Свежий вечерний ветер играючи облизывал щëки и кусал кожу лёгкой прохладой. Заходящее солнце густо кровило, окрашивая небосвод в самые разные оттенки — начиная от кровавого марева и заканчивая нежно-розовой дымкой. Облака, перьями проплывающие мимо, имели слишком причудливые формы, чтобы пытаться сравнить их с существующими вещами.

Но звёзд на небе никогда не было и не будет видно — и даже не важно, есть ли на нём облака или нет. В Токио каждая ночь беззвёздная.

— Скоро весь Роппонги будем только держать я и Риндо. Веришь?

Яркие фиолетовые глаза, горящие азартом и уверенностью, требовательно заглянули в янтарные, как будто пытаясь прочитать их обладательницу насквозь.

Пытаясь найти в них такую же уверенность.

— Верю, Ран. Конечно, я в тебя верю.

Мальчишка одарил девушку ленивой улыбкой и, смежив веки, радостно приобнял за талию.

— Я буду править Роппонги, а ты будешь моей королевой. Согласна?

Девушка согласно кивнула и улыбнулась в ответ. Она не верила. Но обижать мальчика правдой не хотела.

Ран довольно поцеловал её в уголок губ и ещё сильнее прижал к себе.

— Я и Риндо будем держать весь Роппонги, а ты будешь моей королевой.  Скоро ты будешь получать всё, что захочется. Я обещаю тебе. И ты не забудь, что принадлежишь мне, — мальчик снова извернулся и взглянул в глаза обожаемой девушке. — Ты согласна быть моей? Ты мне пообещаешь, Кохаку?

— Обещаю Ран, обещаю, — Кохаку прикрыла глаза, ощущая, как сильные мальчишеские руки сковывают её талию в крепких объятиях.

Ей было легче просто не спорить с ним. Не то чтобы Кохаку боялась его — просто не хотела ранить, ведь он был ненамного, но младше её. Рану только тринадцать, — возраст, который она привыкла называть «детским». Оотани, будучи старше лишь на каких-то два года, считала себя взрослее и мудрее самоуверенного и всё ещё грезящего о власти мальчишки. В её голове не могла уложиться мысль о том, что такое серьёзное чувство, как любовь, можно испытывать в столь юном возрасте.

На первых порах она действительно пыталась сказать ему об этом, но его самоуверенность не знала никаких границ. С каждой попыткой отдалиться от назойливых, но по-своему приятных и ласковых ухаживаний они лишь становились ближе, узнавали друг друга лучше, привязанность крепла и становилась неразрывной связью. Кохаку даже не заметила, как Ран заполнил всё пустое пространство её жизни собой, и это даже немного пугало. Мысли о нём были чем-то привычно-тëплым, приятным и волнительным — но лишь по-человечески. Кохаку не любила его. Точнее, она так думала.

И, глядя в его сияющие глаза, Оотани тихо ненавидела всё, что с ней происходило —  ведь она лишь подыгрывала ему. Твердила самой себе, что она не хотела ранить, что сказать «нет» у неё не хватит духу. По своей природе Кохаку была мягкой, кроткой и совершенно беспомощной в таких щекотливых ситуациях. В голове выстроилась вполне логичная схема, что Ран, поняв, какая она скучная, вскоре отстанет от неё и отправит в свободное плавание. Но вот уже второй месяц Хайтани всё так же упорно обнимал её, целовал в нос или уголок губ — на большее пока не решался.

А Кохаку продолжала снисходительно улыбаться, подыгрывать и терпеливо ждать, когда же он наконец остынет. К её великому удивлению, одноклассницы томно вздыхали и завидовали, стреляя на Рана томными взглядами — красавчик с косами, хоть и младше на несколько лет, вызывал желание. Они яростно желали и делали всё возможное, чтобы он отвлёкся от Кохаку. Каждая видела, что вырастет Ран настоящим красавчиком, а незначительная разница в возрасте совершенно не будет иметь значения. Иногда Кохаку сама подговаривала подруг ходить с ней после школы и флиртовать с Раном изо всех сил — один из немногих способов хоть как-то отвлечь его от своей персоны.

Все планы с треском проваливались — даже упомянутое высказывание о разных группах крови не возымело никаких плодов. Ему было плевать на гороскопы и её робкие попытки показать их несходство.

 Ран, который постоянно ждал Кохаку после  школы, смотрел только на неё; держал за руку, спрашивал про учёбу, про друзей, интересовался, не обижает её кто-нибудь, обещал, что будет защищать. И на всё девушка лишь улыбалась, согласно кивала или качала головой.

— Ты мне очень нравишься, — шептал он ей на ухо, и сердце в груди Кохаку отбивало запредельно быстрый ритм. И, дразнясь, Ран всегда добавлял: — Или я люблю? Не знаю даже.

Никогда ей никто такого не говорил. Это казалось неправильным, слишком неземным, слишком... восхитительным? Она сама не понимала. Хайтани говорил это с такой уверенностью и плохо скрываемым трепетом, что становилось совсем нехорошо. Было мучительно слышать такое от человека, к которому она не чувствовала ничего, кроме симпатии и жалости. Если бы Ран был ей противен, она бы сразу его отвергла; но эти фиолетовые глаза, смотрящие на неё всегда с нежностью и чем-то неописуемо прекрасным, будто она самая желанная на свете, до ужаса смущали её, заставляли теряться и забывать все слова на свете. Да и что говорить — Хайтани обладал и красотой, и обаянием, и умением ухаживать за девушкой. Она чувствовала себя драгоценным сокровищем, самой любимой женщиной на свете — удивительно, что он был способен на то, на что не способны даже зрелые люди.

Иногда Кохаку тошнило от самой себя — она буквально пользовалась его чувствами к себе, чтобы чувствовать себя защищённой и нужной. Да, она бесчувственная, прожжëнная эгоистка. Она давно это поняла — в тот момент, когда дала ему согласие. Да, она будет с ним встречаться. Да, она принадлежит ему. Да, она будет верить в него, даже если все отвернуться.

Ложь. Её жизнь полностью состояла из лжи. Фальшивая семья, фальшивая забота, фальшивая улыбка на фальшивом лице. Ложь, фальшь, недомолвки, увëртки, — из этого состояла её жизнь.

Мама всегда улыбалась устало, словно по вынужденности, и делала вид, что совсем не замечает запах женских духов на пиджаке мужа. А, может быть, она и правда уже не замечала — настолько ей стало плевать. Отец обнимал жену, видя, как она приходит с букетом цветов, который ей подарил другой мужчина, а вовсе не «коллега по работе». Старшая сестра приторно улыбалась и говорила, что любит родителей, хотя сама их терпеть не могла и по ночам уходила из дома. Кохаку в свою очередь улыбалась им всем — и ненавидела до чёрных пятен перед глазами. Ей хотелось закричать, завыть, заплакать, ударить, устроить истерику, сбежать — сделать что угодно. Сделать всё, лишь бы фальшивая оболочка их семейной идиллии треснула, рассыпалась, исчезла навсегда. Она вынесла бы и развод родителей, лишь бы не глотать эту вечную ложь и притворство. Взрослые люди, ведущие себя как дети, вызывали у неё тошноту.

Только Ран был будто свежим глотком воздуха в этом пропахшем притворством мире. Он не был фальшивым. Он на самом деле любил её, и каждая клеточка её тела чувствовала это — Кохаку, противясь странно-непривычному сладкому чувству, упорно звала это недолгим увлечением. В ней кипела ненависть к самой себе, ведь часто она ощущала себя зеркальным отражением  собственной матери — лгала, лжёт и будет лгать. Она не любит его, но пользуется его чувствами ради собственного душевного удобства.

В моменты этого осознания Кохаку ненавидела себя даже больше, чем ложь. Она не была способна разорвать этот круг из-за собственной ничтожности.

— Сейчас в Роппонги правит группировка «Безумный предел», — продолжил Ран после небольшой паузы и медленно сполз с её коленей вниз, прямо на деревянный пол веранды, чтобы Кохаку было удобнее заплетать его волосы. — Они серьёзно разозлились на меня после того случая...

— Какого случая? — тут же насторожилась Оотани, чувствуя, как сильно ëкает сердце в груди. Подозрительно сильно, слишком сильно для той, которая, казалось, ничего не испытывает к нему.

— Долго рассказывать, — отмахнулся он, но Кохаку вцепилась пальцами в его волосы и заставила запрокинуть голову вверх.

— А теперь ты скажешь, что за случай, Ран, — радостно пропела она и сладко улыбнулась. — Говори.

— Я украл у них деньги.

Внутренности стянулись в один пульсирующий узел страха. Тошнота, едкая, как щёлочь, подкатила прямиком к горлу.

— Ты сделал что? — потрясённо пролепетала Кохаку. Сердце бухнуло в желудок.

— Я ведь работаю на рынке, — с кислой миной напомнил он. — Ты сама знаешь, как и что там происходит. Я перепродавал кое-что, и смог выудить деньги.

— Сто тысяч?! Ран, они... Они ведь убьют тебя! — Кохаку что есть сил вцепилась в его плечи и заглянула увлажнившимися глазами в его удивлённые. — Ты должен отдать их обратно.

— Не могу, — беспечно пожав плечами, он положил свои ладони поверх её и мягко сжал. — Они почти закончились.

— Я могу взять их у отца, он даже не заметит, — не раздумывая, Кохаку сразу же начала искать решение. — Ты отдашь их обратно и...

— Нет, Кохаку, — прервал её Ран. На его лице мелькнуло какое-то странное выражение, тут же исчезнувшее под привычной маской уверенности. — Деньги были просто поводом.

— Поводом для чего? — дëрнув ногой, девушка в раздражении выдернула руки. — Ты не понимаешь, во что ты ввязываешься. Это не игры в крутых ребят. Те люди правда могут тебя прикончить.

— Это ты не понимаешь, Кохаку, — Ран сорвался на раздражённый тон. — Мне были нужны деньги, и я их украл. Из-за этого глава группировки позвал меня и Риндо на драку, один на один...

— Они не умеют так, — выплюнула она ему в лицо, мелко трясясь от страха. — Вас забьют до смерти.

— И я тоже. Мне нужно просто нужно выиграть эту драку, чтобы весь Роппонги стал моим.

— А разве для этого не нужна своя группировка? — спросила Кохаку и начала медленно заплетать его волосы, чтобы ненадолго занять дрожащие руки.

Его волосы были мягкими и шелковистыми, не смотря на то, что были изуверски выбелены. Длинные пряди горели золотом на солнце, мягко струились через пальцы и идеально ложились поверх друг друга. Он отращивал их долго, и прикасаться не давал никому, кроме неё одной. У Рана косы получались немного кривыми и неказистыми, из-за чего он всегда тихо бесился. Чувство прекрасного в нём свирепствовало и выло от негодования, поэтому чаще всего косы заплетала именно Кохаку. Аккуратные, ровные, с красивым пробором.

Заплетание волос облегчало Кохаку душу и приносило Рану удовольствие. Это было обоюдосладким занятием.

— Нет. Нам с Риндо не нужна группировка, —  снисходительно отозвался Ран через несколько секунд. — Если есть группировка, то должны быть и её верхушки. У меня нет никаких близких друзей, с которыми я могу разделить власть. Мне не нравится, как устроены «Шесть Звёзд». Поэтому только я и Риндо.

— Если тебе это кажется правильным, — с неуверенностью ответила Кохаку. Изнутри её терзало плохое предчувствие. — Но тогда ты и Риндо будете одними из самых влиятельных людей в Роппонги, а квартал этот немаленький. Тебя не пугает такая ответственность?

— Нет, — уверенность в его голосе выбила из Оотани все сомнения. — Я уже точно решил. Если мы вынесем главу и заместителя сильнейшей группировки в Роппонги, то весь квартал начнёт принадлежать нам.

— Просто береги себя, Ран. Эти люди не так просты, как тебе кажется. Они могут... способны убить.

— Ты правда за меня волнуешься? — тихо спросил он, и на мгновение Кохаку застыла.

Волнуется ли она за него всерьёз? — конечно. Так, как ни за кого до этого. Любовь это или нет, было неважно — Кохаку практически тошнило от ужасающего чувства  страха и душевного беспокойства. Никакого притворства и в помине не было.

Кохаку доплела вторую косу и причесала пятерней его чёлку, заправила за ухо выбившиеся прядки. Спустя мгновение янтарные глаза Кохаку и встретилась с фиолетовыми Рана — в них плескались ничем не прикрытая уверенность и нежность, от них исходил странный внутренний свет тепла и заботы. Он любил, кожа и сердце это ощущали в полной мере. Любил, как любит мальчишка, любил неопытной, но такой искренней любовью, что становилось жарко. Мысли начали путаться, закипая и смешиваясь в кашу.

— Знаешь... у меня для тебя небольшой подарок, — сказала торопливо Кохаку, чтобы найти причину отвести взгляд и прийти наконец в себя. Бушующее пламя в груди затихать не спешило, а его взгляд и касания лишь разжигали его, подпитывали бензином.

— Какой? — нарочито небрежно спросил он, делая вид, что подарок его совершенно не интересует. Но Кохаку было достаточно лишь одного взгляда, чтобы понять: ещё как интересует. Глаза — зеркало души, и сейчас в аметистах его собственных прорезалось пыльным солнечным лучом любопытство, схожее с кошачьим.

Кохаку знала, что крайне редко баловала его подарками — в отличие от Рана, который заваливал её ими постоянно. Браслеты, цепочки из чистого золота, игрушки, манга, книги, кофты: он дарил ей абсолютно всё, что посчитал красивым. Кохаку складировала его подарки на отдельной полке и часто разглядывала их, брала в руки, примеряла. Они были тёплыми — словно внутри у них имелось ядрышко, сгусток тепла, не дающий им стать очередным подарком, которые дарили родители, ведомые долгом, а не вниманием.

Или их грела его любовь?..

— Держи, — Кохаку, смешавшись, достала из кармана подарок.

Эту простенькую цепочку она купила на  одном фестивале. Она была мужской —  серебряная нить с кулоном в виде листка дзельквы. Он был острый, коричневого цвета, с серебряной каймой. Кохаку робко, неуверенно и смущённо протянула ему подарок, краем глаза ловя его реакцию.

Его пальцы были удивительно холодны, когда он брал её. Ран поднёс её ближе к глазам и начал мягко перебирать кончиками, рассматривая листочек. По сравнению с его подарками этот был практически ничтожен, но Кохаку, совершенно не разбирающаяся в таких делах, тихо лелеяла надежду, что Хайтани останется доволен. Из головы совершенно вылетело спросить у Риндо, что любит Ран, к чему он питает слабость. Этот подарок был куплен спонтанно, неожиданно — взгляд тогда нечаянно зацепился за лежащий на прилавке томик «Наны», который она давно хотела купить. А потом Кохаку увидела и цепочку, сияющую в стороне на деревянной подставке. Почему-то в голову пришла глупая мысль о том, что на шею Рана она легла бы очень хорошо. Поэтому она и купила — каких-то семьсот шестьдесят йен.

— Хорошая вещь, — наконец-то выдохнул он довольно. Застегнув цепочку на своей шее, он несколько секунд вертел кулон, разглядявая его в отблесках заходящего солнца, а потом перевёл ленивый взгляд на её лицо. — Спасибо.

— Тебе нравится? — тут же просияла Оотани, чувствуя, как щёк касается жгучий румянец. Бабочки целовали внутренности крыльями, мягко вились, щекотя до глупой улыбки.

— Очень. Я буду хранить её. Не сомневайся.

Кохаку порывисто обняла его, стиснула, гладя раскрытыми ладонями по жилистой и уже мускулистой спине. От этого контакта по её телу пробежали колкие мурашки — сконцентрировавшись в солнечном сплетении, они мелкими пузырьками пьянящего шампанского влились в кровь. Кохаку невероятно смутила тёплая реакция Рана — то, что ему понравился её скромный подарок, было каким-то чудом. Стало немного легче, пусть и совесть верещала внутри озлобленной кошкой. Она позволила ему поцеловать себя за ухом и положить руку на затылок. Ран был гораздо крупнее её — мальчишеское тело, пусть и отчасти худощавое, уже было покрыто крепкими мышцами и выпуклостями, под ладонями чувствовались правильные очерченные изгибы и впалости. Эти касания немного смущали её, но от них под кожей растекалась настоящая лава. Вспоминая все прочитанные манги, Кохаку не понимала, как люди могут настолько откровенно друг друга касаться. Свой первый поцелуй она ещё хранила на губах и мысль о том, чтобы отдать его Рану, не казалась противной. Скорее, желанной и восхитительной. Пусть она и не любит, но... Отдать его именно ему всё равно не против. Лишь бы этот сладко-волнующий момент остался в памяти самым тёплым воспоминанием.

Его горячее дыхание щекотало ухо и шею, дымкой окутывало тело — расслабившись, она оперлась на его грудь и блаженно выдохнула, пока его широкая ладонь скользила по спине, собирая всю дрожь и неуверенность.

Кохаку была нелюбимым ребёнком. Она не была любима и никогда не любила. Но пыталась — из раза в раз давала родным шансы, причины, возможности. Однако они не использовали этого, более того — даже не замечали. И детской обиды в янтарных глазах — тоже. И даже того, что Кохаку давным-давно перестала разговаривать с ними и пытаться выудить хоть капельку внимания и любви.

Она не любила в обычном понимании этого слова — ни родителей, ни сестру, вообще никого. В голове и сердце всегда вставал вопрос: что значит, каково это — любить человека изо всех сил, а не просто дорожить по обязанности, из долга. И лишь поэтому огромному недолюбленному сердцу было невдомёк, что чувства, которые она испытывала к Рану, не были жалостью, благодарностью или даже простой симпатией. Она не понимала и разумом, и сердцем, что любит его, что прикипела до неприличия. Противоречивые чувства, бушующие внутри, не давали ей этого осознать. Кохаку была убеждена в том, что не может полюбить того, кто младше её, да и полюбить вообще — считала себя недостойной этого, иначе бы Бог не обделил её даже родительской. Но именно Ран, а не Бог подарил ей это чувство — и подарил себя.

Ран был единственным источником искренней человеческой любви.

Но Кохаку не смогла вовремя это понять.

1. Недостойная

adel.lina

Мне нравится твоя шея.
Изгибы ключицы.
Твои губы, слегка покусанные.
Я старался, но не смог не влюбиться.
В твою манеру как смотришь в сторону.
И как делаешь вид что тебе на меня всё равно.

Tokyo Revengers

Ран Хайтани/ОЖП

Какучё Хитто

Тетта Кисаки

ОЖП

Шион Мадараме

Риндо Хайтани

Король Роппонги

Кохаку с тяжёлым вздохом вышла из душного здания полупустой школы на свежий воздух, радуясь тому, что Солнце уже медленно садилось за горизонт, омывая осенний пейзаж красными мазками: вкупе с желтеющими дзелькв всё выглядело как красивая картинка из Интернета. Хорошая погода совсем немного, но приподняла настроение уставшей за день девушке — порой учёба её убивала, а вечные нарекания про хорошие оценки и престижный университет капали на мозги уже не водой, а настоящим горячим воском. И плевать, что она ещё в средней школе — дисциплина, по мнению сенсеев, была благом для тех учеников, у кого были вполне сформированные перспективы на будущее. Которая не только урезала львиную долю свободного времени, но и порядком умаляли желание учиться.

Оотани встряхнула головой, пытаясь перестроить свои мысли с учёбы на реальную жизнь. Первое, что она сделала — распустила ненавистные косички, в которые всегда втягивала свои волосы. К внешнему виду в этой треклятой школе относились весьма строго — никаких распущенных волос, косметики и неприемлемой длины юбки. Последнее игнорировалось всеми учениками женского пола, за что сенсеи нередко отчитывали всем коллективом. Но это мало волновало — нужно было всем показать свои стройные ноги. Кохаку не была исключением из правил: она любила подчеркнуть красоту своих длинных ног, но юбка была немного длиннее, чем у остальных.

Глядя в зеркало, Кохаку понимала, что не может не привлекать внимания противоположного пола. Каштановые волосы до плеч, красиво лежащие перьями и вечно выбивающиеся из косичек, огромные янтарные глаза, бледная, практически прозрачная кожа, длинные ресницы, прекрасно оттеняющие фарфор кожи. Прибавить к этому тонкую фигуру, изящную лебединую шею, хрупкие запястья и болезненно тонкие ноги, что казалось обхватишь — и косточки во всём теле треснут звонко. Но самое главное  выражение лица: всегда дружелюбное и мягкое, оно не не могло не приковывать внимания. Кохаку часто говорили, что она является воплощением японской красавицы, и это определение ей очень льстило. Отражение лишь подтверждало этот факт — но, к сожалению, не окупало то, что внутри всё было поломано и разбито. Если бы красоту было возможно обменять на мирную любящую семью, Кохаку бы согласилась без раздумий.

Характер соответствовал внешности, а не статусу богатых родителей: Оотани не любила задирать нос и крутиться возле парней — ей была предпочтительна обыкновенная школьная жизнь, полная хихиканья, кропотливого труда, небольших интрижек и мимолётных симпатий. За пределами её девушка любила свободу, которую ей предоставляли в полной мере, зная о её благоразумии и осторожности; Кохаку, как и обычные девочки, гуляля с подругами, ходила с ними по магазинам, совсем не думая об оценках и выстраивая стратегии «просидеть всю перемену в пустом кабинете», чтобы не выговаривать очередной отказ от предложения встречаться. Не думала, как бы не попасть домой слишком рано — изредка она могла просидеть в библиотеке, делая уроки, пока родители не вспоминали о ней и не звонили, интересуясь, где она. Если такового не случалось, Кохаку неплохо могла развлечь себя сама — на Сибуя и Синдзюку развлечений в избытке.

Именно в такой вечер она и встретила Рана Хайтани.

Школьная библиотека уже закрылась, а ближайшая будет работать не более получаса — встав истуканом посреди ступенек, Кохаку прикусила губу, лихорадочно раздумывая, куда ей податься. Домой не хотелось до ужаса — мать не звонила, отец тоже, да и было им не до этого. Вчера произошёл грандиозный скандал, и благо, без её участия  — старшая сестра Айри впервые сорвалась на родителей, чем вызвала их ярость. Крики на кухне не умолкали долго, поэтому Кохаку, не в страх выдержать этого, позорно сбежала к живущей по соседству подруге. Сегодня, как подсказывал ей внутренний голос, отец не придёт домой, а мама уже строила из себя героиню романов, лёжа в халате, попивая красное вино. Или же просто ушла к «подруге» на свидание.

Предавшись мрачным мыслям, Кохаку не заметила, что ноги сами по себе привели её к любимой раменной на окраине Харадзюку, где народа всегда было меньше всего. Сев за самый дальний столик и скинув школьную сумку на соседний стул, она заказала себе острый рамен. Ужинать дома — огромная редкость. Обычно Кохаку заказывала еду и ела у себя в комнате за очередной книгой.

Делать всё, чтобы не оказаться дома — цель, которую она практически успешно выполняла каждый день. От удушающего запаха фальши, витающего в доме, хотелось сбежать, завыть в голос, до хрипа — где-то на самой периферии тлела мысль, что это совсем неправильно, так не должно было быть. Но даже если это и правда — что изменится?

Одинокая слеза упала в миску с лапшой — пошла лёгкая рябь. За ней покатилась ещё одна, за ней — следующая. Кохаку закусила губу и вытерла ладонями глаза, чтобы ненароком не разрыдаться. Настроение упало — казалось, что всю радость высосали из мира, и даже миска с лапшой её не радовала так, как бывало обычно. Подперев рукой щеку, она глубоко вздохнула и начала меланхолично ковыряться в еде палочками. Есть не было никакого желания, но желание не приходить домой было сильнее — поэтому, сложив руки в молитве, Кохаку наклонила голову над миской и поблагодарила Бога за еду.

И снова слеза упала в миску.

— Плакать надо дома, — раздался неожиданно над её головой голос. Он не был злобным, а скорее, сочувствующим. — А здесь — есть. Или хочешь испортить настроение посетителям? Тебя тогда быстро выставят.

Кохаку, не на шутку испугавшись того, что её могут лишить возможности посещать это место и дальше, поспешно вытерла слезы и подняла полупрозрачные сияющие глаза на говорившего.

Это был не официант, а обычный подросток — приблизительно её возраста, он возвышался перед ней, заинтересованно разглядывая её фиолетовыми глазами. Одет в простую чёрную кофту и штаны, потрёпанные кеды с грязными шнурками. Одно в нём было необычно — длинные светлые волосы, заплетëнные в две не самые аккуратные косички. Парень выглядел весьма стильно и уверенно, но в его волевом подбородке и прищуре глаз Кохаку увидела некий вызов, словно он был готов прямо сейчас сцепиться с ней в драке. Этот вызов был направлен не на неё, Оотани это сразу же поняла: просто он из той породы людей, которые всегда настороже, готовые ударить противника в любой момент. Резкость его лица, — пусть и очень красивого и утончённого, — ясно давала понять, что он из тех самых «уличных детей», о которых так часто говорят в школе. Они — «будущие якудза, а может, кто-то похуже». Но страха и ужаса Кохаку не почувствовала. Лишь лёгкое раздражение — ей не нравилось, что незнакомые люди влезают в её личное пространство.

Не поклонившись и не сведя с него красных глаз, Оотани ответила в своей привычной сдержанной манере:

— Так, врать ты не умеешь, — хмыкнул парень таким тоном, будто составлял список её особенностей.

Так обычно говорят люди, которые хотят узнать тебя ближе, — мелькнуло в голове Кохаку. — Значит, нужно его отвязать побыстрее...

Но не успела она и рта открыть, как паренёк отодвинул соседний стул, положил мешающуюся сумку на пол и самоуверенно объявил:

Это был не вопрос, а голый факт, перед которым он её ставил. Мол, небо синее, трава зелёная, а я посижу с тобой, и ничего странного в этом нет. Как и в полном отсутствии у него манер, такта и банальной скромности, присущей большей части мирных японцев.

Но, судя по его внешнему виду, мирным он не был никогда.

— Конечно, сиди, — выдохнула девушка нарочито благосклонным и снисходительным тоном, пытаясь таким образом показать ему, что именно она — хозяин этой ситуации, и если он ей не понравится, то пойдёт восвояси. Незаметно для неё внутри вскипел вызов и желание уделать нагловатого мальчишку — слишком он развязный для своих лет. Кохаку же себя так не вела.

— Меня зовут Хайтани Ран, — объявил он так, словно являлся как минимум императором. — Пишется как «Долина пепла» и «Орхидея». Не «Кувшинчик»,  именно «Орхидея».

И, чуть помолчав, торжественно добавил:

— Я — будущий Король Роппонги.

Кохаку непонимающе изогнула тонкие брови.

— Король Роппонги? Как это?

— Ты же знаешь, что такое байкерская банда? — терпеливо спросил он, будто разговаривал с ребёнком.

Сдержав раздражение, Кохаку с готовностью кивнула, осознав, что была права насчёт него. О группировках байкеров не знал только ленивый — это ведь целая история, которой Оотани не могла не интересоваться, пусть и сейчас они имели меньшее влияние и распространение, чем раньше.

— Так вот. Сейчас Роппонги держит группировка «Безумный предел», которая защищает «Рынок Шести Звёзд». Их глава это и есть Король всего Роппонги — так это называется, — объяснил он, но Кохаку мало что поняла. — Он — король, ведь является главой самой сильной группировки. Но если его кто-нибудь уделает, то он займёт его место, а остальные начнут подчиняться.

Тон у него был (не)много заносчивый и самоуверенный, со странной ленцой — будто бы вся власть заведомо у него в руках.

— И ты хочешь победить их главу? — вылетело изо рта само собой.

Лицо Рана стало светлее.

— Да, — он кивнул и задумался. — Только не знаю, как добиться этой драки. Просто так не помахаешься.

— А не страшно? Они ведь наверняка старше тебя.

Кохаку не заметила, как заинтересовалась его рассказом и потёрла в последний раз уже сухие глаза. Обычно такого нигде не услышишь, ведь Роппонги был развлекательным кварталом, созданным для комфортного пребывания в нём туристов. Ничего криминального, а если и было — всё подминала полиция. Но, как оказалось, везде есть своя изнанка.

— Нет, — с лёгким смешком ответил Ран. — Ты их не знаешь: все дебилы, как на подбор. Риндо и то в одиночку может уделать троих.

— Мой младший брат. На год младше меня.

Лицо Кохаку удивлённо вытянулось, а затем покраснело. Перед ней сидел ещё совсем ребёнок.

— Не ожидала? - насмешливо спросил Хайтани, сверкая хитрыми глазами.

— Нет, — крякнула Оотани и отвела взгляд. — Ты выглядишь... взрослее.

— Я знаю, — самоуверенности пареньку явно не занимать. — А тебя как зовут?

— Сколько лет? — тут же прервал он.

Кохаку слегка поморщилась, но ответила:

Ран в свою очередь удовлетворённо хмыкнул.

— Я так и думал. А ревела чего?

— Просто. Тяжёлый день, — сухим тоном отрезала девушка, чувствуя себя подозреваемым на допросе.

— Тебя в школе обижают? —  покровительственно спросил Ран, глядя на неё сверху вниз, но звучало это скорее как утверждение.

— Наоборот. Слишком любят, —  хмыкнула невесело девушка, кривя губы.

— Да это понятно. Ты очень красивая. Я имел в виду, не обижают ли тебя девушки, дура.

Кохаку потрясенно посмотрела на наглого малолетнего идиота, не имеющего никаких представлений об общении. Никто не обзывается сразу же после комплимента — это глупо. Внутри разлилось жгучее раздражение.

— Сам дурак, — не найдя ничего лучше, огрызнулась Оотани. — Никто не обижает, я же сказала.

— По тебе видно, — как-то непонятно засопел парень. — Сопли размазывать перед всеми каждый может. Жалеть себя и не делать ничего, чтобы выбраться из дерьма. Если хочешь, чтобы тебя пожалели, иди лучше домой, а не порть здесь всем настроение.

— Я без тебя разберусь, что мне делать, — вскинув голову, зашипела Кохаку. В горле клокотала злость на его слова — и вовсе она себя не жалеет. — Лучше иди домой, а то мамочка зад надерёт. На улице для детей уже ночь...

Договорить она не успела — Ран подался вперёд и широко, демонстративно зевнул. Кохаку тут же почувствовала себя никчёмной слабачкой — нападать так на ребёнка было очень малодушно и некрасиво.

Подозвав официанта, она торопливо попросила его поменять остывший рамен на два горячих и кисло улыбнулась, когда Ран вопросительно приподнял брови.

— Я сел сюда не для того, чтобы ты меня накормила, — ехидным тоном заметил её  знакомый.

— А кто сказал, что это для тебя? — в тон ответила Оотани и мило улыбнулась, внутренне радуясь тому, что он не держал на неё обиды. — Я спокойно могу съесть две порции одна.

— И поэтому ты весишь меньше плюшевой игрушки?

— У меня нормальный вес, — чуть не подавившись возмущением, выдавила Кохаку. Говорить ей о весе — у него совершенно нет никаких понятий о приличиях!

— На тебе можно изучать анатомию. Ты слишком худая для своего роста.

— А ты слишком заносчив для своего возраста, — Кохаку, включив пластинку «взрослой тёти», снисходительно взглянула на собеседника, который смотрел не менее язвительно.

— Ты мало ешь, — Ран безразлично пожал плечами. — Но так-то мне поебать.

Лицо Кохаку исказила гримаса недовольства. Она не любила слышать нецензурную брань, а особенно от людей такого маленького возраста.

От язвительного замечания Рана спас официант, принёсший две дымящиеся миски с раменом и две пары палочек. У Кохаку желудок свело в спазме — несколько дней без нормальной пищи ухудшили её самочувствие, — и, не сдержавшись, громко заурчал.

Ран не пропустил это мимо ушей: насмешливо фыркнув, вынес вердикт:

— Я же говорил. Тебе нужно больше есть.

— Нужно, — согласно кивнув и позабыв о стычке, Кохаку чуть подвинула миску с ароматной лапшой в его сторону и спросила: — Будешь?

С этими словами Хайтани ровно так же, как и Кохаку, с жадностью накинулся на еду. Утолив первый голод половиной миски, Кохаку решилась поднять взгляд и наткнулась на его. И одновременно с ним громко прыснула — внезапно стало странно весело. Но Кохаку была гораздо смешливее и начала захлёбываться лапшой, как из её носа каким-то неведомым образом хлынул бульон.

Тогда Ран не сдержал своего смеха — звонкого, ещё детского и очень заразительного — через мгновение Кохаку присоединилась к нему. Они начали смеяться сильнее, когда раздражённый официант довольно резко попросил их обоих покинуть сие благородное заведение, в котором нечего было делать детям в такое время. Ран, выходя, презрительно процедил, что если бы у него было плохое настроение, просто так администратор не отделался. И теперь парочка стояла на вечерней улице и озиралась по сторонам, не зная, куда податься и что сказать друг другу.

— Мы можем погулять, — нарочито небрежно бросил Ран, глядя на Кохаку из-под опущенных век. — Меня дома пока не ждут.

— Я бы с радостью, но мне уже пора, — мельком взглянув на  дисплей телефона, который сообщал о двух пропущенных — один от матери, второй от Айри, — Кохаку досадливо прикусила губу и начала неловко  теребить лямку школьной сумки. — Прости.

— Не нужно, — отмахнулся он и отошёл на несколько шагов вперëд. И тут же в своей манере заявил: — Я провожу тебя, всё равно заняться нечем. Показывай, куда идти.

По пути домой Кохаку совершенно забывает о том, куда направляется — Ран обладал настоящим талантом рассказчика или даже комика — его речь была весёлой, чуть грубоватой и самоуверенной. Ей казалось, что она сломает рёбра от смеха, когда он в красках говорил о своих похождениях по дворам и переулкам и сумасшедшем коте своей соседки, который однажды выгрыз все его кеды в отместку за пролитую не него бутылку воды. Ран определённо не был занудой и примерным мальчиком, какими являлись все ученики её престижной школы. У него было прекрасное чувство юмора и умение вести диалог. И в целом, создавал неплохое впечатление.

С ним Кохаку действительно потеряла счёт времени и ощущение гнетущей реальности.

Но временное пребывание в эскапизме имело свойство заканчиваться в тот момент, когда взгляд цеплялся за знакомые таблички на воротах домов.

— Мы пришли, — сказала вяло Кохаку и с тоской посмотрела на дом. Свет в маминой комнате горел — значит, она дома и очередные нарекания ей обеспечены. И это раздражало её — почему, ну почему они всё время отчитывают её как маленькую, если ведут себя ещё хуже? Вспоминают о ней лишь тогда, когда время переваливает за семь часов?

— Что-то не так? — привëл в себя голос Рана — он в который раз заглядывал ей в лицо и словно пытался что-то на нём найти. — Тебя пиздят дома?

— А что делают? — явно не имеющий и капли такта, продолжал выпытывать Хайтани.

— Тебе не кажется, что это не твоё дело? — довольно прохладно ответила раздражённая Кохаку, исподлобья глядя на назойливого парнишку.

— Не моё, — он и не думал спорить, но его наглая ухмылка её напрягала. — Но сегодня я добрый. Могу отпиздить твоего отца, если это он тебя обижает.

— Закрой свой рот, будь добр! — в ужасе велит Кохаку. — Думай, когда говоришь.

Но Ран настолько смешно выглядел с этаким раздутым эго, что Оотани не могла не улыбнуться себе под нос. Он говорил заносчиво, самоуверенно, небрежно, презрительно — но вызывал только смех и скепсис.

— Так почему ты не хочешь идти домой?  — завёл свою пластинку Хайтани, заглядывая ей в глаза.

Но Кохаку не успела ответить на вопрос— как обычно, моменты умиротворения всегда портила её семья.

— Ты где была, идиотка? — прямо за спиной Кохаку раздался отвратительный визг, который заставил Рана подскочить, а её — устало прикрыть глаза.

Айри, черт бы её побрал.

— Я спрашиваю, Кохаку, где ты была? —  старшая рывком повернула её к себе и яростно встряхнула, как котёнка. — Гуляла с мальчиком допоздна из-за вчерашнего, верно? Какая же ты трусиха.

— Я не причём, — процедила Кохаку сквозь зубы, внутренне умирая от стыда. Так глупо, что это происходило перед Раном. — Ты ругалась с ними, не я.

— А о семейной поддержке ты не слышала? — снова встряхнув её, Айри махнула рукой в сторону дома. — Если они такие, это не значит, что мы с тобой обязаны быть такими же. Ты же сама понимаешь это, но почему тебя нет дома, когда ты нужна? Нашла время ходить на свидания!

Кохаку молчала. Да и был ли смысл говорить с Айри, думающей всегда лишь о себе и своей обиде? Такие сцены были регулярны — старшая вопила о том, что нужно отличаться от родителей, быть дружнее, образумить глупых взрослых, но ничем хорошим её митинги не заканчивались. Сама Кохаку практически не слушала Кей — просто думала о другом, о более приятном, зная, что всё заведомо безнадёжно.

— Что-то не так, Оотани? - в разговор неожиданно встрял Ран, хмуро глядя на Айри.  — Тебе помочь?

2. Первая встреча и первое обещание

— Наверное, мне пора, — сказал Ран, приподнимаясь с пола веранды. Кохаку, до этого нежно перебирающая светлые окрашенные пряди мальчишеских волос, с толикой сожаления и гулко бьющимся в груди сердцем сцепила руки между собой и сморгнула теплую негу вечернего тепла.

— Уже? — хрипло выдохнула она, борясь с сонливостью. Долгие занятия все же сказались на её физическом состоянии, как бы ни было это горько признавать.

— Мне нужно поговорить с Риндо, —  ответил Ран, бодрый и полный энергии — прямая противоположность её состоянию. — Нужно настроить его. Сегодня всё изменится. Мы будем владеть Роппонги.

— А мне туда можно? — умоляюще спросила девушка, глядя на Рана широко раскрытыми глазами. Смутное беспокойство охватило сердце, которое бешено стучало где-то в горле: она была полна намерений пойти с ним.

Сталь, прозвучавшая в его голосе, ударила обухом по голове: Кохаку вначале приоткрыла рот, глядя на мгновенно посеревшего Хайтани, но тут же взмолилась, взяв его за руку:

— Ты можешь оставить меня с вашим человеком. Я… я хочу быть там. Вдруг… Если с тобой что-нибудь случится?

— Ты в меня не веришь? — резко оборвал её мольбы Ран, сощурив потемневшие глаза. На его лице не осталось ничего светлого, тело было напряжено, натянуто, словно тугая тетива.

Сердце кольнуло болью — в его глазах она сейчас тоже была одним из многочисленных врагов. Если задуматься, вспомнить о её низости…

 — обрубила Кохаку мысленно, пытаясь взять себя в руки. — 

Я  действительно волнуюсь. Это правда. Это — 

— Дело не в этом, — выдавила она, скрывая дрожь в своём тихом голосе. — Я боюсь не потому, что не верю в тебя. Мне не всё равно…

— Я справлюсь, — чуть мягче ответил Ран и сжал её ладонь своей. — Но тебе туда нельзя. Это место будет слишком опасно. В группировке свыше трёхсот человек. А нас будет только двое.

— Что делать, если они вас изобьют? —  взвилась Кохаку, с ужасом глядя на спокойного Хайтани. Его самоуверенная поза, — прямая спина, рука в кармане спортивных штанов, чуть наклонения к плечу голова, — выдавала его внутреннюю силу. Но Оотани она не убедила. — Ты украл деньги, Ран. Они… просто прикончат вас.

— Не прикончат, — Ран присел перед ней на корточки и насмешливо заглянул в встревоженные глаза своими.  Кохаку в этом взгляде кроме насмешки увидела ещё одно чувство. Страх. И внутренности её потяжелели. — Мы не имеем права проиграть. Нужно просто завалить верхушек — и Роппонги будет принадлежать нам. В мире гопников есть свои правила и своя иерархия. Так что всё будет в порядке.

И он хлопнул её по плечу, словно своего старого приятеля. Кохаку вяло улыбнулась, чувствуя лёгкое головокружение: с ней всегда так бывало, когда волнение было чрезмерно сильным. Но сейчас вместе с этим она не понимала, почему настолько сильно о нём беспокоилась — слишком сильно для человека, который просто жалел и относился хорошо к другому.

В груди протяжно заныла тревога.

— Тогда пообещай мне, Ран! — дрожащие девичьи пальцы вцепились в мальчишеские, крепко сжали. — Пообещай мне, что выиграешь. Что останешься живым…

— Обещаю, — Хайтани, явно удивлённый её поведением, утвердительно кивнул, и в знак подтверждения пожал руку девушки в ответ. — Со мной и Риндо всё будет в порядке.

— Тогда ладно, — стараясь унять беспокойство, граничащее с истерикой, Кохаку неловко ткнулась носом в его шею и тут же вспыхнула от стыда. Она вела себя как последняя идиотка. И всё равно выдала глупое: — Посиди немного со мной, а потом иди.

Горячее дыхание щекотало шею и приятно грело кожу, пуская по ней колкие мурашки. Кохаку прижалась к его широкой груди сильнее. В объятиях Рана было приятно, тепло, уютно… безопасно. Его запах обволакивал лёгкие: немного горький, запах дробной пыли, пота, шампуня и чего то горького, лесного, как будто хвойного дерева. Такой родной — роднее даже собственного дома, где обстановка порой накалялась до предела. Пусть и эта веранда была частью её дома, Кохаку не чувствовала удушливой атмосферы фальши и холодности. Здесь она чувствовала себя хорошо: подальше от родителей и сестры.

Мать, бывало, строила из себя «заботливую мамочку», и говорила о том, что отношения дочери с Раном «весьма и весьма странные, не будь глупой, милая, ты же знаешь, чем всё может кончиться». Но Кохаку плевать хотела на 

 её наставления, не только на те, которые были связаны с Раном. У неё любовь не удалась, так какой совет она может дать? Как будто младшая Оотани сама не знала, что выглядит странно. Отец же со слов жены знал лишь мельком о том, что Кохаку заинтересовалась каким-то мальчиком. И не обращал на этого факта внимания: оценки у неё были стабильны, учителя хвалили, свой характер младшая дочь не демонстрировала, из дома не убегала.

Тогда ещё никто не понимал, что, прознай Кенъити о настоящей личности Рана, то не дал бы ему никакой жизни.

Почему же ты меня полюбил?

 — подумала Кохаку, цепляя пальцами светлую прядь волос Рана. — 

Если бы он полюбил другую… если бы она ответила ему взаимностью, то было бы намного легче. Становилось тошно от самой себя. Противно, мерзко... Ведь «это» между ними только со скрипом можно назвать любовью. Он ведь не должен был вообще о ней думать, верно? Власть, деньги, Риндо. А сейчас он сидел с ней на веранде её дома и нес эту чушь по чувства…

Она не заслуживала его, и прекрасно это осознавала.

— Так ты не против? — с напускным безразличием поинтересовался Ран, красноречиво глядя на её приоткрытые губы — словно бы она намеренно подставила их.

Кохаку чуть не расплавилась от неожиданности — внутренности скрутило, кожа запылала, словно раскаленная печь. Она судорожно вздохнула, теряясь в мыслях, пробежала взглядом по его красивому лицу, наткнулась взглядом на чужие губы…

— Можно, — вылетело изо рта скомкано, быстрее, чем она смогла понять смысл этих слов.

Смысл и подоплеку своего согласия.

Горячие мальчишеские губы коснулись её собственных — не робко, но и не умело, где-то на самой границе с неуклюжестью. Кохаку, вспыхнув, интуитивно подалась вперёд, чуть приоткрыла горячие губы. Ран неумело накрыл их своим ртом и, не зная, что делать, то прикасался, то отдалялся — и снова прикасался. Было смешно, нелепо, но чертовски приятно. Кохаку, смущенная и взволнованная одновременно, прижалась к Рану ещё сильнее, робко сжала его плечи тонкими пальчиками. Для неё этот поцелуй был таким же первым и странным, как и для него. Губы неумело двигались, щеки горели: они оба не знали, куда девать язык, поэтому Ран всего лишь неумело провёл им по губам девушки. Кохаку растворилась в этих ласковых касаниях: они сидели так долго, пытаясь нормально поцеловаться.

Король Роппонги

Содержание

1. Недостойная

2. Первая встреча и первое обещание

3. Предчувствие

4. Известие

Комментарии (0)