В какие-то несколько минут для него словно умерли прежние ценности и обманчивыми показались стремления, которые вот только что еще владели им. Это случилось, когда повелитель сказал ему:

-Ибрагим, ты вознесся выше, чем любой из визирей прошлого. Ты даже можешь принимать решения, не советуясь со мной. Кто дал тебе такую власть?

-Ты знаешь, почему я дал тебе такую власть? - Сулейман выдержал паузу. - Потому что доверял тебе, как самому себе... Но ты убил мое доверие... Ты имел от меня тайны. Ты шел на поводу у гордыни. Сделал себе статую. Жил двойной жизнью, изменяя моей Хатидже. Ты сравнивал себя и своего повелителя с дрессировщиком и львом... Ты давно испытываешь мое терпение. И ему пришел конец...

Из покоев повелителя Ибрагим тогда вышел все еще имея при себе печать великого визиря, но уже зная, что она, как и сама его жизнь, будет принадлежать ему последние семь дней. И в эти последние семь дней своей жизни он должен был, в первую очередь, позаботиться о том, кто более всех нуждался в его защите и покровительстве - о дочери Эсманур. Он вызвал в свой кабинет в Топкапы Насуха-эфенди.

-Матракчи, Рустем еще не уехал в Теке? - спросил Ибрагим.

-Должен уехать со дня на день, паша, - отвечал Матракчи.

-Тогда, не теряя времени, разыщи его и вели срочно явиться ко мне. Я буду у себя во дворце... А потом сделай для меня еще кое-что...

Получив распоряжения, Матракчи в немалом удивлении и беспокойстве удалился, а Ибрагим отправился домой. Встретившая его Хатидже сразу почувствовала, что что-то мучает его. Но на ее расспросы он ответил, что просто устал. Он всматривался в нее, словно видел впервые. Он знал, что она не просто любила его, она была одержима этой любовью, так одержима, что переступила через свою гордость, когда простила ему измену, когда готова была принять в свой дом чужого ребенка - плод этой измены. Она - его мучительное счастье, его хрупкое сокровище, трепет его души, боль и радость его сердца. Ей предстоит быть одинокой в своих страданиях, когда его не станет, так же, как он в этот миг был одинок в своих страданиях. Его не страшила смерть, она как будто была ему безразлична теперь. Для него словно мир рухнул, когда он понял, что его любовь, его преданность, его дружба больше не существуют для Сулеймана.

Ибрагим принял Рустема в беседке в саду, позаботившись, чтобы их разговор прошел без свидетелей.

-Когда ты отправляешься в Теке? - спросил Ибрагим.

-Завтра, паша, мы с моей женой уезжаем, - отвечал Рустем, по обыкновению склонив голову набок и пристально поглядывая на великого визиря.

-Очень хорошо... Только ты поедешь один, без жены.

-Ты сегодня же разведешься с Нигяр-хатун... отправь ее к дочери.

Эти слова Ибрагим произносил, не глядя на Рустема. Изумленный Рустем ответил не сразу:

Ибрагим угрожающе приблизился к Рустему и сквозь зубы прошипел:

-Думаешь, я не найду способ тебя извести?

-Но, паша... ведь Хатидже-Султан запретила мне разводиться.

-Хатидже-Султан ни о чем не узнает... если, конечно, Хюррем-Султан не узнает. Ты понял меня?

-Понял, паша. Что же тут непонятного? Я, кажется, не первый муж Нигяр-хатун, которого вы склоняете к тайному разводу.

Столь великую дерзость Ибрагим предпочел оставить без ответа, ограничившись испепеляющим взглядом. Он был уверен, что Рустем сделает все в точности так, как ему велено, ведь он и сам не хотел этих пут - брака с женщиной, у которой была порочная связь, внебрачный ребенок от его врага, которая пыталась от него бежать, нанеся изрядный урон его сбережениям.

Рустем вернулся домой озабоченный мыслями о том, зачем вдруг Ибрагиму-паше понадобился его развод, и не упустит ли он какую-нибудь выгоду, если послушается великого визиря. Рустем подозвал жену и, грубо схватив ее за руку, приблизил к себе, так, что лица их почти соприкасались.

-Отвечай, хатун! Что у тебя с Ибрагимом-пашой? - с яростью прошипел он, заглядывая ей в глаза.

-О чем ты говоришь, бей? - изумление ее было столь искренним, что ярость его немного остыла, и он уже спокойней продолжил:

-Ибрагим-паша хочет, чтобы я с тобой развелся. Ты знаешь, зачем ему это нужно?

-Мне ничего об этом не известно, - ответила Нигяр, стараясь скрыть свое волнение. - Он сказал еще что-нибудь?

-Велел отправить тебя к дочери, - пробурчал Рустем, впервые за время их совместной жизни наблюдая, как счастливая улыбка озаряет ее лицо.

-Так чего же ты ждешь? - спросила Нигяр. - Разве не того же хочешь и ты?

-Как знать, хатун? Может, ты мне еще пригодишься в качестве жены, раз Ибрагим-паша так заинтересован судьбой нашего брака.

-О, не упрямься, бей. Когда тебе еще выпадет шанс от меня избавиться?

Несмотря на сомнения Рустема, Нигяр в тот день все же получила свободу и отправилась к дочери. А на следующее утро Рустем отбыл в Теке.

Когда Нигяр приехала к дочери, она застала там Насуха-эфенди. Он сообщил ей, что Ибрагим-паша намерен в ближайшие же дни отправить ее вместе с Эсманур к своим родным, в Мистру. Позднее приходил и сам Ибрагим, чтобы навестить девочку. Завидев его с порога, Эсманур бросилась к отцу, и он подхватил ее на руки.

-Красавица моя! - Ибрагим поцеловал девочку в лобик. - Как же я по тебе соскучился! А ты, Эсманур, скучала по папе?

Девочка закивала головой и обвила его шею ручонками.

-Смотри, что я тебе принес. Это кораблик. Сейчас мы нальем воды, и ты увидишь, как он будет плавать... Скоро ты тоже поплывешь на таком кораблике, только на большом, по настоящему морю...

По приказанию Ибрагима служанка принесла таз с водой, куда опустили деревянный кораблик. Эсманур и ее родители устроились на ковре возле этой имитации моря.

-Что-то случилось, паша? - спросила Нигяр. - Почему вы решили отослать нас?

-Так для всех будет лучше.

Ибрагим и Нигяр впервые после разрыва отношений проводили время в обществе друг друга, не порываясь разойтись. Когда-то эта женщина имела странную власть над ним. Его тянуло к ней, и он не в силах был отказаться от ее любви и ласки. Он помнил, как она таяла в его объятиях, умирала и оживала вместе с ним. Он совершил ошибку, поддавшись соблазну этой преступной связи, предал Хатидже,беззаветно любившую его, для которой был смыслом и светом жизни. Он исправил ошибку: разобрался, где его настоящая судьба, его настоящая любовь. И все же он не сожалел о том, что пережил в уютном домике, когда-то купленном для любовницы. Хотел бы сожалеть об этом, хотел бы чтобы лишь чувство вины перед любимой женой напоминало об этом, но тайные воспоминания не стирались, не меркли. Эта женщина, которую ныне он вычеркнул из своей жизни, подарила ему дочь - маленькую девочку, так похожую на мать, что это сходство его порой завораживало. Чувства к ее матери он называл увлечением, и не более, не позволял себе считать их любовью. Но эту девочку ему позволено было любить, и иногда ему казалось, что в ней он любит ее мать.

В течение трех дней Матракчи нашел судно для отправки Нигяр и Эсманур, и все было приготовлено к отъезду. Ибрагим прощался с дочерью в каюте корабля. Такую странную тоску, такую горькую печаль Нигяр заметила в его взгляде, что у нее похолодело внутри, и она в отчаянии спросила:

-Паша, мы когда-нибудь вас еще увидим?

Но он не ответил. Поцеловал девочку, передал в руки матери и поспешил покинуть каюту.

Ибрагим и Матракчи провожали взглядами отплывающее судно.

-К чему была такая спешка, паша? - спросил Матракчи.

-Ты же понимаешь, как мы рисковали... А если бы кто узнал, что Нигяр-хатун не уехала с мужем в Теке?

-И то верно. Во всяком случае, паша, вы приняли правильное решение.

Ибрагим старался скрывать гнетущие его чувства и от Матракчи, и от своей семьи. Вечерами он играл на скрипке для Хатидже и детей. Осман оказался равнодушен к музыке. А вот Хуриджихан не только нравилось слушать игру отца, но и самой хотелось научиться играть. Она обладала немалыми музыкальными задатками. Ибрагим давал ей уроки, и она делала успехи.

Утром того дня, когда истекал данный ему султаном срок, Ибрагим сказал Хатидже:

-Госпожа, я хочу, чтобы вы помнили... что бы ни случилось с нами, моя любовь к вам бесконечна. Вы будете жить в моем сердце до последнего его удара. Не передать словами, как мне дорого ваше прекрасное лицо, ваши глаза, в которых я увидел свою судьбу...

-Почему ты говоришь об этом сейчас? - встревожилась Хатидже.

-Я лишь хочу, чтобы вы знали это, всегда знали.

Ибрагим крепко обнял ее. Потом подозвал к себе Османа и Хуриджихан и поцеловал каждого. Затем отправился в Топкапы.

В назначенное время он предстал перед Сулейманом и - уже в который раз - вернул печать великого визиря.

-Повелитель, я готов принять наказание, которое вы для меня избрали.

-Почему ты не уехал, Ибрагим? - спросил султан. - У тебя было для этого достаточно времени. Почему ты не бежал?

-Но, повелитель... разве вы хотели, чтобы я бежал? - Ибрагим выглядел растерянным.

-Я этого не хотел. Но я хочу знать, почему ты не использовал свой последний шанс на спасение?

-У меня и в мыслях не было ослушаться вас, повелитель, - горячо воскликнул Ибрагим. - Я готов принять смерть. Но я бы никогда не предал вас.

-Мне отрадно слышать эти слова и видеть тебя сейчас здесь. Я не могу простить тебя. Твои проступки лишь множатся, когда я проявляю милосердие. Но я не могу и наказать тебя, как ты того заслуживаешь... поэтому я решил отпустить тебя.

-Отпустить? - непонимание, изумление отразились на лице Ибрагима. - Что это значит, повелитель?

-Ты свободен, Ибрагим. Ты больше не раб. Ты волен отправиться куда твоей душе угодно. Это твое наказание. И твоя награда... за твою службу... Но больше я не хочу тебя видеть. Ты должен исчезнуть. Великий визирь Ибрагим-паша умрет сегодня же, и все поверят в его смерть... А ты уедешь в ближайшее же время...

Через несколько дней Ибрагим покинул Стамбул на корабле, направляющемся в Мистру. Он провожал взглядом берег, ставший родным за столько лет. Испытывал ли он сожаление или печаль? Он бы не смог ответить. Ветер трепал его волосы, создавал волнение на воде и в воздухе, словно отвечая смятению его души. Он свободен! Это не иллюзия, не мечта. Это данность, о которой он грезил. Что ему делать с ней? Как ее прочувствовать? Быть может, просто выбросить из головы все мысли? Насладиться этим мгновением, каждым мгновением. Все они принадлежат ему отныне, ибо он свободен. Где-то там, на покинутой земле плачет о нем его Хатидже. Его друзья скорбят по нему, а его враги торжествуют. Но все это в прошлой жизни, где он больше не властен, куда ему больше нет пути. Его настоящее лежит теперь за горизонтом, в той стороне, куда, неистово гонимый ветром, стремится этот корабль.

Глава 1

Beeelochka

Вместо того, чтобы тайно замыслить казнь Ибрагима-паши, султан Сулейман говорит с ним о его проступках прямо и откровенно. В итоге его ждет не смерть, а изгнание. Для него начинается новая жизнь. И не только для него, но и для Нигяр, его бывшей возлюбленной.

Великолепный век

Ибрагим/Нигяр

Ибрагим-паша

Нигяр-хатун

Пустые мечты

Как-то днем Манолис, который был дома один, услышал, что в дверь стучат, и пошел открывать. За дверью он увидел черноволосую женщину в фиолетовой накидке. У ее ног стояла дорожная сумка, а под накидкой пряталась маленькая девочка. На днях от Ибрагима пришло письмо, в котором он сообщал о приезде своей внебрачной дочери и ее матери. Поэтому Манолис без объяснений понял, кто перед ним. Он радушно приветствовал гостей и помог внести сумку. Нигяр и Эсманур успели немного отдохнуть с дороги, когда - уже ближе к вечеру - пришел Нико. Увидев его, Нигяр даже вздрогнула, пораженная его сходством с Ибрагимом-пашой. Несколько мгновений не могла отвести от него глаз. Да и он смотрел на нее с явным любопытством: так вот она какая - женщина, ради которой его брат рисковал головой, которую готов был предпочесть своей утонченной султанше. Ему понравилось ее хорошенькое личико с необычными чертами, было в нем что-то неодолимо привлекающее, притягивающее. Эсманур кругами ходила вокруг Нико.

Нико наклонился к ней, приветливо улыбаясь:

-А как ты думаешь, принцесса? - спросил он.

-Ты не папа, - сделала вывод девочка. - А кто ты?

-Я - твой дядя Нико. Твой папа - мой брат.

-Эсманур, доченька, - вмешалась Нигяр. - Папа обязательно приедет к тебе, как только сможет.

Чтобы избежать ненужных сплетен, заранее было решено, что Нигяр вместе с Эсманур будет жить в отдельном доме, под видом вдовы, племянницы Манолиса. Нико проводил мать и дочь в подготовленный для них дом - он располагался на соседней улице, в считанных минутах ходьбы, небольшой, но уютно обставленный.

-Надеюсь, вам здесь будет удобно, - сказал Нико. - Но если вам что-нибудь понадобится, обязательно сообщите. Я буду часто вас навещать.

-Благодарю вас, Нико-эфенди. - ответила Нигяр, чувствуя искреннюю признательность.

Он подумал, что пора уходить. Но почему-то ему хотелось задержаться, побыть подольше в обществе этой женщины, вызывавшей у него одновременно симпатию и настороженный интерес.

-Это Хатидже-Султан настояла, чтобы вы уехали? - спросил он.

-Хатидже-Султан ничего об этом не известно.

-Тогда зачем же это понадобилось?

Нигяр вспомнила невыразимую тоску во взгляде Ибрагима в момент расставания, и к ней вернулось тревожное ощущение, испытанное тогда, но она постаралась отогнать его.

-Паша ничего толком не объяснил.

-Он мне однажды о вас рассказывал, - произнес Нико после недолгого молчания.

-Он называл вас своим утешением.

-Должно быть, он перестал нуждаться в утешении, - с безразличным видом заключила Нигяр, как будто давая понять, что тема исчерпана.

Через несколько дней Манолис получил письмо от Насуха-эфенди, в котором сообщалось о казни Ибрагима-паши по приказанию султана. Нико явился к Нигяр, чтобы донести до нее скорбную новость. По его виду она сразу поняла, что случилось что-то очень плохое, и теперь уже не смутная тревога, а безумный страх овладел ею при мысли, что это плохое, должно быть, связано с Ибрагимом-пашой. Нико протянул ей письмо Матракчи. Пробежав глазами по строчкам, она почувствовала, что ноги ее подкашиваются, и опустилась на пол, выронив из рук письмо. Неужели его больше нет? Как же больно было от этого! Она не могла поверить, не могла принять, что нет больше этих глаз, когда-то смотревших на нее с нежностью, а порой, и с гневом, рук, подаривших ей столько ласки, хоть, бывало, и обращавшихся с ней грубо, губ, с которых она ловила каждое слово. Каждую его черточку она все еще любила, как в те дни, когда они были вместе. Ни разрыв, ни его холодность, граничащая порой с жестокостью, не изменили ее чувств, не погасили ее отчаянной любви. Она сидела на полу, не шевелясь, глядя куда-то мимо Нико и судорожно дыша, словно ей не хватало воздуха.

-Нигяр-хатун, вам плохо?! - испуганно воскликнул Нико.

Но она будто и не слышала его слов. Эсманур, не понимая, что происходит, но встревоженная странным поведением матери, подбежала к ней. Взглянув на девочку, Нигяр вместе с болью утраты, мучительной и безысходной, вдруг испытала чувство выстраданного счастья, и горькое, и сладкое одновременно, счастья от того, что она, дочь, у нее есть. Она - ее бесценное сокровище, чудо, подаренное ей судьбой, словно в утешение, в награду за все пережитые беды и испытания. Она прижала к себе ребенка и беззвучно зарыдала. Нико смотрел на нее с жалостью. Ей становилось легче от слез, мысли ее прояснялись, и внезапно она поняла, что Ибрагим-паша, должно быть, заранее знал или подозревал, какая его ждет участь, поэтому и отправил их с Эсманур к своим родным. Ей пришло в голову: а что, если это ошибка, и он на самом деле жив? Ей хотелось ухватиться за это предположение, но она запретила себе принимать его всерьез. Зачем выдумывать и напрасно травить душу пустыми надеждами?

Спустя несколько дней о смерти великого визиря стало известно уже во всех уголках Османской Империи.

Однажды вечером Манолис направлялся домой и услышал, как его окликнул знакомый голос:

Обернувшись, он не мог поверить своим глазам. Перед ним стоял Ибрагим. Лишь на миг у отца возникло сомнение, он ли это, и возможно ли такое? Но стоило сыну приблизиться на несколько шагов, как все сомнения развеялись.

-Отец, я вернулся, - произнес Ибрагим.

Манолис заключил сына в объятия, едва сдерживая слезы радости.

Ибрагим заметил, что не следует им разговаривать на улице, привлекая внимание посторонних, и они поспешили войти в дом.

Пришедший вскоре Нико сперва застыл от изумления, увидев брата, но в следующее же мгновение кинулся его обнимать.

В тот день за ужином Ибрагим рассказывал отцу и брату:

-С прежней жизнью покончено. Я больше туда не вернусь. Не могу вернуться, даже если бы захотел. Повелитель изгнал меня... и дал мне свободу. Я теперь не обязан служить, угождать, отчитываться перед кем-то, кланяться кому-то, доказывать что-то... А ведь это и есть свобода!

-Но, Ибрагим, тебя ведь считают умершим? - заметил Манолис.

-И это тоже часть моей свободы. Никто никогда не будет меня искать.

-А как же Хатидже-Султан и ваши дети? - спросил Нико.

Ибрагим нервно выдохнул, и на некоторое время воцарилась тишина. Потом он сказал:

-Никто не должен знать, что я жив. Это желание повелителя, я обязан ему подчиниться.

В ту ночь Ибрагиму не спалось. Он вышел на улицу, сел у порога и глядел на звезды. Через несколько минут вышел и Нико, разбуженный скрипом двери.

-О чем ты задумался, Ибрагим? - спросил Нико, усаживаясь рядом с братом.

-Я думаю о том, почему я пришел ко всему этому? Все, что я считал своей судьбой, осталось в прошлом. Где теперь моя судьба? И что такое эта судьба? То, что определено нам от рождения? Наше высшее предназначение, которого нам не избегнуть? Или мы вольны выбирать, и перед нами лежат тысячи возможностей? А когда выбираем, можем ли мы быть уверены, что выбираем судьбу... а не предаем ее?

-Так ты жалеешь о том, что теперь с нами?

-Что ты говоришь, брат! - горячо возразил Ибрагим. - Я этого желал, и я счастлив!

-Тогда, может быть, ты жалеешь о том, что оставил там, в прошлой жизни, дорогих тебе людей?

-Я много лет служил повелителю, и моя служба, моя преданность ему были для меня превыше всего. Но он перечеркнул все это. Что ж, это его право, и я должен быть благодарен за то, что он сохранил мне жизнь. Только отчего же мне теперь жалеть, что я больше не подле него?

-Ну а твоя семья как же? Они ведь тебя любят.

-И я люблю их, Нико, и я! - воскликнул Ибрагим, но взгляд его вдруг стал суровей. - Только эта семья мне не принадлежит. И никогда не принадлежала. Это была милость, дарованная повелителем. Я заблуждался, думая, будто они - моя жизнь. На самом деле они были частью моего предназначения. И этого предназначения больше нет. Чтобы снова найти себя, обрести судьбу, я должен начинать все с чистого листа.

-У тебя ведь есть дочь, Ибрагим.

-Ты прав, Нико, - Ибрагим улыбнулся и с нежностью посмотрел в пространство перед собой, вспоминая и представляя свою маленькую девочку с миндалевидными глазами. - Как же я по ней скучаю!

-Ну а ее мать? Видел бы ты, что с ней было, когда она узнала о твоей смерти... Я понял тогда, как много ты для нее значишь. Она тебя любит, несмотря ни на что. Ну а что ты к ней испытываешь? Хотел бы ты быть с ней?

-Хотел бы или не хотел - это не имеет теперь значения. Я совершил безрассудный поступок, когда воспользовался ее отношением ко мне, ее любовью. Это было мое преступление, но ей пришлось за него расплачиваться. После всего этого разве смею я даже думать о ней? Разве это не низость - продолжать пользоваться ее чувствами? Я никогда ее не оставлю. Позабочусь о ней, как о матери своего ребенка. Но ничего более этого я себе не позволю.

-Ты чувствуешь, что виноват перед ней, а покаяться не хочешь. Уверен, ты даже не просил у нее прощения. Что тебе мешает это сделать?

-Я не хочу прощения, не хочу доброты, снисхождения.

-В тебе говорит гордость, Ибрагим... Но ведь когда-то ты позволил Хатидже-Султан простить тебя.

-Это другое, Нико. Разве не сама она сперва нанесла мне обиду? Разве не сама она унизила нашу любовь? Если ты меня спросишь, был ли я перед ней виноват, я отвечу, что и она сама была виновата не меньше меня во всем этом.

-Что же ты намерен делать теперь?

-Для начала лягу спать. Да и тебе советую, а то ведь ночь скоро кончится. Ну а завтра я в первую очередь хочу увидеть Эсманур.

Глава 2

Утром Нико в подробностях рассказал Ибрагиму, как найти дом, в котором живут Нигяр и Эсманур, а также их распорядок дня. В Мистре семья великого визиря пользовалась достаточной известностью. Чтобы скрыть появление в городе Ибрагима, было решено, что он будет выходить на улицу под видом своего брата, одетый, как обычно одевается Нико. Толком не выспавшись, не завтракая, находясь в состоянии нервного возбуждения, Ибрагим направился туда, где жила его бывшая возлюбленная с дочерью. Он знал, что в этот час они обычно гуляют в саду неподалеку от своего дома. Там он их и увидел. Эсманур бегала вокруг розовых кустов, то и дело останавливаясь и склоняясь к цветам. Нигяр что-то ей говорила, быть может, предостерегала, что розами можно уколоться. Потом внимание девочки переключилось на что-то крошечное на траве, быть может, насекомое. Она присела на корточки и принялась увлеченно ковырять землю тонкой сухой веткой. Ибрагим наблюдал за ними издали, не слишком стараясь скрыться, но и не приближаясь, так, что едва ли они бы заметили его, стоящего в тени деревьев. Он подумал о том, что со временем дочка бы его позабыла, ведь она еще совсем маленькая. А Нигяр, быть может, уже смирилась с его смертью. Но теперь он снова вторгнется в ее жизнь. Снова станет причиной ее волнений. Как человек, способный чувствовать, он никогда не забывал, что и у нее есть чувства. Но разве он когда-нибудь о них заботился? Напротив, зачастую обращался с ними с нескрываемым пренебрежением. Он мог бы теперь попытаться все исправить. Но что-то мешало ему... Что же именно?

Прогулка окончилась, Нигяр увела дочку домой. Зайдя в помещение, она сняла с девочки плащ и уже снимала с себя накидку, когда услышала, что в дверь стучат. Она открыла: оказалось, пришел Нико. Едва взглянув на него, но вежливо поприветствовав, она ушла вглубь комнаты, чтобы убрать одежду. Никаких хороших вестей она больше не ждала от брата своего покойного возлюбленного. Он молча стоял, словно чего-то выжидая. Наконец, она повернулась к нему. И вдруг что-то взволновало ее в его взгляде. На нее смотрел не Нико, а другой человек, поразительно на него похожий, но которого она бы узнала по каким-то неуловимым чертам. У нее перехватило дыхание.

-Паша? - только и смогла она вымолвить.

-Ты меня узнала, - спокойно проговорил Ибрагим. - Но не стоит больше так меня называть, а то, не приведи Аллах, кто-нибудь еще услышит. Привыкай называть меня именем брата... Эсманур, красавица моя, иди ко мне!

Стоило Ибрагиму обратиться к девочке, как и она безошибочно узнала папу и бросилась к нему. Он поднял ее на руки и поцеловал в пухлую щечку.

-Как же это случилось, что вы живы? - изумленно воскликнула Нигяр. Ее переполняло безотчетное счастье. Ее сердце, казалось, готово было выскочить из груди. Ей хотелось броситься к этому мужчине и заключить его в объятия, чтобы почувствовать, что вот он, настоящий, осязаемый. Но она лишь смотрела на него, не двигаясь с места и украдкой смахивала слезы радости.

Ибрагим сел на тахту, удобно устроив Эсманур на своих коленях, и жестом предложил Нигяр последовать его примеру. Она села рядом, не отрывая от него взгляда, чуть дыша. Ибрагим коротко рассказал ей обо всем, что с ним произошло.

-Вы так и будете жить, выдавая себя за брата? - спросила Нигяр.

-Конечно, нет, - ответил Ибрагим. - Это все временно, пока мы в Мистре. Но нам придется отсюда рано или поздно уехать туда, где нас никто не знает. Вот тогда я смогу стать самим собой... Впрочем, я не намерен с этим затягивать. На днях, как соберемся, мы поедем в порт, а там сядем на корабль... Нам нужно покинуть территорию Османов. Тут мы никогда не станем по-настоящему свободными.

Однако отъезд пришлось отложить, поскольку Манолис подхватил простуду и слег на несколько дней. Впрочем, оснований для спешки и не было.

Каждый день Ибрагим навещал Нигяр и Эсманур, подолгу играл с девочкой. Втроем они гуляли в саду. Между бывшими любовниками установились спокойные, сдержанные, доброжелательные отношения, со стороны напоминающие отношения супругов, несколько охладевших друг к другу, но сохранивших взаимное доверие и понимание. Однако холодность эта была лишь внешней. В действительности оба приходили в некое волнение в присутствии друг друга. Их общение, в основном, сосредотачивалось вокруг дочери.

Однажды все втроем отправились на речку. Нашли уютное и достаточно уединенное местечко, где река спускалась в низину, а берега ее были скрыты густыми зарослями. Ибрагим разрешил Нигяр и Эсманур искупаться на мелководье и пообещал, что будет ждать их поодаль. Как только он скрылся из виду, они разделись и зашли в воду. Эсманур визжала от удовольствия, плескаясь в прохладной воде. Нигяр вспоминала, как она, будучи еще девочкой, в далекой Сулине, купалась в речке с подружками. Как будто нереальной казалась теперь та беззаботная жизнь, но так сладко было восстановить в памяти ее яркие мгновения. Нигяр с трудом выманила дочку из воды. Они обтерлись и оделись. Эсманур босиком, в коротеньком платьице понеслась вдоль берега. Нигяр, только успев схватить обувь и взятые с собой вещи, следовала за ней, тоже босая, чувствуя, как болезненно и в то же время приятно мелкие камушки врезаются в ступни. Они выбрались из низины на небольшую поляну. Эсманур увидала крупную бабочку и принялась ее ловить. Нигяр, положив на траву вещи, распутывала пальцами слегка намокшие волосы и наблюдала за девочкой.

Ибрагим тем временем не стал далеко отходить, так как Нико рассказывал ему, что в Мистре хватает проходимцев, и девушки обычно не ходят купаться в одиночку, а собираются для этого небольшими компаниями. В поисках тенистого местечка он обратил внимание на два больших каменистых образования, расположенных неподалеку от тропы, ведущей к реке. Он лег на траву за этими камнями, скрывшись от палящего солнца. В щель между ними он видел достаточное пространство, чтобы не пропустить нежданных гостей, если таковые появятся, и в то же время сам оставался невидим. Он обдумывал предстоящий отъезд. Давно приняв решение обосноваться в Венеции, он - уже в который раз - просчитывал перспективы, которые его там ждут. Он покинул Стамбул не с пустыми руками, и располагал средствами, чтобы заняться каким-нибудь прибыльным делом. А Венеция давала возможности для таких дел. Время незаметно пролетело в этих размышлениях, как вдруг Ибрагим услышал детский голосок, а потом увидел Эсманур, преследующую бабочек, и Нигяр, распутывающую непослушные волосы. Она была в простом, легком платье. Оно развивалось на ветру, обрисовывая очертания ее тела. Эта женщина была по-прежнему хороша и соблазнительна. По-прежнему вызывала в нем желание. И если бы сейчас здесь они находились вдвоем, без дочери, он, быть может, не устоял бы перед своим желанием. Он подумал, что не стоит продолжать таиться и смотреть на нее, нужно дать о себе знать. Но все тянул с этим.

Вдруг на поляне появились двое незнакомцев, прилично одетых, с холодным оружием за поясами. Их хищные, самоуверенные взгляды отнюдь не внушали доверия. С замиранием сердца Ибрагим ждал, что они пройдут мимо. Но одинокая, беззащитная женщина с ребенком явно их заинтересовала, и они к ней приблизились. Один из них сразу обратил внимание на ее золотые серьги. Другой, откровенно ее разглядывая, заметил, что она и сама ничего. Нигяр прижала к себе девочку, испуганно рассматривая пришельцев. Их дурные намерения не вызывали сомнений. Ибрагим поспешил вмешаться. Увидев его, идущего прямо на них, незнакомцы сперва схватились за ножи, но потом вдруг просияли, убрав оружие обратно.

-Нико! - воскликнул тот, которого больше заинтересовала сама Нигяр, чем возможность поживы, и в его тоне угадывалась враждебность, скрытая за нарочитым дружелюбием. - Так это твоя милашка? Что ж ты сразу не дал нам знать? А мы чуть было с ней не позабавились... А девчонка тоже твоя? Или это бастард какого-нибудь ее бывшего ухажера? Ну, будь она благопристойной дамой, с тобой связываться не стала бы, не так ли?

Незнакомцы переглянулись и расхохотались. Ибрагим знал, что его брат, совсем не склонный к постоянству в делах любви, обычно заводил отношения с девушками вольного поведения, репутация которых позволяла вести подобные речи. И Нигяр эти негодяи, конечно, приняли за одну из таких. И все же Ибрагим не смог стерпеть оскорбление, нанесенное матери его ребенка, пусть и по недоразумению. Он ударил насмешника с такой силой, что тот упал без чувств. Тогда его приятель вынул нож и двинулся на Ибрагима. Тот даже не стал доставать свой кинжал. Ловким движением выбил нож из руки противника и нанес ему удар, не столь сильный, как первому, но все же и этот повалился наземь.

-Быстро уходим! - крикнул Ибрагим, хватая на руки ребенка. Нигяр успела обуться, взять вещи, и они помчались прочь. Ибрагим проводил Нигяр и Эсманур до дома и велел немедленно готовиться к отъезду. А сам отправился к отцу и брату. По пути он досадовал, что совершил столь опрометчивый поступок. Ведь была возможность мирно разойтись с теми негодяями, но он поддался гневу. Ему следует привыкнуть, что он больше не великий визирь Османской Империи, и подобное поведение отныне чревато для него неприятными последствиями. Ему придется научиться сдержанности. Но в любом случае теперь предстоит расхлебывать то, что уже содеяно.

К счастью Нико оказался дома, вместе с отцом, уже идущим на поправку после болезни. Ибрагим рассказал им о случившемся. По роду службы Нико приходилось сталкиваться с местным сбродом. Его хорошо знали в городе, в том числе, и в тех кругах. Эти два молодчика, которых Ибрагим изрядно потрепал, наверняка обратятся к кадию, и тогда возникнут проблемы, усугубленные тем обстоятельством, что под угрозой окажется тайна присутствия в городе бывшего великого визиря. Ибрагим видел лишь один выход из положения: срочно покинуть Мистру. Братья и отец поспешно собрались и, забрав по пути Нигяр и Эсманур, поехали в ближайший портовый город.

Там они сняли две комнаты на постоялом дворе. Оставив семью на попечение Нико, Ибрагим отправился в порт. Расспрашивая моряков, он узнал, что следующим утром в Италию отбывает только одно судно - некоего флорентийца по имени Франческо Руссо. Ибрагим нашел его корабль. Флорентиец пригласил его на палубу. Он оказался крепким, широкоплечим мужчиной, примерно одного возраста с Ибрагимом. Он окинул Ибрагима жестким, оценивающим взглядом. Впрочем, этот взгляд не выражал враждебности или недоверия. Даже напротив, в нем можно было угадать зарождающуюся симпатию. И эта симпатия сразу же стала взаимной. В то же время Ибрагим заметил, что один из помощников флорентийца - возрастом чуть постарше, с лысиной на макушке - разглядывает его с некоторой неприязнью. Этот помощник с недовольством сказал капитану, что они ведь решили не брать больше пассажиров. Проигнорировав его замечание, Франческо ответил Ибрагиму согласием. Правда, путь они держали не в Венецию, а во Флоренцию, что, впрочем, Ибрагима вполне устраивало. Флоренция - родина славного Данте Алигьери, создателя «Божественной комедии», и стольких других великих людей: Леонардо да Винчи, Микеланджело... настоящая колыбель культуры. Он мог когда-то лишь мечтать о том, чтобы побывать там, а теперь сама судьба вела его в этот далекий мир, столь чуждый земле, где прошла большая часть его жизни, и столь влекущий его своей запретной красотой. Но запретной ли ныне? Разве не покончено для него с прежними запретами?

Когда Ибрагим сходил с трапа, его окликнули:

-Эй, господин! Постой-ка!

Он обернулся и увидел перед собой долговязого, худощавого юношу с хитро прищуренными глазками.

-Чего тебе? - спросил Ибрагим.

-Ты, кажется, семью с собой везешь? Жену, ребенка?

-Да мне-то ничего. А ты вот зря выбрал этот корабль. Откажись лучше.

-Что ты имеешь в виду? - встревожился Ибрагим.

-Только то, что ты слышал, - ответил парень и зашагал прочь.

День уже близился к вечеру, а Ибрагим с утра ничего не ел. На обратном пути он зашел в трактир. Сел за столик в углу и заказал ужин. Его одолевали сомнения. От чего тот парень хотел его предостеречь? Почему ничего не объяснил? Неужели из каких-то личных интересов распугивал пассажиров? У Ибрагима возникла мысль, не лучше ли пойти утром к флорентийцу и отказаться от всего? Найти другой корабль. Никто ведь не обязывает его так спешить с отъездом. Эта мысль так окрепла, что на какой-то момент почти превратилась в решение. Но вдруг Ибрагим заметил, что за соседним столиком двое мужчин обсуждают какое-то происшествие. До него донеслись слова:

-... Лицо в кровь! А умер от того, что головой разбился о камни, когда упал...

Ибрагим прислушался и понял из дальнейшего разговора, что речь идет именно о его проступке, а точнее, о его преступлении. Значит, уже и сюда дошли об этом вести! Значит, один из тех проходимцев, вероятно, тот, которого он ударил первым, умер! Угораздило же его упасть именно на камни, когда кругом была трава! А этих камней он, Ибрагим, даже не видел, и не думал, что они могут где-то там быть. Но из-за этих камней, из-за этой смерти ситуация оказалась куда серьезней, чем он полагал еще минуту назад. Теперь виновника наверняка будут искать даже в этом портовом городке. А может, уже ищут. Но не так-то просто будет их найти. Они, конечно, успеют завтра утром покинуть эту землю на флорентийском судне. На фоне новой угрозы - реальной угрозы, - смутная тревога, вызванная словами того долговязого юноши, казалась теперь нелепой. Да и в любом случае уже не было времени искать другое судно.

Следующим утром Ибрагим, его отец, его брат, его бывшая любовница и его дочь взошли на корабль Франческо Руссо. И он благополучно отплыл от берегов.

Глава 3

Франческо Руссо много лет занимался торговлей на бывшей территории Греции, принадлежавшей ныне Османской Империи. Но и своих корней не забывал. Во Флоренции его всегда ждали многочисленные родственники и друзья, многие из которых приходились ему деловыми партнерами. Собственную же семью он создал на греческой земле. Одиннадцать лет назад он женился на молодой гречанке по имени Кинтия. И она вместе с их пятилетним сыном Пьетро также присутствовала на корабле. Если бывают на свете создания, вечно юные душой, из которых никакие печали, никакие заботы не способны вытравить их ветреного детства, то Кинтия принадлежала как раз к их числу. Она покоряла своей искренней теплотой, добродушием, беспечной веселостью. В ней чувствовалась наивность, удивительная для женщины ее уже не столь нежного возраста. Она несказанно обрадовалась тому, что во время этого долгого плавания ей составит компанию хотя бы одна представительница ее пола, и она сразу потянулась к Нигяр.

-Мы непременно станем с тобой подругами, - заявила Кинтия в первый же день их знакомства, и с того момента держала себя с Нигяр так, будто они уже и есть подруги.

Много времени они проводили вместе, присматривая за детьми, которые носились друг за дружкой или играли на полу в каюте. Всегда вдвоем женщины занимались стиркой на палубе, и их голоса и заливистый смех госпожи Руссо неизменно привлекали внимание экипажа и прогуливающихся пассажиров. Но женщины будто и не замечали этого, увлеченные своим делом и веселой болтовней. Кинтия неплохо владела турецким. Она часто расспрашивала Нигяр о жизни турчанок, о том, как они уживаются в гаремах, какие носят наряды, когда сидят дома, а какие - когда выходят на улицу, что они едят и пьют, как прихорашиваются, какие у них существуют занятия и развлечения. Нигяр, конечно, умалчивала о том, что служила прежде калфой во дворце султана. По легенде они с Ибрагимом были мужем и женой, обычной семьей, отправившейся в путешествие в поисках лучшей жизни. Нигяр избегала говорить о своем прошлом, на любые вопросы о нем отвечала коротко, без лишних подробностей и старалась перевести разговор на другую тему. Будь Кинтия более прозорливой, она бы почувствовала, что ее новая подруга скрытничает. Сама же Кинтия могла часами рассказывать о себе, вспоминая свою счастливую юность под родительским крылом, свое знакомство с Франческо, его долгие ухаживания, и как однажды она поняла, что влюблена в него, об их пышной свадьбе, об их первенце Франческо Младшем. Самым горьким событием в ее жизни явилась его смерть от оспы несколько лет назад. Рассказывая об этом, она вдруг расплакалась и остаток дня не могла успокоиться. Кроме этого случая, она почти всегда пребывала в спокойном или даже слегка приподнятом настроении. Она имела привычку брать Нигяр под локоток или обнимать за талию, когда они прогуливались по палубе. Подобное обхождение с почти еще чужим человеком сперва удивляло Нигяр и приводило в растерянность. Но узнав Кинтию лучше, она прониклась к ней симпатией и доверием, и эта ласковая фамильярность стала казаться ей естественной и по-своему приятной.

-Кинтия, почему твой муж решил вдруг перевезти вас во Флоренцию? - спросила однажды Нигяр.

-Франческо намерен жить теперь там. Как знать, может, мы больше вообще не поедем никогда на мою родину, - задумчиво ответила Кинтия.

-Но я слышала, что у господина Руссо весьма неплохо там идут дела, торговля процветает. И он вдруг захотел все это бросить? - удивилась Нигяр.

-О, я в этом, право, ничего не смыслю. Наверное, ты права, дорогая. Едва ли он все бросит.

Явно смутившись, Кинтия опустила глаза и чуть заметно покраснела. Нигяр показалось очень странным, что жена имеет столь смутное представление о планах на будущее, которые строит ее супруг. Должно быть, существуют какие-то обстоятельства в жизни семьи Руссо, о которых Кинтия умалчивает. Впрочем, подумала Нигяр, это не ее дело. Ей ли влезать в чужие тайны, в то время, когда у нее столько собственных?

-Вы с Пьетро познакомитесь, наконец, с родными господина Руссо, - сказала она, чтобы прервать возникшее на несколько секунд неловкое молчание.

-Я много раз говорила Франческо, что хочу увидеть его Флоренцию, его родителей, его друзей, - Кинтия оживилась. - Но теперь вот думаю: а что если мне там не понравится? Что если я захочу обратно, в то время, как обратно дороги нет? А тебя, дорогая, не пугает эта неизвестность?

Нигяр подумала о том, что еще недавно была замужем за человеком, который считал ее врагом, должна была уехать с ним в Теке, надолго расстаться с дочерью. И вот теперь, когда она свободна от этих уз, ее дочь с ней рядом, и никто не намерен их разлучать, пугало ли ее будущее? Во всяком случае, оно казалось куда лучше того, что ожидало ее прежде. Ну а Флоренция для нее, болгарки по происхождению, едва ли была более чужой, чем когда-то Стамбул.

-Ты напрасно переживаешь, Кинтия, - сказала она. - Привыкнуть можно почти ко всему.

-Ты всегда невозмутима и ничего не боишься. К тому же ты мудрая женщина, Нигяр. И очень добра. Что бы я без тебя здесь делала? Твоему мужу повезло иметь такую жену. Он, должно быть, очень тебя любит. Я бы на его месте души в тебе не чаяла.

Эти слова о муже, который на самом деле ей даже и не муж, словно резанули ее по сердцу. Ах, если бы он ее любил! Но он, должно быть, никогда ее не любил. Его любовь принадлежала одной лишь Хатидже-Султан. Когда-то он сам дал ей это понять. И вот теперь, когда Хатидже-Султан больше не стоит между ними, он по-прежнему к ней, Нигяр, равнодушен. И если бы их не связывал общий ребенок, она, должно быть, никогда бы его больше не увидела. Впрочем, с его безразличием она давно смирилась, и ни к чему ей снова питать напрасные надежды.

Они с Эсманур жили в отдельной маленькой каюте. Иногда с ними ночевал Пьетро - тихий, улыбчивый мальчик, очень привязавшийся к Эсманур. Ибрагим, Нико и Манолис жили вместе в соседней каюте.

По вечерам часть экипажа и некоторые из пассажиров собирались в просторном помещении за праздными разговорами и игрой в карты. Пассажиров, не считая Ибрагима с его семьей, было всего несколько человек - молодых мужчин. Все они были молчаливы и угрюмы. Изредка они общались между собой или с членами экипажа, но в основном держались особняком. Среди помощников капитана существовал тесный круг лиц, особо к нему приближенных, в общении с которыми он проводил свободное время. Ибрагим и Нико тоже почти сразу сблизились с Франческо. Бывало, он приглашал их в свою каюту, где они беседовали наедине. Капитан вспоминал забавные случаи из морской жизни, в каких передрягах ему случалось бывать, как он из них выпутывался. Как-то раз он спросил Ибрагима напрямик:

-У тебя или у кого-то из твоей семьи возникли неприятности на османской земле? С чего бы иначе тебе, мусульманину, увозить семью в христианскую страну?

-Неприятности... - задумчиво произнес Ибрагим. - Можно назвать это так, капитан. Но я бы не хотел о них говорить.

-Не буду настаивать. Впрочем, если ты переживаешь за сохранность своей тайны, то напрасно. У нас тут у многих есть кой-какие проблемы с законами... того или иного государства.

-Дело в том, что моя тайна касается не только меня. Я заберу ее с собой в могилу.

-Это твое право. Каждый имеет право похоронить свое прошлое, если, конечно, сумеет.

Среди помощников Франческо особенно выделялся один испанец, высокий, могучий, устрашающего вида, прозванный Соколом за острое зрение и, по слухам, меткую стрельбу из лука. Франческо как-то раз рассказывал о нем Ибрагиму и Нико:

-Он попал в заварушку в одном кабаке у себя на родине. И его бы там порешили, если бы я и мои люди не оказались рядом в нужный момент. Я к тому времени немного знал его понаслышке. Конечно, это все было небескорыстно. Я чрезвычайно ценю полезных людей, и у меня глаз на них наметан. Сокол с тех пор считает, что я спас ему жизнь. А он умеет быть благодарным. Он служит мне верой и правдой уже много лет, и сам готов за меня умереть. И, как вы можете догадаться по его виду, равных ему не найти в любой драке, в любом бою. Он не раз успел это продемонстрировать. Плаванье по Средиземному морю, знаете ли, не самое безопасное занятие для торговцев... Преданность - это ценнейшее качество, Ибрагим. И самое редкое. Пожалуй, Сокол - единственный человек на свете, к которому я питаю безграничное доверие, в котором я уверен, как в самом себе.

Ибрагим подумал о том, что и ему случалось спасать жизнь, и в его судьбе доверие и преданность имели великое значение. Но больше не было ни того доверия, ни той преданности, и размышлять об этом вовсе не хотелось.

Ибрагим не забыл о разговоре с долговязым парнем накануне отъезда. Этого парня он частенько видел теперь среди матросов. Его настоящего имени никто не помнил, его называли Длинный. Он был самым молодым в экипаже, и выполнял самую грязную работу. Он больше не пытался заговорить с Ибрагимом. А если случайно сталкивался с ним на палубе, то проходил мимо, даже не взглянув на него. Иногда это немного беспокоило Ибрагима. Пожалуй, было бы лучше, если бы все объяснилось. Но в сущности ему и самому не хотелось к этому возвращаться. Хотелось счесть это недоразумением и сделать вид, что никакого разговора и не было.

Впрочем, наибольшее недоверие у Ибрагима вызывал другой член экипажа - тот самый, который попытался воспрепятствовать принятию его с семьей в число пассажиров. Это был грек по имени Агатон. Ни разу больше Ибрагим не видел его неприязненного взгляда. Напротив, он держался весьма любезно, слащаво улыбался, приветливо заговаривал. За всем этим чувствовалась какая-то неискренность, скользкость. Порой Ибрагиму казалось, что этот неприятный тип как будто наблюдает за ним исподтишка, как будто выслеживает его, старается выведать, что он за человек. Быть может, он так подозрителен ко всем чужакам. Капитан говорил, что в своем деле он мастер, и отзывался о нем только хорошо. Но особого расположения к нему со стороны Франческо Ибрагим не заметил.

Один случай весьма разозлил Ибрагима, окончательно определив его враждебное отношение к Агатону. Нигяр тогда развешивала белье на открытом воздухе. Ибрагим вышел на палубу, ведя за руку Эсманур, и увидел Агатона, стоявшего чуть поодаль, облокотившись о борт корабля, и наблюдающего за женщиной. Разгоряченная жарким солнцем и работой, с закатанными рукавами, выбившимися из под платка прядями волос, она, проворно двигаясь, то наклонялась к корзине с бельем, то тянулась к веревкам, закрепленным чуть выше уровня глаз, еще не успев заметить затаившегося в стороне помощника капитана. В его взгляде угадывалось неприкрытое вожделение. Ибрагим даже опешил от такого нахальства - смотреть подобным образом на чужую жену! Первым его порывом было подойти и съездить мерзавцу по лицу. Но, наученный в Мистре горьким опытом, он сдержался. Впрочем, Агатон увидел его боковым зрением и поспешно ретировался, сделав вид, что не заметил. Уж не замыслил ли он чего дурного, насторожился Ибрагим. Но тут же решил, что едва ли он осмелится.

Глава 4

Часто Ибрагиму случалось видеть, как Нигяр стоит где-нибудь у борта в обнимку с капитаншей и с улыбкой слушает, как та ей шепчет что-то на ухо, или как они прохаживаются под ручку, что-то обсуждая, над чем-то смеясь. Его изумляла такая близость между женщинами. Казалась ему в новинку. Но еще больше его изумляла сама Нигяр. Он еще помнил вечно дрожащее перед ним создание, не смеющее поднять глаз - несчастную покорную рабыню. Покорной рабыней она и осталась, став его любовницей, хоть и была в те времена счастливой и обласканной. Она зависела от него, принадлежала ему душой и телом, ждала, как милости, его взгляда, его слова, страшилась потерять его. Она и теперь зависела от него. Но он ее как будто не узнавал. Она выглядела счастливой, но уже не он делал ее счастливой. Ему казалось, что он больше не владеет ее мыслями и чувствами, как было прежде. Она как будто вырвалась на волю из длительного плена. То ли из плена любви к нему, то ли из плена своей покорности, к которой ее приучила жизнь. И он задумывался о том, что ведь так же, как он стал свободен, покончив с прошлым возвысившегося раба, так и она обрела теперь свободу. Она уже не рабыня, достойная жалости. Она быстро отвыкла от всех этих рабских замашек, так ее унижавших, этих поклонов, опущенного взгляда, беспрекословного подчинения - всего того, что, впрочем, было недопустимо в их положении, ибо они в некотором роде играли роли. Она стала другой, и он смог увидеть ее другими глазами. Теперь перед ним была женщина, смело на него глядящая, с гордо вскинутой головкой. Она вела себя непринужденно и держалась независимо. Быть может, она и раньше такой была, но только не с ним. Между ними прежде существовали некие границы. И он начинал понимать, что эти границы иллюзорны.

А она чувствовала себя легко и спокойно, как никогда. Едва ли будущее стало определенным, но она не испытывала страха перед ним, наслаждаясь текущим днем и черпая из него некую необъяснимую уверенность.

Она сидела на маленьком табурете на палубе у носовой части и пришивала конечности к плотно набитому туловищу будущей тряпичной куклы для Эсманур. Рядом на полу сидел Пьетро и запускал в таз с водой разные мелкие предметы, воображая, что это морские чудовища. Кинтия оставила его с Нигяр, сказав, что у нее разболелась голова, а сама ушла отдохнуть в каюту. Ибрагим с Эсманур на руках стоял на баке корабля, у самого края, так, что видны были лишь бескрайние морские просторы, и можно было представить, будто находишься не на корабле, а паришь в воздухе, на ветру, над всей этой темной, волнующейся мощью. Девочка двумя руками держала большую подзорную трубу и смотрела в нее на птиц, пролетавших вдалеке. Но птицы ей быстро надоели, и она отдала трубу отцу. Ей больше нравилось смотреть на море, плескавшееся внизу и уходящее в невидимую даль мерцающим полотном.

-Эсманур, ты видишь линию, где море встречается с небом? Она называется горизонтом, - рассказывал Ибрагим. - Через много дней там, на горизонте, станет видна земля. На этой земле мы с тобой будем жить.

-А мама? - спросила Эсманур.

К ним на бак по трапу взобрался Пьетро, которому надоело стравливать мнимых чудовищ в тазу с водой. Он попросил подзорную трубу и с важным видом стал высматривать в нее, что творится кругом.

-Нигде нет кораблей, - разочарованно заключил он. - А если бы приплыли пираты, я бы с ними сразился.

-Не расстраивайся, храбрец. Успеешь еще навоеваться, - сказал Ибрагим. Пьетро напомнил ему его собственного сына, Османа. Он уже смирился с тем, что его единственный сын, и его дочь Хуриджихан будут расти и взрослеть вдали от него. Но он тосковал по ним.

Пьетро заметил на палубе отца.

-Я отнесу папе подзорную трубу! - заявил мальчик и полез спускаться с бака по трапу. Он уже не единожды это делал, и у него ловко получалось. Но в этот раз он спешил, опасаясь, что отец опять уйдет по делам, не заметив его. Он сделал неверное движение и сорвался вниз. Приземлился на локти и коленки, зацепив таз с водой. Вода разлилась, замочив его одежду. Подзорная труба откатилась в сторону. Пьетро довольно сильно ударился и разревелся от боли. Нигяр бросила свою работу и подбежала к нему. Франческо увидел, что произошло, и тоже поспешил к сыну. Нигяр помогла мальчику подняться и осмотрела его ушибы. Больше всего пострадала правая коленка, она оказалась разодрана. Видимо, Пьетро упал на какой-то острый предмет, может, на одно из своих «чудовищ», выпавших из таза. Заметив подошедшего отца, мальчик вытер слезы. Он знал, что мужчинам не пристало рыдать. А перед отцом он хотел выглядеть мужественно.

-Пьетро! Что ни день, то ты непременно откуда-нибудь свалишься, - проворчал Франческо, даже не думая проявлять жалость. Он полагал, что мальчиков следует воспитывать в строгости и жесткости, ни в коем случае не потворствуя нытью.

-Ну вот, вчера левую коленку разукрасил, сегодня правую. Зато левой теперь будет не обидно, - ободряюще сказала Нигяр, заставив мальчика улыбнуться. - Пойдем-ка с тобой к маме. Ты ведь весь мокрый! Нужно переодеться.

Она повела его за руку в каюту Кинтии. К ее удивлению самой Кинтии там не оказалось. Нигяр помогла мальчику переодеться, ожидая, что его мать вот-вот подойдет. Но она так и не появлялась, хотя ведь ясно говорила, что будет у себя в каюте. Господина Руссо они только что видели на палубе, значит, она не с ним. Где же она могла быть?

-Пойдем, поищем маму, - попросил Пьетро.

-Ну, пойдем, - согласилась Нигяр.

Они отправились на камбуз. Добродушный кок в одиночестве занимался своим делом, напевая что-то себе под нос. На вопрос не видел ли он госпожу Руссо, он ответил:

-С утра по обыкновению приходила за продуктами для сорванца. А в это время она к нам редко захаживает. Я тут был неотлучно и не видел ее.

Пустые мечты

Содержание

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Эпилог

Послесловие автора

Комментарии (0)