Стоило повторять это чаще, когда заглатывала одно за одним терпкое пиво вечером накануне. Поди не сидела бы сейчас с кипящей головой и пеленой перед глазами. И осанку бы держала с привычной лёгкостью, а не терпела ноющую боль в шее.

Всё оттого, что в Киото прибыли гости из столицы — ученики Токийского магического техникума. Прибыли и учителя, и директор — прибыли все. От ежегодных программ обмена опытом Утахиме плевалась — слишком много людей и неприятностей. Неделя выдалась нелегкой. Бесило всё: Годжо, Годжо, Годжо. А ещё Годжо, и Годжо, и чёртов Годжо.

Утахиме скрипнула зубами и сдула чёлку с глаз. Голову окутала лёгкая пульсирующая боль, и она так крепко сжала веки, что на изнанке яркими точками загуляли мушки.

— Вам плохо, Утахиме-сан? — голос директора Яги на миг избавил её от похмельной топи.

— Всё в порядке, — она выдавила из себя мягкую улыбку. — Спасибо за беспокойство.

Иори пора было сделать выводы о своих проблемах с алкоголем — за вечер она побила все рекорды недисциплинированности и нажила проблем. А сейчас сидела в комнате, набитой начальством, и делала вид, что не хочет заблевать здесь каждый сантиметр.

Всполошенный, он по приезде позвал всех в кафе. Божился снять целое помещение и оплатить всё до иены, только бы пришли и скрасили его одиночество. Утахиме закатила тогда глаза — по указке этого клоуна никуда не пойдёт.

Но звонок Сёко сбавил её спесь. Их дружба на два города давалась тяжело: они часто списывались и созванивались, но этого было недостаточно. Да и потусоваться в кругу старых знакомых виделось Утахиме хорошей затеей. Затеряется в толпе, сольётся с остальными в шумном галдеже, скроется за широкими спинами коллег — никакой Годжо ей настроение не испортит.

Поначалу вечер и правда казался приятным. Утахиме с Сёко болтали без продыху, обсуждая новости за последние полгода. Нанами поддерживал Иори в опрометчивом желании напиться, и оттого мысли о мере улетучились. А Годжо, вопреки тому, что устроил сбор и кричал о нём громче всех, — не явился.

Настроение Утахиме окончательно взлетело до небес.

Сколько она выпила? Трудно сказать — едва бутылки опустошались, официанты быстро убирали их со стола. Годжо организовал всё на славу: кейтеринг, бар, обслуживающий персонал. Ей вспоминались образы, смазанные и в разводах: яркие вспышки гирлянд на стенах, громыхающая попсовая музыка и ощущение себя цельной. Не разбитой. Счастливой.

А потом в кафе ворвался Годжо Сатору — громко, помпезно, величественно. Мягкое облако белых волос колыхалось в такт движениям. Казалось, его выход объявили на сцене, и он выпрыгнул из-за занавеса, подсвеченный обжигающими роговицу софитами, недосягаемый, обольстительный, со смазанными клубничной гигиеничкой губами.

Так сколько она всё-таки выпила… 

С его появлением гул возрос, ввинчиваясь болтом в череп. Годжо облепили ученики, затягивая в глупые разговоры и задавая глупые вопросы. Утахиме сжалась и сцепила зубы — уже понадеялась, что он не явится.

— Да расслабься ты, — Сёко ткнула локтем в бок, заметив выражение Иори. — Давно пора отпустить прошлые обиды.

— Оно и видно, — подруга махнула рукой и улыбнулась. — И как давно?

Утахиме не ответила, сделала очередной глоток и поморщилась. Спина вытянулась по струнке, а пиво в руке вмиг показалось ей лишним — не хотелось, чтобы Годжо подумал, что она из тех, кто глушит пенное каждую пятницу и только его и предпочитает. Впрочем, ей плевать. 

. Будто назло, она выпила ещё, а затем увлекла Сёко в беседу.

Ведь нужно было говорить. Говорить, говорить, говорить и делать вид, что увлечена этим бесконечным обсуждением дождливого Токио, неудачных свиданий и лучших по вкусу сигарет. Она даже не курила, но продолжала с фальшивым интересом кивать и прятать подёрнутый саваном пьяный взгляд.

Вне сомнений, Утахиме опьянела: хмель с каждой минутой всё сильнее ударял в голову, отбивая мозг крохотным молотком. Острый конец колупал кость до осколков, а плоский вдаривал до звона по ушам, лбу, затылку. Её пальцы тянулись от линии скул до висков, тщательно массировали, пытаясь притупить боль хоть на секунду. Зубы сделались мягкими, Иори их не чувствовала, как ни старалась сжать челюсть. Не чувствовала она и равновесия — шатало так, что пришлось плюхнуться за ближайший стол и утянуть за собой Сёко.

Пока Утахиме слушала очередную историю, несмело скосилась в сторону и оцепенела, уткнувшись в прямой взгляд. Годжо приспустил тёмные очки на кончик носа и уставился на неё с усмешкой. Уставился со снисхождением, будто поймал за руку нашкодившего ребёнка.

«Смотришь, Утахиме? Вижу, что смотришь, наблюдаешь, бдишь», 

— его голос шумным набатом заполонил голову, вынуждая поморщиться.

Щёки тут же запекло то ли от злости, то ли от смущения, а ногти заскребли этикетку на бутылке. Захотелось вздёрнуть подбородок и отвести глаза, взметнув копну волос, а заодно и накалить драматичность момента. Он поднял ладонь, помахал ей, и тогда Утахиме фыркнула, отвернувшись.

— Утахиме-семпай, где растеряла свои манеры?

Очень скоро Годжо оказался около их столика. Утахиме не видела, лишь ощущала, как фантомно свербила макушка под настойчивым взглядом сверху.

— О чём ты? — она продолжила лениво пить, не оборачиваясь.

— Я вообще-то поздоровался.

— Прости, — Иори дёрнула плечом. — Наверное, не заметила. Здравствуй.

Ухо ошпарил его резкий смешок. Таким противным смешком он удостаивал её при каждой встрече. Утахиме его не выносила. Словно вилка безжалостно вонзалась в тарелку и царапала, царапала, царапала, раздирая глянцевую оболочку вместе с её барабанными перепонками.

Впрочем, алкоголь заглушал раздражённость. Утахиме дошла до той стадии опьянения, когда органы чувств смешались: звуки, картинки, эмоции. Безобманным оставался лишь вкус алкоголя, тонкой струйкой стекающей в горло и исчезающей в, казалось, бездонном желудке.

Больше, больше, больше горячительного, чтобы не выйти из себя, чтобы не начать ругаться, выяснять отношения и задавать вопросы. 

Иори задрала голову, удостаивая Годжо безучастным взглядом.

Какой же шпала. А за последние годы ещё и мышц прилично нарастил, и плечи шире стали. Если бы встала рядом с ним, макушкой доставала бы до груди. И рубашка у него красивая и дорогая, наверняка стоила чуть больше её годовой зарплаты. А зачем он пуговицы расстегнул? Перед кем красуется? Под горлом перламутровая пуговица расстёгнута, и вторая за ней тоже. Если срезать каждую и продеть через леску, то получатся приличные бусы. Нет-нет. Не бусы — ожерелье.

— Конечно, хотел, семпай, — он подсел к ней, беспардонно вжимаясь своими бедрами в её, тараня до самой стены. — Решила занять весь диван?

Утахиме злобно шикнула.

— Ну же, двигайся. Тут и мне места хватит.

Иори запоздало поняла, что Годжо отключил бесконечность. Растерялась и проглотила привычный поток желчи о его нахальстве. Отринув ругань, крепко вжалась в деревянные панели стены, лишь бы больше не соприкасаться — дрожь прошлась по телу с такой силой, словно вдарили камнем по затылку.

— Тут куча свободных столов.

Годжо хихикнул, а затем закинул руку ей на плечо и придвинулся губами к самому уху, обдавая сладким конфетным флёром:

— Решил поболтать с девчонками, — прошептал он игриво и тут же отстранился, обращаясь к Сёко. — Как оно, Сёко?

— Рада, что ты всё-таки заметил моё присутствие, — флегматично заявила она и вытащила пачку сигарет из кармана. — Пойду покурю.

— Бросаешь нас так скоро?

— Если хочешь, можешь составить мне компанию. Расскажешь, что там у тебя с той…

— И вдыхать вонючий дым? — он будто специально перебил её. — Ты, конечно, очаровательна, но не настолько.

Сёко развела руками и удалилась прочь, игнорируя пустые слова, коими Годжо всколыхивал воздух. Иори проводила её потерянным взглядом.

— Что ж, — он повернулся, окутывая Утахиме приторным благодушием. — Остались только мы с тобой?

Она отмерла и, нервно взмахнув кистью, сбросила его руку со своего плеча. Годжо фыркнул и посмотрел на неё, как на занудного нерда.

— Ты же не куришь, Утахиме-семпай. Ещё и плохую привычку завела, пока меня не было? Вот так и оставляй тебя надолго.

Ничего она не завела, могла бы ответить и закончить разговор. Да и Сёко хороша: будто специально оставила их наедине.

Под кожей запекла злоба, всё тело нервно зачесалось, и ей вмиг захотелось убраться отсюда поскорее. Куда угодно: покурить, попудрить нос, поблевать. Что озвучить, чтобы он убрался с её пути?

— Успеешь ещё покурить, — Годжо растёкся по дивану молоком. Даже если захочет — не сдвинет. — Давай лучше поболтаем. Сколько мы с тобой не виделись?

— Много. Столько же ещё и не виделась бы.

— Да перестань, — он махнул ладонью и рассмеялся. — Ценность шутки теряется с количеством раз, что ты её повторяешь.

— По-твоему, я шучу? — Утахиме недоумённо подняла бровь.

— Конечно, шутишь. Я подарок, а не компания.

Его самодовольство было столь явным, что вызывало лёгкую улыбку. Утахиме списала её на выпитое пиво и неработающую голову.

— Годжо, такие подарки дарят плохим детям на Рождество.

— Твои слова ранят, Утахиме-семпай, как и твоя новая привычка курить сигареты. Хватит с тебя и одного вредного пристрастия.

Годжо опустил взгляд на бутылку пива, а Утахиме, пожав плечами, допила его одним глотком. Зачем? Трудно сказать. Просто жест показался подходящим — достаточно пафосным и крутым, чтобы он ни на секунду не засомневался, что у неё всё под контролем. Мол, поставь Годжо перед ней хоть сто банок пива — выпьет каждую, не моргнув.

Да, она была достаточно пьяна, чтобы фантазировать небылицы как трёхлетка.

— Нет улик, нет и преступления. Но если ты и правда решил поболтать, мне нужна ещё парочка, — Утахиме помахала бутылкой в воздухе, подзывая официантку.

Едва официантка отошла от их стола, повисла гнетущая тишина. Утахиме не знала, куда деть руки — достала телефон, открыла пару вкладок в браузере, полистала посты в Инстаграме, стараясь не глядеть по сторонам и в его сторону — особенно. Ведь глянет — Годжо снова начнёт говорить, а ей снова нужно будет отвечать. Выдумывать саркастичные ответы, складывать буквы-слова-предложения — жёсткие, ироничные, такие, чтобы ни на секунду не подумал, будто она испытывает к нему что-то, кроме ненависти. Симпатию, например. Симпатию? Симпатию, симпатию, симпатию.

Боже, наконец-то пиво принесли. 

Годжо наблюдал за её пьянством с налётом искреннего любопытства. Не читал нотации, не останавливал — просто рассматривал. Будто вёл тотализатор у себя в голове: когда скажет глупость? Когда начнёт заплетаться язык? Когда свалится без чувств? Когда побежит в туалет?

Три к одному, что наорёт на него в ближайшие десять минут. 

Утахиме откупорила очередное пиво, сделала пару глотков, проталкивая горькую пену в горло. Ей бы остановиться пару бутылок назад, но она продолжала пить с отчаянным блаженством.

— Никогда не понимал, как люди получают от этого удовольствие.

— Хочешь научу? — она ткнула в него пивом.

— Получать удовольствие? — ухмылка тронула его рот и тут же исчезла. Годжо принял бутылку, сделал маленький глоток, совсем не побрезговав. Было в этом что-то интимное. То, как он обхватывал губами горлышко, то, как дёргался кадык на бледном полотне кожи. — Горькое, — пиво снова оказалось у Утахиме.

— Ты просто пить не умеешь.

Годжо принялся постукивать пальцем по своей щеке, откинулся на спинку дивана, уложив длинную руку позади неё. Утахиме напряглась, почувствовала, как встали волоски на теле, а вдоль шеи загуляли мурашки. Его присутствие всегда вызывало странные чувства, а под алкоголем они и вовсе обострились.

Утахиме рассматривала его. Изображение плыло, двоилось и будто окутывалось в молочные складки палантина. Молочные, под стать его идеальной коже. И идеальному лицу с идеальными, пугающими глазищами. Весь он — холст на мольберте: тянуло провести кистью и заполонить пространство красными всполохами зубов, ногтей, отметин.

Так сколько, чёрт возьми, она всё-таки выпила?!

Голова закружилась сильнее. Её распирало изнутри. Вылезти бы наружу, избавиться от давящей оболочки и расплыться по полу растаявшим желе — дышать станет легче. Утахиме отставила пиво подальше.

Последние остатки рассудка вдруг заголосили громче, эхом стукаясь о стенки черепа. Ей нужно остановиться. Сейчас. Сию минуту. Стоп. Стоп-стоп-стоп.

— Не умею и не пью, — согласился Годжо и хитро прищурился. — Но кто бы говорил, Утахиме-семпай. Ты тоже не умеешь пить.

Пять к одному, что не выговорит «Пошёл к чёрту», когда Годжо начнёт издеваться. 

— В который раз наблюдаю твою ненасытность. Не знаешь, когда остановиться. Это у тебя только с алкоголем или…

— Забыла, как я держал твои волосы на втором курсе? Ты тогда перебрала с саке и голосила в караоке с Сёко на пару. Будто вчера было…

— Пшёл… — она сглотнула, ощущая сухость во рту. Выхватила стакан с лимонадом у него из рук и сделала пару жадных глотков. Годжо не удивился — улыбнулся шире. — Ты выдумываешь.

Утахиме покачала тяжёлой головой и состроила недовольное лицо. Перед глазами вспыхнули слабые отрывки далёкого прошлого. Позорного далёкого прошлого, которое она рассудительно запихнула в стопку бесполезных воспоминаний.

— Врёшь, семпай? Могу тебя понять, зрелище не для слабонервных. Впрочем, я запомнил только твой миленький красненький нос, а не звуки, что ты издавала…

Она турнула его в руку, а Годжо рассмеялся, откинув голову и пронзив воздух хохотом.

— Тебя никто не заставлял мне помогать, — злобно прошипела она, когда тот успокоился.

— Я, по-твоему, бросаю дам в беде?

Он придвинулся ближе, их бёдра опять столкнулись, горячий воздух опалил ушную раковину, заставляя выдохнуть громче обычного.

Собственный голос обжёг внутренности. Годжо склонил голову и посмотрел на неё, как на нерадивую студентку, мямлящую ахинею на зачёте, — внезапно серьёзно, по-взрослому. Так наверняка смотрели родители, когда ребёнок заявлял, что хочет бросить школу и заняться киберспортом.

Утахиме поглотила ярость. Челюсть сжалась вместе с кулаками, ногти заскоблили тыльную сторону ладони, а щёки обдало кипятком. Сколько ещё она будет выслушивать этот бред?

— Пропусти, говорю, — Утахиме всполошилась.

Вечер

nikaness__

n3ll

Годжо Сатору по приезде позвал всех в кафе. Божился снять целое помещение и оплатить всё до иены, только бы пришли и скрасили его одиночество. Утахиме закатила тогда глаза — по указке этого клоуна никуда не пойдёт.

Jujutsu Kaisen

Сатору Годжо/Утахиме Иори

Обмен

Утахиме быстро добралась до дома и ещё долго ворочалась в кровати, мучаясь от головокружения и гудящих ватных ног. В мыслях постоянно всплывал тот странный импульс тела-предателя.

Едва дотронулась до Годжо Сатору, едва позволила задать самой себе пару скабрезных вопросов — низ живота обдало таким жаром, будто кто-то устроил ей пару часов прелюдий, а затем втолкнул прямо в его объятия.

Одно за одним звенели оповещения над ухом. Годжо отсылал сообщения:

Ты такая милая, Утахиме-семпай

Особенно когда смущаешься

Кстати, а что случилось?

Над кем я буду издеваться завтра с утра???

И ПО ТВОИМ ИСТЕРИКАМ ТОЖЕ

Утахиме фыркнула и поспешила ответить, чтобы отвалил:

Короткое и ёмкое. Отражающее все цыканья, все закатывания глаз и злобные шипения, когда обижал. А обижал он много и умело, будто с детства учился придираться профессионально и именно к ней — изучал реакции, привычки, ответы.

Ранимости в Утахиме мало, но слова Годжо препарировали будто скальпелем — глубоко, доставая до самого сердца и ковыряясь там с особым усердием. Цепочки подколов тянулись сквозь годы, и сквозь годы душа Иори обрастала толстой коркой, которую не проткнуть обычными способами. У неё осталась только привычка — орать и защищаться, с удивлением осознавая, что их поле боя выстлано фальшью — игра в главного осталась в юности, но они продолжали вести счёты по старой памяти.

Иори столько лет взращивала в себе сдержанность, но едва напилась, дотронулась и посмотрела Годжо в глаза, защитный купол рассыпался на тысячу осколков. Она зашла дальше дежурных оскорблений — облапала, пялилась, выставив себя дурой, и не смогла спрятать за напускным безразличием мимолетный порыв. А теперь Утахиме сидела на ежегодном сборе, головой утопая в событиях вчерашнего вечера, и проклинала себя.

Годжо ворвался в помещение громко. Дверь распахнулась, с грохотом стукнувшись створкой о стену. Нанами, сидевший неподалеку от Утахиме, скривился и помассировал виски.

— Доброго утречка! — приторно-сладкий голос прогремел на всю комнату. Люди, что выпивали вчера активнее всех, вперились в него кислыми лицами.

— Что, Нанами, хорошо вчера погулял?

— Отлично. А теперь сядь и помолчи.

— Значит, обсудим позже?

Нанами хмуро на него посмотрел и покачал головой. Годжо, казалось, не придал этому значения — пожал плечами и, бегло осмотревшись, направился в сторону Утахиме.

Будто могло быть иначе.

Яга с Гакуганджи сердито переглянулись — мало того, что Годжо опоздал, так ещё и нарушил тишину. Впрочем, ничего не сказали.

Плюхнувшись на соседний стул, Годжо кивнул ей и уставился в телефон, с увлечением тыкая пальцами в экран и активно с кем-то переписываясь. Иори это устраивало — потерпеть его присутствие пару часов и надеяться, что две таблетки ибупрофена сведут головную боль на нет.

И никаких неловких бесед о вчерашнем. Никаких чёртовых бесед.

— Как доехала? — Утахиме закатила глаза.

Годжо не стал молчать долго. Через время лениво засунул телефон в карман форменных брюк, потянулся, поглазев в экраны пару минут.

— Нам обязательно разговаривать?

— Ну… Вчера мы так и не поговорили, семпай. Так что, надеюсь, восполнить это досадное упущение прямо сейчас.

— А по-моему, мы поговорили достаточно.

Как же Утахиме хотела убраться отсюда! Куда-нибудь на воздух, где не так душно и навязчивые шпалы не скрипят на ухо без толку.

— Как невежливо, — Годжо обидчиво прислонил руку к груди, аккурат туда, где была и её ладонь вчера вечером. Разум заботливо подкинул недавнее ощущение — спина покрылась мурашками, едва вспомнила, как стягивала мокрые трусики в ванной. — И это хваленое Киотское дружелюбие?

— Правда? — он говорил шёпотом, чуть наклонившись к её уху, чтобы другие не слышали. — Замок у вас просто волшебный. Бывала там?

— Оказывается, и знаменитое дружелюбие жителей Осаки тоже враньё?

Годжо хмыкнул и поправил повязку на глазах. Он выглядел довольным, будто Утахиме наконец начала играть по его правилам. 

А она не хотела играть.

 Алкоголь выветрился, оставляя после себя головную боль, сухость во рту и желание убивать каждого, кто подойдёт к ней близко. А Годжо всегда подходил близко, наклонялся к лицу, говорил в ухо. Легко трепал по макушке, укладывал руку на плечо, а ещё держал её чёртовы волосы, когда она опустошала желудок. 

Всего один раз, но какой!

 Сколько ни старайся, воспоминания не вычеркнуть.

— Знаешь, я вчера кое-что почувствовал. Между нами пробежала искра. Ты заметила?

— Какое-то напряжение, — продолжил Годжо, задумчиво поглаживая подбородок. — Так странно, правда?

— Ты собираешься обсуждать это здесь? — прошипела Иори в ответ и тут же осеклась, воровато оглядываясь. Ей казалось, что все вокруг слышали их и понимали, что к чему.

А сама-то она понимала? В переплетениях пустых слов, издевательств, шуток — хоть что-то понимала? Весь Сатору Годжо — сплошная загадка: кроссворд с кучей слов столбиком — горизонтально, вертикально, по диагонали.

— То, что я хочу посмотреть на своих студентов, а не тратить время на болтовню.

— Зануда. Будто не насмотрелась на них в течение года.

— Всё лучше, чем твоя чушь.

— Чушь, значит? — Годжо усмехнулся. — Хорошая тактика, семпай.

— Тебе самому не интересно? — Утахиме поспешила сменить тему. Всё что угодно вместо неловких диалогов о чувствах, эмоциях — всей этой чепухе, которая вызывала недоумение и сковывала руки.

— Ничего экстраординарного я не жду. И тебе не стоит, — Годжо подмигнул ей, развалившись на стуле. — Каждый год одно и то же — скучно, скучно, скучно, — он обхватил затылок пальцами, потянулся. Сильнейший шаман? Скорее неугомонный ребёнок. — Даже ты не хочешь со мной болтать.

— Найди себе другого собеседника, — отмахнулась Утахиме.

— Думаешь, Нанами захочет обсудить вчерашнюю щекотливую ситуацию?

— Не было никакой ситуации.

— Я тоже думаю, что не захочет.

Утахиме с остервенением вцепилась в края стула, сжимая их цепкими пальцами. Он её и правда достал — достал так, что хотелось обложить его трёхэтажным матом. Годжо не затыкался, отвлекал её и постоянно — ПОСТОЯННО! — осыпал её голову чушью, будто пеплом.

— Какой же ты придурок, Годжо, — процедила она, не сдержавшись.

— Ты разбиваешь мне сердце, Химе.

— Перестань так меня называть, — огрызнулась она. — Ещё раз услышу и…

Он снова склонил голову, зарываясь носом в её волосы. Сделал вид, что шепчет что-то безотлагательное, важное. Уткнувшись кончиком в мочку, горячим дыханием опалил шею, а издевательским тоном окончательно взбесил её.

— Химе, Химе, Химе, — смущая, чеканил Годжо. — И что?

Она оцепенела на пару секунд. Испытала то же удовольствие, что и вчера — плотная волна тепла прошлась от макушки до кончиков пальцев, жар вспыхнул внизу живота, а сердце сильнее застучало о рёбра. Паника заполонила голову вязкой кашей.

Она отстранилась, вскочила с места и двинулась прочь, прежде чем исчезнуть за дверью. Никто из коллег её не окликнул — наверняка решили, что вышла в уборную.

И хорошо. И замечательно

Стук-стук-стук. Каблуки на сапогах отбивали паркет в пустых коридорах и несли её вглубь кампуса. Как хорошо, что всплеск эмоций никто не увидит — все студенты сейчас за барьером: показывали навыки, сражались, представляли свои техникумы и своих учителей.

Стыд кольнул рёбра — она должна была быть не здесь. Она должна наблюдать за своими учениками, делать пометки в голове, выстраивать дальнейший план обучения. Вместо этого Иори кипела от гнева и сжимала пальцы, чтобы перестали трястись.

Дёрнув ручку ближайшей двери, она залетела в пустой ученический класс: открыла окно, впуская прохладу и свежий воздух, села на стол и закачала ногами, медленно вдыхая через раздутые ноздри.

Ей нужно было успокоиться. Пять минут, чёртовы пять минут тишины, и она двинется обратно, сделав вид, что всё в полном порядке. А затем отсядет от Годжо и будет игнорировать его до самой своей смерти.

Ведь принимать новую реальность не хотелось — Годжо Сатору отчего-то вцепился в неё мертвой хваткой, растворился в крови, сводя с ума. Ради чего? Жаждал внимания, разговоров по душам?

Нет-нет-нет. Все это чушь собачья.

Утахиме едва успела выдохнуть, как дверь приоткрылась, и в проёме возникла причина её неутихающего бешенства. Склонив голову и виновато улыбаясь, Годжо застыл перед ней, словно ожидая дозволения подойти поближе. Утахиме нахмурилась, мазнула пальцами по лбу, не зная, что ему сказать — послать куда подальше или высказать всё здесь и сейчас.

— Твоя проклятая энергия всегда подкипает, когда ты в гневе, Утахиме, — мягко объяснил он. — Я вижу её ярче, ощущаю тоже.

— Стоило бы догадаться, — покачав головой, она опустила ступни на пол и сползла со стола, продолжая упираться поясницей в обитый резиновой лентой край. — Зачем пришёл?

— Нет-нет-нет, — Утахиме принялась качать головой, чувствуя, что снова начинает раздражаться. — Зачем ты пришёл, Годжо? По-моему, я ясно дала понять, что не хочу вести с тобой никаких бесед.

— Да ладно тебе, злюка. Я всего лишь немного перешёл черту.

Хотелось крепко зажмуриться, чтобы не видеть его беспечного выражения. Она неосознанно сделала пару шагов навстречу. Ещё и ещё.

Зачем? Понятия не имела. Ей нужно было бежать прочь, обратно в комнату, набитую мониторами и рабочими делами, но Утахиме предпочла двигаться только к нему. К Годжо. Какая же глупость. В груди кипел гнев, потребность наорать, высказаться, по полочкам разложить его «немного перешёл черту».

— Что, семпай, снова хочешь ткнуть в меня своим пальчиком?

Насмешка пощёчиной привела в чувство. Иори задрала голову, одаривая мрачным взором. За маской ухмылочек, белозубых улыбок, смешинок во взгляде она ничего не разглядела и оттого разозлилась сильнее. Будто ожидала другого — совсем другого, а получила привычный подзатыльник до искр из глаз.

Хотела ли она дотронуться до него? Для этого без оглядки подходила всё ближе? Втайне ждала, что придёт за ней, продолжит дискуссию, снова сообщая о странных искрах и щекотливых ситуациях?

— Может, и хочу, — с вызовом заявила Утахиме. — Может, я хочу ударить тебя за то, что ты такой придурок.

Годжо развёл руками, как святой отец на исповеди, — прощающий странные желания и понимающий до скрипа зубов. Поддел повязку, стянул, сжал её в пальцах, позволяя волосам упасть на глаза. В них — чистых, незамутнённых разводами — плескалась сосредоточенность и решимость, которую она не видела раньше.

— Так делай, что хотела, Химе.

Строгий голос не советовал — приказывал. Громом прогремел у неё в ушах, облепил со всех сторон так, что ноги подкосились.

Утахиме убедила себя в том, что схватила его за ворот, чтобы не упасть. Утахиме убедила себя в том, что столкнулась с его губами, чтобы он просто заткнулся.

Впрочем, Годжо и не собирался говорить — прижал к себе так крепко, что между ними не осталось ни миллиметра. Весь воздух выбило из груди, когда она впечаталась в его тело и утонула в объятиях.

Годжо целовал небрежно, мокро, будто бы пьяно — держал за подбородок, сжимал затылок, зарывался пальцами в волосы. Нетерпеливо прикусывал её губы, громко выдыхал через нос. Заполнял Утахиме собой — своим запахом, вкусом. 

Её инициатива была подавлена в зачатке — едва решилась поцеловать, Сатору взял всё в свои руки. Будто всё это время дожидался лишь её самонадеянного хода на шахматной доске — маленькая пешка двинулась на короля.

Борьба слов материализовалась в иную борьбу — страстную, яркую, вяжущую на языке. Утахиме впитывала её без остатка — так вот как он целует, как трогает, как сжимает грудь, как касается длинными пальцами.

Годжо вжался в Иори сильнее, заставил ахнуть и почувствовать стоящий член сквозь одежду. Обнажив зубы, он увлёк Утахиме в очередной поцелуй, хватая её между ног, нахраписто сжимая лобок и усмехаясь, когда она дёрнулась от напора. Стоны потонули в глубине его рта — он беззастенчиво поглотил каждый. Сомнения сгорали с каждым его прикосновением — Утахиме терялась в объятиях, хватах, настойчивых пальцах на коже — во всём, что он делал и как он это делал.

Обмен

Содержание

Вечер

Утро

Комментарии (0)