Это был ее шанс! Возможно, последний.

Гермиона крепко зажмурилась и сжала кулаки, а затем яростно впилась глазами в визитную карточку перед собой, но карточка не воспламенилась, ни на йоту не сдвинулась с места и буквы на ней по-прежнему равнодушно складывались в слова 

«Драко Малфой, профессор магозоологических наук, владелец музея прикладной магозоологии и травологии, почетный член содружества «ТравоТвари», член союза писателей и основатель Общества Хранителей Уникальных Эволюционирующих Видов»

Гермиона недоверчиво фыркнула. Выискался хранитель! Какой пафос! Почему «Уникальных Эволюционирующих» вместо честного «Исчезающих»? Как можно одновременно владеть музеем, который, по слухам, минимум наполовину зоопарк, и ратовать за защиту редких животных? Эксплуатировать и охранять?

На эту эскападу (а всё это Грейнджер проговаривала всякий раз, когда имя Драко Малфоя всплывало в разговоре) Рольф Саламандер, один из ее наперсников, близкий друг, внук Ньюта Саламандера и муж Луны Лавгуд по совместительству, всегда отвечал, что многие представленные в зооуголке музея виды не выжили бы в дикой природе. Обычно она парировала тем, что отлов не выход из ситуации, что с помощью магии (и магии денег, вестимо) можно было бы создать условия, пригодные для выживания хоть на Северном полюсе, а не вот это вот всё. Рольф настаивал, что ни один зоопарк, кроме малфоевского, не может похвастаться идеальными условиями содержания, что никто и никогда не вкладывал столько сил и галлеонов в воссоздание природной среды даже для редчайших экземпляров коллекции. «Именно что коллекции!» – закипала Гермиона, и тут вступал другой ее близкий друг, профессор травологии и бессменный наставник юных волшебников, изучивший ее вдоль и поперек почти за двадцать лет знакомства. Невилл не пытался оспаривать ее точку зрения, а задавал каверзный вопрос: «Что лучше – коллекционировать животных, как Драко, или темные артефакты, как его отец?» Здесь у Гермионы Грейнджер не находилось однозначного ответа. Какой бы мерзостью ни считались темные артефакты, они не были живыми, не умели чувствовать и не страдали в неволе. Конечно, она осознавала, что эти аргументы не оправдывали коллекционирование сгустков тьмы, способных причинить вред, иногда необратимый, однако эксплуатация живых существ ради обогащения была недопустимой, волшебные твари должны быть свободными. Свободными, и точка! Обычно, заняв Гермиону внутренним спором, то есть нейтрализовав на неопределенное время, Лонгботтом начинал вспоминать один из визитов во Францию, в музей магозоологии и травологии, с группой лучших учеников. Грейнджер так часто слышала эти истории, что выучила наизусть. Сначала Невилл рассказывал, с каким азартом студенты боролись за звание лучших, зная, что стоит на кону, затем переходил к описанию поездки: как радовались дети возможности увидеть легендарную птицу-гром, как девочки пищали от восторга, прикармливая трехмесячных единорожиков, как хвастались счастливчики, которым удавалось пройти квест и получить по экземпляру книг профессора Малфоя с его автографом...

Все это не производило бы на защитницу прав магических существ мисс Гермиону Грейнджер никакого впечатления, если бы не чертовы книги. Собственно, они и были тем фактором, который не позволял ей отнести бывшего однокурсника к категории «Абсолютное зло». Тем фактором, который обеспечил ему место совсем в другой категории.

Только чудо спасло неоперившегося автора от смерти, когда она увидела на витрине «Флориш и Блоттс» его дебютную книгу «Уникальный магический симбиоз домашних эльфов и волшебников». Первым желанием Гермионы было аппарировать в Уилтшир и заавадить бывшего слизеринца, не просто вышедшего сухим из истории с Волдемортом, но и продолжающего безнаказанно нести шовинистическую чушь в широкие массы. После двух глубоких вдохов и двух медленных выдохов по технике мсье Кюре она поуспокоилась и решила действовать более цивилизованно: разнести книгу в пух и прах на страницах «Пророка». Ради того, чтобы ее рецензию напечатали, Грейнджер была готова бравировать своим статусом героини войны и подруги Гарри Поттера, чего откровенно не любила. Она схватила экземпляр, собираясь быстро пролистать, и… не смогла оторваться. Через двадцать минут, лишившись двух галлеонов, Гермиона стала счастливой обладательницей первой из прочитанных книг о домовиках, где были рассмотрены их биологические и магические особенности и история. Основательница Г.А.В.Н.Э., с настойчивостью ищущего монетку нюхля

 перевернувшая всю школьную библиотеку и библиотеку на Гриммо в поисках ценной информации об эльфах, понятия не имела, что магия этих поразительных существ работает только в связке с представителем другого вида и при нарушении этого условия постепенно истощается, лишая домовика разума и жизни. Лишь из книги Малфоя она узнала, что до семнадцатого века эльфы сосуществовали с гоблинами, а после гоблинско-эльфийского конфликта, когда взаимоотношения между магическими народами были разорваны, популяция домовых эльфов оказалась на грани вымирания. Известный магозоолог и теоретик чар ХVII века Франц Лохнесский попробовал привязать существо к себе, но поскольку человеческая магия слабее гоблинской (да, это написал Драко Малфой!), такой связи оказалось недостаточно, она лишь замедлила угасание эльфа. Не осталось никаких письменных источников, позволивших бы отследить, как Франц искал решение, но в конце концов он обнаружил, что дома волшебников тоже могут поддерживать магию домовиков, и, привязав существо к себе и к дому, можно спасти ему жизнь. Спустя десять лет выяснилось, что и при таком симбиозе возникают проблемы. Эльфийская магия била через край, существа, не в силах совладать с ней, буквально выгорали изнутри. Баланс нашли эльфы, которые добровольно стали помогать волшебникам, подарившим им шанс на жизнь. Так была выведена аксиома Франца-Куинси (по имени первого домовика профессора Лохнесского): эльфу нужно использовать магию в доме, к которому он привязан, во благо людей, которые взяли его под опеку. В следующей главе было рассмотрено, как взаимоотношения волшебник – домовик из добровольного симбиоза превратилось в рабовладельчество, Малфой, не щадя таких же, как он сам, зарвавшихся чистокровных, излил на страницы много некрасивой правды, заслужив толику грейнджеровского уважения. Конечно же, она перепроверила информацию по указанным в монографии источникам (уникальнейшим фолиантам, за которыми пришлось охотиться на трех континентах!), но все подтвердилось, и в список авторов, за творчеством которых Гермиона внимательно следила, добавился еще один.

После успешного дебюта Малфой издал энциклопедию волшебных копытных с великолепными живыми иллюстрациями. Гермиона часами завороженно наблюдала, как белоснежные пегасы взлетают со страницы и парят под потолком, как абраксанские кони

 бегут вдоль разворота, уже на следующем превращаясь в гранианских

, но отказывалась верить, что изобретателем чар, заставляющих картинки оживать, был сам автор, как значилось на форзаце. Почему? Да потому что была влюблена в это волшебство, а влюбляться в волшебство Драко Малфоя было недопустимо, хватало того, что она таяла от его слога.

Книжку для самых маленьких о приятелях докси

 Грейнджер не приобретала, но много о ней слышала: волшебная раскраска вызвала восторг у тех ее друзей, кто на момент издания воспитывал детей трех-пяти лет, а следующую – «Приключения маленького драконоведа» – не только купила, но и поселила на прикроватной тумбочке, и плевала она на то, что повесть написана для волшебников семи-одиннадцати лет. После публикации монографии «Эволюция – механизм выживания», где Малфой, опираясь на теорию Дарвина, рассматривал адаптацию к меняющимся условиям на примере нескольких редких волшебных существ, Гермиона окончательно потеряла от него голову.

Но Малфой-писатель никак не увязывался в ее сознании с Малфоем – владельцем зверинца. Что уж говорить о Малфое школьного образца?!

Поэтому Гермиона Грейнджер не могла определиться, где разместить Драко Малфоя – на верхней строчке списка самых интригующих ее людей или на верхней строчке списка самых отвратительных болванов, а больше всего на свете Гермиона Грейнджер ненавидела неопределенность. Определенным было одно: посторонний человек не должен вызывать такой фейерверк эмоций и занимать столько места в мыслях, а там Малфой обосновался еще раньше, чем заинтересовал ее как перспективный автор, – с далекого октября 1998 года, когда она стала свидетельницей сцены, которую не должна была видеть и слышать.

В то время, чтобы без помех готовиться к ЖАБА, Грейнджер на выходные снимала номер в новой гостинице Хогсмида, где помех не возникало ровно до этого самого вечера. Погруженная в сравнительный анализ ступенчатой трансфигурации по Байду и по Делакуру Гермиона почти не обратила внимания на прочеканившие по коридору шаги, стук и скрип открываемой двери по соседству, но крики, раздавшиеся после, повергли ее в оцепенение. Высокий визгливый женский голос напомнил ей о другом – приходящем в кошмарах. Грейнджер заставила себя встать и, повторяя «Она мертва, она мертва», на ватных ногах двинулась к двери. Нужно было доказать своему приготовившемуся к панической атаке телу, что причин для паники нет. В свете яркой сферы под потолком коридора Гермиона выхватила копну распатланных темных волос, профиль с курносым носом и пухлыми губами и... забыла, как дышать. Оживший кошмар притопнул каблуком. Рефлекторно взглянув на источник звука, Грейнджер обнаружила высокие ботфорты, в которые были заправлены леггинсы, облепляющие ноги как вторая кожа, скользнув глазами выше, она уперлась в косуху. Увиденное подействовало на воспаленное сознание как холодный душ: никогда Беллатрикс Лестрейндж не оделась бы так.

– Десять вечера, а ты орешь как баньши, Гринграсс, – эту манеру говорить, лениво растягивая гласные, сложно было с чем-то спутать.

Воровато зыркнув туда, откуда раздавался голос, Гермиона убедилась, что к двери напротив ее собственной томно привалился Драко Малфой, и отступила в глубину номера.

– Запомни, придурок, и запомни хорошо! Мне не нужен ты! Мне не нужно твое состояние! – с каждой фразой девица наступала на невозмутимого Малфоя. – Ни хера мне от тебя не нужно, павлин недорезанный! Самомнение как у громамонта

. Вот и дрочь его себе, да хоть соси, если дотянешься!

Гермиона покраснела до корней волос. Больше всего ей тогда хотелось отмотать время назад и не реагировать на визгливый голос. Не то чтобы она в самом деле предпочла встречу с настоящей Беллатрикс информации о длине члена Драко Малфоя и его предположительных ночных занятиях, но мысль такая промелькнула.

Малфой бесшумно скрылся в номере, шаги девицы стихли, а Гермиона все стояла и стояла перед прикрытой дверью, переваривая увиденное и услышанное. Она не понимала, отчего ее так взбудоражила эта сцена, но раз за разом прокручивала ее в голове на протяжении многих лет. И нет-нет-нет – Гермиона не фантазировала о мастурбирующем слизеринце, просто иногда размышляла, страдает ли Малфой Эдиповым комплексом (только слепой не заметил бы сходство его экс-зазнобы с покойной теткой), или – часто – ломала голову, что означало сравнение члена с лечуркой. С тех пор как определенная проблема плотно обосновалась в ее жизни, об этом она думала с завидной регулярностью. Согласно «Фантастическим тварям и местам их обитания» Ньюта Саламандера, лечурки в среднем дорастали до восьми дюймов

, а члены такой длины в личном каталоге Гермионы Грейнджер занимали позицию «жуткий монстр», но обычно волшебники сравнивали с лечуркой что-то маленькое, да и волшебный фольклор всегда подчеркивал небольшой размер существа: невелик лечурка, а палочки чует; крошечной лечурке замо́к не помеха; у малой лечурки зуб остер; мелок лечурка, а дерево в обиду не даст; мал лечурка, да удал. Любопытство мучило ее уже больше десяти лет (и это было не праздное любопытство!), и сейчас перед ней замаячил шанс узнать наверняка.

Шанс

Velena

Rudik

Знала ли Гермиона Грейнджер, как перевернутся ее жизнь и представление об одном конкретном человеке из-за случайно подслушанного разговора.

Роулинг Джоан «Гарри Поттер»

Гарри Поттер

Фантастические твари

Гермиона Грейнджер/Драко Малфой

Гермиона Грейнджер

Драко Малфой

Ньют Скамандер

Порпентина Голдштейн

Астория Гринграсс

Размер лечурки

Гермиона правильная всухую проиграла спор Гермионе любопытной – нет-нет-нет – в споре совершенно точно не участвовала Гермиона отчаявшаяся! – и Драко Малфой, профессор магозоологических наук, владелец музея прикладной магозоологии и травологии, почетный член содружества «ТравоТвари», член союза писателей и основатель О.Х.У.Э.В., получил приглашение на аудиенцию, о которой просил. В ходе подготовки к встрече Грейнджер тщательно (и вовсе это не исключение, она всегда ответственно подходила к задаче) проштудировала еще раз все доступные источники информации об этом человеке – талантливом писателе и ученом, коллекционере, по всему миру собирающем редкие виды магической фауны и самостоятельно участвующем в экспедициях, авторе продвинутых чар очищения воздуха, разработчике алгоритма расчета допустимых погрешностей для заклинания незримого расширения. Но что бы и где бы о нем ни писали, никто не добавлял колдографию героя публикации, поэтому Гермиона понятия не имела, как он сейчас выглядит.

В день Х, руководствуясь своими воспоминаниями о Малфое школьного образца, она вырядилась в новую мантию из последней коллекции «Твилфитт и Таттинг» (и вовсе не для того, чтобы произвести впечатление, просто нужно было сразу указать чистокровке, что ничуть не хуже его) и вот уже три минуты испытывала шок. И стыд. Она во все глаза смотрела на визитера и с трудом сдерживалась от того, чтобы ущипнуть себя. Или его. Человек напротив никак не мог быть Драко-мать-его-Малфоем. Просто не мог! С тем, кого она помнила, этого Малфоя роднили только белые волосы и высокомерная улыбка, но улыбке не хватало прежней подлецы, а волосы выглядели совершенно не так, как в школе: отросли до приличной длины и стали… волнистыми, верхние и боковые пряди были стянуты на затылке в хвост с прихваченным кончиком, остальные – небрежно спадали почти до плеч и хаотически закручивались на концах.

Малфой казался еще выше, чем раньше, за счет худобы, а худоба – еще заметнее из-за темного загара. Он был немного похож на Билла Уизли времен ухаживания за Флер, но тот никогда не одевался так ярко и не носил такое количество украшений. В вырезе цветастой рубашки с закатанными рукавами, расстегнутой аж на три пуговицы, болтался чей-то клык на шнурке. В ухе блестела пусета, запястья были обвиты кожаными браслетами с металлическими вставками. Довершали картину несколько шрамов на лице и шее. Еще один – на ладони – Гермиона нащупала во время крепкого рукопожатия.

– Я вас слушаю, мистер Малфой, – безукоризненно вежливо произнесла Гермиона и мысленно себе поаплодировала.

Левый краешек губ визитера поехал вверх.

– Будем играть в официоз, Грейнджер?

– Что? – автоматически переспросила она и почувствовала себя дурой.

– Решил сбить градус пафоса. Мы учились вместе шесть лет, если ты вдруг запамятовала, – Малфой откинулся на спинку стула, давая понять, что чувствует себя с ней абсолютно свободно и комфортно.

Фыркнуть, что ничего не забыла, и напомнить о мелких и не очень мелких школьных конфликтах было бы крайне непрофессионально с ее стороны, и усилием воли Гермиона сдержалась. Неужели этот напыщенный мерзавец собирается напроситься в приятели, кем никогда не был, и попытаться решить вопрос «по старому знакомству»?! Неужели он все-таки станет номером один в списке отвратительных болванов?

– Если ты считаешь, что этот факт как-то поможет добиться для себя особых условий…

– Салазар с тобой, Грейнджер! За кого ты меня принимаешь?

Гермионе пришлось буквально наступить зубами себе на язык, чтобы удержать то, что с него просилось.

– Ладно, – внимательные светлые глаза собеседника считали с ее лица всё неозвученное. – Признаю, что ты имеешь основания подозревать меня в чем угодно, – Малфой перевел дыхание, тихонько хмыкнул и продолжил: – Но я-то сижу сейчас напротив Гермионы Грейнджер. Ты и вправду думаешь, что тот, кто учился с тобой в школе и издалека наблюдал за твоими крестовыми походами в последующие годы, может ожидать от тебя особого отношения? Что 

 этого от тебя ожидаю? Сочту за удачу, если ты останешься беспристрастной и не станешь припоминать мне мои детские мудачества.

Она опешила. Малфой признает, что вел себя в детстве как мудак? Малфой следил за ее «крестовыми походами»? Второй вопрос она задала вслух.

– Тебя это удивляет? – Светлая бровь изогнулась восхитительнейшим образом, и Гермиона позавидовала пластичности и дисциплинированности лицевых мышц Малфоя. Ей стало безумно интересно, все ли группы мышц настолько послушны его желаниям. – Мы с тобой работаем в одной нише.

Ремарка пресекла неуместное на рабочей встрече направление мыслей. Сознание заполнил вполне естественный в этой ситуации гнев. Да как этот кретин смеет ставить их рядом, если она защищает права разумных и неразумных магических существ, а он наживается на них, прикрываясь защитой?!

– Не совсем, – процедила она, титаническим усилием контролируя дурной характер.

– Хм… – глубокомысленно заметил Малфой и развернул свободно лежащие на подлокотниках руки так, что в поле зрения Гермионы попали его острые локти. Не мог же знать этот… нехороший человек, что острые мужские локти, длинные худые предплечья и крупные узкие ладони были ее личным фетишем. Правда, к ним часто прилагалось то, что делало более близкое взаимодействие с обладателями подобного великолепия невозможным.

– Так что ты хочешь от меня… то есть от нашего отдела? – спросила Грейнджер и скрестила руки на груди в защитном жесте, но поймав себя на этом, расцепила замок.

– О, на самом деле много чего. Я рассчитываю на долгосрочное и плодотворное сотрудничество. – В серых глазах бесенята отплясывали чечетку, а интонация… Гермиона же не могла ошибаться и принять за флирт то, что им не является? – Но для начала – разрешения на открытие филиала музея в Англии.

– Что?! – Последняя фраза окатила ее холодным душем, но против всех законов физики гнев не погас, а запылал ярче прежнего, более не сдерживаемый ничем. – Давай, раз ты хочешь, поговорим начистоту. Мы, может, и работаем в одной нише, но занимаемся чертовски разным! Отдел защиты магических популяций и то, что ты делаешь...

– Что я делаю? Аргументы, Грейнджер.

Гермиона окинула Малфоя презрительным взглядом. Взгляд точно-точно был презрительным, и ничего она не пялилась на разлет ключиц и яремную впадину.

– Да прямо вот тут! – не заботясь о приличиях, Гермиона указала пальцем на висящий в вырезе рубашки клык.

– Молочный зуб демимаски. Взрослая самка сунула его мне в руку, когда мы с дедой восстановили поврежденную лапу ее детенышу, – снова вскинул бровь невозможный тип. – Говорят, он приносит удачу.

Еще и суеверный! Она заставила себя не закатывать глаза.

– Ну расскажи, что обаятельно улыбнулся драконихе, и та ради этой безвкусицы, – на сей раз Грейнджер кивнула на его запястья, – содрала кожу с собственного хвоста.

– Мне льстит высокая оценка моей улыбки, но на драконих она, увы, не действует.

– Значит, ты признаешь, что дракон не по своей воле…

– Это не драконья кожа, госпожа начальница.

– Я не начальница, иерархия в моем отделе…

– Наслышан. Но тем не менее твоя должность звучит «Глава Отдела защиты магических популяций», я прочитал на двери. Так вот, госпожа начальница магических популяций, это не дракон, а оккамий

. Результат его линьки. Я ношу только этичные украшения. Не то чтобы тебя это касалось.

Гермиона не дала себя пристыдить.

– И все равно твоя деятельность...

– ...защита в чистом виде. Минимум четыре рода магических существ исчезли бы, не перемести я их…

– Жаль, Международное Общество Охраны Редких Тварей не разделяет твоих взглядов.

– Что?! «Редкие Твари» – дружественная организация, мы плодотворно сотрудничаем по многим вопросам...

– Очень обяжешь, если сможешь доказать своим друзьям, что мои цилини

Одно из самых свободолюбивых существ удерживалось этим… этим… в тезаурусе Гермионы не нашлось достаточно емкого определения. Но как такое возможно? О том, что цилини не выживают в неволе, знал любой школьник.

– Взрослая пара и двое детенышей. И твои «Редкие Твари» не признали их рожденными в неволе.

– Цилини родились у тебя в зоопарке?

Кажется, ее челюсть не могла упасть ниже.

– В зооуголке музея. Идем! – Малфой встал, и она невольно снова скользнула глазами по его фигуре, и – нет-нет-нет – вовсе не облизала. Эктоморфное телосложение, длинные конечности. Для полной картинки стоило посмотреть на стопы. Специалисты писали, что крупный размер стоп… Стоп! Она отвлеклась.

– Я никуда не пойду, пока ты не расскажешь…

– На экскурсию в мой музей. Или Гермиона Грейнджер стала кабинетной молью и боится приключений? А может, защитница магических популяций боится тех, кого защищает?

Внутренняя гриффиндорка не смогла стерпеть вызов, а рэйвенкловка – оскорбление. Малфой стоял у ее стола и протягивал руку ладонью вперед. Бывают ли у мужчин с такими ладонями маленькие члены? Похоже, она ошиблась и Гринграсс имела в виду длину настоящей лечурки. Из лабиринта размышлений вывел чарующий баритон:

– Идем, я всё тебе покажу.

Это прозвучало… Многообещающе. Она вложила свою руку в его ладонь, снова ощущая шероховатость мозолей и шрама.

Шок

Гермиона ненавидела порталы, порталы ненавидели Гермиону, а взаимная ненависть с порталами, перебрасывающими на большие расстояния, требовала создания нового слова, обозначающего ненависть в превосходной степени.

Мозолистая ладонь с длинным широким шрамом возникла перед глазами. Грейнджер оказалась не в том положении, чтобы разыгрывать эмансипированную женщину, поэтому без возражений схватилась за предложенную руку и поднялась на ноги. Если бы самооценку поднять было так же легко! Как большинству волшебников удается устоять на ногах после перемещения? В районе пупка тянуло, синяк на заднице пульсировал.

– Все в порядке? – заботливо поинтересовался Малфой, от его напускной искренности свело зубы. Сведенными зубами легко было объяснить то, что в ответ Гермиона буркнула нечто неразборчивое.

Смятение она привычно скрыла за бурной деятельностью: отряхнула свою слишком вычурную и тяжелую для летнего дня мантию, очистила заклинанием туфли, поправила сумочку и стала осматриваться. Они очутились в зале размером с приличный готический собор, только вместо каменных кружев вокруг наблюдались прямые линии, а из материалов преобладали металл и пластик белого цвета. Стены, пол, лестницы и колонны были такими белыми, что резало глаза.

Здесь было тихо и пусто, но стоило Грейнджер отметить это, как тишину взорвал лишенный всякой мелодичности крик, эхом отозвавшийся под сводами, и из-за поворота вывернул... павлин – белый, под стать помещению, – со всех коротких лап улепетывающий от чего-то… огромного. Малфой резко вскинул палочку и невербальным Вингардиум Левиоса отправил птицу футов на двадцать вверх, а саму Гермиону резко увлек в сторону, и мимо них, брызгая очищающим раствором и пыхая горячим паром, пронеслась уборочная машина. Кажется, промышленный вариант «Мэджик Клин» – последней разработки Анджелины Джонсон-Уизли. То, что чистокровный сноб вместо рабского труда эльфов использует изобретение «Умников Уизли», в очередной раз разбило мир Грейнджер на тысячу осколков.

– Придется сообщить Анжи, что ее детище все еще готово счесть мусором и уничтожить любой объект, – фыркнул Малфой, аккуратным взмахом палочки опуская павлина на пол. Тот каркнул что-то скорее ругательное, чем благодарственное и с полным отсутствием грации припустил туда, откуда явился.

Гермиона отметила это между прочим, мозг был занят усвоением полученной информации.

– Анжи? Ты… – Нужно было срочно прекращать чувствовать себя дурой в присутствии Малфоя. Что такого? Подумаешь, называет жену Джорджа сокращенным именем. Может, он и с самим Джорджем на короткой ноге.

– Ну да. Жена Безухого. У нас договор: он открыл филиал своей лавки возле выхода из музея, а я получил эксклюзивное право, скажем, «первой ночи» с изобретениями Анж. В смысле супруги Джонсон-Уизли тестируют их на моей территории. Непонятно, что от этого договора в конечном счете выигрываю я.

Когда Малфой посмел назвать Джорджа Безухим, чаша терпения Гермионы Грейнджер переполнилась, когда небрежно намекнул на интим с замужней дамой – из этой чаши сорвалась капля и, ведомая законом всемирного тяготения, устремилась вниз, а последняя фраза, сопровождаемая нарочито вальяжным движением руки в сторону образовавшейся в полу крошечной, почти незаметной прожженной дырочки, возымела эффект мощного Аква Эрукто.

– Эти машины уникальны, Анджелина совершила настоящую революцию! Никому до нее не приходило в голову облегчить ведьмам домашнюю работу. Делать неприличные намеки на ее счет в своем присутствии я не позволю, как и называть Джорджа так, как ты называешь!..

– Грейнджер, расслабься, это был эвфемизм, а не неприличный намек, Салазар избавь меня от гнева Анжи и мести Безухого, позволь я себе такую вольность. Или мести Анжи и гнева Безухого, – мерзавец повел плечами и подмигнул. Подмигнул, дракл его сожги! – И я не собираюсь оспаривать гениальность миссис Джонсон-Уизли, она нашла золотую жилу. Но ты сама только что видела, на стадии отладки ее приборы – разрушительная сила. Если бы пижон из портального управления задержал нас еще на несколько минут, бедный Ганс превратился бы в лепешку.

Гермиона прокрутила сказанное им ранее еще раз и покраснела. Черт побери, она не могла придумать ни единого способа выкрутиться без урона для своей гордости!

– Закрой рот, грюмошмель

 залетит. Не могу гарантировать их отсутствие. Мы ведь не хотим погрузить тебя в депрессию, у нас совсем другие планы.

Это снова прозвучало так многообещающе, что Грейнджер едва справилась с собственными глазами, норовившими вобрать образ мужчины рядом, впитать его и отпечатать на сетчатке.

– И подводя итог этой дискуссии, да, я зову Жоржи Безухим. Поверь, он не остается в долгу.

– И как зовет тебя Джордж? – выдохнула она единственное, что пришло на ум.

– Мы недостаточно близки, чтобы я раскрыл тебе такой секрет, – сытым котом промурлыкал Малфой, наклоняясь к ней.

Не существовало ни единого способа сдержать смерч непристойных мыслей. Раньше, чем ей удалось остановить вертящееся в голове безобразие, чертов соблазн во плоти бережно взял ее за локоть, положил ладонь второй руки на ближайшую стену и переместил их на… поляну, покрытую плотным ковром высокой зеленой травы.

– Раз уж мы заговорили о цилинях… – шепнул он на ухо, прежде чем отступить.

Чтобы справиться с головокружением, и – нет-нет-нет – его причиной стал вовсе не нежный шепот, Гермиона закрыла глаза, досчитала до двадцати и только потом распахнула. Вздох восхищения сдержать не удалось, даже если бы она пыталась.

Ее ноги утопали в густой траве. Траву трепал легкий ветерок, а рядом журчал ручей, в котором солнечные зайчики играли в бесконечные догонялки. Солнце? Над головой обнаружилось небо – чистое-чистое, ни намека на облачко. Луг простирался сколько хватало глаз, кое-где из зеленого моря торчали одиночные невысокие и корявые деревца. Они на пленэре, а как же музей?

Как по волшебству, из травы вынырнула большеухая голова на тоненькой длинной шейке и небольшое, покрытое чешуйками тело. Голова ощутимо боднула Малфоя, но он удержался бы на ногах, если бы второе существо, выскочившее боком, не подбило его под колени. С нечленораздельным ругательством владелец всего этого безобразия шлепнулся на задницу. Гермиона отметила, что он старался не задеть своих питомцев, впрочем, ее рациональный мозг тут же нашел объяснение – цилинь бесценен. Существа радостно заскакали вокруг валяющегося в траве человека, то и дело задевая его головой или боками. Своей несбалансированностью они немного напоминали фестралов, но выглядели гораздо приятнее и являли собой завораживающую смесь изящества и неуклюжести. Наигравшись, первый зверек бухнулся на передние лапы, второй повторил за ним. Что это за представление? Не могут же цилини считать Малфоя достойным человеком? У него, в конце концов, была темная метка! Гермиона бросила вороватый взгляд на открытые чистые, перевитые венами предплечья и снова зацепилась за острые локти. Черт!

Малфой откинулся на эти самые локти. Малыши продолжили бодать его своими несоразмерными телу крупными головами, довольно попискивая. Он вяло отмахивался от них и улыбался от уха до уха. Сейчас на его лице не было привычного высокомерия и снисходительности. Наверное, с таким лицом любящие отцы играют со своими детьми. Гермиона так увлеклась наблюдением, что вздрогнула, когда руки коснулось что-то мокрое и холодное. Она резко повернулась и встретилась глазами с существом втрое крупнее тех, что завладели вниманием Малфоя. Взрослый цилинь обнюхивал ее ладонь.

– Можешь ее погладить, Грейнджер, – с барского плеча разрешил Малфой, по-прежнему заразительно улыбаясь.

В этот момент существо опустилось на свои несоразмерно длинные передние лапы. Гермиона смутилась. Она достаточно давно жила в магическом мире, чтобы понимать значение поклона цилиня. Но раз достойным этой чести оказался даже Малфой…

– Не льсти себе. Твои «Редкие Твари» сказали, что это следствие постоянного контакта с человеком. Как и выживание обоих детенышей в помёте, – ответил мысленно помянутый на ее ошеломление и с фырканьем добавил: – Но неволей этот загон признать отказались.

– Да, все наши питомцы живут в таких.

– Обижаешь, госпожа начальница! Конечно нет. Внутри всё настоящее. Если говорить конкретно об этом месте, образцы травы, воды и деревьев взяты из китайской провинции Ляонин, откуда мне привезли беременную Гунь, – он кивнул на взрослую особь, которая теперь, не обращая никакого внимания на них с Малфоем, вылизывала детенышей длинным и узким языком, – и Тяна, самца. Он нам не покажется.

– Это браконьерство, – уронила Гермиона, чтобы отвлечься от звучания низкого раскатистого голоса, рассказывающего о безумно интересных вещах.

– Наоборот. Почти всю популяцию цилиней уничтожили браконьеры. Китайское Министерство передало Гунь и Тяна нашему музею, чтобы спасти вид от вымирания. Эти существа слишком чувствительны к эмоциональному фону, они не выживают рядом с людьми, преследующими корыстные цели…

А он, значит, не преследует?! Гермиона посмотрела на умиротворенных цилиней. По всему выходило, что нет. И это… это превращало Малфоя в кого-то совсем ей незнакомого. В кого-то, кем он не может быть априори. Направление мыслей было опасным.

– Ты же понимаешь, что я читала об этом? – сказала она, чтобы что-то сказать, и вздернула подбородок. Нельзя было поддаваться магии этого чарующего баритона, нельзя было погружаться в интеллектуальную дискуссию.

– Прости, увлекся и отвлекся, – визави очаровательно сморщил нос. Грейнджер помотала головой, отгоняя наваждение. Очаровательно – чего только не примерещится. – Под чутким руководством Лонгботтома растения вырастили здесь. Магия расширяет пространство, поддерживает температурный режим и оптимальную влажность. Некоторые нюансы обеспечиваются эльфийской. И раньше, чем ты назовешь меня рабовладельцем и упрекнешь в эксплуатации…

– Я читала твою книгу, – перебила Гермиона, потому что поняла: если он не прекратит говорить, легкое тепло, разливающееся по низу ее живота, превратится в жар.

– Э… – Малфой почесал затылок. – Польщен.

Она обрадовалась растерянному выражению его лица и нанесла следующий удар:

– Ты прекрасно пишешь.

Гад ухмыльнулся, разочаровывающе быстро взяв себя в руки.

– Обязательно дам автограф самой заядлой читательнице во вселенной.

– Я не просила, – парировала почти машинально.

Взгляд, которым он ее окинул, говорил: «Еще попросишь».

Гунь улеглась на траву и кормила малышей, пинающих друг друга тонкими ножками с аккуратными копытцами. Глядя на идиллию, было легко забыть, что эти существа гораздо ближе к химерам, чем к оленям.

– Идем, не будем искушать судьбу, где-то рядом прячется самец. В дикой природе он следит за безопасностью семейства. Малышам ничего не грозит, но инстинкт должен отработать. Чтобы животные не деградировали, пришлось добавить к вязи чар на загоне заклинание, провоцирующее прилив адреналина. Оно срабатывает раз в шесть часов, нам не стоит здесь находиться, когда цилиней накроет тревожностью.

Это все-таки случилось: Гермиона почувствовала, как увлажнилось у нее между ногами, и впервые за всю эту встречу обрадовалась своей добротной мантии.

Шоу

Как только они снова оказались в белоснежном холле музея, Малфой завопил озабоченным авгуреем

– Мои любимые ящерички!

Желание вызвать целителей возникло раньше, чем Гермиона увидела, что теперь они с Драко тут не одни. Он резво потащил ее к паре пожилых магов – высокой ведьме с идеальной осанкой и согнутому, опирающемуся на руку этой ведьмы, колдуну.

Малфой быстро обнял ведьму и отступил, чтобы кивнуть старичку и широким жестом указать на нее.

– Это моя гостья Гермиона Грейнджер, а это наш деда, мистер Ньют Саламандер, и его супруга Порпентина Са…

– Просто Поппи, – женщина улыбнулась так широко, как умеют одни только американцы, и протянула сухонькую, но сильную руку. Гермиона крепко пожала ее, очарованная естественностью и искренностью пожилой волшебницы, и повернулась, чтобы поздороваться с Ньютом черт побери Саламандером, человеком-легендой, с которым хотела познакомиться столько, сколько в ее отделе работает его внук. Малфой перехватил ее ладонь и отвел вниз, незаметно качая головой. Что он себе позволяет?! Это же… Это же...

– Наслышан о вас, мисс Грейнджер, – Саламандер смущенно потупился. – Внук и его девочка…

– Луна – супруга Рольфи, – поправила Порпентина и снова улыбнулась Гермионе, на этот раз извиняющейся улыбкой.

– Неважно. – Ньют повел плечом, все еще рассматривая что-то на идеально белой плитке пола. – В общем, давно знаком с вами заочно и рад личной встрече.

Манера поведения мистера Саламандера показалась странной, но напрашивающийся вывод ускользал – слишком уж будоражило происходящее. Из всех людей именно Драко Малфой познакомил ее с живым классиком – вот дьявол!

– Читал вашу работу о ликантропии в «Вестнике колдомедика», – мягким голосом, покачивая головой в такт словам, сообщил Ньют. – Отличная подача, великолепная аргументация. И программа хороша. В теории.

Гермиона зарделась от похвалы легенды волшебного мира.

– Жаль, обречена на провал, – жестоко оторвал крылышки бабочкам в ее животе Малфой. – Ты не соберешь доказательную базу. Идея тестирования уровня агрессивности оборотней в разные фазы Луны прекрасна, но оборотни не рискнут зарегистрироваться в Мунго, потому что информацию передадут в Министерство, что поставит крест на карьере каждого из них.

– Ликантропия – болезнь. В корне неправильно считать оборотней опасными магическими существами, они – люди, которые…

– Не нужно рассказывать об этом мне, я с тобой согласен, за исключением сентенции о том, что ликантропы неопасны, – он не дал ей себя перебить, подняв руку, – как и Рольф, и деда, и много других магов. Но разрешение на твою программу – очередная ни к чему не ведущая попытка провести перепись оборотней. Они не так легковерны, как ты, они понимают, что к чему, и не питают надежд, что Визенгамот даже рассмотрит эту концепцию.

– Развитое общество невозможно без…

– Удивительно, что ты пронесла эту веру в лучшее через десять лет работы в Министерстве.

В том-то и дело, что не пронесла. Она давно разобралась в том, как всё устроено. Чтобы программу адаптации утвердили, пришлось вытащить карту подруги героя, чего Гермиона Грейнджер чертовски не любила делать. Особых надежд на успех не было, но она не могла не попробовать. Пусть программа провалится, однако если ее выкладки заставят задуматься хоть кого-нибудь, лет через пятьдесят другая Гермиона Грейнджер завершит начатое ею. Видимо, на лице отразилась тоска, потому что Малфой сжал ее руку и ободряюще улыбнулся. Малфой. Ей. Ободряюще. Улыбнулся. А ее рука в этот момент лежала в его руке – не ущипнешь себя за запястье, чтобы убедиться: это не сон.

– Конечно я рад вас видеть, но какими судьбами? – спросил он у гостей, завершая фазу взаимных расшаркиваний и заодно закрывая больную тему. – Наколдовать стулья, выпьем чаю, лимонаду или торопитесь?

– Не надо ничего, Драко, – ответил Ньют, всем лицом излучая благожелательность, но глядя мимо Малфоя. Он старательно избегал контакта глаза в глаза... Гермиону осенило: так ведут себя люди с легкими расстройствами аутического спектра. Физический контакт с чужим человеком обычно вызывает у них дискомфорт, поэтому Драко и не позволил ей пожать Саламандеру руку! Какого дракла он такой заботливый?! Просто. Какого. Дракла?! Грейнджер готова была расплакаться от разочарования. Человек, постоянно присутствующий в ее мыслях, писатель, в которого (пора себе признаться) она заочно влюблена уже несколько лет, внешне оказался коктейлем из самых смелых фантазий да еще и воплощением гребаного идеала в общении. Грейнджер изо всех сил держалась за мысль, что здесь кроется какой-то крупный подвох, иначе уже растеклась бы лужицей у ног Драко Малфоя – прямо перед его узкими стопами в мягких мокасинах размера этак девятого

. Черт! Ведь это свидетельствует о… Неужели изъян именно там? Неужели ей опять не повезет?

– Мы потратили весь вчерашний день на трансфигурацию прошлогодних «Таймс» в мелких птичек и крыс, – миссис Саламандер хихикнула и нарочито закатила глаза. – Будем пробовать накормить ими твоих акромантулов.

Она так и знала! Так и знала, что здесь что-то нечисто! Конечно же Малфой держит запрещенных существ!

– Акромантулов? – переспросила едко.

– Расслабься, госпожа начальница, – ухмыльнулся хозяин музея, снова скривив нос в очаровательной – нет-нет-нет, это совершенно не так – манере. – Мы во Франции. Здесь запрещено только бесконтрольное разведение, а содержание – разрешено. Естественно, в соответствующих условиях. Ты должна быть благодарна, что я избавил ваш отдел от этой головной боли.

– То есть… они из Британии?

– Из Запретного леса. Вывез всех до последнего.

– Ты украл их у Хагрида?!

Гермиона не питала нежных чувств к гигантским паукам, но Хагрида по-прежнему считала своим другом. И если этот гад…

– Что за выражения, Грейнджер?

– Я свидетель, милочка, Рубеус отдал своих питомцев добровольно, – прокомментировал Саламандер.

– И акромантулов, и гиппогрифов.

Они сговорились подшутить над ней? Других версий у Гермионы не было.

– Гиппогрифов? Прости, Малфой, мне слабо верится, что он стал бы с тобой разговаривать...

– Грейнджер, мы оба знаем, что тот-самый-гиппогриф жив и здоров.

– Не буду врать, что мне они не на одно лицо. Лесник признался и показал мне… как его? Клювокрыла, когда я извинился за ту историю.

– И он простил тебя? Вот так вот просто?..

Малфой одарил ее тяжелым взглядом, и в голове Гермионы произошел очередной взрыв сверхновой. Связаны ли ее попытки на чем угодно подловить Малфоя с тем, что она не простила? Она покрутила мысль так и этак и пришла к выводу, что давно отпустила школьное прошлое – не забыла, но отпустила, что прошло, то прошло. А недоверие – защитный механизм, оно помогает удержаться от того, что может стать крупнейшей ошибкой в жизни.

– Хагрид – большой ребенок, – продолжил Малфой снисходительно. – Я предложил ему меняться. Стадо гиппогрифов – на табун гранианских коней с тремя бдящими их линоклоками

, а акромантулов – на выводок лунных тельцов и трех прошедших школу послушания церберов. Последнее, чтобы утолить его тягу к жутким тварям и при этом никому не навредить.

Выискался Колумб, выманивающий золото у американских аборигенов за бусины! Гермиону покоробило сравнение, но оно подобралось само собой. Конечно, Хагрид не абориген, а бесценные кони, линоклоки и лунные тельцы не стекляшки. Но и она больше не четырнадцатилетняя девочка с обостренным чувством справедливости. Работница Отдела защиты магических существ прекрасно понимала, что содержание животных классом выше ХХХ в угодьях, примыкающих к школе, недопустимо.

Малфой продолжал рисоваться:

– Благодаря моему хитрому ходу родители учеников Хогвартса могут спать спокойно, не боясь, что птицеконь распорет их чаду живот или огромный паук утащит это чадо на ужин, а лунным тельцам и лошадям Запретный лес – раздолье. Им не подходило искусственно расширенное пространство, которое я мог им предоставить. Поразил две цели одним заклинанием.

Ну конечно. Вот он, тот самый Малфой! Хвастун и хитрец.

– Вот только наш Драко не подумал, чем будет кормить сотни новых питомцев, – улыбнулся Саламандер, внимательно слушавший панегирик.

– Уел. Но для решения таких проблем у меня есть деда, – мерзавец подмигнул Порпентине, и та шутливо хлопнула его по плечу, объяснение же было адресовано только Гермионе: – Ежедневно акромантулам требуется огромное количество мелкого и не очень зверья, а когда пищи не хватает, они начинают поедать друг друга. Поскольку мы с Ньютом решили проблему размножения радикально – наложили заклинание, позволяющее особи сделать всего одну кладку за жизнь, это может привести к полному вымиранию.

– Вот и экспериментируем с трансфигурацией неживого в живое вторую неделю, – закончил Ньют. – Похоже, всё работает. Осталось убедиться, что это не ложное насыщение и звери получают полный набор питательных веществ. Пища все еще остается исключением из закона Гэмпа, даже если эта пища бегает и летает.

Это был интеллектуальный вызов. У Гермионы аж пальцы на ногах подобрались от возбуждения.

– А если изготовить питательную смесь, а затем ее оживить? Использовать принцип, по которому готовят мышек для низзлов. Можно узнать адрес производителей в «Волшебном зверинце»…

– Первая идея. Не подходит. Если придать форму сыпучему или жидкому объекту и заставить его двигаться…

– …магия очень быстро развеется. Конечно. Не подумала.

Живоглот тратил на игру с мышкой-гостинцем, к которой перед вручением коту применялось простенькое заклинание с вкладыша, максимум пятнадцать минут, будущие жертвы акромантулов должны сохранять свойства гораздо дольше… Чертовски интересная задача! Вопросы и предложения посыпались как из рога изобилия, где-то на краю сознания шевелилась совесть: нельзя заставлять пожилых волшебников стоять так долго, но, похоже, диспут захватил их не меньше, чем ее и Малфоя. Наверное, со стороны они выглядели искаженным отражением друг друга: статная Порпентина и сгорбленный Ньют, почти висящий на руке супруги, и высокий прямой Малфой, рядом с которым Гермиона в своей объемной мантии выглядела маленькой и нелепой.

Их прервали, когда она страстно доказывала свою теорию о трансфигурации пищевых продуктов, а Малфой парировал, что трансфигурация будет конфликтовать с чарами поддержания свежести, заниматься же снабжением акромантулов живыми съедобными игрушками ежедневно некому.

– Ну так расширь штат, жадина, – фыркнула миссис Саламандер. – Не хотелось бы сворачивать нашу дискуссию, но мы ведь не можем допустить, чтобы твои питомцы питались печатной продукцией.

Она тронула мужа за плечо. Интересно, что на ее прикосновения Ньют реагировал спокойно.

– Минутку, дорогая, – ласково ответил он и обратился к Драко: – Ты уже договорился об отлове рунеспура

– Это был второй вопрос, который я собирался решить с госпожой начальницей Отдела защиты. Но мы застопорились на первом.

Гермиона отказывалась краснеть за свое предвзятое отношение к малфоевскому зооуголку.

– Рунеспура? – переспросила заинтригованно. Он хотел обратиться с вопросом отлова африканского трехголового змея?! – Но рунеспуров не видели в Британии уже много лет!

– Не видели с тех пор, как мой последний выкормыш сбежал, – дополнил мистер Саламандер. – Возможно, этот змей – его потомок.

– Его заметили в Уилтшире. Если верить очевидцам, две головы еще функционируют, а это шанс на отлов живой особи.

– Да. Нужно разрешение. И я, коррумпированный владелец зоопарка, – вкрадчивый голос Драко лился в уши амброзией, – прошу его у своей знакомой, работающей в соответствующем отделе. Что ты хочешь за мое разрешение, Грейнджер?

Тебя. Гермиона прикусила язык, фыркнула и изобразила ту, кем являлась – жуткую зануду, выучившую устав на зубок.

– Отлов рунеспура возможен лицензированным магоозоологом в сопровождении работника Отдела защиты магических существ, который обязан убедиться в гуманности метода отлова. Желательно присутствие змееуста, но...

– Обойдемся лицензированным магозоологом и работником Отдела защиты. – Такое выражение было на лице Живоглота, когда он загонял в угол заколдованную мышку. – Сопроводишь меня, госпожа начальница?

Как она могла отказать?

Размер лечурки

Содержание

Шанс

Шок

Шоу

Шарм

Швах

Штрих

Шторм

Комментарии (0)