Кап! Кап… и так целую вечность. Вода! Ей хорошо… она не ограничена пространственными рамками, жесткими условностями и никому не нужными законами. Ее не волнуют такие жестокие и непримиримые сущности, как совесть и долг, которые, к сожалению, очень хорошо известны мне… были.

Каждый день она может проскользнуть туда, где светит солнце и зеленеет трава, которых я уже никогда не увижу. Никогда не думал, что буду скучать по таким недостойным и необязательным вещам, как солнце и трава… Правильно говорят: никогда не говори "никогда", если не уверен…

Кап! Как же я завидую воде и ее свободе… У нее все впереди, ее ждет бесконечно долгая жизнь, за которую она сможет побывать везде, где не бывал я, где я хотел бы побывать и где уже вряд ли буду. Не говорю, что "никогда", хотя сейчас это слово как никогда актуально и оправдано. Вот она рядом, я чувствую ее пальцами, каждой клеточкой кожи, даже не видя ее, я ощущаю ее запах и вкус. И как же я ненавижу ее за эту близость! Она будто издевается надо мной, маня, приглашая, рассказывая о далеких невиданных странах, в которых успела побывать. Да, я знаю, что вода не умеет разговаривать… но за то время, что я сижу здесь только она одна снисходит до беседы со мной. И я благодарен ей за это…

Кап! Скользкий пол, скользкие стены… Камера десять шагов на десять. Вода журчит, стекает по всем окружающим поверхностям. Я привык… к влаге, к шуму, к темноте… к своей беспомощности и боли. Я не знаю, помнит ли кто-нибудь про меня, или мое имя давно стерто из всех возможных источников. Людская память коротка… кому, как не мне, помнить про это?

Кап! Да, если бы не вода, я давно сдался бы, умер или окончательно сошел с ума. А так у меня всегда есть надежда. Ведь рядом ее живое воплощение… Только сейчас я стал спокойнее, проще ко всему относиться.

Раньше я бился, рыдал, царапал ногтями стену, бросался на дверь, пытался разбить голову о холодные, безжизненные камни. А теперь мне стало все равно, потому что когда добегаешь до определенного морального барьера, теряется смысл бросаться на него с голыми руками. Он не поддастся, а ты сорвешься в безумие… Вода! Раньше я мечтал, что ты размоешь, снесешь мои стены со временем. А потом понял, что моей жизни не хватит, чтобы дождаться этого момента. И смирился…

Мотивы? Какие могут быть мотивы у слепого узника, приговоренного к пожизненному заключению? Никаких, потому что для него нет слова "будущее"… Оно не звучит для него, потому что никогда не настанет. Нет! Вру! Настанет, когда я сдохну, наконец, и мой разум перестанет отравлять существование бренного тела. Я жду этого времени… это моя последняя, самая заветная, мечта. Хотя я и разучился мечтать, и, скорее по привычке, оставшейся с той, прошлой, почти счастливой и почти забытой жизни, продолжаю согревать внутри себя странный, еле тлеющий огонек надежды.

Кап! Как глупы люди, живущие за этой стеной, не ведающие что такое одиночество и медленное скольжение в безумие. Они не понимают, не ощущают этой губительной влаги, приносящей надежду, они не замечают ее. Нет! Умирать не страшно, когда в мире уже нет ничего, за что стоило бы бороться, смерть перестает страшить, она становиться единственным выходом к покою. Когда-то у меня была цель, и смысл жизни был понятен и ясен, но услужливая память стерла, уничтожила все следы той прошлой жизни, оставив только горький осадок полузабытых эмоций.

Я потерял столько возможностей, после меня не останется ничего, что хотя бы намекало на то, что я существовал когда-то. У меня могли быть дети, я отказался от них, посвятив себя губительному служению Мраку. У меня могла быть семья, я предал свою любовь. Я мог быть счастлив, но продал свою жизнь за великую идею служения свету. И что я получил взамен? Чем мне отплатили и те, и другие? Мне не позволили даже умереть… Ехидное милосердие посчитало, что вечное падение в безумие — это более благородное решение.

Кап! Как я ненавижу этот мир… Самые прекрасные моменты в моей настоящей жизни, когда сумасшествие настигает меня, и я на некоторое время теряю связь с ним и не помню, не ощущаю себя. Меня всегда приводит в чувство вода, она холодит голову, омывает тело, возвращает рассудок, спасая…

Кап! Мои охранники боятся меня, я чувствую это каждый раз, когда мне приносят еду. Они не говорят со мной, но я их чувствую и понимаю лучше, чем они сами… когда я в сознании. Может быть, к лучшему, что я никогда не увижу их лиц. Не уверен, что выдержал бы их презрительные, сочувствующие взгляды. А так между нами вечная стена мрака и пустоты. Они считают, что я безумен, и боятся меня. Этот запах страха, он еще очень долго преследует меня, заползая в самые далекие уголки сознания.

Вот и сегодня, я еще издалека знаю, что приближается охрана. Причем я ощущаю их раньше, чем обострившийся слух подсказывает, что кто-то идет. Но сегодня что-то не так… я не сразу понимаю, что они разговаривают. Я отвык от человеческой речи, она никогда не звучала в этом месте, здесь она кажется чем-то неправильным, лишним, вредным. Липкое предчувствие чего-то важного и существенного сжимает сердце, душит, бередит остатки разума. При этом привычка, въевшаяся в мое существо, как старый шрам, не позволяет мне потерять лицо. Сейчас, когда я в сознании и могу отвечать за свои поступки, я точно знаю, что внешне абсолютно невозмутим.

Они подходят все ближе, и я пытаюсь разобрать, вспомнить этот практически забытый мной язык.

— Поверьте мне, сэр. Он абсолютно невменяем, порой у него случаются обострения, и он начинает бросаться на стены, поэтому мы вынесли из его камеры всю мебель.

Врет. Здесь никогда не было мебели…

— После того как он выжег себе глаза, его взяли на контроль самые лучшие врачи Азкабана. Но Заключенный не подпустил к себе никого, более того, он напал на колдомедика! После этого к нему никто не заходил… — кажется, смотритель взволнован. Нет! Напуган… и страх этот направлен не на меня, а на его собеседника. Я не помню, чтобы ко мне кто-нибудь заходил, даже тогда, когда я был в нормальном состоянии.

— Сэр, — смотритель готов провалиться под землю. — Может, не стоит туда заходить? Вы понимаете, что это неосторожный поступок? Заключенный безумен!

Он сейчас перейдет на визг… Его останавливает холодный, спокойный голос, от звуков которого, наверное, люди падают на колени, столько в нем власти и неподдельного превосходства. Так может говорить только человек, который держит в своих руках, как минимум, полмира, а остальная половина при этом мечтает оказаться на месте первой.

— Я не спрашивал вашего мнения, оно меня не интересует, поверьте. Открывайте дверь.

— Сэр, не стоит! Ну зачем вам это надо? Может, он там уже сдох давно?

Мышцы на лице странно натягиваются. Я даже не сразу понимаю, что улыбаюсь. Этого не может быть, я не умею улыбаться!.. Посетитель начинает злиться, я носом чувствую его гнев.

— Мистер Кларк, немедленно откройте дверь! Иначе вы можете попрощаться со своим местом. Хотя, нет! Вы уже уволены, и сейчас только от вас зависит, каким будет ваше будущее!

Где же я слышал этот голос? Память неуверенно начинает отыскивать ассоциации в разрозненных картинках прошлого, будто тасуя колоду карт.

Смотритесь, кажется, заплакал… Что-то невнятно бормочет.

— Господин министр… ну, господин министр.

Злорадное чувство удовлетворенности рождается где-то в глубине меня, когда я представляю его себе. Наверное, это сморщенный, длинный, как оглобля, старик, похожий на Филча… Филча? Кто это? Отбрасываю ненужные мысли, приходящие откуда-то изнутри, просачивающиеся, подобно воде, через бреши моего сознания.

Я слышу, как трясутся руки у смотрителя, когда он пытается открыть дверь. Ключ только с третьего раза попадает в щель… Но не тут то было. Вода, моя вечная соседка, за столько времени испортила замок.

— М..м..министр, замок заржавел. Дверь невозможно открыть!

— Отойдите от двери, — голос снова спокоен и размерен, хотя где-то на грани я чувствую его гнев.

Какая-то возня, шаркание. Что они там делают? Неужели?..

Громкий взрыв сотрясает стены моей камеры. Меня откидывает к стене, прямо в большую лужу. Вода смягчает удар. Она всегда помогает мне, всегда… Вжимаюсь в стену, может мои незваные гости испугаются моего вида и оставят меня в покое? Бедный мозг, ему сложно выдержать подобные перегрузки, и он противится, утаскивая меня в пучину безумия.

Вот! Этот голос я знаю… Память подкралась ко мне со спины, и, как плохой шутник, выплеснула воспоминания. Все, что смогла нарыть…Но и этого, вполне, достаточно.

Мозг противится этой боли, ему проще кинуться в безумие, чем воспринять все произошедшее. И перед тем, как окончательно соскользнуть, я все же вспоминаю человеческие слова:

— Вы всегда были склонны к театральным жестам, Мистер Поттер!

И все… Дальше мое тело живет своей жизнью, никак не зависящей от разума.

1 глава.

Черелли

Мне казалось, что будущего нет. Я медленно сползал к безумию. Оно завладевало мной, а я не хотел с ним бороться, потому что не было смысла. Пока не пришел он... и не показал мне другой мир. Мир, частью которого стал я.

Гарри Поттер

Северус Снейп, Гарри Поттер

Поторопите вечность

Ненавижу все эти встречи с прессой, особенно, такие многочисленные, как сегодня. Их и по одному то вытерпеть сложно, а уж, когда их несколько десятков, просто невозможно. Сегодня явно не мой день… Хорошо, что Малфой успел влить в меня перед экзекуцией довольно приличную дозу успокоительного. Благодарить, естественно, не буду, но всеравно приятно. Без зелья я вряд ли выдержал бы три с половиной часа тупейших вопросов.

— Господин Министр, как ваши отношения с бывшей женой?

Вот спрашивается, почему не спросить про политику Министерства или бюджет на следующий год… нет! Их интересует судьба моей сбежавшей жены. Да откуда я могу знать? Она бросила меня с тремя детьми десять лет назад, умотав с моим собственным секретарем. Сейчас, наверное, нежится где-нибудь на лазурном берегу в компании с Томасом. В общем, Мерлин им судья! С тех пор я не беру на работу никого из гриффиндорцев. Принципиально… И еще ни разу не пожалел об этом решении. Я даже благодарен ей за то, как она со мной поступила. Возможно, если бы она этого не сделала, я не добился бы всего того, что имею сейчас.

Еще хуже дурацкие вопросы с намеком на какие-то особые отношения с моим первым замом. И, что самое интересное, никого не интересует, что Малфой, вообще-то, женат и имеет тринадцатилетнего сына. Такие вопросы я ненавижу больше всего, потому что всегда теряюсь и не знаю, что отвечать. Не стану же я рассказывать, что это именно Малфой помог мне выкарабкаться после предательства жены, что это наполовину его заслуга, что я сейчас живу и наслаждаюсь этой самой жизнью. Конечно, Малфой тоже не остался внакладе, благодаря мне он отбелил свое имя и практически полностью восстановил состояние своей семьи. Но меня полностью устраивает наша дружба-сотрудничество. За десять лет мы с ним успели побывать в таких передрягах, что вопрос о доверии просто не стоит между нами. К тому же нас сближает и общая цель жизни…

Что-то я сегодня много ворчу. Не к добру это, хотя, чем еще заниматься, пока идешь по этим бесконечным коридорам. Так на чем мы остановились? Ах, да! Пресс-конференция… Малфой говорит, что это хорошо, что людей не интересует политика. Это показатель стабильности государственного курса и его одобрения народом. Будем надеяться…

Криви сегодня просто достал! Нет, ну надо же придумать такой глупый вопрос:

— Расстроены ли вы, что ваш младший сын был распределен на Слизерин?

С чего вдруг я должен расстраиваться? Да и еще три года спустя? Я даже доволен, в каком-то смысле.

Когда же закончатся эти коридоры? О, вот она — дверь моего кабинета. Секретарь — миловидная блондинка (Малфой, как всегда, в своем репертуаре) приветливо здоровается и уточняет, не нужно ли мне чего-нибудь.

— Мари, никого не пускай ко мне, — бросаю я ей и спешу скрыться за дверью, пока она не домоталась с какими-нибудь подписями или срочными делами. Если там что-то серьезное, Малфой обязательно скажет.

Мой первый заместитель сидит, развалившись в своем любимом кресле возле камина с бокалом мартини в руках. Значит, ничего особо важного на сегодня не запланировано.

— Поттер, как все прошло? — интересуется он, кивая мне на мое кресло, стоящее немного в стороне. Я не люблю, когда жарко.

Я с удовольствием потягиваюсь и наливаю себе.

— Все отлично, — отвечаю я ему. Жаловаться я не собираюсь, пока дошел, весь гнев перегорел. Наверное, поэтому коридоры здесь такие длинные.

— Я же говорил, что в этом нет ничего страшного, — самодовольно фыркает Малфой. — Зато завтра все газеты выйдут с огромными заголовками про любимого Министра! Я прямо так и вижу: Гарри Поттер — Мальчик-который-стал-лучшим-министром-столетия!

Он картинно развел руками, показывая, какими, по его мнению, должны быть заголовки.

— Мальчик? Малфой, мне сорок лет скоро стукнет, у меня старшему сыну пятнадцать! Ты о чем?

Малфой иронично усмехнулся:

— Для электората ты навсегда Мальчик-который-победил-темного-лорда. Надо этим пользоваться! Это бренд, Поттер!

— Как они меня достали, — честно признаюсь я.

Малфой пожимает плечами. Сидим в тишине, каждый думает про свое. За фальшивым окном шелестят струи дождя. Какому умному человеку пришло в голову сделать, наконец, хоть один пасмурный день? Надо будет попросить Мари узнать и выписать ему премию, или благодарность что ли? За премию меня Малфой потом полдня мучить будет, рассказывая о необходимости экономии.

Я люблю дождь, когда можно просто сидеть дома на крыльце и наслаждаться мелодичным перезвоном капель.

— Как там Астория? — осторожно уточняю я.

Малфой пожимает плечами. Никогда ведь не покажет, что волнуется за жену, которая лежит в больнице. Ее уже полгода лечат лучшие колдомедики и зельевары Великобритании и Европы и не могут найти причину болезни. Меня не проведешь, Малфой, я-то вижу небольшие морщины, которые появились у тебя за это время в уголках глаз. Они ведь не от старости, правда? Конечно, я никогда не спрошу об этом, мне достаточно знать. А тебе достаточно просто чувствовать мою поддержку.

— Скорпиус прислал письмо.

Вот видишь, уводишь разговор в сторону. Ах, Малфой, я знаю тебя, как облупленного! Как и ты меня.

— Мне Лили пишет каждую неделю, по два раза, — усмехаюсь я. — У меня уже не хватает идей, что можно ей еще написать. Не про квидич же ей рассказывать, правда? И не про политику тоже…

— Пошли ей вырезки из журналов, — посоветовал Малфой, расплываясь в довольной улыбке. — Она же девочка, ей должны быть интересны всякие там платья, рюшечки, оборочки. Хочешь, я попрошу Асти подобрать что-нибудь?

Я страдальчески закатываю глаза:

— Лучше пусть она сама напишет Лили, — попросил я. — Ей проще с ней общаться. А то она иногда задает такие вопросы, на которые я просто не могу ответить…

Малфой смеется. Еще бы, ему хорошо, у него один единственный сын, да, еще и жена есть. А у меня порой не хватает слов, чтобы что-то объяснить дочери.

— Ей всего одиннадцать лет, — ржет Малфой. — Какие она тебе там особые вопросы задать может?

Малфой быстро успокаивается:

Я благодарно киваю, вслушиваясь в тихий перестук дождя. Наши дети… оказались умнее нас. Скорпиус и Ал дружат с самого детства, вместе играли, вместе баловались, вместе пошли в школу на один и тот же факультет. Дети у меня вообще замечательные. Даже удивительно, как они умудрились вырасти у меня такими.

— Скорпиус пишет, что их новый профессор Зельеварения еще более глуп, чем предыдущий, — рассказывает Малфой.

Улыбка медленно сползает с моего лица. Вот она, наша самая важная и самая страшная тема.

— Эта должность проклята, как когда-то была проклята Защита, — тихо отвечаю я.

— Она просто ждет Снейпа, — Малфой одним глотком допивает все, что осталось в бокале.

Снейп… Вот уже двадцать лет я ищу его, чтобы попросить прощения. Я начал поиски сразу после битвы, когда сообщили, что его тело не было найдено. И пока никаких результатов… Последние десять лет мне помогает Малфой, правда, у него свои какие-то мотивы.

— Как там наше расследование? — спрашиваю я наконец.

— Сегодня должен придти отчет от нашего агента, прошлый раз он сообщал, что практически отыскал зацепки, — не очень уверенно отвечает он.

Я и сам понимаю, что надежды практически нет, и с каждым годом она все больше исчезает. За окном уже практически шторм, кажется, что вот-вот и стекло разобьется. Я заворожено слежу за медленно сползающими по стеклу каплями, когда неожиданно раздается тихий стук в дверь. Я подскакиваю в кресле, выплескивая на себя остаток мартини.

— Кто там? — грозно рявкаю я, пока Малфой заботливо уничтожает с моей дорогущей мантии пятна.

В комнату осторожно заглядывает Мари.

— Господин Министр, — тихо пищит она.

— Я просил меня не беспокоить!..

Девушка готова провалиться под землю. Почему-то все мои сотрудники, кроме Малфоя, считают меня грозным и строгим начальником?

— Господин Министр, — девушка все же продолжает. Наверное, Малфой поэтому и взял ее, что она не только симпатичная, но еще и довольно храбрая. — Господин Министр, там ваш агент, которого вы просили впускать, независимо от вашего желания

Мы с Малфоем одновременно вскакиваем с кресел.

Бедняжка… Надо бы потом извиниться. В кабинет протискивается мистер Карн, наш агент: маленький, очень худой человечек с нездоровым цветом лица. По нему сразу видно — нашел!

Мы с Малфоем переглядываемся… Неужели у меня такое же глупое выражение лица?

Я очень не люблю это место. Азкабан не курорт… Даже став Министром, я посещал его только один раз. И никогда не планировал делать это впредь. После Второй Магической здесь держат только приговоренных к пожизненному заключению. А им все равно, кто является Министром… теперь, я очень жалею об этом.

Старые облезлые стены не могут не пугать, они выступают из темноты, оттесняемой слабым светом фонаря. Здесь нельзя идти спокойно, потому что каждая клеточка тут пропитана людским страхом и смертью. Здесь нет крыс, нет света, нет ничего… кажется, нет даже живых. Рядом семенит сгорбленный скелетоподобный смотритель, заискивающе заглядывающий нам в лицо. Меня от него уже тошнит!

Я оборачиваюсь к Малфою. Тот идет абсолютно бледный, такое ощущение, что он сейчас упадет в обморок, в глазах страх и боль. Отца вспоминает, понимаю я. Заметив, что я смотрю на него, быстро берет себя в руки. Молодец! Горжусь им… я вот, так не могу. Смотритель уже достал!

— После того как он выжег себе глаза, его взяли на контроль самые лучшие врачи Азкабана. Но Заключенный не подпустил к себе никого, более того, он напал на колдомедика! После этого к нему никто не заходил…

Я чувствую, как по спине пробегает нехороший холодок. Мой мозг пока не осознает, что происходит, поэтому реакции немного заторможены. Малфой молчит, видимо, боится потерять самообладание.

— Может, не стоит туда заходить? Вы понимаете, что это неосторожный поступок? Заключенный безумен!

— Я не спрашивал вашего мнения, оно меня не интересует, поверьте. Открывайте дверь, — холодно требую я. Если бы он меня хоть чуть-чуть знал, понял бы, что спорить лучше не стоит. Малфой вон догадался, я чувствую его осторожное, успокаивающее рукопожатие.

— Сэр, не стоит! Ну зачем вам это надо. Может, он там уже сдох давно?

Я подпрыгиваю на месте. Такого не может быть…

Смотритель начинает плакать. Да, когда мне надо, я могу заставить людей делать так, как того хочу я.

Я невозмутимо смотрю, как у него трясутся руки, когда он пытается открыть дверь. Ключ только с третьего раза попадает в щель… Я замираю, и…

Все! Больше я этого терпеть не намерен. Неожиданно возвращается самообладание.

— Отойдите от двери, — спокойно требую я.

Смотритель весь трясется, но подчиняется. Достаю палочку и просто вышибаю дверь. Малфой смотрит на меня с одобрением, он и сам так сделал бы.

Смотритель от испуга роняет фонарь, и он моментально гаснет. Малфой тут же зажигает люмос и смело шагает в камеру, я за ним. И тут же слышу слабый всхлип своего друга, а через секунду уже сам еле сдерживаю рыдания.

Сказать, что я в ужасе, значит, не сказать ничего… Я на всю жизнь запомню эту картину. Квадратная камера без окон, по всем стенам струится грязная, вонючая вода. На неровном полу огромные лужи и какие-то остатки то ли еды, то ли еще чего-нибудь. В самом дальнем углу сжался… Я не уверен, что это человек. Грязное, обросшее существо в ободранных остатках ткани, которых и одеждой-то не назовешь. Оно слегка шевелится и поднимает то, что должно быть головой. Вместо глаз страшные, уродливые, воспаленные рубцы, придающие ему еще более безумный вид. Давлю в себе рвотные позывы и внимательнее вглядываюсь в существо. Сходство неоспоримо!..

Малфой зажимает себе рот рукой.

— Что с ним сделали? — выдавливаю я из себя.

В это время существо медленно начинает поворачиваться к нам.

— Вы всегда были склонны к театральным жестам, Мистер Поттер! — этот голос не спутаешь ни с кем. Я двадцать лет гонялся по свету, отыскивая его. Этот человек когда-то был моим кошмаром, потом оказался спасением.

Я делаю шаг в его сторону и с ужасом вижу, как и без того истерзанное тело начинает скручивать спазм. Его трясет, изгибает, ломает у меня на глазах.

— Сделайте что-нибудь, — кричу я смотрителю.

Но тот только трясет головой, отступая в коридор.

— Помогите ему, — это уже Малфой. — Он же сейчас повредит себе что-нибудь! Я вас убью, если он умрет!

Смотритель уже не слышит, он убегает со всех ног, бросая нас в подземельях Азкабана. Малфой косится на меня… Дальше слов не надо, мы и так понимаем друг друга. Мы слишком многим обязаны старому профессору, и ничто, и никто не сможет остановить нас сейчас. Мы одновременно прыгаем на то, что когда-то было телом, тут же утопаем в воде, но не останавливаемся. Только не сейчас…

— Надо не дать ему навредить себе! — кричит Малфой, прижимая к грязному полу токую, слишком тонкую, руку. Я подхватываю другую…

Страх и отвращение окончательно отступают перед жгучим желанием помочь…

2 глава

Медленно возвращается чувствительность нервных окончаний, практически также медленно как приходит в себя измученный разум. У меня снова был приступ… что ж, этого следовало ожидать.

Какое странное ощущение в теле? Я не понимаю, почему мне так хорошо и приятно… хорошо? Я уже очень давно не говорил, что мне хорошо. Может быть, я умер и все же попал в рай? Тогда почему я все еще ничего не вижу? Я всегда верил, что в раю все должны быть здоровы и счастливы… так может, это ад? И это такая изощренная пытка, когда вокруг все хорошо, светит солнышко, поют птички, но при этом ты не можешь этого увидеть, опознать, принять… хотя нет, я чувствую свое тело, значит, я жив и мне просто тепло. Почему мне тепло? Этого не может быть! Меня столько лет сопровождал только холодный, мокрый гул воды, а он не может нести тепло. Во всяком случае там, где меня держали столько лет.

Пытаюсь пошевелиться…одеяло? Я накрыт одеялом? Я столько лет не ощущал на своем теле приятного шелка постельного белья!

Что-то произошло тогда, что-то что изменило мою жизнь… нет, память снова отказывается воспроизводить нужную информацию, на месте необходимых воспоминаний зияет пугающая, беспросветная пустота, выматывающая душу и разум. Вы даже не представляете, какого это, жить, когда часть твоей жизни отсутствует, когда ты не знаешь, что ты делал в то время, и было ли это правильно… Я даже придумал себе оправдание, которое всегда помогало мне в заключении — зато можно пофантазировать над тем, что там могло произойти. Я уверен, что случилось что-то очень важное, у меня до сих пор в душе осадок от какого-то хорошего чувства. Их у меня очень мало, поэтому я надолго запоминаю ощущения, которые остаются со мной, даже если память подводит.

Осторожно приподнимаюсь… мягко? Я в тепле, под одеялом и, судя по-всему, на кровати! Наверное, я все-таки попал в сказку. Не иначе!

А запахи! Как же я не заметил, что все запахи другие? Жадно втягиваю в себя воздух, наслаждаясь каждым ароматом в отдельности и всеми сразу. Как же это… пахнет очень приятно. Кажется, свежеиспеченным хлебом и чаем с мятой, детскими красками и чернилами, свежесрезанными цветами и лекарственными настойками. Так должен пахнуть дом… Все эти запахи, такие забытые, такие невозможные, кружат мне голову, вселяют в душу радость и еще какое-то чувство… я не помню его названия, но от него очень тепло.

Я провожу рукой по гладкой, чистой простыне. За окном шелестит дождь… я чувствую, как даже через закрытое окно в комнату проникает легкий, освежающий запах грозы. Вода, моя вечная спутница! Видишь, я все же сбежал оттуда… Интересно, где я?

Ах, память! Почему ты меня так подводишь? Когда я успел забыть, что выбрался из своей камеры?

Тихий перестук мягких туфель по ковру. Кажется, кто-то идет сюда. Судя по шагам, это ребенок…двое. Они останавливаются где-то совсем рядом, тихо открывается дверь, я слышу, как она шуршит по ковру.

— Мы не должны этого делать, — строгий девичий голосок. — Если папа узнает, что мы здесь были, он нас отругает и больше не разрешит приезжать домой на выходные!

Мальчик, видимо, не доволен. Он громко шипит.

— Тише! Ты его разбудишь!

А сам производит шума в несколько раз больше, чем сестра.

— Если ты ничего не скажешь папе, то он и не узнает… ты же не ябеда? — самодовольно сообщает он, всегда не любил таких детей. Они мне напоминали… как же его звали?

— Джеймс, как ты можешь так говорить…

Точно, Джеймса Поттера! Память отыскивает обрывки воспоминаний детства… Да, не люблю таких детей.

В комнате на некоторое время повисает тишина, дети подходят к кровати, я слышу их шаги, приглушенные мягким ворсом, чувствую их любопытные взгляды.

— Он страшный, — испуганно шепчет мальчик.

— Бедный… — девочка плачет? Почему? Неужели я так сильно напугал ее…

— Перестань, Лили… — резко шипит ее брат.

Лили? От этого имени становится тепло и горько… я помню другую Лили. Мою маленькую подружку, мой лучик в безумном мире детства, мое спасение и мое проклятие.

— Интересно, а он правда, сумасшедший? — шепотом спрашивает Джеймс.

Его сестра все еще всхлипывает, но отвечает:

— Я слышал вчера, так доктор папе сказал… — доверительно сообщает мальчик.

Я с удивлением осознаю, что меня гложет любопытство…да, где же я все-таки нахожусь?

— А папа сказал, что у доктора не спрашивали диагноз, от него требовалось грамотное лечение, и выкинул его за дверь… — весело рассказал Джеймс. — Они потом с дядей еще напились, и тот кричал, что Снейп не мог сойти с ума, что у него психика железная…он, вроде, шпионом на войне работал.

Снейп… да, когда-то так меня звали. Имя воспринимается неожиданно болезненно и обидно.

Кто-то из них подходит еще ближе:

— Как думаешь, папа сможет его вылечить?

— Папа все может! — какой самоуверенный юноша.

Девочка тихо вздыхает:

— Как думаешь, ему больно?

Ее прерывает сердитый окрик брата:

— Лили! Пошли отсюда! А то ты его разбудишь! Мало ли что…

Девочка отходит от меня, и я слышу, как за ними закрывается дверь. Появляется странное чувство потери, я так давно не слышал человеческую речь. Уж лучше эти дети, чем тяжелая тишина, наполненная безжизненным шепотом воды.

— Какой-то он не интересный… — разочарованно шепчет мальчик.

— Какой же ты бессердечный, Джеймс!

И снова топоток детских ножек… Какая хорошая девочка. А еще говорят, что имя не налагает на человеческий характер свой отпечаток. Да, вот оно! Самое яркое подтверждение того, что это не так. Если бы я не был уверен, что с тех пор прошло несколько десятков лет, то принял бы этих детей за Лили Эванс и Джеймса Поттера. Какое странное стечение обстоятельств… судьба словно издевается надо мной, заставляя страдать, переживая все заново. Интересно, кому пришло в голову назвать детей такими именами?

А вдруг мне все приснилось? Нет! Мои глаза не видят, мое тело помнит слякоть камней камеры, мои руки все еще болят от кандалов. Это не могло быть сном… Откуда-то в сердце заползает язвительный, непримиримый страх, холодный, яростный, заставляющий разум застыть в ожидании…

И как спасение где-то вдалеке снова появляются тихие, осторожные шаги и легкое шуршание двери. Я слышу, как ко мне подкрадывается кто-то, и я уверен, что это юная Лили. Я чувствую, как она наклоняется ко мне, ее легкое дыхание касается моих волос, щекочет лоб… Сам не знаю, откуда во мне столько странного, щемящего чувства нежности к абсолютно незнакомой мне девочке. Я стар, это просто последствия старения.

И тут я чувствую на своей щеке теплую ручку ребенка. От нее пахнет осенними листьями и какими-то травами, булочками и земляничным варением, а еще… нежный аромат, который я помню с детства.

— Хорошие духи… — это сказал я?

Зачем я это сделал? Вот, сейчас она испугается и убежит, а я останусь здесь один наедине со своим страхом… Ничего подобного: девочка мелодично смеется и садится ко мне на постель.

— Я так и знала, что вы не спите, — сообщает она мне. — Вы не слушайте Джеймса, он просто глупенький.

Я улыбаюсь… я умею улыбаться?

— Давай знакомиться? — предлагаю я ей.

Я не знаю, зачем я это спрашиваю. Да зачем я вообще разговариваю с ней! Я ведь так себя не веду, дети должны бояться и уважать меня. Я не помню, почему я это решил, но долгое время так и было… Нет! Я не хочу вспоминать то время, там не было ничего хорошего.

— Меня зовут Лили, — мягко сообщила она.

— А меня Северус… у тебя красивое имя, Лили.

— Меня так папа назвал, — гордо сообщает ребенок.

Я осторожно приподнимаюсь на подушках.

— Эти духи тоже он мне купил!

— Какой у тебя хороший папа…

Я чувствую, как девочка улыбается.

— И мама, наверное, тоже…

И улыбка тут же исчезает, будто, солнце зашло за тучу. Мне даже становится холодно. Я осторожно нахожу маленькую ручку ребенка:

— Я чем-то обидел тебя? — ну, почему мой голос не может быть чуточку теплее? Я чувствую, как ей больно, и мне самому становится плохо оттого, что я стал причиной этого. Но девочка снова удивляет меня… теплая ладошка поворачивается и ложится сверху.

— Я не знаю, где моя мама, — доверительно сообщает она мне. — Она ушла…

— Не расстраивайся, — советую я ей. — Если бы она была хорошей матерью, она никогда не ушла бы.

Кажется, девочка кивает.

— Папа тоже так говорит…

Мы некоторое время сидим в тишине…

— А ты не боишься темноты? — спрашивает она.

Я качаю отрицательно качаю головой:

— В ней нет ничего страшного, — уверяю я ее.

— Ты ничего не боишься?

Наивная девочка… не боятся только глупцы. А я безумен, но не глуп…

— Я боюсь одиночества, — говорю я ей прежде, чем успеваю подумать. Девочка вздыхает:

— Я тоже раньше боялась, но папа подарил мне медведя, и я перестала.

Я осторожно глажу ее руку.

— Теперь ты не один… — уверяет она. — Нас много!

Где-то в глубине дома слышится:

Девочка подскакивает с постели:

— Ой! Меня зовет папа…

Я подталкиваю ее к двери.

— Иди-иди! А то он ругаться будет…

— Не будет! Он нас никогда не ругает, дядя Драко говорит, что он нас балует…

Драко? Память мягким толчком возвращает мне воспоминания…

Я откидываюсь на подушках и сжимаюсь в комок. Куда меня снова забросила жизнь? В дом к Гарри Поттеру…

Я практически засыпаю, когда в комнату снова входит Лили. Я узнаю ее по легкому запаху духов. Девочка кладет рядом со мной что-то мягкое…

— Теперь ты не один, — шепчет она, уходя.

Поторопите вечность

Содержание

1 глава.

2 глава

3 глава

4 глава

5 глава

6 глава

7 глава

8 глава

9 глава

10 глава

11 глава

12 глава

13 глава

Эпилог

Комментарии (0)