Хильд

Стах

Шейн

Голос

Бабушка Агата

Кувыркающийся кубик ударился о борт коробки, отскочил и, в последний раз перевернувшись, застыл без движения.

Стах с неудовольствием посмотрел на верхнюю грань и со вздохом передвинул фигурку друида на четыре клетки вперед. Еще один шаг — и в его руки попал бы Посох Стихий. Но увы.

Теперь Шейн его в порошок сотрет. Не идет сегодня игра: после таких снов, как этой ночью, любой будет рассеянным.

Призываю отряд скелетов!

Провозгласил Шейн, выложив карту вызова и потянувшись за кубиком.

Может, ему тоже не повезет? Выпадет единица, и тогда Стах спасен. Да пусть даже двойка — уж с двумя-то скелетами он как-нибудь справится. Кубик докатился почти до края стола и остановился.

На верхней грани белели шесть точек. Вот же черт!

Шейн довольно хмыкнул и принялся расставлять фигурки. Смуглый, да еще и облачившийся по случаю игры в черное худи, призванное изображать мантию некроманта, он идеально вписывался в роль и знал это.

И, чего таить, в этой игре он был по-настоящему хорош — лучше их всех. Сидевшая рядом Хильд посмотрела на Стаха с откровенной жалостью и кивнула:

Она была высокая — действительно высокая для подростка, худая, а ее распущенные волосы — настолько светлыми, что ей ничего не оставалось, кроме как играть за верховную жрицу Света.

В этот раз Свет, похоже, терпел сокрушительное поражение: Хильд выбили из игры еще пять ходов назад.

Стах был уверен, что Шейн и Хильд тайком встречаются, но когда они садились за стол, сказать что-то подобное о них было невозможно: Шейн, безупречно отыгрывая роль служителя Тьмы, первым делом пытался покончить со своим естественным противником.

Конечно, у него это почти всегда получалось.

Заявила Ю, выкладывая карту.

Шейн поднял на нее изумленный взгляд.

Зачем? Ты же и так почти добралась.

Сказала Ю и перенесла фигурку воительницы в самый центр карты, поставив ее между обреченным магом и отрядом нежити.

Ты победила бы следующим ходом.

Настоящий воин не уклоняется от битвы.

Он смотрел на нее, потеряв дар речи. Миниатюрная — куда ниже Хильд, — с короткими иссиня-черными волосами, тихая и вежливая, она, по идее, совсем не подходила на роль бесстрашного воина.

Давным-давно, выбирая себе класс, Ю просто пожала плечами и сказала, что «кто-то же должен быть воином». Когда это было? Стах нахмурился, вспоминая, но память упорно отказывала. Месяц назад? Год?

Странно, что он не помнит, сколько они уже играют в «Руины Ис».

Ты будешь ходить или нет?

Потерял терпение Шейн.

Спохватился Стах и выложил карту.

Чары каменной брони на Ю.

Солнце уже наполовину скрылось за горизонтом, когда они попрощались с Шейном и Хильд и свернули на тропинку, ведущую вдоль берега к дому Ю. Торопиться совершенно не хотелось.

Если и было у Стаха некогда чувство уходящего времени, то он давно забыл о том, что это значит. Он никогда не спешил и при этом никогда не опаздывал. Опаздывать было некуда.

Ю молча шагала рядом, как обычно. Она редко заговаривала первой — не оттого, что стеснялась, а, похоже, ей просто нравилось молчать.

Почему-то в ее компании молчание приносило удовольствие и самому Стаху. А может, дело не в Ю, а лишь в том, что в летний вечер слова все только портят.

Разве не достаточно уханья проснувшихся сов, жужжания насекомых, шума листьев и шороха прогретой земли под подошвами кроссовок?

Еще бы навязчивые мысли о последнем сновидении не лезли в голову, разрушая эту летнюю нирвану и лишая равновесия.

Говорят, человек видит во сне не больше того, что видел наяву — пусть даже в самом причудливом сочетании. Когда и где он мог видеть что-то настолько выбивающее из колеи?

Что-то, заставляющее совсем иначе смотреть на людей, которые его окружали?

Добрый вечер, молодые люди.

Услышали они скрипучий голос бабушки Агаты.

Агата стояла в центре своего крохотного огородика в испачканном землей фартуке. Менее удачное размещение для дома и огорода сложно было придумать.

Близко к берегу, где чернозем обильно перемешан с песком и глиной, а грунтовые воды то и дело пробивались на самый верх: как она ухитрялась выращивать там хоть что-то?

Возможно, как раз поэтому, когда бы они ни проходили мимо, они видели Агату, сгорбившуюся над чахлыми ростками: взрыхляющую землю, окучивающую, разбрасывающую удобрения, выпалывающую сорняки или просто стоящую в задумчивости.

Вежливо поздоровавшись, они зашагали дальше, и Стах еще долго чувствовал на себе изучающий взгляд бабушки Агаты.

Его это не беспокоило: такое поведение, сколько он себя помнил, было свойственно этой самой загадочной старушке в их городке.

Она внимательно вглядывалась в каждого, кто проходил мимо: без подозрительности, скорей с доброжелательным, пусть и несколько бестактным любопытством.

Они миновали густые заросли зверобоя, желтые соцветия которого почти светились в закатных лучах, и под ногами заскрипел крупный песок.

Река здесь делала крутой изгиб, а пологий спуск превращал это место в естественный пляж, куда они нередко ходили вчетвером.

Ветер донес запах воды и десятков кувшинок, усеявших прибрежную гладь воды справа от пляжа.

Ю удивленно посмотрела в ответ и покачала головой.

Я же не взяла купальник. Давай завтра?

Он рассеянно кивнул. Завтра так завтра. Завтрашний день казался ему чем-то наподобие следующей жизни. Стах ничего не откладывал на завтра и даже не думал о том, что завтра наступит.

Стах не имел долгосрочных планов и не представлял, зачем они вообще нужны. Он жил одним днем, и его это полностью устраивало.

В доме, к которому вела тропинка, загорелись окна: должно быть, родители Ю уже ждут ее к ужину.

Можно было бы зайти в гости, но они наверняка усадят Стаха пить с ними чай и будут задавать тысячи ничего не значащих вопросов: взрослые считают это «вежливой беседой».

Откуда-то с того берега реки донеслись едва слышные звуки музыки, и Стах, прислушавшись, узнал Джорджа Майкла с его «Беспечным шепотом». Совсем недавно вышла, а уже на каждом углу играет.

Стах нисколько не возражал — ему нравилась эта песня.

Ты сегодня сам не свой.

Неожиданно сказала Ю. На него она не смотрела.

Стах задумался. Действительно, что случилось? Дурные сны время от времени снятся всем. Глупо придавать им какое-то значение. Он помотал головой и неохотно поделился:

Просто чепуха какая-то приснилась, вот все время о ней и думаю.

Нет. Просто… неприятное. Я почти ничего не помню, кроме ощущений. Утром еще помнил, а теперь все выветрилось из головы. Осталось только какое-то… послесвечение.

Обычно говорят «послевкусие».

Если тебе снова что-то такое приснится, попробуй сразу записать все это, когда проснешься.

Стах снова кивнул, не говоря ни слова. В молчании они дошли до низкой резной ограды вокруг разбитого у дома сада с душистыми розами, и Стах остановился, пропуская Ю к калитке.

Она задержалась и обернулась к нему:

Он скривился и помотал головой.

Твои родители меня до ночи не отпустят.

Она уже развернулась к дому, но он остановил ее.

Тебе никогда не казалось, что другие люди… не настоящие?

Широко раскрыла она глаза, обернувшись.

Другие. Кроме нас четверых. Твои родители. Мои. И вообще все вокруг.

С минуту она всерьез думала над его вопросом, а потом пожала плечами.

Иногда мне приходило в голову… разное. Странное. Все возможно. Мой папа говорит, что настоящий мир — внутри нас, а снаружи — только иллюзии. Может быть, так оно и есть. Но одно я знаю точно.

Ты, Стах, — самый настоящий.

Ю взяла его за руку и, встав на цыпочки, чмокнула в щеку. Затем отворила калитку, и побежала к дому.

Крикнул он вслед и задумчиво потер пальцами щеку, куда получил неожиданный поцелуй.

Отозвалась она, закрывая за собой дверь.

Стах развернулся и медленным шагом направился обратно. Он улыбался и ни о чем не думал. Джордж Майкл уступил место Аврил Лавин с еще одним хитом — «Мой счастливый конец».

Эту песню он тоже любил, и все же она вызывала в нем слабое беспокойство, словно была связана с чем-то плохим из его сна. Может быть, даже страшным.

Ему никогда не было страшно, и по-настоящему плохо — тоже не было. Тревога оставалась тем единственным, что соединяло его с неведомой темной стороной жизни.

Он всегда засыпал быстро, но в этот раз… что-то изменилось. Стрекот тысяч кузнечиков за окном и шуршание листвы по крыше дома нисколько не мешали Стаху — напротив. Мешали мысли.

Четверо подростков, живущих в маленьком городке на берегу реки, беззаботно проводят лето, играя, купаясь и гуляя теплыми вечерами под безоблачным небом. Они счастливы, и жизнь вокруг остается неизменной, пока одному из них не начинают сниться сны, которых он не должен видеть.

Послесвечение

Хиль

Стах проснулся от яркого солнечного света, бьющего в стену напротив, и с наслаждением потянулся в кровати.

Его утро всегда было таким — теплым, солнечным, полным запахов лета из приоткрытого окна.

Он никогда не смотрел на календарь и вряд ли смог бы найти его в доме.

Он не знал, когда наступит его день рождения, но, конечно, его это ни капли не беспокоило.

Беспокоил его сон, явившийся в эту ночь.

Он нахмурился и сел на кровати, пытаясь соединить вместе разрозненные обрывки видений.

Стах выдвинул ящик прикроватной тумбочки, где лежал его блокнот.

До сих пор в нем не было написано ни слова — зачем? Теперь необходимость появилась.

Стах раскрыл блокнот на первой странице и, сосредоточившись на стремительно уходящем в небытие сновидении, записал:

«Странный сон. Я куда-то спешу, и все вокруг тоже спешат. Очень холодно. Серое небо, ветер и падает снег. Много огней и машин. Высокие дома.

Какой-то человек с большим плакатом на груди кричит, что времени не осталось. Я запомнил его слова: "Придите ко мне, все труждающиеся и обремененные, и я успокою вас".

И еще что-то про огонь и скрежет зубов. Потом — бледный призрачный свет откуда-то сверху. И голос словно изнутри. Он сказал…».

Что говорил голос, он совершенно не помнил, но сердце все еще гулко стучало в груди от этих слов, и перед глазами все еще стоял этот неземной свет, так непохожий на теплые солнечные лучи, согревающие сейчас его кожу.

Послевкусие, так назвала это чувство Ю. Но нет. Все-таки послесвечение.

Он встал, натянул шорты и, отодвинув занавеску, пошире раскрыл окно.

Скворец, сидевший на ветви дуба напротив, немедленно спланировал на подоконник и выжидательно уставился на Стаха правым глазом, наклонив крохотную головку.

Это повторялось каждое утро: он распахивал окно и крошил на подоконник краюху белого хлеба, которую специально для этого запасал вечером. Когда это началось?

Память хранила молчание — как и во многом другом. Отряхнув ладони от остатков хлебного мякиша, Стах отвернулся от окна и вышел из комнаты.

Спальня родителей пустовала — они уходили на работу за час до его пробуждения. Во всяком случае, так они говорили, потому что Стах никогда не видел их сборов.

Вечером они возвращались — уставшие, но с неизменно благодушным настроением, — и вся семья собиралась за обеденным столом.

Стах рассказывал, как провел день, и его рассказы мало отличались друг от друга.

Родители внимательно слушали, а потом говорили, какие у него замечательные друзья, и эта девочка, Ю, — просто прелесть. Ничего не менялось. Никому ничего не хотелось менять.

Стах успел позавтракать тем, что мама оставила на столе, и принять душ, когда услышал стук в дверь. Что-то поздно на этот раз: обычно они приходят на полчаса-час раньше.

Он сбежал по лестнице на первый этаж и распахнул дверь. Шейн и Хильд, коротко кивнув, вошли внутрь. Только двое? Это было необычно. Необычное тревожит.

Удивленно обернулся к нему Шейн.

Шейн и Хильд молча смотрели на него и, похоже, не знали, что ответить.

Ты о ком говоришь, Стах?

Спросила наконец Хильд.

От неожиданности он даже сделал шаг назад и вгляделся в их лица. Они что, пытаются разыграть его? Шейн на такое вполне способен со своим-то мрачноватым чувством юмора.

Когда они плескались у берега несколько дней назад, Шейн с замогильным воем выскочил из-под воды в собственноручно изготовленной маске утопленника.

Хильд тогда верещала так, что, наверное, в городе было слышно. Да, Шейн мог бы и над ним подшутить. Но ни Ю, ни Хильд не стали бы ему подыгрывать.

Неясная тревога, которая до сих пор лениво ворочалась внутри, как червяк в сердцевине яблока, забилась ядовитой змеей, попавшей в силки.

Вы шутите, да? Вчера мы закончили партию вчетвером, и я проводил Ю до ее дома, а потом…

Стах, мы же втроем играли.

Растерянно возразил Шейн.

Помнишь? Я отправил на тебя отряд скелетов, ты смог убить одного, прежде чем тебя самого… Хильд выбыла еще раньше.

Стах без сил прислонился к дверному косяку. Он сходит с ума? Или они? Но нет, не могут же двое свихнуться одновременно одним и тем же способом. Есть только один способ проверить.

Он выскользнул за дверь и быстрым шагом направился к тропинке, ведущей к дому Ю.

Длинноногая Хильд сразу нагнала его, приземистый Шейн, вполголоса чертыхаясь, отчаянно семенил следом.

Стах спешил — впервые за много дней.

И еще ему было страшно — несмотря на яркое солнце, на то, что с ним — лучшие друзья, и на то, что нет вроде бы никаких серьезных причин для страха: наверняка это просто недоразумение.

Кто-то из них что-то не так понял, вот и все.

Ты что, в заброшенный дом нас ведешь?

Спросила Хильд, когда они миновали пляж.

Вместо ответа Стах ускорил шаг.

Заброшенный дом? Дом, где они бессчетное число раз собирались, пили чай с Ю и ее родителями?

Дом, где по вечерам всегда горит свет, а в ухоженном саду — неизменно благоухающие розы?

Тропинка в последний раз свернула, и за густыми зарослями показался дом Ю. Увидев его, Стах замер, а потом сорвался с места и побежал.

За поваленной деревянной изгородью зеленел сорными травами клочок земли, прилегавший к дому.

Стах ступил на крыльцо, и прогнившие доски заскрипели под его ногами.

Покосившись на зияющий провал окна с начисто снесенной рамой, он потянул на себя ручку двери, которая отозвалась протяжным жалобным скрипом.

Пыльный коридор с облупленными стенами.

Груда потемневших от времени досок, сваленных на полу. Голая кукла с оторванной головой.

Спросил Шейн, войдя следом.

Прошептал Стах и заглянул в комнату, где когда-то была спальня родителей Ю.

Растресканный грязный паркет, битое стекло, пятна цемента, и на всем — плотная многолетняя пыль.

Не осталось даже мебели — только несколько рваных картонных коробок да обрезок гнилой бечевки, похожий на мертвую змею.

Стах никогда не видел змей, тем более мертвых, но был уверен, что они выглядят как-то так.

Крикнул Стах, вернувшись в коридор.

Стах, здесь никого нет уже много лет.

Вчера здесь жила Ю со своими родителями.

Вот что я знаю. Я проводил ее до крыльца, и в доме горел свет. Все было иначе.

Она была моей подругой. Нашей подругой.

Вот и комната Ю… Если верить его памяти.

Деревянная дверь еще висела на петлях, но от врезанного в нее цветного витража остались только несколько осколков стекла, торчавших из рамы, словно клыки монстра — одного из тех, которые попадались им в «Ис».

Ручки не было, и Стах просунул руку в раму, чтобы открыть дверь с той стороны.

На мгновение ему почудилось, что эти острые стеклянные зубы пришли в движение.

Вот сейчас гнилое дерево затрещит и этот Демон Пыли вонзит кривые осколки ему в запястье, разрывая сухожилия и перемалывая кости…

Возникшая перед ним картина была настолько живой, что он даже вздрогнул, но все же удержался от того, чтобы отдернуть руку.

Дверь с неохотой подалась, прошуршав по отставшим доскам паркета, и Стах вошел внутрь.

Шейн и Хильд, переглянувшись, последовали за ним.

Здесь царило запустение — даже в большей степени, нежели в спальне.

Обрывки потемневших до полной нечитаемости газет на полу, бесформенные остатки плюшевой игрушки в углу — и все на этом.

На облупленной стене Стах разглядел едва различимую надпись, похоже, нацарапанную куском кирпича.

«Бодрствуйте, ибо не знаете, когда придет хозяин дома…» — с трудом разобрал он и обернулся к друзьям.

Его ноги подкосились и он сел — почти упал — прямо на грязный пол, обхватив колени руками.

Он долго не мог заснуть тем вечером, да по большому счету и не пытался. Его память — то, что он считал важнейшей частью самого себя, — обманула его.

Стах знал, что человеческая память ненадежна, и это нормально.

Но одно дело — забыть, куда положил ключи, или перепутать адрес дома, и совсем другое — обнаружить, что значительная часть прошлой жизни — плод воображения. Как это может быть?

Нельзя выдумать такое число подробностей так, чтобы они не вошли в противоречие с чем-то еще. Может быть, с его памятью все в порядке, просто он все еще спит и видит кошмарный сон?

Стах выскользнул из постели и хлопнул себя по щеке. Больно. Окружающий мир не рассеялся, зато остатков сонливости — как не бывало.

Не может ли это быть каким-то чудовищным заговором? Возможно, Ю и ее семье пришлось срочно уехать, спасаясь от… от кого-то невероятно опасного и могущественного.

Замести следы, вынести мебель, накидать мусора, придав дому нежилой вид. Может быть, Шейн и Хильд что-то знают об этом и потому поддержали легенду. Да.

Это невероятно, фантастично, но почему-то такой сценарий казался Стаху вполне реальным. Лучше верить в заговор, чем в предательство собственной памяти.

Кто еще знает правду? Его собственные родители — в этом не может быть сомнений.

Когда за ужином он осторожно спросил у них, помнят ли они девочку по имени Ю, они с интересом поглядели в ответ, но ответили отрицательно. Почему все вокруг в курсе, а он нет?

Его сочли недостойным, неспособным хранить тайну? Даже сама Ю ничего не сказала… Но, возможно, ей самой это стало известно лишь прошедшим вечером.

Правда, на ее месте он постарался бы оставить какое-то сообщение. Подать знак.

Он распахнул окно и вдохнул прохладный ночной воздух. Может быть, она и оставила сообщение, а он его не заметил. Стах замер. Эта торопливая надпись на стене. Как там было?

«Бодрствуйте, ибо не знаете, когда придет хозяин» или что-то вроде. Похоже на цитату из какой-то религиозной книги, но о религии он имел крайне смутное представление, как и его друзья.

Как и Ю. В городе была церковь, но Стах, сколько себя помнил, никогда не заходил внутрь. Бодрствуйте… Что если это прямое указание? Не спать этой ночью, дожидаясь хозяев дома? Какой же он остолоп!

Стах отскочил от окна и принялся лихорадочно одеваться. Возможно, Ю уже там, ждет его, а он тут занят бесплодным самокопанием. Ей нужна помощь!

Наверняка ей угрожает страшная опасность, может быть, смертельная. Тихо, чтобы не разбудить родителей, он проскользнул в прихожую, наскоро обулся и выбежал за порог. Теперь — как можно быстрее.

Стах побежал навстречу темной полосе деревьев, туда, где начиналась тропинка, ведущая к берегу.

Фонарь, освещавший гравийную дорожку у дома, остался позади, но путь был хорошо различим в свете полной луны — необычно яркой, почти слепящей.

Повисшая над тропой сухая ветвь царапнула его плечо, но он почти не ощутил боли, продолжая бежать сквозь мелькавшие полосы тьмы и лунного света. Поворот.

Тропинка повела вниз, под густые кроны, и Стах ощутил, как скользит под ногами слой влажной листвы.

Какие-то бледные огоньки мелькали между деревьев: не то светляки, не то сверкающие глаза лесных обитателей. Стах не боялся того, что могло таиться в темноте. Стах боялся опоздать.

Не сбавляя скорости он пронесся мимо огорода бабушки Агаты, краем глаза увидев среди грядок ее вечно согбенный силуэт. Запоздалым эхом пришло удивление: что она делает в огороде ночью?

Плеск воды у пляжа и какой-то шорох в камышах. Теперь уж совсем близко. Кто бы ни пришел в этот дом, он уже не сможет покинуть его незамеченным.

Стах влетел на крыльцо и почти запрыгнул в зияющий дверной проем, оказавшись в кромешной темноте.

В доме царила мертвая тишина, и он, тяжело дыша от быстрого бега, осторожно двинулся вперед по коридору.

Почти сразу пальцы его протянутой вперед руки наткнулись на шершавую, растресканную поверхность двери, ведущей в спальню. Кое-как на ощупь миновав ее, Стах скользнул дальше.

Глаза медленно привыкали к отсутствию света, и сквозь окружавшую его черноту начинали проступать неясные очертания.

Позади послышался шорох, заставив его обернуться. Черный человеческий силуэт или просто игра ночных теней?

Стах с полминуты всматривался в противоположный конец коридора, но силуэт хранил неподвижность, и он, пожав плечами, повернулся туда, где сквозь разбитый витраж пробивались слабые отблески лунного света.

Комната Ю по-прежнему пустовала, и он принялся ждать. Бодрствуйте, ибо не знаете, когда придет хозяин дома. Стах бодрствовал. Ему совершенно не хотелось спать. Ему не было страшно.

Он хотел знать правду и еще — увидеть Ю. Пусть его подводит память, пусть ему лжет сама реальность, но он уверен: Ю существовала. Ю настоящая — куда более настоящая, чем этот истлевший остов дома.

Громко, протяжно заскрипела дверь, и тьма выскользнула из коридора, приняв очертания человека.

Воскликнул Стах, шагнув навстречу, но тут же остановился.

Кто-то бесформенный, невысокого роста, с сиплым дыханием двинулся ему навстречу, издавая сильный запах свежеразрытой земли.

Мысли остановили свой бег, и он просто смотрел, как безмолвно приближается темный силуэт незнакомца.

Прямые лучи лунного света скользнули по ветхим сапогам с налипшими комьями земли, по сморщенной руке, сжимающей в костлявых пальцах острый серп, и наконец, упали на лицо.

Пробормотал он и с облегчением выдохнул.

Давай прогуляемся, Стах.

Послесвечение

Содержание

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Комментарии (0)