Макс

Навигатор

Тварь

Ты положил меня в ров преисподний, во мрак, в бездну.

Отяготела на мне ярость Твоя, и всеми волнами Твоими Ты

поразил меня. Ты удалил от меня знакомых моих, сделал меня

отвратительным для них; я заключен, и не могу выйти.

Через четыреста метров поворот направо.

Сообщил навигатор, закрепленный на лобовом стекле Максовой «Короллы».

Раздраженно отозвался Макс.

Тут сплошной лес, даже старые просеки давно позарастали.

Макс, или, если формально, Максим Темнов, — мой друг еще со школы. Умнейший человек на самом деле, и должность занимает соответствующую — доцент кафедры генетики в Шевченковском университете.

Никто из тех, кто знает нас, не мог бы предположить, что мы вообще способны быть друзьями при настолько различающихся взглядах на мир.

Ученый, эволюционист, атеист до мозга костей, отвергающий все сверхъестественное — и я, ведущий передачи «Благая Весть» на «Первом христианском».

Не то, чтобы я был каким-нибудь фанатиком-мракобесом вроде Германа Стерлигова, вовсе нет. Я даже факт биологической эволюции не отвергаю, чем привожу в недоумение многих своих братьев во Христе.

«Никто не может служить двум господам», — неизменно цитируют они мне Матфея, прознав о моей позиции. Может быть, они и правы.

Но я не верю в то, что Господь намеренно ввел нас в заблуждение, раскидав по всему миру такое количество свидетельств эволюции и внедрив их в наши собственные тела.

Бог — не лжец, и природа — Его собственное Евангелие, в котором Он начертал волю Свою.

Но в главном мы с Максом не можем прийти к согласию. Я не могу поверить в то, что мутации — игра случая, а не промысел Божий. Мог ли Создатель отдать Свое творение на волю хаоса?

Да, я знаю аргументы эволюционистов. Случайность мутаций компенсируется закономерностью отбора и все такое.

Но можно ли таким способом создать не просто нечто эффективно распространяющее свои гены, а свой собственный образ, свое подобие?

Одна из таких дискуссий и привела нас в конечном итоге сюда — чуть ли не в самый центр Зоны отчуждения.

В принципе, решение о поездке мы приняли больше месяца назад, еще летом.

«Нет, Володька, ты со своей теологией слишком оторван от реальной жизни на реальной земле»

Сказал мне тогда Макс. Я лишь усмехнулся, а он продолжил:

Вспомни Дарвина, который смог сделать открытие, лишь побывав на Галапагосских островах и увидев своими глазами результаты всех этих дичайших перескоков генома от одного набора признаков к другому.

Тебе тоже не помешает увидеть, чтобы осознать».

Я понимал, что он имеет в виду. Галапагосские острова далеко, но у нас есть Припять — мертвый город в сотне километров от Киева, жуткий памятник прошедшей эпохе.

Город, на десятки километров вокруг которого растянулась территория радиоактивного заражения, ныне почти свободная от присутствия человека, не считая разве что вереницы любопытствующих, в основном иностранцев, год за годом проходящих по одним и тем же туристическим маршрутам.

Поглазеть на ЧАЭС, сладко замирая от показаний персонального дозиметра. Сделать селфи на фоне проржавевшего колеса обозрения в заросшем парке.

Послушать, как гудит ветер рядом с исполинским радарным комплексом времен холодной войны. Помочиться на знак радиации у его подножия.

И, наконец, отправиться домой с ворохом типовых фотографий на телефоне — вот тот максимум, который позволяют себе девять из десяти посетителей Зоны.

Но отойти хоть на километр в сторону от натоптанных тропинок, в глубину территории, известной лишь заядлым сталкерам с их многолетним стажем, и мир станет совсем другим.

Природа, внезапно освобожденная от многовекового гнета человека, рванулась ввысь в неистовстве узника, расставшегося с железными кандалами.

Растительность, агрессивно заполняющая каждый квадратный метр земли, взрывающая растресканный асфальт, увивающая облупившиеся бетонные стены побегами плюща.

Стайки птиц, краткое эхо от криков которых успевает пронестись по вымершим улицам, прежде чем стихнуть в черных глазницах ветхих зданий. Огромные пчелы, опыляющие безумно яркие цветы.

Поваленные стволы, поросшие мясистыми телами грибов.

Наверное, старые карты загружены. Со времени катастрофы многие дороги исчезли, и некому было все это обновлять.

Двигайся примерно в южном направлении. Рано или поздно доберемся до цивилизованных мест.

Макс кинул на меня насмешливый взгляд и красноречиво постучал указательным пальцем по индикатору уровня топлива, стрелка которого дрожала в районе нуля.

Если мы не выберемся отсюда рано, то поздно уже не получится. Хорошо, если остатков бензина хотя бы на двадцать километров хватит.

Через четверть часа двигатель первый раз чихнул. Еще через пять минут зафыркал и окончательно заглох, оставив нас в тишине, нарушаемой лишь периодическими порывами ветра.

Я извлек из кармана мобильник. Индикатор сети показывал полное отсутствие покрытия. Макс со вздохом повторил мои действия, убедившись, что его смартфон ничуть не более чувствителен к радиосигналу.

Мы выбрались на дорогу, густо поросшую пожелтевшей травой, и огляделись. Похоже было, что по этому шоссе никто не проезжал уже как минимум год.

Прямо по курсу дорога ныряла в чащу смешанного леса, почти сразу утопая в сумраке.

Над вершинами деревьев поблескивала в лучах закатного солнца какая-то металлическая конструкция — должно быть, та самая знаменитая радарная установка.

До Припяти не так далеко, а там — островки цивилизации, продолжавшие расти и процветать по мере снижения радиационного фона и увеличивающегося потока туристов.

Что будем делать, Макс?

Двинем пешком? Еще до ночи дойдем до ближайших сталкерских пунктов, переночуем, а утром нас кто-нибудь подкинет к машине с канистрой бензина.

Макс покачал головой и указал пальцем на что-то у подножия деревьев справа от дороги.

Недоуменно переспросил я.

Ну и что? Ты же сам говорил, что здесь грибные места.

Нетерпеливо пояснил Макс.

Кто здесь мог собирать грибы, кроме местных, причем явно чокнутых?

В них же концентрация радионуклидов раз в тридцать выше допустимого. И я даже знаю, где искать наших радиоактивных приятелей.

Проследив за его взглядом, я увидел. Над золотистыми кронами деревьев поднимался дымок, свидетельствовавший о том, что неподалеку располагается поселение.

Возможно, у них есть если не бензин, то хотя бы работающая линия связи.

Гм… Знаешь, Володька, а давай я по-быстрому смотаюсь. Тут пара километров максимум. А ты пока посиди в машине.

Мало ли, кто тут шляться может… Развинтят на запчасти за милую душу, и потом фиг кого найдешь в этих местах.

Кто тут может ходить? Грибники эти? Так мы к ним же и пойдем!

Возразил было я, но увидев выражение Максова лица, счел за лучшее не перечить. Если уж он вбил себе в голову очередную параноидальную идею — пиши пропало.

Не питай иллюзий насчет местного населения. Здесь люди — сами себе закон.

С этими словами Макс открыл дверцу, извлек из бардачка паспорт, складной нож и записную книжку, после чего двинулся к полосе деревьев у обочины.

Если окажется дальше, чем тебе показалось, лучше возвращайся. Не хочу тебя ночью в лесу искать.

Макс только отмахнулся и через секунду растворился в тени деревьев, оставив меня одного рядом с заглохшей машиной.

Я забрался в кабину, перевел кресло в более удобное положение и разместился на нем, глядя сквозь ветровое стекло на плывущие облака, на которых уже вовсю играли отблески разгоравшегося заката.

Напрасно я его отпустил все-таки. Лето закончилось, на долгий светлый вечер рассчитывать не стоит, а заплутать в кромешной тьме в лесу — раз плюнуть.

Достав с заднего сиденья стопку журналов, я просмотрел заголовки.

«Популярная механика», «Наука и жизнь», «Вестник микологии», бюллетени трудов каких-то научных организаций, оттиск публикации о микотоксинах в прозрачной папке и, совершенно неожиданно, «Игромания».

Остановив выбор на «Популярной механике», я углубился в чтение статьи об истории архитектурной техники, но чтение не клеилось — мысли постоянно съезжали в сторону, вновь и вновь возвращаясь к моему другу, который, возможно, заплутал в полутемном лесу, и теперь не может найти дороги назад.

Отложив журналы в сторону, я бросил взгляд налево. Солнце уже скрылось за горизонтом, окрасив алым заревом добрую треть неба, и длинные тени деревьев расчертили шоссе черными полосами.

Я откинулся на подголовник и прикрыл глаза, вслушиваясь в шум ветра. Нельзя сказать, что день был тяжелым, но я все равно чувствовал какую-то давящую тяжесть.

Ужасно хотелось провалиться в небытие и очнуться уже дома, в Киеве, пропустив все эти вынужденные приключения с заблудившимся навигатором.

Кровавый туман, который я наблюдал сквозь прикрытые веки, понемногу уступил место кромешной тьме.

Ветер, казалось, тоже утих, лишь изредка напоминая о себе краткими порывами, к которым примешивались какие-то странные чавкающие звуки.

Звуки? Я резко открыл глаза и вгляделся в темноту за лобовым стеклом.

Что-либо разглядеть там было проблематично, разве что слегка мерцали верхушки деревьев в мутном лунном свете, с трудом пробивающемся сквозь плотный слой облаков.

Я протянул руку и включил фары, высветив силуэт какого-то зверя — тот сверкнул желтыми глазами в мою сторону и метнулся в заросли. Волк?

Только этого не хватало — у Макса из оружия только перочинный нож, с которым он и обращаться-то не умеет.

Господи, к тебе взываю.

Защити неверного раба Твоего Максима от зла, да не собьется с пути он во мраке…

Громкое чавканье раздалось позади меня. Мое сердце подскочило к горлу, и я в панике обернулся. Справа от машины, рядом с задней дверцей стояло нечто.

Я крепко зажмурился, потом медленно открыл глаза, до последнего надеясь, что стал жертвой галлюцинации. Не помогло.

Пошатывающийся черный силуэт приблизился, издавая все те же чавкающие звуки, но света было недостаточно, чтобы разглядеть что-то большее, нежели намек на человеческие черты.

Спросил я, сразу же почувствовав себя последним кретином.

Визитер склонился к дверце, опершись на стекло рукой, и в свете луны мелькнули чудовищно искаженные черты лица с влажно блестящей бугристой кожей.

Двое друзей - православный христианин и убежденный атеист - попали в передрягу, возвращаясь в Киев после посещения окрестностей Припяти. Пытаясь решить возникшую проблему, они столкнулись с тем, что окажется серьезным испытанием для убеждений каждого из них.

Это произведение является плодом художественного вымысла и не имеет своей целью оскорбление чувств верующих.

Евхаристия

Глава 1. Зона

Старик

Женщина

Татьяна

Отец Иларион

Сделав первые шаги под кронами деревьев, я понял, что мы забрались в центр настоящего грибного рая.

Грибы были повсюду: они кучковались у подножия стволов, их шляпки покрывали трухлявые пни и толстые обломанные ветви у меня под ногами, а на редких лесных полянах красовались «ведьмины круги» всевозможных размеров.

Какая-то мутация, вызванная радиоактивным излучением? Как будто в ответ на мои мысли послышался противный писк дозиметра в нагрудном кармане. Я извлек его и взглянул на экранчик.

Почти один микрозиверт в час. Не опасно, но заметно выше среднего уровня для этих мест: даже рядом с ЧАЭС фон вдвое ниже.

На протяжении следующего получаса радиационный фон неуклонно рос.

Когда дозиметр стал показывать два микрозиверта в час, а его предупреждающий писк превратился в не менее гадкое подвывание, я вдруг обнаружил, что море грибов, расстилавшееся передо мной, выглядит несколько необычно.

Среди поредевших деревьев тут и там выделялись продолговатые холмики, каждый из которых густо порос странными белесыми грибами с радужным отливом.

Выключив надоедливый звук дозиметра, я подошел к одному из этих холмиков, и увиденное заставило меня ощутить неприятный холодок по коже.

Я никогда не считал себя суеверным, но есть обстоятельства, способные даже в рационалиста вселить мистический страх.

То, что я считал обломанными ветвями странной формы, оказалось совершенно заросшим лишайниками и грибами покосившимся деревянным крестом. Я находился в центре старого кладбища.

Судорожно вдохнув, я двинулся вперед. Если здесь кладбище, значит недалеко должно быть и человеческое поселение, так что мой друг не ошибся.

Так оно и оказалось: минут через пятнадцать лес закончился, и я увидел неподалеку группу старых деревянных домов, в стороне от которых виднелось небольшое распаханное поле.

Жизнь в деревушке явно не бурлила: ни лая собак, ни криков домашних птиц, ни голосов.

Откуда-то доносились мерные удары топора, да ковылял между домов, сильно подволакивая правую ногу, сгорбленный седовласый старик — вот и все, что не позволяло отнести поселение к разряду покинутых людьми.

Выбирать мне не приходилось. Я приблизился к старику и собрался было обратиться к нему, но, взглянув ему в лицо, невольно отшатнулся.

Вся его правая половина была поражена какой-то жуткой кожной болезнью, сделавшей его лицо похожим на бугристую красную маску.

Один глаз совсем заплыл и подслеповато щурился сквозь оставшуюся тонкую щель. Преодолев оцепенение, я все же решился начать разговор первым.

Доброе утро. Вы не подскажете, где я нахожусь?

Прохрипел изуродованный беззубый рот, от застарелого гнилостного дыхания которого меня чуть не стошнило.

Уйди от меня. Уйди от меня, бес.

Старик отмахнулся скрюченной рукой и двинулся в сторону, бросая на меня злобные взгляды.

Услышал я глубокий женский голос позади себя и обернулся, увидев его обладательницу — полную женщину лет сорока в выцветшем зеленом свитере и длинной серой юбке.

Лазарь давно потерял связь с реальностью. Близость к Господу накладывает свой отпечаток, сами понимаете.

Я мало что понял, кроме того, что несчастного деда зовут Лазарь.

Где-то на периферии сознания мелькнула отдающая богохульством мысль, что сложно придумать для этого ходячего трупа более подходящее имя, но я сразу же мысленно одернул себя.

Нельзя допускать, чтобы животное отвращение брало верх над христианским состраданием к ближнему. Я было раскрыл рот, чтобы вновь задать свой вопрос, но моя новая собеседница опередила меня.

Это деревня Багнюки. Почти пустая: сейчас тут уже мало кто остался, нас человек тридцать всего. Какими судьбами вы здесь? Сбились с дороги?

Ответил я, невольно улыбнувшись — название деревни показалось мне на редкость комичным.

У нас кончился бензин, и мой друг отправился в этом направлении за помощью. Вчера вечером к вам в деревню никто не приходил?

Женщина явно помедлила с ответом.

Если кто и приходил, я ничего об этом не знаю. Надо вам в церковь зайти, к отцу Илариону, он у нас вместо старосты. Вас как звать-то?

Владимир. А моего друга — Максим.

Она приблизилась, протянув мне руку, и я обратил внимание на горсть красноватых пятен у нее под левым глазом. Такое же кожное заболевание, что и у старика, только в начальной стадии?

Последствия лучевой болезни?

Я провожу вас до церкви. Только знаете… Отец Иларион очень набожен. Святой человек — не случайно именно ему первому открылся Господь в нашем поколении.

Не говорите ничего богохульного в его присутствии.

Как можно? Я сам всем сердцем верую в Христа, мне и в голову не придет хулить Его.

Заверил я Татьяну, но сам призадумался. Господь открылся какому-то отцу Илариону? Похоже, что здесь обосновались сектанты, а то и вовсе какой-то антихристианский культ.

Нужно быть предельно осторожным, иначе я ничем не смогу помочь Максу, да и сам сгину ни за грош в этой глуши.

Со времен Нерона мир стал настолько сложнее, что простые черно-белые решения уже не кажутся правильными. Да и было ли когда-нибудь такое время?

Что правильнее: принять мученическую смерть от рук еретиков, проповедуя им Слово Божие, или спасти человека, своего друга, пусть и безбожника, ценой молчания?

Что сказал бы мне Иисус, окажись он рядом? Впрочем, я знаю, что бы Он сказал.

Женщина, пристально посмотрев мне в глаза, медленно кивнула, сделала приглашающий жест рукой и двинулась вдоль обветшалых домов туда, где за кронами деревьев виднелся купол церкви.

Шагая вслед за ней, я с любопытством осматривал деревню. Увы, сразу было видно, что Багнюки знали лучшие времена.

Больше половины домов по всем признакам были давно покинуты, а на остальные хозяева, как видно, махнули рукой.

Покосившиеся заборы, растресканные пыльные стекла, облупившаяся краска, ржавчина, плесень — у тех немногих людей, которые продолжали здесь жить, каких-либо надежд на будущее не было.

Да, люди с таким мироощущением есть, и их немало. Но вся деревня? Что с ними случилось?

Вблизи храм оказался маленьким и простым, хотя и добротно изготовленным, деревянным строением с минимумом декоративных элементов.

Что любопытно, выглядел он заметно новее любых домов, которые я видел по дороге. Это, казалось, подтверждало мое предположение относительно сектантов.

Обычная история: местный житель сбрендил, объявил себя Божьим пророком и основал новый культ, адепты которого на волне рвения воздвигли для своего лидера храм.

Судя по состоянию последнего, произошло это немногим более двадцати лет назад.

Этого времени достаточно, чтобы безумие отца Илариона зашло очень далеко, так что нет ничего удивительного в предупреждении Татьяны.

В присутствии «пророка» и впрямь не следует говорить лишнего — лучше уж я по возвращении в Киев сообщу о ситуации властям.

Татьяна остановилась у входа.

Отца Илариона вы найдете внутри. Он редко покидает церковь в последнее время.

С этими словами она развернулась и пошла обратно, даже не попрощавшись.

Я посмотрел ей вслед и толкнул массивную дверь. Первое, что я ощутил, войдя в полумрак храмового помещения, — запах.

Это не был запах смолы и древесной стружки, характерный для новых деревянных часовен. В нем не было ничего от запаха многовековой пыли древних соборов.

Не было даже запаха застарелого пота, который так часто ощущается в культовых сооружениях, к несчастью ставших центрами наплыва туристов. Запах, царивший в храме Багнюков, был напитан тлением.

Вездесущая плесень, источавшая едкие миазмы до рези в глазах, — вот какие ассоциации рождало пребывание в этом помещении, которое в остальном ничем не отличалось от интерьера любого сельского храма.

Ждать не пришлось. Стоило мне сделать несколько шагов от двери, как ворота иконостаса отворились, и на амвон вышел священнослужитель, облаченный в черную рясу традиционного киевского покроя.

Бросив короткий взгляд на меня, он издал неопределенный звук и поспешил мне навстречу.

Добрый день. Отец Иларион, я полагаю?

Кивнул священник, остановившись в паре шагов от меня.

Что привело вас в Багнюки? У нас крайне редко бывают гости.

Отец Иларион был невысоким и невероятно худым — почти изможденным — человеком лет шестидесяти. Ввалившиеся бледно-серые глаза отрешенно смотрели сквозь меня. Однако не это привлекло мое внимание.

Его подбородок и шею покрывали такие же красные пятна ороговевшей кожи, которые я видел на щеке Татьяны. Не заразно ли это?

Невольно сделав шаг назад, я представился и вкратце пересказал ему нашу с Максом историю вплоть до момента моего появления в Багнюках.

Отец Иларион внимательно выслушал меня не перебивая, и я наконец задал заключительный вопрос.

Не приходил ли вчера вечером в деревню мой друг? Может быть, поблизости есть другие поселения, куда он мог отправиться?

Он помедлил с ответом, и выражение его лица мне категорически не понравилось. Очевидно, он что-то знал, но по какой-то причине желал скрыть это.

Я уже собрался повторить свой вопрос, как священник наконец принял решение.

Возможно, он был здесь. Видите ли… Позвольте задать вам для начала пару вопросов, даже если они покажутся вам не совсем обычными. Скажите мне, Владимир, верите ли вы в Бога?

Конечно. Я с детства воспитывался в православной вере.

Удовлетворенно кивнул отец Иларион.

А верите ли вы во второе пришествие Господа нашего и в Страшный Суд?

С запинкой ответил я. Не то чтобы я подвергал сомнению один из главных догматов своей веры, но разговоры на апокалиптическую тематику частенько предваряют предложение вступить в секту.

Отец Иларион, похоже, не собирался обмануть моих ожиданий.

Я вижу вашу неуверенность. Но это правда, Владимир, и это уже началось. Господь наконец-то сошел к нам во плоти.

Сюда, на проклятую землю, к людям, отравленным отчаянием и не ожидавшим ничего, кроме смерти.

Он поднял на меня взгляд, пылающий такой безусловной верой, какую мне не доводилось видеть доселе ни у кого из христиан.

Этим вечером мы служим Евхаристию. Будете ли вы присутствовать?

Послушайте, мой друг в беде…

Вы христианин. Вы знаете, что судьба каждого из нас в Его руках. Имейте веру хотя бы с горчичное зерно, и тогда вы сможете найти своего друга. Просите — и дано вам будет.

Просите Его во время сегодняшней Вечери: еще не было случая, чтобы Он отказал в искренней просьбе верующему в Него.

Но как же исповедь? Разве в вашей церкви не требуется исповедоваться, чтобы быть допущенным к таинству Причастия?

Христос видит наши грехи. Он знает все о нас. Достаточно помнить о своей греховной природе, вкушая Его безгрешную плоть.

На пару секунд я задумался. Мне не следует упускать возможность узнать что-то о судьбе Максима, поскольку этот священник явно знает больше, чем говорит.

Но также мне не следует тратить свое время впустую, дожидаясь Вечери. Однако никто и не предлагает мне все это время сидеть на месте.

Глава 2. Око земли

Лазарь

Собравшиеся молча расступились, продолжая буравить меня взглядами. Проходя по образовавшемуся живому коридору, я еще раз оглядел их.

Татьяны в толпе не было, и почему-то это заставило меня почувствовать облегчение. Что мне теперь делать?

Ответов от этих зомбиподобных поселенцев я вряд ли дождусь, разве что вечером меня ждет какое-то представление.

Пока я бесцельно шел вдоль деревенской улицы, мои мысли невольно переключились на предстоящий обряд. Будет ли грехом участие в сектантской версии Евхаристии?

Я склонялся к тому, что Господь простит мне это вынужденное прегрешение, но все во мне по-прежнему восставало против самой идеи присутствия на чуждом религиозном обряде.

Я решил, что ближе к делу обдумаю все еще раз и тогда уже приму окончательное решение. В конце концов, Макс может найтись и раньше, и тогда я без сожалений покину это Богом забытое место.

Мои размышления прервал знакомый окрик с левой стороны дороги:

Бес! Что тебе нужно у нас, дьяволово отродье?

Обернувшись на голос, я увидел Лазаря, который, скрючившись за трухлявым штакетником, потрясал кулаком и щерил гнилые обломки зубов.

Что ж, хотя бы у одного человека изо всей этой деревни есть живые человеческие чувства, пусть и неадекватные.

Я принял самое миролюбивое выражение лица, какое только сумел, и направился к Лазарю, заставив того в испуге отшатнуться назад.

Спокойно, милейший, ничего плохого у меня и в мыслях нет.

Обратился я к нему с улыбкой.

Взвизгнул Лазарь, закашлявшись.

Я знаю, они зовут тебя на Причастие… Всех туда зовут… И они убивают Христа.

Они убивают моего сына, бесы, проклятые бесы, гореть вам в аду, уйди от нас, оставь моего сына, я не дам убивать его, бесы, бесы…

Истерические выкрики старика перешли в невнятное бормотание. Громко всхлипнув, он вдруг опустился на покосившуся скамейку с обломанной спинкой и склонил голову, сотрясаясь от беззвучных рыданий.

Евхаристия

Содержание

Глава 1. Зона

Глава 2. Око земли

Глава 3.

Глава 4. Причастие

Глава 5.

Комментарии (6)