери. Ещё мгновение назад она освещала себе путь мерцанием заклинания 

, но как только распахнулись тяжёлые створы, магический свет стал не нужен — впереди раскинулась совсем иная, чуждая темноте реальность.

Потолок уходил столь высоко ввысь, что Элспет невольно задумалась, на какой глубине она сейчас находится. Её взгляд задержался на круглой платформе, одиноко возвышающейся в центре огромного зала — месте, не похожем ни на одно из тех, что ей доводилось видеть прежде. От места, где она стояла, к загадочной площадке протягивалась вверх длинная, лишённая ограждений лестница, дрожа над бездонной пустотой. Вокруг было лишь бескрайнее ничто, охватывающее эту странную конструкцию, словно она парила в самом сердце небытия.

Она поднималась по лестнице, опасливо оглядываясь по сторонам, будто боясь, что ноги eё подведут, она зацепится за очередную ступеньку и по закону физики, поверхностно изученной ей в скучные одинокие вечера на площади Гриммо, закончится её не такая уж и долгая, полная сражений жизнь, — закону тяготения, свободного падения туда, где не видно ничего.

К счастью, ноги не подвели Элспет, и она, наконец, достигла круглой платформы, которую до этого могла лишь разглядывать снизу. Она была окружена колоннами, тонкими, словно ветви старинных деревьев, но те, казалось, не поддерживали ничего — до потолка этого огромного зала, а может быть, пещеры, оставалось ещё невероятно далеко. Недоумение охватило её: зачем был возведён столь странный монумент, если на нём не оказалось ничего, кроме загадочных узоров, переливающихся эфирным бело-синим сиянием?

— Уволюсь к Мордреду, — злобно прошептала Элспет, боясь нарушить тишину зала.

Находясь в самом центре платформы, где причудливые линии на полу сплетались в замысловатый узор, напоминающий ей кельтское плетение, Элспет в душе с равным усердием проклинала и магическим, и маггловским способом свою службу в Аврорате.

Именно служба раз за разом приводила её к заданиям, которые для других оказывались слишком сложными. Но больше всего она винила себя — за неспособность отказать приказам, больше напоминавших добровольно-принудительные просьбы, и решительному взгляду главного аврора, на чьё лицо она смотрела из-под опущенных ресниц, когда плечи гнулись под бременем очередного «особого» дела.

«А ведь я могла быть на его месте», — в такие моменты думала Элспет. Да, после победы над Волдемортом в Аврорат её приняли с распростертыми объятиями. Она и сама была рада идти служить на благо магическому обществу, понимая, что не всех Пожирателей Смерти нашли, что могли остаться люди, сочувствующие падшему Тёмному Лорду в той степени, что были готовы продолжить его дело.

Но розовые очки разбились стёклами внутрь. Как оказалось, по своей беспощадной простоте обычные маги могли быть куда жестче и безжалостнее, чем те, кого Элспет привыкла презирать: Пожирателей. Конечно, среди слуг Волдеморта не все были идейными фанатиками, видевшими в нём лидера, достойного их жизни или безоговорочного подчинения. Под конец войны их ряды наполнились простыми разбойниками — людьми, которых не вело ни убеждение, ни преданность, а лишь жажда насилия и возможность творить зло под покровительством режима того времени.

Для Элспет когда-то было так просто делить мир на чёрное и белое, видя врагов лишь в тех, кто открыто стоял под тёмным знаменем. Гораздо сложнее оказалось принять, что за улыбками случайных прохожих на Косой Аллее, коллег из Министерства или даже соседей может скрываться истинная тьма. Тот, кто годами травил собственную жену ядом, терзая её разум до самых границ безумия. Или тот, кто без колебаний поднял палочку, озарившуюся смертельно-зелёным светом, на своих родных, потому что они ему наскучили. Они все были рядом, скрываясь за маской добропорядочного мага. Ведь жестокость — это дар, который люди приобрели сами.

Элспет всё глубже погружалась в эту страшную, жестокую в своей обыденности темноту — и сломалась. Она больше не отводила взгляда от обезображенных тел, безучастно всматриваясь в окаменевшие в муках лица. Перестала задаваться вопросами, что двигало преступниками, чьи признания слушала теперь без тени удивления или сострадания, машинально записывая их слова для дальнейшей передачи в Визенгамот. Элспет стала избегать погружаться в тот хаос, что царил вокруг неё. Она просто делала свою работу — ту самую, что когда-то представлялась ей мечтой в те далёкие школьные годы, когда она выживала под грузом очередных грандиозных замыслов Волдеморта.

А по вечерам, а порой и на рассвете, возвращаясь с очередной ночной погони за безумцем или убийцей, на площади Гриммо её неизменно ждал Кричер с заранее приготовленным бокалом огневиски. Старый домовик давно смирился с хозяйкой, которую поначалу не признавал, но спустя время всё же принял. Его ворчание, звучащее теперь скорее по привычке, больше не задевало её. В резкости слов чувствовалась не враждебность, а сокрытая под маской старческого упрямства забота, которую она, ещё у двери, молча принимала.

По началу Элспет находила утешение в товариществе Рона, который тоже принял предложение служить в Аврорате. За закрытыми дверями их кабинет мог долгое время наполнен быть ядовитыми выпадами и язвительными замечаниями — и в адрес начальства, и в сторону преступников, а иногда и всех, кто случайно приходил на острый язык девушки. Но Рон был честолюбив и, когда ему предложили должность Старшего Аврора, не раздумывая принял повышение. Элспет тоже предлагали ту же должность, но она отказалась. Надежда — робкая и почти невесомая — всё ещё теплилась в её сердце, подталкивая верить в добро, скрывающееся в людях. Только подумав о том, что за новой ролью скрывается ворох бумаг и бесконечный кабинетный труд, она решила остаться «в поле», грезя о том, что её действия всё ещё могут изменить мир к лучшему.

Что ж, надежда умирает последней, но и до неё дошла очередь. И так Элспет осталась одна в беспорядке, что теперь назывался её жизнью.

Потонув в своих мыслях, Элспет и не заметила, как всё это время её взгляд был прикован к мерцающим узорам на полу платформы. Но ничто в зале не изменилось: воздух оставался неподвижным, тишина — дышащей, а ни одна деталь этого странного пространства не пришла в движение. Спустя мгновение она отвела взгляд, поднялась с места и решительно направилась к лестнице, за которой виднелась массивная дверь, своим видом зеркально повторяющая ту, через которую она сюда вошла.

Её зрачки расширились, пытаясь привыкнуть к новому, приглушённому освещению комнаты, скрытой за массивной дверью. Пространство оказалось значительно меньше внушительного зала, из которого она только что вышла, и напоминало скорее библиотеку — пусть и далёкую копию той, что находилась на площади Гриммо. Несколько факелов, висящих на стенах комнаты, загорались тусклым светом, когда девушка к ним подходила. Элспет усмехнулась.

— И что же наш доморощенный Тёмный Лорд искал здесь… — сказала волшебница уже уверенным голосом, не снижаясь до полушепота. Не боялась нарушить ту магическую атмосферу, царившую в прошлом зале.

Быстрый взгляд на ближайшие полки с книгами сразу дал понять: перед ней находилась древняя библиотека. Названия фолиантов были абсолютно незнакомы даже ей, что когда-то хотя бы пролистала почти каждый том обширной библиотеки на площади Гриммо. Книги выглядели ветхими и хрупкими, словно их страницы могли рассыпаться в прах от одного неосторожного движения или даже мимолётного дуновения воздуха, обрекая их тайны на вечное забвение.

Зачем она вообще отправилась сюда в одиночку? Очевидно, её всё ещё не покидали «комплекс героя» и трудно объяснимая тяга окунуться в неизвестность с головой. Однако следовало признать, что после допроса мага, возомнившего себя преемником «Тёмного Лорда», её действительно одолело любопытство. Его описания этого места, о котором он говорил с таким восторгом, называя его чем-то невероятным, тем, что магический мир ещё не знал, зажгли в ней желание увидеть всё своими глазами. Но что не давало покоя Элспет — откуда он узнал об этом?

От этих мыслей её отвлек постамент, возвышавшийся в центре библиотеки. Книга, покоившаяся на его поверхности, излучала необычное свечение, напоминающее живую, струящуюся воду. Её мягкий, но ослепительный свет был ярче огня факелов, слабо пляшущего на стенах. В этой книге было что-то по-настоящему неестественное, вызывающее непреодолимое, почти гипнотическое желание дотронуться до её страниц, ощутить на кончиках пальцев эту магию — волшебные, мерцающие капли света, которые, вопреки законам природы, медленно поднимались вверх, словно искали путьк небу.

Длинные пальцы Элспет, будто живущие собственной волей, проигнорировали весь багаж опыта, накопленного за её службу, и многократные предостережения старших коллег: «Не прикасайся к незнакомым тёмномагическим артефактам!» Неумолимо протягиваясь к страницам раскрытой книги, её рука словно находилась под чьей-то властью. Она не успела разглядеть ни текста, ни заголовка, ни даже названия, скрытого на обложке или корешке фолианта. И хотя миг осознания уже прошёл в её сознании — только могучий тёмномагический артефакт способен так одурманить разум мага, умеющего мастерски владеть окклюменцией, — это не остановило её. Рука завершила начатое, коснувшись запретного священного предмета.

Мир вокруг закружился, смазываясь обретая очертания, напоминавшие магию портала или аппарации, но того знакомого ощущения, того специфического внутреннего рывка, она не чувствовала. Всё, что происходило, казалось падением — бесконечным, стремительным. Но страха не было, лишь глухая злость на саму себя за то, что так глупо и необдуманно, возможно, поставила точку в собственной жизни.

Пролог

tsattr

После военной жизни, полной потерь и тяжёлых решений, Элспет Поттер переносится в альтернативную реальность, где её родители живы, Хогвартс процветает, войны с Волдемортом никогда не случалась, Том Реддл – загадочный священник при Хогвартсе, а запах ладана сводит Элспет с ума.

Роулинг Джоан «Гарри Поттер»

Hogwarts Legacy

Том Марволо Реддл/fem!Гарри Поттер

Том Марволо Реддл

Гарри Поттер

Every you, Every me

Она спала. Глубоким, восстановительным сном — тем редким сном, который действительно дарит телу покой и отдых, а не превращается в привычный для неё обманчивый обрывок забытья. Это становилось очевидно по сладкому ощущению легкости, которое обволакивало её сразу после пробуждения. Ощущение это было ей так знакомо по далёким годам первых семестров в Хогвартсе, времени, когда жизнь была свободна от всепоглощающего страха: не нужно было бояться проснуться под пустымивзглядами егерей и их направленных на девушку палочек, и ночи не были окрашены обрывками чужого, разрушительного сознания, прорывавшегося в её сны через проклятую связь с Волдемортом.

Тяжёлое чувство дезориентации охватило её, и она резко села на кровати. Постель под ней оказалась мягкой, даже уютной, но совершенно чужой. Не её квартира на площади Гриммо, не временное убежище после погони за очередным тёмным магом, а место, где витал аромат чьего-то дома. Словно как в детстве — не её детстве, которого и быть не могло, но каком-то забытом образе уюта, которого она никогда не знала. Комната выглядела слишком простой, и вместе с тем она вызывала чувство странного тепла. Узкие полочки с книгами, деревянная мебель с облупившейся краской, разбросанные мелочи, которые выдают повседневную жизнь, но ничего даже близко знакомого. Типичная подростковая спальня.

Нащупывая привычное место у запястья в поисках палочки в кобуре, Элспет задержала взгляд на собственных руках. Они казались чужими — маленькими, лишёнными привычной грубости, без шероховатых мозолей, оставленных годами беспощадных тренировок магических дуэлей и сотнями отточенных заклятий, уже не всегда светлых. Кожа на них была мягкой, гладкой, словно их никогда не коснулась тяжесть работы. А кобуры не было.

В порыве паники, давно несвойственной для неё, Элспет лихорадочно скользила взглядом по комнате, ища палочку, но, как бы она ни старалась, палочка нигде не находилась. Ни её собственная, из остролиста, уже ставшая частью её самой, ни какая-либо другая. Впрочем, как и вообще что-либо магическое — всё в этой комнате казалось до обидного обыденным и чуждым волшебству.

Куда её перенесла книга? Чья это злая шутка? Ответы не то чтобы ускользали от Элспет, они даже не намекали не своё существование, а вопросы, не прекращая увеличиваться в своём количестве, вихрем кружили в её голове.

Паника начала подниматься где-то под грудной клеткой, но потом здравый смысл напомнил: «Соберись». Это ведь мог быть сон. Или чья-то магия. Сон. Иллюзия.

В стремлении обрести хоть крупицу спокойствия волшебница — а в том, что она всё ещё волшебница, Элспет уже не была уверена, — медленно начала выравнивать дыхание. Навык медитации, обретённый ещё в годы стажировки в Аврорате, когда иной раз становилось невозможно справляться с происходящим, вновь пришёл ей на помощь. Тогда, на грани срыва, это спасало её от нахлынувших истерик — и сейчас, как ни странно, оказалось действенным. Постепенно сознание прояснилось, выстраивая перед ней лишь три главных вопроса: где она находится, где её палочка и… кто она на самом деле.

Тишину комнаты нарушил глухой стук в дверь. Элспет вздрогнула и резко обернулась к источнику звука — за дверью явно кто-то стоял, настойчиво желая войти. Но кто? Если это тот, кто принёс её сюда, чьи намерения могли быть далёки от добрых… а она, оставаясь без палочки, уязвима, как никогда…

Её мысли резко оборвались, когда дверь, о которой она только что размышляла с нескрытым страхом, открылась. На пороге появилась рыжеволосая женщина, и это неожиданное появление заставило Элспет замереть на месте, затаив дыхание.

— Мама?.. — одними губами прошептала она, в смеси ужаса, восхищения, облегчения и желания разрыдаться на месте.

Перед ней стояла Лили Поттер, заметно повзрослевшая с тех снимков, что Элспет достались от Хагрида, Сириуса и других членов Ордена Феникса, но черты её лица и, Мордред дери, рыжие волосы и зелёные глаза остались неизменными.

— О, Лиззи, ты уже проснулась. А я хотела тебя будить, почти полдень, — проворковала Лили, 

, привычно для неё протягивая для объятий руки к готовой в любой момент расплакаться Элспет.

Охваченная неуходящей тоской по материнским объятиям, которая преследовала её даже во взрослой жизни, Элспет сделала робкий шаг вперёд, позволив себе устремиться в распахнутые руки Лили, обнимая её осторожно, почти трепетно, словно страшась того, что всё это окажется лишь иллюзией, которая разобьётся на осколки от малейшего прикосновения к женщине, давно покинувшей этот мир. Или не этот?

Элспет растерялась, не зная, какое слово вымолвить первым. Казалось, все мысли застыли на краю сознания, а тело словно отказалось ей повиноваться. Что делать? Броситься прочь, не оглядываясь? Искать ту самую книгу, прикосновение к которой привело её сюда? Но как понять, что это всё происходит наяву, а не просто порождение её сознания? Может, она застряла в мире собственных иллюзий, где её разум, уставший от одиночества, транслирует одну из самых заветных сцен — ту, которую она не раз рисовала себе перед сном, глотая слёзы и уткнувшись в подушку?

В конце концов она не выдержала и заплакала, уткнувшись в плечо матери. Плечи её затряслись, позорно выдавая состояние девушки. Лили взяла дочь за плечи, и, нахмурившись, посмотрела на неё.

— Милая, что случилось? Кошмар приснился? — Ласково проводя рукой по волосам Элспет, женщина с тихой грустью смотрела на её заплаканное лицо. Щемящее чувство бессилия сжимало ей сердце — она не знала, что сказать, как утешить собственную дочь или что послужило причиной этих слёз.

Элспет отшатнулась, словно невидимая сила толкнула её назад. Колени предательски подогнулись, отказываясь поддерживать её собственное тело. Она бессильно опустилась на край стоявшей позади кровати, не решаясь поднять взгляд на Лили.

— Я… Да, мам, кошмар, — сглотнув, ответила Элспет, до сих пор не веря в происходящее.

— Тогда встретимся за завтраком? Хотя, уже обедом, — Лили с лёгкой улыбкой пошутила, пытаясь поднять настроение дочери. И её попытка не была напрасной — Элспет тихо хихикнула и, сжав пальцы, провела ими по глазам, стирая оставшиеся слёзы.

Рыжеволосая женщина мягко провела ладонью по волосам дочери, словно это могло развеять невидимый мрак, окутавший её. Её улыбка была тёплой, но в глазах читалась тревога, неуловимая и почти незаметная. Лили развернулась к выходу, её шаг был лёгким, будто она не хотела нарушать хрупкую тишину комнаты. Но прежде чем успела сделать и пару шагов, её остановил неожиданный жест: Элспет, вскинув руку, осторожно, но крепко обхватила её запястье.

Этот порыв был почти инстинктивным, словно если она отпустит, мать исчезнет, растворится в этом странном мире иллюзии, оставив её в одиночестве. Элспет подняла на Лили взгляд — в нём смешались паника, мольба и что-то вроде непроизнесённого вопроса, который застрял в горле.

— Постой… — прошептала она едва слышно, вцепившись в запястье матери. В этом коротком слове звучало столько отчаяния и хрупкого страха, что оно, казалось, заполнило весь воздух комнаты. Элспет пыталась удержаться за реальность, которая ускользала от неё, как вода сквозь пальцы. Она с трудом подняла голову, взгляд её был полон неуверенности и внутренней борьбы. Губы дрогнули, прежде чем она осмелилась задать вопрос, который стал невыносимо важным:

Она произнесла это так, будто каждое слово царапало её горло изнутри.

Лили замерла, как от удара, который она предчувствовала, но встретить всё равно оказалась не готова. Во взгляде матери на миг засветилась какая-то болезненная грусть, бесконечная как глубокий омут, и даже далёкому от эмпатии человеку стало бы понятно — этот вопрос стал для неё настоящей пыткой.

— Ох, Лиззи… — неслышно выдохнула Лили, её голос дрогнул. — Ты опять забыла?

— Забыла? — эхом повторила Элспет, чувствуя, как ладонь, сжимающая материнское запястье, вдруг ослабела. Сердце застучало где-то у самого горла. — Забыла… о чём?

Слова вышли едва ощутимым шёпотом, но даже этот шёпот звучал, как гром среди тишины. Она совершенно ясно ощущала, что ответ, который сейчас прозвучит, окажется хуже любого кошмара.

Лили отвела взгляд, медленно высвободив руку из хватки дочери. Её лицо стало ещё нежнее, а вместе с тем — печальнее. Она будто вновь погрузилась в те далёкие дни, которые каждый раз ранили её сердце. Поджала губы, словно пыталась сдержать что-то, что ей не хотелось произносить.

Элспет не сводила с неё взгляда, пот заливал ей лоб. Она знала: этот ответ перевернёт всё. Но молчание уже становилось невыносимым.

Наконец, Лили выдохнула, отведя глаза.

— Ты забыла, Лиззи, — она произнесла это на одном дыхании, выталкивая слова из себя, — что у тебя… нет магических способностей.

Эти простые, разящие своей жестокой правдой слова нависли над комнатой, как грозовая туча. Элспет потрясённо замерла, не в силах поверить услышанному.

— Нет… магических способностей? — голос её предательски дрогнул. Затем её дыхание участилось, грудь стала подниматься и опускаться всё быстрее. Мир вокруг вдруг пошатнулся, как если бы она собиралась утонуть в невидимом водовороте. Её пальцы сжались в простыню, хватаясь за неё так, будто это была единственная опора, которая ещё соединяла её с реальностью. — Нет… этого не может быть. Это… неправда.

Но в душе она уже знала. Знала, что мать не лгала. Знала, что за этими словами тянется целая жизнь, к которой она никогда не принадлежала. Она начала задыхаться, в её голове всё смешалось, сделав комнату слишком маленькой, воздух — слишком густым, а собственное тело — практически неподвластным ей.

— Лиззи… всё в порядке, — мягко произнесла Лили, попыталась протянуть руку, но Элспет отшатнулась, глядя на неё так, словно видела в ней чужую, совсем не ту женщину, которую она знала до этой минуты.

Она продолжала задыхаться и в её голове звучал только один вопрос, который она не успела задать: 

Какой ужасной шуткой стал этот новый мир, где она даже не волшебница?

Глава 1. Новая реальность

— Лиззи, посмотри на меня, — голос Лили звучал тревожно. Она склонилась над дочерью, обхватив её лицо ладонями, нежно, но требовательно, заставляя перенести взгляд на себя.

Но глаза Элспет были пусты, словно утонули в каком-то хрупком, незримом барьере между реальностью и собственными мыслями. Тонкая линия её губ дрожала, а пальцы сначала медленно, потом рвано извивались в воздухе, словно играли беззвучную, беспокойную мелодию. Широким, болезненным спазмом сжалась грудь девушки, мешая движению воздуха, мешая самой жизни, заключённой в её хрупком теле.

— Лиззи! — голос Лили сорвался, стал резче, громче, почти отчаянным. Но он разбился о невидимую стену ледяного равнодушия, за которой пряталась Элспет. Это был не отказ слушать — это было что-то большее, сложное и необъяснимое.

Лили, сама балансирующая на грани собственных сил, встряхнула дочь. Маленькая фигура закачалась, почти потеряв равновесие, а голова Элспет безвольно склонилась назад. Глаза её остановились на потолке — белом, ровном, издевательски спокойном.

«Потолок. Он такой… простой, неизменный. Если сломается, можно починить. 

…» — блуждавшие вдали мысли девушки оборвались, вытолкнув её в момент, где перед ней стояла Лили.

Одним движением, может быть даже слишком резким, Элспет подняла голову, возвратив её в прежнее положение. Всего мгновение — и их взгляды встретились. Две пары зеленых глаз зацепились друг за друга. Лили смотрела с отчаянием, страхом и какой-то почти болезненной надеждой. Элспет же… Её глаза чуть безумно сверкнули, холодная усмешка мелькнула на губах.

Она расхохоталась. Смех взорвался в воздухе — резкий, надрывный, на грани истерики. Лили застыла, ошеломлённая, чувствуя, как время будто замедляется, а мир невозможно искажается вокруг звука этого смеха.

— Ох… ну и повеселила же ты меня, — Элспет прервала истеричный хохот и выпрямилась, отбросив руки Лили с лица, словно они были ещё одной ненужной преградой.

Лили молча смотрела на Элспет, пытаясь понять, что происходит за этими странно блестящими глазами. Она ожидала услышать всё, что угодно — крик, упрёк, обвинение, но только не этот смех.

— Ты… смеешься? — наконец, с трудом выдавила Лили, чувствуя, как голос дрогнул, превращаясь почти в шёпот. Слова звучали так, будто она сама не верила в происходящее. — Лиззи… что с тобой?

Элспет фыркнула, чуть подзадержав дыхание, смахнув пару слезинок с уголка глаз — то ли от смеха, то ли от чего-то другого. Она посмотрела на мать с какой-то смесью растерянности и насмешливой отстранённости.

— А что мне остаётся, мам? Плакать? — её голос звучал на удивление ровно, даже жёстко. — Ты хочешь, чтобы я рухнула на пол и начала рыдать? Или закричала так, что разнесётся повсему дому?

В воздухе повисло неловкое молчание, наполненное невысказанными страхами.

— Лиззи, послушай меня, — голос Лили обрел твёрдость, но в нём всё же сквозила боль. Со всей осторожностью она протянула руку к дочери, словно боялась её спугнуть. — Я знаю, что тебе больно. Знаю, что это слишком… Но притворяться, будто ничего не произошло, не поможет. Нельзя просто смеяться, чтобы всё спрятать. Это не способ бороться…

Элспет вскинула голову, её глаза вспыхнули гневом.

— Бороться? — перебила она, а слова звенели как раскалённый металл. — Бороться с чем, мам? С моим бессилием? С тем, что я… Не могу ничего? Что я… ничто? — Её слова прозвучали почти шёпотом, и от этого они ударили по Лили словно удар хлыста.

— Ты не ничто, — произнесла Лили, вкладывая всю материнскую силу и нежность во взгляд, с которым смотрела на дочь. — Ты моя дочь. Самая сильная, самая храбрая девочка.

— Несмотря на то, что я не волшебница в семье волшебников? Что я сломанная, да? «Особенная»? — с каждым словом её самоконтроль трещал. — Ты ведь это хочешь сказать, да?

— Нет, — Лили отрицательно покачала головой, её взгляд остался твёрдым и непоколебимым. — Я хочу сказать, что для меня ты целый мир. И не важно, что в этом мире нет магии. Ты сама по себе волшебная, Лиззи, просто потому что ты — это ты.

Слова, такие простые, но такие острые, на мгновение сбили девушку с толку. Элспет крепко сжала губы.

Не так Лили представляла себе этот выходной, ох, совсем не так… В её планах был тихий, размеренный день, но вместо спокойной идиллии перед ней разрывалась буря эмоций, которую она не могла укротить. Она искренне верила, что время уже приглушило ту глубокую рану, что когда-то образовалась в сердце Элспет от осознания её чуждости миру, к которому принадлежала вся семья. Мать надеялась, что дочь приняла свою судьбу, смирилась, научилась жить с тем, что для большинства их окружения составляло суть существования, но для неё навсегда останется недостижимой мечтой — наличие магических сил.

Элспет росла тихой, погружённой в себя девочкой. В ней не было тех привычных признаков скрытой детской магии, которые, казалось, были у всех малышей из волшебных семей. Ни разбитой чашки в приступе каприза, ни летящих игрушек, которые по мановению обиды взмывали к потолку. Даже когда её расстраивали или сердили, магия не проявлялась. Однако тогда Лили и её муж еще надеялись — ведь дети бывают разные. «Особенная девочка», убежденно говорила Лили самой себе, смотря на дочь. «Ей нужно больше времени. Может, она просто усмирила в себе это раньше, чем мы успели заметить. В конце концов, быть спокойной — тоже дар».

Но с каждым годом уверенность таяла. Ближе к 12-летию надежды все ещё тлели в их сердцах. Лили уговаривала себя и мужа, что вот-вот, скоро, перед решающим возрастным порогом, с Элспет произойдёт что-то необычное. Бывали такие случаи, говорили всё те же друзья, коллеги и знакомые, — когда магия вдруг вспыхивала позже, чем у сверстников, не по ошибке, а просто в своё время. И пока все ждали сову с письмом из Хогвартса, Лили держалась за эту мысль сильнее, чем, пожалуй, сама хотела признать.

Наступил тот самый день. Её 12-й день рождения. Всё было готово: стол для семейного ужина, подарки, ярко украшенная гостиная. Весь дом словно затаил дыхание в ожидании знаменательного прибытия совы. Элспет смотрела в окно, срываясь к каждому шороху. Лили только делала вид, что занята делами, но украдкой наблюдала за дочерью, убеждая себя, что письмо вот-вот прибудет. Всё же оно должно было прийти. Должно.

Но день подошёл к концу, солнце скрылось за горизонтом, вечер наполнил комнаты своего рода тишиной поражения. Сова так и не прилетела. Элспет долго сидела, глядя в уже опротивевшее окно, словно не хотела верить в реальность.

А вскоре начались визиты в Святое Мунго. Родители цеплялись за последнюю, пусть и призрачную, надежду. Они спрашивали, умоляли, требовали ответы у целителей, но всё, что получали в ответ, — это беспомощные, полные сожаления взгляды. Элспет оказалась «сквибом». Слово такое простое, но бьющее как проклятие.

«Она родилась без магии», — говорил один целитель.

«Это редкость, но такое случается», — добавлял другой. Никакие зелья, никакие ритуалы, никакие заклинания не могли дать ей того, чего в её природе не было изначально.

«Это не болезнь, которую можно вылечить», — эта фраза эхом звучала в голове Лили многие месяцы.

Долгое время Элспет молчала, переживая всё внутри себя, но Лили видела, как дочь меняется. Она всё ещё пыталась быть сильной — девочка сдерживала слёзы, почти не говорила о случившемся, но её взгляды, её молчание, её редкие фразы о магии ранили Лили глубже, чем когда-либо мог бы ранить прямой упрёк.

Бывало такое — как сегодня, — когда Элспет, уносимая бурей собственных мечтаний, на мгновение забывала о том, что она отличается от остальных. В такие моменты её голос звенел радостным возбуждением, глаза вспыхивали тем самым, почти детским светом, который давно угас. Она разговаривала с родителями, словно всё было так, как и должно быть. Словно мир снова стал привычным, простым, уютным.

— Нам нужно будет сходить на Косую Аллею, — с воодушевлением говорила она, будто это самая обыденная вещь. — Скоро ведь новый учебный год, а у меня даже котла нет! Ну правда, как я могу ходить на зельеварение без приличного котла? И метлу надо бы… Как же я мечтаю о метле!

Голос её в эти моменты забытья звенел так искренне, что Лили чувствовала себя частью счастливого, иллюзорного мгновения.

Но реальность возвращалась быстрее, чем хотелось. Лили знала, куда эти мечты неизбежно приведут. Туда, где мечты Элспет ударятся о стены её реальности.

— Лиззи, — мягко начинала Лили, но голос её обрывался. Каждый раз это было для неё как заново наступить на один и тот же острый камень. Она мысленно просила прощения у дочери, что вынуждена её исправлять, напоминать.

Дочь замирала и смотрела на неё с таким взглядом, в котором несколько быстрых мгновений горела необузданная смесь радости и боли.

— Ты хочешь сказать, что я опять забыла, да? Нет. Не говори. Я уже поняла. Поняла. — Она отворачивалась, делая вид, что поправляет прядь своих волос, пряча лицо от матери. — Просто… Я иногда представляю, каково это: натянуть мантию, взять палочку и почувствовать, будто ты наконец-то весь — настоящий. Словно всё встало на свои места.

Да, обычно Элспет быстро возвращалась к реальности, словно холодным ветром сдувало её маленькие попытки забыться, убежать от того, что она хотела оставить за гранью своего сознания. Но сегодняшняя вспышка была иной. В этот раз в её словах звучало нарастающее безумие, какое-то отчаянное, судорожное отрицание. Будто всё, что она слышала или знала раньше, в один миг было стерто. Словно ей приходилось заново сталкиваться с тем, что она давно осознала, но не могла принять. Как если бы эта правда обрушилась на неё с новой, удручающей силой.

И всё же, сильнее всего Лили поразил голос дочери. Откуда в нём могли взяться такие твёрдые, железные нотки? Эти резкие, почти командные интонации, которые она прежде слышала лишь от коллег своего мужа, от Джеймса. От авроров, людей закалённых, сильных, готовых ломать барьеры и выступать против любой угрозы. Людей, которые видели слишком многое. Как эти звуки могли оказаться в её малышке, в её Лиззи?

Лили стояла, ошеломлённая этим проявлением новой черты характера дочери.

— Можно… я побуду одна? — сорвалось с губ Элспет, прерывая мучительное молчание. Её голос был тихим, почти шёпотом, но в этой приглушённой просьбе звучало больше усталости, чем Лили мгновенно смогла осознать.

Эти слова… Они были тем единственным, чего Лили сейчас хотела. Тем единственным, что могло дать ей хотя бы крошечную передышку от нарастающего напряжения. Спрятаться от боли, от обжигающего чувства собственного бессилия, оттого, что она больше не знает, как достучаться до сердца дочери, чтобы согреть его, чтобы помочь. Её девочка была тут, рядом, практически на расстоянии вытянутой руки, но ощущалась так далеко, словно над их головами раскинулась пропасть, чёрная, непреодолимая.

— Хорошо, — ответила Лили с нарочитой мягкостью, хотя её голос дрогнул в конце. — Спустишься, как будешь готова.

Её ладонь уже привычным движением потянулась к плечу дочери, но остановилась в полушаге, словно почувствовала барьер, отгораживающий Элспет от каждого, кто пытался к ней приблизиться. Она сделала над собой усилие и просто выпрямилась, развернувшись к двери.

Удаляющиеся шаги были осторожными — почти бесшумными. Когда она позади себя услышала звук, с которым дверь мягко защелкнулась, Лили позволила себе выдохнуть, закрыв глаза на мгновение. Но не от облегчения — нет, это было похоже на отступление, медленное осознание того, что до победы ещё так бесконечно далеко.

Элспет же, наконец, приходила в себя. Первая волна шока — от пробуждения в странно-безликом мире, чуждом ощущении собственного тела, оказавшегося куда младше, и почти невозможного присутствия живой матери — уже схлынула. Даже мысль о том, что здесь, как оказалось, у неё по-прежнему отсутствовала магия, уже не обжигала так остро. Вместо боли и растерянности на первый план выходила холодная ясность разума. Да, ситуация была парадоксальной. Но ведь были же дни, когда она выбиралась из ещё более запутанных обстоятельств, не так ли?

— Ох, блядь… — едва выдохнула она, позволяя себе короткий момент уязвимости, прежде чем резко откинулась спиной на кровать. Её взгляд снова замер на белоснежном потолке — на злосчастной, почти насмешливой плоскости, которая совсем недавно словно играла с её мыслями, вытаскивая её из мутной, вязкой трясины отчаяния. Но теперь этот потолок утратил свою магию. Иронично.

— Ладно… — наконец протянула она, скрестив руки за головой. — Что мы имеем? Сон? Иллюзия? Или… — уголки губ едва не дрогнули от горечи. — Другая реальность? Отлично.

Её голос, тихий, но трезвый, словно утвердил её готовность действовать. Она быстро проанализировала факты, вновь прокручивая их в голове. Здесь она — сквиб. Родители… живы. Это было едва ли не самым странным из всего сюрреализма, окутавшего её. Она прищурилась.

— И сколько же мне лет в этом месте?

Элспет резко поднялась, её движения обрели чёткую целеустремлённость, лишённую прежней медлительности. Она заново осматривала комнату.

На прикроватном столике среди прочего стоял небольшой календарь и рамка с фотографией. Элспет нерешительно протянула руку к рамке, словно боялась увидеть то, что там запечатлено. Она подняла фото и, задержав дыхание, посмотрела на него.

Из изображения на неё смотрела маленькая девочка с густыми, вьющимися чёрными волосами. Лицо было ей болезненно знакомо. Никем другим она быть не могла — эта девочка ничем не отличалась от Элспет в её собственном детстве. Почти до слёз странное чувство охватило девушку — видеть себя снова такой маленькой и безмятежной.

Но в этот раз девочка в рамке не была одна. Рядом с ней стояли родители. Лили обнимала её за плечи, как будто боялась отпустить даже на мгновение, лицо светилось улыбкой. Рядом, с другой стороны, стоял Джеймс. Он выглядел почти таким, каким Элспет его запомнила, — обаятельным, уверенным, но… старше. Другим. Лицо чуть более осмысленное, черты чуть резче. Все трое в кадре искренне улыбались, прячась от времени в этой простой фотографии, будто этот день действительно был самым счастливым из всей их жизни.

Элспет долго разглядывала это неподвижное счастье, неожиданная щемящая тоска занозой пронзила грудину. «Интересно, — подумала она с горькой насмешкой, — это было до того, как сова с письмом из Хогвартса прилетела не ко мне, или уже после?»

Спустя несколько секунд, которые ей показались вечностью, Элспет осторожно поставила рамку назад на прикроватный столик. Взгляд упал на календарь.

Она сразу увидела год, написанный жирным красным шрифтом в правом верхнем углу. 1994. Месяц — июль. День определить было сложнее: каких-то конкретных отметок, который могли бы подсказать текущее число, не было. Но уже этой информации хватило, чтобы Элспет быстро сложила детали воедино.

«Значит, мне здесь почти четырнадцать,» — подумала она. Подтянула пальцы к вискам, ощущая напряжение, которое грозилось перерасти в головную боль.

— И, судя по тому, что мама, когда заходила сюда, не начала с поздравлений, — тихо пробормотала она, глядя в окно, — не день рождения.

Она выпрямилась и, ещё раз осматривая комнату, медленно прикусила нижнюю губу. Куда бы она ни смотрела, всё вокруг твердило о деталях чужой и одновременно её жизни. Той, которой она могла изначально жить, если бы Волдеморт всё не разрушил. «Ладно… куда мы попали, Мордред бы побрал эту книгу?» — мысленно пообещала она себе разобраться, но сейчас об этом думать не было сил.

Одновременно с Элспет в этом новом дивном мире открылись другие глаза. Голубые, с редкими проблесками красного.

Глава 2. Отрицание

Элспет провела весь день в своей — хотя можно ли ее назвать своей? — комнате, погруженная в тревожные мысли. Она слышала, как на первом этаже хлопочет Лили. Казалось, женщина не позволяла себе и минуты покоя, отвлекаясь на бытовые заботы, чтобы, может быть, унять собственную боль. Элспет невольно ощущала глухой укол совести за то, как обошлась с ней после своего пробуждения. Всё вдруг показалось таким неправильным: разве не она здесь лишняя? Разве не из-за нее жизнь Лили стала еще тяжелее, чем была до этого момента? Ведь появление Элспет стерло из этого дома ту, что когда-то по-настоящему была дочерью Лили. А куда подевалась та прежняя Элспет, чей облик она теперь носит? Кто она вообще, чтобы так вмешиваться?

Лили, казалось, уже натерпелась в этой жизни. Это было видно по ее взгляду, по терпеливому, но уставшему выражению лица, по каждому ее движению, полному молчаливого смирения. А что Элспет? Она будто вломилась в чужую жизнь, не просто вмешалась, но еще и накричала на Лили, обвиняя ее. Обвиняя во всем, в чем Лили, возможно, и не повинна… Элспет сама не знала, как могла допустить такое.

С другой стороны, а как иначе она могла реагировать? У нее ведь была жизнь — пусть далёкая от идеала, во многом лишенная счастья, но это была её собственная жизнь. Она шла этим путем, делала выборы, ошибалась, исправляла, несла ответственность за последствия своих решений. Это была её история, сотканная из боли, радостей, утрат и редких тёплых мгновений — история, на которую она имела право. И теперь эта жизнь оказалась оборвана, словно чужой рукой сдёрнули полотно с мольберта, чтобы начать писать заново что-то совершенно другое, чуждое, ей непонятное.

Элспет усмехнулась, ощутив странное смешанное чувство горечи и иронии. Единственным, по кому она действительно тосковала, оказался старый сварливый домовик. Да уж, не так уж многого она, выходит, добилась в своей жизни.

«Вот так, значит? Весь итог жизни — тоска по бурчанию старого слуги» — мысли крутились в голове Элспет, переходя от смешка к горечи и возвращаясь к давящей пустоте.

Девушка размышляла и о другом — о том, какой была жизнь прежней Элспет, хозяйки этого тела, её самой, но другой. Без магии, столь естественной и неотъемлемой в её прежнем мире, как она жила? Если двери Хогвартса для неё были закрыты, то где она училась? Существовала ли какая-то особенная школа для таких, как она, для сквибов? Или же её жизнь была ещё более обыденной, связанной с обычной маггловской школой? Элспет невольно улыбнулась при мысли о том, как много вопросов сейчас кружилось в её голове — от неизвестной судьбы той другой Элспет до чисто бытовых деталей.

Если она и правда находилась в Годриковой Лощине, как предполагала, то здесь наверняка должна быть обычная школьная жизнь. Небольшая школа в сердце смешанного поселения… В таких местах жизнь редко останавливается, она течёт своим чередом, смешивая магический и маггловский миры. Но почему вокруг неё так мало следов от того, как жила прежняя Элспет?

Желая хоть что-то прояснить для себя, она принялась обыскивать комнату, стараясь найти что-нибудь, что могло бы рассказать ей о прошлом. О, как же сильно ей сейчас не хватало её волшебной палочки! Одно лёгкое движение руки — и ящик бы сам открывался. Ещё одно — книги или вещи сами бы поднялись на уровень её глаз, ускоряя процесс. Но здесь у неё не было этих привычных инструментов. Всё приходилось делать вручную.

Она перебирала ящик за ящиком, искала, приподнимала предметы и снова возвращала их на место. Но… ничего. Ни писем от друзей, которые объяснили бы её окружение. Ни учебников, которые подсказали бы ей особенности преподавания. Ни школьной формы, если таковая вообще существовала. Никакой зацепки, которая могла бы увести её далеко в размышления о том, в какой же именно школе училась её предшественница.

— Ну и как мне это узнать теперь? — в конце концов пробормотала Элспет. — Подойти и прямо спросить: «Мам, пап, а куда я хожу учиться?» Вот им смеху-то будет… Или даже хуже — упекут меня куда-нибудь, решив, что я окончательно сошла с ума, — саркастически фыркнула она, мысленно воображая себе эту нелепую картину.

Мысль о таком абсурдном разговоре неожиданно вызвала у Элспет лёгкую улыбку. Едва заметное тепло этого мимолётного веселья помогло ей принять решение: пора завершать поиски в комнате. Всё равно ничего дельного от них она так и не добилась, сколько бы раз не пыталась. Комната словно нарочно хранила свои секреты, не оставив ни одной зацепки, ни одного намёка на ту, кто была её прежней хозяйкой.

Необходимо было разрабатывать стратегию, а не терять время на бесплодные попытки разгадать прошлое. Как ей вести себя с родителями? Что говорить в школе, какой бы она ни была, если её спросят о чём-то, что прежняя Элспет должна была знать? И, главное, как найти хоть какую-то ниточку, которая привела бы к объяснению самого странного и пугающего вопроса: как она здесь оказалась?

Да, был соблазн признаться во всём, открыть родителям правду, какой бы невероятной и безумной она им ни показалась. Рассказать, что она — не та Элспет, которую они знали и воспитывали. Но ей не хотелось прибегать к этому варианту. Признание казалось сродни капитуляции: последним ходом, который оставался на случай полного краха. Пока же у неё было время и, что ещё важнее, желание бороться. Она не собиралась просто так сдаваться обстоятельствам. Не сейчас.

Её мир больше не существовал — он остался где-то далеко, словно приснившийся сон. Но и эта новая реальность, какой бы чужой она ни казалась, — тоже могла стать её домом. Нужно было найти своё место здесь, чего бы это ни стоило. Да, ей казалось, что каждый шаг вперед — это шаг по минному полю. Но это не означало, что надо стоять на месте. Элспет сжала губы и подняла голову. Иногда спасение нужно было вырывать из хаоса, хватаясь за мельчайшие крупицы возможностей.

Поборов внутренние сомнения, она упрямо отбросила остаточные мысли о бесполезности своих попыток. Она разберётся. Узнает, кто была «та» Элспет, выстроит новые отношения с этим миром и докопается до причины своей перенесённой сущности. Пока есть силы для борьбы, нельзя позволять себе опускать руки. Даже если нет магии.

С такими мыслями Элспет, наконец, спустилась на первый этаж, где за ужином застала обоих родителей. Они сидели бок о бок за небольшим деревянным столом, чьи края уже слегка потемнели от времени. Джеймс, её отец, тот самый легендарный «папа», о котором в мире магов рассказывали столько историй, оказался удивительно живым, даже немного обычным. Он сидел, вальяжно откинувшись на стуле, и, казалось, ждал её появления. Его проницательный взгляд скользнул по Элспет, но он ничего не сказал. Лишь кивнул, словно давая понять, что ждёт её первых слов. Лили же сидела прямо напротив него; она склонилась над своей тарелкой, держа вилку так, как будто уже давно запамятовала, зачем взяла её в руки. Её плечи казались напряжёнными, взгляд был устремлён вниз. От этой картины Элспет вновь кольнуло чувство вины. Неужели она, одной своей утренней вспышкой, смогла так ранить мать? Сделать её ещё более хрупкой? Ещё более опустошённой?

Элспет вздохнула, чувствуя, как внутренний монолог начинает расщепляться то на оправдания, то на обвинения в собственной жестокости. Она неуклюже подошла к столу и села, скользнув взглядом по еде, которая пахла слишком уж аппетитно, чтобы её игнорировать. Запах пробудил в ней чувство острого голода, слишком явного, чтобы бороться с ним, но одновременно слишком неудобного, чтобы его высказать. Неприятные воспоминания о прошлой жизни, о леденящих душу днях с Дурслями, подкрались к ней из глубины сознания. Их голос, привычный и язвительный, шептал: 

Не будь наглой. Даже не вздумай. Ты не заслужила.

Её слова вырвались прежде, чем она поняла, что хочет сказать:

— Привет… — произнесла она тихо, почти хрипло, с неуверенностью.

— Привет, малышка, — ответил Джеймс, и в его голосе прозвучала теплая улыбка, которая тут же смягчила углы обстановки, пусть и ненамного. Но Джеймс был не из тех, кто мог долго выдерживать напряжение. — Мама рассказала мне, что утром…

Однако девушка, встрепенувшись, не позволила ему закончить.

— Насчёт этого… — Элспет поспешно подняла взгляд на Лили. — Прости меня, мам. Мне не стоило так реагировать.

Эти слова, вышедшие из уст девушки, зависли в воздухе между ними. Прозвучали они тихо, сдержанно, словно опасное заклинание, которое чрезмерной эмоцией могло обрушиться на всех троих. Элспет чувствовала, что её извинения звучат недостаточно весомо, слишком сухо, будто согнуты под тяжестью невидимого давления. Она осознавала, что Лили, возможно, ждала большего: эмоций, объяснений. Но больше она дать не могла. Теперь же ей оставалось лишь надеяться, что Лили уловит хоть часть того, что Элспет отчаянно хотела сказать, но не могла. Прости меня за крик… за эту боль… за то, что я заняла место твоей настоящей дочери. Последнее, конечно, Лили никогда бы не поняла.

Тишина повисла на мгновение, прежде чем мать вздохнула, и этот звук был одновременно облегчением и вопросом. Лили повернулась к дочери, и впервые за весь вечер её лицо ожило. Нет, она не винила её. Какое может быть обвинение? Проявления эмоций, пусть и не всегда правильные, хрупкие и неуклюжие, свойственны детям, особенно подросткам. Это часть их взросления. Они исследуют мир через протесты, претензии, выстраивание своих границ. Даже когда за этим стоит обычная усталость или недовольство собой. Как мать, Лили это понимала. Она вспомнила собственное юношество, то время, когда, несмотря на любовь родителей, она порой чувствовала себя отстранённой. Слишком часто ей казалось, что только она знает, что правильно, а старшие не понимают её.

И всё же извинения дочери не остались незамеченными, Лили видела результат её рефлексии, принятия собственных ошибок и даже признание их. Лили положила вилку, медленно выдохнула и позволила себе чуть заметную улыбку:

— Всё хорошо, — сказала она, слишком просто для такого сложного момента. Но этого было достаточно.

Джеймс, за которым в семейной обстановке было трудно разглядеть серьёзность дольше минуты, вдруг рассмеялся, разрывая напряжение в комнате:

— О, это тот момент, когда отец просто сидит молча, потому что знает — мама с дочкой договорятся сами, верно? Лили, ты видишь, какая у нас умная дочь? Могла бы и меня научить, как так быстро справляться с конфликтами! Это талант!

Неловкость спала, хотя лёгкая тяжесть всё ещё оставалась в воздухе. Элспет, почувствовав это, расслабилась совсем чуть-чуть. «По крайней мере, теперь я попыталась,» — подумала она, чувствуя, как Лили краем глаза смотрит на неё.

Не задавая лишних вопросов, Лили поднялась из-за стола и молча направилась к плите. Она не спрашивала, голодна ли Элспет, ведь это было очевидно. Девушка весь день провела взаперти в своей комнате. Лили просто знала это. Подойдя к кастрюлям, она привычным, бесшумным движением взяла тарелку, ловко положила несколько ложек еды. На её лице не было ни улыбки, ни укора — лишь лёгкая сосредоточенность, в которой странным образом проскальзывали тени тёплого участия.

Элспет невольно смотрела на мать. Каждый её жест оказался пропитан мягким спокойствием. Легко, просто, обыденно, как будто это был не очередной сложный день, а обычный семейный ужин, на который собрались все трое, как всегда. Но в каждом этом движении Элспет виделась иная глубина: не вслух произнесённое прощение, тихая, почти неуловимая забота и сила, которой девушка вдруг ужасно позавидовала. Что-то в её сердце защемило, когда осознание этого хлынуло на неё волной.

Элспет странно смутилась. Молчаливая забота Лили была словно пощёчиной её собственным мыслям и сомнениям. Никаких слов, никаких сентенций — лишь простое действие. Её поддержка не нуждалась в словах, она выражалась в поступках, в этой тишине, в решении отложить собственные чувства ради заботы о дочери.

В то мгновение Элспет почувствовала, будто наблюдает не просто за матерью, но и за чем-то большим. За женщиной, которая, пройдя через боль и утрату, никогда не позволяла этой боли сломить её до конца. Возможно, в этой силе, в этом спокойствии и кроется истинная магия, которую она теперь начала замечать в вещах, не имеющих никакого отношения к заклинаниям.

Когда тарелка с дымящимся ужином была поставлена перед ней, Элспет подняла медленный взгляд на Лили. Слова вновь застряли где-то глубоко внутри. Хотелось сказать что-то благодарное, тёплое, что-то, что выразило бы всё, что она чувствует сейчас. Но язык, привыкший к рубленым извинениям и сухим ответам, не знал, как выбрать нужные слова. Всё, что Элспет смогла выдавить, прозвучало слишком просто:

Лили лишь кивнула, с лёгкой тенью улыбки, не проронив ни слова. Иногда самые важные вещи не требуется проговаривать.

Два года пролетели незаметно, словно их подхватил неумолимый ветер времени, оставив после себя лишь туман воспоминаний и ощущение медленного, мучительного перерождения.

Элспет часто терялась в своих мыслях о том, как спокойно она приняла новую реальность, как предала свою старую жизнь. Чувство вины становилось едким спутником, назойливо напоминая, что она почти ничего не делает, чтобы вернуть всё на свои места. Было время, когда её голова кипела от планов, когда внутри неё горела решимость все выяснить, прорваться к истине, узнать, как и почему она оказалась здесь. Но этот огонь угасал. Кажется, она уступила, смирилась, позволила новой жизни взять своё.

Новая жизнь принесла новые грани обыденности. Оказалось, что прежняя Элспет действительно посещала обычную маггловскую школу в Годриковой Лощине.

Эта деталь всплыла неожиданно для девушки, когда в конце августа Лили завела разговор о начале учебного года. Та буднично спросила, готова ли она к школе, напомнив, что нужно обновить учебники. Это сообщение застало Элспет врасплох. В свои прежние 14 лет она уже жила под влиянием магического мира, и школьная маггловская программа осталась для неё чем-то невнятным из детства. Чтобы не вызывать лишних подозрений, Элспет бросилась наверстывать знания. Она часами сидела над книгами, уткнувшись в скучные параграфы и уравнения, по большей части ей доселе неизвестные. Это было странно, непривычно — учиться что-то понимать без магии, исключительно на упорстве и терпении. Но выбора у неё не было.

Жизнь, не обременённая магией и опасностями, первое время казалась Элспет невыносимо скучной. Она остро чувствовала пустоту адреналина, заменённого чем-то гораздо более пресным. Её прежняя жизнь была наполнена борьбой: за себя, за тех, кто ей дорог, за справедливость. Она помнила те долгие дни и ночи, когда приходилось лезть на рожон, обыскивая подвалы, преследуя преступников или собирая доказательства против них по крупицам. Тогда каждый час её существования был переполнен напряжением, страхом, но и острым чувством цели. Теперь же всё стало иначе. Её тело словно продолжало ожидать внезапной опасности, мышцы оставались напряжёнными, взгляд непроизвольно искал угрозу в каждом уголке. Постоянная бдительность.

Но постепенно этот внутренний надрыв ослабел. Тихая жизнь, со всеми её рутинными заботами, начала смягчать её. Элспет поняла, что больше не оглядывается столь часто, что её плечи не так напряжены, а ночи проходят спокойнее. Обыденность затягивала её в свои сети — мягкие, укачивающие, почти уютные. Она начала привыкать к размеренному течению дней, словно вода, которой некуда стремиться.

Конечно, было тяжело. Отсутствие магии поначалу разрывало её изнутри, лишая не только привычных удобств, но и части её самоопределения. В волшебном мире магия была её сутью, чем-то неотделимым и естественным. Теперь же всё пришлось делать медленно, порой неуклюже, утомительно. Элспет нашла прибежище в слезах, укрываясь ночью в своей комнате и уткнувшись в подушку. Она плакала из-за злости, плакала от беспомощности, пока однажды не надоела сама себе. «Что же, я без магии совсем никто?» — спрашивала она себя. Эти мысли были болезненным ударом по её самолюбию, но в то же время толчком к движению вперёд.

Лили и Джеймс, казалось, чувствовали её внутреннюю борьбу, но почти никогда не поднимали эту тему. Их отношение к странностям дочери было… снисходительным. Они словно решили закрыть глаза на её забывчивость относительно семейных историй или деталей их общей жизни. На её смену предпочтений в одежде, в которой теперь преобладали тёмные, практичные тона. Даже на вызывающую красную помаду, которая неожиданно стала её визитной карточкой.

Эту помаду Элспет подарил Сириус. Это случилось на её 15-летие — её Сириус, живой. Он смеялся, шутил, словно хотел прогнать любую тень с её лица, чувствуя, что крестницу что-то гложет. Он и здесь был её крёстным, и, что грело её сердце, не отказался от крестницы, даже если она была не той, кем он ожидал.

— Думаю, тебе пора добавить немного огня в свой образ, маленькая бунтарка, — сказал он, подавая ей небольшую коробочку. — Эта помада станет твоей союзницей. Ты ведь наверняка сможешь её «носить», верно?

С тех пор Элспет не расставалась с ней. Красная помада стала её небольшим актом сопротивления этой новой жизни, её личной плоскостью бунта. Она наносила её на прогулки, на редкие выходы в гости. Школа оставалась исключением, там её вид хотелось сохранить нейтральным, «правильным» — хотя бы по внешности. Но в остальное время она гордо подчеркивала губы ярким алым цветом, словно тихо заявляла миру и себе: 

я всё ещё здесь, я всё ещё борюсь — пусть даже никто этого не видит.

Глава 3. Принятие

Лето 1996 года было поистине изнуряющим. Солнечные лучи, словно раскалённые стрелы, пронзали воздух, а тёмная одежда Элспет лишь усугубляла невыносимую жару. Несмотря на это, она упорно отказывалась поддаваться уговорам матери, которая настаивала на «более женственных нарядах». Для Лили это означало лёгкие платья нежных розовых оттенков, которые она покупала, несмотря на протесты дочери. Эти платья обречены были на молчаливое существование в шкафу, выделяясь среди черных и серых тканей, как яркие цветы на фоне серого пейзажа.

Приближался её 16-й день рождения. Водить машину ей ещё не разрешалось, и к четырёхколёсным средствам передвижения она испытывала лишь холодное равнодушие. Это чувство зародилось ещё во времена второго курса, когда вместе с Роном они безуспешно пытались пройти сквозь стену на вокзале Кингс-Кросс.

Однако гораздо более увлекательной казалась ей езда на мопеде. Сириус «заразил» её страстью к этому виду транспорта. Он часто возил её на заднем сиденье, соблюдая осторожность и закон в поле зрения родителей и своих друзей, а затем, когда никто не видел, позволял ей взять руль в свои руки. Ветер играл в её волосах, а адреналин наполнял грудь — в такие моменты она чувствовала себя свободной и живой, как никогда прежде.

Элспет смирилась с мыслью, что больше никогда не взлетит на метле, но лишаться навсегда ощущения струящегося вокруг неё воздуха ей не хотелось. Мопед стал идеальной альтернативой метле — он обещал те же незабываемые мгновения, только без магии.

Однажды, во время затянувшихся посиделок с её отцом в начале лета этого года, Сириус случайно проговорился о чёрном красавце для крестницы, скрытом в отдельном гараже. Его слова зазвучали как мелодия, завораживающая и полная обещаний. Элспет почувствовала, как в ней закипает азарт — она представила себе этот мощный мопед с блестящим корпусом, который жаждет скорости и приключений.

При воспоминании о том вечере Элспет не удержалась и хихикнула, в её памяти всплыло множество ярких деталей. Воспользовавшись моментом, она не только узнала о сюрпризе Сириуса, но и сумела опрокинуть стакан-другой, когда крестный, с лёгким смущением, вывел Джеймса на террасу «подышать свежим воздухом». Так он говорил, стараясь скрыть свою привычку, которую сам же осуждал, позволяя её только в состоянии опьянения. Элспет, сидя с ними, шутливо махала рукой, словно благословляя их на это действие.

Никотиновой зависимости у неё не было, но по приятному ощущению в горле она безумно скучала. Родители, естественно, строго следили за её поведением и часто напоминали: «Когда вырастешь, тогда и будешь решать, как портить свой организм».

Она же знала, что её разум уже давно обрел зрелость, но тело оставалось юным и воспринимало алкоголь совершенно иначе. Элспет понимала, что злоупотреблять не хочет. «Ключевое слово — злоупотреблять», — думала она, наливая виски на один палец.

Взгляд её скользнул к взрослым, которые весело переговаривались на террасе. Их смех доносился до неё, как музыка, полная жизни и свободы. Они были полны уверенности и беззаботности. Элспет знала, что однажды этот вечер станет лишь одним из многих воспоминаний, но сейчас он был её собственным маленьким секретом, который она бережно хранила в сердце.

Её ещё не до конца повзрослевшее тело становилось препятствием не только для привычек, укоренившихся в прошлом, но и отвлекало, словно меняя её внутренний мир. Странное чувство охватывало её, когда она осознавала, как её фигура постепенно трансформируется, округляясь и порождая определённые… трудности. Всё чаще она ловила себя на том, что с любопытством рассматривает особенно привлекательных одноклассников, и ответный взгляд, озарённый улыбкой, заставлял её сглатывать подступившую слюну и глубоко вздыхать.

Проблема заключалась ещё и в том, что её начали замечать. Когда Элспет только пришла в школу после своего перемещения, она осознала, что была невидимкой. Нет, над ней не издевались, и она не слышала грубых слов в свой адрес. Её просто не замечали. Когда возникали проблемы с домашней работой, никто не обращался к ней за помощью; она всегда оставалась в стороне. Такое отношение не возникло на пустом месте — вероятно, «прошлая» Элспет сознательно отстранялась от сверстников, злясь на необходимость находиться среди них, среди тех, кто не обладал магией. Дети чувствуют любое пренебрежение, и так получилось, что с Элспет здоровались лишь в рамках вежливости.

«Нынешняя» Элспет решила, что такое отношение её вполне устраивает. Никто не мешает ей и не лезет со своими проблемами — своих забот хватало с лихвой. Она находила утешение в собственном уединении, в тишине, которая окружала её.

Одноклассники начали замечать перемены в Элспет, и, возможно, их внимание привлекла её возросшая уверенность, аристократическая осанка и легкость, с которой она теперь двигалась. Она стала для них объектом интереса, а где есть интерес, там и наивные влюбленности. Вскоре стали разноситься шепоты о том, что какой-то парень, казалось бы, влюбился в Элспет, а это вызвало недовольство других девочек, ведь он нравился им.

Сначала Элспет была сбита с толку. Она не понимала, чего от неё хотят. Почему все эти упреки и недовольные взгляды? Влюбился в неё красивый мальчик — и что с того? Она пыталась объяснить одноклассницам, что это вовсе не её проблема, но их реакция была далека от конструктивного диалога. Вместо этого они выбрали путь вражды: игнорирование, косые взгляды и намеренно громкие перешептывания, словно создавая вокруг себя невидимую стену, чтобы сохранить своего «героя» только для себя.

Элспет чувствовала себя неуютно, как будто нарушала какие-то неписаные законы. Её терзали мысли о том, что она развращает своих сверстников, ведь в каком-то смысле она старше и мудрее. Но вскоре ей становилось смешно от абсурдности ситуации. Девочки не могли долго держать обиду; их симпатии быстро переключались на других одноклассников, и вскоре шепот о «враге» сменялся дружескими разговорами о новом объекте восхищения.

Every you, Every me

Содержание

Пролог

Глава 1. Новая реальность

Глава 2. Отрицание

Глава 3. Принятие

Глава 4. Сова

Глава 5. Pieces

Глава 6. Девятнадцатый век и распределение

Глава 7. Дьявол

Глава 8. Адская колыбельная

Глава 9. Совятня

Глава 10. Дуэль

Глава 11. Откровение

Комментарии (0)