— Да хуета эта вся ваша херомантия, — раздражённо пробормотал Гэб.

Он вообще в последнее время стал очень раздражительным и злым на всех. Сколько Николь не пыталась его разговорить или расшевелить, она получала лишь вот такие ругательства. Брат был сильно потрясён смертью матери. Это событие практически раздавило его. Из улыбчивого мальчика с щербатой улыбкой он стал вот этим хмурым комком злости.

Но нельзя было винить его в этом. Многие на его месте сломались бы. Николь с Данте это понимали и старались не давить на него слишком сильно. Чтобы не сломать сильнее. Наоборот, они часто устраивали семейные посиделки, смотрели фильмы втроём, интересовались жизнью Габриэля, пытались помочь, если что-то шло не так. Но даже невооружённым глазом было видно, что в душе мальчика что-то надломилось, и он уже никогда не станет прежним. Пусть он был не ангелом, хулиганил, подстраивал розыгрыши, спорил с учителями в школе, выводя из себя каждого, кто находился рядом с ним, но всё же внутри у него был прочный стержень. Воля и сердце — это были главные достоинства Габри. Теперь же он злился на всех, на каждого кто даже просто проходил мимо. Больше не было розыгрышей, не было споров. Было только молчание. Но оно значило куда больше всех тех слов, которые бросал мальчик в порыве злости. Никто не думал, что всё так обернётся. Что тот вирус, о котором всё время твердили в новостях, окажется причиной таких перемен в их семье.

Никто из их семьи не принимал всерьёз этот «коронавирус». Тем более, Данте и Аделаида были молоды и явно не подходили под категорию риска. Поэтому они не сильно испугались, когда у матери Николь и Габриэля обнаружилась болезнь. Да и врачи все как один говорили не паниковать, твердили, что болезнь протекает в лёгкой форме. Кто же знал, что всё так обернётся? Кто знал, что то утро десятого марта станет последним, когда дети увидят свою мать? Никто не мог даже предположить, что болезнь так резко и внезапно даст сильные осложнения. Настолько сильные, что придётся в экстренном порядке везти женщину в специализированную больницу на другом конце города и подключать к НИВЛ, а после, когда лёгкие пациентки откажут — к ИВЛ.

А через три дня Аделаида умерла, так и не придя в сознание. Это было сильным ударом для всех. Данте неделю не выходил из комнаты и находился в прострации, хоть и был психологом и должен, по идее, уметь справляться с горем. Всю ту неделю дети были предоставлены сами себе. Николь ещё и бросил парень буквально на следующий день после смерти матери.

И Габри, на удивление, купил ей мороженое, пытаясь успокоить. Его улыбка была такой… Убитой. Он пытался улыбнуться, пытался поддержать сестру, пытался доказать себе и остальным, что смерть мамы, любимой мамочки, у груди которой он часто сворачивался клубком по ночам, несмотря на лёгкие смешки отца, подкалывающего сына тем, что тот уводит у него жену, его не сломила. Но она сломила. В груди образовалась странная пустота. Там было пусто. Так пусто, будто у него вырезали все внутренние органы. А в первую секунду после слов «мамы больше нет», произнесённых отцом с таким лицом, что становилось ясно, что это вовсе не шутка, у мальчика подкосились ноги, и потемнело перед глазами из-за крови, отошедшей из головы. Но он пытался держаться. Хотя бы в те моменты, когда на него смотрели. Вот и тогда, протягивая сестре мороженое, он улыбался, как мертвец, который пытается изобразить, будто он живой. Но Николь прекрасно слышала, как он рыдал по вечерам в своей комнате, как надрывно дышал, утыкаясь лицом в подушку, чтобы заглушить всхлипы.

Тогда она приходила к нему. Нет, она ничего не говорила. Габриэль всё равно будет всё отрицать, он же упёртый мальчишка. Сестра просто садилась на край кровати и притягивала Габри к себе, усаживала на колени и обнимала, прижимая к себе. И он сразу же напрягался, крепко сжимал губы, пытался вытереть глаза, но Ника мягко убирала его ладони и гладила по голове. И брат сдавался, начиная рыдать. Ему было плохо, очень плохо.

Поэтому окружающие снисходительно и понимающе относились к изменению в поведении мальчика. А он становился всё злее и злее. А больше всего его бесила та ведьма, утверждающая, будто она может прочитать судьбу человека по линиям на его ладони. Это же так глупо. Кто вообще на такое поведётся?

Как оказалось, много кто. К её небольшой палатке, стоящей во дворе, всегда была огромная очередь. И Габриэль, как истинный хулиган, старался нагадить: отвязывал верёвки, держащие тент, дырявил ткань, кидал камни в саму «ведьму» и её клиентов. Правда, выгнать её этим не удавалось, она всё так же каждое утро выходила во двор и непременно смотрела прямо в окно комнаты мальчишки, будто зная, что он сидит там и вынашивает очередной план. В какой-то мере это помогало ему отвлечься от мыслей о потере матери. По крайней мере, большую часть дня мальчику удавалось не думать об этом.

Он не боялся проклятий, несущихся ему вслед от синеволосой «гадалки», ведь это всё чушь собачья. Магии нет. А значит, и эти проклятья — пустое сотрясание воздуха. И уж точно нельзя предсказать судьбу человека по линиям на руке. Если у человека есть линия «удачи», это не значит, что всё ему в жизни достанется легко. Это же просто глупо. Ересь какая-то.

Но в один летний день в необъявленной войне между Клеопатрой (так звали эту псевдо-ведьму) и Габриэлем наступил новый этап.

— Габриэль, душка, слезь-ка с того дерева, — буквально провела девчонка, с усмешкой глядя на затаившегося «шпиона»

В ответ ей показали средний палец. Вполне ожидаемая реакция.

— Раз ты так не веришь в мои способности, чего тебе стоит выслушать одно предсказание и посмотреть, исполнится ли оно? Докажешь свою правоту.

Габри подумал, подумал и всё же решился. Ловко спустился с дерева и подошёл к «гадалке». Но был настороже. Мало ли что может выкинуть эта стерва.

Его завели в палатку и усадили на пуфик. Надо признать, было удобно. И сушёных конечностей мальчик не заметил, как и человеческих черепов с пентаграммами. Лишь книжка со странным иностранным названием, стеклянный шар, как в фильмах, и бутылку минералки, странно выделявшуюся из общей обстановки.

— Дай-ка мне свою ручку, — улыбка не сходила с лица Клеопатры.

«Точно что-то задумала» — подумал мальчишка.

Но руку всё же протянул. Её тут же взяли и стали изучать, водя ногтем по еле заметным линиям на детской ладошке.

— Знаешь, малыш, у тебя ведь может сложиться вполне себе хорошая жизнь, — полушёпотом сказала девчонка после долгого молчания.

Её желтые, почти кошачьи глаза, буквально прожигали Габриэля. И это напрягало, подкрепляя уверенность в том, что эта ведьма что-то задумала. Но только Габри собрался вырвать руку и уйти, как Клео притянула его к себе, грубо схватив за запястье.

— Но это никогда не будет, — острый, как коготь, два раза прошелся по раскрытой ладони, оставляя за собой две глубокие царапины, образующие крест, — за всё, что ты натворил, я позабочусь о том, чтобы твоя жизнь не стала нормальной. И я проклинаю тебя, Габриэль Шатье. Проклинаю на безумие. Ты будешь медленно, но верно сходить с ума в течение всей жизни. Сначала ты станешь слышать голоса, потом перестанешь видеть мир таким, какой он есть. Все люди отвернутся от тебя, отправят от греха подальше в психушку, где и пройдёт остаток твоей жалкой жизни. Ты будешь всю жизнь жалеть о том. Что встал у меня на пути. И уж точно не усомнишься больше в моих способностях, — с каждым словом, произнесённым Клеопатрой, Габриэлю становилось всё хуже.

Сначала у него подкосились ноги, потом закружилась голова, а после всё тело прошибло холодом, на лбу выступил пот. Ему было страшно. Впервые внутри был тот животный страх, говорящий о том, что лучше уносить ноги, пока тебя не убили.

— Больная!.. — мальчишка выдернул свою руку и убежал из палатки, не оборачиваясь.

Пусть это был позорный побег, но это лучше, чем ещё хоть секунду провести рядом с этой ведьмой.

«Ведьма. Нет, больная. Точно, психованная, больная на голову ведьма» — думал Габри, поднимаясь домой.

Ноги болели, а в лёгких разгорался огонь. Но мальчик успокаивал себя тем, что просто перегрелся на солнце и перенервничал. Дома он сразу же упал в кровать, не на шутку напугав Данте с Николь.

Но всё обошлось. Габри просто перегрелся, и буквально через день он пришёл в себя. Но к палатке Клеопатры больше не приближался. Слишком свежо было воспоминание о недавнем. И Гэб просиживал дни напролёт дома, смотря фильмы с отцом и учась делать поделки из бумаги по той книжке, которую ему подарила на день рождения мать. Это давно уже стало его способом успокоить себя. Конечно, ему не нравилось то, что выходило. Но когда он делал эти фигурки, то чувствовал какую-то странную связь с мамой. Будто она сидит рядом, прямо рядом с ним. И внутри становилось тепло. Но было одно «но»: Габриэль никогда не показывал, как делать оригами. И не делился бумагой. Ему казалось, что, если он сделает это, то разрушит невидимую нить, ту единственную ниточку, которая связывает его с матерью. И Феликс, его частый сообщник в розыгрышах, это бесило. Она называла Габри жмотом и сильно обижалась. Но, в конце концов, она смирилась. По большей части, стоит благодарить за это Данте, который мягко, но доходчиво объяснил ей, что значит эти «ебанные листы» для его сына.

Жизнь мальчика вошла в обычную колею. Школа, дом, улица, дома. И всё сначала. Он даже стал забывать о том ужасе, который испытал в тот день, когда Клео «прокляла» его.

А потом он слёг с туберкулёзом. У их семьи уже был печальный опыт лёгочных заболеваний, поэтому Николь и Данте сразу же забили тревогу и ни на секунду не хотели отходить от Габриэля. Если бы врачи не выгоняли их по окончании часов приёма, они бы круглосуточно дежурили бы возле него, хоть это было небезопасно для них самих: они могли и сами заразиться. Заболевание шло не слишком тяжело, но Шатье были научены горьким опытом и беспокоились за Габри. И не зря: через три дня у мальчика развился бактериальный менингит. Бактерии проникли из лёгких, где они обычно базировались при тубёркулёзе, в мозг, где вызвали воспалительные процессы. Так объяснили ситуацию врачи.

У Габриэля поднялась температура, наряду с нехваткой воздуха стала болеть голова. Начались судороги, дрожание конечностей, сменявшиеся слабостью мышц тела. Главным подтверждением диагноза «менингит» стало то, что мальчик не мог, наклонив голову, коснуться подбородком груди. Врачи назвали это «ригидностью». И на всё это ушло буквально три дня. А на седьмой день болезни начались галлюцинации. Врачи старались, как могли, но Габриэлю становилось только хуже. Никто и не обратил внимания на воспалившиеся и открывшиеся ранки на его правой ладони.

Данте и Николь уже не пускали к мальчику. Самого Габриэля подключили к НИВЛ и лечили, как могли. Родственники очень боялись, ведь события повторялись, и Габри мог вот-вот последовать за матерью. В доме было постоянное напряжение, каждые три часа Данте звонил в больницу, спрашивал о состоянии сына, но каждый раз получал неутешительный ответ. События повторялись. Всё шло так же, как и год назад.

Но на этот раз всё обошлось. На сороковой день болезни Габриэль пошёл на поправку. Ему всё ещё было плохо, но больше болезнь не угрожала его жизни. Он начал сам дышать, мог садиться и самостоятельно есть, хоть и делал всё это под тщательным присмотром.

Казалось, что опасность миновала. Но это было только начало крушения поезда жизни мальчика.

Голоса, которые слышал Габри во время болезни, никуда не пропали даже после полного выздоровления. Они появлялись редко, но всё же не исчезали более, чем на неделю. Психиатр утешал Данте тем, что это последствие воспаления мозга и скоро всё наладится. И Данте верил коллеге по «цеху». Но проходили недели и месяцы, а состояние его младшего ребёнка не улучшалось. Его поведение становилось всё менее адекватным, голоса — громче, а эмоциональное состояние — нестабильным. Налицо были первые признаки психоза или шизофрении или ещё какого-то заболевания. И психиатр подтвердил его опасения. Видимо, болезнь всё же не прошла бесследно.

Но Данте и Николь наивно полагали, что заболевание ограничится лёгкой невыраженной формой и легко скорректируется препаратами. Но к каждому препарату Габриэль привыкал, а симптомы становились только хуже. В пятом классе, через три года после болезни, его пришлось перевести на домашнее обучение. Габриэль не мог больше нормально находиться среди людей. Даже Пик, парень Ники, и тот побаивался младшего брата своей возлюбленной. Тот, впрочем, отвечал взаимностью, ведь именно его Габри видел в роли помощника той ведьмы, которая, как ему казалось, начала всю эту хрень. Конечно, ему было неприятно признавать, что способности у неё были, но иначе сложно было объяснить череду всех этих совпадений.

Но если и так, Клеопатра давно уже уехала за город, в престижный интернат, так что с последствиями её «пророчества» о его безумии парню придётся справляться самому.

После переезда сестры Габриэль был большую часть дня предоставлен сам себе: отцу приходилось много работать, чтобы обеспечить им жильё, еду и лекарства для сына. Но он не жаловался, ведь очень хотел помочь сыну хоть немного улучшить его психологическое состояние. Ведь он того гляди и резаться начнёт. Голоса сильно ему мешают. Данте часто приходилось успокаивать сына после истерик, в ходе которых тот кричал на всю комнату, а после забивался в угол и рыдал.

С каждым годом всё становилось лишь хуже, и не было видно ни одного лучика надежды. Данте оставалось лишь поддерживать Габриэля и не давать тому покончить с собой. То и дело приходилось вытаскивать парня из петли, забинтовывать руки, смотря в наполненные слезами карие глаза.

Данте связывался со всеми своими знакомыми, просил у них совета и помощи. Те откликались на беду коллеги и старались найти уже среди своих знакомых того, кто смог бы помочь. Но случай Габриэля казался всем безнадёжным, ведь все предполагали наличие повреждения мозга, а это словами и тестами не лечится.

Но один способ хоть ненадолго развеселить Габриэля был. Даже два. Фильмы, особенно — о Гарри Потере, и оригами. Пожалуй, это были единственные две вещи, способные хоть ненадолго отодвинуть все проблемы на задний план и представить себе, что Габри — самый обычный парень. Низкий, с острыми, как у эльфа, ушами, вечно немытой головой, но обычный. Не шизофреник, страдающий от одного своего существования, а просто обычный парень.

Да и сама болезнь стабилизировалась ближе к пятнадцати годам. Габриэль смог свыкнуться с новой частью себя, научиться справляться с давящим ощущением неполноценности, появлявшимся от голосов.

А потом появилась надежда. Один из знакомых навёл Данте на одного психиатра, который мог помочь Габриэлю. Он специализировался как раз на таких сложных случаях. И мужчина не хотел упускать шанса: через пять минут он уже набирал номер таинственного психолога-чудотворца. После разговора он сделал выводы. И согласился на предложение, хоть цена была немаленькая. Это собеседник списал на то, что ради лечения, придётся устроить «пациента» учиться в интернет и наблюдать за ним, параллельно работая над улучшением его состояния.

— Конечно, я не говорю, что хочу сразу ввести его в общество, — говорил Андре Номи, — при такой степени болезни это невозможно. Но со временем я хочу добиться того, чтобы он хорошо чувствовал себя в обществе своих сверстников. Это уже будет большая победа.

Данте был с этим согласен. Это будет большим успехом, ведь тогда его сын сможет рассчитывать на более менее нормальную жизнь.

— Я не хочу никуда уезжать! — сам же парень идеей отца отправить его в какую-то глушь не вдохновился и активно сопротивлялся, хоть и только словесно.

— Сынок, это для твоего же блага. Это поможет тебе, понимаешь? Ты… Тебе станет лучше.

— Мне, блять, уже ничто не поможет.

Но переубедить отца он не смог. Упрямство ему досталось именно от него, так что эта идея с самого начала была обречена на провал. И первого августа, за месяц до начала учебного года, Габриэль ехал в автобусе в новую школу, которая станет ему ещё и домом на целый год, если не больше.

Часть 1

Skopy

Нельзя предсказать будущее по линиям на ладони. Нельзя проклясть человека и обречь его на безумие и одиночество. Нельзя, ведь так? Или можно? 
Насколько верны предсказания и страшны проклятья?

13 Карт

Не_Габриэль/Не_Клео

Не_Клео/Не_Габриэль

Херомантка

— Вот там учебные классы. Завтра у тебя будут уроки, но если тебе вдруг станет как-то не по себе, появятся голоса, галлюцинации или что-то в этом роде, ты можешь уйти с занятия ко мне в кабинет. Таблетки я регулярно буду тебе выдавать и спрашивать об эффекте, чтобы подобрать наиболее подходящие. Только и с твоей стороны должно быть содействие, понимаешь? — мужчина разговаривал спокойным тоном, делая паузы между словами, чтобы подопечный мог уловить суть того, о чём его просят.

Габриэль, отрешённо рассматривая незнакомые двери, слыша издалека смешки и разговоры своих ровесников. Не хотелось не то, что учиться с ними, даже рядом находиться. Парень не чувствовал никакого энтузиазма по отношению к его лечению. Никакой симпатии к психиатру. Но раз это выход, раз он может помочь, стоит попробовать.

А то он и так доставляет всем вокруг сплошные проблемы. Пора и самому что-то сделать для того, чтобы выбраться из ямы, в которую его загнала одна ведьма.

Поэтому на следующий день Гэб, надев ужасно противную рубашку и жилет с эмблемой «школы», которую в народе звали интернатом, и кое-как повязав на шею противный галстук непослушными руками, пошёл на занятия. Свернул налево, выходя из жилого здания, прошёл сто метров и потянул на себя тяжелые створки дверей в учебный корпус. И тут же шокировано разжал руку, позволив двери закрыться обратно. Чуткие заострённые уши уловили весь шум, гомот, топот подростковых ног, смешки куриц, именуемых девушками и отпрянул. Миндалевидные глаза недовольно прищурились, а их обладатель пожалел о том, что вообще приехал сюда. И как ему выдержать целый день среди них? Да он оглохнет нахрен.

— Блять, я, нахуй, ебал всю эту ебанную жизнь, — злобно прошипел парень, решаясь зайти в здание как раз в тот момент, когда всех оглушил звонок.

Раздражённо вздохнул и покатав под языком таблетку, принятую перед выходом, он пошёл на второй этаж, где, если он правильно запомнил слова психиатра, должен был пройти его первый урок в этом месте.

Как же давно он не был в школе. Даже отвык от такого. От раннего подъёма, гробовой тишины в коридорах, прерываемой лишь звуками мела, стучащего по доске, криков учителей, просачивающихся из классов в пустое пространство.

«Ладно, Гэб, ты сможешь. Всего лишь отсидеть шесть уроков в душном кабинете с кучей людей, большая часть которых может оказаться мразотами, а другая часть — тупыми курицами. Ничего сложного»

— Не сможешь, — шепнул голос, от которого мурашки пробежали по спине, а ноги словно вросли в пол.

Среди всех голосов этот был самым противным. И пугающим. Он больше всех изводил парня, даже не ночью не затыкаясь, комментируя чуть ли не каждый его чих. И только недавно он вроде бы пропал, затих, исправился, исчез — называть можно как-угодно, но чуть одна: оставил Габриэля в покое. А теперь вот вернулся. Аж три дня спокойной жизни — много. Это личный рекорд.

— Завали ебало, — прошипел он, но тихо, чтобы не выдать себя.

— Да ладно, ты же скучал? — фантомное прикосновение к шее, мимолётное и едва ощутимое, но заставило парня ошалело заозираться вокруг.

«А это что-то новенькое. Новые галюны? Заебись, блять, просто заебись. Ну нахер» — и он рванул по коридору обратно, к выходу.

Сколько бы мантр он ни прочитал себе, как сильно не желал бы избавиться от болезни, он забывает один факт: болезнь-то не хочет уходить от него. Не хочет отпускать свою игрушку, не хочет выпускать из цепких когтей юную душу, которая по её собственному мнению принадлежит ей целиком и полностью: от кончиков заострённых ушей до кончиков пальцев ног. И просто так отпустить его, да даже не просто так, она не собирается.

Парень буквально влетает в свою новую комнату, закрывает дверь и по ней же сползает на пол, обхватив голову руками. Он едва не плачет. Хочется что-то или кого-то ударить, закричать или просто сразу раздавить голову руками к хренам. И он не выдерживает, позволяет рыданиям прорваться, заставив щуплое тельце вздрагивать и судорожно втягивать воздух, чтобы выпустить его вместе с новым всхлипом и сдавленными руганиями, произносимыми дрожащими губами.

О некоторых голосах и ведьмах

— Габриэль, ты уже второй день не появляешься на уроках, — психиатр не сказать, чтобы ругался, но был немного расстроен.

Проблема парня оказалась намного сильнее, чем он мог ожидать. Габриэль панически боялся сборищ людей. Точнее — шума, который они производили.

— Я знаю. Честно, бл... — парень осёкся. Ругательства вряд ли понравятся Андре, — я пытался.

Мужчина кивнул и сделал запись в блокноте. Попытка сразу ввести Габриэля в контакт с людьми провалилась, но этого и следовало ожидать. Значит, надо начинать издалека. К счастью, он знает, к кому всегда может обратиться.

«Не откажет же мне в помощи собственная дочь?»

— Что ж, тогда следи за домашними заданиями в Сетевом городе. Ноутбук мы тебе выдали, а на нём приклеен листок с твоими логином и паролем. И раз в два дня к тебе будет приходить один человек. С ним вы, если всё сложится, будете общаться, чтобы ты привыкал к социуму, хорошо?

Гэбу, несмотря на то, что всё его существо восставало против общения с кем-либо, пришлось кивнуть. Выздоровление важнее личных принципов. Да и «общаться» с кем-то одним лучше, чем ходить на уроки.

— Так же, — продолжил психиатр, — ты должен будешь раз в день приходить ко мне, чтобы я оценивал твоё состояние и своевременно менял препараты и методику лечения. Договорились?

На следующий день парень смог, к своему облегчению, никуда не идти и остаться в комнате. И он потратил время с пользой — посмотрел по казённому ноутбуку Гарри Поттера, собрал дюжину оригами по инструкциям на сайтах. Привычные занятия помогали отрешиться и забыть, где он и по какому поводу. Но в принципе Габриэлю не было некомфортно в новом жилище: комната была просторной и светлой. Кровать-чердак экономила место, да и парень именно об этом мечтал всё своё детство. Это же так здорово, спать прямо возле потолка. Настолько близко к нему, что можно потрогать его.

После обеда он даже удосужился посмотреть домашнее задание и, более того, сделал его. Это было необычно, ведь Габриэль редко делал что-либо по учёбе. Но, раз он сейчас в интернате, то, наверное, надо иметь нормальные оценки.

Раньше он ничего не делал, потому что не видел смысла тратить время на ненужные вещи, которые не пригодятся в будущем. Он ведь псих, по документам инвалид, неспособный жить самостоятельно, учиться с другими и уж тем более работать, когда станет взрослым.

Но сейчас появился шанс стать таким, как все. Вылечиться. И тогда ему пригодится аттестат с нормальными оценками, а не нарисованными тройками.

Этими соображениями Гэб поделился с Андре, когда пришло время идти к нему. Мужчина кивнул, сделав запись в дело подростка и отмечая его сознательность. Болезнь не до конца затмила его разум, а значит, с ним будет немного легче.

В общем и целом, день прошёл на удивление продуктивно. И благодаря своевременному приёму таблеток Габриэль услышал голоса только семь раз, что не могло не радовать.

Парень даже слегка улыбнулся своему отражению в ванной, когда чистил зубы перед сном. Дела наконец-то шли в гору, впервые за долгое время.

«Может, всё и наладится. Я правда хочу этого. Так почему бы и не стремиться к этому?»

Но проблемы не желали оставлять Габриэля в покое. Совсем не желали, хоть он и не подозревал об этом, когда утром чистил зубы перед очередным марафоном оригами.

Ловкие пальцы двигались быстро, точно. Всё было доведено до автоматизма. Парень мог хоть с закрытыми глазами собрать фигурку. Но всегда находилась одна маленькая неточность, едва заметная неровность, дефект. И всегда вердикт был один:

— Всё хуйня, надо по-новой.

Несчастная фигурка, в которую было вложено много сил, частичка души, отправилась в мусорку. А Гэб брал новый лист и начинать всё снова. С нуля. И этот цикл повторялся не по одному десятку раз за день.

Стук в дверь стал неожиданностью. Он совсем забылся. Увлёкся своим занятием и потерял ход времени.

Габриэль встал с насиженного места и слегка пошатнулся от того, что в глазах резко потемнело. Ещё и кости в ногах и спине хрустнули.

«Не стоило так долго сидеть»

Не тратя больше времени на ругань самого себя, парень подошёл к двери и открыл её. И тут же захлопнул.

— Блять! — ругательство само вырвалось, но иначе это было не описать, — что ты тут забыла, сучка?

Негодование, злость и обида, которые копились годами в мальчишеском сердце, выплеснулись, отчего сердце застучало быстрее, а кровь прилила к голове и остальным конечностям. Хотелось ей либо врезать, либо сразу убить. а потом воскресить и ещё раз врезать.

— Ну что за реакция, эльфик? Поздоровался бы для начала.

Ненависть

— Иди нахуй, ведьма, — закрытая дверь нисколько не мешала Клеопатре услышать эти слова.

Сколько лет уже прошло, а он всё не изменился. Не думает о последствиях своих действий, о том, что есть те, кого лучше не злить. Особенно если это та, кто имеет непосредственное отношение ко всему, что с ним происходит. И может как помочь, так и сделать всё ещё хуже.

«Но он всё такой же капризный ребёнок, который не умеет пользоваться своими извилинами».

— Как невежливо. Думаю, отец очень расстроится, если услышит, как ты говоришь с его дочерью. Думаю, если надавлю, то смогу уговорить его отправить тебя в специализированное учреждение.

Парень стиснул зубы, чтобы не обматерить «ведьму» многоэтажными ругательствами. Если психиатр правда её отец, то она вполне может воплотить свою угрозу в реальность. Лежать в психдиспансере ему не очень понравилось, если мягко выразиться. Повторно туда возвращаться не было в его планах. Да даже если его просто откажутся лечить, это уже будет большим ударом. По сути, он упустит свою единственную возможность стать нормальнее и немного полноценнее, чем сейчас.

Поэтому Габриэль не стал материть Клеопатру. Но ничего не ответил на её угрозу.

Девушка раздражённо выдохнула, но тут же одёрнула себя. Злость делу не поможет. Тем более с таким, как он, даже молчание можно считать успехом.

— Раз уж мы друг друга поняли, то давай ты откроешь дверь, и мы поговорим, как и хотел отец. А, эльфик? Что скажешь?

Конечно, это была не просьба. И оба это понимали. Понимали, что это ультиматум, выставленный Клеопатрой. И при отказе последует вполне очевидный ход — доклад её отцу.

— Сучка, — пробормотал Габриэль, стараясь, чтобы та, кому это адресовано, ничего не услышала.

Сейчас ему не нужно проблем. Точнее, ещё больших. Поэтому придётся временно отложить своё упрямство. И встретиться лицом к лицу с тем, из-за кого он здесь и оказался.

Поднявшись на ноги, он посмотрел на тёмное дерево двери. И замер. Внутри что-то сжалось, призывая не совершать такой ошибки. Не открывать дверь. Не сталкиваться со своими травмами. Не тревожить душевных ран. Вряд ли это хорошо скажется на его моральном состоянии. Оно и так очень нестабильное. Стоит забыть про приём таблеток, как его качает, прямо как на качелях. От дикой апатии и абсолютного равнодушия ко всему до нервозности и истерик по любому поводу.

А если он откроет эту дверь, то откроется дверь в его собственном разуме. Та, за которой спрятаны все его внутренние тараканы. Все страхи, переживания, раны и травмы разума, души. Все это выйдет на свободу и обрушится на него потоком.

Готов ли он? Выстоит ли? Не сойдёт ли с ума окончательно?

Он не знает. Не уверен, что готов.

— Я… Не могу, — шёпот сорвался с обветренных, искусанных губ.

Он сказал это больше для себя, уверяя себя, что не готов встретиться с той, кто снился ему в кошмарах, кого он одновременно и боялся и хотел прикончить.

Да, он боялся Клеопатру. Людям свойственно бояться тех, кто уже однажды навредил им. И того, что им неизвестно. А Клеопатра навредила ему способом, который Габриэлю был непонятен. То есть, попала под оба условия.

Это вовсе не значит, что он трясётся в страхе всякий раз, стоит ему услышать её имя. И не значит, что сейчас будет трястись. Или что просто так пойдёт на уступки. Конкретно сейчас у неё есть рычаг давления, и ведьма его нагло шантажирует. Только поэтому парень ещё не послал её настолько далеко и глубоко, насколько позволял его словарный запас.

Его боязнь это больше опасение. Опасается он как раз из-за того, что знает её возможности. По крайней мере, хотя бы частично.

Именно поэтому сейчас ему невыгодно было игнорировать её или не открывать. Это потом обязательно выйдет боком. Последствия могут быть самыми разными: от обострения шизофрении до того же психдиспансера.

Но открывать было всё равно страшно до чёртиков. Из-за собственных психологических барьеров, которые появились после времени, проведённого в больнице.  А потом в диспансере. Он только смог наконец-то хоть немного поверить в себя, загнать все страхи и опасения в тот самый чулан, дверь которого так и грозит распахнуться настежь. От этого момента её отделяла всего лишь одна дверь в реальной жизни, перед которой Габриэль стоял уже около пяти минут, молча пялясь и не решаясь подойти к ней.

Но тому, кто был за дверью, уже начало надоедать ожидание.

— Габриэль, — голос стал уже не таким игривым, как пять минут назад. В нём уже начали появляться стальные нотки.

Будто сначала пыталась уговорить ребёнка, а потом решила проявить строгость. Как порой делают родители. Габри, конечно, тоже не лыком шит, и мог ответить что-то. Но сейчас он был целиком погружён в борьбу с самим собой, своим подсознанием и разумом.

— Габриэль, открой уже дверь. У меня, знаешь ли, очень плотный график. У меня на тебя выделен ровно час. И уже десять минут мы потратили. Не думаешь, что пора бы тебе перестать быть капризным ребёнком? Чем быстрее ты откроешь, тем быстрее мы придём к соглашению.

— Какому соглашению? Я не хочу с тобой соглашаться ни в чём, — ответ вырвался сам собой.

Только через минуту, услышав с той стороны смешок, он понял, что его слова больше похожи на речь несмышлёного ребёнка.

«Сколько времени? Неужели приём таблеток пропустил?» — парень кинул взгляд на часы.

«Да, пропустил. В полпятого надо было принять. Вот же лох».

Но сейчас не было времени принять препараты. Сначала надо разобраться с «гостьей». Прийти к «соглашению» и спровадить куда подальше. Однако для этого надо было открыть чёртову дверь. Встретиться с ней взглядами, поговорить. Нормально поговорить. Иначе весь разговор будет состоять из обоюдных оскорблений. Конечно, он не то, что бы против, но сейчас не та ситуация.

«Давай, ты справишься. Открыть дверь. Сначала надо взять ручку»

Щуплая бледная ладонь, на которой была видна каждая венка, сухожилие, косточка, обхватила ручку двери. Но не повернула её.

«Вдох-выдох, Гэб. Ты сможешь. Нельзя вечно бегать от всего, что травмировало тебя раньше. Нужно столкнуться с проблемой лицом к лицу. Клин клином вшибают, в конце концов».

Парень глубоко вдохнул и выдохнул. А после повторил это ещё раз. И ещё. До тех пор, пока сердцебиение не пришло в норму, а ладони перестали потеть. И только после этого он опустил ручку вниз, открывая дверь.

Выпустил всё, что накопилось в его голове, наружу.

Первые секунды Габриэль стоял в ступоре, не понимая, что он сделал и почему дверь пропала. С запозданием информация дошла до мозга. А потом пришла мысль, что где-то должна быть Клеопатра. Та ведьма, которая стала причиной его кошмаров.

Целая минута потребовалась, чтобы сфокусировать зрение и обнаружить человека прямо перед собой. Странно, что он не заметил. Да и глаза как-то чересчур сильно болят. Может, недосып?

— Ну что, впустишь? — женский голос вывел из размышлений.

Подняв голову, Габри увидел янтарные глаза, смотрящие прямо на него. С некой такой долей пренебрежения. Она не рассматривает его, как серьёзного оппонента. И это задело самолюбие Габриэля. Одно дело шантаж, а другое — пренебрежение. Думает, что может вертеть им, как хочет? Не для того он долгие годы копил свою обиду и злость, чтобы просто подчиниться.

Но раз уж она не воспринимает его всерьёз, можно сыграть на этом. Пусть думает, что он уступил. Потом получит нож в глотку. В образном смысле, конечно, уголовка, тюрьма и всё такое. Но своё она получит. Своего шанса он не упустит.

Дверь

Габриэль отошёл в сторону, пропуская Клеопатру в комнату. Пусть сейчас чувствует себя хозяйкой положения. Он обязательно сотрёт эту ухмылку. Эта «херомантка» ещё пожалеет о том, что связалась с ним и посмела поганить его жизнь.

Нахмуренный вид и сжатые губы выдавали напряжение подростка, что не укрылось от Клео. Это было ей на руку. Будет легче манипулировать им и добиться своего. Да и надо спровадить этого ушастого отсюда, чтобы не мешал её беззаботной жизни.

— Какой ты славный, когда паинька, Габри.

— Ты даже помнишь моё имя, ведьма? — парень приподнял бровь то ли удивлённо, то ли вопросительно.

— Вот ещё. Отец сказал. Будто мне есть дело до имён всяких там самодовольных мальчишек, портящих мне жизнь.

— Хватит этого цирка. Переходи к делу. Ты говорила, что нам надо договориться.

Чем меньше она находится здесь, тем меньше шансов на ухудшение его состояния. Да и не хотелось дольше необходимого смотреть на её самодовольное лицо. Если она хочет договориться — хорошо. Но Габриэль не позволит ставить себя в невыгодное положение. Ещё более невыгодное, чем сейчас.

— Вау, какой ты грубый. Надо будет поработать над твоими манерами. Что ж, да, я хочу договориться с тобой. Я могу избавить тебя от проклятья, — на лице Клео расцвела ухмылка, которую Габри оценил как «змеиную».

— Но не за просто так, да? Что тебе может понадобиться от меня такого, чего нельзя добиться от других?

Девушка лишь рассмеялась.

«А он ещё не настолько потерял разум. Что ж, я довольна. Приятнее, когда жертва сопротивляется. Тем приятнее одержать верх»

— Хочу изучить твоё проклятье. Для личных целей.

— Чтобы сделать подобное с другими? — Габриэль нахмурился.

Не хотелось быть объектом исследований. И тем более если из-за этого кто-то другой может оказаться в подобном состоянии.

— А тебя разве должны волновать мои цели? От тебя всего-то требуется быть послушным мальчиком и иногда помогать мне в проведении сеансов. Быть, так сказать, ассистентом. А я за это избавлю тебя от проклятия в канун Нового Года.

Звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой. Не может такая, как Клеопатра, вот так легко и просто избавить его от страданий за такую мизерную плату.

— И в чём будут заключаться мои обязанности «ассистента»? И как ты собираешься изучать это проклятье? Я должен знать, на какую хуету подписываюсь.

— Ничего сложного. Просто молчать и улыбаться. Ну и выполнять то, что я скажу. А изучение… Я могу объяснить. Но ты и половину из этого не поймёшь. Слишком сложно для твоего мозга. Или того, что от него в скором времени останется без моей помощи. Второго такого шанса я тебе не дам, Габри. Так что?

Габриэль недовольно нахмурился. Это было не предложение. Это был ультиматум. Ультиматум, который поставила ему Клеопатра в обмен на призрачную надежду на обретение ясного рассудка и полноценной жизни. Был ли другой выход? Возможно. Но ему может не хватить времени на его поиск.

Пусть только попробует его обмануть.

— Ладно. Хорошо. Я согласен. Но попробуй, только, блять, попробуй меня обмануть. Я тебя, блять, убью и даже закапывать не стану. Похуй на последствия.

— Договорились, Габри.

Сделка

— Блять, я не могу, — раздражённо сдёрнув с себя галстук, Габриэль бросил его на пол.

Он уже десять минут стоял перед зеркалом. пытаясь завязать галстук. И вроде бы в первый день учёбы он смог это сделать, но сейчас он снова и снова путался, не в силах сделать это.

В который раз в дверь его комнаты постучали.

— Не заставляй даму ждать, Габриэль.

Парень ненавидел слышать своё имя из уст ведьмы. И поэтому всё же нехотя открыл дверь. С каждым днём открывать ей становилось всё легче и уже почти не вызывало ощущения прыжка в пропасть. Взгляд янтарных глаз прошёлся по нему, изучая с ног до головы. Клеопатра прищурилась, явно недовольная.

— На кровати, — на несколько секунд Габриэль замялся, словно ему было стыдно признавать, что он не смог его надеть, — не получается.

Он не сказал, что именно у него не получается, но из контекста это становилось очевидно. Поэтому хмурый взгляд Клеопатры сменился насмешкой. Фыркнув, она вошла в комнату без разрешения и подняла с кровати галстук.

— Могла бы спросить для начала, — решив на этот раз не спорить, Габ подошёл к ведьме и позволил её надеть на него галстук.

Он вздрогнул, ощутив прикосновение холодных рук к его шее. Клеопатра внимательно смотрела на его шею, завязывая галстук.

— Такой большой мальчик, а галстук завязывать не умеешь, — тихо хихикнув, она наконец убрала руки, любуясь своей работой.

На её взгляд, узел был идеален. Как и всё, что она делала.

— К следующему разу научись завязывать галстук. Я тебе не мамочка, чтобы делать это за тебя.

Нахмурившись, Габриэль промолчал, хотя упоминание матери задело его за живое. Но у него не было ни сил ни желания начинать спор. После приёма таблеток он всегда ощущал вялость и слабость. Иногда ему и вовсе казалось, что он готов упасть в обморок.

— Ничего не обещаю, — это лучшее на что его хватило.

После он вышел из комнаты вслед за Клеопатрой и, закрыв дверь, пошёл следом за ведьмой. Ему предстояло выполнять свои обязанности и быть её помощником, как и говорилось в условиях их сделки.

Дойдя до женского общежития, он замялся на секунду, однако ведьма свернула в сторону, ведя его куда-то дальше. Тут он раньше не был, да и на экскурсии по школе ему не рассказывали о том, что в лесу есть закрытые беседки, к одной из которых и вела его Клеопатра.

Палатка явно использовалась одной лишь Клеопатрой, потому что была обставлена так знакомо Габриэлю. Всё это напоминало ему ту самую палатку из детства, которую он портил всякими способами. На столе лежала знакомые ему книга и стояла подставка с стеклянным шаром.

— Твоё, вернее, наше рабочее место с этого дня и до нового года будет здесь, — сняв пиджак, девушка оставалась в рубашке с коротким рукавом.

Повесив снятый ранее пиджак на стул, она взглянула на Габриэля, который неловко мялся на входе.

— Даже зимой? Холодно ведь.

— Глупенький эльфик. В беседках есть обогрев. Так что даже зимой здесь будет тепло, — махнув в сторону стула, стоящего рядом, она жестом пригласила сесть и парня.

Что Габ и сделал, не имея особого выбора. Его бегло ввели в курс дела, объяснили, как называются те или иные предметы, чтобы он мог подать их во время работы.

Хотя от казусов во время «работы» это не спасло. В Клеопатре приходили разные люди. Ученики этой же школы. Чаще всего гадали на любовь, успех, деньги, сдачу экзаменов. Кто-то просил сделать приворот или навести порчу. И на всё Клеопатра соглашалась за соответствующую сумму. То и дело Габриэлю приходилось подавать ей разные предметы. Однако он то и дело путался, подавая не то и за это получая презрительный взгляд в свою сторону.

Ближе к концу работы он всё же приловчился и уже не путался в предметах и делал всё верно, что свело взгляды Клеопатры к минимуму. Парня радовало уже то, что на него перестали смотреть. Потому что вынести тяжёлый презрительный взгляд ведьмы было тяжело.

— Неплохо поработал. Хотя тебе ещё учиться и учиться, — подвела Клео итог их работы к семи вечера, когда ушёл последний клиент.

— И как часто я должен помогать тебе?

— Три раза в неделю с двенадцати до пяти. А теперь ты свободен. Обратно дорогу, надеюсь, найдёшь, малыш, — небрежно махнув рукой, Клеопатра жестом велепа парню скрыться с её глаз подальше, — жду послезавтра в полдень здесь же.

И Габриэль воспользовался шансом уйти. Обратно он действительно сумел найти, хотя несколько раз замирал перед развилками в сомнениях. Но в конце концов он всё же смог добраться до своей комнаты и провести вечер в приятной компании фильмов о Гарри Поттере.

Ссылка на исходную публикацию - https://ficbook.net/readfic/10229803

Херомантка

Содержание

Часть 1

О некоторых голосах и ведьмах

Ненависть

Дверь

Сделка

Помощь

Комментарии (0)