— Все тщетно, если так или иначе мы попадаем в город-ад, куда нас все сильнее затягивает, как в водоворот.

— Для живущих ныне ад — не будущность, ежели он существует, это то, что мы имеем здесь и теперь, то, где мы живем изо дня в день, то, что все вместе образуем. Есть два способа от этого не страдать. Первый легко удается многим: смириться с адом, приобщиться к нему настолько, чтоб его не замечать. Второй, рискованный и требующий постоянного внимания и осмысления: безошибочно распознавать в аду тех и то, что не имеет к аду отношения, и делать все, чтобы не-ада в аду было больше и продлился он подольше.

— Итало Кальвино «Невидимые города»

Август 2013 года. Шотландия. Пятнадцать лет после битвы за Хогвартс

Вокруг Запретного леса так мрачно, что Драко движется исключительно на инстинктах, а его аврорское чутье следует за запахом темной магии. Он не обращает внимания на жжение в предплечье, на метку, спрятанную под его мантией и толстым джемпером.

Даже в августе земля вокруг Хогвартса чертовски холодна.

Но Драко привык к деревьям, заслоняющим звездный свет, и к боли, размывающей его мысли. Уже третий год в подобную мерзкую погоду он совершает эти небольшие прогулки.

Сейчас его беспокоит не столько холод, темнота или боль, сколько угрожающий тон в зашифрованной записке, которую он получил ранним утром: Улисс бился об окно, торопясь попасть внутрь, оставляя когтями царапины на стекле.

Тебе лучше встретиться с нами на обычном месте

, — говорится в письме, написанном неровным и смутно знакомым почерком. Перо давило на пергамент слишком сильно, грозя порвать. Не совсем тонко, но смысл был более чем ясен: он в полном дерьме и, скорее всего, идет прямиком в ловушку.

Какими бы глупыми он ни считал членов Верной Длани, они — единственная группа почитателей Волдеморта, продержавшаяся в нынешнем мире дольше года.

Возможно, он стал самодовольным. Обычно его родословной и темной метки достаточно, чтобы опустить любого, у кого были недобрые намерения. Последние несколько лет Драко передает полуправдивые и малозначительные сведения горстке преданных членов ячейки Верных в Северо-Шотландском нагорье, изображая на лице старую ухмылку и старательно выдавая себя за копию отца. Эти грязные притворщики внимали каждому слову, так пристально всматривались в татуировку на его руке, что он ощущал их обожающие взгляды, как прикосновение огня.

Записка говорит ему, что впредь ему придется стараться больше.

Наконец деревья вокруг редеют, и, приблизившись к поляне, Драко произносит самое слабое заклинание обнаружения из своего арсенала, едва заметно взмахнув палочкой. Возникают два волшебника, которых он и ожидал увидеть, и ведьма, довольно молодая, чтобы учиться с ней в Хогвартсе, но достаточно взрослая, чтобы лицезреть ее за ученическим столом.

Но когда Драко позволяет своим шагам хрустеть опавшей листвой на лесной подстилке, именно ее голос выкрикивает:

Конечно, существуют контрзаклинания, которые он освоил еще аврором, но Драко просто отпускает палочку, определяя ее местоположение по звуку, когда та падает на землю.

Он фиксирует взгляд на трех людях впереди и поднимает руки ладонями вверх. Капитуляция или, по крайней мере, намек на нее, стала для него привычной со времен Хогвартса. Они все еще верят в его прикрытие, иначе он был бы как минимум связан.

— Мы знаем, что ты убил Агню, — говорит Эмерсон Макнейр, подходя к нему с палочкой в одной руке и ножом в другой.

Это глупо — без предисловий раскрывать столько всего. В любом случае это правда, а значит, Драко уже обдумал, как соврать наиболее правдоподобно.

— Что случилось? — он придает словам нотку отчаяния. Потеря местного лидера Верных сильно ударит по нему, если все сказанное окажется правдой.

— Кедавраеда убили, когда он шел в паб, — говорит ведьма, ее пальцы крепко сжимают палочку. — Мы распознали твою магию.

Использовать убийственное проклятие было рискованно. Не каждый волшебник может его применить, так как не имеет достаточно силы воли. Поэтому три дня назад он оказался в той горной деревушке без возможности как следует замаскироваться.

— Он сдавал нас Министерству, — говорит им Драко, и слова звучат принужденно, сквозь зубы.

— Почему мы должны тебе верить? — низкорослый волшебник приближается к нему с палочкой наготове. Однако Кейлан Уоллес трус, он не станет нападать, пока это не сделают остальные.

Драко наклоняется вперед, поднимая ладони еще выше.

— Потому что они пришли ко мне за неделю до того, как я убил Агню.

— И что они тебе предложили? — ведьма смотрит ему в глаза, освещая пространство кончиком своей палочки, чтобы лучше разглядеть правду на его лице.

— Ничего такого, чего мне не предлагали раньше. В основном боль или ее отсутствие, — не планируя этого, он провел пальцами по толстому шраму, идущему от бедра до коленной чашечки, глубокому, что чуть ли не достает кости. — Они совершили ошибку, хорошо обучив меня. В конце концов, я смог убедить их, что ничего не знаю. Что никто из нас ничего не знает.

— Зачем втягивать нас в это? — спрашивает Уоллес. Макнейр делает шаг вперед, поднимая нож перед своей палочкой — причуда, которая заставила бы Драко убедиться, что он сквиб, если бы не тот факт, что все трое могут вызвать какое-то проклятие, активирующее метку на его руке. То, что когда-то мог только Волдеморт.

Эта способность заставляет Министерство проявлять большой интерес к Верной Длани, ведя за ними наблюдение. Несмотря на то, что Драко уже три года играет двойного агента в нагорье, никто не может с уверенностью сказать, на что они способны, даже после периодического устранения их лидеров.

— Авроры пришли ко мне с вашими именами. Я отрицал каждое по очереди. Но им уже все рассказал Агню.

Раздается крик, мелькает вспышка света, и Драко чувствует, как связывающее заклинание впивается ему в запястья. Если бы он не работал так усердно, чтобы подавить определенные инстинкты, в этот момент он мог бы испугаться, но все же остается неподвижным и спокойным.

— Почему мы должны тебе верить? — спрашивает ведьма, и в этот момент он понимает, что видел ее когда-то. Давным-давно, на вечеринке для некоторых чистокровных семей с симпатиями к темной стороне, устроенной в поместье Малфоев, где дети выставлялись родителями как трофеи, выращенные ради власти и славы. Она была девочкой с серебряной лентой в темных волосах, ее пухлые пальчики хватали подол его мантии, она все еще не могла произнести его имя без запинки. Он был поглощен соперничеством с Поттером, одержим новой «Молнией» в своей комнате, но ее имя все равно вспоминается ему сквозь года — Руби Дочерти, младшая дочь в незначительной чистокровной семье, слишком неважной, чтобы стать Пожирателями смерти.

Их спасение, в конечном счете, в том, что они 

. Даже если Руби, кажется, настойчиво хочет отказаться от этого дара.

Он смотрит, как она кивает, а затем к его шее прижимается нож. Лучше, чем Круциатус, которого он ожидает, даже если капающая кровь испортит его джемпер.

— Мы тебе не верим, — шепчет Уоллес ему на ухо. — И если Министерство следит за нами, мы не можем просто сидеть сложа руки и спокойно принимать это.

— Чего же вы тогда хотите?

— Отдай нам Хогвартс, — говорит Руби, и в ее карих глазах появляется огонек, какая-то убежденность, которая заставила умную ведьму из приличной семьи бродить по шотландским нагорьям вместе с темными волшебниками.

Он ожидает манифеста, и поэтому Драко не очень удивлен шелестом листов. Но когда Макнейр показывает ему выпуск «Ежедневного пророка» недельной давности, он в шоке. На этих страницах нет ничего примечательного. На самом деле, он выбросил это издание прямо в мусорную корзину. Заголовок был о гребаных книзлах. Как будто может быть что-то более прозаичное, какое-либо более весомое свидетельство того, что по большому счету их мир успокоился.

Затем грязные пальцы Макнейра переворачивают страницы, снова, снова и снова, пока не доходят до середины газеты, и он помещает ее в поле зрения Драко, чтобы тот не мог не увидеть женщину в кадре. Девушка, которая, кажется, даже в ловушке из пергамента знает, что ей лучше отвести взгляд от его глаз.

— Гермиона Грейнджер приезжает в Хогвартс. Знаешь ли ты, как все изменится, если бы мы могли стереть с лица земли члена Золотого трио? — голос Руби дрожит от едва подавляемого восторга убежденного человека.

Она сейчас самая опасная из них, но, возможно, ее можно поколебать. Истинную веру, неразбавленную алчностью или жадностью, всегда легче всего сломить. Сама Грейнджер могла бы произнести какую-нибудь вдохновляющую речь по этому поводу. Драко не разговаривал с ней уже много лет, с тех пор как после войны попал в реабилитационный лагерь, и все же он был уверен в этом факте.

Весь тот год она изо всех сил старалась избегать его взгляда. Конечно, после всего, что произошло, он это заслужил.

Он старается не зацикливаться на этом, говоря:

— Если вы убьете Гермиону Грейнджер, Поттер и Уизли превратятся в ничтожных червяков. Не забывай, что благодаря Агню они прекрасно знают, кто ты такая. Чего же ты на самом деле хочешь?

Руби поджимает губы, раздумывая. Макнейр и Уоллес переминаются с ноги на ногу, наблюдая за ней.

— Хогвартс, — наконец говорит она шепотом, который напоминает сдавливаемый крик.

— Хогвартс — это место, где пал Темный лорд. И там восстанет следующий. Там мы поднимем его армии. Наши дети познают истину и будут сражаться так, как сражались бы мы.

На мгновение Драко видит шестнадцатилетнего себя с дрожащей в руках палочкой, стоя перед Дамблдором. Тот самый мальчик, который покинул Астрономическую башню и навлек на себя все ужасы из-за задания Волдеморта. Тогда он считал себя таким взрослым, таким способным. Думал, что понимает все на свете.

Он никогда не перестанет искупать вину за то, каким жалким мальчишкой тогда был. За кошмары, которые призвал на мир.

Он наклоняет подбородок к Руби, помня о том, что нож Макнейра прижимается к его шее.

— У вас есть кандидат на роль следующего Темного лорда?

Руби смотрит на него несколько секунд, и Драко гадает, собирается ли она предложить его в качестве кандидата? Если да, то все эти угрозы в конце концов окажутся бесплотными. Потому что у него нет желания руководить миром — ни темным, ни светлым.

Затем она качает головой.

— Как он может взойти без трона? Мы дадим ему возможность, и он вознесется. Может быть, даже из числа нынешних студентов. Я уверена, что в Слизерине есть кандидаты. Дай нам Хогвартс, и мы вместе создадим новый мир, — Руби делает паузу, и ее накрашенные губы оттягиваются назад, чтобы подарить ему улыбку, опасную и слишком яркую. — Отдай нам замок, и мы поверим, что у тебя были веские причины для убийства Агню.

Это похоже на шантаж, но Драко кивает в знак согласия, как будто дело уже сделано. Хотя он знает, что Хогвартс — это символ. Мощный символ всего того, что этот мир преодолел, всего того, чем он может стать.

Если этот фарс будет продолжаться до конца, он позволит им войти, он разрушит завесы, если придется, а потом уничтожит их, и к черту все, что скажет Министерство.

И несмотря на то, что Хогвартс может означать для мира волшебников, школа также является ловушкой, полем битвы, кладбищем. Было бы все так ужасно, если бы это было всего лишь здание?

— Тогда дай Непреложный обет, — говорит Макнейр, и нож находит новое место на его шее у слишком близко пульсирующей вены.

— На что именно? — у него нет никакого преимущества в переговорах, он связан, но магия услышит тонкий оборот речи лучше, чем эти идиоты.

— Ты пропустишь нас в Хогвартс и поможешь убить Гермиону Грейнджер.

— Я впущу вас в Хогвартс. Вы можете убить Грейнджер сами.

— Ты приведешь ее к нам, когда мы попросим.

Грейнджер убьет их всех одним взмахом палочки даже спустя столько времени, проведенного за столом в Министерстве. Он не видел ее четырнадцать лет, но все равно знает это наверняка.

Он кивает в знак согласия, все еще изображая беспечность, и Руби делает шаг вперед, произнося клятву вслух. Тонкая огненная лента следует за движениями ее палочки, когда она обводит ею связанные запястья Драко, затем Уоллеса и Макнейра, а затем свои собственные.

Он смутно задается вопросом: неужели они решили взять Руби с собой только для того, чтобы она произнесла это заклинание, даже не подумав о том, что они могли бы расширить свои гнилые планы за пределы самых грязных уголков Инвернесса, если бы вместо Агню ими руководила Руби.

Он размышляет о Гермионе Грейнджер. Кем бы она могла стать, если бы заняла место героя Поттера? Если бы не было пророчества, а только сила ее воли против надвигающейся тьмы войны.

Затем он чувствует на себе взгляд Руби и произносит слова, которые свяжут его с этой магией, слова, которые эхом раздаются вокруг него из уст Верных.

— Я клянусь соблюдать этот Обет, — говорит он, — или лишусь жизни.

Огонь исчезает, и связывающее заклинание спадает.

— Мы напишем снова, когда будем готовы к встрече, — отвечает Уоллес, делая последний небольшой выпад ножом, достаточно глубокий, чтобы по горлу Драко потекла струйка крови.

— В следующий раз используй шифр получше, — говорит Драко с таким снисхождением, на какое только способен, учитывая расположение ножа.

Руби взмахивает палочкой, и он едва слышит ее: «Ступефай», перед тем как просыпается несколько часов спустя, когда солнечный свет уже пробивается сквозь деревья, а в висках пульсирует головная боль.

К счастью, никто не украл его палочку, и ему удается аппарировать к границам Хогвартса. Пройдет еще неделя, прежде чем прибудут студенты, поэтому никто не видит, как профессор Малфой огибает озеро, уворачивается от ивы и входит в замок, воняя грязью, потом и засохшей кровью.

Искупавшись, одевшись и поев, он пишет письмо, используя правильный шифр.

«Длани нужен Хогвартс, а также Грейнджер. Я дал клятву».

Он подробно описывает встречу, несколько абзацев посвящает Руби Дочерти, ее угрозе и своим планам все это исправить. Закончив, он повторно шифрует письмо, как всегда делал на заданиях будучи аврором, и сжигает, пока не остается только пыль, которую он быстро сметает в урну кончиком своей палочки.

В сумерках, едва держа веки открытыми, он посылает Улисса с переписанным посланием, привязанным к лапе.

Но сон не приходит, и Драко смотрит в потолок, вспоминая те годы в Хогвартсе, ухмылку на губах, все эти проклятия и 

грязнокровка, грязнокровка, грязнокровка

. Это все, что он может сделать, чтобы не вцепиться ногтями в свою кожу.

Вместо этого, пробормотав Люмос, он направляется к своему столу, заваленному конспектами и наполовину прочитанными книгами, пока не находит письмо, полученное три года назад.

«Мне нужно знать, что на самом деле произошло, когда мы были в Хогвартсе»

, — вырисовывает Грейнджер твердой рукой, чернила благородного синего цвета, а буквы наклонены таким образом, что напоминали ему ее руку, поднятую в воздух во время урока чар или трансфигурации. — 

«Кто-то другой напишет нашу историю, и она будет недостоверной. Потому что они не видели того, что видели мы. И когда я рассуждаю об этом, то понимаю, что для тебя это должно было быть ужаснее, чем я когда-либо позволяла себе думать. Как считаешь, ты мог бы когда-нибудь рассказать мне о тех годах? Потому что я пытаюсь записать все это. Чтобы создать что-то правдивое».

В то время Драко думал, что письмо было ошибкой. Грейнджер никогда не обрушивала на него столько слов, разве что в разгар какой-нибудь праведной тирады.

Тогда он попытался ответить, планируя сказать: 

«Конечно, я не буду участвовать в этом чертовом интервью, Грейнджер, я не намерен вновь переживать те годы, мне и так тяжело смотреть на копию отца, когда от меня этого требуют. Уже дошло до того, что я стал избегать зеркал».

Даже в реабилитационном лагере после войны, как и сейчас, он думал о ней, о муках в ее голосе, когда она сказала: «

Я не понимаю, почему все должно быть именно так, даже ты заслуживаешь лучшего

», — ее огромные темные глаза на исхудавшем от войны лице и тревога, будто она стала свидетелем того, что станет с теми, кто выбрал не ту сторону.

Несмотря на понимание, Драко не мог полностью отбросить возможность того, что она держалась за этот ужас.

Именно поэтому он продолжал писать всякую чушь вроде: 

«История состоит не только из победителей», «Я сделаю это, если ты не будешь смотреть на меня с жалостью или осуждением в глазах, Грейнджер, а я думаю, что для тебя это невозможно», «Я не уверен, что, если рассказать о произошедшем, что-то изменится, но, черт возьми, ничто другое не помогло», и всевозможные вариации по типу: «Я не сделаю это».

Каждый новый кусок пергамента успешно разрывался на мелкие кусочки, прежде чем он успевал вызвать Улисса.

И все же даже сейчас он думает о том, чтобы написать ей, позволить своей истории раскрутиться, пока она не заполонит весь разум. Даже если это небольшое мучение — меньшее из того, что он заслуживает.

Чтобы подавить искушение, он расправляет старый «Пророк», который достал после проведенных в лесу часов. Драко переворачивает страницы до тех пор, пока не доходит до той самой статьи, про которую говорил один из Верных.

«Гермиона Грейнджер берет перерыв в своей хваленой карьере в Министерстве магии, чтобы преподавать историю магии в Хогвартсе в грядущем учебном году. Хотя это уже не секрет, что она считается главным кандидатом на пост следующего министра, как только Кингсли Шеклболт закончит свою работу, наши источники сообщают, что это своего рода проект для мисс Грейнджер, которая всегда любила подобные задания. Подтверждено, что она также будет преподавать курс «Современная история магии», основным текстом которого станет ее последняя книга. Хотя магия в двадцатом веке — довольно обширный том (неужели мисс Грейнджер стремилась к большему количеству страниц, чем «История Хогвартса»?), автор уверен, что студенты в этом году будут жаждать учиться у члена Золотого трио».

Остальная часть статьи заполнена обязательными и банальными абзацами о карьерных достижениях Грейнджер, ее учебе в Оксфорде после Хогвартса, героизме во время войны, даже о результатах ее СОВ и ЖАБА. Драко уже читал все это раньше. Газеты никогда не могут удержаться от того, чтобы не написать о Грейнджер, Поттере или Уизли, когда они прогуливаются по Косой аллее.

Даже при свете свечи колдография Грейнджер не смотрит ему в глаза, устремив взгляд вдаль, словно заметила что-то более достойное ее внимания. Ветерок треплет шиньон, который не может полностью укротить кудри, рисует колечки на ее шее, притягивая мантию к изгибам тела.

— Они хотят убить тебя, — слова кажутся глупыми и неуклюжими, как только он произносит их на пергаменте, лежащей перед ним. Они так не похожи на то, как он обращался к ней раньше, — насмешливые, жестокие и грязнокровные, которые звенят в его ушах, пока не заглушают все остальное. Он ненавидит чувствовать себя таким обескураженным, особенно перед колдографией Грейнджер. Хотя знает, что заслуживает от нее гораздо большего. Тем не менее он добавляет: — Тебе лучше держаться подальше.

Как обычно, Грейнджер его не слушает.

.: Глава 1 :.

HouseOfHurricane

Anya Brodie

Арья Феникс

Через пятнадцать лет после окончания войны Гермиона вынуждена согласиться на должность профессора Истории магии в Хогвартсе. Несмотря на взаимное недоверие, между Гермионой и Драко, который преподает Защиту от темных искусств, быстро вспыхивают искры... иногда в буквальном смысле. И хотя война давно закончилась, не нужно знать историю, чтобы понимать, что та намерена повториться. Гермиона и Драко способны разрушить мир. Или, может быть, у них получится превратить его в нечто новое.

Роулинг Джоан «Гарри Поттер»

Гарри Поттер

Невилл Лонгботтом/Луна Лавгуд

Гарри Поттер/Джинни Уизли

Драко Малфой/Гермиона Грейнджер

Люциус Малфой

Нарцисса Малфой

Минерва Макгонагалл

Блейз Забини

Теодор Нотт

Пэнси Паркинсон

Прогнать тоску

ru-prognat-tosku-houseofhurricane-beta-anya-brodie-perevodchik-arya-feniks

      Сентябрь 2013 года. Вокзал Кингс-Кросс — Хогвартс

Гермиона решает отправиться Хогвартс-экспрессом. Она знает, что как новый профессор может аппарировать прямо в замок, но она не ездила на поезде с конца шестого курса, когда облачалась во все черное и едва могла встретиться с кем-то взглядом из-за всего горя и ужаса внутри. А потом, конечно, наступил седьмой год, проведенный в лесу. И восьмой курс, когда она одновременно готовилась к ЖАБА, стажировалась в Министерстве и работала в реабилитационных лагерях, слишком поглощенная перевоспитанием Пожирателей смерти и сочувствующих Темному Лорду, чтобы позволить себе обычный график занятий, как бы Гарри и Рон ни пытались убедить ее в обратном.

Она вообще не появлялась в Хогвартсе после той битвы с Волдемортом, и Гермиона до сих пор не знает почему. Она уверена лишь в том, что возвращение туда теперь, во взрослой жизни, очень важно.

Именно поэтому вчера за ужином, когда все они были наполовину пьяны от вина, а Гарри, Джинни, Рон и даже его жена, Леонора, предложили проводить ее до поезда, она рассмеялась и отказалась.

— «Пророк» уже написал эту глупую статью, — сказала тогда она, сделав еще один щедрый глоток вина. — Представляешь, что произойдет, если мы все придем на платформу? Никто не сможет даже сесть на поезд.

Но сейчас, ожидая на вокзале, она понимает, что ее окружают дети и их родители, и чувствует себя на сто лет старше. В ее чемоданах лежат книги, которые значительно древнее, чем студенты, толпящиеся вокруг, — шумные, счастливые и такие молодые.

Она всегда ощущала себя такой взрослой и мудрой, садясь в Хогвартс-экспресс, как будто все знания, которые когда-либо ей могли понадобиться, находятся в конце пути. В каком-то смысле она была не совсем не права, но ей никогда не хотелось узнавать многое из того, что она увидела в Хогвартсе: кровопролития и смерть.

Тем не менее от запаха и вибрации вагона — совсем как в ее детстве, до того, как она получила эти знания, — у Гермионы скручивает живот, ведь теперь она может находиться в этом до боли знакомом месте и видеть все по-другому, но с чем угодно, только не с прежним восторгом.

Может быть, было бы не так ужасно прийти сюда с лучшими друзьями, даже если бы все вокруг пялились.

Все же Гермиона привыкла находиться в одиночестве, особенно в незнакомой толпе. Она улыбается каждому встречному, стараясь не вносить в это достаточно тепла, чтобы те не захотели поболтать, и толкает тележку с Живоглотом и чемоданами сквозь толпу, пытаясь вернуть то старое сентябрьское чувство надежды от новых книг и всех этих свежих тетрадей, которые только и ждут, чтобы их заполнили.

На мгновение она думает о Роне. О том, как он первым затащил бы ее в купе, а его глаза светились бы чем-то, чему никто из них не мог дать названия.

Но не успевает она войти в первый пустой вагон поезда, как чувствует нежную руку на своей и слышит знакомый голос, произнесший ее имя.

Убедившись, что на ней нет и следа гримасы, Гермиона поднимает глаза и видит мечтательное выражение лица Полумны Лавгуд, которое не сочетается с ее шафрановой мантией и золотыми длинными серьгами в форме машущих ладошек, звякающих о темно-синюю оправу ее очков.

— Невилл сказал, что ты будешь здесь, — руки Полумны поднимаются и ложатся на округлившийся живот. — Он сказал тебе, что я провела лето, исследуя средиземноморских русалок для «Придиры»? Он беспокоился из-за ребенка, но они очень гостеприимны, когда узнаешь их обычаи. Я никогда не чувствовала себя в большей безопасности.

Гермиона улыбается и невнятно бормочет согласие. Не то чтобы она недолюбливает Полумну, скорее, Гермиона никогда не понимала ее настолько хорошо для беседы, не говоря уже о том, чтобы поддерживать ее всю дорогу на поезде до Хогвартса.

Но Полумна, похоже, будет ее спутницей, а Гермиона лишь однажды путешествовала в Хогвартс-экспрессе в одиночестве. Поэтому она добавляет немного тепла в свою улыбку — навык, который ей пришлось совершенствовать, работая в Министерстве все эти годы, — и протягивает Полумне руку.

— Вы с Невиллом счастливы?

— В большинстве своем, — отвечает Полумна, ее мечтательность немного рассеивается. — Его бабушка в восторге. Но именно нам нужно будет воспитывать ребенка, а некоторые из наших человеческих обычаев такие странные…

— И поэтому ты поехала к русалкам?

Полумна кивает, жест немного застенчивый, и на мгновение они словно снова оказываются в школе, только на этот раз Гермиона более уверена в себе, ведь идет с другом.

Они вместе проталкиваются к поезду — этот момент точно такой же, как в ее воспоминаниях, — и носильщик помогает ей погрузить чемоданы и коробки в багажный отсек. Живоглот начинает шипеть на незнакомца, поэтому Гермиона берет его на руки и ведет Полумну в первое незанятое купе.

— Они все похожи на маленьких муравьев, — говорит Полумна, как только они укладывают вещи на полках и закрывают дверь. Живоглот уже рыщет по помещению, пока Гермиона разматывает свой шарф. — Как думаешь, мой ребенок тоже будет казаться таким… маленьким?

— Мне говорили, они считают, будто вокруг них вертится целый мир, — отвечает Гермиона, поворачиваясь лицом к окну, чтобы еще раз взглянуть на машущих родителей. В глубине толпы она замечает Билла и Флер, сосредоточенных на купе, где сидят Виктуар и, вероятно, Тедди. Там же она видит Лаванду и Чо с их мужьями, которые, кажется, братья. — Я и не подозревала, что здесь будет столько знакомых лиц.

— Все довольно быстро нашли себе пару.

— Теперь ты говоришь как бабушка Невилла, — в тот момент, когда Гермиона произносит это, она думает, не была ли слишком жестока, но Полумна только смеется.

Когда поезд отъезжает от платформы, разговор между ними становится легче и проще, чем Гермиона ожидала, но не прошло и часа, как Полумна засыпает, прижавшись щекой к окну, а Живоглот размеренно мурлычет у нее на коленях.

Гермиона хотела провести всю поездку глядя в окно, любуясь этой давно забытой дорогой, но вскоре перед взором возникают все те же старые неизменные английские городки, и она переключается на планирование занятий. Современная история магии кажется легкой после того, как последние четыре года все свободное время она исследовала прошлое и излагала его доступным языком. Этот предмет заставляет ее с содроганием вспоминать о Бинсе.

Что они могли бы предотвратить, если бы действительно учили свою собственную историю? Если бы все это не казалось им ужасно скучным набором имен, дат и мест, не имеющим никакого отношения к их жизни?

И что бы они могли сделать, если бы кто-нибудь потрудился задокументировать историю самых близких им людей? В последнее время она все чаще думает о Дамблдоре со злостью, которая беспокоит ее. А что, если люди узнали бы правду? Что случилось бы, если бы темных магов из первого армии Волдеморта не заперли в Азкабане и не позволили им затаиться в уголках их мира, храня свои секреты и замышляя восхождение к власти?

Несмотря на всю работу, которую ей удалось проделать после войны, все проекты, законы и парадигмы, что получилось внедрить со своих различных должностей в Министерстве, Гермиона постоянно возвращается к этим вопросам.

Она вспоминает годы учебы в Оксфорде, когда только сдала ЖАБА и погрузилась в тоску по классу, где никто из ее знакомых не был убит или проклят, по занятиям, на которых она спорила о политической теории и изучала закономерности маггловской истории, пока настоящее не стало казаться таким предсказуемым и в то же время чудесным.

Когда она начала работать над книгой, в моменты с тех первых поздних ночных сессий после завершения работы в Министерстве, она никогда не чувствовала усталости, даже когда почти не спала. Наоборот, Гермионе казалось, что все это — и исследования, и идеи, и даже сами предложения — просто находилось рядом, ждало ее все годы жизни. Ничто другое никогда не выглядело таким обычным.

Но вот книга написана и опубликована, и Гермиона отправляется на год в Хогвартс. Приглашение Макгонагалл было принято в тот же момент, когда та появилась в камине Грейнджер, не успев даже высказать условия предложения.

Когда она поднимает глаза от своих записей о древних волшебниках и первом известном заклинании, созданном ведьмой по имени Гекуба, Гермиона видит шотландские земли, простирающиеся мимо, и задается вопросом, что может быть дальше? Потому что впервые на ее памяти очередная похвала или должность в Министерстве не кажется ей достаточным.

Возможно, она останется в Хогвартсе, думает она, недоуменно кривя рот. Кто-то должен уберечь ребенка Невилла и Полумны от смертельной опасности в виде собственных родителей.

К тому времени, как поезд останавливается, она заканчивает конспекты занятий на первые две недели и сажает Живоглота в переноску. Вокруг вагона сгружаются фестралы. Гермиона узнает этих существ, никогда до сих пор их не видев, даже когда вспоминает об их полете в Министерство в конце пятого курса. Тогда ей казалось, что она зависла над пустотой, а единственные звуки в ночи издавали лишь только хлопающиеся крылья и ее грохочущее сердце. Гермиона старается не реагировать на огромных молчаливых зверей, которые тянут их от вагона.

Рядом с ней безмятежно зевает Полумна и говорит, что перед ужином отправится в оранжерею, а Гермиона только кивает на это, изучая замок, который навсегда останется в ее сердце, серые камни, покрытые сгустками ночи и грузом стольких воспоминаний.

И вот она снова в Большом зале — с его потолком, похожим на звездное небо, и тысячей свечей — идет к столу преподавателей, пока студенты входят в зал. Вдалеке слышатся шепотки ее имени, и именно в этот момент Гермиона больше всего похожа на себя прежнюю, находящуюся на пороге нового учебного года и уже с дюжиной слухов о ее персоне, стекающих с нее, как капли дождя.

Когда она доходит до стола, Флитвик приветливо машет ей рукой, затем с Астрономической башни спускается профессор Синистра, а потом взгляд Гермионы останавливается на Драко Малфое. И тот смотрит прямо на нее. Она изо всех сил старается скрыть, что при виде него вздрагивает. Она знала, что он будет здесь, хотя почему он преподает защиту от темных искусств — одна из величайших загадок ее нынешнего существования. Но все эти знания не мешают ей испытывать какое-то тягостное чувство в груди, когда она встречается с его серыми глазами.

Особенно после того, что произошло в тот год после окончания войны, в реабилитационных лагерях. Момент, который случился между ними и который она никогда не сможет забыть.

— Удивлен, что «Пророк» не пришел, чтобы осветить это великое событие, — говорит он, обводя рукой зал, и перстень Малфоя загорается в свете свечей. Как будто он здесь все контролирует.

Она закатывает глаза. Но часть ее — та часть, которая всегда любила дуэли, несмотря на отсутствие таланта, — поднимается на ноги.

— Ревнуешь? — спрашивает она.

— Разочарован. Я надел новую мантию, предполагая, что окажусь на заднем плане колдографии.

Полсекунды — это все время, которое она позволяет себе, чтобы посмотреть на упомянутую мантию: темно-зеленая шерсть, выглядевшая лучше, чем самый дорогой костюм, слегка намекающая на присутствие мышц на широких плечах, свежая рубашка под ней, прилегающая к груди, как вторая кожа, а верхняя пуговица расстегнута, обнажая линию шеи.

Она позволяет себе еще раз взглянуть в его лицо: серые глаза и светлые волосы, скулы и губы, достаточно полные, словно для поцелуев.

С самого детства Гермиона знакома с понятием ядовитых змей, с тем, что самые красивые животные — это те, что сворачиваются в клубок в ожидании невольной жертвы. И сейчас ей кажется, что Драко всегда жаждет поразить ее.

Поэтому она не старается принять извиняющееся выражение лица, проносясь мимо него, обнимая Невилла и указывая на пятна грязи на его щеке, прежде чем какой-нибудь студент поймет, что они имеют форму пальцев Полумны.

К тому времени, когда Макгонагалл выходит на сцену, Гермиона погружается в разговор с профессором Вектор, Невиллом и Полумной, изредка разбавляемый некоторыми репликами Флитвика, великолепными объятиями Хагрида с приглашением на чай, как только он снова опустит ее на землю.

Затем директриса прочищает горло.

— Я рада приветствовать всех вас в новом учебном году в Хогвартсе, — говорит она, и улыбка на ее лице, как всегда, несколько противоречит привычному строгому выражению. — И с гордостью представляю вам одного из наших бывших учеников в качестве профессора. Уверена, что вы все не нуждаетесь в представлении профессора Грейнджер.

Ученики взрываются аплодисментами вместе с большинством преподавателей, хлопки Хагрида перекрывают все остальные звуки.

Гермиона улыбается своему бывшему преподавателю и слегка машет рукой. Нет смысла притворяться скромницей. Она усвоила это на собственном опыте. Гермиона обводит взглядом каждый стол факультета и очередь первокурсников, которые открыто смотрят на нее.

В животе у нее снова все переворачивается, когда она смотрит на сорок детей, утопающих в своих новых школьных мантиях. Она никогда не чувствовала себя такой юной, когда ее снова и снова просили спасти их мир, и все же, конечно, она это сделала.

Внезапно ей хочется наброситься на Макгонагалл, на Флитвика и Хагрида, на всех взрослых, которые сидели здесь и заставили Гарри столкнуться со всем этим ужасом, бросив его вместе с ней и Роном. Как будто пророчество означало, что все они однозначно выживут.

Она ненавидит эти чувства, ненавидит то, как они, словно клубы дыма, поднимаются внутри нее. Вместо этого она бы с радостью сразилась с Малфоем.

Макгонагалл приступает к следующей части своей речи о ценности знаний и магии, ответственности власти и важности сотрудничества. Несколько тезисов, которые Гермиона узнала в Министерстве и которые сама помогла доработать и распространить среди волшебников и влияния европейской магической коалиции. Хотя в знании сценария есть что-то успокаивающее, она все равно скучает по тем первым часам в Хогвартсе, когда сам воздух был пропитан возможностями и когда Гермиона понятия не имела, что Дамблдор может сказать в своей речи.

Тем не менее она аплодирует, когда Макгонагалл заканчивает и усаживается на место, уступая песне Распределяющей шляпы. Гермиона жалеет, что рядом с ней нет Гарри и Рона, чтобы пошептаться о том, кто из испуганных первокурсников будет отсортирован на какой факультет. Она замечает дочь Чо, кузена Преветта, о котором Рон упоминал на вчерашнем ужине, и племянника коллеги, но когда она поворачивается к своим нынешним коллегам, то видит, что Невилл и Полумна друг с другом шепчутся, а Вектор что-то чертит на салфетке. Гермиона довольствуется собственными предсказаниями, кто из учеников на какой факультет попадет, стараясь выглядеть профессором, все равно внутренне ликуя, когда объявляют нового члена Гриффиндора.

Она могла бы казаться взрослой, но Гермиона не может удержаться от этой единственной поблажки любимому факультету.

К тому времени, когда перед ней появляется еда, а кубок наполняется вином, ошеломляющий гнев улетучивается. Разговор за столом возобновляется, Макгонагалл присоединяется к ним, общаясь гораздо теплее, чем когда Гермиона была студенткой, рассказывая о зарплате домовых эльфов, о новых курсах по оценке магглов и магическим технологиям, о захватывающем применении магии, потребовавшим обновления защитных устройств.

— Конечно, сотовым телефонам по-прежнему не место в Хогвартсе, мерзкие штуки, — говорит Макгонагалл с раскрасневшимися от вина щеками.

— Русалки разрабатывают свои собственные версии, ты знала? — спрашивает сидящая чуть в отдалении от нее Полумна, потянувшись за тыквенным пирогом. — Они увидели возможность отслеживать маяки.

— Русалки не могут произнести заклинание, — отрезает Гермиона.

Лицо Полумны опускается, и Гермиона тут же жалеет о своей резкости. Особенно когда видит, как Невилл прижимается к жене, а другие профессора отводят взгляд. Даже после сегодняшнего дневного разговора она все еще как следует не привыкла к Полумне. К тому факту, что она сидит среди своих коллег, а не подчиненных. К новым правилам ее мира.

— Прости, — говорит Гермиона, но слова тяжело повисают в воздухе даже после того, как Полумна кивает и слегка улыбается, и они все доедают свой десерт за натянутой светской беседой, в то время как студенты перед ними становятся все более оживленными. Гермиона набивает рот пудингом, чтобы не ляпнуть чего-нибудь еще.

Она вспоминает несколько бесед с Кингсли после того, как сказала ему, что согласна занять эту должность на грядущий год. Он настаивал, что Министерство — это место для нее. Сказал, что не представляет, что бы он без нее делал, особенно с учетом предстоящего в мае саммита магглов, который Гермиона спланировала почти полностью самостоятельно.

В то время она думала только о тех поздних вечерах работы, только о том, что от всех этих похвал голова уже не кружится так, как раньше. Она уже привыкла к тому, что сам министр считает ее бесценной, что она действительно что-то делает — Гермиона Грейнджер, дочь дантиста, у руля волшебной Британии.

Теперь, вспоминая свой уютный кабинет, заставленный собственноручно установленными книжными полками (чары, необходимые для хранения такого количества книг, были ее собственным творением, которым она чрезвычайно гордилась), даже маггловский саммит, она чувствует какую-то глубокую тоску по той жизни до вчерашнего дня.

Наконец Макгонагалл распускает всех по общежитиям, и Гермиона понимает, что, возможно, впервые не знает, куда идти.

— Пойдем, твои апартаменты находятся в том же крыле, что и мои, — говорит над ней голос, в котором она постепенно узнает Драко Малфоя.

— Я думала, они бросят тебя в подземелья и сделают деканом Слизерина.

Она не поднимается со стула — пока. Во всех фантазиях Гермионы о ее первой ночи в Хогвартсе она никогда не думала, что Малфой будет сопровождать ее в покои.

— Макгонагалл решила, что это слишком большой риск, и Министерство согласилось, — отвечает он, слова звучат весьма спокойно, как будто до этого он произносил их по меньшей мере дюжину раз. — В любом случае на этой должности лежит проклятие. Никто не думал, что я переживу первый год.

— Я точно не думала. — Нет причин не быть честной. Она фыркнула, когда Гарри рассказал ей о назначении, и еще раз за несколько дней до того, как об этом было объявлено в «Пророке», а потом они с Джинни делали ставки на то, через сколько недель Малфоя уволят. — У тебя хорошо получается?

— Ты не читала ежемесячные очерки? Мне казалось, в свободное время ты любишь листать министерские бумажонки.

— Я была занята другим.

— Ах да, — говорит он, и его улыбка холодна, как февральский мороз. — Ты писала ту книгу.

— Писала, — ее голос приобретает тот тон, который она использует на долгих совещаниях, когда мужчины сходят с ума. Гермиона чувствует, как пылают щеки при воспоминании о том моменте в лагере, а затем о письме, написанном ее рукой, не забыв подкрепить свое мужество стаканом виски, продолжив печально писать самую длинную в мире просьбу об интервью. Он никогда не отвечал.

Он молчит, и Гермиона понимает, что Большой зал опустел, что под звездным небом остались только они вдвоем. Даже золотые тарелки убраны.

Много лет назад, если бы все не закончилось именно так, как закончилось, она была бы уверена, что Малфой собирается ее убить. И все же, зная обо всем, что произошло с тех пор, Гермиона напоминает себе о хранящейся в кармане палочке, прежде чем подняться с кресла.

Прогнать тоску

Содержание

.: Глава 1 :.

.: Глава 2 :.

.: Глава 3 :.

.: Глава 4 :.

.: Глава 5 :.

.: Глава 6 :.

Комментарии (0)