Мое имя Лоренцо Карбоне, и я не член мафиозного формирования, как вы могли подумать, и вообще никаким образом не связан с мафией. Этот стереотип приелся мне еще со школы. Одноклассники, да и не только они, сложили обо мне целые истории, в которых мой отец имел отношение к крупным преступным организациям. Но я немного забегаю вперед.

По причине, оставшейся до сих пор тайной, родителям пришлось покинуть Италию еще до моего рождения. Эмигрировав в США, они обосновались на новом месте и больше никогда не задумывались о возвращении на родину. Конечно же, я спрашивал об обстоятельствах, из-за которых родители оставили родную страну, и чем старше становился, тем больше хотел услышать детали. Из их неохотных ответов я сложил довольно размытую картину: по всей видимости, мой отец был ярым оппозиционером и настойчиво критиковал действия послевоенной власти. Не знаю, был он прав или нет, но всё мое взросление родители тщательно ограждали меня от политической среды.

В школе я был обычным ребенком, мог за себя постоять, если приходилось. Поэтому от обидчиков избавлялся довольно быстро: если ситуация выходила из-под контроля, я не щадил никого, бравшись за любой попавшийся под руку предмет. При этом я не был извергом. Никогда не наезжал на младших из-за мелочей, да и со старшими ребятами был на одной волне. Твердый середнячок среди иерархии школьного сообщества. Учился довольно неплохо, что позволило после окончания старшей школы поступить в медицинский колледж.

Учеба там показалась наисложнейшей, и не из-за трудностей восприятия и экзаменов, а из-за финансовых проблем. Порой денег не хватало даже на еду, ведь всё уходило на образование. Прознав о моих умственных способностях еще в школе, семья делала бо́льший приоритет на мое обучение, нежели на удобства, быт и интересы. И я не подвел её. Когда я закончил колледж в степени бакалавра в области медицины, мне открылись новые границы для выбора конкретной профессии, но, как оказалось, денег для этого требовалось еще больше, что потянуть мы точно не могли. Для меня настало время поиска работы и бесконечных попыток трудоустройства в более-менее оплачиваемые места. Их оказалось немало и все они были далеки от медицины: помощник автослесаря, продавец, официант, почтальон - и это только за год. Откладывать деньги едва получалось. А попытки устроиться в какую-нибудь больницу, госпиталь или клинику оканчивались провалом. И вот однажды, спустя более чем год поиска нормальной работы, мне ответили согласием в одной из психиатрических лечебниц.

В 1973 году в возрасте 23 лет я впервые ступил на порог клиники для душевнобольных и, честно признаться, был поражен порядком «внутренней кухни». Когда меня знакомили с персоналом, с которым было необходимо контактировать по долгу службы, я даже и не думал, что эти люди окажутся настолько жестокими. Но большее беспокойство вызывал один тип... Насколько я мог судить, у него самого было не все в порядке с головой. И все эти впечатления сложились при первом знакомстве. Подозрение, что дальше будет только хуже, не отпускало меня, но в душе я, конечно же, надеялся, что моё мнение окажется ошибочным…

В этот же день мне устроили экскурсию по западном крылу, по которому, в силу рабочих обязанностей, мне следует разносить порции еды в каждую палату с «жильцом». Санитары их называли так из-за желания чувствовать себя чуть более непринужденными. Ведь «работать с жильцами» звучит гораздо приятнее, нежели «работать с душевнобольными». В будущем мое мнение о манере называть больных в соответствии с менталитетом местного персонала будет неоднократно меняться. Также в мои обязанности входили и ночные дежурства: обход того же корпуса и наблюдение за порядком были под моей ответственностью, а также под ответственностью всей смены санитаров, к которой после обучения меня присоединят. Следить за тем, чтобы очередной псих не прикончил себя, немного пугало, но в целом я был готов к подобным обязанностям. Еще меня предупредили, что если фортуна окажется неблагосклонна, и какой-то умалишенный решится умереть в мою смену, то не видать мне премии в будущем месяце. Правда, я не мог понять, как можно уследить за каждым «жильцом», когда они заперты в палатах. Если ему удастся что-нибудь стащить и сделать из этого орудие, то моя внимательность никак не повлияет на его желание, например, порезать вены или повеситься на решетке единственного, крохотного окна в палате. Но таково было условие, и мне не приходилось выбирать. Договор был подписан.

Так как я впервые трудоустроился в подобном месте, мне полагался наставник. И этим человеком оказался тот ужасный тип, его звали Хэнк, и он был старше меня на десять лет. Хэнк считал свою работой неплохой, несмотря на отсутствие роста или каких-то привилегий. Вскоре я понял, почему он так держался за это место. На обучение дали месяц, и весь этот срок наставник не должен отходить от меня ни на шаг. То есть я прикреплен к нему на целых тридцать дней и все это «незабываемое» время буду впитывать знания, полученные из наблюдения за рабочим процессом.

В первые несколько дней мне полагалось обучение только в дневное время, и я сразу же переключился на выполнение прямых обязанностей, а Хэнк, размахивая «палкой Кога», шёл рядом. В 60-х один полицейский закруглил конец короткой биты для уменьшения риска рассечения тканей, вмонтировал кольцо у рукоятки для крепления на ремень и назвал в свою честь. Вот так, благодаря незамысловатому, но все же инновационному подходу люди вписывают себя в историю. Возможно и мне когда-нибудь удастся совершить или создать что-нибудь запоминающееся и остаться в памяти хотя бы жалких учебников.

Толкая тележку с едой впереди себя, я ощущал присутствие чего-то паранормального, а крики, возгласы и вопли «жильцов» усиливали эффект. Перед выходом из дежурной комнаты меня предупреждали, что странное ощущение будет преследовать какое-то время, но вскоре к этому привыкаешь. Это меня и успокаивало, нужно было просто немного перетерпеть внутренние неудобства, а дальше отношение к окружению войдет в нужное русло и беспокойство исчезнет.

Я останавливался у каждой палаты, где находился пациент, а Хэнк опускал половник в чан, доставал оттуда что-то наподобие каши и совал в открытое окошко тарелку с пародией на еду. Встречающиеся взгляды безумцев пугали не меньше истошных криков, а руки и пальцы, хватающие посуду, казались изломанными, ссохшимися, непропорциональными и с жутко длинными ногтями.

– Хэнк, – обратился я, продвигаясь дальше, – а разве столовые приборы им не нужны?

– Если захотят пожрать, и с тарелки слижут. – Немного подумав, он продолжил: – Это же не люди, Лоренцо, это животные, они обречены быть таковыми всю оставшуюся жизнь. А значит, к ним и следует относиться как к животным. Что же касается приборов, то они прямо как обезьяны: способны соорудить холодное оружие из чего угодно и прикончить себя или кого-то еще.

– Что им мешает, допустим, перегрызть вены зубами или разбить голову о стену?

Хэнк подошел ко мне вплотную и пробубнил на ухо, не размыкая челюстей:

– Да ты, парень, дебил. Хочешь нас без работы оставить, а? Ты им еще напрямую скажи, чтобы они так и сделали.

– Я… я просто хотел спросить, почему они так не делают?

– Те, у кого хватило мозгов так сделать, давно уже не с нами, а эти попросту не допрут, а может просто боятся. Кто их знает…

Я уяснил ответ, и мы молча пошли дальше.

Очередная дверь, остановка. Едва Хэнк успел открыть окошко, как из него резко вытянулись руки. Он успел увернуться, а затем стремительно сорвал дубинку с пояса и со всей силы начал бить по ним. Мой наставник явно не испытывал жалости и даже в какой-то степени был рад, что этот психопат дал ему возможность помахать палкой.

– Чертов ублюдок! А ну-ка скройся с глаз моих! – заорал Хэнк, как только руки втянулись обратно.

Агрессию санитара мгновенно подхватили обитатели ближайших палат, а затем волна ора дошла до других пациентов.

– Сейчас они успокоятся! Такое бывает! – говорил он как можно громче.

Я закивал головой, давая понять, что услышал его, а после увидел, как Хэнк закрывает ладонями уши. Пришлось повторить за ним. Но дикий шум все равно пробивался сквозь вакуум. Я закрыл глаза. Через какое-то время крик стих.

– Ну как ощущение, Лоренцо? – спросил Хэнк, едва я открыл глаза.

– Я же говорил, они животные…

Вскоре обход закончился. И после посиделок в дежурной комнате я отправился домой. Было тяжело, но не так, как на предыдущих работах, физически я не чувствовал усталости, но вот эмоционально… был выжат как лимон.

Тогда будущие коллеги не обращали на меня никакого внимания, все занимались своими делами или же слонялись по клинике. Я решил не отставать от них и тоже прогуляться по длинным однотонным коридорам. Через какое-то время хождения послышался истеричный крик одного из «жильцов», это меня не удивило, но вот слова кричащих санитаров показались достаточно странными. Я приблизился к одной из палат. Она оказалась открыта, а слова унижения отчетливо звучали из-за двери. После чего последовал удар. Еще удар. Стон, а затем плач. Не совладав с любопытством, я заглянул. Двое избивали пациента. Он лежал на полу, а санитары держали в руках дубинки и переговаривались между собой:

– Слышь, он, по ходу, оставшиеся зубы потерял.

Избитый мужчина закрывал окровавленное лицо руками.

– Тогда ему придется не жевать, а сосать… и догадайся, что именно?

– Вы избили его просто так? – храбро встрял я.

Оба санитара резко обернулись.

– Ты, новенький, – дерзко отреагировал один из них, – суешь свою мордочку не в свои дела.

– Но нельзя же просто так избивать людей.

– Он напал на Тони, пришлось принять меры. Ты… как тебя там?

– Ты, Лоренцо, лучше иди куда шел, мы без тебя как-нибудь.

– Если вы от него не отстанете, я…

– Что ты можешь сделать?

– Я доложу руководству.

– Да? Да у нас тут стукач нарисовался.

Я был непоколебим и смотрел прямо в глаза садисту. Видимо, он понял, что я не шучу.

– Ну хорошо, думаю, с него на сегодня хватит. Идем, Тони, у нас есть дела поважнее.

Тогда я впервые увидел в глазах душевнобольного выражение, напоминающее благодарность. Вскоре один из них запер дверь палаты с номером 203. Почему-то я до сих пор помню эту цифру.

После этого случая в дежурной комнате мне были еще более не рады, и, собственно, из-за чего мои похождения продолжились. Когда приоткрытая дверь предстала передо мной вновь, я уже представлял картину, которую увижу внутри палаты, но так как терять уже было нечего, ведь отношения с коллективом не задались, я поддался справедливому гнету своей натуры. Вломившись в палату, я окаменел, а рот так и остался открытым в ожидании праведной речи.

Я увидел санитара-здоровяка с голым задом, взгромоздившегося на душевнобольную пациентку. Она не могла что-то сделать под тяжестью насильника и лишь стонала от боли. Сам же санитар повторял периодические движения тазом и лишь спустя несколько секунд моего наблюдения обернулся. Я не стал даже рассматривать его лицо, как вдруг рванул в дежурную комнату. Когда я, задохнувшийся и испуганный, забежал в комнату санитаров, тут же обратился к находящимся там. Двое садистов даже не пошевелились, а третий всё же обратил внимание.

– Там этот… этот, – запинался я, – здоровяк насилует пациентку.

– Кажется, он только что познакомился с Джимми, – отреагировал Тони с улыбкой.

– Почему вы сидите? Нужно что-то делать.

Все трое отвели взгляд.

– Я с Джимми даже связываться не буду.

– А мне вообще параллельно.

Неожиданно дверь открылась, и, не заходя в помещение, здоровяк Джимми обратился ко мне:

– Ты, – пробасил он, – на выход.

Я посмотрел на санитаров. Они явно боялись его и проигнорировали мою беспомощность. Мне ничего не оставалось, кроме как подчиниться и выйти навстречу дьяволу.

– Значит так, – продолжил он, прижав меня к стене, – если кто-то узнает о том, что ты видел, ты труп. Но, возможно, – в его голосе прозвучала насмешка, – я дам тебе шанс пожить, и ты послужишь моей личной шлюхой. Уяснил?

– Я… я сохраню это в тайне.

– Хоть одно слово - и ты у меня окажешься во-о-от здесь. – Джимми показал на пах.

Здоровяк фыркнул и, толкнув меня в плечо, побрел обратно.

История о молодом человеке, впервые ступившего на порог психиатрической клиники в качестве санитара.

Как я сошел с ума

Глава 1

Спустя несколько дней шок от увиденного немного отступил и нервные колебания сменили вектор тревоги: настала очередь ночной смены. Конечно же, я был рад, что с этих пор буду работать исключительно с наставником и еще двумя, вполне адекватными для этого места парнями. Хэнк провел первый обход со мной и пояснил, что, по сути, трех прогулок за ночь будет достаточно для того, чтобы убедиться в порядке на ответственном участке. Вот только ко второму обходу он захотел спать, и мне, как самому «зеленому», пришлось ходить одному. Вручив ключи от решеток, разделяющих коридоры на отсеки, в связке с ключами от палат, он устроился поудобней и объявил о личном перерыве на сон-час.

Вой и крики из некоторых палат звучали и ночью. И, по заверению наставника, это было нормой, а вопросы всегда возникали в обратных случаях, например, когда палата погружалась в тишину. Убедившись в спокойствии за дверью, рекомендовалось проверять пациента. Подобные действия я проделал с десяток раз, все умалишенные ютились на своих грязных шконках, и лишь двое из них спали прямо на полу. Заглянув в очередную тихую палату, я увидел пациента, лежащего в странной позе. Лицо его было бледным, рот немного приоткрыт, но вот глаза были широко раскрыты, выдавая пустоту. В голову сразу же закралась мысль, что он мертв.

Я нервно перебирал ключи, думая одновременно как о покойнике, так и о возложенной на всю смену ответственности за него. Найдя нужный номер на головке ключа, я воткнул его в замочную скважину и открыл дверь. Стены палаты не отличались от всех прочих. Желтая краска на них облупилась, пол из белой плитки был вымазан и пропитан многолетними выделениями пациентов. Потолок же казался темного оттенка. В палате находилась вмонтированная в пол кровать, а рядом валялся худой мужчина. Я подбежал к нему, приложил палец к шее. Пульс был. Неожиданно мужчина моргнул, а затем закрыл рот. Я отскочил назад. Он быстро поднялся, после чего голова больного приняла странное положение. Я же застыл от неожиданности и попросту не знал, как реагировать. В это время изо рта, полного гнилых зубов, прозвучала едкая фраза:

– Давно я не пробовал человечинки.

Я выбежал из палаты и попытался закрыть дверь, но пациент вытащил руку наружу, не давая защелкнуть замок, а после толкнул дверь с такой силой, что это меня испугало еще больше. Больной вышел из палаты и стал приближаться, я же продолжал пятиться назад. Наконец он рванул на меня, а мне ничего не оставалось, кроме как бежать, бежать как можно быстрее. Его визг стоял на весь коридор, и среди малопонятных слов я смог разобрать:

– Я тебя съем, мой вкусненький!  

Крик раздавался за спиной, а ноги не чувствовали твердого пола под собой и становились ватными. На время я смог оторваться, но впереди возникла заграждающая коридор решетка. Кое-как отперев, я проник за нее, и как только увидел приближение безумца, даже не попытался закрыть. Я несся со всех ног к дежурной комнате и кричал имя наставника:

– Хэнк! Хэнк, на помощь!

Оказавшись на одной прямой с пунктом спасения, я продолжал бежать и кричать. «Каннибал» же не отставал, предвкушая поздний ужин. Пробежав поворот у комнаты санитаров, я краем глаза заметил силуэт. Обернувшись еще раз, я понял, что это Хэнк. Он услышал призыв и спрятался за углом, недалеко от комнаты отдыха. Я, наконец-то, остановился, а псих, звонко смеясь, продолжал радоваться такому повороту. Вмиг перед его лицом возникла дубинка, и тут же его ноги подлетели выше головы, а гримаса изменилась до неузнаваемости. Безумец отлетел назад, упал на пол и после уже не приходил в себя. Кровь сочилась из рассеченной брови. Хэнк отправил его сильнейшим ударом в глубокий нокаут.

– Да ты, Лоренцо, идиот! – сходу закричал наставник.

– Даже если так! Какого черта ты не позвал кого-то из нас?!

– Наверное, подумал, что он еще жив, но вот-вот умрет.

– Лучше заткнись и позови дежурного доктора. Нужно зашить рану, пока он тут все не вымазал.

– Х-хорошо, я сейчас её найду.

– Давай быстрей, черт тебя дери!

Через несколько минут я нашел доктора, и Хэнк, после наложение швов «каннибалу», успешно замял мое нарушение. В общем, последствий, как таковых, не было, кроме издевательских насмешек от всей смены, которые, спустя время, заставили улыбаться и меня. Как итог - мне запретили ходить одному.

В клинике каждый день, в одно и тоже время, в специально отведенной зоне на свежем воздухе проходили прогулки, в которых мы, санитары, и все дневные работники младшего звена принимали участие в качестве надзора. Исключением для прогулок являлись особо опасные пациенты, их, кстати говоря, постоянно держали в камере и лишь из-за редких уборок в палате им меняли место пребывания. В целом же их жизнь проходила в четырех стенах и редко выходила за пределы одной комнаты. В одну из таких вылазок на свежий воздух Хэнк поведал мне об экспериментах над больными.

– Лоренцо, видишь того тихого психа? – Он без стеснения указал пальцем.

– Тот медлительный у забора?

– Лоботомия, – сделав умное лицо, сказал Хэнк.

– Что? Её же запретили.

– Запретили… – Он усмехнулся. – Ага, как же. Здесь эта хрень постоянно практикуется, так же, как, например, и шоковая терапия, и…

– Наши доктора вообще ничего не боятся?

– Видимо… Однажды я слышал разговор заведующего с профессором, и там обсуждалось что-то немыслимое. Я даже слов таких не знаю…

– И всё же, о чем они разговаривали?

– Про долгосрочный наркотический сон помню точно, про какую-то кому…

– Да! Кажется, про неё. А откуда ты…

– Я книжки читаю, Хэнк.

– Книжки, значит. И что они тебе дали, кроме бесполезной информации?

– Ну, например, я знаю, что эти методы запрещены.

– И что ты будешь делать с этими знаниями, расскажешь полицейским? Тогда тебя уволят задним числом, а они со временем возобновят эксперименты. 

– Это не эксперименты, Хэнк. Это лечение, раньше такое постоянно практиковалось.

– Походу, ты превзошел своего учителя, «сынок», но, если продолжишь умничать, я тебе задницу надеру. Лучше не беси меня, Лоренцо.

– Недалекие всегда злятся, когда не понимают значения слов.

Хэнк грозно посмотрел на меня, из-за чего пришлось кротко продолжить:

– Да всё, всё, Хэнк, успокойся, я не о тебе…

Со временем случай с побегом «каннибала» был почти забыт, и коллектив дружно выпроводил меня за пределы дежурной комнаты, отмечая день рождения одного из санитаров. По-видимому, они не планировали обход в эту смену, и меня назначили единственным, кто способен чуточку поработать в эту веселую ночь. После часа скучных хождений из-за одной двери послышался голос, называющий меня по имени:

– Лоренцо, – голос старика будто взывал: – Лоренцо, будь добр, подойди.

Я подошел к двери и, не открывая окна, строго спросил:

– Откуда ты знаешь, как меня зовут?

– Я часто слышу твои разговоры с Хэнком. И он постоянно обращается к тебе по имени.

– Да? А мне кажется, ты хочешь заморочить мне голову и сбежать.

– Для чего? Меня на воле никто не ждет.

– Тогда зачем вообще ты со мной заговорил?

– Линч из палаты 203 хотел передать тебе большое спасибо…

Я повернул голову на противоположную дверь с названным номером.

– Так почему он сам этого не сделал?

– Наверное, – помедлил он, – потому что у него отрезан язык.

Не сдержав любопытства, я открыл окошко и попытался рассмотреть лицо старика. Скрытая во тьме черепная коробка смотрящего прямо на меня мужчины пугала. Практически облысевший, с впалыми щеками, длинным носом и широкими глазами он смотрел на меня будто на отражение в зеркале. В этот момент наши оценивающие движения головой совпали в точности.

– Это сделали санитары? – спросил я, избегая странного ощущения схожести.

– Нет, он сам себе его отрезал. Видимо, не хотел сообщать о своих галлюцинациях родственникам, думал, они отвернутся от него… Как видишь, не помогло. Но он все равно благодарен тебе за помощь и за то, что ты не оставил его с этими санитарами наедине.

– Он поймет меня, если я с ним заговорю?

– Вряд ли, у него сложная форма шизофрении.

– А что за диагноз у вас?

– По счастливой случайности я даже избежал лечения током и других жестоких вещей, в отличие от многих присутствующих здесь…

– И как вам это удалось?

– Наверно потому, что профессору интересно со мной общаться. Хотя… – Незнакомец с секунду подумал и с улыбкой продолжил: – Возможно, я чего-то не помню. Память подводит, как никак старость на пороге. Не советую доживать до такого состояния, но мне, как видишь, особо деваться некуда.

– Вы довольно грамотно ведете речь. Как вы вообще оказались здесь?

– К сожалению, я и этого не помню.

– Тогда о чем вы разговариваете с профессором?

– Видишь ли, Лоренцо, у меня особый взгляд на мир. И ему, видимо, интересна моя точка зрения. Профессор изучает меня… а я изучаю его. Но только я это делаю от нечего делать и затем играю с его восприятием… Послушал бы ты наши беседы... – Мужчина замычал, с упоением вспоминая озвученные темы. – Мы - философы альтернативных миров, вот кто мы с ним.

– Так вы все же понимаете, что не совсем здоровы?

– Почему ты об этом спросил?

– Вы признаете себя выходцем из альтернативного мира.

– Нет, ни в коем разе, это он пришел в мой мир, причем без приглашения. Но я не против мирных переговоров.

– Тогда, получается, по-вашему, болен профессор?

– А ты умеешь задавать правильные вопросы. Как бы тебе проще объяснить… – Через секунду его голос стал грубым, а взглядом будто сам дьявол овладел. – Я его почти убедил в этом.

Затем я мгновенно закрыл окошко, не в силах стерпеть гневный взор.

– Чертовщина какая-то, – прошипел я, уходя от палаты прочь.

– Дорогой Лоренцо, я хочу, чтобы ты внял моим словам! – выкрикнул старик в закрытую дверь.

Как-то невзначай я спросил Хэнка об этом старике, на что он кратко ответил, что, не считая пациентов, единственным, с кем этот сумасшедший разговаривает, является профессор Нил Эшвурд.

Вскоре сама судьба заставила нас встретиться на лестничном пролете уже в ближайший рабочий день. Я сразу узнал его, так как познакомился во время трудоустройства. Он был членом приемной комиссии, но наверняка меня не помнил. Как-никак прошел почти месяц. И вот я заговорил с куда-то спешащим профессором:

– Сэр, вы можете уделить мне две минуты вашего времени?

– А какой, собственно, повод, молодой человек?

– Поводом служит пациент палаты 204.

– Мистер Нэйман? Он с вами разговаривал?

– Не особо, но предпринял попытку войти в доверие.

– Странно, он редко общается с персоналом…

– Он упоминал о вас, – прервал я Эшвурда, пытаясь еще больше заинтересовать.

– Да? Как интересно. И что же… – Профессор замялся. И после паузы сменил тему. – Впрочем, давайте обсудим наш разговор у меня в кабинете.

– Сначала я должен пройти по палатам, сделать осмотр, и так как я уже опаздываю, приходится торопиться.

– Через два часа вас устроит?

– Приходите лучше через три, сегодня я как раз обещал поговорить с нашим заумным Нэйманом. Надеюсь, он не выкинет сюрпризов.

– Простите, а о каких сюрпризах речь?

– Молодой человек, возможно я с вами поделюсь, но точно не сейчас, мне нужно спешить.

– Хорошо, хорошо, я приду ровно через три часа.

Глава 2

Вскоре наши беседы продолжились. Я рассказал Нэйману о своей судьбе, как устроился в этот ад, какова жизнь свободного человека за пределами стен психиатрической клиники, как тяжело было моим родителям. А он в свою очередь слушал, комментировал, давал советы, но практически не обронил ни слова о своей жизни до клиники. Пациент палаты 204 продолжал утверждать, что не помнит своего прошлого. И вряд ли когда-нибудь вспомнит.

Однажды наш разговор перетек в философские дебри. Помню, тогда я пришел с пачкой печенья, забросил ее в окошко, закрыл его и уселся прямо на пол. Спустя несколько минут приятного общения Нэйман спросил у меня:

– Лоренцо, ты славный парень, но как ты относишься к жизни? В чем её смысл?

– Даже не знаю, может его и вовсе нет, – флегматично ответил я.

– Для молодого человека это странный вывод.

– Согласен. Но я с этим ничего не могу поделать. Почти каждый день я иду на работу, потом отдыхаю, выпиваю, ложусь спать, просыпаюсь - и всё заново. Возможно, у меня появится семья, дети, я сменю одну работу, вторую, но жизнь будет идти, и, по сути, в ней ничего не будет меняться.

– Так для чего ты тогда живешь?

– Сейчас – для родителей, потом – скорее всего, ради собственной семьи. Но в целом, считаю, что природа придумала инстинкт самосохранения не зря, иначе каждый второй житель планеты уже был бы на том свете, даже не вникая в суть серьезных проблем. Плюс любопытно посмотреть, что же будет дальше, возможно, случится что-то интересное, о чем я даже и не предполагаю. Наверное, в этом все-таки есть какой-то смысл.

– Знаешь, я бы хотел, чтобы у меня был такой же сын. Умный, благородный, честный…

– И сидящий в соседней палате.

Мы немного посмеялись.

– И такое возможно, – ответил мой собеседник, после чего продолжил: – Но у меня тоже есть теория по поводу смысла жизни.

– Думаю, мы, люди, созданы с какой-то иной целью, до которой сами должны додуматься…

– Я начинаю предполагать, что тебя не зря здесь держат.

– Профессор говорил то же самое. – Несмотря на преграду в виде двери, я чувствовал легкую улыбку на его лице. Вскоре он продолжил с более серьезной интонацией: – Так вот, я считаю, что наши тела — это гребаные сосуды для чего-то более важного, эпохального, нежели человеческая жизнь. И пусть она не имеет смысла, ей все же доверяется хранение того, что не поддается объяснению.

– Хорошо. Допустим, я уверовал в твою мысль. Но чем ты можешь подтвердить её?

– Хочешь доказательств? Ну ладно. Постарайся услышать мой вопрос и, возможно, ты сам додумаешь ответ. Не знаю, откуда я помню это, но… Когда человек окончательно покидает мир живых, вес его тела, по какой-то невероятной причине, уменьшается на несколько граммов... – Пациент сделал паузу, дожидаясь ответа, но я молчал. – Лоренцо? Лоренцо, ты здесь?

– Да, я просто задумался… Ты хочешь сказать, что душа существует на самом деле и является необходимой ношей для жизни сосуда?

– Даже если это так, что это меняет?

– Меняет представление о жизни, меняет смысл жизни. Познания влекут абсолютно иное отношение к существованию, к бытию… Разве этого недостаточно? 

– Так человеческая жизнь ничего не значит, по-твоему, и просто несет в себе функцию носителя чего-то?

– Боюсь, что это так, Лоренцо, и что мы неспособны постигнуть эту суть в полной мере. Нашему разуму непосилен такой багаж. Но, возможно, когда-то познав это, я оказался здесь.

– Мне нравится ход твоих мыслей, и я хотел бы продолжить общение, – признался я. – Но мне нужно идти, пока парни ничего не заподозрили. Хэнк и так переживает за мое здоровье.

– А что с тобой не так, друг мой?

– После нашего прошлого разговора о реинкарнации… – Неожиданно я почувствовал вокруг себя вакуум. Моя речь приостановилась, и всё внимание ушло на борьбу со странным ощущением и попыткой восстановить чувства. Зрачки описывали дуги, стараясь уловить реальность происходящего. А разум в это время будто отделился от плоти, и я со стороны смог увидеть самого себя… Жуткое ощущение казалось бесконечным, и каким-то чудом в этот самый момент я в подробностях вспомнил предыдущее наше обсуждение о самой реинкарнации.

Тогда Рамон упоминал о возможном переходе истинной жизни из одного тела в другое без права на воспоминания. Этот поиск был бесконечен, пока существовало человечество, и именно в этом теле его истинное я обрело умиротворение, полную гармонию с физическим естеством. Так он обосновывал свое решение жить, существовать в этой эпохе единства. И даже лишение свободы не ломало планы по восхищению самой жизнью.

По неведомой причине я соглашался с ним, хотя далеко не всегда был уверен в его не то что речах, а даже в самом психическом состоянии. Но слова были столь манящи, что не слушать их казалось невозможным. Именно тогда я впервые почувствовал условное отречение от происходящего.

Не знаю, сколько прошло времени, но, вернувшись в прежнее, нормальное состояние, я с хрипом вдохнул воздух и, проморгавшись, услышал слова Нэймана:

– Лоренцо, ты молчишь уже несколько секунд, забыл, о чем хотел рассказать? Что ж, иногда такое бывает. Тебе напомнить?

– Да, – поперхнувшись, ответил я. – Голова разболелась.

– Как придешь в комнату отдыха, обязательно прими таблетку. Ты говорил, что Хэнк переживает за тебя, особенно после нашего разговора о реинкарнации.

Только сейчас я понял, насколько тесно связана сегодняшняя тема с той, о которой я хотел поговорить с Хэнком. Но, несмотря на помутнение рассудка, я продолжил разговор:

– Я поделился с ним своими мыслями по поводу бесчисленных возрождений, хотел услышать его мнение, но он отреагировал так, как я и предполагал. Сказал, что мне пора в отпуск, а то уже с башкой проблемы. Он за мной и вправду присматривает. Поэтому я и не хочу, чтобы Хэнк видел наше общение.

– Тогда не давай повода переживать за тебя, дорогой Лоренцо, иди к своему другу и на досуге подумай над моими словами, а в следующий раз, когда ты снова придешь, поведай о своих размышлениях мне.

– Договорились Рамон. Пока.

В комнате отдыха царила полная тишина. Хэнк, как обычно в это время, похрапывал. А ребята ожидали меня для смены. Как только я явился, они доиграли партию в карты и отправились на осмотр коридоров. Я же, так как особо делать было нечего, взял дневник и приступил к заметкам последнего разговора, дабы запечатлеть яркие моменты продуктивного диалога. Вскоре я, видимо, задремал прямо за тетрадью и…

Лоренцо проморгался, а затем взглянул на фломастер в своей руке. Последние слова были написаны уже в отключке и оказались проштудированы вместе с мыслями: «Вскоре я, видимо, задремал прямо за тетрадью и…». Он перелистнул несколько листов обратно, убеждаясь, что не заметил, как написал несколько страниц о своей жизни и о совсем недавно произошедших событиях. Странные ощущения нахлынули вновь, и молодой итальянец решил немного отвлечься от происходящего. Попытка размять суставы прекратилась через мгновение после первого движения. Тело было настолько эфемерным, что пришлось задуматься над собственным состоянием. В этот момент в поле зрения попали странные стены вокруг. Они были обиты каким-то мягким слоем, издали напоминающим матрасы. Лоренцо хорошо понимал, что в клинике ничего подобного не видел, но, видимо из-за недосыпа, попросту выпал из реальности, забрел в какой-то специальный кабинет докторов и уснул. Он продолжил растерянно оглядываться вокруг. Ближайшая дверь была с окошком и подобна той, в которую Лоренцо заглядывал еще совсем недавно. В голове творилась какая-то дурь, и только мысль, что всё-таки он заснул от усталости не в то время и не в том месте не отпускала его. Вернув взор снова на свои руки, итальянец обомлел: морщинистые, ссохшиеся, повсюду варикозные синие вены. «Что со мной?» – подумал он.

Вдруг за дверью раздались шаги. Итальянец изо всех сил, что были в этом старом, дряблом теле, бросился к мягкой двери и побарабанил в неё. Через мгновение окошко открылось. Лоренцо увидел незнакомых молодых людей в форме, напоминающей санитарную. Один из них, видимо с бо́льшим опытом, заговорил:

– Опять ты. Что на этот раз?

Вопрос показался чересчур странным, но итальянец не стал заострять на нем внимание, ведь необходимо было узнать более важную информацию.

– Какой сейчас год? – спросил он с широко открытыми глазами и хриплым старческим голосом, от которого самому становилось жутко. Боясь услышать неведомую правду, Лоренцо замер, дожидаясь ответа.

По гримасе молодого человека было видно, что этот вопрос абсолютно не вызывает интереса, в отличие от новенького. Тот раскрыл рот и молча перекидывал взгляд с пациента на коллегу. Не выдержав паузы, юнец задался вопросом:

– Кажется, он пошел на поправку?

– Не думаю, – ответил ему старший, а затем повернулся к Лоренцо и продолжил: – Сейчас, дедуль, 2021-й год.

Лицо Лоренцо исказилось, выдавая эмоцию запредельного шока. Растерявшись, он запаниковал, без возможности связать мысли воедино, и только когда санитар начал закрывать окошко, он, наконец-то, нервно спросил:

– Сколько же лет я здесь?

– Много, старик, очень много. – Парень снова повернулся к более молодому коллеге. – Здесь даже мой родственник работал, который лет десять как умер, а он уже был здесь. Представляешь?

– Ничего себе, – удивился тот.

– Мне нужно к вашему главному, – выдавил Карбоне.

– Он предупредил, что больше не будет принимать тебя.

– Заведующий просил не сообщать пациенту о причине.

– Скажите ему, что я чувствую себя гораздо лучше… – Санитар медленно помотал головой, обозначив неудовлетворенность убеждения. – Скажите, что я прозрел и чувствую себя иначе, не как всегда.

– Так что конкретно передать ему?

Как я сошел с ума

Содержание

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Комментарии (1)