Ванесса не отвечает на сообщение с неизвестного незнакомого номера, по крайней мере, до тех пор, пока не уходит с департамента и не поворачивает руль, сворачивая в сторону дома. Только когда она поворачивает ключ в замке зажигания на подъездной дорожке, она понимает, что руки трясутся и даже не может объяснить себе, почему чье-то беспокойство пугало. По дороге паранойя разливается холодом, треплет, подкидывая в разуме то, что не нужно бы представлять: она постоянно смотрит в зеркало заднего вида, наполовину ожидая, что на заднем сиденье окажется что-то жутко ненастоящее из ночных кошмаров или надпись, 

, как в стандартном ужастике.

Оказавшись в безопасности, закрываясь на замки в своем доме (но так ли это безопасно? Как она может быть так уверена?), Ванесса кладет телефон лицевой стороной вниз на подушку рядом с собой и включает телевизор достаточно громко, чтобы не услышать ненужного звонка.

Через десять минут она набирается смелости, чтобы снова проверить список сообщений. Дэйл с прошлой работы? Директор? Кто-то из старых знакомых, с которыми она недавно виделась? Рядом с кем она вела себя подозрительно и нервозно?

Она поднимает телефон и включает, тяжело вздыхая. Сообщение никуда не пропало, наоборот, появилось еще одно:

«Правильно, никто не должен знать, 

– убеждает она себя, ведь сама может догадаться, что он может пострадать, – 

иначе Льюис тоже умрет»

Когда Ванесса выпрямляется над раковиной и стерает с лица остатки воды ворсистым полотенцем, невольно ловит в отражении глаз неподдельный испуг, нездоровый блеск, выдающий всю пессимистичность. Плотно сжав губы и нахмурившись, она медленно доходит до другой комнаты, не подсвечивая себе путь, не включая свет, но на входе не тянет пальцы к выключателю, останавливая себя, и сердце пропускает пару ударов, когда в темноте она высматривает, как переливается радугой огонек на  гарнитуре, которую, 

, она выключала вчера вечером. Лишь спустя несколько десятков секунд она нашла в себе силы подойти, нащупать шлем, едва не задыхаясь воздухом от нервной тошноты.

Рядом вибрирует телефон.

Она выдыхает, смотрит через очки на мир сгенерированной пиццерии, которой не существует, которая идет рябью и нормализуется, по крупицам вырисовывая улыбающуюся, радостную мордашку существа и кроличьи уши. 

, и Ванесса готова была поспорить, что когда-нибудь ее сердце разорвется от боли. Еще несколько дней, и все это приестся настолько, что она навсегда потеряет задорный огонек жизни.

Зелень в глазах темнеет и теряется в электромагнитных помехах монитора, фокусируется на том, как без остановки Глитчтрап расхаживает туда-сюда. 

«Лучше бы я не подходила

, – отчаянно подумала она.  – 

лучше бы я никогда не нашла тебя!».

– Я хочу ничего не чувствовать, – твердо произносит она, но чувствует, как ноги становятся ватными, а подступающие, лишние слезы душат. – Я ничего не могу с этим сделать, люди замечают, что что-то не так.

Он оборачивается, без отступлений делая шаг вперед и указывая черным когтем на зажатый в руке телефон. Голос сплетается с металлическими нотами и обрывается на окончаниях, 

«Напиши другу, что он ничто, что ты не хочешь иметь с ним дело, или, в крайнем случае.... убей его»

– Нет, нет, нет, я не могу, слышишь? Это плохая идея, – Ванесса в удивлении делает шаг назад, мотает головой, не зная, как так же твердо возразить, что сказать.

Глитчтрап молчит, едва сдерживая злорадство. «Господи, я не хочу следовать за тобой, пожалуйста», – звучит в ее шепоте, на что ему мерещится, что ярость  вспынет вновь.

«У тебя нет выбора, Ванесса

, – в два шага он оказывается ближе, и кажется, виртуальная реальность вот-вот распадется на нули и единицы, нарочь окрасится красным и обуглится до черного. – 

Он никак не может быть частью 

, которая тебе нужна, и только способствует твоему бессилию»

, - читается во влажной радужке ее глаз.

Ванесса нервно, рвано дышит, снимает гарниру решким движением, и смотрит вперед себя.

– Льюис не сделал ничего плохого, он всего лишь беспокоится обо мне.

«Беспокоится? Он прислал цветы, якобы на твои похороны»

Черная лента с красивым золотистым шрифтом. Астры переливались из красного в оранжевый, цвет сливался в один, а на краях походил на канареечно-желтый при свете лампы. Ее лампы на кухне.

– Нет, не правда, – противоречиво тянет Ванесса, но 

 вспомнить, чтобы Кабрера был когда-либо зол на нее, 

, как подписывала самой себе онлайн-открытку, – Я сама себе их отправила, знаешь, ради забавы... 

Она откладывает гарнитуру, встает и ходит по комнате. Уильям наблюдает за ней с легким весельем, не переставая подергивая кроличьим ухом. Ненастоящий праздничный колпак в его руках мнется, крошится, будто бы цветная бумага на самом деле стекло. Давить дальше, когда она обессилена и падает от усталости, неподходяще.

«Ты не можешь вспомнить, потому что сама заставила себя верить в это, не так ли?

 – вирус прикрывает глаза, не считая нужным смотреть, как Ванесса, словно мотылек, летит на свет и ударяется о лампочку: – 

Никто не должен знать о том, что мы планируем, понимаешь?»

– Я понимаю, все будет в порядке.

Все же в порядке, конечно, с ней все отлично. Почему Карбрера волнуется и 

, откуда у него ее номер?

Ванесса перечитывает сообщение несколько раз, поджимает губы. Моргает и перезагружает телефон, в надежде убедиться, что никто ничего ей не писал, а то лишь галлюцинация или ошибка сонного восприятия.

Тишину в комнате прерывает хмыканье, и если бы Ванесса, оставившая телефон и удалившаяся в другу комнату с расстрепанными волосами и в помятой одежде, задержалась бы дольше, то увидела бы, как неудержимо скачет Уильям по ту сторону, напоминая себе раз за разом, как она рассерженно отказалась от мальчишки, который мог бы ее спасти. Возможно, он умер бы как многие до, а может, держал бы за руку свою 

Ванесса ушла, забывая собственные слова и не помня, почему вот-вот расплачется, и не увидела как поверхность экрана замерцала зеленым светом. Еще секунда – и по комнате прошла отчетливая вибрация, сотрявшая воздух. Он наклоняется, щурясь, чтобы прочесть новое пришедшее сообщение.

Следом появляется следующее:

Уильям закатывает глаза. Будто бы Льюис действительно способен противостоять ему, будто бы готов дать Ванессе понять, что она значима больше для счастливого будущего, чем для того, что для нее уготовлено. Так жалки и незначительны эти попытки поговорить с ней, узнать страшную, кошмарную правду того, о чем никто не должен знать, чтобы побывать в самом эпицентре Ада.

Он прикладывает ладонь к экрану перед собой, электронным мозгом молясь, чтобы малой части сил на подобное хватило, и на поверхности телефона, в поле сообщений, начинают проявляться символы, складывающиеся в слова. Неотправленное слезное 

 быстро стирается, и на его месте появляется другое, 

, складываясь в целое предложение, на этот раз отправляясь:

Люстра в комнате светит ярче и включается-выключается с громкими щелчками, Уильям потирает ладони друг от друга, глюча в радиусе метра вокруг. Чем больше проходит времени, пока Ванесса не возвращается за телефоном и, скрипя зубами, спиной чувствует прожигающий внимательный взгляд, тем бессвязнее становится шепот пятерых призраков, пытавшихся указать путь к спасению за текстурами виртуальной реальности.

Глупая, наивная жалкая Ванесса.

 Не оборачивается, чтобы не видеть прокаженные глаза.

Не хотела думать, почему 

 не исчез и где на этот раз нашел себе развлечение.

Не присматривалась в темноте, как позади красный незаметный огонек на приставке мигнул фиолетовым. Экран телефона загорается снова, но вместо сообщений Льюиса осталась пустая страница мессенджера с выведенным «Этот абонент добавил Вас в черный список» с номером на ободке.

Одному из нас суждено проиграть.

я положу те цветы на твою могилу, любовь моя

Рэйни_Сакура

Ванесса не признавала того, что виртуальная реальность вышла из-под контроля, пока в какой-то момент не потонула у полусобранной зарядной станции где-то глубоко под землей, зажимая длинный кровящий порез на ладони, наблюдая за кроличьей оболочкой вируса и слыша голос, насквозь просквазенный ехидным сочувствием, и поняла – она действительно не сможет спасти себя сама.

Five Nights at Freddy's

Уильям Афтон/Ванесса

Луис Кабрера/Ванесса

Человек в Пружинном Бонни/Ванни

Ванесса

Ванни

Человек в Пружинном Бонни

Луис Кабрера

Глэмрок Фредди

Кэссиди

Шарлотта Эмили

Укушенный

Мимик

Монохром

Может, этот мир глупой страшной франшизы игр, являющийся симуляцией, был воплощением мечты?

И все же, глядя на перепроверенные мини-гры, Ванесса вела себя так, словно никогда не тестировала игру и не говорила сама с собой. Почему?

Когда-то Уильям Афтон был человеком – смертным со слабым телом, мучительной жизнью, но с мечтами и стремлениями превыше разумного существа, ученого, которым он никогда не был. Он мечтал мастерить – выжить. Уильям Афтон –  имя, что не запомнили как хорошее дополнение к талантливой фамилии Эмили; имя, вычеркнутое с документов, изобретений и компании; имя, оставшееся в его личных записях, унесенных куда-то в глубины огромных подземелий Мира Цирковой Бейби.

Насколько часто Уильям мог видеть через линзу, как за пределами, за окном 

 комнаты, светило солнце, и он абсолютно чувствовал тепло. Прикоснувшись к аниматроникам, чувствовал, как холодит ладонь металл корпуса, но не мог открыть крышку, найти панель управление и как в старые времена заставить их делать то, что захочется.

Все также по-настоящему, как в первый раз. Кожа на теле несуществующего Бонни заменяется мехом, им созданным, ровно как и кровь больше не циркулирует в венах. Единственное, что отличает его от глупых фигурок с алгоритмами — то, какое устрашающее впечатление он производит на других людей.

Эта реальность могла быть отличным, уникальным вариантом для нового собственного начала. Место для надежды и счастья… но однообразное и временное, без будущего, через которое он мог перешагнуть. Мелочное осознания себя как части игры заставило по-настоящему испугаться – чем-то напоминало паническую атаку: глаза аниматроников темные, не взгляд человека и не взгляд одержимых роботов из воспоминаний.

Общеизвестный секрет, что время зверски благосклонно к нему.

Призраки никогда не действуют, просто приходят погостить. Смешно, в самом деле. Иногда в проходе появляется Шарлотта и машет рукой, подпрыгивая на месте, словно мечтает снова встретиться с папой и дядей Уильямом. Иногда приходит узнаваемый силуэт маленького ребенка с грязно-желтой мягкой игрушкой Фредбером, ждет у технической комнаты, но его зрачки не блестят и замерзают ледяной коркой. Глитчтрап не хочет находиться рядом с детьми, возможно, из-за недоверия и предостережения.

– Я не позволю тебе обидеть девушку, — говорят их голоса.

– Кролик не добрый. Он заставляет девушку плакать, — шепчутся они.

 глаза! Как бусинки! – его младший мертвый сын жутко посмеивается, и детский  смех повторяется эхом. – Но они 

– Я ненавижу кроликов с тех пор, как ты разрушил то, о чем мы мечтали

, – Кэссиди точно также ждет своего шанса и поудобнее перехватывает меч.

Те же глаза смотрели на него, когда он сравнивал их и зеленые – глаза смерти, с того света, поблескивавшие в полумраке, воспаленные гневом, острые.

У Ванессы А глаза мертвой рыжеволосой дочери, имя которой он все так же помнил, характер талантливого ума, который обучал его ремеслу инженерии, и который пал с его или без участия; косвенного или из-за бедняжки Чарли.

Кажется, еще чуть-чуть – и время обернется вспять. Все получится: не будет больше нулей и единиц, дрейфующей в потоке души, тесных объятий смерти, первой цифровой пиццерии, конфети, заевшей музыки, пестрых гирлянд. Нужно лишь довершить начатое.

– Я до сих пор не понимаю, как это может помочь тебе, – в один из вечеров уверенно объявила Ванесса, хмурясь и в гневе сшивая черной толстой нитью ткань кроличьей головы костюма.

Не величайшая дизайнерская мысль.

Ванесса закатила глаза, наконец собравшись с мыслями:

– Если ты причинишь вред кому-то, кроме меня, я сделаю все, чтобы уничтожить тебя – прервала она тишину почти рассерженно.

Весто ответа экран компьютера разделяют зелёные и фиолетовые полосы, многократное эхо голоса, больше похожее на скрежет металла.

«Как странно для тебя говорить что-то подобное, дорогая. Ты слишком жестока».

Под светом лампы Уильям сумел заметить пластырь на пальцах и вырезанную, испорченную ее кровью ткань. У ловкой крольчихи появились крупные розовые заплатки. Проткнула себе палец иглой, всего-то.

– Ты всего лишь вирус, который я удалю.

«Это похоже на то, что ты сформировала привязанности, которых у тебя не должно быть... прости меня, у тебя нет выбора»,

 – голос звучит с ноткой веселья, не так, как хотелось бы правильно прозвучать. Он видел, как хмыкнула Ванесса при его словах, как боль едва не отразилась на ее лице. Нехорошо было причинять ей такую боль... Или нет? Но он наслаждался ее реакцией, негативными чувствами, которые он мог извлечь из нее, чтобы повернуть их в то, что нужно ему. В ее глазах он словно сделал из себя нечто большее.

Всего лишь голос, который можно игнорировать. Забыть о работе бетатестера. И быть счастливой.

– Ты не сможешь выбраться, потому что это невозможно.

Это невозможно. Невозможно, невозможно, невозможно. Улыбка кролика искажается в ужасном оскале, слишком безумном для дружелюбных тонов в разговорах, а по телу бегут неровными линиям помехи, отчего охранница реагирует мгновенно, вздрагивая от головной боли. Возможно, Ванесса, и ты еще не знаешь, что...

Он чешет за ухом, как бы задумавшись, потом закрывает глаза и открывает вновь.

«Благодаря тебе у меня есть причина, чтобы на мгновение почувствовать себя живым»

— Какой кошмар, — все же закатив глаза, прошептала она, выкладывая алую полупрозрачную ткань.

«Страх – ключ к эмоциям, ты станешь нужна всем, если рядом с тобой кому-то станет страшно»

 – торжественно произнес он и издал что-то хрипловато-урчащее, похожее на смех. – «Все должно быть идеально прекрасно».

Ванесса в ответ показательно щелкнула ножницами. «Ты не прав». Красные глаза – ничего страшного. В кино у кроликов глаза такие же кровавые.

– Сильно не обольщайся, я никогда не умела шить, — 

«Кому какое дело, у тебя получится идеально»

,— довольно скалится. – 

«Немедленно постарайся сосредоточиться».

Ванесса расправила складки на готовом ухе, опустиоа взгляд в пол, стараясь не выдать своей внутренней слабости перед собственным творением. В глубине души Глитчтрап должен был похвалить ее – она действительно очень хорошо отстаивала свои эмоции. Но было удивительно, что такой случайный шанс,, как она, с самого начала был слишком выразительным. Он уверял себя, что она многого не понимала, но было в ней что-то такое, что заставляло ее казаться ему такой настоящей и преданной целям. Ему ничего так не хотелось, как взять свои слова обратно, вернуть время к первой встрече, чтобы заново отодвинуть занавес, пересмотреть, как Ванесса разбила зеркало, попыталась зарезать себя, прося покинуть ее голову.

Это было для ее же блага.

Поздно поворачивать время назад, он делает вид, что заинтересован, потому что не прочь сломать ее еще больше, пока она не сдастся и не довериться. Немного забавнее, 

 креативнее, чем с Генри.

Это сделает ее более человечной

Уильям смотрит на стежки еще несколько мгновений, упиваясь мрачным выражением на ее лице. Он снова смеется, снова глаза фиолетовые и напоминают о прошлом, снова голос полный сладости, мечтательности и новой в их знакомстве лжи.

«Примерь эту голову и тогда почувствуешь настоящую власть, 

– Что будет, если я это сделаю?

, да, она поняла очень давно – игра сработала не так, когда события пошли своим чередом так же как под обохом воспоминаний прошлого. Возможно, когда-то он был прав, хотя нет, он определенно прав, и они вместе должны быть готовы к чему-то масштабному и значимому, и его сущность не остановится, принуждая оставить тех, кому суждено умереть – лишь только у одного есть воля спасти ее расколотый мир или хотя бы детские неповинные души...

«Ты не будешь сомневаться, что ты у цели... Не хочешь собственное сценическое имя? Как насчет – Ванни?»

– Ванни? – Ванесса склонила голову вбок, складывая руки на груди, и глаза в мятном свете монитора казались изумрудными. – Прекрати называть меня не по имени.

«Ванесса плюс банни – Ванни. Буквально для твоего костюма»

– Я не артистка в Пиццаплексе, а охранник, – улыбнулась она одной стороной, вторая по-прежнему неизменна.

«Неважно, сценическое имя подходит тебе».

 в кошмарах, как поступить, дожидаясь, когда она вот-вот упадет. Спустится ниже, покинет смену, исчезнет за часы до открытия. Сломает, взломает, исправит, переделает. Нет больше кодекса, которому нужно следовать, нет больше правил, которым нужно придерживаться – все это осталось в коде, в эфемерном контроле.

Время бороться у нее еще есть. Слишком мало, но есть.

В нужный день, почти в нужный час, она стоит перед зеркалом и внимательно рассматривает только что нанесенный макияж на предмет неровностей и кривых переходов. Идти на корпоратив в Пиццаплекс Фредди Фазбера хочется в лучшем виде, просто необходимо было произвести великолепное впечатление, несмотря на опустошенных баночки с лекарствами и все так же непроходящие синяки под глазами.

С той самой секунды, как она решила разговаривать с персонажем игры от скуки, а может, любопытства, он ни разу не задерживал свой взгляд. Только лишь на ее отражении. То, как она закрашивала радужные пряди, то, как воображала себя суровой охранницей, казалось ему чем-то вроде сюрреалистичной забавы. Чем-то, что могло бы происходить, скажем, в те моменты, когда она не начинала сходить с ума.

Пока никто не мог видеть.

Пока никто не мог упрекнуть.

Пока никто не догадывался, что ее сознание – не только ее. Она думает о играх о пиццериях, о теориях, списке ошибок и красном небе, она знает – время беспощадно.

У Ванессы кожа, как снег, и улыбка, как зимнее солнце.

У Ванессы заметная вблизи россыпь блесток на щеках, насыщенно-желтое платье с рюшами, с юбкой из нескольких слоев, рукавами-фонариками, – «в детстве я хотела быть Алисой из Страны Чудес, но желтое платье.. я бы никогда от него не отказалась» – и пышный, закрепленный булавкой темно-синий бант от подарочной на день рождения коробки, на который, с экрана отражаясь в зеркале вместе с ней, Уильям не переставал переводить взгляд.

В отражении тут же появляется кроваво-красная надпись:

«Остынь, ты не идешь на встречу вдов».

Губы от злости сжимаются, и Ванесса даже забывает про дорогую помаду, ловит его проницательные отражение, глядя самой себе в яркие, искрящиеся гневом и зеленью глаза.

«Поторопись, ты опоздаешь, если будешь заниматься самолюбованием»,

 – сразу говорит он вслух, но надпись все равно занимает большую часть экрана и остается отпечатанной на ее зеркале такими же буквми.

Ванесса потерянно касается красных разводов пальцами, стирает пятна о полотенце и, глядя на уже чистые пальцы, оборачивается, наблюдая за тем, как буквы начинают медленно, по капле, 

, стекать вниз. Пропадают вместе с надписями на стекле.

– Опять используешь эту магию, чтобы напугать меня? – недовольно осведомляется она и, застегнув молнию на туфлях, выпрямляется, пальцем указывая на свой висок. – Я не глупа, я знаю, чего ты пытаешься добиться.

«Ты меня недооцениваешь».

– Ты обещал мне не безумствовать и не проказничать.

А ведь сначала можно сойти с ума, наблюдая за тем, когда кто-то выписывает перед тобой слова. Зрелищем не для слабонервных, а его дар читать за пределами любой людской дедукции может только восхищать ее.

«Видела бы ты себя со стороны... Чуждая этому миру непосредственность»

Ванесса ходит по комнате слишком дергано, откидывая светлые локоны за спину и подхватывая сумку с вещами, полностью готовая к маскараду, на который, признаться честно, она не хотела идти.

«Выглядишь очаровательно»,

 – произносит Уильям, может, она сможет заставить себя улыбнуться из последних сил?

Ванесса не реагирует и быстрым шагом идет к выходу, оставляя запертую программу позади. Не дает ему возможность пойти следом, но у самой двери свет мигает трижды, и она резко вскрикивает, хватаясь за голову, когда собственная тень начинает менять очертания.

Сквозь полуприкрытые веки ей кажется, что она видит что-то материализующееся так, как быть в реальности не может.

Что-то смутно похожее на человека.

Что-то с фиолетовыми глазами, пустыми и наполненными злостью.. словно пересохший и разбитый сосуд.

, – нараспев звучит искаженный голос.

Ванесса закрывает уши, Ванессса хватается за голову, пытаясь справиться с головной болью. Ванесса падает, блондинистые волосы закрывают обзор.

Она вдруг понимает, что существует нечто большее, чем то, как какой-то кролик пытается контролировать ее.

– Ни за что, – шипит, спиной врезаясь в стену, зажмуривая глаза. – Почему ты заставляешь меня делать это?!

«Потому, что так правильно, разве нет? Ты, в свою очередь, должна поступать правильно».

Ванесса снова вскрикивает от того, как трещит в ушах и физически чувствует отчаяние и страх, будто бы на ее макушку опустилась тонкая когтистая рука с длинными пальцами. 

Это не по-настоящему, он не имеет воли здесь

. Она помнила, отчетливо помнила, и что-то в подсказывало ей, что и она поступит правильно. В конце концов, разве он не всегда был прав? А если бы он всегда был прав, разве не был бы он прав в том, что всегда был прав?

– Ты... Ты совершаешь ошибку.

Она заливисто смеется, а может, не хочет смеяться, но чудовище внутри нее точит когти. Хочет выбраться, а Ванесса думает о значке с рабочей формы и доброте к посетителям.

Глитчтрап фантазирует о том, как хорошо смотрелся бы этот идеальный бант на ее шее на фоне костюма, оставленного в Пиццаплексе. Два раза успевает представить, как сталь, ощущаемая под пальцами, встречается с плотью, как, прорывая одежду, нож разрывает, уничтожает живые ткани, и багровый ручей в ту же секунду поглощает ткань чье-нибудь одежды. Слишком яркий, столь значимый, ужасающий цвет на ладонях.

Картинка вьедается в голову, прорезая давно утерянные ощущения и запахи – в 

 из пиццерий Фредди Фазбера спустя десятки лет. Голова сдавливается. Наполняется статикой, становясь все громче и громче, отвратной и шипящей, всковыривающей до самой мембраны, пока боль не глушит 

«Ты убьешь, потому, что так должно быть. Или, может, ты хочешь остаться горсткой пепла в воспоминаниях, когда никто тебе не вспомнит? Не узнает, что ты всегда была кем-то большим, чем охранница?»

Ванесса шепчет: «хорошо, пожалуйста, только прекрати это», кладет обвязанный 

 бантом нож к себе в сумку, а Уильям врастает на месте, не зная, почему именно сейчас и почему случайный ребенок из директории будет достоен посетить веселье с ним, с ней, 

Слова возникают в голове против воли:

«Слушай мой голос, Ванесса», – через полчаса глюк пробивает

сознание успокаивающей интонацией, и она не сдерживает смешок, громкий, резкий и истеричный, успевая затормозить на светофоре.

Он смотрел на нее, гневно прищурившись, недовольно отмечая о себе, что вместе с тем хотел бы по-настоящему поговорить с ней, имея собственное тело, увидеть ее ответную улыбку – желательно, изнанку морального состояния, надлом сумасшествия. И эти мысли ему очень и очень не понравились. Нахмурившись, он попытался прогнать их прочь, но взглядом все равно возвращался именно к Ванессе, следя за ее движениями и чувствуя жгучий комок в груди.

Ничтожно мало памяти осталось от него; еще меньше от тех, кто был частью его.

Теперь под ногами только шуршал гравий и доносились голоса других людей – возмущенные, все еще неразличимые или наоборот веселые. В черной темноте замелькали огни.

С другой стороны двойных дверей посетителей встречают яркие огни, от которых на мгновение хочется зажмуриться. Он задерживает взгляд, не чувствуя ни боли, ни обиды, зная, что раньше там находился мир, полный технологий, ныне старающихся олицетворять дружбу и прогресс, если не уничтожать. Громкая мелодия наполняет уши, кажется, наконец-то заглушая голоса и чужое потустороннее присутствие, отгоняемое старыми воспоминаниями, старой жизнью и древними, древними мечтами, все еще иногда пеплом ощущавшимися на устах.

сценическое имя

Пиццапплекс не изменился.

Он казался абсолютно эфемерным, почти фантастическим, в отличие от остальных уютных, теплых закусочных Харрикейна, словно паранормальное явление или мираж посреди пустыни.

Стены просвечивались неоном по стыкам кирпичей, углов, нитей полых звездочек, на двери висел небольшой плакат с приветствием и надписью «Только для персонала», полумрак развеивали переливающиеся лампы, вокруг сновали боты со швабрами и фонарями. Музыка играла специфическая, больше однотипные фоновые мелодии, пусть иногда играли и самые обычные песни.

Весело переговариваясь, компания инженеров в одинаковых как на подбор пиджаках, ярких как экзотические птицы, прошли к экскалатору и скрылись на втором этаже.

Атмосфера стояла действительно подобающая, и Ванесса не стала бормотать ругательства, подмечая, что удачно выбрала свое платье. Кто-то пришел в викторианском одеянии, кто-то в обычной парадной одежде, шляпе, легком шарфе, жилете с крупными прямоугольниками, директор и 

 рядом с ним как пираты – повязка на один глаз.

– Думал, никто не откликнется и не придет..., –  в микрофон неуверено объявил начальник.

– Отлично, – фыркнула Ванесса, складывая руки на груди и искренне надеясь остаться неуслышанной. – Я говорила, здесь они заподозрят.

«Не смеши, ты знаешь, что нужно делать»

Ванесса придирчиво осмотрела интерьер, пробираясь к столу с напитками вдоль стены, потому что там было меньше людей. Она скашивает брови к переносице и изображает веселье, толкая коллегу локтем, когда та громко кричит приветствие.

– Да, конечно, – улыбнулась Ванесса, украдкой взглянув на толпу. – Ну и вечер, да?

– Хуже и быть не могло, – рассмеялась женщина. – Жаль,ты Глэмроков не видела...

Она ничего не ответила, хихикнув и зажмуриваясь от цветных огней. Больше всего теперь хотелось поскорее попасть домой и забыться; чувство вины за то, что пришла сюда только из-за него, все не покидало, хотя Ванесса и не была до конца уверена, зачем он здесь.

Глитчтрап победоносно исчезает в недрах систем комплекса, ломая системы безопасности, вводит коды, переписывает содержимое в файлах, без остановки проходясь по камерам видеонаблюдения, и на секунды наконец останавливается, разглядывая скучающе опиравшегося о стену 

. Искоса замечает, как Ванесса в самом углу камеры достала из кармана платья флешку и задумчиво крутила ее в руке, медленно оглядываясь по сторонам.

Ванесса брела по зданию довольно медленно и изредка заправляла за уши мешающиеся кудри, обводя взглядом аттракционы комплекса. Наверное, впервые от одиночества ей не было плохо. В воспоминаниях в этот момент мелькали картинки за прошедшее время: то, как она нашла новую работу, как с глупым смехом слушала страшную историб о умершем бетатестере и наставления быть осторожной, как долго она считала себя сумасшедшей после того, как увидела его впервые, и как он преподнес в ее жизнь краски и понимание, несмотря на то, какой жестоко-неописуемой являлась его истинная сущность… Дни, проведенные за советами и разговорами, что теплом отозвались в груди. Психотерапевты, надежды, слово «друг», режущее без обезболящего, казалось, все это было на втором плане.

Сопоставляя все факты за это время, Ванесса иногда задумывалась, что будет, если она сможет целиком и полностью довериться его голосу, но беря во внимание яркие воспоминания, всплывшие перед глазами, она лишь старалась не думать, что видит отражение жаждущего свободы кролика в ближайшей дверной ручке.

Она знала и понимала: виртуальная реальность вышла из-под контроля. Вышла из-за нее, из-за 

 способности самоопределить себя вопреки отсутствию внутреигрового кода и дать себе 

 человеческое имя. Призраки сожалений выбрались, несмотря на их противоречия, что теплились в душе каждую секунду «до».

Она заметно вздрагивает, поднимает голову на линзу камеры видеонаблюдения, представляя, что на нее смотрят 

, и уходит в сторону Боулинга Бонни, 

Монохром

Содержание

я положу те цветы на твою могилу, любовь моя

сценическое имя

принцесса в немилости

свет в темноте

твоя фамилия начинается на «А»

Комментарии (0)