Сиракс рычит и свирепеет, видя возвращающегося Караксеса, облеплённого пылью и копотью — дядя не утруждал себя аккуратностью: это видно даже с такого расстояния. Рейнира разворачивается вслед за Сиракс, вцепившись в седло, опостылевшее и причудливое — подарок дяди, прилетевшего сквозь столпы дыма домой.

Плавно приземляться Караксес никогда не любил, но при свирепом рыке Сиракс пытается не снести оборудованную под взлётную полосу площадку. Мягкая после дождя почва проседает под лапами дракона, тот же склоняет голову, приветствуя то ли Рейниру, то ли Сиракс, то ли обеих сразу. Он никогда не был способен на смирение и покладистость.

Дядя с хлопком слезает с седла Караксеса, даже не отряхиваясь, и идёт к ней, пристёгивающей себя цепями за лодыжки. Берёт её ладонь и заставляет на себя посмотреть.

Рейнира сглатывает горечь слов.

— Мальчика, — она кивает и вглядывается в небо: закат далёк, но стоит поспешить.

Деймон отцепляет её ноги и рывком ставит на землю, словно пушинку. Её кожаный наряд портится и впитывает запах и цвет сражения на Ступенях.

— Ты же знаешь, что Визерис…

Губы искривляются в ироничной, отдающейся насмешкой улыбке.

— Меня выдают за Лейнора Велариона, 

. Мои дети не будут носить мою фамилию, не станут королями. Мой род прервётся со мной и начнётся Веларионами.

Дядя откидывает её искусно заплетённую косу на спину — туда, где покоится рисунок трёхглавого дракона. Всё как в детстве. Только различие в том, что Рейнира больше не может так вольно быть с дядей: все знают пороки Таргариенов, их священные правила, которые для этих людей кажутся дикими.

— Тогда, думаю, мне стоит разобраться в этом.

— Спасибо, дядя, — Рейнира предусмотрительно отодвигается на безопасное расстояние, как только видит вездесущего брата стервы. — В прошлый раз ты слишком помог мне. Настрогать столько ошибок, что я по сей день расплачиваюсь за то, что поверила твоему слову.

Деймон непоколебимо отвечает:

— Значит, как лорд-командующий городской стражи, ты не до конца внушил своим людям хотя бы толику страха, — в её глазах сталь, неприкрытая и прирождённая, столь тяжёлая и враждебная, что затмевает её фиолетовую радужку. — Да и вряд ли они ослушались бы твоего приказа.

Сиракс согласно рычит, втаптываясь в грязь и пачкая ею желтоватые чешуйки, которые Рейнира всегда гладит с трепетом, как и положено наезднице дракона.

Рейнира слегка усмехается и подбадривает Сиракс, хлопая её по боку.

— Сейчас, Сиракс, — и переводит взгляд на дядю, откровенно разглядывающего её, как и в те ночи, когда… она училась. — Что же до тебя, дядюшка… Пожалуй, я сама виновата: застряла в детстве, верила, что ты всё тот же рыцарь, тот же 

, который играл со мной в нелепые куклы и учил кататься на драконе. Я боялась признаться себе в том, что ты не видишь больше во мне ту девочку, которой ты заплетал косы, перед тем как сбежать и покатать меня на Караксесе.

Её глаза упираются в дракона, который ничуть не изменился с того момента, как Деймон посадил её верхом в его седло. Жаль, что его нынешний хозяин способен меняться. Не в лучшую сторону.

— Прощайте, дядя. Мне нужно улететь сейчас, пока не стемнело. До Дрифтмарка лететь не так уж и быстро.

С этими словами и отданной цепочкой из валирийской стали Рейнира запрыгивает снова в седло довольно рычащей Сиракс, пристёгивает себя и хлопает её по бокам, заставляя драконицу распрямить жидкозолотые крылья. Она заставляет себя не оборачиваться назад, чтобы попрощаться с Королевской Гаванью, сопротивляясь изо всех сил и вцепившись в отростки шеи Сиракс.

Через пару дней принцесса Рейнис, планирующая свадьбу Лейнора и Рейниры, со стоическим выражением лица читает послание из Гавани.

В её глазах застывают иней и капли росы, сгорают цветки и скапливается жидкое пламя.

— Всё же Деймон получает то, что хочет.

Корлис лишь мычит, читая нелепый почерк Отто Хайтауэра.

«Принцесса Рейнира из дома Таргариен обещана другому».

Другому

accidentia

Старуха с косой

Рейнире не кажется необычным, что она и Деймон вместе. В конце концов, они единственные ныне живущие Таргариены, способные дать роду продолжение, кровь которого будет неразбавленной.
(сборник драбблов)
upd: au: деймон становится королём.

Мартин Джордж «Песнь Льда и Пламени»

Мартин Джордж «Пламя и Кровь»

Дом Дракона

Рейнира Таргариен/Деймон Таргариен

Мидгардсорм

ru-midgardsorm-accidentia-beta-staruha-s-kosoi

Комната Рейниры никогда не пахнет розами, свежесрезанными и благоухающими, как у матушки. Или абрикосами, что так любит Хелейна. Нет.

Комната имеет запах самой Рейниры — порывистого ветра, бьющего в лицо во время полёта, травы и… мужского аромата. Это не столь интересно, сколь угнетающе — ещё один камень преткновения в их правах на престол.

Комната Рейниры едва-едва пахнет 

Это не новость, разливающаяся по кубкам и поглощающаяся пламенем внутрь. С самого его рождения Эйгон повторял, что Деймон признаёт кровь древней Валирии только в одном ребёнке короля. В Рейнире.

Эйгон говорил, что Деймон и Рейнира всегда близки — даже тогда, когда они порознь друг от друга. Сам факт того, что это заметил недалёкий Эйгон, выжигает внутри семень сомнений. Эймонд ничего не может с собой поделать, потому что тщеславие заставляет его идти дальше и отворить ящик с письмами. Дедушка наверняка обрадуется чему-то компрометирующему Рейниру.

Это не письма. Эймонд понимает это не сразу — как только открывает первый свёрток и видит рисунки. Хотя рисунками это назвать не получается: те словно сотканы из плавных, подобно волнам в штиль, линий, создавая портреты.

Рейнира сидит на плечах Деймона, держащего её за бёдра и смотрящего в ту сторону, в которую указывает её палец.

Эймонд едва не роняет свиток, пропахший тухлым яйцом, и с несвойственной ему робостью сворачивает пергамент обратно.

Его пальцы — длинные, испещрённые мозолями от недавней тренировки с Дейроном, который делает определённые успехи в рукопашном бою, — расправляют тонкую бумажку с…

Это Эймонд ожидает увидеть в последнюю очередь.

Рейнира, окружённая Золотыми Плащами, переодетая горничной, спит, положив голову, под которой покоится отданный кем-то плащ, на расчищенный от тарелок и кубков стол. Деймон находится в непосредственной близости, пьющий… эль? вино? что покрепче?

«Так это правда», — проносится молнией в голове Эймонда. «Она и взаправду была на Шёлковой Улице».

Рейнира изображена в более грубых мазках подобно чернильной кляксе на каждом повороте пера. Её лицо не узнать — Эймонд и 

, если бы не был уверен, что до потрясения нелепые вещи находятся в комнате Рейниры.

Эти две картинки рисовали два разных человека.

Хмыкая и приседая на голый морозный пол — зима никого не щадит, — Эймонд решает взять последний пергамент, настолько хрупкий, что, кажется, сожмёшь — и рассыпется. Уголки помяты, сам достаточно потрёпан, и Эймонд понимает, что это что-то… личное? сердечное?

Для такой суки, как Рейнира, нет понятия сердечного.

Он не мешкает. И тут же его брови стремятся вверх.

…Это её портрет. В нём нет ничего примечательного, особенного или секретного — того, что могло бы очернить Рейниру в глазах отца. И всё же…

Рейнира сидит возле Сиракс — какое вычурное имя для дракона! — и гладит её по морде, сморщенной в радости. Вокруг Рейниры вьются Вермитор и Вхагар, теперь принадлежащая ему, Эймонду.

И он осознаёт: рядом нет Деймона.

На всех других свёртках есть Деймон — неотъемлемая часть жизни Рейниры и её муж, — но на этом только она, безупречная и… добрая, настолько, что, кажется, из её насыщенных фиолетовым глаз посыпятся искры тепла.

— Вот она какая, — раздаётся голос Эйгона за его спиной, а после Эймонд чувствует подле себя его пухлую руку. — Рейнира Таргариен, когда не строит из себя невесть что.

Рисунок продолжает мозолить взгляд, словно выжигая его в памяти так, что потом никак и никогда не стереть.

— Она ведь не всегда ненавидела нас, — продолжает Эйгон. — Было время, когда она взяла меня в полёт на Сиракс. Я тогда здорово испугался — мне было пять! И она… Ну, повела себя не так, как ведёт сейчас. Она спела мне что-то на высоком валирийском. Я не понимал ни слова, но, как ни странно, это меня успокоило.

— Рейнира и петь? Должно быть, ты что-то путаешь.

Эйгон чешет щёку, разрумяненную и пылающую, будто бы его кто-то поцеловал.

А Хелейна не мешкает, когда это нужно.

— Я же говорю: она была другой. Как только отец уверил её, что… трон остаётся за ней, она перестала смотреть на меня подозрительно. Иногда сама со мной сидела. Хм, — он щёлкает пухлыми пальцами, — когда была страшная гроза, а родители заперлись в своих покоях, мы с Хелейной пробрались к Рейнире в комнату. Она проснулась жутко злой и свирепой, как настоящий дракон.

«Настоящий дракон», — вот как говорит о ней Деймон.

— Но она не стала нас выгонять, хотя, будь я ею, непременно заслал бы обратно. Рейнира была на удивление чуткой: предложила почитать сказку об Эйгоне Драконе и Рейнис. Так мы и уснули. Мама наутро была разгневана, что мы пошли именно к Рейнире. Не любит она её.

С картинок Рейнира насмешливо смотрит своими детскими чертами на них.

— Она хочет трон, Эймонд. Она — первенец. Её готовили к этому всю её сознательную жизнь, после того как умерла королева Эймма. Мне понятна её позиция, но никто не захочет видеть её на Железном троне. Будь она даже единственным ребёнком короля.

Эйгон тяжело встаёт и хмыкает, разглядывая листок, испещрённый кинжалами и написанными именами Алисенты и Отто.

— Возможно, для нас не всё так плохо, Эймонд. Она получит корону и отошлёт нас. Не убьёт.

— Мама этого не допустит, — возражает Эймонд. — Она посадит на трон тебя.

Бросая свитки обратно в ящик, он яростно дёргает за шёлковую ткань, закрывающую зеркало. Отражение показывает его изувеченное, не достойное принца лицо.

Глаз он так и не нашёл, как бы ни искал. Но в то же время это увечье, полученное из-за Рейниры и её отпрысков, добавляет загадку в его образ жестокого принца.

Закрывая дверь в пустующую — хотя это ненадолго, он уверен, — комнату, Эймонд уходит, не задумываясь о том, что увидел.

Комната

Мерзкий смех Алисенты и её фрейлин, похожих на таких же напудренных, несуразных кукол, раздаётся по всей зале замка. Рейнире кажется это чем-то привычным, но до поры раздражающим.

Чёрные проскальзывают через зал, словно потоки ручья при сильном течении, и слегка застывают, кланяясь Рейнире со всем почтением, напоминающим присягу — как ту, что ей дали в такие далёкие времена. Когда она ещё была свободной, вольной выбирать всё, что только заблагорассудится: будь то пирожные вместо завтрака, то времяпрепровождение с Сиракс вместо заседаний Малого Совета.

Кольца жмут, сдавливают удавкой пальцы, распарывая ничуть не зажившие раны — сухие и ломкие подобно веточке, сломавшейся под давлением ветра. Рейнира иногда чувствует себя этой одинокой, отбившейся от стаи веткой — усталым, изломанным механизмом.

Эйгон — её славный сын, первенец, с которым она поняла, что значит быть целой, — трогает её за рукав чёрного платья и едва-едва тянет на себя, заставляя Рейниру наклониться.

— А… А принц Деймон здесь будет?

Рейнира зло скрежещет зубами. Кажется, она раскрошит их в пыль, но всегда стоит держать себя в руках.

— Вряд ли, Эйгон, — и смягчается, видя, как поник сын, который наверняка расскажет об этом Визерису и Висенье. — Мне жаль. Ваш дедушка не слишком горит желанием видеть его при дворе.

— Я понимаю, но… Он… Он наш…

Рейнира качает головой. Ещё чуть-чуть — и нефритовая тиара, подарок Деймона, сдавит её голову.

— Не стоит. Дедушка может услышать.

Отцу всегда не столь приятно слышать, как его внуки называют Деймона «папа», «отец». Связано ли это с умершим Бейлоном, Рейнира не хочет выяснять.

Эйгон выдыхает, словно преграда сдавливает его горло, а лиана обвивается и впивается острыми шипами в мягкую кожу вокруг шеи.

— Будет ли шанс, что Деймон проигнорирует запреты дедушки? — с затаённой, какой-то болезненной надеждой спрашивает он и… открывает рот.

Рейнире и поворачиваться не надо, не стоит, ведь, как только она оступится, всё пойдёт прахом. Она чувствует стылый воздух, обволакивающий и зиждящийся на его взгляде. Взгляде, прожигающем её напряжённо застывшую спину.

— О, Визерис! — преувеличенно бодро восклицает Деймон. Его голос ложится на её кожу палимпсестом. — Как я скучал по тебе, брат!

Эйгон бросается к Деймону, заставляя того сбиться с пружинистого шага. Визерис и крошка Висенья спешат к ним, и Рейнира с грустью смотрит, как руки Деймона инстинктивно накрывают головы детей, будто бы поощряя.

— А вы, маленькие сорванцы, как? Успели соскучиться?

Эйгон не может ничего выдать, в то время как Визерис берёт всю инициативу на себя, как истинный король.

— Конечно, отец, — валирийский сбивает с толку всех, кроме Таргариенов и Алисенты, которая его хоть и знала, но недостаточно. — Мы скучали сильнее, чем в прошлый раз.

Рейнира ощущает сгущающийся комок несчастья, собравшийся поперёк горла, и уязвлённо оглядывается назад.

Только для того, чтобы напороться на пламенный взгляд Деймона. Тот даже не испытывает неловкости, хотя весь вид её отца кричит, что не…

— Ох, дорогой Лейнор, — обманчиво воодушевлённо приветствует Деймон её мужа. Она физически чувствует накатывающую бурю. — Неужели ты выбрался из подводного царства?

Лейнор рядом безрадостно мычит.

Один взгляд Рейниры — обжигающий, раскалённый пламенем дракона — заставляет придворных вернуться к тому, чем они занимались до того, как в зал прошёл Деймон.

Дети облепляют его со всех сторон и не позволяют отпускать. Это по-своему радует, но наобщаться они смогут вдоволь: отец его не выгнал — значит, уже и не осмелится.

Рейнира, посылая Лейнору виноватую, усталую улыбку, направляется к ним, сжимая края рукавов, ощущая пронзительные, подозрительные взгляды отца на себе.

— Дети, вам пора к Дейрону, — она нежно гладит их по волосам — таким же, как у их отца, стоящего и взирающего на всё с такой же острой как валирийский меч ухмылкой. — Нам нужно поговорить, дядя.

И, не дожидаясь весьма нескромного вопроса, идёт к тяжёлым дверям зала.

Коридоры сужаются, исчезают под напором других, совсем идентичных. Воздух совсем холоден, перекручивая органы и сдирая теплоту с разгорячённой кожи. Звуки становятся тише — так, словно льётся шёпотом в уши.

Рейнира не оглядывается: в этом нет никакого смысла. Она знает, что Деймон следует за ней по пятам, тенью, испорченной и кровянистой подобно старой ране, распоротой до невозможности.

Останавливаясь близ огромного окна, Рейнира расслабленно прислоняется к стене, позволив себе забыть о достойном для принцессы лице. С дядей она вполне может вести себя вольно, если не раскованно.

Учитывая, что он был её 

— Я не в настроении терпеть оправдания, Рейнира, — говорит Деймон, сдерживая презрительный оскал. — Я рад, что ты беременна.

Рейнира потрясённо открывает рот.

— Я не в настроении слушать придворные сплетни, Деймон. Я не беременна, — и едва слышно добавляет, словно сбрасывая кожу: — Слава Семерым.

Стоящий напротив — намного ближе, чем позволяют колющие своим жеманным приличием правила — Деймон поднимает бровь, и Рейнира видит вновь уверенную позу дяди. Очевидно, новости о её беременности всё ещё изворачивают его грудную клетку, сдирая остатки омертвевшей ткани, а с ней и остатки самообладания.

Отец оказался умён в политических делах, но глуп — в семейных. Он даже не представляет, какой урон нанёс своим решением об их браке на «троих», как торжествующе переваривали и смаковали «зелёные».

Трое детей. Трое всадников. «У дракона три головы».

Рейнира всегда знала эти слова: в конце концов, она, отец и дядя тому подтверждение. Но дракон должен спариваться с драконом, будь он обычным или морским. А Хайтауэры ни те, ни другие.

Когда отец объявил о своём решении на Малом Совете, лорды едва ли удивились. Они предполагали такой исход: Рейнира в браке должна быть Таргариен, а её дети — Таргариенами с двух сторон. И был только один человек, который мог исполнить то, что замышлял отец.

Вряд ли и Рейнира, и Деймон были счастливы в роли обычных сосудов для будущих королей.

Однако они счастливые родители… Она счастливая; про Деймона сказать такое никто не в силах.

Он не женился повторно, хотя имел на то благословение короля. Возможно, это связано с дробящей… любовью (ли?) к детям, их чувствительному восприятию, которое он не хочет ломать ещё больше. Им хватает того, что отцом они обязаны называть совершенно другого человека.

Сглатывая и ощущая на кончике языка вкус, подобный раскрошившейся мозаике пепла, Рейнира морщится и пытается выдавить из себя хотя бы слово, но лёгкие ощутимо сдавливает, лишает воздуха.

— Я не собираюсь здесь задерживаться дольше положенного, Рейнира.

Его голос всё ещё несправедливо мягок, ласков и заставляет её возвращаться в прошлое.

Сердитый взгляд горящих праведным пламенем дракона глаз заставляет Деймона помолчать.

— Эймонд просит руки Висеньи.

Эти четыре слова проносятся стрелой — отравленной, безупречно острой и вдавливающей в пол своей тяжестью. Как корона, которая давит на голову монарха. Все кровавые сцены того, как Рейнира лишает ублюдка последнего глаза, мелькают в сознании, заставляя подбочениваться и вгрызаться в собственное горло, лишь бы не исполнить задуманное.

— Висенью? — Деймон опасно-тихо повторяет за ней; мурашки поневоле прокатываются маслом по коже. — Этот ублюдок требует руки нашей малышки?

И Деймон прав: Висенье едва ли исполнилось восемь, тогда как Эймонд отметил свои четырнадцатые именины. Эта мерзкая сука Алисента надоумила своего выродка, Рейнира уверена.

— Проблема в том, что по традициям, — она кривится, её желудок скручивается в крепкий узел, — он должен был просить либо тебя, либо меня… либо Лейнора.

Она намеренно игнорирует то, как Деймон едва дёргает глазом на имени её нового мужа.

— Он обратился напрямую к королю, — её голос дрожит. — Отец, конечно, увидит в этом смысл! Деймон, Висенья никогда не должна стать женой этого ублюдка, ты понимаешь?

— И что ты хочешь, чтобы я сделал? — шипит он. — Если Визерис что-то решил, то нет никакого человека, который отговорил бы его.

— Я не… Я прошу тебя поговорить с ним. Если не дать прямой отказ, то хотя бы повременить с помолвкой. Пройдёт время, и я найду ей хорошего, воспитанного юношу, который будет на руках носить нашу дочь. Просто… Договорись о времени. В конце концов, амбиции Алисенты должны на тот момент иссякнуть.

Деймон не задерживается с ответом, но видно, что его выворачивает от одной только мысли, что Эймонд и их маленькая Висенья…

— Если Визерис не остановится на «нет», боюсь, Алисенте и Отто придётся снова заказывать протез.

— Не так громко, Деймон. Нас не должны…

Её течение слов прерывается громким кашлем, таким знакомым и оттого ненавистным. Отец.

— Рейнира, возвращайся к мужу!

Громкий глас отца разносится по всему коридору, заставляя Рейниру сжаться. Она снова чувствует себя нашкодившим котёнком, как бывало в детстве.

Она едва опускает голову, отдавая уважение члену королевской семьи, но не кланяется королю, проходя мимо него и устало бросая взгляд на его располневшее лицо, покрасневшее от изобилия вина и пирожных.

— Ты должна быть подле Лейнора, Рейнира. Он твой муж — и пред богами, и пред законом.

Рейнира останавливается, раздираемая немыслимой злостью, яростью и гневом. Как он может? Отец знает, что Лейнор… не рад тому, что произошло с его, её, их жизнями. Что он ненавидит, когда ему напоминают про долг, который терзает их обоих. Лейнор давно понял, что рожать Рейнира от него не желает, а тем паче делить постель.

— Разве я не рядом с мужем?

Отец — нет, уже полностью король — прищуривается от дерзости. Но Рейнира не боится. Не боится правды, которой король страшится, именно поэтому её дети считаются всего лишь внучатыми племянниками Деймона.

— Как хотите, ваша милость, — она щёлкает кольцами на пальцах. — Я вернусь ко 

— Не помешало бы ещё одарить мужа детьми, — бросает хлёсткое вслед король.

— Тогда пусть ищет себе другую жену, — вновь огрызается Рейнира, уже не боясь открытой злости.

Он уже принял решение — это видно по его покрытой поволокой глазам. Он благословит помолвку Эймонда и Висеньи, её маленькой девочки. Что-то гневливое, безобразное, уродливое омывает её желудок, заставляя тошнить и скривиться.

— Хватит, Рейнира! — говорит король. Его лицо искажено от недовольства. — Ты будешь послушной дочерью и выполнишь свой женовий долг!

Ей хочется кричать. Крушить и уничтожать. Сесть на Сиракс, взять с собой детей и улететь на Драконий Камень — наблюдать за кончиной короля вдали от умызганного лизоблюдством двора. Сдирать с себя кожу, царапать ногтями ключицы и грудь, лишь бы эта невыносимо огненная боль ушла восвояси. Но единственное, что она может сделать, — это посмотреть на Деймона, передавая ему всю мольбу о судьбе их Висеньи и уйти, даже не пытаясь сделать это грациозно, как и делает Алисента, когда король наглухо «запахивается».

Возвращаясь, Рейнира видит Эйгона в окружении Визериса и леди Дейнейры Веларион, с которой обручён. А Висенья стоит напротив Дейрона — слишком правильного и невинного для того, чтобы быть сыном хайтауэрской стервы. Рядом с ним тучей, надвигающейся грозой, недвижимой скалой нависает Эймонд, смотря на Висенью, как волк — на кусок свинины.

— Висенья, мы уходим, — она выдёргивает дочь из неприятной компании, но Висенья выглядит лишь смущённой и немного покрасневшей от танцев.

Забрав Эйгона и Визериса и оставив леди Дейнейру на попечение Корлиса, Рейнира поторапливает детей в их комнаты.

— Вам пора в кровать, Эйгон.

Рейнира ласково треплет сына по серебристым — с примесью золота от дедушки и бабушки — волосам.

Эйгон дуется, и по обыкновению за ним следуют остальные, заставляя Рейниру слегка улыбнуться.

Деймон появляется внезапно, оттого Рейнира на секунду теряется, остановившись от крепления седла к рокочущей Сиракс. Хотя это и неудивительно, ведь дядя всегда умел подбираться тихо и незаметно.

— Где дети, Рейнира? — повторяет он. — Грозовое Облако ещё маловат, чтобы летать с всадником.

— Мммм. Они не летят со мной.

Она старается не смотреть на него, занимаясь седлом.

— Приедут после? Превосходное решение.

Его тёплый тон должен настораживать, но не в том случае, когда он говорит про детей. Поэтому Рейнира крепче цепляется за кожаные ремни.

И старательно прячет взгляд, лишь бы он не увидел боль и раненого дракона, мечущегося в поисках пристанища.

— Они не приедут. Его милость… Король наложил запрет. Такой же, как и…

Клетка

Деймон никогда не слыл щедрым человеком.

Он убивал врагов, награждал ненавистных ему людей увечьями, что после оставались скоплением шрамов на коже, корыстно желал всего, что ему по праву рождения полагалось.

Когда она родилась, едва дыша и шевеля своими тощими конечностями, Деймон уже тогда знал, что эта девчонка принадлежит ему. Он упорно добивался помолвки, обещания, клятвы — да чего угодно, — но Визерис был непреклонен. Репутация была не подходящая для жениха принцессы. Да, конечно. Деймон в гробу видел эти репутации. Но от цели не отступил.

Эймма была в постоянном горе, когда Визерис тщетно пытался зачать мальчика. Деймон знал, что Рейнира чувствует себя обделённой и всеми покинутой. Мать запирается в комнатах, отец на заседаниях — остаётся только любимый дядя, который словно понимал, когда ей нужна поддержка. И подарки, заставляющие ощущать свою значимость. Раз уж Визерис не удостоил своим вниманием этот вопрос.

На седьмые именины Рейниры Деймон не выдержал и взял племянницу с собой на Шёлковую улицу. Шлюхи перед принцессой строились в очередь, дабы потрогать её удивительно гладкие, мягкие серебро-золотые волосы и пощупать немного пухлые от пирожных щёчки. Золотые Плащи лишь смеялись над очередной забавой принца, а Деймон укачивал Рейниру у себя на коленках, когда она вдоволь набегалась и изучила каждый закуток комнаты. В душе вмиг разлилось невыносимое тепло от собственной нужности, от того, что Рейнира сама искала его общества, а не кривилась и говорила, мол, прихоть отца.

— Дядя, — прошептала она, ручками перебирая его распущенные волосы. Эти волосы Рейнира особенно любила, потому и заплетала ему косички. Иногда. По пятницам и если Деймон не был пьян.

— Да, принцесса? — он мягко похлопал её по спине, завёрнутой в его золотой плащ.

Рейнира довольно посмотрела ему в плечо, едва держа глаза открытыми, и зевнула.

Деймон, конечно же, знал это — его невозможно не любить, а учитывая его многочисленные подарки и совместное времяпрепровождение, это некий бонус, — но… Она сказала ему сама, без принуждения или какой-то выгоды. Просто… сказала и заснула, вцепившись в его воротник камзола. Оставив его раздумывать, правильно ли он поступает, привязывая её к себе. Визерис прав: Деймон может оставить не самый примерный след в её душе. Возможно, Рейнира — единственное хорошее, что случалось с ним.

И тогда Деймон наскоро собрался и вышел из борделя, прижимая племянницу сильнее к груди. Внутри всё забурлило и стало слишком тепло, слишком горячо даже для крови дракона.

Возвратившись, он сразу наткнулся на гневливый взгляд Визериса и, передав Рейниру, которая не хотела отпускать Деймона даже во сне, в руки обеспокоенной Эйммы, заговорил:

— Я хочу её в жёны, брат.

Визерис побагровел от распирающей его ярости.

— Как ты смеешь! — он ткнул указательным пальцем Деймона в грудь, где всё ещё пылал огонь. — Ты — проклятие нашего рода! Привести малолетнюю племянницу в бордель! И после такой наглости просить её руки!

Деймон не понимал такого переполоха: всё же было нормально. Что с Рейнирой могло произойти, пока он смотрел за ней?

— И надеяться на положительный ответ, Визерис. Ты ведь знаешь наши традиции. Вряд ли птичка Эймма подарит тебе сына, который стал бы претендовать на руку твоей дочери.

Брат хлопнул сжатым кулаком по столу. Было видно, насколько он разозлён, насколько его внутреннее пламя разъедает и растапливает всё на своём пути. Его волосы разметались, а глаза помутнились от изъевшей злости.

, Деймон Таргариен! Иначе мне придётся забыть о том, что ты мой брат!

Деймон хмыкнул. Если его это успокоит, то поймать тишину на пару минут раздумий он сможет.

— Ты уедешь к своей леди-жене, Деймон, — наконец произнёс Визерис, тяжело опускаясь на стул. Словно незримый груз заставил его прогнуться и ссутулиться. — И не посмеешь приблизиться к Королевской Гавани. И к моей дочери. Понял?

В тот вечер Деймон не сказал ни слова Визерису, только велел снять цепи, удерживающие Караксеса, и передать принцессе коробочку, опоясанную красной лентой. Прощальный подарок, который вполне может стать последним.

Но, когда Караксес набирал высоту, Деймон услышал пронзительный визг, напоминающий плач детёныша. И, оглянувшись назад, гордо улыбнулся.

Рейнира оседлала Сиракс. Стала самой юной наездницей дракона.

Деймон не стал останавливаться, зная, что так ей будет ещё хуже. Он хотел верить, что она в небе только из-за него, из-за его нетерпеливости и возможного страха потерять его. Как жаль, что Визерис мало понимал в судьбе и роке.

Рейнира вернулась, так и не догнав его и Караксеса. Деймон слышал отчаянные визжания Сиракс, у которой отобрали друга, и надеялся не услышать потерянный плач самой Рейниры.

К тому моменту, как он приземлился в Рунном Камне, Деймона встретила бронзовая сучка, скорчив недовольное лицо и брезгливо смотря на него.

— Отвести маленькую девочку в бордель. Неужели совесть ещё позволяет тебе жить?

Он не обратил на неё внимание и пошёл прямиком в свои покои, сняв кожаные перчатки и удушливый камзол, запомнивший запах Рейниры.

И сейчас, лежа на том же камзоле, Деймон вспоминает, что племянница давно потеряла всё, что имела. Мать, в каком-то смысле отца, брата. Она одна во всём мире, и Деймон надеется это исправить.

Для начала стоит выбить зубы Криспину и Веймонду, который посмел на похоронах Лейны вещать о чистоте крови и завуалированно оскорблять маленьких Веларионов. Не имеет значения, кто их отец: для Деймона главный приоритет в том, что их мать — Рейнира, сейчас спящая и не подозревающая ни о чём. Он гладит её волосы — всё такие же мягкие, — лицо, чуть румянное от недавней нехватки воздуха, шею, на которой начинают проступать засосы и синяки от укусов, плечи, открытые волглому ветру. Она идеальна настолько, что можно забыть об истинной цели возвращения домой, в Вестерос, слишком изменившийся за десять лет и потерянный, как Рейнира — в своём идиотском браке. Запутанная в сетях осуждения, не знающая, как опровергнуть достоверные слухи.

Деймон будет рад помочь разрезать путы, сдерживающие её, заставляющие танцевать так, как хочется шлюшке Хайтауэр, и дать ей то, о чём она мечтала всю жизнь.

Едва ли ей, наследнице престола, трижды матери, валирийской всаднице, нужны любовь и вечные клятвы о том, что их никто не разлучит.

Но он всё ещё греет в душе ту отчаянно бьющуюся мысль, что их свадьба и его 

 скажут о многом. О многом умолчавшем и утерянном ещё в Браавосе, когда какой-то захудалый вестеросец смог склеить образы воедино и создать портрет повзрослевшей Рейниры.

Стоит ли говорить, что этот рисунок он купил?

Деймон удовлетворённо вздыхает и собирается заснуть, когда вдалеке раздаётся громогласный рёв, а землю трясёт. Рейнира, утомлённая и усталая, чуть стонет во сне и переворачивается на спину, не просыпаясь.

Мидгардсорм

Содержание

Другому

Комната

Клетка

Грань

Скорбь

Укус

Комментарии (0)