Мерцания огня отбрасывали странные тени на каменные стены крепости. Рейнира заметила танцующие тени, хотя её взгляд снова вернулся к золотистым прядям шелковистых волос, которые она держала между пальцами, заплетая тонкие косички на голове сводной сестры. Мягкое мычание Хелейны дополняло симфонию, созданную потрескиванием полена в очаге, и Рейнира наслаждалась блаженным моментом тишины.

Она не могла вспомнить, когда это началось, этот ритуал плетения волос девочки в замысловатые узоры. Когда-то в своей жизни Рейнира обозначала события по началу и концу. Их было так много, так много резких вспышек радости и боли, печали и ярости, что было легко — хотя и сложно — классифицировать их по определенному началу и завершению. Рейнира точно помнит тот момент, когда дракон, обитавший в её груди, наконец расправил свои перепончатые крылья и взлетел. Она вспомнила мгновения, когда её мир рухнул — залитая кровью постель, два гроба, сожженные её драконом, невинность, исчезнувшая под расцветающим синяком 

. Она также помнила начало. Улыбка, которую никогда не посмеешь назвать мягкой, но особенная только для неё. Восхищенный смех, слаще любого рассказа барда, эхом отдавался в ушах. Две пары аметистовых глаз моргали с залитых кровью лиц.

Теперь Рейнира обнаружила, что классификация событий больше не казалась естественной — меньшее их число осталось в её сознании суровым пробным камнем. Крылья дракона больше не создавали в её сознании ураган. Шаги Эйгона и его сестер-жен уже не касались земли в доме её предков, Драконьем Камне.

Вместо этого время текло как прилив. Приливы и отливы на пляжах из песка и драконьего стекла, нежные и жестокие одновременно. Что бы она ни потрудилась нарисовать на песке, скоро будет смыто вместе с океаном. Рейнира поняла, что ее покойный муж рассмеялся бы, услышав такие размышления.

— Ты думаешь о сире Лейноре, не так ли?

Рейнира моргнула, глядя на сводную сестру, звук удивил её больше, чем слова. Хелейна несла с собой определенную мудрость, Рейнира поняла это давным-давно. Возможно, когда она впервые позволила своим пальцам зарыться в шелковисто-золотистые волосы сводной сестры — такие похожие и в то же время такие непохожие на волосы матери Рейниры.

— Если ты действительно хочешь убедить меня, что ты не какая-то ведьма, привезённая из Эссоса, ты должна перестать читать мои мысли, — сказала Рейнира с мягкой улыбкой в уголках губ. Она почувствовала, как дёрнулось тело Хелейны, судорожные движения её плеч, когда странный, икающий смех проскользнул в воздух.

— Твое настроение меняется, когда ты думаешь о нём.

Между бровями Рейниры появилась складка, хотя, стоя спиной к старшей сестре, Хелейна не смогла бы её увидеть. Ей незачем было просить Хелейну о большем; она свободно предлагала себя с такой безрассудной самоотверженностью, которая иногда — 

 — казалось, кричала Рейнире, что её сводная сестра может быть больше драконом, чем девушкой. Зверь в её груди зарычал от удовлетворения и одержимости этой идеей.

— Ты впадаешь в меланхолию. Тяжело вздыхаешь, и твой взгляд устремляется к окну. Язык твоего тела соответствует настроению.

Рейнира не могла назвать точную дату первого случая, когда она ввела Хелейну в свой солярий, начала расчесывать ее волосы щеткой из кабаньей щетины, которой владела с той же ловкостью и лёгкостью, что и королевские гвардейцы своими стальными клинками. В конце концов, это не имело значения. Прошло достаточно времени, чтобы Рейнира не удивлялась и не тревожилась из-за странных вестей, исходивших из уст её сводной сестры. Она задавалась вопросом, кто еще потрудился внимательно слушать. Наследница престола молилась валирийским богам, что больше никто. Дракон, предоставленный самому себе в клетке из холодного камня, тихо надеялся, что другой дракон не будет страдать так же, как она.

На этот раз Рейнира осознала вздох, который испустила, в отличие от предыдущего.

— Я скучаю по нему, — призналась Таргариен, возобновляя махинации с волосами сестры. Слуги в Королевской Гавани были знакомы с замысловатым стилем Таргариенов и сложными косами, которые образовывали короны женщин-драконов, которые ходили по этим залам. Некоторые женщины выпячивали грудь, будучи обучены самой Доброй Королевой тщательному искусству заплетать серебристо-золотые волосы, которые отличают валирийскую родословную (

, — шепчет слишком знакомый голос), но давным-давно Эймма Таргариен избегала помощи слуг, когда дело касалось волос ее дочери.

Если Рейнира изо всех сил пыталась вспомнить, сколько косичек заплели ловкие пальцы в волосах её сестры, то безнадежной попыткой было сосчитать, сколько раз её мать делала то же самое для неё. Воспоминания поблекли — волны нетерпеливо, жадно плескались, похищая подробности и воспоминания у Рейниры, — но она никогда не забудет ощущение материнских рук в своих волосах.

У Эйммы Таргариен были мягкие руки. Она была не драконьей всадницей, а королевой, и к тому же хрупкой. Её тело болело и дрожало всё то время, пока Рейнира была частью этого мира, если не дольше. Муж её лелеял, приносил мягкое мыло, пахнущее заморскими пряностями и ароматами, проводил им по ладоням жены. Такие воспоминания казались Рейнире резкими и противоречивыми, их невозможно было сопоставить с пропитанными кровью простынями, со странным вздутым животом, который она всё еще видела в своих снах, полных огня и крови.

Если руки её королевы-матери были мягкими и нежными, то руки Рейниры стали грубыми и мозолистыми. Сплетни для змей, хотя одного только взгляда на серебристые волосы на голове Рейниры, кольцо с символом на её пальце, было достаточно, чтобы пасть злобных зазубренных зубов растягивалась в фальшивой улыбке.

Потребовалось время, чтобы научиться. Ребёнком Рейнира практиковалась на своей матери лишь несколько раз. Терпение королевы казалось бесконечным, но Рейнира, неугомонный дракон, быстро начинала скучать. Отвлекалась на красивые безделушки в мамином сундуке с драгоценностями или поднималась в небо с дядей, оставляя мать с неряшливыми, незаконченными косами и снисходительной улыбкой.

Однажды утром Хелейна не сильно отличалась. Она, правда, совсем не была похожа на покойную королеву Эймму, если не считать цвета кожи, но катастрофа с её волосами заставила Рейниру остановиться. Она едва осознавала, что делает, прежде чем её рука обхватила тонкое запястье молодой девушки, потянув в свои покои с щеткой в руке. Позор, усмехнулась Рейнира, для принцессы Таргариен бродить по замку с такими растрепанными волосами. В тот момент она так походила на свою мать, что у Рейниры перехватило дыхание.

Теперь это было привычной практикой, утешительной в своей привычной природе. Какое-то умиротворение, казалось, снизошло на двух женщин Таргариен, и Рейнира не раз задавалась вопросом, было ли это то же самое, что испытывала её собственная мать, проводя нежными пальцами по волосам дочери. Рейнира хотела собственную дочь. Она молила своих богов о благословении, но…

— Траурный период подходит к концу. Зелёный кружит вокруг черного, когда дремлющие звери снова нарушают свой покой.

Пальцы Рейниры не остановились, у неё не перехватило дыхание. Она так же знакома со странными предзнаменованиями Хелейны, как и с волосами девочки. Она говорит загадками, скрытыми правдами. Она не смеет называть их так, как подозревает, даже мысленно. 

. Ей не стоит мучиться из-за слов сводной сестры. Это свело бы её с ума, но она знает, что лучше не отбрасывать всё, что скажет Хелейна.

— И что ты знаешь о трауре? — голос Рейниры превратился в мягкое поддразнивание, чтобы скрыть любопытство и важность вопроса. В этих случаях Рейниру сопровождал не чистый альтруизм и не сестринская любовь. Рейнира больше не наивный ребенок, который слишком легко верил, что что-то может быть первым или вторым. Рейнире нравилось проводить время с Хелейной, даже болезненные воспоминания о матери по-своему манили её. Но, несмотря на серебряно-золотые волосы и бледно-лиловые глаза, Хелейна носит именно зелёный цвет. Её странные слова заставляют её игнорировать, о ней забывают, и языки развязываются в её присутствии. Рейнира знает это и внимательно слушает. Она задавалась вопросом, знает ли Хелейна или подозревает об этом. Рейнира тоже задается вопросом, будет ли это Хелейне небезразлично.

— О, не так уж и много, — хихикнула перед ней девочка, её пальцы проводили по ниткам платья. Рейнира с удивлением обнаружила, что это их общая привычка. Её собственные руки всегда были заняты, она часто вертела и прокручивала кольца, украшающие её пальцы. Хелейна обычно баюкала какое-нибудь странное насекомое, нежно поглаживая кончиками пальцев усики, словно сделанные из Мирийского кружева. — Только то, что твой скоро кончится.

Челюсти Рейниры сжались. Это было правдой. Лейнор Веларион пропал в море почти одиннадцать лун назад. Шторм унёс его корабль, а вместе с ним и ее мужа. Клятвы произнесенные шепотом и пропитанные кровью обещания не помогли предотвратить истинное горе, охватившее Рейниру после получения ворона. Тёмные крылья, Темные вести. Это был похоронный звон её собственной судьбы. Один дракон в мире, снова.

— Возможно, я не готова к тому, чтобы он закончился, — руки Рейниры приблизились к кончикам волос её сводной сестры, правда повисла между ними как нежная оливковая ветвь. — Я так и сказала отцу.

Это был спор, ожесточенный и горький. Традиционный траурный период в течение целого года мог быть отменен королевской семьей перед лицом давления на наследников. Король настоял на том, чтобы Рейнира провела шесть лун, прежде чем посадить себя в новую клетку. Она просила, умоляла и рыдала, настаивая на полноценном трауре. Ведь у неё есть наследник. И запасной, как бы ни сжималось её сердце, чтобы назвать её милого Люка запасным, что удостоило второго сына теми немногими минутами, которые отделяли его от брата-близнеца. Визерис, как ни странно, согласился, и Рейнира была оставлена в своём трауре, как будто горе, тяжело покоившееся в её сердце, было эфемерным чувством, а не шрамом навеки. Однако период подходил к концу, и воздух становился напряженным и тяжелым от предвкушения.

— Думаю, так и будет, — мягко сказала Хелейна, и на её красивом лице была видна улыбка, изображение, которое Рейнира уловила в зеркале, расположенном напротив них двоих. — Будет приятно снова увидеть тебя в твоих цветах, сестра.

Рейнира перевела взгляд от зеркала, снова сфокусировавшись на пальцах, пока она вплетала последнюю косичку на место. Хелейна говорила о времени, задолго до того, как Рейнира проливала слёзы по Лейнору Велариону, когда шкафы её покоев были полны смелых ярких тканей. Не так давно Рейнира была глупой девчонкой, избалованной выбором и возможностями. Она носила чёрное не только из-за погибшего мужа, но и из-за своей семьи, ради самих их слов. Пламя и кровь. Красный и черный. Она видела достаточно пролитой крови, чтобы знать, что кровь, оставленная высыхать, в конце концов становится черной, как пламя костра, превращающееся в сажу и пепел. Рейнира могла указать момент, когда она сама стала пеплом, не лучше, чем день, когда она впервые позвала Хелейну в свой солярий.

— Готово, — её голос был мягок и приятен. Едва заметная тень улыбки скользнула по губам, когда она позволила замысловатым косам выпасть из пальцев. Хелейна вскочила на цыпочки, ее шаги были легкими, и она нежно поцеловала старшую сестру в щеку, прежде чем выйти из комнаты в поисках своих братьев или жуков.

Рейнира задавалась вопросом, не смотря на многие скрытые знаки и невидимые предзнаменования, которые её сводная сестра замечала. Заметила ли она что, когда тело Рейниры поворачивалось к окну — цветок, преследующий солнце, — она поворачивалась не к Узкому морю, а к скалистым утесам севера?

Неприятный лязг стали создавал шум на тренировочном дворе. Гладкие сапоги скользили по грязи, оставшейся от недавних дождей, прокатившихся по Королевской Гавани. Насмешки и гортанные звуки триумфа гудели со всех сторон. Это была самая громкая часть замка, рыцари оттачивали свои навыки, сражаясь, чтобы оставаться в форме, необходимой Королевской гвардии. Молодые лорды и оруженосцы толпились во дворах, обходя двух принцев в центре, яростно бьющихся на деревянных мечах.

Со своих мест, сидящие на парапете, Джекейрис и Люцерис Веларион наблюдали за спаррингом своих дядь. Радостные улыбки, ставшие характерными для сыновей принцессы, присутствовали на их лицах, хотя внимательный наблюдатель заметил бы, насколько их взгляд оставался острым и сосредоточенным. Мальчики обменивались тихими шутками, но ни разу их взгляды не оторвались от сцены, представшей перед ними.

Джейс и Люк не часто тренировались со своими дядями. Это не было строго соблюдаемым правилом, но из-за него по Красному Замку ходили слухи и шепот. Каждое их движение, казалось, вызывало эту же реакцию. Иногда они неуклюже поднимали деревянные мечи и сражались с манекенами, предназначенными для обучения молодых оруженосцев и потенциальных рыцарей, но это было больше для вида, чем для настоящей тренировки. Они знали, что ее не будет на тренировочных дворах.

В то время как сир Кристон Коль взял мальчиков, рожденных Алисентой Хайтауэр, под свое пресловутое крыло, Джейс и Люк были предоставлены сами себе. Случайных указаний сира Вестерлинга или сира Стронга, когда он был в Красном Замке, было недостаточно. Прошли годы с тех пор, как два мальчика обучались искусству боя на мечах. Публично. Их частное обучение было важным только для мальчиков и их матери.

, — прошипел Люк на их родном языке, хотя Джейс почти не слушал. Его взгляд был проницателен и сосредоточен на Эйгоне, лениво размахивающем оружием, и часто поглядывающим на случайных служанок, которые проходили мимо. Он заметил и то, как всегда ускорялись шаги девушек, когда они чувствовали на себе взгляд старшего принца.

Мама сказала, что нам нужно смотреть

, — напомнил Джейс своему близнецу, бросив взгляд на мальчика. Большинство в Красном Замке объявили их зеркальными копиями друг друга, идентичными во всех отношениях. Сам Джейс мог признать, что сходство было поразительным. Их мать всегда слегка улыбалась от такого наблюдения и насмехалась, когда они оставались одни. Они были такими же разными, как день и ночь, всегда настаивала она. Отличить их друг от друга — несложная задача. Джейс имел некоторые сомнения, хотя его мать, казалось, всегда обладала сверхъестественным чутьем, когда дело касалось ее сыновей.

Я не понимаю, почему для нее так важно, чтобы мы смотрели, если она ненавидит наши тренировки

, — чуть ли не заскулил Люк, и Джейс внимательно посмотрел на него. Джейс родился всего на несколько минут раньше своего брата, и все же иногда задавался вопросом, не опережает ли он Люка на годы. Громкий лязг металла отвлек его фиолетовый взгляд от брата, сидевшего справа, на сцену внизу.

У нее есть свои причины

, — прямо сказал Люк, и Джейс нахмурился, глядя на брата. Он огляделся, хотя, кроме его собственной семьи и драконоблюстителей, почти никто не говорил на высоком валирийском.

Это правда, Рейнира защищала своих сыновей. Она яростно оберегала их, и хотя нрав ее юности — одновременно радость и ужас, о чем пьяный король однажды вечером признался Джейсу, — смягчился до серьезности, которой, казалось, обладали немногие другие, но его можно было разжечь при любой предполагаемой угрозе ее мальчикам. В конце концов, их мать была драконом. Это была правда, которую многие в Красном замке, похоже, забыли.

Были времена, когда Джейс хотел знать свою мать такой, какой она была. Он подозревал, что дедушка чувствовал то же самое. Он заметил, как король смотрит на его мать с какой-то грустью, и вскоре его взгляд перемещался на Люка. Люцерис, как часто заявляли все, кто знал Рейниру в юности, был похож на свою мать не только внешне. Они оба унаследовали от принцессы характерные черты Таргариенов, но Люк, похоже, унаследовал и ее личность. Джейсу нравилось думать, что он пошел в отца, спокойное, тихое море, которое могло в одно мгновение стать смертельным.

Мысли о смертоносных волнах внезапно заставили сердце Джейса сжаться в груди, и он громко откашлялся, заставив своего брата вздрогнуть от этого звука.

Ты знаешь, почему этого лучше избегать

, — говорит он хриплым голосом, пытаясь проглотить комок в горле.

Краем глаза Джейс заметил, что Люк опустил взгляд, и он знал, что мысли об их отце преследуют и его. Мир был коварным местом для их семьи. Особенно для мальчиков Веларион. Их мать боялась, это правда. Но у нее были на то веские причины.

Каждый день во дворе случаются несчастные случаи

, — сказала она однажды, стиснув зубы, и при этой мысли в глазах плясали лиловые огни беспокойства и ярости, — 

Есть те, кто будет праздновать вашу смерть, даже когда все королевство будет оплакивать вас

, — ее рот скривился от этих слов. Это была жесткая правда, слова, произнесенные без эмоций, и Джейс вздрогнул, услышав это. Его мать была наследной принцессой, а Джейс должен был стать наследным принцем после смерти своего дедушки. У принцессы был наследник и запасной, и Джейс с какой-то уверенностью в своем сердце знал, что других не будет. Когда-то был еще один младенец. Третий сын, ее трехголовый дракон, как тогда сказала его мать. Ее голос был грубым и хриплым после многочасового крика. Но младенец умер в колыбели, и вскоре после этого их отец отплыл. Тем не менее их мать носила свои траурные черные одежды. Джейс и Люк должны были быть ее единственными детьми.

Джейс знал, что ее страх за них выходит за рамки тренировочного двора. Иногда ее руки дрожали, когда она убирала серебристые волосы с его глаз или когда она поправляла одежду Люка посреди пира. Были времена, когда ее взгляд был настолько тяжелым от страха, любви, драконьего пламени, что Джейс дрожал от одного взгляда на нее. Его мать была драконом, и Джейс знал без лишних слов, если что-то случится с ним или его братом, она, не колеблясь, сожжет мир дотла во имя них.

Жители Вестероса не забудут, что она была драконом в тот день, не дай Бог, чтобы он когда-либо наступил.

Кроме того, опасения их матери имели под собой основания. Джейс часто чувствовал спиной взгляд сира Кристона Коля. Он не раз замечал, что рыцарь смотрит на него и его брата с такой ненавистью. Была даже одна ночь, праздник в честь именин их матери, когда он увидел, как королевский гвардеец смотрит на их мать с таким пылом, такой ненавистью и гневом, и чем-то, чего Джейс еще не понимал. Этот взгляд заставил его приблизиться на дюйм, желая иметь меч, силы и способности владеть им для ее защиты. Такому человеку нельзя было доверять.

Прежде чем Джейс успел сказать что-то еще, Эйгон заметил их и ухмыльнулся.

— Не хотите присоединиться к нам, племянники? — он позвал. Эймонд мельком взглянул на них, но быстро вернулся к манекену, которого пытался уничтожить простым деревянным мечом. В его движениях чувствовался гнев, а точность повысилась по сравнению с предыдущей неделей, когда его взмахи были необдуманными и совершенно безудержными.

Он практически чувствовал, как рядом напрягся Люк, стиснув челюсти. Джейс бросил на него быстрый предупреждающий взгляд.

— Боюсь, мы вам не ровня, дядя! — он ответил. Это была правда, хотя и построенная на секретах. Люк, возможно, напоминал вспыльчивого дракона их матери в юности, но Джейс научился уловкам змеи, которой она стала, — Кроме того, мы и так должны были отправиться в драконью яму, — жестокое замечание, он мог признать себе. Он увидел, как спина Эймонда напряглась от этого комментария, а лицо Эйгона исказилось ревностью. Были определенные преимущества в том, чтобы не тренироваться во дворе с дядями, и эта свобода была главным из них. Джейс чувствовал удовлетворение своего близнеца, и он знал, что если бы взглянул на него, то увидел бы ухмылку с ямочками на губах Люка.

Просто кивнув Эйгону и Эймонду, Джейс повернулся и направился к драконьей яме. Краем глаза он заметил, что Люк пробежал несколько шагов позади него. Проходящим слугам и придворным он казался энергичным юным принцем, неспособным ни стоять на месте, ни идти спокойно. Широкая ухмылка, которая все еще играла на губах Люка, помогала убедить окружающих в этой лжи. Однако Джейс знал, что взгляд его брата был острым и внимательным. Несмотря на то, что Люк жаловался на тренировочные дворы — Джейс подозревал, что он больше всего дулся из-за неспособности похвастаться, — Люк понимал первое правило, которому их научила мать. Никогда не поворачивайся спиной к тем, кто с удовольствием воткнул бы в нее нож. Джейс казался доверчивым, наивным, уходящим от своих дядь — потенциальных претендентов на неотъемлемое право его матери — даже не оглянувшись. Люк казался дураком, глуповатым и мальчишеским. Мать учила их, что истина всегда может быть найдена где-то в тени лжи.

Джейс с интересом отметил суету, когда они преодолели расстояние до знакомой драконьей ямы. Он мог сказать, что что-то происходило, хотя и не мог предположить, что именно. Их дедушка, казалось, был склонен к беспорядочному поведению и решениям в последние несколько лун, и, несмотря на всю мудрость, которую родители и наставники приписывали ему, Джейс не имел ни малейшего представления, какие мысли крутились в голове короля. Вероятно плохие решения, если он был действительно честен с самим собой.

На поверхность всплыла непрошенная неприятная мысль, и Джейс сморщил нос. Люк заметил этот жест и в ответ приподнял брови.

Джейс вздохнул и указал на явную суматоху вокруг них, на слуг, энергично шагающих с рулонами ткани, которые они несли в несколько рук, на геральдику Таргариенов, обновленную и размещенную в новых углах и закоулках крепости.

Кажется, замок к чему-то готовится. Я просто надеюсь, что королева не беременна снова

Настала очередь Люка скривиться, его отвращение отражало отвращение его брата. Хотя близнецы были проинформированы о том, что происходило на супружеском ложе — хотя позже они узнали, что это не ограничивалось строго браком — гораздо позже они поняли, что это на самом деле означало. Прошла почти неделя, прежде чем они смогли посмотреть своим родителям в глаза. Еще дольше, когда они поняли, что это значило для их деда и королевы, особенно учитывая, насколько они были близки к своим дядям по возрасту. Хуже всего было, когда королева носила Дейрона в то же самое время, когда их мать носила их брата.

Выражение отвращения исчезло с лица Люка и сменилось беспокойством. Джейс бросил на брата вопросительный взгляд. Люк был более наглым из них, менее склонным беспокоиться о последствиях и гораздо более склонным к немедленным действиям. Когда что-то беспокоило Люка, это, как правило, свидетельствовало о реальной опасности.

Я бы предпочел, чтобы королева была беременна другому объявлению

Джейс почувствовал, как капля холодного пота скользнула между лопаток. Он знал, что приближается годовщина смерти их отца. Осталось меньше луны до официального окончания траурного периода матери. Они не были посвящены в спор, который произошел между королем и его наследницей, но они слышали последующие разговоры Королевской гвардии. Настоящая легенда, сказали они. Напоминает споры гораздо более молодой и воинственной принцессы. Несмотря на свое горе, Джейс хотел насмехаться над мыслью, что его мать была менее воинственной, чем раньше. Просто сейчас она говорила об этом спокойнее. Слуги и охранники, знавшие его мать еще до того, как близнецы увидели ее лицо, смотрели на нее с возродившимся уважением и страхом.

(Она, однажды, собственными руками и кинжалом убила кабана. Это было после подобной ссоры с её отцом, борьбы за её руку и смертельным маршем к брачному ложу, — провозгласил пьяный рыцарь. Джейс был слишком молод для эля в то время, когда слушал эту историю, но всё равно почувствовал тепло, услышав об огне своей матери. Он недоумевал, как мог кто-то, кто видел, как принцесса огня и крови идёт по охотничьему лагерю, думать о ней не как о драконе?)

Близнецы не слышали спора, и их мать не сказала им ни слова об этом, но она вырастила не дураков. Они хорошо разбирались в обычаях и законах как Вестероса, так и Старой Валирии. Джейс был уверен, что его мать больше не выйдет замуж, что она не родит других детей, но он знал, чего ожидают люди. Жителям Вестероса, самому королю вряд ли хватило бы наследника и запасного. Разве у него самого не было и наследника, и запасного, когда Эймма Аррен умерла, пытаясь подарить ему еще одного?

Давай не будем думать о таких вещах

, — решил Джейс. Выражение лица Люка сменилось тихим облегчением. — 

Может быть, дедушка объявляет турнир или очередную охоту. Может быть, он закончил свою модель

. — Последнее предложение было произнесено с лукавым изгибом губ и Люк издал удивленный смешок. Они очень любили своего дедушку, хотя Джейс давно подозревал, что они знают короля лишь частично. Его модель Валирии, хотя и впечатляющая, была источником постоянного веселья и недоумения двух мальчиков. Люк не мог представить себе никого, кто предпочел бы оставаться дома с резными фигурками прошлого, когда можно было летать на драконах и командовать ими. Хотя Джейс был гораздо более спокойным близнецом, с этим он мог согласиться. Драконы всегда будут лучше любых бледных подделок.

Это действительно великолепный звук

Джейс и Люк обернулись, поражённые, услышав голос матери, когда они подошли к драконьей яме. Хотя они и не виноваты в том, что были здесь, а не во дворе, наблюдая за своими дядями, ни один из них не ожидал увидеть мать, пока они не встретились бы за ужином позже вечером. В самом деле, они, вероятно, должны были бы погрузиться в уроки, если предпочли уйти с тренировочных дворов.

Но когда к ним подошла Рейнира, одетая в кожаный костюм для полётов, Джейс понял, что она не злится. В ямочке на её щеке спряталась лёгкая улыбка — нежность, которая, казалось, расцветала в её глазах только тогда, когда она смотрела на сыновей.

Джейс слышал, как люди говорили, что его мать была самой красивой женщиной в Семи Королевствах. Предположительно, его двоюродный дедушка заявил об этом на одном из пиров. Он полагал, что каждый сын будет думать так, но знал, что это правда в отношении его матери. Барды утверждали, что с каждым годом она становилась всё милее и прекраснее. Она так и не прибавила в росте — и Джейс, и Люк почти превзошли её — но она держалась с грацией и царственностью, несравнимыми ни с кем при дворе. Её никогда нельзя было спутать с изящной, робкой девушкой, потому что её подбородок был высоко поднят, а позвоночник вырезан из валирийской стали. Она была принцессой, будущей королевой. Она была драконом. Иногда Джейс думал, что это чудо, что весь двор не трепещет перед ней.

Однако барды упоминали не только о её красоте. И Джейсу, и Люку посчастливилось избежать более похабных песен, которые, как он знал, существовали об их матери — так называемой Отраде Королевства, — но они пели и о её печали. Во взгляде его матери были призраки. Временами Джейсу казалось, что они присутствуют из-за его отца. Он знал, что бывают дни, когда она будет смотреть на море, и её глаза будут блестеть от слез, но там не было призраков. В отличии от её взглядов на Север. Когда-то Джейс вообразил, что они всегда были там. Возможно, его мать всегда была грустной женщиной. Он не знал, узнает ли когда-нибудь правду. Не когда эта печаль всегда таяла, каждый раз, когда она смотрела на своих сыновей.

Могу ли я спросить, почему вы, мальчики, в таком хорошем настроении

Глаза Джейса расширились, и он взглянул на брата. Ухмылка Люка была озорной, и он подавил стон. Две монеты взлетели в воздух. Люк мог так же легко предать его и оставить на милость — или гнев — матери, как и сохранить доверие. И если он выберет первое, его мать может обидеться на шутку над её отцом, или принцесса может от души посмеяться вместе с ними. Джейс, как всегда, не хотел оставлять это на волю случая.

Мы планировали посетить наших драконов!

 — выпалил он, надеясь вовремя перебить брата, — 

Мы очень хотим когда-нибудь подняться в небо, muña. Кажется, ты думала об том же

, — лукаво добавил он, снова взглянув на её одежду.

Ямочки на её щеках углубились.

Твои подозрения верны, мой драконоглазый мальчик

, — она сделала шаг вперёд, позволяя своим рукам нежно расчесать сначала светло-серебристые волосы Джейса, затем Люка. — 

Я скучала по моей маленькой леди, и знаю, что она тоже. Тогда мы полетим вместе?

Трепет пробежал по Джейсу. И Вермакс, и Арракс были еще слишком малы, чтобы удержать всадника, но Сиракс, драконица их матери, была достаточно большой, чтобы поднять их всех. Рядом с ним Люк от волнения приподнялся на цыпочки. Нетерпеливая жадность на их лицах вызвала искренний смех у матери.

Тогда поторопимся. Я слишком давно не видела свою девочку.

Драконья яма была пуста, за исключением драконоблюстителей и Таргариенов, поэтому Джейс и Люк грациозно следовали за матерью. По возвращении они навестят своих драконов, но оба мальчика чувствовали некоторую тревогу, окружающую Рейниру, словно аура. Её темп был быстрым, неумолимым. Джейс знал, что любовь его матери к своим сыновьям была безусловной и непревзойденной. Но любовь, которую она питала к  драконице, была связью совершенно другого рода.

Джейс однажды спросил об этом мать, поглаживая рукой крошечную головку Вермакса. Его дракон вылупился, у них образовалась связь, но он хотел знать больше. Он читал книги и рассказы, десятки книг, но ни одна из них, казалось, не передавала то, что он чувствовал. Он задавался вопросом, будет ли связь расти. Это был первый раз — возможно, единственный раз — когда он застал её врасплох. Она обдумывала его вопрос и возвращалась к нему в течении нескольких дней, всё время не в силах дать ему удовлетворительный ответ. Невозможно выразить словами, решила она, на общем или валирийском.

Таргариены были драконами. Это было не простое высказывание, не пустая вера, которой они жили, а истина. Это было в их крови, в их сердцах, в сухожилиях и мышцах, которые скрепляли их вместе. Его мать не смогла объяснить, когда Джейс спросил, но он начал понимать всего через шесть лун после того, как впервые задал вопрос.

Это было из-за Люка, потому что Джейсу нравилось думать, что он не такой глупый, как его близнец. Пересказывая истории, Люк всегда говорил, что Джейс не такой храбрый. Хотя истина лежала где-то в тени, результатом стала сломанная ветвь, кость и кровь, а лицо Люка было белым, как северный снег, с которым соперничало только лицо их матери, когда она ворвалась в его покои, едва не толкнув мейстера на землю в попытках увидеть сына.

Её руки были такими нежными, она едва удерживала лицо Люка в своих ладонях, ровно настолько, чтобы убедиться, что он здесь, что он жив, хоть и потрёпанный. Мягкость её прикосновения резко контрастировала со свирепостью её языка, когда она отчитывала сына за глупость. Это была тирада, которая сначала разожгла в Джейсе любопытство к женщине, которую его мать скрывала из-за долга и печали. Её глаза сверкали драконьим огнём, и их отец утверждал, что своей яростной походкой она протоптала тропу в самом камне.

, — наконец выдохнула она, глаза наполнились редкими слезами, — 

что значит жить с сердцем вне тела? Таким беззащитным, таким уязвимым?

В тот момент их поразила глубина материнской любви. Страх, который она носила с собой каждый день, мгновения чистого горя и ужаса, который обрушился на неё, когда новость была передана ей посреди заседания Малого совета. И Джейс, и Люк расплакались, и их мать крепко обняла их, бормоча заверения на их родном языке.

Джейс часто вспоминал тот день. Ему напоминали об этом — сердце его матери было доверено ему и Люку — каждый раз, когда он делал какую-нибудь глупость. Про себя он думал, что Люк мог бы вспоминать об этом чаще, но с того дня они не сталкивались с драконьим гневом в такой форме. Это навело его на новую мысль, которой он застенчиво поделился с матерью. Если её сердце могло жить в них, возможно, её душа принадлежала Сиракс. Мать посмотрела на него с таким удивлением, что Джейс смущенно отвернулся. Кончики её пальцев подняли его голову вверх, так что его бледно-сиреневые глаза встретились с её.

Ты мудр не по годам, Джекейрис Веларион

И когда-нибудь ты станешь великим и мудрым королем.

Он вздрогнул от слов, произнесённых впервые. В теории он знал, что однажды станет королем. Не то чтобы ему нравилось часто об этом думать, потому что время придёт только тогда, когда его мать сожгут на костре. Но её слова, гордость в её взгляде заставили его выпрямиться и поднять голову. Он хотел, чтобы его мать считала его великим, считала его мудрым.

В настоящее время он наблюдал, как мать шагает к драконице, её мягкий и свирепый взгляд, рука нежная, но твердая, когда она потянулась погладить своего прекрасного дракона. Между ними была связь, такая глубокая и сильная, что Джейс не мог представить одну без другой. Да, решил он с уверенностью. Её душа должна жить в Сиракс. Ибо он не мог себе представить никого другого, кому мог бы принадлежать такой дар.

Холодный воздух хлестал Рунный камень, создавая ощущение ветхости и навязывая страх. Несмотря на все горы, окружавшие Долину, они, казалось, мало что могли защитить от ветра или непогоды. В свои лучшие дни Деймон Таргариен подозревал, что боги разместили их на вершине только для того, чтобы им было трудно. Если бы он не был драконом, то, возможно, пытался бы подавить дрожь, но пламя и кровь были сильны внутри него. Тем не менее, он стиснул зубы от воющих визгов, засовывая ноги в сапоги с большей силой, чем это было необходимо. Это место было почти таким же плохим, как Орлиное Гнездо с его проклятыми небесными вратами — место, которое он имел неудовольствие посетить лишь однажды. Рунный камень был едва ли более удобным, и он был меньше — оскорбление, хотя всё в Долине, казалось, было создано, чтобы раздражать лично драконьего всадника.

Деймон сердито оглядел покои, потянувшись за свитком, который только что избежал быстрой смерти в слабо потрескивающих углях догорающего огня в очаге. Покои, в которых жил Деймон, в те несколько раз, когда он посещал владения своей теперь уже покойной жены, были скудно обставлены. Он не удосужился добавить какие-либо личные вещи в надежде, что ему никогда не придётся возвращаться. Каждый отъезд в конце концов приносил разочарование: сначала из-за бабушки, а затем из-за брата. Он был бы рад избавиться от него, несмотря на все его торги в прошлую луну, с целью получить Рунный Камень в качестве своего наследства. Это причиталось ему, как лорду-мужу Реи Ройс, на чем он настаивал. Если отсутствие истинного завершения брака или каких-либо наследников не было основанием для аннулирования, значит и не запрещало требовать того, что по праву принадлежало ему. Леди Джейн Аррен была не согласна, такая же холодная и непреклонная, как горы, ограждающие остальную часть королевства от взаимодействия с ней.

Ярость Деймона смягчалась только облегчением от того, что он наконец покинет богом забытое место. Иногда он задавался вопросом, поздно ночью, когда ветер выл в его ушах, что Висенья думала о Долине. Ему было интересно, что его невестка думала о доме своих предков. Он никогда не думал спросить, пока она была жива. Даже тогда, когда его впервые продали леди Рее, как овцу, а не дракона, которым он был. Он был больше озабочен тем, чтобы проклясть имена всех инициаторов свадьбы, включая Добрую Королеву. Эймму не интересовало то, что она считала эгоистичным бредом глупого юноши, и Долина больше никогда не появлялась в разговорах с покойной королевой.

В некоторые, более коварные ночи, Деймон ловил себя на том, что задается вопросом, что другая женщина Таргариен могла бы подумать о Долине. Такие мысли быстро изгонялись, прежде чем могли бы укорениться в уме, и часто за ними следовали длительные путешествия в Эссос.

Именно в Эссос Деймон планировал вернуться после смерти жены и неудачных попыток заявить права на Рунный камень. Ходили слухи, что Деймон убил свою супругу— его ненависть к Бронзовой Суке, чувство, в равной степени взаимное, — было известно всему Вестеросу и Эссосу. Для всех было шоком, когда Деймон вернулся в Долину десять лет назад, дракона, казалось, усмирили после ссоры с братом и злополучной свадьбы, которая преследовала его во снах. По Вестеросу пронеслись шепотки, размышляя о последствиях тех событий. Скандальные рассказы о последней ночи Деймона в Королевской Гавани, широко распространенные крысами, верными Хайтауэрскому мудаку, только еще больше раздули драконий огонь. Некоторыми ночами, утопая в своих чашах с вином, Деймон забавлялся, слушая байки и домыслы, дикие сплетни о том, что могло случиться. В других случаях Тёмная Сестра проливала кровь так же легко, как ложь лилась из уст предателей. Те, кто был склонен к сплетням, узнали, что принц не одобряет истории, которые шептали о загубленной добродетели принцессы. Он утверждал, что это было вероломно, близко к измене.

Было время, когда Деймон мог оседлать своего дракона и полететь в Королевскую Гавань с ухмылкой на губах, с Тёмной Сестрой на поясе. Эта мысль пришла ему в голову, мимолетная и забавная, когда притязания на Рунный Камень еще казались возможными. В конце концов, в последний раз, когда он вернулся в Красный замок после изгнания, он положил корону к ногам брата. Почему бы не замок? Но эта идея провалилась из-за рычания Джейн Аррен, и Деймон с нетерпением ждал возвращения в Пентос, несмотря на слабое вино, которое могли предложить местные торговцы. Он был уверен, что сыт по горло Вестеросом.

Деймон смотрел на свиток почти час, щурясь, чтоб рассмотреть слова в тусклом свете огня. Слова были сомнительными. Его брат казался слабым десять лет назад. Часть его самого, которую он считал давно похороненной, почти жаждала узнать, в каком состоянии сейчас будет его брат. Но он узнал бы почерк короля где угодно. Это были собственные слова Визериса. Деймон не мог вспомнить, когда его брат в последний раз посылал собственного ворона. У короля было множество верных подхалимов, которые выполняли для него такую черную работу. Значит он сам это написал…

I. Часть 1

darkgods

Мелеис

Eekat

Спустя десять лет после забытой богом ночи в борделе, Деймон Таргариен возвращается ко двору и обнаруживает, что он кишит змеями, которые угрожают обвить его племянницу смертоносными телами. Его племянницу и внучатых племянников, которые носят его черты, но претендуют на имя Веларион. Принц-изгой вернулся, и скоро начнется расплата.

Мартин Джордж «Песнь Льда и Пламени»

Мартин Джордж «Пламя и Кровь»

Дом Дракона

Деймон Таргариен/Рейнира Таргариен

Визерис I Таргариен/Алисента Хайтауэр

Джекейрис (Джейс) Веларион

Люцерис (Люк) Веларион

Кристон Коль

Лейна Веларион

Отто Хайтауэр

Эйгон II Таргариен

Хелейна Таргариен

Сиракс

Караксес

put down that gravestone

ru-put-down-that-gravestone-darkgods-beta-meleis-perevodchik-eekat

Мягкий звон золотой посуды был единственным звуком, который можно было услышать в течение нескольких минут.

Визерис долго наблюдал за своей семьей, замечая как склонены головы в пародии на молитву — глаза упорно избегают встречаться с чужими. Такие обеды были редкостью. Две семьи объединились под общим именем, но в более мрачные и спокойные моменты жизни Визерис иногда боялся, что это всё, что их объединяет. Это была ошибочная и глупая мысль, которую было достаточно легко отбросить. Ему достаточно взглянуть на тёмно-фиолетовые глаза, которые его внуки делили с сыновьями. Это были глаза его матери, такого глубокого оттенка, что иногда они отсвечивали черным. Визерис мог бросить взгляд на своих дочерей и увидеть такие же серебристо-светлые волосы, спадающие на их спины замысловатыми косами.

Однако было труднее видеть и Хелейну, и Рейниру. Он любил их, своих дочерей, но не мог сконцентрировать взгляд на них обеих. Не тогда, когда его первенец, его наследница, с каждым мгновением становилась всё милее и всё больше походила на его покойную королеву. Визерис не хотел сравнивать, когда любил их одинаково, хотя и по-разному.

Различия казались двум семьям более значимыми, чем их общая внешность. Они редко ужинали вместе, разделяя трапезу только по настоянию Визериса. Были времена, когда он подозревал, что даже его приказа будет недостаточно, если бы не вес Железного трона за ним. В его доме было разделение, напряжение, которое он давно заметил, но никогда не признавал. Даже сегодня вечером, когда все собрались вместе, чтобы преломить хлеб в одной комнате, раскол был очевиден.

Справа от него сидела его леди-жена. Визерис был уверен, что Алисента считала себя бесстрастной, а выражение своего лица безмятежным, но это было не так. Он заметил резкую ясность в её глазах, то, как её губы время от времени сжимались. Её еда была едва тронута, так как внимание супруги было сосредоточено между её детьми, Рейнирой, и собственным отцом. Отто тоже пригласили отужинать с семьей, о чём Визерис начал сожалеть. За ужинами, которые семья делила вместе, всегда было какое-то подобие разговора, хотя и натянутого и неестественного. Он подозревал, что обязан его отсутствием присутствию своего бывшего десницы и нынешнего тестя — отношения, которые до сих пор удивляли его, даже несмотря на многовековые традиции его семьи.

Его дети с Алисентой сидели с одной стороны стола лицом к сестре и племянникам. Хелейна перестала притворяться, что ест, и вместо этого уставилась на свои колени, странно шевеля пальцами. В интересах перемирия — бесконечного благородного стремления Визериса — он не задавал вопросов и не привлекал внимания к тому, что почти наверняка было насекомым или каким-то другим несчастным существом, которого не было видно за столом.

Сидевший рядом с ней Эйгон казался столь же незаинтересованным в ужине, потому что его глаза были слишком заняты, следя за служанкой, расставляющей еду и вино перед членами королевской семьи. Время от времени он видел, как взгляд сына скользил по Рейнире. Как и в случае с Хелейной, Визерис решил не обращать внимания на то, как его желудок неприятно сжался от голода, который он притворялся, что не видит в глазах мальчика. Точно так же, как он решил проигнорировать блеск удовлетворения в глазах Отто.

Эймонд и Дейрон были единственными двумя его младшими детьми, которые пытались есть. Эймонд принялся кромсать еду, вонзая нож в мясо, словно орудуя мечом, и напряженность в его глазах напомнила Визерису брата. Дейрон, как всегда, был самым веселым из его с Алисентой детей, слишком довольный едой и липким месивом, которым он уже запачкал лицо, чтобы пытаться заговорить.

Взгляд Визериса был естественно прикован к семье слева от него, как что-то само собой разумеющееся. Хотя он хотел бы, чтобы его дочь сидела рядом с ним, те несколько раз, когда семья пыталась изменить рассадку, были совершенно неприятными. Алисента настаивала на том, что для троих во главе стола просто не хватит места. Это было жесткое давление, но Визерис был удивлен, что Рейнира уступила первой. Скорее всего, он подозревал, что это было вызвано желанием находиться ближе к её сыновьям, а не попыткой сохранить мир между часто ссорящимися членами семьи.

Материнство подошло Рейнире так, как не мог предсказать даже Визерис. Члены его малого совета всегда уверяли короля, что женитьба и дети укротят бурю, которой была его дочь. Казалось, они были уверены, что обязанности женщины, связанные с замужеством и детьми, сделают её нежной и доброй, как это было с королевой Эйммой, как это было с Алисентой.

Он сомневался в этом. Более того, Визерис объявил всех членов совета, дающих такие обещания, лжецами и дураками. Речи и манеры Эйммы были милыми и нежными, когда она вступала в брак, хотя он никогда не забывал, что его жена была драконом, как и любой другой Таргариен. Алисента тоже была тихой, нежной девушкой, но замужество и материнство сделали её во многих отношениях более изощренной. Визерису нужно было только взглянуть на собственную мать, хотя ему всё еще было больно думать о ней. Алисса Таргариен обладала свирепым, неукротимым духом, была настоящим драконом, застрявшим в женском теле. Визерис знал, что Рейнира была сделана из того же теста, что и его мать.

Поэтому он был потрясен, обнаружив, насколько это ей нравилось. Всем и каждому было очевидно, что Рейнира любит сыновей каждой частичкой своего существа. Он мог признать, что это было ошеломляюще — видеть свирепость и глубину её любви. Визерис уже много лет не испытывал такой любви со стороны своей дочери, сожаление, которое, как он знал, он унесёт с собой на костер. Рейнира была беззаветно предана своим сыновьям и своему лорду-мужу, о чем свидетельствует бросающееся в глаза пустое место рядом с Люцерисом.

Сердце Визериса болело за дочь и внуков. Он поторопился, как он мог признать десять лет спустя, выдавая свою дочь замуж за сира Лейнора. Он не мог сожалеть о своём решении, не тогда, когда оно породило таких идеальных мальчиков, но знал, что его действия были опрометчивыми. Тем не менее, это обеспечило столь необходимый союз и принесло его дочери немалое счастье. Он был обеспокоен, зная слухи о предпочтениях своего зятя, как и все те, кто жил при дворе. И это было неожиданностью, когда всего через девять лун после свадьбы, измученная Рейнира подарила ему внуков.

Он часто вспоминал тот день, тяжесть Джекейриса на его руках, тихие звуки Люцериса, которого убаюкивала мать. Они были крошечными созданиями, мальчики Веларион. Родились рано и прошли через большие трудности, как, по словам мейстера, часто происходило при родах близнецов. Визерис тоже помнил страх, который принесли те дни. Роды длились несколько дней, и крики его дочери эхом разносились по стенам замка. Визерис дрожал в Великой Септе, стоя перед останками своего любимого дракона, слезы собирались в его глазах, когда он молился, чтобы его дочь не постигла та же участь, что и её мать. Она вышла победительницей и с сокровищами, которые хранила при себе по сей день.

Со своей стороны стола Рейнира и её сыновья не молчали, но их беседа велась приглушенными, сладкими тонами на высоком валирийском. Визерис не раз проклинал себя за оплошность, которая позволила так многому из старого языка ускользнуть из его памяти. Несмотря на всю его ученость, его брат преуспевал в изучении языка их предков, в то время как сам Визерис часто спотыкался на фрикативах и трелях. Теперь этот язык перешел его дочери и её сыновьям, и Визерис поймал себя на том, что удивляется характеру их разговора.

Напрягая слух, он смог расшифровать достаточное количество слов и издал весёлый смешок, привлекая взгляды внуков.

— Я помню время, когда ваша мать уходила с уроков, чтобы летать на Сиракс, — объяснил Визерис, наслаждаясь раскрасневшимися улыбками на лицах внуков. Они явно были обеспокоены пропущенными уроками, но не менее взволнованы тем, что оседлали драконицу своей матери. В тот момент они были так похожи на Рейниру, что у Визериса встал ком в горле. Он проглотил его, взглянув через стол на своего младшего сына Эймонда.

— Эймонд тоже очень любит драконов, — заметил он. Жена рядом с ним напряглась, но Визерис проигнорировал это. Она не любила драконов, Алисента. Она вышла замуж за представителя дома дракона, но никогда не принимала его кровь как свою.

Лицо Эймонда нахмурилось, Визерис проигнорировал и это. Его маленький сын был чувствителен к тому, что у него нет дракона. Это была постоянная боль, и сам Визерис был знаком с ней, хотя все его попытки обсудить этот вопрос с Эймондом потерпели неудачу. Он полагал, что мальчику было трудно понять часть Визериса, которая умерла так давно, когда сам Черный Ужас объявил Визериса своим всадником. Возможно, именно племянники могли бы излечить рану, мучившую его нетерпеливого мальчика.

— Я знаю, — сказал Джейс и смотрел на Эймонда, слегка наклонив голову, обдумывая. Эймонд усмехнулся младшему мальчику, но выражение лица Джейса не изменилось, — Я собирался навестить Вермакса завтра, дядя. Мне нужно попрактиковаться с ним в валирийском. Может быть, ты захочешь пойти со мной?

Визерис лучезарно улыбнулся мальчикам, не обращая внимания на угрюмое выражение лица Эймонда, когда он протыкал кусок картофеля, сердито глядя на свою тарелку и бормоча что-то в знак согласия. Рядом с ним Рейнира тускло улыбнулась, и Визерис даже не взглянул на жену из-за желания сохранить хорошее настроение. Такие обеды были редкостью, и он знал, что лучше не испытывать удачу сверх того, что было необходимо.

Взаимодействие между мальчиками не вызвало разговора, как он надеялся, но Визерис не обратил на это внимания, вместо этого он отодвинул стул и поднялся на ноги. Немедленно Рейнира и её сыновья собирались встать, но Визерис отмахнулся от них, вместо этого потянувшись за кубком. Время еще оставалось, и он не собирался тратить его на то, чтобы уйти раньше. Нужно было сделать объявление, поделиться своими намерениями.

— Должен признаться, моя дорогая семья, я попросил вас прийти сегодня вечером, не только из-за желания увидеть, как семья собирается вместе, — Визерис оглядел комнату и увидел, что никто особенно не удивился этому объявлению. Алисента и её отец смотрели на Визериса с явным нетерпением. Эйгон тоже устремил на отца свой вечно голодный взгляд. Хелейна даже не удосужилась поднять взгляд от того, что поглотило её под столом, но Эймонд и Дейрон с любопытством уставились на отца.

Сторона его дочери смотрела на него без удивления, но с малейшим намёком на что-то, что Визерис мог бы назвать ужасом. Он нахмурился, вопрос готов был сорвался с языка, прежде чем Визерис остановил себя. Он поговорит с дочерью позже.

— Вы все знаете о ужасном пожаре, унесшем жизни моего десницы и его сына, — начал Визерис, склонив голову в знак уважения к Лионелю и Харвину Стронгу. Остальные члены его семьи последовали его примеру, и он заметил, как крепко сжимает нож его дочь, — Я был без десницы почти две луны.

Это наблюдение навевает новый вид тишины в собравшейся семье, в комнату вкрадывается неловкость. Он больше чувствовал, чем видел, как его жена втягивает воздух рядом, вдох застрял в её легких. Джейс и Люк обменялись взглядами, полными вопросов и неуверенности. Однако Рейнира смотрела на него с любопытством. Она уже давно была приглашена за стол Малого совета не как его виночерпия, а как наследница. Хотя у неё не было официального места в совете, она посещала каждое собрание, в болезни и здравии. Визерис всё еще мог вспомнить изнеможение и боль, отразившиеся на лице Рейниры на собрании, состоявшемся через два дня после успешного рождения её сыновей, но именно собрание, состоявшееся всего через несколько часов после трагической кончины её третьего сына, Визерис никогда не забудет. Его дочь посещала все собрания Малого совета за последние десять лет. Она не хуже Визериса знала, что назначения в совет должны производиться самим советом. Никогда раньше он не сообщал своей семье о решении таким образом.

Если бы Визерис внимательно посмотрел на свою дочь, он бы увидел другую, любопытную эмоцию, играющую на её лице, ту, которую он не мог точно назвать. Может быть, безропотное принятие? Страх? Он решил поговорить с дочерью после ужина, но снова обратил внимание на комнату в целом. В конце стола он увидел, как Отто выпрямился, на его губах появилась лёгкая улыбка. Визерис проглотил вздох.

— Хотя назначение на эту должность обычно является объявлением для моего Малого совета, но поскольку вы являетесь семьей, я счел уместным сообщить вам о своем решении, — слова Визериса были встречены пустыми взглядами его детей, за исключением Рейниры. Эйгон и Дейрон полностью потеряли интерес к его словам, а Хелейна даже не удосужилась притвориться, что обращает на них внимание. Только Эймонд из детей Алисенты продолжал смотреть на короля, хотя лёгкая хмурость на его лице намекала Визерису, что он, вероятно, не понял смысла слов.

— В королевстве царит мир уже много лет. Это был мир, за который с трудом боролся мой дед, и я сделал всё возможное, чтобы сохранить его. Но я боюсь, что во многих отношениях королевство стоит на месте, — при этом он краем глаза увидел, как его дочь выпрямилась в кресле. Он подумал, не следует ли ему обсудить этот вопрос с ней наедине, — Я верю, что у меня осталось еще много лет, но я двигаюсь к закату, — Визерис произнес эти слова со смешком, глядя на свою жену. Её губы были сжаты, и ему нравилось притворяться, что он видел в ее глазах искреннюю печаль. Он не осмелился взглянуть на Рейниру, чтобы увидеть, какие эмоции могут таиться в тенях, которые он уже наложил на её выражение лица, — Мне нужен десница, который поможет привести королевство и меня к процветанию. К величию.

В одну из многих ночей, которые Визерис провел, сгорбившись над своей моделью Старой Валирии, эта идея укоренилась. Его увлечение рассказами и легендами так часто уводило его в прошлое, к рассказам его предков. Он боялся, что во многих отношениях он недостаточно думал о том, сколько ему осталось, что он оставит дочери и внукам. Это была отрезвляющая мысль — осознать, что его одержимость собственным наследием когда-то довела его до немыслимого поступка, и всё же он позволил Вестеросу кипеть в самодовольстве большую часть полутора десятилетий. В его костях вспыхнул редкий огонь, решимость двигаться вперёд, создавать что-то новое.

Эта идея только развилась на следующий день, когда он увидел своих внуков, широкие улыбки на их губах, когда они сражались на тренировочном дворе, неуклюжие движения переходили в мальчишеские игры рыцарей и драконов, которыми когда-то наслаждался сам Визерис с братом. Визерис стоял на парапете, несколько минут наблюдая за мальчиками, и в конце концов Джейс это заметил. Он встретил взгляд деда, улыбнувшись шире, его рука поднялась, чтобы поприветствовать короля, и Визерис знал. Джекейрис Веларион когда-нибудь взойдёт на трон как Джекейрис Таргариен. Пройдет еще много лет, потому что он сам еще не был на грани смерти и был уверен, что его дочь будет править долго и благополучно. Когда-нибудь его дочь унаследует весь Вестерос, а после неё её сын. В Визерисе пробудилась новая волна решимости оставить им больше.

Ещё раз взглянув на семью, Визерис с удивлением заметил, что нетерпение появилось на лицах более чем одного члена семьи. Лоб его жены слегка нахмурился, и Дейрон заёрзал на стуле, почти подражая Люку. Визерис не заметил нетерпения, которое его дочь носила в юности как вездесущую безделушку, но он подозревал, что оно всё равно было. Годы материнства просто научили её лучше это скрывать.

Он издал смешок и продолжил говорить. — Я не буду растягивать. Я выбрал нового десницу, но, по правде говоря, он вовсе не будет новым, — он сделал паузу, и ему показалось, что все за столом коллективно задержали дыхание, — Я послал ворона моему брату в Рунный Камень. Принц Деймон прибудет завтра и будет моим новым десницей.

И снова тишину нарушил только звук посуды, однако эта была вилка, которая от шока упала на каменный пол.

— О чём, — прорычала Алисента, ворвавшись в свои покои, отец следовал за ней со спокойствием, которого она просто не могла понять, — во имя Семерых он думает? — Едва она дождалась, пока закроется дверь, игнорируя вопросительный взгляд сира Кристона, как её вопрос сорвался с губ. — Деймон? Тот самый брат, которого он изгнал за то, что тот трахнул его дочь в борделе?

Мысли Алисенты метались. Было ощущение, будто земля ушла из-под ног. Все тщательно продуманные планы, все мягкие маневры и уговоры пошли прахом из-за того, что могло быть только приступом безумия Таргариенов. Она не могла представить, что Визерис был в здравом уме, когда заявил всей семье, что именно Деймон Таргариен, из всех людей в королевстве, будет назван десницей короля.

Она знала, что её муж планировал сделать какое-то заявление. Алисента редко ужинала с Рейнирой и щенками Веларион, за что ежедневно возносила благодарность богам. Хотя Визерис когда-то настаивал на частом совместном приёме пищи, его попытки снизить напряженность в семье с годами ослабли. Бывали времена, когда Алисента позволяла себе делать вид, что Визерис наконец-то прозрел и начал понимать, что в напряженных отношениях в первую очередь виновата Рейнира, но она недолго предавалась таким фантазиям. Не тогда, когда было так много доказательств, указывающих на обратное.

Хотя она знала, что Визерис собирался произнести что-то вроде тоста, ей не удалось убедить его поделиться с ней новостями заранее. Она вошла в столовую с высоко поднятой головой, в компании печали и ликования на вечер. Она была уверена, что король, без сомнений, велел бы Эйгону и Рейнире пожениться после окончания драматического траурного периода принцессы.

Таков был план с того момента, как тёмные крылья принесли весть о несчастной смерти сира Лейнора в море. Этого добивался её отец с тех пор, как Эйгону было всего два года. Алисента ненавидела эту идею во времена, когда еще хранила в своём сердце любовь к девушке, которую когда-то обожала, до того, как узнала, какое зло на самом деле таится за неестественными глазами её падчерицы. Это был исход, который сама Алисента не выбрала бы, если бы был другой выход, но отец в конце концов заставил её задуматься. Прошло почти полтора десятилетия с момента рождения Эйгона, а он всё ещё не был назван наследником Железного Трона. Тем не менее её муж продолжал фарс, что Рейнира должна была унаследовать королевство после ухода её отца. Алисента почти перестала ждать, пока её муж официально объявит сына наследником, хотя знала, что многие лорды присягнут ему в верности как своему новому королю. Было бы благоразумно, не раз указывал Отто Алисенте, выдать Рейниру замуж за Эйгона, устранив любую путаницу относительно линии наследования. Визерис и лорды, присягнувшие Рейнире, будут умиротворены, и на Железный Трон сядет законный король.

Мысли не радовали Алисенту, когда она представляла своего сына женатым на Рейнире. Женщина скорее вонзит кинжал Эйгону в сердце, чем уложит его в постель с ней, но Рейнира не посмеет ничего сделать среди такого количества врагов. Ведь Алисента была послушной дочерью в минувшие годы. Она наполнила Красный Замок зелёным, союзниками, которые поддержат Хайтауэров и Веру. Рейнира, с её странными таргариенскими обычаями не найдет себе друзей, если осмелится пойти против своего сводного брата.

Это было мудрое решение — обручить Эйгона с Рейнирой, даже если от одной мысли об этом у Алисент скрутило желудок от отвращения и ненависти. Рейнира доказала свою плодовитость. Некоторое время казалось, что она может страдать от тех же несчастий, которые привели к смерти её собственной матери, но, тем не менее, она пережила роды двух мальчиков Таргариен. Она родила только одного ребенка за те годы, что была замужем за сиром Лейнором, хотя Отто, казалось, был уверен, что она родила бы еще, если бы её муж не был извращенцем, предпочитающим компанию мужчин. Ребёнок умер, хотя Алисента втайне подозревала, что это было наказанием богов за грехи принцессы. Она увидела младенца всего через несколько минут после его рождения. Он был болезненным, но его каштановые волосы — так отличавшиеся от серебристого блонда Рейниры или собственных серебристых кудрей Лейнора, заплетенных в утонченную прическу — были безошибочны.

То, что принцесса могла родить незаконнорожденного на глазах у всего Красного замка, и ей поклонялись как какой-то трагической матери за то, что она потеряла низкородного младенца, и всё это не имело последствий, сводило Алисенту с ума. Однако она не могла отрицать, что перспектива того, что её сын попадет под действие каких-то чар, которые Рейнира, казалось, наложила на короля, чтобы постоянно поддерживать его благосклонность, — что ж, эта мысль была заманчивой. Эйгон так часто вызывал, казалось, лишь гнев своего отца, если Визерис вообще его замечал. Он явно благоволил Хелейне и Дейрону, но всем было совершенно очевидно, что Рейнира навсегда останется его любимым ребенком. Несправедливость пылала, как драконий огонь, в груди Алисенты.

Даже со всеми её недостатками и грехами, Алисента согласилась бы на этот брак. Она бы согласилась, если бы увидела своего сына на троне. Хотя она знала, что для сына найдётся гораздо лучшая пара, и пусть она желала для Эйгона только самого лучшего, она позволила бы Рейнире выйти замуж за истинного наследника Железного Трона, чтобы даровать Визерису мир, которого он так жаждал, и королевству безопасность с правлением истинного короля Таргариенов.

Но нет. Визерис не закончил фарс, который представлял собой затянувшийся траур Рейниры. Вместо этого он объявил, что наконец-то назвал нового десницу. После смерти Лионеля и Харвина Стронга Алисента начала закладывать фундамент, чтобы её муж снова мог назвать её отца десницей. Его отстранение от должности было унижением и трагедией для королевства. Было бы правильно, если бы его положение — вместе с хорошей репутацией — было восстановлено.

Она была уверена, что он это сделает. Уже неделю Визерис бормотал об исправлении ошибок и возвращении славы дому Дракона. Алисента была настолько уверена в решении своего мужа, что пригласила отца в замок под предлогом посещения им внуков. Несмотря на всё то, чего не хватало отцу в её воспитании в детстве, он был превосходным дедушкой, особенно для Эйгона. Алисента старалась не позволить горечи омыть её губы и, как послушная дочь, вернула отца в место его унижения, уверенная, что он будет искуплен.

Вместо этого король поддался семейному безумию и назначил на эту должность своего изгнанного брата.

Алисента почувствовала накатывающую истерику, но её отец оставался таким же невозмутимым, как всегда. Её широкие зеленые глаза остановились на нём, и мольба сорвалась с её губ.

— Скажи что-нибудь! Он только что обрек нас всех на правление нового Мейгора Жестокого, а ты стоишь и молчишь? — она опустилась на помост, схватившись рукой за горло, словно какой-то невидимый убийца приставил лезвие к её коже. Её пальцы дрожали, и она закрыла глаза, отгоняя искушение содрать кожу.

— Визерис — дурак, — медленно сказал отец, и Алисента сглотнула. Хотя это было правдой, его слова были равносильны измене, и её глаза метались по покоям, как будто она ожидала, что сам Принц-изгой выпрыгнет из-за гобелена, размахивая этим ужасным мечом, — Но это то, что мы еще можем использовать в наших интересах.

Глаза Алисенты расширились от шока и замешательства. Младшая версия девочки, которая вырастет в королеву, могла бы объявить своего отца таким же сумасшедшим, как и её мужа. Но она научилась мудрости маневров отца, мыслям и осторожности, что стояли за каждым его действием. Его присутствие принесло ей столько же облегчения, сколько и беспокойства. Хотя Алисента всегда будет стремиться, чтобы её считали послушной дочерью, ей стало легче от знания, что её отец всегда был на несколько шагов впереди всех остальных. Однако сегодня вечером это, казалось, только добавило соли на рану последнего решения её мужа.

— Какую пользу это может принести нам? — спросила Алисента. — Принц Деймон презирает тебя и едва ли думает обо мне лучше. Он определенно ненавидит моего сына, который узурпировал его положение наследника.

Её отец посмотрел на неё проницательным взглядом, и Алисента внезапно снова стала девочкой шестнадцати лет, получив указание посетить короля в его горе.

— Рейнира была той, кто заменил Деймона в качестве наследника, Алисента. Никогда не забывай об этом.

Слова застряли в горле Алисенты. Какое значение имело то, что наследником была названа Рейнира? В момент рождения Эйгона его должны были объявить законным наследником Железного Трона. То, что Визерис так не желал сообщать об этом остальной части Вестероса, было свидетельством его слабости, власти Рейниры над ним. Она никогда не представляла настоящей угрозы для Деймона. Это всегда был Эйгон.

— Я до сих пор не понимаю, как возвращение принца Деймона может быть для нас чем-то иным, кроме как катастрофой, — сухо сообщила Алисента отцу, и он сузил глаза.

— Ты недостаточно хорошо соображаешь, — отрезал Отто. — Во-первых, я бы ставил на то, что срок такого назначения истечёт через шесть лун. Деймон неизбежно сделает то, что любой обычный человек назвал бы непростительным. Вместо того, чтобы казнить его за измену, как следовало бы, Визерис изгонит его в какой-нибудь отдаленный уголок королевства на какое-то время, и цикл повторится через несколько лет. Деймон как десница короля будет не лучше, чем как Мастер над монетой или законами.

Алисента стиснула челюсти так сильно, что почувствовала, как нарастает головная боль. Думал ли её отец, что она не знает о различных ролях, которые Деймон выполнял на протяжении многих лет? Она прекрасно знала о мыслях, которым предавался ее муж, но прошло уже десять лет с тех пор, как Деймона видели при дворе. Она действительно думала, что такие детские фантазии остались в прошлом Визериса.

— Как бы то ни было, его неудача в качестве десницы по-прежнему требует его присутствия в Красном замке, что делает его опасным для нашей семьи, — Алисента научилась упорству за годы своего правления, и не собиралась уступать когда перед ними нависла угроза Принца-изгоя.

— Ты забываешь, что вообще привело к этому изгнанию. Рейнира.

— Это была навязчивая идея принца достичь трона, которая заставила его прыгнуть выше головы. Ты видела его на пиру, устроенном для ее будущего мужа. Весь Вестерос видел их вместе. Он нацелился на трон, вместо этого его отправили к скалам и овцам Долины. Он неизбежно снова заберется слишком высоко, и, как и десять лет назад, это будет предвестником его гибели.

Её брови нахмурились, когда она сидела, задумавшись. Слова отца имели смысл, но что-то казалось странным, неправильным. Беспокойство, которое высекло мраморный дом в её грудной клетке, не было покрыто мягким комфортом. Наоборот, пустое предчувствие, казалось, только усилилось.

— И теперь он возвращается в Красный замок, вдовец, как раз в тот момент, когда Рейнира выходит из своего траура, — Алисента не упустила из виду время всего этого. В более истерические моменты она могла заподозрить, что они вдвоем сговорились избавиться от своих супругов ради возможности жениться друг на друге. Её пальцы сжались в кулаки по бокам. Рейнира выйдет замуж за Эйгона. Алисента позаботится об этом.

Отто отмахнулся от беспокойства дочери взмахом руки.

— Рейнира имеет двух законнорожденных сыновей. Деймон не из тех людей, которые будут объявлять чужого сына своим, и его амбиции состоят в том, чтобы сесть на Железный трон и увидеть, как его потомство сделает то же самое. Сыновья Рейниры будут угрожать такому будущему. Ему придётся избавиться от её сыновей, что будет стоить ему Рейниры.

Рука Алисенты сжалась в кулак на коленях, когда она подавила желание усмехнуться. Она не забыла отвращения, которое наполнило её живот много лет назад, когда она услышала историю о Рейнире и Деймоне, трахающихся в том доме удовольствий. И тогда принцесса имела наглость посмотреть своей королеве в глаза и солгать ей на могиле её собственной матери. Как будто она не знала, что смерть матери Алисенты сделала с королевой в юности.

— Я думала, ты сказал, что ему нужен Железный Трон, — заметила Алисента, — Не Рейнира.

put down that gravestone

Содержание

I. Часть 1

Часть 2

Часть 3

Часть 4

Часть 5

Часть 6

Часть 7

Часть 8

Часть 9

Часть 10

Часть 11

Часть 12

Комментарии (0)