Всхлип, полный боли, отчаяния, а за ним еще один точно такой же.

Она никогда еще не ощущала себя настолько никчемной. Могла только плакать и трястись, забившись в угол какого-то шкафа, осознавая свою беспомощность и весь ужас сложившейся ситуации. Пелена слез застилала глаза, не позволяя ничего перед собой различить, но увиденное слишком прочно засело в памяти, а потому отчетливо и во всех деталях представало в голове. Отвратительно-четкие картинки выбивали из груди очередной надрывный всхлип и провоцировали новую волну ужаса, табуном ледяных мурашек пробегающего вдоль позвоночника.

Слезы стекали, смешиваясь с сочащейся из царапин на щеках кровью, собирались под подбородком и падали вниз. Разодранные коленки саднило и щипало, порезы на руках зудели, ушибленный локоть пульсировал ноющей болью.

Маринетт обхватила себя руками, чтобы сдержать порыв дотронуться до правого уха. Бессмысленно прикасаться к нему каждые тридцать секунд — чудо не произойдет, ничего не изменится.

Порванная мочка так быстро не срастется.

Потерянная серьга не вернется на место.

Она не справилась. Не смогла защитить людей, которых на ее глазах острейшими когтями растерзали жестокие твари. С трудом сама сбежала от чудищ, пытавшихся вонзиться ей в горло своими клыками.

И умудрилась потерять серьгу. Хороша героиня, ничего не скажешь.

А ведь день так прекрасно начинался.

Она меньше недели подрабатывала помощником костюмера на киностудии, а ее дизайн шляпки уже утвердили для костюма главной героини незамысловатой романтической комедии. К тому же наставник ей попался действительно дружелюбный — он без снисхождения обсуждал с ней образы, спрашивал мнение по поводу того или иного комплекта одежды и с радостью принимал ее правки. От декораторов Маринетт узнала, что послезавтра в одном из павильонов будет сниматься в рекламе Адриан Агрест, и даже договорилась, что ей помогут пройти посмотреть на съемки. Раздобыла для папы автограф Сами Насери (и немного зависла, когда актер на ее глазах сел в белое такси на заднее сидение).

А потом стала случайной свидетельницей того, как пожилой продюсер со словами «публика требует смазливых вампирчиков, а не кровожадных упырей» на глазах молодого сценариста швырнул его рукопись в мусор.

Маринетт хотела подойти утешить его, сказав, что наверняка найдутся те, кому его сюжет будет интересен, но он даже слушать ее не стал. Лишь грустно отмахнулся, достал бумаги из урны и ушел.

Акума ждать себя не заставила.

Маринетт почувствовала, что что-то не так, когда в павильон вошли двое неестественно бледных актеров. Когда кто-то окликнул их фразой «Что, грим забыли смыть?», она уже бежала искать место для трансформации. Превращаясь, она слышала отчаянные, полные ужаса крики двух десятков людей, смешавшихся в единый душераздирающий вопль.

А когда вернулась, все вокруг уже было залито кровью.

Одних вампиры еще живыми кусали в шею, превращая в себе подобных. Их кожа бледнела, волосы редкими спутавшимися прядями спадали на лицо, пожелтевшие ногти вырастали на добрый десяток сантиметров, превращаясь в острейшие когти. Из обезображенного в хищном оскале рта торчали ужасающие клыки, не позволяя губам сомкнуться. В почерневших глазах загорался голодный блеск, ненасытный взгляд алкал крови.

Но таких счастливчиков было меньшинство.

Тех, кого не считали достойными пополнить их ряды, вампиры пронзали когтями, впивались им в руки, ноги, с отвратительным хлюпаньем всасывали кровь. Жертвы истошно кричали, трепыхаясь в предсмертной агонии, теряя последние силы к сопротивлению. Они чувствовали, как упыри пожирают их конечности, вспарывают животы, кусками вырывают их плоть, с мерзким чавканьем вгрызаются в их тела. И никому не суждено было от них уйти.

Миловидная декораторша Катрин пыталась на четвереньках отползти в сторону — чудовище, еще пять минут назад бывшее осветителем по имени Жак, в два прыжка настигло ее, вонзило когти в живот и, подняв над собой, подвесило на кронштейн, как кусок свинины на мясницкий крюк. Следующим прыжком он настиг Эйвелин, которой, краснея и смущаясь, при всех признавался в любви еще утром, и безжалостным ударом пробил ей грудную клетку, чтобы вырвать сердце и жадно слизать стекавшую по нему кровь.

Ледибаг еле сдержала рвотный позыв.

Раскручивая йо-йо щитом, она встала на пути двух упырей, нацелившихся на трех забившихся от страха в угол актрис.

Она должна была спасти хотя бы их, но в итоге ей пришлось спасаться самой.

Прочнейшую нить йо-йо разорвали, как тончайшую паутинку. Железной хваткой сомкнулась рука упыря на горле пятнистой героини, не позволяя ни выдохнуть, ни вдохнуть. Она отчаянно брыкалась ногами, колотила руками, но все ее удары, даже усиленные магией волшебного костюма, чертовому вурдалаку были не больнее, чем трепыхания ничтожного насекомого… жалкой божьей коровки.

За спиной Ледибаг последний раз вскрикнули девушки, которых она 

Вампир широко разинул клыкастую пасть, обдав героиню зловонным дыханием. Он приблизился к ее шее, дабы обратить в подобную себе. Освобождая место для укуса, чуть раздвинул пальцы. Этого было достаточно, чтобы Ледибаг смогла наконец его оттолкнуть.

Вот только сил сражаться с ними сейчас у нее не было.

Семь жутких монстров, вооруженных когтями, клыками и невиданной силой, против ее одной, лишившейся волшебного йо-йо и едва стоящей на ногах в попытках продышаться. Черт возьми, и когда только Бражник перерос тех милых зомби, заражавших людей невинными поцелуйчиками?

Это было не тактическим отступлением, когда героиня покидала поле боя, чтобы вернуться с новыми силами и планом победы. Это было самым настоящим бегством, трусливым и позорным. Она мчалась вперед, не разбирая пути, лишь бы оказаться как можно дальше от жутких упырей, лишь бы не чувствовать ржавого запаха крови, не слышать воплей их жертв и не видеть растерзанные тела тех, с кем обменивалась приветливыми улыбками этим утром.

С криком «Бегите отсюда» Ледибаг распахнула двери соседнего павильона, где должны были проходить съемки исторического фильма.

На нее обернулась не свита очередного Людовика, а пятеро вурдалаков, хищно потрошащих бездыханные тела своих жертв.

В глазах на миг потемнело, Ледибаг оцепенела от ужаса, и лишь тоненький голос, окликнувший ее на краю сознания, помог ей вернуться в чувства.

Она бежала через просторные съемочные павильоны, через узкие коридоры киностудии, через путанные лабиринты подсобных помещений. Сердце бешено колотилось в груди, его стук отдавался в ушах, заглушая прочие звуки. Леди не слышала своих преследователей, но она знала: за ней бегут. Она спиной ощущала на себе их безумные, голодные взгляды.

Открыв одну дверь, она заскочила в пустую гримерную и через нее без оглядки бросилась к следующей двери. Открыв другую, увидела кровавое месиво и ненасытных упырей. Резко развернувшись, Ледибаг рванула в другую сторону. Она не знала, где сейчас находится и как далеко спасительный выход.

Остался ли на киностудии да и вообще во всем Париже еще хоть кто-то живой?

Гонимая страхом, Ледибаг ворвалась в крытую оранжерею и споткнулась о стебли ползучей травы. Попытка встать провалилась: от увиденных кошмаров подкашивались ноги. Она на четвереньках пробиралась через ветвистые кустарники к двери, над которой зелеными буквами мерцала обнадеживающая надпись «Запасной выход».

Ветки хлестали по лицу и рукам, цеплялись за волосы, растрепали один из хвостиков. Но Леди была словно в отключке и не осознавала всего этого, а вот ощущение пальцев того упыря, что сдавливал ее горло некоторое время назад, не покидало до сих пор.

Она даже не заметила, как зацепилась за ветку серьгой, надорвала мочку уха и потеряла трансформацию вместе с Камнем Чудес. Страх заглушал боль, отчаяние не позволяло ни о чем думать. Лишенная защиты волшебного костюма, Маринетт ползла так быстро, как только могла. Колкие ветки царапали лицо и шею, хлестали по рукам, а ползущие стебли так и норовили запутать ноги. Выбравшись из кустов, она снова попыталась встать, чтобы рвануть к заветной двери…

Но вновь упала, содрав в кровь коленки.

Лишь опираясь на стену, она смогла, пошатываясь, подняться, чтобы потянуть дверь на себя.

Маринетт с разбегу попыталась навалиться на дверь плечом, рассчитывая сорвать ее с петель и выбить себе путь к свободе. Для Ледибаг это было проще простого.

Удар! Локоть пронзило острейшей болью. Маринетт опустила взгляд на руки и наконец осознала, что находится без трансформации.

Она рефлекторно потянулась к ушам и только сейчас до нее добралась боль от множества царапин и порванной мочки.

Она больше не Ледибаг. Правой серьги нет. Выход закрыт. С минуты на минуту в оранжерею ворвутся жаждущие ее крови вампиры.

Захлебываясь слезами, Маринетт бросилась к другой двери, ведущей из оранжереи в складские помещения. Задыхаясь от быстрого бега, чувствуя, как горят уставшие ноги, она могла лишь надеяться, что не наткнется на упырей… или что все закончится быстро и ее ногти и волосы не примут за шелуху, которую надо счистить.

Чудовищ не было, но всюду она видела остатки их пира. Кровью были забрызганы стены и потолок. Чья-то оторванная кисть все еще сжимала запертые на замок решетки на окнах. Переступая через темно-бордовые лужи, шатаясь Маринетт обошла растерзанный, словно дикими животными, труп мужчины. Дрожащей рукой открыв створки какого-то шкафа, она забралась внутрь.

Сил куда-то бежать у нее больше не было.

Маринетт ощущала себя беспомощной и никчемной, недостойной зваться героиней Парижа. Она должна была вылезти из шкафа, вернуться в оранжерею, найти серьгу и снова трансформироваться в Ледибаг.

Героиня должна победить мерзких вурдалаков и очистить треклятую бабочку.

Должна, но не могла. От одной мысли об этом она в ужасе цепенела. Она не знала, что будет делать, если наткнется на упырей раньше, чем вернет себе Камень Чудес. Да и не знала, сможет ли без Кота дать им отпор. Пусть вампиры и отстали в погоне за ней, но могли появиться здесь в любой момент.

И словно в подтверждение ее мыслей скрипнула дверь, ведущая из оранжереи.

Маринетт вздрогнула, еще глубже забилась в угол шкафа, зажала руками рот, боясь, что случайный всхлип привлечет внимание вурдалака.

Сквозь щель между створками (черт возьми, почему она не додумалась закрыть дверцы плотнее?!) Маринетт видела ссутулившуюся мужскую фигуру, волочащую что-то тяжелое за собой. Слышала, как шаркает вампир, как с хлюпаньем наступает на кровавые лужи, как отпинывает в сторону бездыханный груз.

Мысленно она отчаянно молила всех богов из существующих и когда-либо существовавших религий о спасении. Просила прощения за все, что когда-либо сделала и не сделала. За пролитое за завтраком молоко, за испачканный мелом пиджак Хлои, пусть это и было сделано в отместку. За то, что не смогла набраться храбрости и признаться Адриану. За сломанные наушники Нино и трещину на телефоне Альи. За то, что до сих пор не победила Бражника.

За тех людей, которых не смогла сегодня спасти.

За то, что не справилась с защитой Парижа.

За то, что сейчас ей просто хотелось выжить.

За то, что бесчисленное количество раз отказывала Коту Нуару и не воспринимала его чувства всерьез. Что не давала ему даже шанса стать ей кем-то большим, чем другом. Она была готова пойти с ним хоть на тысячу свиданий, если он появится здесь сейчас, выбьет дух из этого упыря и заберет ее из этого кошмарного места.

Но Кот не появлялся, а вурдалак подошел совсем близко к шкафу.

Маринетт боялась даже вздохнуть.

Он стоял прямо перед ней. Глядя на свое отражение в зеркальной дверце, отвратительно-желтыми когтями расправлял свои редкие спутавшиеся волосы. Корявым согнутым пальцем стер с подбородка кровь и, хищно оскалившись, облизнул его. К чему-то принюхался.

И отошел, направился обратно к двери в оранжерею.

Но только со скрипом открыл ее, как Маринетт, доселе зажимавшая себе рот и нос, судорожно вдохнула из-за нехватки воздуха.

В два шага вампир вернулся к шкафу, распахнул створку и торжествующе обнажил клыкастую пасть.

— А вот и десерт, — леденящим душу голосом протянул он, наслаждаясь ужасом в глазах своей трясущейся жертвы.

Маринетт очень хотелось жить, и воля к жизни, словно волшебный костюм, приливом адреналина придала ей силы. Рывком оттолкнув упыря, она резко выскочила из шкафа и бросилась бежать прочь. Он попытался схватить ее за плечо, но в итоге лишь слегка полоснул когтями, разорвав рукав и оставив три неглубоких, но болючих пореза. Пытаясь задержать его, Маринетт опрокинула ему под ноги какой-то стол, выбежала в коридор через противоположную от оранжереи дверь, закрыла замок на защелку и со всех ног побежала дальше…

Вампир одним ударом сорвал дверь с петель.

Он не слишком-то торопился, будто наслаждался ее тщетными попытками убежать — словно загнанная, отчаявшаяся жертва становилась вкуснее.

Маринетт ворвалась в помещение, заставленное коробками. Захлопнув дверь, она завалила вход, но уже через считанные мгновения ее преследователь с легкостью разрушил эту баррикаду.

Не оглядываясь, она продолжала бежать, толкая коробки под ноги упырю.

Он наконец споткнулся, но резко вытянул руку, схватил ее за щиколотку и потянул на себя.

Маринетт брыкалась, не желая сдаваться. Пыталась отползти назад, швыряла в него всем, что высыпалось из коробок и попадалось под руку. Керосиновая лампа раскололась о его лоб, но он лишь свободной рукой смахнул осколки. Упырь разжал руку — не от боли, лишь для того, чтобы встать, — а Маринетт, попятившись от него, наткнулась спиной на стену.

Рукой она нащупала рядом с собой деревянное распятие. Выставила вперед, словно знамя последней надежды, ведь в книгах и фильмах вампиры всегда боялись предметов религиозного культа…

Хищно оскалившись, двумя пальцами упырь брезгливо выхватил его из ее трясущихся рук и разломил напополам.

В памяти всплыли слова сценариста, что 

 персонажи не боятся ни крестов, ни чеснока, ни серебра.

Некуда отступать, некуда бежать. Неоткуда ждать надежды.

Маринетт в страхе зажмурила глаза, чтобы не видеть торжествующий блеск в глазах своего убийцы. Она слышала, как он сглотнул. Как с треском наступил на обломки распятия… и какой-то грохот откуда-то сверху.

А вслед за ним до боли знакомый голос:

1. Вдох. Выдох. Всхлип

KeyLikedra

Mabel Possible

Маринетт никогда еще не ощущала себя настолько никчемной. Она могла только плакать и трястись, забившись в угол какого-то шкафа, осознавая свою беспомощность и весь ужас сложившейся ситуации. 

Она не справилась. Не смогла защитить людей, которых на ее глазах острейшими когтями растерзали жестокие твари. С трудом сама сбежала от чудищ, пытавшихся вонзиться ей в горло своими клыками.

И умудрилась потерять серьгу.

Чудесная божья коровка (Леди Баг и Супер-Кот)

Адриан Агрест/Маринетт Дюпэн-Чэн

In sanguinem veritas

ru-in-sanguinem-veritas-keylikedra-beta-mabel-possible

Открыв глаза, Маринетт увидела, как упырь вместо того, чтобы нападать на нее, настороженно всматривается вверх. Подняв взгляд и заметив, как паутиной по потолку расползаются длинные трещины и черная пузырящаяся дымка, она почувствовала надежду на спасение.

Потолок осыпался трухой, но вместе с ней сверху свалился еще один вурдалак.

— Отлично, — истерично взвизгнула Маринетт, — мало было одного, теперь двое.

— На помощь лучше звать погромче, Принцесса, — спрыгнув вниз, устало произнес Кот Нуар. — Я уже думал, что кроме этих комаров-переростков здесь больше никого не осталось, а тут ты пищишь.

Он выглядел потрепанным битвой: тяжело дышал, правой рукой опирался на шест, левой — держался за бок. Нижняя губа была рассечена, на щеке четырьмя полосами багровел след от когтей упыря, а в спутавшихся волосах застрял какой-то мелкий строительный мусор. Черный костюм был практически цел, — враги не смогли его разорвать, — но грязными разводами пыль покрыла ноги и спину, испачканные чужой кровью.

Маринетт не знала, как долго Кот сражался с вампирами, сколько смертей успел повидать, смог ли хоть кого-нибудь спасти в этой кровавой резне… Против скольких противников вступал он в бой, в то время как Ледибаг трусливо спасалась бегством?

Но глядя на его спину, на то, как бешеным маятником раскачивается его хвост-ремень, она поверила: Кот сделает все возможное, чтобы ее защитить.

Он перехватил жезл и резко удлинил его, ударив одного из вампиров в живот и оттолкнув на пирамиду из десятка коробок. Второй упырь попытался вцепиться в него своими когтями, но Нуар, увернувшись, подставил под удар большой деревянный ящик.

Который тотчас же разлетелся в щепки.

— Кто тебе делал такой маникюр? — блокируя жезлом новую атаку врага, фыркнул Кот. — Могу посоветовать хорошую когтеточку.

Он всегда любил подшучивать над противниками во время битв, какими бы серьезными они ни были, шутил и на этот раз. Но сейчас в его уставшем голосе не слышалось насмешливых интонаций, будто слова слетали на автомате. Будто он пытался хоть так убедить девушку за своей спиной, что все не настолько страшно.

Даже если сам он уже на пределе и слабо верит в свои слова. Даже если его трансформация продержится еще от силы пятнадцать минут. Но все же это больше, чем те пять, что были в первые годы геройской деятельности.

Вампиры были живучи и выносливы — казалось, они не знали усталости, им были нипочем атаки Кота, а вот он уже выбивался из сил и с трудом уклонялся от ударов упырей, нападавших с двух сторон. Он толкал их на коробки, швырял коробки на них, только бы хоть чуть-чуть замедлить их движения.

Обрушив на врагов самую большую пирамиду коробок, из которых тотчас же посыпался разномастный киношный реквизит, Нуар резко развернулся на пятках, закинул Маринетт к себе на плечо и в два прыжка через дыру в потолке забрался на второй этаж, чтобы оттуда через окно покинуть кровавую киностудию.

Кот бежал по крышам, бережно держа Маринетт на руках. Она не знала, куда он ее нес, но ее это совершенно не волновало — главное, она, наконец, почувствовала себя в безопасности. Да, акума не очищена, да, по Парижу бродят толпы кровожадных упырей, но хотя бы сейчас, в данную минуту, секунду ей ничего не грозит.

Скопившиеся эмоции дали выход наружу новой порцией слез.

Прижимаясь к Коту, — такому теплому, надежному, 

, — Маринетт сбивчиво повторяла, как она чертовски боялась, как сильно его ждала, как верила в то, что он придет и спасет, как ей начинало казаться, что она умрет, не дождавшись.

— Мне впервые было так страшно, Кот Нуар, — шептала она, уткнувшись носом ему в ключицу.

— Все будет хорошо, — отвечал он, стоя на крыше и озираясь по сторонам в поисках укрытия. Он старался держать Маринетт так, чтобы она не видела залитых кровью парижских улиц. Вот только отчаянные, истошные крики людей доносились отовсюду. — Мы с Ледибаг со всем разберемся.

Не найдя в себе сил признаться, что помощи от Ледибаг ждать бессмысленно, Маринетт лишь еще громче всхлипывала и снова шептала: «Мне впервые было так страшно», чтобы услышать все тот же ответ.

Кольцо пропищало в третий или четвертый раз, когда Нуар запрыгнул на какой-то чердак. Он убедился, что внутри никого нет, осторожно поставил Маринетт перед собой и большим тяжелым шкафом забаррикадировал ведущую на лестницу дверь.

Они оба знали, что упырей такая преграда не остановит, но даже такая мелочь добавляла спокойствия.

— Мне нужно отойти восстановить силы, — почесав затылок, сказал Кот, направляясь к чердачному окну. — Я буду на крыше, скоро вернусь и отнесу тебя в более безопасное место.

Закусив губу, Маринетт схватила его за хвост.

— Н-не ух-ходи, — в ужасе прошептала она.

— Я буду рядом, — Нуар извинительно улыбнулся и чуть поморщился из-за разбитой губы. — Если что-то случится, все услышу и сразу приду. Но не бойся, — поспешил исправиться он, — я уверен, что все будет хорошо. Я рядом с тобой, а ты под моей защитой, Принцесса.

Он попытался сделать еще шаг к окну, но Маринетт сжала его хвост-ремень в кулаке до побеления костяшек.

В ее памяти всплыл торжествующий хищный оскал упыря. Глаза округлились, дыхание перехватило. Страх ледяными пальцами сдавливал горло, стискивал сердце и закручивал живот в тугой узел. Она не хотела оставаться одна — слишком живы еще были кошмары, увиденные на киностудии. Казалось, если Нуар уйдет, вместе с ним исчезнет и шаткое ощущение безопасности.

Маринетт держала ремень так крепко, будто от этого зависела ее жизнь, будто стоит ей слегка разжать пальцы — и Кот исчезнет. А из темного угла в тот же миг выползет вурдалак, жаждущий ее крови, вспорет когтями ее кожу, вонзится клыками в шею раньше, чем она успеет хотя бы пискнуть. Он будет с чавканьем пожирать ее плоть и обгладывать кости, брезгливо отбрасывая в сторону то, что показалось невкусным.

Как это делали упыри на киностудии с телами тех, с кем Маринетт еще утром смеялась за чашкой кофе.

— Принцесса, мне… нельзя, — вздохнул Кот и виновато отвел в сторону взгляд. — Никто не должен знать мою личность.

— Я не буду смотреть! — отчаянно выпалила Маринетт. Сломленная, испуганная, уставившаяся на Кота обезумевшим взглядом, она была непохожа сама на себя и уж тем более совсем не походила на героиню Парижа. Она чувствовала, что сходит с ума и непременно свихнется, если останется в одиночестве.

Нуар едва заметно кивнул:

— Только сядешь ко мне спиной.

Он не знал, что Маринетт — Ледибаг, у него не было причин доверять ей. Она не знала, почему он сдался: не выдержал слез? Не смог оставить, когда она была так напугана? Или до сих пор винил себя в том, что отказал «влюбленной» в него девушке, доведя ее отца до акуманизации? В любое другое время Ледибаг бы отчитала его даже за мысль о снятии трансформации в присутствии посторонних, но не сейчас. Не тогда, когда его присутствие ей было так необходимо.

Сейчас она как никогда была далека от храброй Ледибаг.

Позволив хвосту Кота выскользнуть из своих рук, Маринетт невольно прикоснулась к порванной мочке уха.

— Все заживет, — успокаивающим тоном произнес Нуар, трактовав это по-своему. — «Чудесное Исцеление» моей Леди — и даже никакого следа не останется!

Маринетт стыдливо отвела в сторону взгляд и поспешила сесть на пол, отвернувшись от Кота. Он спас ее от вурдалаков, не оставил в одиночестве на этом чердаке. И так верил в то, что пятнистая напарница скоро появится и все исправит… Она не могла найти в себе силы сказать ему правду и разрушить надежду. Вскоре он сам поймет, что Ледибаг не появится. Не может же Кот ждать ее вечно?

Сев позади нее, Нуар прислонился к ней спиной и отменил трансформацию.

Приятной прохладой ощутила Маринетт, как по нему проносится магическая волна.

— Черт, от отца много пропущенных вызовов, — с досадой прошептал незнакомец, сидевший на месте родного и верного друга. — Не помню, когда он последний раз мне лично звонил.

— И что дальше? — без особого интереса лениво протянул новый голос, в котором Маринетт узнала его квами Плагга.

Она тихо всхлипнула от мысли, что вместе с серьгой потеряла и Тикки.

— Отключу телефон, — устало ответил парень.

— Я не про это, — фыркнул квами с набитым ртом, облетел круг над головой Маринетт и уселся на голову своему подопечному. — Что дальше с акумой?

Маринетт напряглась. Они виделись с Плаггом несколько раз, он точно знал, что она Ледибаг, и уже должен был понять, что ждать помощи от нее не имеет смысла. Древняя магия не позволит ему раскрыть ее личность, но он хотя бы сможет объяснить Коту, что Ледибаг не придет, верно?

— Нужно перевести как можно больше людей в безопасное место и дождаться Ледибаг, — произнес тот, ничуть не сомневаясь в том, что Леди придет. — Так что ешь быстрее, нельзя терять время.

— Пойдешь туда без нее? А если она не появится?

— Не говори ерунды, Плагг. Моя Леди уже наверняка продумывает план действий. К тому моменту, как она придет, я должен хотя бы еще парочку комаров-переростков прихлопнуть, а то позорище — измазался в крови, а толку от меня…

Маринетт усмехнулась, а глаза защипало от выступающих слез.

Нуар видел не меньше ужасов, чем она, но в отличие от нее, смог найти в себе силы дать отпор врагам. Ледибаг никого не защитила, пустилась в бегство, только встретившись с упырями. Кот же самоотверженно с ними сражался, смог найти и спасти ее и даже готов был вернуться туда, чтобы продолжить борьбу за безопасность Парижа. Восстановив силы, он снова бросится в бой, даже не зная, что Ледибаг не придет и все это бессмысленно.

Он снова не думает о себе, о том, что может не пережить новой встречи с кровожадными упырями, насколько остры их клыки, с какой легкостью они могут перегрызть его глотку. Не допускает мыслей о том, что лучший способ выжить в этом аду — со всех ног бежать куда-нибудь на край света.

Кот Нуар верит в нее… слишком незаслуженно верит.

Маринетт тихо шмыгнула и поджала под себя ноги. Глупый, наивный, преданный Кот… из них двоих только он может называться героем. Слишком смелый, слишком самоотверженный. И на его фоне она — сбежавшая, сдавшаяся, снедаемая страхом — уж точно не достойна быть героиней. Думая лишь о том, как бы выжить, она позабыла о родных и друзьях, которых клялась защищать. О горожанах, надеющихся на спасение. О Нуаре, слепо доверяющем ей.

Она подвела всех. И Париж, и Кота, и Тикки.

Струсила, потеряла серьгу и пыталась спрятаться от последствий. Забыла, что никто, кроме нее, не сможет развеять черную магию и вернуть все на свои места. Надеялась, что кто-нибудь другой позаботится об этом, пока она сбежит от кошмаров в объятия папы и мамы. Вот только сейчас, когда Париж утопал в крови, Маринетт даже не могла узнать, не добрались ли упыри до ее родителей.

Она всхлипнула так громко, что сидевший позади нее парень вздрогнул. Маринетт чувствовала, как он поерзал, будто намереваясь что-то сказать, но промолчал, видимо, не зная, как подобрать слова.

Закусив губу, она вытерла слезы.

Нельзя убегать. Ради мамы и папы, ради возможности каждое утро обнимать их перед завтраком. Ради Альи и Нино, ради того, чтобы однажды стать подружкой невесты на их свадьбе. Ради Адриана и тех часов, которые она проведет в мечтах о нем. Ради Кота Нуара, с которым они обязаны в завершении всего стукнуться кулачками. Ради Тикки, которой она обязательно испечет целую гору печенья и которая всегда повторяла, что Маринетт — Ледибаг, неважно в маске она или без.

Пусть на ней нет костюма, пусть она потеряла серьгу, 

 просто не имеет права сдаваться.

— А ты что скажешь? — обратился к ней Плагг, зависнув прямо перед заплаканным лицом. — Что дальше? — спросил он, кинув взгляд на пустую, слегка кровившую мочку уха.

— Я… должна вернуться обратно, — обхватив себя руками, чтобы унять сковывающий страх, ответила Маринетт. — На киностудию.

— Вернешься, как только мы с Ледибаг со всем разберемся, — поддерживающе мягко произнес тот, кто был Нуаром.

— Мне нужно, — Маринетт облизнула пересохшие губы, — сейчас. Я потеряла там важную вещь.

— Прости, Принцесса, — тон парня стал тверже, — но придется потерпеть. Соваться туда сейчас — самоубийство, даже мне трудно сражаться с ними не один на один. Но когда Ледибаг все исправит, — он снова смягчился, — я помогу тебе в поисках.

Маринетт закрыла руками лицо, чтобы снова не погрузиться в рыдания. Ей было стыдно за свои страхи и слабости, за то, какого высокого мнения был о ней Кот. За то, что она хотела, чтобы Нуар и дальше считал Ледибаг такой же идеальной и непогрешимой.

— Хорошо, — чуть слышно прошептала она. — Спасибо, что спас мне жизнь. Ты, как восстановишь силы… иди. Я останусь здесь, не думаю, что есть смысл искать другое безопасное место.

Парень облегченно вздохнул — Маринетт спиной почувствовала, как он расслабился.

Вот только его квами, сверливший ее взглядом, все еще был необычайно серьезен.

— Одна пойдешь? — спросил Плагг, и она напряглась всем телом. — Ну-ну, булочка, не забудь приправу для мяса взять. Только без чеснока, — он прищурил глаза, а Маринетт показалось, что в ней сейчас появится дыра от его взгляда. — Сказать два слова для тебя страшнее толпы разъяренных упырей? — Не беспечный обожающий сыр котенок, а древнее существо, читающее смертных, как открытую книгу, пристально смотрело на нее светящимися зелеными глазами. — Или ты моего оболтуса так боишься? — ухмыльнувшись, уточнил квами и закинул в рот последнюю крошку сыра.

Маринетт понимала, что Плагг прав. Безумством было соваться в захваченную вурдалаками киностудию в одиночку, особенно когда она цепенела от одной мысли о встрече с ними. Даже Ледибаг в волшебном костюме с верным йо-йо в руках не смогла ничего противопоставить вампирам. Беззащитную Маринетт Дюпен-Чен они растерзают в мгновение ока.

Чтобы добраться до оранжереи, найти серьгу и снова превратиться в Ледибаг, ей нужен Нуар. Чтобы Кот пошел с ней… он должен был знать, что ей действительно нужна его помощь.

Она слышала, как парень за ее спиной спросил, о чем речь, и не слышала, как квами шепнул ему на ухо «Сыром отблагодаришь». Глубоко вдохнув, она попыталась собраться с духом, но в горле пересохло, язык, будто чужой, с трудом шевелился, отказываясь произнести хоть слово. Эта заминка была последним шансом передумать, ведь от этого изменится вся ее жизнь.

Маринетт потрясла головой и хлопнула себя по разодранным щекам, тотчас же ответившим вспышкой резкой боли, вмиг отрезвившей ее.

Изменится жизнь? Плевать. Кот разочаруется в ней? Плевать. Нарушит древние правила, о которых постоянно твердили Тикки и мастер Фу? Да чихать она на них сейчас хотела.

Все это не важно, главное сейчас — спасти родных и друзей, защитить Париж и очистить акуму.

И чтобы сделать это, Маринетт должна была сказать правду. Откинув голову на плечо тому, кто был ее напарником, она прикрыла глаза и произнесла:

— Это я Ледибаг, и я потеряла серьгу.

2. Альтернатива

«Тайну личности Ледибаг почтили минутой молчания» — так могла бы написать в своем дневнике Маринетт, если бы он оказался у нее под рукой, а желание выжить не пересиливало бы желание сделать столь саркастичную запись. Увы, дневник лежал дома в шкатулке, да и настроение было крайне паршивым — не хотелось ничего, лишь бы только этот кошмар закончился.

Парень, носивший маску Нуара, заговорил лишь через несколько мучительно долгих минут после ее признания. Да и то — начинал и почти сразу же осекался, выдавая лишь чередующиеся «Мо»-«Ле»-«Ма» и опять умолкая. В другое время Маринетт уже извела бы себя мыслями о том, как он отнесся к настоящей личности Ледибаг. Любит ли все еще ее или наконец отстанет со своим флиртом? Продолжает ли считать своей Леди или уже задумывается о том, где бы найти себе другую напарницу? Но так было бы, не опасайся она за свою жизнь. Сейчас ее мысли были пусты, будто со словами, которые Маринетт выдавила из себя с таким трудом, из ее головы вылетело все содержимое.

И лишь тревожное чувство разъедало что-то в груди.

— Я… покажусь тебе? — наконец спросил он, неуверенно поерзав за ее спиной.

— Нам опасно знать личности друг друга, — будто на автомате произнесла Маринетт, поглаживая Плагга. Свернувшись калачиком на ее коленках, квами дремал, успокаивая ее своим мурчанием. — Хватит того, что ты знаешь мою. Это и так огромный подарок Бражнику.

Парень вновь замолчал, вынужденный согласиться с ее словами. Да и сейчас им было совсем не до споров. Разобраться со своими рабочими и не только отношениями можно будет потом, когда будет найдена серьга и очищена акума, а сегодняшний день окажется лишь плохим воспоминанием.

— Подождешь в безопасности, пока я отправлюсь на поиски, или вместе пойдем? — спросил он, прислонившись своим затылком к ее.

— Вдвоем быстрее искать, — вздохнула Маринетт, с облегчением отметив, что в его голосе не было слышно упрека за то, что она потеряла свой Камень Чудес. — Я постараюсь не быть обузой.

— Не могу представить тебя в роли обузы, моя Леди, — хмыкнул парень, даже не представляя, как много сейчас значили для Маринетт эти слова вкупе с привычным обращением.

Первоначально Нуар планировал восстановить силы и отнести Маринетт в больницу или любое другое безопасное место, где ей могли бы обработать царапины и зашить порванную мочку, а самому пойти сражаться с упырями, ожидая подмоги в лице Ледибаг. Откровение Маринетт заставило эти планы… пересмотреть. Пересиливая свои страхи, она предлагала вернуться на киностудию как можно скорее, чтобы быстрее найти серьгу и покончить с вампирами. Кот же настаивал, что сначала нужно оказать ей первую помощь. Да, «Чудесное Исцеление» должно заживить все ее синяки, ссадины и порезы, но, черт возьми, вдруг Маринетт подцепит заражение крови раньше, чем они вернут Камень Чудес и очистят треклятую бабочку?

Нуар еще тщательнее забаррикадировал всем, чем смог, вход на чердак и, вооружившись ценными указаниями своей Леди, ушел их исполнять.

Маринетт вновь осталась одна.

Просторный чердак был лишь немногим безопаснее тесного шкафа кровавой киностудии. Сквозь чердачное окно были слышны звуки с улицы: доносившиеся издали крики людей, сигналы сирен полицейских машин и служб спасения, какие-то хлопки и снова людские крики. Истошные, отчаянные, душераздирающие вопли тех, кому не посчастливилось встретить смерть в страшных муках.

Обхватив себя руками, Маринетт сидела в самом дальнем углу от окна и невольно прислушивалась к каждому шороху, боясь узнать в нем шаркающие шаги поднимающегося по лестнице упыря или скрежет его желтых когтей по чердачной двери. Она думала, что смогла успокоиться, пересилить свой страх, когда обещала Коту, что будет в порядке, но сейчас жалела, что не пошла с ним.

Стоило закрыть глаза, и перед ними покадрово, издевательски-медленно всплывали жуткие сцены, увиденные, к сожалению, вовсе не на экране. Лужа крови, медленно расползающаяся от груды из трех частично обглоданных тел. Чье-то сердце, иссушенное, сморщившееся, словно наполовину сдувшийся воздушный шарик, небрежно выброшенное на пол за ненадобностью. Оторванная голова молодой актрисы, о которую Ледибаг споткнулась в своем бегстве, и ее остекленевшие глаза, словно с укором смотрящие на героиню, которая не смогла ее спасти. Две мухи с блестящими золотисто-зелеными брюшками, кружащиеся над красными скользкими ошметками разодранного вурдалаками человека. Корчащийся в предсмертной агонии мужчина, из перекушенного горла которого вылетают лишь тошнотворные булькающие звуки. Упырь, хищно облизывающий свои кривые костлявые пальцы, его блестящий от крови жертв подбородок и голодный взгляд, от которого ужас сковывает все тело ледяными цепями.

Стоило открыть глаза, как воображение в каждой тени рисовало очертание врага. Закусив губу, Маринетт всматривалась в противоположный угол чердака, убеждая себя, что там никого нет и не может быть, но подсознание коварно шептало, что вампир вполне способен был там притаиться. Он просто дожидается, когда Нуар уйдет, а она потеряет бдительность, чтобы напасть и вонзить свои клыки в ее шею. И с каждой минутой, с которой закатное солнце приближалось к горизонту, через чердачное окошко пробивалось все меньше лучей, все чернее становились наполнявшие помещение тени.

Маринетт еще сильнее вжалась в угол. Табун ледяных мурашек пробежался снизу вверх по ее позвоночнику. Она вся напряглась, боясь даже пошевелиться, словно в любой момент к ее спине могли прикоснуться холодные пальцы подкравшегося сзади вурдалака. Словно в любую секунду она могла ощутить на своей шее зловонное дыхание, а под лопатки ей могли вонзиться острые когти. И хотя Маринетт понимала, что это невозможно, — черт возьми, она ведь сидит вплотную к стене! — цепкий страх не отпускал, а каждый шорох порождал в воображении все новые ужасы.

Она взвизгнула, когда со стороны баррикады раздался едва различимый шелест. Зажала руками рот, поджала под себя ноги, будто пытаясь слиться со стенами. Округлившимися в панике глазами смотрела на груду мебели, которой Кот завалил чердачную дверь.

И на маленькую мышь, выскочившую из дыры в шкафу и юркнувшую куда-то в тень.

Вдохнуть Маринетт смогла лишь тогда, когда легкие обожгло от нехватки воздуха, а голова начала кружиться.

— Котенок, пожалуйста, вернись поскорее, — прокашлявшись, одними губами прошептала она перед тем, как зайтись в беззвучных рыданиях.

Маринетт пыталась убеждать себя, что все хорошо, что ей ничего не грозит, что она героиня, в конце концов, и не должна поддаваться страхам. Напоминала себе, что не должна еще больше падать в глазах Кота — и так потеряла серьгу, — а потому просто обязана взять себя в руки, утереть слезы и встретить напарника как ни в чем не бывало.

Вот только самоубеждение не могло победить испуг — каждая тень, каждый шорох наводили на нее ужас.

Усилием воли она заставила себя подумать о чем-то хорошем, представить, как пригласит Адриана прогуляться, когда все это закончится. Она почти расслабилась — даже слезы на миг высохли, — когда в ее мечтах Адриан наклонился к ней за поцелуем.

И закусила губу, чтобы не заскулить, когда воображение пририсовало ему острые клыки.

Уткнувшись лицом в коленки, Маринетт шепотом стала считать, чтобы не думать совсем ни о чем.

На десяти отчетливее ощутилась пульсирующая боль в порванной мочке уха. На двадцати сильнее зачесались саднящие коленки. На сорока всю руку пронизала ноющая боль, распространяясь от порезов, оставленных вампирскими когтями.

На пятидесяти перед глазами снова возник образ упыря, торжествующе ухмыляющегося, обнаружившего ее в тесном шкафу.

На шестидесяти на крыше послышались шаги.

У Маринетт перехватило дыхание. Сердце пропустило удар, а затем забилось в грудной клетке с такой силой, будто могло проломить ребра и выпасть наружу. Капля холодного пота медленно скатилась вдоль позвоночника. Все тело будто окаменело — Маринетт не могла пошевелиться и заставить себя обернуться к чердачному окну, когда некто запрыгнул в него. Перед глазами потемнело, их заволокло пеленой слез, отчего она уже не могла ничего видеть. В ушах шумело — она даже не слышала, как вошедший к ней обратился.

В горле застыл беззвучный крик, когда кто-то положил руку ей на плечо.

И лишь когда вместо острых когтей Маринетт ощутила теплые объятия и словно сквозь толщу воды услышала над ухом тихое, сбивчивое «Все хорошо, моя Леди, я здесь», кошмар, наконец, отступил.

Кот искренне жалел, что оставил Маринетт одну — это отчетливо читалось в его глазах. И хотя она пыталась убедить его, что это было временное наваждение и она уже успокоилась, он все равно выглядел виноватым.

In sanguinem veritas

Содержание

1. Вдох. Выдох. Всхлип

2. Альтернатива

3. Минута молчания

4. Продвигаться по плану

5. Импульс

6. Рьяная расправа

Комментарии (0)