У доктора Ганнибала Лектера были сухие холодные руки и острый пронзительный взгляд. Его лицо не было похоже на обычные лица пациентов, оно выражало эмоции заученными движениями мышц, пожалуй, ближе всего к искренности он был, когда говорил о чем-то, что ему интересно.

Беделия называла это «маской». С ней он был безупречно галантен и старался выглядеть откровенным, прекрасно понимая, что его собеседница чувствует ложь лучше других. Но ни провокационные вопросы, ни вкрадчивые интонации доктора не произвели нужного эффекта, даже до того, как произошло покушение, она была осторожна.

Ему был интересен Уилл Грэм.

Это было неизбежное притяжение двух противоположностей: холодный расчетливый Ганнибал не мог не заинтересоваться сверхэмпатичным Уиллом. Если бы Грэм был бабочкой, то уже красовался бы, распятый и помещенный в раму, на стене кабинета доктора. Среди всех людей, задействованных в расследовании по делу Чесапикского Потрошителя, Уилл был самым неординарным и, вероятно, самым талантливым.

Он не только чувствовал эмоции убийцы, он понимал ход его мыслей, видел его замысел от начала и до конца, Уилл был в опасности, он не мог не понять, что его психиатр и его друг чудовищнее всех, кого он когда-либо преследовал.

Беделия сдержанно улыбнулась и предложила Ганнибалу вина. Обязательный ритуал, завершение их встреч, полных недомолвок и скрытого смысла. Она демонстрировала более расслабленную позу, и он также делал вид, будто доволен и расслаблен. Ни один из них не верил другому, но было некое притяжение, родившееся в тот день, когда он спас её от убийцы, которого сам же и направил. Как-то вечером, делая заметки в личном блокноте, она задумалась о том, каким мог бы быть их поцелуй, и ощутила смутное волнение, не желая признаваться себе в том, что объединяет страх и желание в одной логической цепочке.

Ганнибал заметил дополнительную недосказанность, появившуюся между ними. Он с интересом наблюдал, как в ней развивается нечто новое, посеяв семя, он ждал всходов. Игра была интересна, на этот раз он открывал не пациента, но доктора, больше для неё самой, чем для себя, впрочем, личные перспективы также интересовали его. Беделия была почти безупречна в своей скрытности, не выдавала себя ни словом, ни жестом, и только в момент волнения её голос мог сообщить некий нюанс, оттенок того, что происходило в её голове.

Он заметил, что, собираясь на сеанс, тщательнее выбирает костюм, это показалось ему смешным. Попытка быть романтичнее, максимально нелепая, учитывая их возраст и концепцию их взаимоотношений. Впрочем, он легко позволил себе подобное ребячество.

Во время их беседы, он, будто случайно, прикоснулся к её волосам, и она не отстранилась. В этот момент Ганнибал говорил об убийстве, и в то же время вбирал в себя аромат её новых духов, он описывал место преступления с чувственными интонациями, и чем чаще билось её сердце, тем сильнее ощущался  запах марроканской розы, в окружении амбры и мускуса. Необычный выбор, чересчур эротично для психотерапевта.

От Беделии не укрылась его попытка сменить тон беседы, но сегодня ей не хотелось возвращать диалог в привычное русло, ей было любопытно наблюдать, как он действует, и анализировать свои реакции. Мысль о том, что Ганнибал соблазняет её, была и притягательной, и пугающей, снова и снова эти эмоции оказывались плотно связаны между собой. Она не сомневалась в мотивации Ганнибала, читая в его глазах интерес - единственное переживание, на которое он, кажется, был способен, но что он хотел открыть в ней? Склонность к подчинению? Зависимость от выбросов адреналина? Какие желания, какие темные тайны он собирался вытащить из её подсознания, нагнетая, усиливая и объединяя чувство сексуального напряжения и инстинктивный, животный страх?

Via prima

Elegia Valenta

Annkalia

Беделия не сомневалась в мотивации Ганнибала, читая в его глазах интерес, единственное переживание, на которое он, кажется, был способен, но что он хотел открыть в ней? Склонность к подчинению? Зависимость от выбросов адреналина? Какие желания, какие темные тайны он собирался вытащить из её подсознания, нагнетая, усиливая и объединяя чувство сексуального напряжения и инстинктивный, животный страх?

Ганнибал

Ганнибал Лектер/Беделия Дю Морье

Ганнибал Лектер

Беделия Дю Морье

Hannibal ante portas

ru-hannibal-ante-portas-elegia-valenta-beta-annkalia

Уже вторую ночь Беделии снились кошмары, центральной фигурой которых был Уилл Грэм. Она просыпалась затемно, принимала душ и отправлялась на пробежку, пытаясь снять напряжение любым доступным способом. Раньше она относилась к этому иначе, воспринимая спорт скорее как способ сохранить фигуру, некий обязательный ритуал. Сейчас она убегала от собственных мыслей, создавала свой собственный вид медитации, это могло длиться часами. Беделии нравилось, что её тело становится сильнее, так укреплялся и её дух, она чувствовала себя способной противостоять влияниям извне.

Сегодня был очередной сеанс с Ганнибалом. Он появился точно к назначенному времени, безупречно аккуратный и вежливый, с холодной улыбкой приветствовал её. Он был не в духе, Беделия удивилась, заметив это, раньше она могла лишь наблюдать, но никогда не чувствовать его. Их беседа касалась работы, но ум Ганнибала занимало нечто другое, Беделия видела маску, манекен, который он демонстрировал ей в течение всего их общения. В определенный момент он словно вернулся к ней и немедленно повернул беседу в иное русло.

– Скажите, Беделия, почему Вы стали психотерапевтом? – Ганнибал хищно улыбнулся, в его прищуре она прочла интерес.

– Думаю, мне нужно было разобраться с тем, что происходит. – Она предпочла быть честной.

– Происходит с кем? С Вами или со всеми вокруг?

– С людьми. Согласитесь, доктор, мотивы наших пациентов - это тема, способная увлечь.

– Безусловно, но этого мало. Я задаю себе вопрос, могла ли Вас покорить та власть, которую Вы имеете над ними? Что Вы чувствуете, сидя в этом кресле, пока я раскрываю перед Вами свои мысли?

– Ганнибал, Вы ещё ни разу не раскрыли свои мысли передо мной. И власть, о которой Вы говорите, это лишь иллюзия. В этом кресле я так же беззащитна, как и в кресле пациента, положение тела не меняет истинной природы вещей.

– Так какова Ваша природа, Беделия? Кем Вы себя ощущаете: охотником или жертвой? – Лектер осознанно не оставлял ей иного выбора.

– Наблюдателем. Аналитиком. – Изящно увернувшись от расставленной ловушки, она снова почувствовала себя уверенно.

– А меня, признаюсь, несколько завораживает ощущение Вашей власти.

– Вас настоящего? – Беделия улыбнулась, доставая бутылку Помероль и бокалы.

Лектер едва заметно кивнул и ответил на её улыбку. Они пили молча, каждый думал о своем, но его взгляд скользил по её ногам, отмечая непривычно напряженные очертания икр. Она тренировалась убегать. Снова.

Уже в прихожей он сказал, что хотел бы поужинать вместе, но получил вежливый отказ, впрочем, выражение её лица противоречило её словам, а значит, согласие было делом времени. Она, сама того не замечая, изменялась каждый раз, когда он касался её истинной природы.

Закрыв за ним дверь, Беделия расслабленно прислонилась спиной к двери. Она чувствовала себя победительницей и побежденной одновременно, на этот раз он не внушил ей страха, не более чем обычно, но притяжение стало совершенно очевидным. В этот вечер она не делала заметок и не работала над своей книгой, уверенная, что наконец ей удастся выспаться.

Сон пришел постепенно и вкрадчиво, из разноцветных пятен перед глазами сложились узоры мозаичных сводов дворца, она стояла, запрокинув голову, посреди огромного зала, ощущая на своих бедрах тяжесть драгоценного пояса, браслеты сковали её руки, и голову украшала корона. Беделия слышала музыку, нечто восточное, она медленно кружилась, освобождаясь от полупрозрачных платков, скрывавших её тело. Отстраненная, словно под гипнозом, она танцевала, чувствуя взгляды и молчаливое одобрение зрителей. Впервые она не испытывала желания скрыться, ни малейшего стыда, ощущая наготу, как свободу.

Внезапно музыка стихла и, открыв глаза, она встретилась взглядом с Ганнибалом. Его лицо было неподвижно, но в то же время на нем читались одержимость и безумие. Он сверлил её взглядом, словно не мог насытиться увиденным, словно хотел проникнуть глубже, знать ещё больше о ней.

– Что ты хочешь? – это было испытание, проверка, насколько далеко она была готова зайти.

– Голову, – Беделия испугалась собственным словам, но знала, что должна сказать именно это, – голову Уилла Грэма.

Ганнибал изменился в лице, сейчас она видела больше его эмоций, чем когда-либо: и страх, и горечь, и привязанность. Это было испытание, ей нужно было знать, насколько далеко он готов был зайти.

– Да будет так, – его взгляд снова стал холодным, а лицо таким, как обычно, только улыбка, даже тень её, больше не появлялась на нём.

В зал внесли серебряное блюдо, на котором, обескровленная и ужасающая, лежала голова Уилла. Его открытые глаза смотрели в пустоту, но загорелись при приближении Беделии. Напуганный слуга уронил поднос, и голова осталась в воздухе, источая сияние, поднимаясь всё выше и выше, свет был слишком ярким, как и отблески её драгоценностей; Беделия вытянула руку, пытаясь укрыться от него, но страх сковал её тело. Из-за спины она услышала голос Ганнибала, он говорил шепотом.

– Чего ты боишься? Ты же сама хотела этого? Так какова твоя природа, Беделия? – его руки скользнули по её животу вниз, пальцы были холодными. – Какова твоя природа?

Беделия дрожала, чувствуя каждое его прикосновение, но не отрывала взгляда от возносящейся головы Уилла Грэма, и не могла произнести ни слова. Её тело механически отвечало на ласки, но ум был в ужасе от совершенного. Она задыхалась, чувствуя подступающие рыдания, и приближающийся оргазм казался ей предательством. Она проснулась от собственного стона.

За окнами спальни розовел рассвет, простыни были смяты, а одеяло, отброшенное во сне, лежало на полу. До звонка будильника оставался ещё час.

Aliena vitia in oculis habemus, a tergo nostra sunt

Во время одной из своих утренних пробежек Беделия встретила Спенсера Олдриджа. Они и раньше обменивались взглядами, так как предпочитали один и тот же маршрут, но в этот раз она подвернула ногу, и он предложил ей помощь. В своем уединении она чувствовала такой вакуум, что общение с незнакомым мужчиной показалось чем-то рискованным и смелым. Вопреки её страхам, он выглядел безупречно-положительным и проявлял недвусмысленный интерес. Спенсер был финансистом, он был бесконечно далек от мира, полного психопатологий, в котором Беделия провела большую часть своей жизни.

Не встретив её следующим утром, он предположил, что травма опаснее, чем показалось, и отправил ей белоснежную орхидею. Через неделю они ужинали вместе в Чарльстоне, беседа шла легко и неспешно, без заминок и неловкостей, типичных для первого свидания.

Той ночью она спала, словно защищенная каменными стенами, без тревожных снов, без мыслей о докторе Лектере и Уилле Грэме. И, несмотря на собственные страхи, она решила дать Спенсеру шанс; финальную точку в этом решении поставил разговор с матерью.

– Дорогая, нас с отцом волнует твоё одиночество, мне бы хотелось, чтобы в твоей жизни появился мужчина, – мадам дю Морье была прямолинейна и практична, как истинная француженка.

– Я не думаю, что это повод для волнения, мама, сейчас я на распутье, но близка к решению. Думаю, через какое-то время, вы познакомитесь со Спенсером.

– Спенсер? Я помню, что тебя интересовал Ганнибал, с каких пор моя дочь стала роковой женщиной?

– Ганнибал мой пациент и коллега, я не уверена, что у этого есть будущее. То, что происходит между нами настолько же непонятно, насколько и неправильно. А Спенсер надежен и стабилен, мне спокойно с ним.

– Беделия, в любви не бывает спокойно, мне кажется, ты бежишь от собственного сердца, но послушай его, родная, оно дурного не посоветует. И, когда это случится, вся твоя наука будет бессильна.

– Я не могу тебе всего рассказать, мам. Я не доверяю Ганнибалу, и, что бы я не чувствовала к нему, это останется при мне. Я хочу, чтобы у меня появился кто-то положительный, человек, которому я смогу довериться, – Беделия на секунду запнулась, – но я буду внимательна к тому, что говорит мне сердце, обещаю.

И она не сдержала обещания. Ощущение смутной тревоги, всегда фоном присутствовавшее в её мыслях, было утомительно настолько, что хотелось вырваться, освободиться, вернуться в мир, где нет страха, где есть спокойствие и защита.

В оранжерее Спенсера было светло и очень просторно. В основном растения были тропическими, соответствующий климат создавался с помощью ламп и отопления. Беделия сняла жакет и осталась в кремовой блузе из тонкого шелка, её друг увлеченно рассказывал о своей истинной страсти – о цветах.

– Я начал выращивать орхидеи около пятнадцати лет назад. Это удивительные растения: нежные, хрупкие и царственные. Но они могут и напугать, - Спенсер показал несколько цветков, похожих на черных пауков, бегущих по ветви дерева. – Черный скорпион, моя любимица. Какие цветы Вы любите?

– Такие как этот, – Беделия слегка коснулась цветка, похожего на крохотную белую птицу.

– Habernaria Radiata, японская орхидея. Прекрасный выбор, - он улыбнулся, и в следующий момент мелькнуло лезвие, срезанный цветок был преподнесен ей в подарок.

Беделия наслаждалась еле уловимым запахом, ощущая прикосновения тонких лепестков кончиками пальцев. Она ожидала поцелуя, но Спенсер каждый раз избегал его, соблюдая расстояние между ними, словно боялся спугнуть её излишним напором. Будто она могла погибнуть от этого как один из его капризных цветов. То, что происходило между ними было похоже на первую влюбленность двух школьников, случайно касаясь её, он смущался, но был бесконечно внимателен ко всему, что она говорит. Ей казалась забавной подобная робость от зрелого, уверенного в себе мужчины, но нравилось ощущение безопасности, он словно укрывал её ото всех опасностей, когда находился рядом.

– Вы выглядите взволнованным, Спенсер, присаживайтесь.

– Это действительно так, доктор, я думаю, я действительно готов к новому началу. Я встретил женщину, изумительную, о боги, она похожа на одну из моих орхидей. После того, что случилось с Томико, я думал, что никогда не смогу испытывать подобные чувства к женщине.

– Расскажите, что Вы почувствовали, когда увидели её, – доктор Лектер использовал одну из самых своих дружелюбных улыбок.

– Я наблюдал за ней во время моих утренних пробежек, но недавно она подвернула ногу, и я осознал, что испытываю к ней симпатию.

– Вы почувствовали симпатию к ней или к её боли? Подумайте, Спенсер.

– Я не знаю. Мне показалось, что она беззащитна и нуждается во мне. Я помог ей добраться до дома. Мы ужинали вместе недавно, я искал хоть какое-то несовершенство в ней, и не находил, это было прекрасно. Никакой грубости, ничего пошлого, безупречный вкус. Мне бы действительно хотелось, чтобы это стало чем-то большим. Но я не могу забыть того, что произошло, я боюсь повторения, боюсь, что не смогу сдержать себя.

– Вы думали о ней в сексуальном контексте?

– Да, мне приснился сон, в котором я целую её, но потом мои руки тянутся к её шее, я проснулся в ужасе.

– И, все же, Вы считаете себя готовым к отношениям?

– Я думаю, у нас есть шанс. На самом деле я не такой. Я не убийца, я оступился однажды, но это не моя натура.

– Только с Томико, доктор, все, что было до неё, не имело значения, это не было настоящим. Они провоцировали меня, говорили, что им нравится боль, я давал им то, чего они просили. Она была другой, светлой и правильной, но я ещё не был готов оставить прошлое тогда. А сейчас я готов оставить его ради новой жизни. Ради моей орхидеи. Она безупречна, она действительно безупречна.

Доктор Лектер смотрел на мужчину, сидящего напротив, и понимал, что тот совершенно безумен. У Спенсера не было проблем с социальной жизнью, он занимал ответственный пост, был любимцем местного общества и умел пускать пыль в глаза почти так же хорошо, как сам доктор. Олдридж обратился за помощью после того, как в постели задушил свою любовницу. Она не была первой его жертвой, но первой, кого он любил. Тогда он был в ужасе от своего поступка, и в то же время в восторге. Он скрыл следы преступления с тщательностью перфекциониста, но он не собирался становиться убийцей, он хотел другой жизни для себя, идеальной жизни. И он искал совершенную женщину так же, как искал цветы для своего орхидариума, тщательно высматривая каждый крохотный недостаток, оценивая потенциал. Он верил в то, что в этот раз все будет иначе. Но Ганнибал ни на секунду не забывал о том, что Спенсер Олдридж срезает лучшие цветы, не испытывая ни малейшей жалости к ним.

Рано или поздно Олдридж должен был раскрыться и показать свой настоящий облик. Так же, как и остальные. И тогда он будет в полной гармонии с собой, поймет, кем он на самом деле является, поймет, уже осознанно, красоту своего замысла. Похоже, он встретил свою Мадонну, женщину, которая подарит ему полноценную жизнь.

Cave tibi a cano muto et aqua silente

В эти дни Беделия словно забыла об осторожности, Спенсер сопровождал её повсюду, и, несмотря на то, что их отношения не были скреплены даже поцелуем, каждому, видевшему их, слышался перезвон свадебных колоколов. Он – статный, властный и несколько строгий, она – женственная, мягкая и ранимая: они словно воплощали в себе древние архетипы мужчины и женщины. Они посетили бесчисленное количество выставок, побывали на нескольких концертах, устраивали пикники по утрам и поздние ужины в небольших уютных ресторанчиках. За это время Беделия заметила в нем некую властность; сдержанный в обычной жизни, он явно был склонен к аффекту, но это не показалось ей серьёзным недостатком, в конце концов, она была психологом, и смогла бы с этим справиться. Более того, сейчас ей хотелось оказаться во власти мужчины, но мужчины безопасного, мужчины-защитника.

Спенсер все больше убеждался в том, что именно Беделия - женщина его жизни, её виктимность приятно манила, но не провоцировала его. Он ощущал, что все больше владеет ею в своих мыслях, с возникновением нового доверия между ними, он стал ещё более скрытным. Теперь он не хотел обсуждать её со своим психотерапевтом, и, разумеется, скрывал от неё тот факт, что вообще посещает врачей. Профессионализм доктора Лектера он считал важным аргументом на случай, если Беделия узнает о его прошлом, прошлом убийцы. Нет, стыд не мучил его, но он понимал, что откровенность может стоить ему слишком дорого.

В уикенд они посетили оперу «Отелло» Джузеппе Верди. Беделия наблюдала за лицом Спенсера, на котором отблески сценического освещения создавали зловещее выражение. Он был очарован, поглощен музыкой, каждая фраза, каждая эмоция героев отражалась на его лице, он полушептал: «Credo in un Dio crudel», повторяя слово в слово монолог мстительного Яго, его глаза загорелись в миг, когда Отелло в ярости швырнул на землю платок Дездемоны, которым та пыталась повязать ему голову. В этот момент Беделия готова была поклясться, что Спенсер чувствует Отелло, как чувствовал бы Уилл Грэм, вечный герой её бесед с доктором. Его эмоции были такими живыми и полными, словно он сам переживал трагедию обманутого мавра.

Финал опустошил их, последнее действие развивалось стремительно, неизбежно приближая зрителей к развязке. Когда произошло убийство, Спенсер закрыл глаза, вбирая в себя музыку (то, что Беделия приняла за неприятие насилия, было на самом деле подменой зрительного образа, в тот миг он видел Томико в своих руках, снова живую и умирающую), на его глаза навернулись слезы, впрочем, он быстро с собой справился. Его травматический опыт был очевидным, но она упорно видела лишь то, что желала видеть: очарованность искусством и тонкое восприятие музыки, нежелание принимать неуправляемую жестокость мира как аксиому.

Увы, кульминация их истории была не менее стремительна, чем последний акт «Отелло». Спенсер проводил Беделию домой и согласился остаться на бокал вина, он выбрал «Пино Нуар». Она устроилась на подлокотнике кресла, положив руку ему на плечо, он думал о том, как его дыхание в считанные секунды достигает темно-зеленого бархата платья, облегающего её бедра. Он подпустил её так непристойно близко, и она уже принадлежала ему, пусть не физически, но в мыслях. Через минуту его руки сомкнулись вокруг её шеи.

В первую секунду Беделия даже не сопротивлялась, шокированная происходящим, Спенсер, её Спенсер, убивал её. Раскрасневшийся, безумный, подобно разъяренному мавру, он находился в другой реальности. Беделия пыталась вырваться, кричала, но в глазах неизбежно темнело, и она потеряла сознание.

Казалось, что время тянется невероятно долго, но на самом деле обморок длился не больше нескольких секунд. Спенсер был на кухне, видимо, искал что-то, чтобы спрятать тело. Беделии казалось, что даже через стену она слышит биение его сердца, он был в панике, но знал, что нужно делать. Это не было его первым убийством. Но это и не было первым покушением на неё.

Беделия поднялась бесшумно, стараясь не издавать ни одного звука, почти не дыша. Она взяла букет цветов из вазы, украшавшей её кабинет, и аккуратно положила его на стол. Тяжелая ваза из темного стекла приятно холодила руки, пока Беделия ждала Спенсера возле дверного проема. Прозвучал звонок мобильного телефона, и Спенсер ответил, он зашел в комнату, разговаривая, и замолчал, увидев, что тело исчезло.

В этот же момент боль и темнота обрушились на него сзади. Он тяжело осел и приземлился на пол, телефон выскользнул из его руки и оказался прямо у лакированных лодочек доктора Дю Морье. Она прочла имя звонившего, им был Ганнибал Лектер.

В этот момент Беделия забыла обо всем происходящем. О теле её несостоявшегося любовника, вокруг головы которого расплывался бордовый нимб крови, о том, как сама чуть не рассталась с жизнью несколько минут назад. Она была зла, нет, она была в ярости. Она мчалась к дому Ганнибала, и, как только он открыл дверь, со всей силы ударила его ладонью по щеке.

– Ты сделал это. Ты снова сделал это! – Беделия замахнулась второй раз, но Ганнибал перехватил её руку, тем самым избавив себя от дальнейших атак. Секунду он смотрел в её глаза и, продолжая удерживать, впился в её губы властным, но совершенно бесстрастным поцелуем. Он выпустил её только, когда она прекратила сопротивление.

– Доктор Дю Морье, Вы как раз к ужину. О делах можем поговорить позже, полагаю, Вам снова нужны мои услуги, – Ганнибал самодовольно улыбнулся, подавая ей руку, словно они были на светском приеме.

– У нас гости, Уилл, – Уилл Грэм посмотрел на Беделию, словно сквозь неё, было в его взгляде нечто потустороннее, но поднялся и поприветствовал её, протянув руку. На столе появился третий прибор и нечто изумительное, что Лектер обозначил как говядину в мятном маринаде с артишоками. Густое насыщенное вино сообщало расслабление мышцам, и оба гостя чувствовали некое обволакивающее тепло, пока хозяин дома делился своими наблюдениями.

– Человек, с одной стороны, сродни многим видам животных, особенно в том, что он ведет борьбу с представителями своего собственного рода. Но, с другой стороны, среди многих тысяч биологических видов, борющихся друг с другом, только человек ведет разрушительную борьбу... Человек уникален тем, что он составляет род массовых убийц; это единственное существо, которое не годится для своего собственного общества. Почему это так? Что делает нас такими?

– Возможно, мы хотим чувствовать некое величие. Власть. Чувствовать истинную цену жизни, – Уилл говорил спокойно, но его взгляд был виноватым. Беделия догадалась, что он чувствует вину за то, что испытывает на месте преступления. Он не хотел понимать их. Он был похож на мученика, одолеваемого видениями, под его глазами залегли темные круги, одежда и волосы были в беспорядке.

– И в то же время, инстинкты диктуют нам без сомнений отнять чужую жизнь в случае самозащиты, – Лектер обворожительно улыбнулся Беделии. – А значит, убийство угодно природе, но не угодно разуму, и это один из интереснейших парадоксов.

Между ними установилось неловкое, напряженное молчание. Уилл чувствовал себя лишним, почти физически ощущая тайны, общие для Ганнибала и Беделии, их нерешенные конфликты и… их связь. Он поблагодарил за ужин и, скомкано попрощавшись, удалился.

– Итак, полагаю, Вам снова нужны мои услуги, – Лектер моментально вернул разговор в прежнее русло.

– Я убила человека. Вашего пациента. Ударила его вазой. Он пытался задушить меня.

– Спенсер Олдридж, я полагаю. Так это Вы были его возлюбленной? Он не упоминал имени, – Ганнибал примирительно улыбнулся, транслируя Беделии спокойствие и уверенность. – Что Вы планируете делать дальше?

– Я не знаю. Я никогда не…

– Я позабочусь об этом, Беделия, как заботился о Вас и раньше. Переночуете в моей комнате для гостей, – Ганнибал поднял бокал и сделал глоток вина. – Здесь Вы в безопасности.

Dies irae

В доме Беделии пахло кровью и одеколоном Спенсера Олдриджа. Осторожно, не делая ни одного лишнего движения, Ганнибал перевернул тело и осмотрел его. Времени прошло немного и окоченение ещё не началось. Кровь растеклась недалеко, она окружала голову убитого.

– Ювелирная работа, доктор Дю Морье, – улыбнулся Ганнибал креслу, в котором во время их сеансов находилась Беделия, – жаль только Вы сочли необходимым проделать её дома.

Не более двадцати минут понадобилось для того, чтобы убрать тело в непромокаемый мешок и избавиться от пятен крови; хозяйка дома любила порядок, под раковиной Ганнибал обнаружил целый арсенал чистящих средств. Той же ночью Спенсер навсегда покинул её дом, чтобы через много лет быть найденным бойскаутами в размытой дождями безымянной могиле. К тому времени знакомые давно похоронили его, а гнилостные процессы уничтожили следы аккуратного удаления части печени.

Лектер вернулся домой с полными пакетами продуктов и спокойной улыбкой. Он застал Беделию читающей «Трактат о свете» Гюйгенса, и это вызвало в нем симпатию. Она вздрогнула, когда он приблизился.

– Я прочел эту книгу в восемь, и перечитывал всю свою жизнь, – он улыбнулся, и Беделия впервые почувствовала исходящее от него тепло. Впрочем, после своей ошибки со Спенсером, она больше не доверяла интуиции.

– Не из-за интереса к волновой теории света, полагаю? – ему понравилось её спокойствие, в этот момент он был уверен, что её пульс бился бы с той же частотой, если бы она посвятила день чтению.

– Для этого достаточно было бы прочесть её один раз. Мне интересен ход мысли ученого, как его размышления приводят к открытию, к озарению порой. Жаль, он уже мертв и не сможет ответить на мои вопросы.

– Но Уилл Грэм может, – Беделия сменила вектор его рассуждения, беседа превращалась в очередной сеанс психоанализа, и Лектеру это не понравилось. Он вновь взял инициативу в свои руки.

– Не только на мои. Через несколько дней станет известно о том, что Спенсер Олдридж бесследно пропал. Его с Вами видели? – Ганнибал внимательно смотрел в глаза Беделии, пытаясь уловить её эмоции, но видел лишь отрешенную усталость, её маска была не менее непроницаема, чем его.

– Мы были в опере. После этого нас никто не видел, вернулись на моем автомобиле.

– Что ж, значит, вы с ним поссорились после оперы, так как договорились поужинать у меня дома, у Спенсера был приступ ревности. Все, кто знал его достаточно близко, подтвердят, что он был вспыльчив. Он остался на перекрестке у здания оперы, Вы отправились сразу сюда, где познакомились с Уиллом Грэмом и провели вечер в компании давнего пациента и друга, – Лектер улыбнулся одними губами, зная, что сейчас она не поправит его своим обычным «мы не друзья, Ганнибал», – я надеюсь, Вы простите мне тот поцелуй, это было грубо с моей стороны.

Беделия молча кивнула, её щеки слегка порозовели при упоминании поцелуя, скорее от того, что в глубине души она хотела его, чем от возмущения, которое хотела подавить. Её мысли путались и чувства были в беспорядке. Он снова чуть не убил её, чужими руками, руками своего пациента. Она должна была провести эту ночь в его доме, полностью в его власти. Теперь их связывала ещё одна кровавая тайна, ещё одна смерть, обстоятельства которой известны только двоим, смерть, которая была поровну на её плечах и плечах Ганнибала. И этот поцелуй, в котором не было ни страсти, ни желания, ни единой эмоции, кроме способа остудить её гнев, холодный, манипулятивный, жесткий. И что, Господи, они на самом деле ели на ужин? От этой мысли Беделия содрогнулась.

Ганнибал проводил её в комнату для гостей и оставил отдыхать, предусмотрительно положив книгу на прикроватный столик, но что-то подсказывало ему, что храбрая доктор Дю Морье предпочтет лечь спать. Утром он проснулся раньше и отправился на кухню, когда Джек Кроуфорд постучался в дверь, завтрак уже был готов.

– Доброе утро, доктор, – Кроуфорд явно не завтракал, – боюсь, я по делу.

– Не рановато ли, Джек? Позавтракаете… – Ганнибал увидел Беделию, замершую в дверном проеме и мысленно похвалил за то, что она нашла вещи, которые он вчера привез из её дома, – …с нами? Вы знакомы с доктором Дю Морье?

– Не имел чести, – Джек протянул Беделии руку для приветствия, – Джек Кроуфорд, ФБР. Большая удача, что Вы здесь, я собирался посетить Вас сразу после доктора Лектера, – он на секунду запнулся, глядя на пышный омлет с печенью и грибами, аромат которого можно было сравнить разве что с амброзией.

– Беделия Дю Морье, психотерапевт, – рука Беделии была расслабленной, а голос спокойным.

– Ко мне обратились коллеги некого Спенсера Олдриджа, он должен был сегодня появиться на важной встрече, но не появился. Для того, чтобы официально объявлять его пропавшим должно пройти время, поэтому расследование неофициальное, но в этом заинтересованы важные персоны и, к сожалению, им нельзя просто сказать «нет». Полагаю, вы оба знали его.

– Джек, Спенсер был моим пациентом на протяжении восьми месяцев. Он был на приеме в среду, но остальную информацию, полученную во время лечения, я могу раскрыть только если Вы получите ордер.

– После этого Вы не видели его?

– Нет, мы не общались в неприемное время. Но вчера я звонил ему, чтобы отменить следующий сеанс, и он ответил грубо, я предположил, что у него проблемы.

– Это из-за меня, – Беделия выглядела смущенной, Лектер отметил про себя что она неплохая актриса, – Мы со Спенсером… – она опустила взгляд, потом смело посмотрела на Ганнибала. Кроуфорд внимательно следил за её мимикой, – … общались. Вчера мы были в опере, потом он предложил продолжить вечер, но я сказала, что договорилась поужинать с Ганнибалом. Когда Спенсер узнал об этом, он стал кричать на меня, устроил скандал.

Ганнибал подошел к ней и положил руки на её плечи, словно успокаивая и придавая ей уверенности. Он знал, что Джек посчитает их парой и, в данном случае, им было это нужно.

– Когда Вы сюда приехали, доктор Дю Морье?

– Вчера, около восьми, не вспомню точно.

– С нами ужинал Уилл Грэм, – Ганнибал улыбнулся, – он может все подтвердить, если это требуется.

– Нет, не требуется, но хорошо, что он был здесь. На всякий случай. Скажите, Беделия, а Спенсер не упоминал о том, что хочет уехать куда-то, может, об охотничьем домике или ещё каком-то месте, куда он мог бы уехать?

– Не думаю, насколько мне известно, он не увлекался охотой. Только садоводством, – Беделия машинально поправила воротник кремовой водолазки и посмотрела на часы, – он мог уехать на край света ради новой орхидеи. Но не думаю, что вчера он поступил так.

Кроуфорд уезжал разочарованным. Обычно интуиция не подводила его, но сейчас два самых многообещающих свидетеля не сообщили ничего полезного. Он понимал, что если Олдридж не объявится в течении нескольких дней, начнутся проблемы, дело о пропаже видного финансиста будет во всех газетах, и снова придется льстить, изворачиваться, тянуть время, пока не найдется тело. Но судьба была благосклонна к Джеку. Как только он получил ордер на расшифровку записей доктора Лектера по делу Спенсера Олдриджа, стало известно об убийствах, и маньяк-душитель был объявлен в международный розыск. Главное, что Олдриджа уже не ждали на работе, и родственники пропавшего уже не проявляли желания снова его увидеть, причины исчезновения стали очевидными, а план действий понятным.

Через два дня Беделия вернулась к себе домой. Она ожидала, что будет испытывать что-то, но воспоминания возникали в голове, словно картинки с сайта Фредди Лаундс, не вызывая никаких эмоций, кроме брезгливости. Беделия взяла стакан воды и села в своё обычное кресло, спиной к окну, обычно свет падал так, чтобы осветить лицо Лектера, её единственного пациента. Если бы тело всё ещё было тут, то голова Спенсера была бы у её ног. С минуту она думала об этом, вспоминая багровый нимб крови, но собралась с мыслями и, закрыв глаза, прогнала навязчивое видение. Она взяла сумку с вещами, которые носила во время своего вынужденного пребывания у Ганнибала, и вошла в спальню, чтобы разложить их.

На прикроватном столике лежала книга, «Трактат о свете» Гюйгенса. Беделия улыбнулась, вспомнив, что так и не дочитала её.

Delicta facti transeuntis

Ганнибал подал руку Беделии, и они закружились в вальсе. Посещение благотворительного приема в одной из гостиниц сети Хилтон было его инициативой, но сейчас она была ему благодарна, их видели вместе, видел Кроуфорд, а значит они подтверждали алиби. Она заметила несколько завистливых женских взглядов, и с улыбкой шепнула на ухо Ганнибалу, что он оказался объектом повышенного внимания.

– Полагаю, они просто плохо меня знают, – он заговорщически подмигнул, – так же, как Ваши поклонники плохо знают Вас.

– Намекаете на нашу схожесть? – Беделия продолжала шептать, но её интонации утратили игривость.

– О нет, только на схожесть ситуации, в которой мы оба находимся. Ведь сейчас, личная жизнь это не то, что мы можем себе позволить.

– Разве что найдем кого-то, кто сможет принять нашу истинную сущность. Но и это может обернуться трагедией, ведь принятию предшествует осведомленность, а это риск. Сомневаюсь, что даже стоя перед алтарем, Вы признались бы в совершенном тому, с кем захотите связать свою жизнь. Я бы не признался, – он ухмыльнулся, – это бы испортило всю церемонию.

– Значит, мы обречены на одиночество?

– Так же, как обречены хранить общие тайны, – танец закончился и Лектер поцеловал её руку, – благодарю.

Редкие, но неизбежные моменты прикосновений друг к другу волновали их обоих сильнее, чем раньше, но оба держали дистанцию, наслаждаясь игрой, запоминая в деталях каждое касание, Беделия знала о любви Ганнибала к полутонам и сложным комбинациям чувственных ощущений, очевидно, он был гурманом не только в том, что касалось пищи. Она содрогнулась от мысли о том, куда может привести её эта связь, Ганнибал по-прежнему пугал её, и меньше всего на свете она хотела бы знать остальные его тайны. Но она хотела его прикосновений, хотела каждый раз, когда они виделись. Это влечение делало её уязвимой и давало ему возможность для манипуляции. Оба носили маски, но их истинная природа привлекала их друг к другу, обещая нечто опасное и завораживающее, риск для обоих, но и удовольствие откровенности.

Теперь, во время их бесед, он мог провести по её волосам или положить руку на плечо, утверждая новые границы допустимого, позволив поцелуй, она разрешила вторжение в свое личное пространство, и он не собирался давать ей возможности к отступлению. Ганнибала забавлял её страх, и то, как возбуждение смешивается с ним, он давно подозревал о её склонности к подчинению, и сейчас все больше убеждался в своей правоте. Пожалуй, в этом не было патологии, но её можно было бы развить, дать расцвести настоящей Беделии, заставить её принять и полюбить себя, свою индивидуальность. Каждый раз, когда между ними возникал новый секрет, появлялось и новое доверие, она подпускала его все ближе, неосмотрительно поддаваясь на провокации и пропуская манипуляции. Между тем, он сам открылся перед ней гораздо сильнее, чем планировал, это отчасти была вина Олдриджа, после произошедшего с ним Ганнибал впервые подумал о том, что времени может быть немного. Беделия могла просто встретить кого-то, и такой красивый эксперимент оборвался бы на полпути.

Задумавшись, он рисовал японские орхидеи и детскую руку в тонком серебряном браслете. Последний пациент ушел более часа назад, и уже стемнело. Ганнибал пытался  ответить себе на непростые вопросы, мучившие его в последние недели. Боялся ли он потерять Беделию или просто считал, что она принадлежит ему, и никто другой не вправе лишить её жизни, чувствовал ли к ней что-либо, кроме интереса экспериментатора? Насколько близко он готов был её подпустить к себе? И как собирался завершить их взаимодействие, планировал ли оставить её в живых? Впервые в голове доктора Лектера не было четкого плана действий, сформировавшегося решения, он, словно художник, видел перед собой чистый холст, ожидающий превращения.

В любом случае, она заслужила поощрения, ведь она научилась наслаждаться его обществом, подозревая о его склонностях, пожалуй, даже хотела повторения их поцелуя. Несмотря на привычку убегать, доктор Дю Морье была смелой женщиной, это достойно уважения. Ганнибал решил отправить ей подарок, что-то изящное, что ей захочется принять, пусть даже это смутит её. Он лично выбрал золотистые австралийские жемчужины и сделал заказ ювелиру, чтобы, уже в надлежащей оправе, преподнести их Беделии.

Расчет оказался верным, она была поражена роскошью и красотой подарка, но приняла его, следовательно, границы влияния Ганнибала немного расширились. Во время очередной встречи (надо сказать, внеплановой), он заметил, что их судьбы оказались удивительным образом переплетены, и, снова, не получил в ответ возражения.

– Вы больше не спорите со мной? – он читал выражение её лица, внимательно и скрупулезно, улавливая оттенки эмоций.

– Сейчас для меня уместнее соглашаться с Вами, так как Вы защищаете нас обоих.

– Безопаснее, – Беделия тщательно контролировала каждое слово, срывающееся с губ, чтобы не выдать ни одной лишней мысли, ни одной зацепки. – Ваши отношения с Уиллом Грэмом опасны и для него, и для Вас, но Вы видите в них возможность дружбы. Между нами тоже возникли некие отношения, которые уже нельзя назвать строго профессиональными, но мне важно знать, что Вы считаете дружбой, какова плата за Вашу откровенность.

– Я вижу дружбу, как взаимодействие равных, как доверие, большее, чем то, которое достается посторонним. Вы доверяете мне, Беделия?

– Больше, чем стоило бы, – она поправила волосы, и он заметил золотистые жемчужины в серьгах. Жест был инстинктивным, он выражал притяжение, в то время как диалог был напряженным. Ганнибал улыбнулся наблюдению, и это разрядило обстановку.

– Хорошо. Не так уж много у меня собеседников, с которыми приятно выпить бокал вина, это ценный ресурс. И, пожалуй, если наши отношения перейдут в иное качество, эту привилегию я оставлю за собой, – его улыбка становилась шире по мере того, как лицо Беделии приобретало удивленное выражение, – я прошу только откровенности.

– Не уверена, что сейчас могу Вам обещать полную открытость.

– В таком случае, я рассчитываю на максимально возможную. Я более не воспринимаю Вас только как врача, и Вы не воспринимаете меня только как пациента, это очевидно и неоспоримо, но прежде, чем я перейду определенную черту, я хочу быть уверен в том, что Вы доверяете мне.

– Строго говоря, мы уже перешли эту черту однажды, – Беделия была удивлена, но в глубине души рада открытому обсуждению того вечера.

– Вы были в состоянии стресса и были рассержены, поэтому я не могу принять ту Вашу реакцию за осознанное решение, – Ганнибал поднялся и подошел к её креслу, покровительственно положив руку на её плечо. Беделия встала и повернулась к нему, теперь они поменялись ролями: он оставался в тени, а свет, падающий из окна, освещал её лицо, словно она была пациентом.

– В том, что касается личной жизни, меня подводят осознанные решения, – она сделала секундную паузу, – и это не то, что я сейчас могу себе позволить…

Ганнибал видел, что она напугана, читал малейшие мимические знаки на её лице, она боялась отказать ему, но отказывала, и это вызывало в нем теплое чувство, сродни умилению. Он вложил все это чувство в поцелуй, мягкий и властный, поцелуй, который заворожил её и заставил сдаться. В другом мире, в другой реальности, совершенно другой Ганнибал Лектер влюбился бы в неё и, возможно, потратил бы всю свою жизнь на то, чтобы сделать её счастливой, но это, увы, было невозможно. Сейчас было важным запомнить это чувство, этот поцелуй, надежно сохранить его в золоченых залах дворца памяти, пока ещё жива эмоция, пока ощущения обострены началом новой истории.

Беделия чувствовала это необычное тепло, исходившее от него, но, прежде всего, ей было страшно. В этот момент он фактически разрушал её последнюю защиту, забирал контроль над её жизнью, заставлял её отказаться от доводов разума. Она отстранилась и прошептала свой последний аргумент:

– Это печально, нужно будет обсудить это как-нибудь. Не сейчас, – руки Ганнибала обвились вокруг её талии, и он продолжил целовать её, не встречая более никакого сопротивления.

Inter pares amicitia

Тонкий шелк блузы соскользнул с плеч Беделии, и по её спине побежали мурашки. В спальне было прохладно, ещё утром она забыла закрыть окно. Она чувствовала, как Ганнибал легко касался её спины кончиками пальцев, словно писал иероглифы, каждое его прикосновение отзывалось волной желания в её теле, но и волной страха в её разуме. Она перешла черту, и теперь их связь никогда не станет прежней, никогда не станет безопасной. Возможно, она даже не доживет до утра, в своих беседах они ещё не касались вопросов сексуального поведения и его взаимосвязи с насилием. Беделия закрыла глаза и мысленно досчитала до десяти, чтобы изгнать из головы лишние мысли, все было уже решено. Она отдалась ощущениям, он медленно целовал её спину вдоль позвоночника, приближаясь к шее, и сладкая истома распространялась по её телу.

Ганнибал не торопился, с каждым прикосновением он видел, как расслабляются её мышцы, словно оцепенение отпускает её. Он слушал дыхание, чувствовал пульс, настраивал её тело, как настраивал бы музыкальный инструмент, сознательно избегая слишком сильных прикосновений, словно не хотел напугать её. Удивительно было то, как она одновременно стремилась к нему и от него, какие эмоции наполняли её. Он почувствовал нечто, напоминающее зависть и восхищение одновременно, и это вызвало отклик в его теле. Пока он освобождался от пиджака, она повернулась и поцеловала его, расстегивая пуговицы рубашки, поцелуй был нежным, но в нем чувствовались требовательные ноты желания. Ганнибал позволил ей вести какое-то время, почувствовать себя сильной, принять собственное решение, он наслаждался ею в этот момент, она сбросила маску, неосмотрительно демонстрируя истинное отношение к нему. Она целовала его грудь и живот, продвигаясь к паху, ощущая, как учащается его дыхание, но он не позволил ей зайти дальше, вероятно из-за нежелания утратить контроль над собой.

– Можем поговорить об этом на одном из сеансов психоанализа, – улыбаясь, он расстегивал молнию юбки и любовался её стройными ногами в тонких чулках, – сейчас я хочу избавить тебя от… костюма, – Ганнибал произнес это слово с особым выражением, намекая на её заключения о сути его личности.

Беделия не успела ничего ответить, он снова целовал её, мгновение, и они оказались в постели, испытывая странную нежность друг к другу, завороженные желанием и поглощенные ощущением единения, словно они были одним бесконечно гармоничным организмом, не похожим ни на что другое в этой вселенной. Каждое прикосновение отзывалось наслаждением, почти болезненным, Беделия выгибалась навстречу движениям Ганнибала, он входил в неё медленно, запоминая чувство обладания до мельчайших подробностей: аромат её духов, текстуру волос, гладкость кожи и то, как дрожат её ресницы, когда она взволнована. Он жалел, что не может отбросить мысли так, как это делала она, но сейчас он был максимально близок к этому. Его пленило её эстетическое совершенство: её тонкие ключицы, округлая грудь и выступающие подвздошные кости; гибкая и разгоряченная, она словно была рождена для кисти художника. Их дыхание становилось прерывистым, Беделия уже не могла сдержать стонов, и Ганнибал ускорил движения, вторгаясь все глубже и глубже, чтобы финишировать вместе с ней.

Им потребовалось время, чтобы прийти в себя, голова Беделии мирно покоилась на плече Ганнибала. Он покровительственно гладил её по волосам, словно успокаивал расшалившегося ребенка, но она всем своим существом ощущала исходившее от него тепло. Это был редкий момент, когда она могла быть уверена в собственной безопасности, сейчас она не была для него жертвой, скорее… возможностью дружбы. Она поднялась, чтобы налить воды и отметила, как он любовался ею, все же изначальный мужской инстинкт, инстинкт обладания, был в нем достаточно силен, чтобы иногда брать верх над его настоящей личностью. Ганнибал встал с постели и подошел к ней.

– Предлагаю поужинать у меня дома, – интонация была почти торжественной, – и продолжить вечер.

Беделия сомневалась, в её взгляде снова промелькнула тень страха.

– Ты пожалела бы, отказавшись, я знаю толк в деликатесах, – он никогда не даст ей об этом забыть.

– Я помню, да, с удовольствием, – снова сдержанная вежливость и прохлада между ними, – но сначала я хотела бы принять душ.

– Конечно, – он легко поцеловал её обнаженное плечо. Его взгляд опять приобрел ту грустную задумчивость, которую она периодически наблюдала в моменты его расслабления, когда он, казалось, был где-то далеко, в ином пространстве и времени. Словно, добившись своего, он более не считал нужным тратить умственные и физические усилия ради изменения окружающей реальности.

Они ехали молча, Ганнибал был за рулем, и только ария Калафа в исполнении Паваротти нарушала тишину, мелодия наполняла салон, Беделия видела, как Ганнибал, едва уловимо реагирует на музыку, в его глазах она читала радость победы, словно весь мир принадлежал ему.

Беделия вдрогнула от этих слов, заметив, что уголки губ Ганнибала поднялись в легкой улыбке, впрочем, он мгновенно отреагировал.

– Прохладно? Я выключу кондиционер, – его взгляд выражал заботу, но ни единой  тени тех мыслей, которые секунду назад бродили в его сознании.

Когда ужин был подан, Беделия чуть не выдала себя вздохом облегчения, на ледяном блюде лежали дольки лимона и прохладные устрицы.

– Пино Блан или Шабли? – Лектер отметил её спокойствие, оно нравилось ему все больше.

– Шабли, – Беделия улыбнулась, слегка проведя рукой по волосам, и Ганнибал уловил легкий аромат розы, исходивший от неё, она флиртовала, пожалуй, впервые за весь период их общения.

Устрицы были великолепны, и соус приятно дополнял их вкус, идеальная комбинация уксуса и лимонного сока, оттененная свежим вкусом лука-шалот. Какое-то время оба просто наслаждались трапезой, обмениваясь редкими, ничего не значащими фразами. Беделия сделала комплимент Ганнибалу, отметив совершенный вкус соуса, он возразил, заметив, что, единожды найдя верную пропорцию, повторить удачный Миньонет не составит труда. После того, как тарелки были убраны, она решилась озвучить одно из своих давних желаний, которое раннее казалось ей чрезмерным вторжением в его личную жизнь.

– Ганнибал, ты говорил, что в свободное время рисуешь, можно мне взглянуть? – Беделия говорила максимально мягко, стараясь не вызвать агрессии, но в её словах чувствовался интерес психоаналитика к пациенту, и Ганнибал мысленно принял решение о том, что он хочет показать ей.

Оба прошли в кабинет, где прямо на столе лежали несколько рисунков, в том числе один незаконченный, гибель Помпеи. Рисунок был превосходен, благодаря природной чувствительности и прекрасному знанию пропорций, Ганнибал максимально точно показывал мимику, положение тел умирающих, в работе не чувствовалось никакой личной вовлеченности, он был скорее точным, чем эмоциональным. Другие листы также содержали в себе исторические либо мифологические сюжеты, но один набросок шокировал Беделию, он, будто случайно, выпал из общей массы, и она наклонилась, чтобы поднять его.

На листе, вырванном из альбома, была изображена отрезанная человеческая голова. Лицо было отвратительно, оплывшее, с закатившимися глазами, жирные пряди волос прилипли к вспотевшему лбу. Голова лежала на блюде, выставленная напоказ, словно в наказание за какие-то неведомые грехи. Здесь даже техника была другой, резкие штрихи, проходящие часто через весь лист, контрастные тени, Ганнибал был зол на него, когда рисовал это. Он испытывал эмоции, настоящие, сильные человеческие эмоции, возможно, в прошлом, но испытывал. Открытие и обрадовало, и напугало Беделию, она подняла глаза и встретила его внимательный взгляд.

– Этот очень старый, – он был доволен произведенным эффектом, сейчас она выглядела вовлеченной, заинтересованной, сочувствующей, напуганной, такой гаммы эмоций на её лице он не видел ещё никогда, – не знаю, как он здесь очутился.

– Что ты чувствовал к этому человеку? – Беделия была по-прежнему осторожна.

– Я не думаю, что его можно было назвать человеком, – он сделал шаг к ней, но она не подалась назад, хотя это желание было написано на её лице совершенно очевидно.

Он целовал её иначе, так, чтобы она ощутила его власть, чтобы поняла, что её жизнь теперь зависит от взаимодействия с ним. Его руки фиксировали её, она не могла отстраниться, ей оставалось только отвечать на поцелуй до тех пор, пока желание близости не стало сильнее страха. В этот раз он вел её словно в танце, не давая никакой свободы, по-прежнему аккуратно, но с нотой жестокости. Приподняв её бедра, он посадил её на край стола. Беделия обняла его ногами, вскрикнув, когда он вошел в неё, сейчас она хотела забыть все жуткое, что знала о нем, и все, о чем догадывалась, полностью принадлежать ему. Но он не хотел, чтобы она забывала, он хотел, чтобы она стремилась к нему осознанно, чтобы видела его и принимала, как равного.

В конце концов они оба были убийцами.

Dimidium animae meae

Кошмары вернулись постепенно. Чем больше Беделия общалась с Ганнибалом, (а теперь их встречи стали действительно частыми) тем сильнее чувствовала тревогу. Он продолжал приезжать к ней как пациент, и не позволял себе ни одного фамильярного жеста во время сеанса, говорил о том, что его волновало, вернее о том, что волновало бы его, будь он обычным человеком. Ни одно изменение не коснулось заведенного ранее порядка: встреча, беседа, бокал вина. Они не обсуждали ни свою связь, ни рисунок, увиденный ею в его кабинете. Это было ошибкой Лектера, так он окончательно доказал неискренность тех переживаний, которые демонстрировал на сеансах, впрочем, он был уверен, что она не заметила этого.

В остальном, их отношений никак не коснулись новые нюансы, разве что оба смогли наблюдать друг друга в новых обстоятельствах. Для Беделии была открытием его почти болезненная чувственность, повышенная проводимость нервов во всем, что касалось физических ощущений, странно контрастирующая с явной неспособностью испытывать сильные эмоции. Она узнала, как он чувствует малейшие нюансы вкуса и запаха, создаваемых им блюд (раньше она относила его пристрастие к высокой кухне на счет тщеславия), как слышит каждую ноту, каждый такт музыкального произведения, как тонко видит любое нарушение гармонии, любой дефект пропорций. Порой невидимая тень пробегала по его лицу, незаметная для любого другого человека, но Беделия уже знала, что некое впечатление оказалось для него неприятным. И самым жутким, пожалуй, из открытий было то, что его совершенно не волновали темы, пугающие для большинства людей, он реагировал на грубое высказывание, услышанное на улице, но никак не реагировал, рассказывая о действительно страшных нюансах их работы с Уиллом, о судьбе несчастной Эбигейл, дочери маньяка-убийцы, которую он воспринимал с некой отеческой заботой.

Если бы Беделии предложили охарактеризовать патологию Лектера, то первое, что пришло бы ей в голову, было бы совершенно непрофессиональным, но, пожалуй, максимально точным заключением. Ганнибал Лектер не мог любить. Не мог ненавидеть. Но он мог влиять на окружающий мир и изменял его ради интереса, а возможно и в поиске родственной души, и этот поиск был обречен, так как мир не вынес бы ещё одного подобного существа. Он стремился к тем, кто был склонен к насилию, в надежде обнаружить тот же уровень интеллекта, ту же чувствительность, а возможно и нечто большее: способность испытывать эмоции, недоступные ему. Но все, что он искал, никогда не пересекалось в одном человеке, даже когда, подобно Пигмалиону, он начинал развивать чей-либо разум, выстраивая идеального для себя партнера. Увы, они либо оказывались нежизнеспособными, либо не могли бороться с моральными противоречиями и принять собственную природу. И все же, Беделия симпатизировала Ганнибалу, словно это было сильнее неё.

Однажды, открыв дверь, она увидела Джека Кроуфорда. Он представился, несмотря на то, что они уже виделись однажды. Беделия почувствовала тревогу, когда он сообщил, что пришел поговорить об одном из её пациентов.

– Надеюсь, он мне не понадобится, – Кроуфорд говорил твердо, но избегал враждебности.

– Значит это не допрос?

– Пока нет. Не люблю портить репутации без надобности.

– И о ком Вы хотите поговорить? – она прекрасно знала ответ.

– Я подозреваю, что доктор Ганнибал Лектер утаивает информацию об убийстве.

Беделия улыбнулась и предложила ему вина, впрочем, он отказался.

– Значит, он не доверился ФБР, и Вы надеетесь, что он доверился своему психотерапевту, а я Вам все расскажу?

– Да, мэм, – Кроуфорд улыбнулся, припоминая, как она утром, ещё без укладки и макияжа, появилась на кухне Ганнибала, – но я не считаю, что доктор Лектер опасен. Я обеспокоен его отношениями с пациентом, Уиллом Грэмом.

Она отказалась обсуждать это, теперь она защищала Ганнибала так же, как он защищал её: вопреки законам морали и здравого смысла. Кроуфорд спросил о первом нападении на неё, видимо в надежде прочесть что-то между строк, но в ответ она просто повторила давнюю ложь.

– Он проглотил свой язык во время нападения. Только это и спасло, – интонации были чувственными, и Кроуфорду стало неловко. Беделия ещё раз глубоко вздохнула и поправила волосы.

Попытка загнать её в ловушку провалилась, она видела все его приемы насквозь. Он отметил, как легкая улыбка возникает на её губах каждый раз при упоминании о Ганнибале, и мысленно предположил, что их связь продолжается. Она была верна Лектеру и не сказала бы ничего лишнего. Ни единого слова.

С Ганнибалом она говорила открыто, без масок и манипуляций, почувствовав грозящую ему опасность. И теперь она стала достаточно смелой, чтобы открыто просить его прекратить свое влияние на Уилла, чтобы в конце концов оградить его от этой связи, приносящей обоим лишь боль. Он, впрочем, пообещал, что сможет устранить проблему, когда давление личных и профессиональных отношений с Уиллом окажется слишком велико.

Какое-то время они смотрели в одном направлении, задумавшись каждый о своем. Потом Беделия опустила глаза, встретив внимательный взгляд Ганнибала. Он изучал её лицо, отмечая выражение заботы и беспокойства на нем, столько нескрываемых признаков личной вовлеченности. Боялась ли она его или за него? Верила ли в него как прежде?

В минуту опасности, между жизнью и смертью, человек всегда обращается к тому, во что действительно верит. Люди читают молитвы, звонят в полицию, пытаются бороться самостоятельно или впадают в ступор, будучи не в силах отыскать истину в себе. Беделия обращалась к нему, дважды, а значит это нельзя назвать случайностью. Она верила в него, каким-то неведомым инстинктом понимала, что он, способный её уничтожить, в то же время является единственным, кто может её защитить. Но она лишь догадывалась о том, кем он был по своей природе, инстинктивно чувствуя в нем хищника, уже сейчас она просила его остановиться. Ганнибала бесконечно занимал один вопрос: как далеко она была готова зайти ради него?

Hannibal ante portas

Содержание

Via prima

Aliena vitia in oculis habemus, a tergo nostra sunt

Cave tibi a cano muto et aqua silente

Dies irae

Delicta facti transeuntis

Inter pares amicitia

Dimidium animae meae

Credo ut intelligam

Mensa

Aeterna nox

Примечания

Комментарии (0)