Деймон думал, когда же девчонка набросила ему на шею петлю, где выучилась вязать невидимые смертельные путы, крепости коих и чертовы пираты позавидуют? Как умудряется она затягивать узлы все туже каждым приветственным, неподобающе-радостным для принцессы взмахом узкой, белее снега Стены, ладони? Ладони, нежной и хрупкой, не знавшей ни тяжести клинка, ни смрада крови врага, бьющей меж пальцев из вспоротой плоти — ничего из того, что ей хотелось познать, хотелось, Деймон не сомневался, до дрожи в острых, стёсанных о чешую дракона, мальшески-узловатых коленках, надёжно запрятанных под платьями. Но Деймон видел — насквозь так, как она проникала в его измученное лихорадочным томлением тело, проникала болезнью, впитывалась порами кожи как дым сражения. Ни одна «плохая жидкость» не вывела бы яд Рейниры из его тела, хоть заживо загнивай, да и потеря хороших, великих, королевских жидкостей — его крови, щедро окропившей поля боев и турниров, его семени, не менее щедро влитого во множество шлюх — не даровала исцеления.

Ни исцеления, ни ребёнка.

Рейнира заменяла ему дитя, пока её отец пыхтел над Эйммой, пытаясь заполучить сына, а та, бедняжка, то рожала, то теряла детей, то оплакивала их, едва ли находя время на старшую дочь. Рейнира, увядая от скуки среди шумных нянек-наседок, тянулась к Деймону с осторожностью дикого цветка и то, что цветок покрыт острыми, как мечи его, Деймона, будущего трона, шипами, он осознал, стоило шестилетней паршивке прокусить ему палец в отместку за его честную победу в гонке на драконах. Деймон яростно охнул и отвесил ей затрещину раненой рукой. Голова Рейниры мотнулась в сторону, серебряный шёлк волос взвился студёной метелью, раскрывая беззащитно-ошарашенное лицо. На пухлой детской её щеке протянулся алый след, и у Деймона сжалось сердце то ли от предчувствия наказания от дорогого братца-короля, то ли… Он поднял дрогнувшие пальцы и бережно стёр кровь, выдохнул — красивое личико племянницы не пострадало — это его кровь всего-то, эка невидаль.

— Никогда больше, — шепнул он, прижав указательный палец к её губам. И Рейнира послушно кивнула, принимая правила, пробуя соль его слабины на вкус.

Лучше бы она перегрызла его проклятую глотку, сожрала целиком.

Там, на мосту, честная победа осталась за ней. Ведь выступила она против смутьяна как истинная Королева — гордая и непоколебимая в своей правоте, не ведая, что выбила из-под его ног почву, а из рук — драконье яйцо, когда обратилась снова в наивную вздорную девчонку на миг, столь краткий… иной, не он, не Деймон, знавший каждую морщинку в уголках её глаз наперечет, и не заметил бы перемены. Он смотрел на Мисарию, заверяя — наследник будет, да и к чему направлять взор на Рейниру, раз всё его тело и так ощутило колебание соленого морского воздуха от её смешка. Мисария вспыхнула и стремительно скрылась за спинами жалкой горстки Золотых плащей.

А Рейнира предложила ему желанное исцеление, предложила убить её, избавиться от препятствия между ним и троном. Будь все настолько легко.

Она смотрела снизу-вверх, совсем как после единственной оплеухи от дядюшки Деймона в далекий день своего детства. И в светлых глазах её горел тот же вызывающий огонёк, и у Деймона так же мучительно сводило в груди, только теперь плевать он хотел на возможный, неизбежный, гнев правителя.

Плевал он на всё, наконец-то сминая трепещущие губы Рейниры позднее, гораздо позднее, так поздно, что они ничего не могли больше изменить. Резко, без раздумий, как прислоняют сталь к мокнущей и не заживающей ране, он ответил на её поцелуй, обжёгся так, словно кровь дракона в его жилах давно испарилась, выкипела в яростной потребности обладать телом, что призывно льнуло к нему теперь в сумраке и порочной духоте. Седьмое пекло — прохладный родник в сравнении с тем, что пробудило в нём почти невинное касание юркого языка Рейниры, который вырвать бы стоило за все насмешки. А он лишь охватил её лицо ладонями слишком нежно, слишком по-доброму и дёрнулся изумлённо, почувствовав, насколько крепко и зло, уцепилась она в его волосы, притягивая ниже, ближе к себе. А ведь она и впрямь могла бы разорвать ему горло своими мелкими белыми зубками… Он увернулся машинально, потом — снова, и замер только встретив полный тоски и обиды взгляд. Взгляд, полный разочарования. Он сдавался. Опять сдавался, переплетая свои мозолистые от меча пальцы с её до тошноты мягкими пальчиками. Она тихо вскрикнула — грубая поверхность стены ободрала ей кожу, Деймон мстительно надавил на её запястье сильнее. Как бы хорошо она смотрелась под ним, скованная кандалами, чтобы руки не двигались вовсе, чтобы она разве и сумела, что молить не делать ей больно или плакать беззвучно, не зная его языка. Деймон пару раз забавлялся так с девственницами в борделе да с новыми рабынями в осаждённых крепостях — ничего необычного, их слёзы скорее раздражали. Рейнира бы умоляла, на 

 их языке… продолжить. Он видел её насквозь.

Она всё ещё оставалась его диким цветком. Дурманящим пламенно-красным маком. И запах её ударял в голову Деймону даже сквозь слои королевских тряпок под ветошью маскировки, похлеще опиумного дурмана, пока он жадно, стараясь надышаться впрок, вжимался лицом ниже её судорожно дрожавшего живота.

А потом он сумел отстраниться. Подняться с колен. Уйти.

Шаги отдавались болью в затылок. В крохотные, вновь недоступные чьему-то кроме его взгляда, ожоги от пальцев Рейниры. Багряные на белом.

Драконья кровь в его жилах оказалась слишком хорошим удобрением для дикого мака.

Он распустился в его сердце.

Мрак

лиля на зелёной миле

Она управляет им, как он управлял бы Семью Королевствами, будь у него такой шанс.

Дом Дракона

Деймон Таргариен/Рейнира Таргариен

Мак

Деймон думал, что всего-то хочет жену брата. Он ведь хотел его место на Железном Троне — Семь Королевств у ног, отчего бы не возжелать заодно и место между ног его королевы? Тело Эйммы, томно оплывшее после многих тяжёлых родов и ещё более тяжёлых выкидышей, сохранило крупицы былой стати и гибкости, появилось в нём вдобавок и что-то более притягательное: отвратно-манящая извечная готовность зачать. Запах течной изнемогающей суки, жаждущей покорно подставиться кобелю — от неё несло сквозь шлейф изысканных притирок и масел, пробивалось душком свежей сдобы, сладким до тошноты. Деймон замечал, как маслянисто сверкали глаза придворных остолопов, стоило им оказаться ближе к Эймме, юркнуть в ближний круг Визериса, туда, где Деймону полагалось быть по праву рождения постоянно.

Замечал Деймон и насколько быстро искры влечения угасают, как кривит лица мужчин гримаса почтения и даже восхищения их королевой, вытравливая похоть. Эймма тоже видела эти перемены и бесшумно вздыхала, находя взглядом светлую макушку дочери. Лицо её постепенно светлело и расцветающая улыбка возвращала ей уверенность любимой жены и матери, унимая боль отвергнутой женщины, делала красивой. Деймон, в неизменной тоске Совета или ещё более нудной придворной пирушки, от скуки тоже поглядывал на Рейниру. И думал, что сохрани её мать хоть часть черт, что так щедро передала дочери, он бы легче поддался влечению и овладел наконец Эйммой в каком-нибудь укромном уголке Красного замка, зажимая ей рот или, напротив, дав вдоволь накричаться на его члене.

Беда Деймона заключалась в том, что Эймма и до первых родов не влекла его достаточно сильно.

Беду Деймона при рождении Эймма нарекла Рейнирой.

Годами позже, стискивая зубы в бессильной злобе, стискивая пальцами шею подвернувшейся в борделе девки или собственный член в унылом уединении покоев, Деймон признавался себе на краткий миг, пока семя толчками покидало его тело, а образ Рейниры — мысли — он никогда не хотел Эймму.

Не её ненавидел бессонными ночами за мирный сон в покоях принцессы, не её переливчатый смех звучал в ушах его на поле боя за мгновение, пока к беззащитному горлу летит сверкающим лучом чужой клинок.

Она вся — крохотный серебряный мотылёк, объятый пламенем, угодила в тёмную порочную паутину его грёз и билась там — так-так-так — в сбивчивом ритме истерзанного сердца, трепала нити заслонов, умело опутанных Деймоном вокруг его страхов и мечтаний, и все его паучье естество, алчущее невинности мотылька, стремилось к ней.

И он вновь и вновь уходил из-под разящего удара клинка и убивал первым.

Звучит так, словно он что-то решает сам, без унизительного оттенка в шёпотом передающихся по двору словечках «ссылка», «изгнание».

Она оборачивается медленно, продолжая рассеянно гладить Сиракс:

Он невольно улыбается, хотя вымученная усмешка привычно портит, а не украшает его лицо:

— Едва ли, дорогая племянница, я откажу себе в удовольствии обогнать тебя напоследок.

Он и так лишает себя слишком многих удовольствий, связанных (скованных) с нею.

— Вот как? — она выгибает брови и лукаво щурится. Солнечные блики, отражаясь от чешуи Сиракс, падают на лицо Рейниры алыми всполохами. — Ты теряешь хватку, дядя, ещё немного и какой-нибудь рыцарь собьёт тебя с коня на турнире. И тогда я выйду за него замуж.

— Раз условие именно такое, боюсь, тебе придётся до старости оставаться одной, не думаю, что твой отец это одобрит, а уж мамочка, — он язвительно цокает языком. Во рту горчит. — Так что лучше понизить требования к избраннику, принцесса, и пойти за кого-то хуже меня.

— Меня могут убить в бою и тогда…

— Не говори так, — резко обрывает она, в глазах — ледяное пламя, и тушуется. — Не накануне похода.

— О, — он шутливо кланяется. — Принцесса печётся о моей жизни, как это лестно, неужто станешь молиться Семерым за своего дядюшку Деймона?

— Не думаю, что мои молитвы нужны такому воину, как ты, — сухо бросает она, обиженная девчонка. — Ты возьмёшь с собой жену?

От изумления он теряет дар речи и бдительность, делая неосмотрительный шаг, и Сиракс угрожающее рычит. Рейнира торопливо шикает что-то, касаясь лбом могучей шеи дракона.

— Или возьмёшь ту девку, рабыню? — лицо её скрыто тенью крыла Сиракс, но голос не скрыть. Он сочится презрением и досадой.

Деймон касается её плеча. Тонкие нити паутины меж ними опасно натягиваются:

— Я бы взял тебя. С собой.

Она вскидывает голову, совершенно с детской надеждой и радостью тараторит:

— Ты можешь! Давай улетим сейчас, никто не спохватится до вечера, а мы будем уже так далеко, что…

— Что твоему папочке потребуется как минимум на день больше времени, чтобы насадить мою голову на кол, — он касается кончиками пальцев её возмущённо дрогнувших губ. Отстраняется. — Я привезу тебе подарок. Обещаю.

Она отводит взгляд, а когда снова смотрит ему в лицо — печали и след простыл, да и стоило ли ждать иного от взбалмошного дитя:

— Это должен быть самый лучший подарок, дядя.

Мотылёк

Деймон думал, как не испортить прекрасной шкуры зверя. Олень, истинный король леса, плевавший на власть Визериса, дёрнул ноздрями со звуком, похожим на фырканье дракона. Драконом, при всём своём величии, он всё же не был. Деймон — был драконом, а потому исход их встречи предрешён. Олень ещё пару мгновений настороженно поводил ушами и продолжил лениво обрывать с куста боярышника сочные ягоды.

Если бы не переливчатое мерцание его шерсти — о, этот дивный белоснежный саван, струящийся по литым мускулам — он бы слился с чащей. Рождённый среди вековых деревьев и вскормленный хрусталём родников сын природы.

Но он сиял в догорающем дне, и шерсть его лоснилась оплавленным воском, розовела в закате так, словно нечто внутри оленя догадалось раньше него самого, прежде чем стрела Деймона вонзилась в один из его умных тёмных глаз — смерть близка. И кровь приливала к шкуре, смиренно готовая вот-вот выплеснуться на пожухшую осеннюю траву, напоить и смягчить подмерзавшую землю, дать пищу будущим белым цветам, что взойдут непременно на этом месте весной.

Деймон бегло облизнул пересохшие губы. Солёный пот застилал глаза и горчил на кончике языка. Одежда липла ко взмокшему телу, раздражала, нестерпимо хотелось содрать эту мокрую вторую кожу и остаться полностью нагим — на равных с оленем, отбросить бы ещё и лук, раз уж он так тяжелеет с каждой секундой промедления — схлестнуться в честной первобытной схватке и перегрызть глотку, вбирая до капли щедрый дар его плоти, отбирая у леса и последние крупицы его лучшего творения.

Но нельзя. Позорная команда верному псу, куцое, как культя вора слово, смысл которого Деймон познавал всё глубже с каждым новым днём при дворе. С каждым беглым 

Пальцы дрогнули на тетиве, и олень встрепенулся. Заметил Деймона. Стрела вспорола воздух неуловимым взору свистящим всполохом. Вспорола воздух и лишь слегка царапнула бок оленя. Деймон выругался сквозь зубы, бросился в погоню, ведомый не столько охотничьим азартом, сколько запахом свежей крови. Капли её дрожали на поломанных ветках алой росой. Потревоженные птицы криками едва ли могли приглушить тяжелое дыхание оленя и стук его копыт по стянутой вечерним инеем земле. Догнать и добить его не составило бы никакого труда. Деймон остановился. Тело по инерции рвалось дальше, ему пришлось опереться о ствол, чтобы не удержаться на звенящих от напряжения ногах. Он весь целиком — тетива, дрожащая натянутая жила, смертоносный в правильных руках. Струна плаксивой лютни — в руках отчаянно нужных.

Вдали хрипло лаяли гончие псы Визериса. Верные псы Визериса. И вторили им псы двуногие, отчего-то мнившие себя мужчинами.

«Олень! Король загнал оленя!»

Деймон протяжно вздохнул, унимая лихорадочный перестук сердца. Что ж. Слава королю Визерису.

— Славная выдалась охота?

Деймон неспешно вытер руки, не торопясь оборачиваться. Ему не требовалось смотреть на Рейниру, чтобы знать, каким лихорадочным румянцем горят её щёки, и какими пухлыми и яркими делаются её губы, пока она, уязвлённая его молчанием, покусывает их нетерпеливо.

— Негоже принцессе заворачивать в такие места, — он отложил наконец бурые тряпки. — Да ещё и ночью.

— А принцу, значит, пристало самому свежевать лисиц? — она морщила нос, вынужденная смотреть на красную липкую тушку, подвешенную над верстаком, на бадью с кишками — куда угодно, кроме Деймона. Целомудрие высшего сорта или поистине королевская щедрость не демонстрировать интереса к его шрамам. Деймону захотелось до хруста сдавить её пальцы, заставив эти шрамы трогать, чувствовать его боль.

Он сдёрнул с перекладины нижнюю рубашку, противно влажную, набросил на плечи.

— Взялась за моё воспитание, Рейнира? В тебе пробуждается мать?

— Во мне кровь дракона, — она вздёрнула подбородок. — И я все ещё женщина.

— Станешь женщиной, — поправил он с мягкой насмешкой. — Не прекратишь разгуливать по ночам на скотном дворе — станешь, и вовсе не так, как поют в балладах и слагают в глупых легендах твоей подружки.

— Отец тоже любит эти легенды, — Деймона позабавила её бравада, она даже нашла в себе силы подойти к нему, едва не задев макушкой безвольно скрещённые лисьи лапы. — Он глуп, скажешь?

— Скажу, что тебе пора в постель, принцесса, пока твои няньки не спохватились. Ты ведь не хочешь, чтобы пара наседок лишились голов, если с тобой что-то случится?

— А что со мной может случиться? — её дыхание запуталось в нитях его шрамов, зазмеилось по ним, как трещинки утреннего льда под стопой. Разбитого льда. — Ты ведь со мной.

Он запрокинул голову, прикрыл глаза — сквозь прорехи крыши сыпались острые звёзды — и аккуратно поднял руку. Рейнира подалась за его опрометчивой лаской, прижалась затылком к ладони, доверчиво глядя снизу-вверх.

— С тобой, — кивнул он, бережно, самими кончиками пальцев — он боялся её запачкать —поглаживая воздушные серебристые волосы. — Ты сама ко мне пришла.

Король упустил белого оленя.

Струна

Деймон думал, что безбожно пьян. Думал, пока очередная не слишком опытная шлюха усердно трудилась над его членом, и рассеянно перебирал пальцами её светлые волосы. Светлые, не кипенно-белые. Всё одно что пригоршню пшеницы менять на пригоршню начищенного так, что слепит глаза, серебра…

Мисария, насмешливо качая головой, добавила в его кубок вина, и отпихнула юную шлюху ногой:

Девица утёрла распухшие губы тыльной стороной ладони и покосилась на Деймона. Тот кивнул и тотчас забыл о ней. Платье Мисарии, больше открывшее взору, чем спрятавшее, льнуло к её прекрасному гибкому телу, а кожа под ним на ощупь ещё нежнее шёлковых покровов, смуглая и горячая пахла розами и раскалённой солью — дивный аромат жаждущей близости женщины.

— Ох, ваше высочество, — Мисария шептала игриво, довольно твёрдо, однако, задержав его ладонь на половине пути к месту, что судя по поплывшему взору её отчаянно ждало прикосновения. — Смилостивитесь надо мной. Раз уж такая сладкая шлюшка, как эта белобрысая сука, не разбудила в тебе огня, куда уж мне — почти старухе?

— Во мне огня — на весь Вестерос, блудница, ты забыла, что говоришь с драконом? — он рывком наклонился — желудок предательски сжался — и впился зубами в её обнажённое плечо.

Мисария взвизгнула от неожиданности и тотчас рассмеялась, падая охотно в его руки.

Какое-то время они сидели, обнявшись, молчали и он жался гудящим лбом к её мягкой груди. За тонкой ширмой 

 псы, элитный охранный полк 

 Визериса предавались заслуженным утехам с лучшими девками Королевской Гавани. Лучшая из лучших — примостилась на его, Деймона, коленях. А он был безбожно пьян, иначе чем объяснить полнейшую невозмутимость его члена.

— Я так устал, — он замер, осознавая, что всё же объясняется и с кем — с рабыней, с продажной дешевкой, на которой побывало более мужчин, чем крабов — на побережье. — Устал.

— Отправляйся домой, Деймон.

Едва уловимый ли упрёк или же ласка тона мгновенно вывели его из себя. Деймон досадливо оттолкнул её. Мисария резво вскочила с пола — прибитая к земле гибкая лоза — выпрямилась и отступала, недобро щуря чёрные ведьмовские глаза. Совсем не похожая на Рейниру — терпкий виноград нет нужды менять на серебро — его жадно рвут, едва он созреет, свежим и крепким, остальным достаётся пьянейшее вино зрелости.

— Прости, — Деймон отрывисто вздохнул. — Когда ты так говоришь, напоминаешь Визериса: «Отправляйся домой, брат, выполни долг — оттрахай уже свою холодную и сухую жёнушку как следует». Её и пламя Караксеса не воспламенит.

— А я уж решила, в тебе огня на весь Вестерос, — взгляд её хранил подозрительность, губы кривила усмешка. — Я говорила о Красном замке, а уж кого там трахать, тебе лучше знать…

Кровь ударила ему в голову, от резкого движения — он поднялся слишком быстро — зашумело в висках. Щеки вспыхнули.

— Придержи язык, женщина, — пальцы его опасно хрустели, собираясь в кулак.

Мисария, вопреки здравому смыслу, оттаяла вдруг — заливистый искренний смех, чуждый борделю с его хриплыми стонами и мольбами, зазвенел капелью:

— Я говорила о сире Отто Хайтауэре, Деймон.

Огонь

Деймон думал, она не догадается. Рейнира же, как всегда, оправдала самые смелые его чаяния и шокировала дерзостью их исполнения. Пришла.

Он неспешно поднялся навстречу, потянулся. За время ожидания, мышцы окаменели. Ожидание того стоило.

— Ты, — прошипела она, задыхаясь от ярости. — Ты! — и словно не найдя нужных слов, с раскатистым рыком швырнула тяжёлый подсвечник, целясь Деймону точно в голову.

Свеча царапнула стену и пламя её, печально задрожав, угасло. Узкий коридор вновь потонул во мраке, но не Рейнира — о нет — серебряной вспышкой, клубком молнии, она бросилась на Деймона, намеренная закончить начатое — ударить, сломать, убить его. Она даже не догадывалась, что исполнить задуманное сумела бы, не явившись вовсе. Исполнила бы задуманное — не явившись к нему.

— Полноте, принцесса, — он наощупь поймал её руки, удерживая расставленные пальцы с острыми ногтями подальше от своего горла. — Как же вы вернётесь обратно в темноте?

— Обратно?! — она пнула его под колено, стремясь вырваться, второй раз — чуть точней и немного больнее. Склочная шлюшка, требующая платы, а не потомок знатнейшего из родов Вестероса. Платы она требовала, всё же, как и следует Таргариенам — кровью. — Какой прок мне идти обратно? Становиться женой этого манерного выскочки Лейнора по приказу короля? Отпусти меня сейчас же!

Он подчинился, только лишь за тем, чтобы ухватить за хрупкие плечи и развернуть рывком, прижимая к себе спиной.

Рейнира застыла, медленно осознавая, в какую ловушку угодила, на какую очередную дешёвую уловку любимого дядюшки попалась, и забилась свирепо:

— Не смей меня трогать, ты… ты! Никогда больше — не смей!

— Тише-тише, Рейнира, — он крепче обвил её тело одной рукой, ладонью второй — надёжно закрывая рот, приглушённо исторгающий проклятия. — Иначе сюда сбежится вся королевская стража, а я бы не хотел делиться нашим маленьким секретом. К тому же, разве я касался тебя 

? Не ты ли клялась в обратном отцу и мачехе?

Она замерла, как-то безвольно обмякла, бешенный ритм сердца, что он ощущал 

 грудью всё замедлялся, и наконец Деймон рискнул вернуть ей полную мощь голоса. Право голоса.

— Почему ты не сказал им того же? — горько обронила она.

Деймон качнул головой:

— Вот как, принцесса, теперь я виновник твоих бед, стало быть я, — он помедлил, мешая ревнивой пелене застить разум снова. — Принудил тебя тащить щенка Коля на ложе, я — велел тебе дать ему то, что по праву… полагалось мужу, достойному рода Таргариенов?

— Ты сказал, я вольна выбирать, — взвилась Рейнира. — Кристон спас мою жизнь!

— Благодарность принцессы не ведает границ.

— Катись ты в пекло, Деймон! Раз уж следил за мной, почему не остановил?

— Будь в твоих покоях я, а не мой дозорный — голова Кристона Коля уже болталась бы на воротах Гавани, может быть, не только голова.

— Как хорошо, что его высочество не набрался мужества сопровождать меня лично! — запальчиво вскрикнула Рейнира. — Какая милость с его стороны — пустить по моему следу одного из своих грязных псов!

Его пёс едва ли разделил мнение Рейниры и оставшись в живых. Но он распрощался с жизнью, едва закончив сумбурный доклад — Деймону даже не потребовалось беспокоить Тёмную Сестру. Нож, которым он разрезал фрукты для Мисарии, вонзился в глотку дозорного, обрывая на полуслове. Тёмная кровь смешалась с липким соком на лезвии.

Мисария встревоженно нахмурилась:

— Нужно вынести его на улицу, пусть Плащи решат, что не весь сброд усмирили, ни к чему им видеть разящую безвинно руку в той, с которой они едят.

— Безвинно? — Деймон брезгливо поморщился, вытирая ладонь о скатерть. Гнев его и не думал униматься, бурлил едкой лавой в горле — будь он драконом — закричал бы так громко, что алый огонь обуял бы всю Гавань разом. — Он нарушил приказ!

— Ты отдал приказ беречь принцессу от нападения. Если всё было так, как ты услышал — нападала она.

— Не мог же я рисковать единственной наследницей брата? — в наигранной задумчивости проговорил Деймон. — Не мог представить, что моя попытка познакомить будущую Королеву с изнанкой государства, вызовет такие бури в её душе?

— Ты мог, — Рейнира вывернулась из его захвата, он больше и не удерживал её толком. — Ты видел, что сотворил со мной, видел, как нужно мне… 

— Напрасно, — сдавшись, признал он и наклонил голову, впиваясь наконец в желанные ледяные губы поцелуем.

Рейнира ахнула, подаваясь его напору, приоткрыла рот и прильнула ближе, коротко простонав его имя.

Деймон толкнул её к стене. Всё повторялось, в точности, как вчера, только без голых потных тел вокруг, — и это не имело ни малейшего значения — темнота тайного прохода, их уединение будоражило сильнее порочного шума чужого удовольствия.

Деймону хватало удовольствия собственного и — не хватало Рейниры. Даже так, забираясь ладонями под её одежду, жадно скользя по хрупкому распаленному телу, он не мог насытиться ею. Мечта четвертовать Кристона Коля скрылась в чёрных безднах сознания, пусть живёт, никчемный мальчишка, живёт и знает — никому, кроме Деймона, Рейнира не принадлежит. И никогда не станет принадлежать. Он не позволит.

— Деймон, — его имя никогда прежде не звучало прекраснее, чем хриплое и молящее, сорванное с её согревшихся губ. — Пожалуйста. Пожалуйста.

Он даст ей больше со временем, бросит Вестерос к её ногам, уложит в колыбель 

 дитя рядом с драконьим яйцом, следуя древней традиции, станет за троном, в тени Королевы, а пока — даст ту ничтожную малость, на какую способен.

Она нетерпеливо приняла его пальцы, влажная, какая же чертовски влажная и доступная для него. Целиком. Полностью — его.

— Дей… мон, — он проглотил новый жалобный стон Рейниры, языком вторя ритму движений ладони меж дрогнувших её бёдер, убыстряясь и глубже вдыхая плотный тягучий аромат её возбуждения.

Драконья кровь, кипящая в обоих телах Таргариенов раскалила, кажется, и камень стен коридора. Воздух выгорал между ними, и Деймон задержал дыхание, позволив Рейнире вобрать остатки жадными глотками.

Соль испарины на её острых, совершенных, как и у Сиракс, ключицах, разъедала его губы, Деймон широко мазнул языком по доверчиво подставленному горлу, несдержанно, ведомый первобытным инстинктом, прикусил нежную кожу, ощутив пальцами мучительно-сладкие судороги внутри её тела.

Рейнира дрогнула, и он придержал её, увлекая на пол, стекая вместе с нею, обессиленный и полный сил одновременно.

— И теперь покинешь меня? — спросила она чуть позже и отстранилась. Шелест одежды неприятно разогнал уютную тишину. Его руки без тяжести её разморенного тела казались чужими, опустошенными, словно опытный палач вынул из них кости, оставив лишь бледные ошмётки кожи.

— Прибудешь на мою свадьбу, дядя? — холодно уточнила она. — Привезёшь щедрые дары?

— Прибуду на свадьбу, племянница, — в тон ей ответил Деймон. — Только сперва избавлюсь от камня.

— Рунного камня? — изумление в голосе вытеснило ехидный яд. Любопытная девчонка. Любимая девчонка.

— Камня на сердце, — улыбнулся он и мигом посерьезнел. — Ты должна кое-что сказать отцу.

— Что мой дорогой дядюшка не солгал ему, уверив, что обесчестил принцессу?

— Что ему не следует слишком уж доверять матери других своих наследников, когда она ещё раз заведёт разговор о грехопадении его старшей дочери.

Ссылка на исходную публикацию - https://ficbook.net/readfic/12620924

Мак

Содержание

Мрак

Мотылёк

Струна

Огонь

Камень

Комментарии (0)