Когда я была в девятом классе, мама на эмоциях сказала, что я умру молодой где-нибудь в канаве. Я всегда её уважала за стойкость психики и способность не драматизировать без повода.

Контекст, конечно, важен — она это сказала не просто между делом, слушая, как я говорила про то, куда поступлю, нет. Тогда я общалась с неприятной компанией, слишком быстро узнала вкус алкоголя и сигарет, и потом долго находила в своих вещах буклеты про подростковую наркоманию — мама, увидев сигареты в кармане куртке, неслась на всех парах к истерике, и в её голове от вишнёвого «Chapman» до наркотиков было расстояние примерно в ноль шагов. Только зря переживала — эта компания распалась так же быстро, как и образовалась, ну, точнее, они просто обособились в какую-то новую компанию, где меня уже не было. Всё было просто и по-подростковому естественно — если ты пропустила одну вписку и полторы сплетни, не сделала что-то дикое на спор и тебя не отпустили на одну прогулку, то ты сразу превращаешься в неинтересную тень. Вот так и произошло... Чёрт, я уже успела закончить школу, отчислиться из университета и умереть, а мне все равно обидно, что от меня тогда так просто избавились! И я даже сейчас помню, что Саня Котов мне должен сто рублей, а Вика Власова не вернула мою кофту с пайетками.

Ну да, компания распалась, мама забыла, что косвенно желала мне смерти, уже когда я была в десятом классе, а вот её пророчество сбылось. Я действительно умерла молодой в канаве.

Вот как так получается, что мама всегда была права? И про эту компанию идиотскую, и про то, как умру. Мне было бы её жаль оставлять одной с этим забытым пророчеством, если бы она не умерла за два года до этого. И когда пятнадцатого сентября меня сбила машина, и я отлетела в канаву, последнее, о чём я подумала — надеюсь, мы с мамой не пересечёмся в загробном мире. Я вообще всю жизнь надеялась, что его нет!

Пока я была жива, я не верила ни в Бога, ни в загробные миры, и мама мне всегда говорила, что это временно. Во-первых, вырасту — пойму, — мам, ну как я могу вырасти, если ты сама говорила, что я умру молодой в канаве?! — во-вторых, цитата, «в падающем самолёте нет атеистов». Это типа метафора, что меня ждёт что-то такое, что придётся поверить в Бога. И сразу начинались разговоры про девяностые, про то, как она сама уверовала, когда умерла её мама, и всё вот это вот, что ждало меня с таким же упорством, как и все её самые неприятные предсказания. Опять же, я была рада, что не дожила до возраста, когда стала бы похожа на неё, а ещё бы пошла по тропинкам, которые она уже вытоптала.

Я умерла молодой. Если честно, это только звучит романтично. Оказывается, молодыми умирают не только рок-звёзды, но и такие простые люди, как я. И выглядит это так себе — почему-то смерть так устроена, что перед тем, как перенестись в другой мир, тебе дают шанс посмотреть на себя со стороны. Ну вот зачем?! Это было ужасное зрелище. Мой искорёженный, переломанный труп лежал в грязи, его заливало дождём, и в темноте моё лицо выглядело особенно жутко. Так, будто кто-то мне шепнул на ухо, что после смерти я всё-таки встречусь с мамой, и она выскажет всё, что накопилось за два года, пока она не могла меня отчитывать, но видела все мои провалы с небес. Ну или из-под земли — что более вероятно.

Через две недели мне исполнилось бы двадцать два. К этому возрасту я не оправдала ни одного её ожидания, а когда она умерла, я отступала от её мечт всё быстрее и быстрее. Во-первых, я отчислилась из университета, а ведь тот факт, что я там училась, был буквально единственным, что её во мне радовало. Хотя я не была отличницей, но зато училась на бюджете — иначе и быть не могло, и не потому, что платное образование нам было не по карману, а потому, что она бы умерла от инсульта гордости, и меня бы утащила за собой в могилу. Инсульт гордости — это когда в мозгу умирает часть, ответственная за нарциссизм, а учитывая, что у неё это была не часть, а весь мозг целиком, она бы точно такое не пережила.

Я отчислилась из-за тяжёлой депрессии, и это вторая причина, почему мама бы оттолкнула апостола Петра от врат рая, лишь бы быстрее влепить мне затрещину. Мало того, что я отчислилась, так ещё из-за несуществующей причины — моя мама не верила в депрессии, панические атаки и всё, что можно заменить словом «лень». В её представлении, это слово могло объяснить абсолютно любую причину, почему я могла когда-либо плакать и страдать. С её лёгкой руки, буллинг в школе, невзаимная любовь, суицидальные мысли и непонимание, куда поступать, уравнивались, теряли индивидуальные черты и все становились ленью. Это ещё одна причина, почему я её любила — она реально умела решать проблемы, отсекая всё лишнее. Правда, от её решений обычно всё становилось только хуже, но это мелочи.

В общем, да, я отчислилась, потому что не могла ходить в университет. Буквально не могла — я лежала в кровати, плакала, ела так, что поправилась на десять килограмм, и хотела исчезнуть. Я не училась, у меня не было стабильной работы, денег хватало только на коммуналку и чипсы, можно считать чудом, что хотя бы эти потребности в жизни я могла закрыть. Так же удивительно, как и то, что я не заработала гастрит или язву желудка — видимо, жизнь решила не размениваться на такие мелочи, а просто убить меня сразу, как я нашла способ выбраться из болота уныния. И вот тут мы подходим к теме, о которой я говорю только вскользь. Иначе понесёт так, что меня не остановить, вам буквально понадобится кляп и смирительная рубашка, чтобы я поборола приступ гиперфиксации.

Как же глупо признаваться, что тебя от апатии спасло аниме. Я ещё помню времена, когда за слово «аниме» людей били, хотя это и не пришлось на мою сознательную жизнь — скорее, это что-то из давнего детства, когда я только начала ходить в младшую школу. Но вот что-то на уровне культурного кода осталось, и связывать нечто серьёзное с аниме не так-то легко. Но да, из песни слов не выкинешь, а из моей жизни — «Тетрадь смерти». Я уже не помню, как начала смотреть её, но помню последствия — я просмотрела аниме до утра. Ни разу не смотрела аниме до этого, а тут — будто провалилась. Будто не ела неделю, и вдруг увидела шведский стол. Да, это звучит так, будто я описываю внукам, как встретила их деда, то есть, любовь всей жизни, и что? Я действительно ощущала это именно так!

Мне кажется, это нормально — быть привязанной к аниме, которое вытащило тебя из состояния, от которого тебе самой было страшно. Даже если эта привязанность неадекватная и раздражает свое силой тебя саму, если она поглощает все твои другие интересы и на время становится твоей личностью — всё, что угодно, лучше, чем депрессия, бесконечные бессмысленные слёзы и ощущение, что ты приросла к кровати. Мне было ничего не интересно. Я спала, плакала и листала ленты соц. сетей, даже не вчитываясь в посты, просто водила пальцем по экрану. Запах пота и грязных простыней вперемешку со слезами — вот это эстетика депрессии.  Я так и не успела узнать, была ли это она, или запоздалое горе по смерти матери — моя жизнь оказалась слишком коротка, чтобы разгадать все загадки, которые там были. И вот здесь, будь я живой девушкой с такими же живыми эмоциями, я бы мечтательно вздохнула, что у нас с Элом в этом плане много общего. Но я умерла. И пока Бог Смерти не решил мою судьбу, я не чувствовала никаких эмоций.

Хотя нет, одну всё-таки чувствовала. Я в шоке от того, что Боги Смерти существуют. И да, опять же, будь я живой, одержимой Элом девушкой, я бы сейчас закричала, что я совсем как в том эпизоде, где он узнал, что Боги Смерти существуют, и упал с кресла. А ещё бы добавила, что я обожаю этот эпизод! И что Эл в нём очаровательно живой, и, кажется, таким он будет только в двадцать пятом эпизоде, и начался бы бесконечный поток анализа «Тетради смерти». Как хорошо, что мёртвые не умеют испытывать восторга.

Я не верила в загробные миры, когда была жива, но вместе с тем мне было безумно обидно, что в нашей жизни есть вещи, которые мы никогда не узнаем. От мелких — мой пёс в детстве действительно сбежал, пока я была в школе, или он умер, а мама думала, что ложь спасёт мою детскую психику?.. — заканчивая вселенскими. Что было до большого взрыва? Есть ли жизнь после смерти? А после гиперфиксации? И вот здесь есть один плюс смерти — хотя бы на один из них можно узнать ответ, когда умираешь. Это прикольный бонус отвратительного мероприятия — типа поминок с банкетом после похорон.

А в моём случае, я нашла ответы сразу на два вопроса. Хоть и умерла в канаве. И да, я не перестану об этом шутить — вы бы тоже не перестали, клянусь, это так хрестоматийно, что даже с полным отсутствием эмоций и увидев свой изуродованный труп, я всё ещё борюсь с желанием похихикать над этим фактом.

Так вот. Жизни после гиперфиксации, в моём случае, нет. Я умерла, так и не остыв к «Тетради смерти». Это можно понять по тому, сколько уже отсылок я сделала к Элу — как и то, кто мне из главных героев нравится больше, ведь Лайта я ещё ни разу не упомянула. А вот жизнь после смерти существует. Если вы умрёте особо идиотским или нелепым образом.

— ...А у номинантов на «Премию Дарвина» проход без очереди. И можно с собой кого-нибудь пригласить.

Бог Смерти говорил это с такой гордостью, будто он запатентовал эту идею в загробном мире. Мы стояли посреди туманного, сырого леса — именно так, кстати, выглядит лимб. Если вы любите собирать грибы и десять раз перепроходили «Сайлент Хилл», вам тут очень понравится. Мёртвые не испытывают эмоций, а ещё не чувствуют температуру. Поэтому в мокром лесу мне было не холодно, а от вида трёхметрового чудища в белых перьях и черепом вместо лица, мне было не страшно.

— Ну, хоть какие-то от неё плюсы, — равнодушно сказала я, чувствуя, как онемело моё лицо.

Когда я была живой, моя мимика была такой подвижной и весёлой, что безэмоциональность ощущалась физически тяжело. Наверное, так себя чувствуют люди, обколотые ботоксом.

— Конечно! Её же придумал один из владельцев «Тетради смерти». Сговорился с богом смерти, и тот сказал, что идея неплохая. С тех пор даже в загробном мире есть привилегии, не всем эта идея пришлась по душе, но как-то она прижилась.

— Ты же понимаешь, что это не мой случай?

— Ну да... Может, ты хотя бы сама сможешь меня рассмешить? Ну же, неужели не хочешь пожить ещё немного?

Я чувствовала себя студенткой, пришедшей к уставшему экзаменатору, который пытался всеми способами вытянуть её на «три». Бог Смерти по имени Аку с такой надеждой смотрел на меня — ну, или мне так казалось, потому что глаза у него поблёскивали безумием с самого начала — что мне было даже стыдно, что моя смерть была такой банальной. Прости, Бог Смерти, сегодня твой рабочий день будет ужасно скучным. Молчание между нами затянулось. Я не чувствовала неловкость, по его неподвижному лицу тоже ничего нельзя было сказать, но какие-то отголоски этого чувства из жизни до меня долетали. Чисто логически я понимала, что так долго молчать в ответ на вопрос и смотреть друг на друга — странно.

Но я думала, что предложить мне действительно нечего.

А ещё я думала, что Аку был подозрительно сильно похож на меня. Смерть, оказывается, вообще очень ироничное мероприятие — мало того, что сама гибель со стороны кажется дурацкой и какой-то нелепой, так ещё и Бог Смерти это не величественное, загадочное существо. Не хранитель мудрости, не загадочная женщина в плаще с косой. Или это мне так повезло?..

Аку оказался весёлым и нетерпеливым. Он мог выжидать молчание, но всё его существо при этом источало скуку и нетерпение. Он постукивал костяными пальцами по ноге, странно подёргивался, будто каждая секунда ожидания ударяла его током. Он напоминал мне меня. Смешливый, подвижный, не подающий признаков выдающегося интеллекта — может, моя судьба была встретить родственную душу после смерти? Вот и она — дёрганный, шутливый Аку. Весь в белых перьях, с костяным телом и смеющимся голосом.

Мы встретились пару минут назад, когда моя душа отделилась от остывшего трупа. Тогда я увидела своё тело со стороны, скривилась и испуганно зажмурилась, а следующая минута начала отсчёт уже в другом месте — в дождливом, холодном лесу, казавшемся бесконечным из-за тумана и плотного ряда высоких деревьев.

— Умерла? Серьёзно?! Ты первая душа на моей практике! 

Вот с этой фразы и началось наше общение.

Если в загробном мире есть боги-стажёры, то Аку был именно таким. Видимо, ещё не выгорел на работе. Но даже его пластичная эмоциональность не могла возродить мою, оставшуюся в прошлой жизни, в моём искалеченном и холодном теле, покрытом грязью. Поэтому я смотрела на него так же, как моя мама обычно смотрела на меня — холодно и отрешённо. Хотя я этого не хотела, но не могла вырваться из оков посмертной безэмоциональности.

— Ничего не могу придумать, извини, — произнесла я почти неподвижным ртом.

— А если я скажу, что люди могут выбирать, как провести жизнь после смерти? Даже самые невероятные мечты станут правдой. Ну, ничего не хочешь? Пожить миллиардершей или отомстить всем врагам? Давай, ограничивать не буду!

Он говорил это так восторженно, но моя душа будто окоченела так же, как и мёртвое тело. И я лишь тупо молчала, будто не расслышала, что он сказал. Самое обидное было, что я всё расслышала, но не могла ничего ответить.

Конечно, у меня ещё были мечты. Смерть забрала мою живость, эмоции, физические ощущения, но забыла про то, от чего стоило бы избавиться в первую очередь после смерти — амбиции. Хотя, в моём случае это были не амбиции, а простые мысли о бытовых радостях. Я бы хотела ещё раз погулять с подружками. Ещё раз выпить латте на миндальном молоке. Ещё раз сделать маникюр, послушать музыку, погладить кошку, живущую в моём дворе. Я бы хотела ещё раз посмотреть «Тетрадь смерти», чтобы опять почувствовать себя живой. Ох, как иронично! Но я верила, что если она меня вытащила из депрессии, то и из могилы бы смогла. Я бы хотела ещё раз послушать первый опенинг, подпеть ему в голос, посмеяться с видео «Преступление и преступление», а потом посмотреть очередное видео эссе про гениальность этого тайтла. Да, у меня не было огромных планов на жизнь. Я не работала на нормальной работе ни дня и не смогла закончить университет, я была паразитом, который в чьих-то глазах не имел права на жизнь. Но у меня были маленькие радости и мечты, по размеру не превышающие детских шагов, и мне было больно, что я должна буду с ними расстаться.

К сожалению, они все равно не стоили того, чтобы я ради них изгалялась перед Богом Смерти. Но он будто жаждал этого, чуть ли не моля меня о том, чтобы я придумала какой-то смысл жизни — не прошлой, а будущей, той, что после смерти.

— Мне все говорили, что люди мечтают, чтобы пожить ещё чуть-чуть, а ты тут стоишь и упираешься. А я, знаешь ли, не горю желанием тебя оформлять!

— Что? В смысле «оформлять»?

— А ты что думала, бюрократию придумали люди? Нет, это вам привет от Богов Смерти. Всех умерших людей мы должны оформить в тридцати инстанциях, подписать и заверить документы, потом они проходят подлинность… В общем, люди думают, что за сорок дней душа человека окончательно возносится в небеса. Красивая легенда, но по факту — столько времени занимает юридическое оформление вашей смерти. У особо сложных людишек время может затянуться и до десяти лет, и они слоняются тут по лимбу. Это хуже ада, не находишь?

Признаться, эта новость кольнула моё сердце — я почувствовала что-то похожее на удивление. Как всё банально и ужасно одновременно!

— …Поэтому Боги Смерти часто предлагают такую сделку. Это как пустить кого-то на вечеринку без очереди — если вам выпадает жизнь после смерти, то и у нас процедуры облегчаются. Вы какое-то время живёте в своих несбывшихся фантазиях, мы неспеша работаем, а потом вы отправляетесь в окончательное забвение. Особо занудные Боги Смерти всю эту волокиту воспринимают как должное, а вот я возиться не хочу. Так что? Рассмешишь меня, или хочешь, чтобы я тебя по пути в забвение ещё проклятиями осыпал?

Он уселся на землю, отчего наш рост почти сравнялся.

— А в «Тетради смерти» всё по-другому было…

— В человеческих сериалах всё тоже не очень реалистично, но вы не жалуетесь. Ну? Не глупи, девочка, мало какому человеку попадается такой сговорчивый Бог Смерти, как я. Ещё и такой ленивый.

Я глубоко вздохнула. Если честно, чем дольше он говорил, тем больше я думала о том, что идея-то неплохая. Даже после смерти я не хотела ничего великого. Я не представляла ни путешествий, ни симуляции популярности или жизни, которой у меня никогда не было. Когда у тебя нет эмоций, то и все эти желания становятся какими-то бледными, ещё более скучными, чем жизнь до этого. И я думала, что подвох в этом и заключался: я бы могла рассмешить Бога Смерти. При жизни я была ещё той клоунессой. Но наверняка загвоздка заключалась в том, что все эти желания бы пришлось прожить без чувств. Поэтому я подумала, что ничего не потеряю — самого важного я и так уже лишилась, когда меня сбила машина.

Если уж есть шанс воплотить любую прихоть, то я бы выбрала пожить в своём любимом аниме. А что? Вот это действительно опыт, который я бы никогда не смогла получить. Все остальные воспоминания и мечты я унесу с собой, в ментальном кармашке своего сердца, а вот идея встречи с Элом Лоулайтом… Господи, да после двадцать пятой серии я месяц ещё не могла думать ни о чём другом, как о том, как мне его жалко! Я неиронично представляла, как бы его жалела, поддерживала и успокаивала. Со мной он бы не умер в безвестности, и я бы точно помогла бы ему устранить Лайта. Можно сказать, я пережила что-то вроде печальной влюблённости в Эла. Но мало того, что он был аниме мужиком, так ещё и мёртвым. Наши отношения в той жизни были обречены, единственным способом с ним встретиться была шизофрения.

И, как оказалось, смерть. Гипефиксация пробивалась даже сквозь посмертное равнодушие ко всему, и подсказывала, что надо пользоваться шансом.

— Ладно… Ну, меня сбила машина, и я отлетела в яму. По факту, я умерла в канаве. А знаешь, что говорила моя мама, когда я ещё училась в школе? Что я умру в канаве. Ну, то есть стану бомжихой, и умру на улице, будучи алкоголичкой. А в итоге умерла по пути в пекарню за булочкой с корицей. Но в канаве. Вот такой каламбур.

Я ничего не ожидала. Эту историю невозможно было вытянуть во что-то стоящее, и по стеклянному взгляду Аку это было понятно.

. Усмехнулся, чёрт возьми! На эту бездарную, глупую, притянутую за уши… Да даже не шутку, а просто факт, который я попыталась рассказать с хоть каким-то намёком на сарказм. Над этим нельзя было посмеяться в здравом уме. Да и в нездравом тоже. Такое может быть смешно только в три часа ночи, когда ты уже настолько хочешь спать, что тебе смешно от всех видео на «Ютюбе», которые ты листаешь, чтобы не столкнуться с сонным параличом. Мне прям захотелось сказать, что я могу лучше, честно, не надо пытаться смеяться над этим бредом!

Но Аку улыбнулся. Как тот самый пресловутый экзаменатор, который нашёл способ аттестовать самого тупого студента на потоке.

Мне попался ленивый Бог Смерти с ужасным чувством юмора, ещё и халтурщик. Мы были созданы для того, чтобы встретиться, потому что при жизни я сама была именно такой. Но над таким я бы все равно не стала смеяться...

— Ну вот, а говоришь, ничего такого! Как минимум, это иронично.

— Это вообще не смешно, на самом деле.

— Вы все так говорите про свои смерти. Ну всё, спасибо, девочка, ты спасла меня от волокиты! И на самом деле, не думай, что я притворился — нет, это реально забавно.

«Лучше бы ты притворился, чем признался, что у тебя такое чувство юмора».

— Ну, теперь твоя очередь мной командовать. Что тебе устроить?

— Перед тем, как скажу, хочу знать правила, — я вперилась в него взглядом, и заметила, что он слегка растерялся, — наверняка же всё не так радужно. Есть что-то, о чём я должна знать?

— А ты не промах. Обычно люди сходят с ума от радости, ну, мне так говорили. Правила… Хм, если честно, всех я не знаю. Только знаю, что день в жизни после смерти идёт за два. Ты пробудешь там сорок дней, но будешь чувствовать, что прожила все восемьдесят.

— Сорок? Ты же сказал, что процедура оформления облегчается, если человек туда попадает!

— Ну да, для нас, — он улыбнулся, обнажив острые акульи зубы, — обычно мы работаем сорок дней без выходных, а тут можно передышку брать. Очень удобно.

— Мне это уже не нравится…

— А, ну да! Ещё мы сами решаем, как разыграть вашу жизнь. Вы нам даёте обстоятельства, а мы уже докручиваем остальное. Так что формулируй аккуратно, чтобы потом не пожалеть, — он подмигнул и опустил лицо на костлявую ладонь, — так что, придумала, куда отправишься, девочка?

Я замешкалась. Люди, которые продавали душу дьяволу, и то были больше воодушевлены от перспектив, чем я в тот момент. Жизнь после смерти мало чем отличалась от обычной — всех правил я не знала, мечты в ней исполнялись криво и так, что можно ещё пожалеть о загаданном, так в конце ещё и опять придётся помереть. Может, надо было выбирать тот вариант, где я десять лет слоняюсь по дождливому лесу лимба?..

Но уже глупо загадывать такое, если подвернулся шанс исполнить любую фантазию. Я вспомнила, как, будучи живой, плакала от смерти Эла. Как моё сердце сжималось от осознания, что я привязалась к этому персонажу, и как я пересматривала «Тетрадь смерти» раз за разом, пытаясь найти там что-то, что подпитало бы мою привязанность. Я вспомнила, как мне снилось это аниме, как я читала фанфики, как наклеила фреймы из манги над кроватью. Как я мечтала присесть перед Элом и заглянуть ему в глаза, обнять его, показав, что он не один, потому что моя душа разрывалась от того, каким одиноким и глубинно несчастным он был в аниме. Это действительно мучило меня в жизни, так что мешает теперь это исполнить?.. Сорок — а по факту восемьдесят — дней с любимым аниме героем. Мем «I can fix him», который стал бы реальностью. Мы бы ели торты, я бы расспросила его о том, как он на самом деле себя чувствовал, и, может быть, стала бы кем-то значимым для него — подругой, слушательницей, любимой… Неважно. Гулять — так гулять. Позориться — так до конца.

— Я бы хотела попасть во вселенную «Тетради смерти»… Ой, только подожди, я сейчас уточню! Я бы хотела быть как-то связанной с Элом. Работать с ним или на него, быть рядом, помогать ему что-то такое. Чтобы… Блин, это прозвучит так глупо, но я бы хотела, чтобы мы могли сблизиться.

Я не собиралась раскрывать душу перед Богом Смерти с характером шута, но как только я говорила о любимом аниме персонаже, слова выливались из меня, как вода из переполненной вазы. Если я начинала говорить о «Тетради смерти», то остановиться я уже не могла. И я чувствовала, как у меня начинали подрагивать пальцы. То ли от волнения, то ли от внезапных чувств, пробивших мертвецкое безразличие к происходящему.

Аку это заметил и заулыбался.

— Вот оно как. Интересное желание! Устроим. Это твоё окончательное решение?

Ничего лучше я все равно придумать не могла. Если уж при жизни я не смогла придумать себе предназначение и смысл существования, помимо аниме, то и после смерти вряд ли смогу.

Аку кивнул и щёлкнул пальцами. Перед ним появился блокнот и ручка — он что-то вписал туда и заулыбался жутковатой, острой улыбкой.

— Будет исполнено! Только я помру от скуки, если буду знать, что вы там болтаете о детских травмах все сорок дней. А вот идея с тем, чтобы поработать, мне понравилась — значит, ты будешь его прислугой. Если он тебе так нравится, то ты сочтёшь за честь прибрать за ним тарелочки и сервировать для него пирожные. Вот это будет весело!

Я даже не успела округлить глаза и запротестовать. Какие, блин, тарелочки?! Нет, нет! Я даже в своей комнате убиралась раз в неделю, спокойно живя среди кружек и тарелок. Особенно во время депрессивных эпизодов. А на слове «сервировать» мне захотелось умереть ещё раз. В жизни я его видела только в книгах. Я понятия не имею, что значит сервировать! Это слово из разряда «изразец» и «оскомина» — что-то, что можно слышать всю жизнь, но так и не приблизиться к пониманию, что это вообще такое.

— …Ну и будет странно, если горничная всемирно известного детектива будет выглядеть так, как ты сейчас. Давай сделаем эту историю ещё интереснее? Ты же хочешь привлечь внимание мужчины. Я тебе помогу. Но не знаю, сработает ли это на таком странном парне, как Эл Лоулайт…

Он вновь щёлкнул пальцами, и я почувствовала, будто мне в глаза бросили песка — зажмурилась и принялась их тереть. Проморгаться не получалось, но я чувствовала, что что-то поменялось — будто кто-то раздел меня, отняв последнее, что объединяло меня с прошлой жизнью. Мою толстовку и джинсы.

— Когда ты откроешь глаза, пойдёт отсчёт твоей новой жизни. Ты не имеешь права переставать работать и переодеваться, а во всём остальном — чувствуй себя, как дома.

Это звучало как угроза. Дома меня били.

Пока я пыталась избавиться от песка в глазах, я слышала, как всё вокруг стало быстро меняться. Шум дождя менялся на другой, в котором можно было выловить человеческие голоса и клацанье клавиш. Моя кожа стала чувствовать прохладу, а ещё я стала улавливать запахи — кофе и выпечка в окружении стерильной чистоты.

А вместе с этим на меня навалились эмоции. Все, которые, видимо, я не могла ощущать в лимбе, пока говорила с Аку.

В итоге я проморгалась, и смогла оглядеться. Это был какой-то сюрреалистичный сон. Нарисованный и очень знакомый.

Реальность выглядела плоской, пугающе нереалистичной, как мультфильм, и я посмотрела на свои руки — они выглядели точно так же. Но, прикасаясь к коже, я чувствовала то же самое, что и в жизни. К горлу подкатила нервная тошнота, и я почувствовала, как задрожала. А потом опустила взгляд ниже.

Оказывается, если какое-то время не испытывать абсолютно никаких эмоций, а до этого ещё увидеть свой труп — что, наверное, считается психологической травмой — то до слёз тебя сможет довести буквально что угодно. Например, мысль о том, что ты теперь находишься в аниме. Пусть и своём любимом. И, вроде как, видишь затылок своего любимого персонажа где-то вдалеке.

А сама при этом стоишь в костюме горничной, который едва прикрывает юбкой твои бёдра. В чулках на подвязках.

И сейчас ты должна будешь выйти в этом шедевральном виде к тому, кому хотела показать, что понимаешь его гениальную натуру, но Бог Смерти, обеспечивший вашу встречу, сказал, что твой максимум — сервировать ему пироженки.

Если вы думаете, что не разрыдались бы на моём месте, то я за вас очень рада, не забудьте отдать белое пальто в химчистку завтра. Но я разрыдалась в голос. Даже сама не поняла, как так получилось. Всё произошло моментально, будто Аку опять щёлкнул пальцами, потому что мало ему смеха.

Вот так и началась моя жизнь после смерти.

Я разрыдалась в порнушном костюме горничной, а вдалеке сидел мой любимый аниме мужик.

И, очевидно, я должна была к нему выйти.

Глава 1. Смех и веселье

тысячеликая

Оказывается, жизнь после смерти существует, но есть одно правило: чтобы туда попасть, обстоятельства твоей гибели должны рассмешить Бога Смерти. Мне это удалось, и теперь, пока моя душа не исчезла, я могу провести время в своём любимом аниме.
Вот только и тут Бог Смерти решил подшутить, и теперь я вынуждена работать прислугой у гения Эла Лоулайта, который, оказывается, совсем не такой милый, как я думала...

Death Note

Эл Лоулайт/ОЖП

Лайт Ягами

Квилш Вамми

Тота Мацуда

Эл Лоулайт

ОЖП

Миса Амане

Сладость после смерти

Я, вообще-то, та ещё плакса. У меня в жизни было два основополагающих момента: выход альбома «Cry Baby» Мелани Мартинез и просмотр «Тетради смерти». Как говорится — вот всё, что нужно обо мне знать.

Плакать я могла всегда. Может, это не тот талант, которым можно похвастаться на собеседование в «Google», но всё-таки полезный навык. В слезах я всегда находила покой. Тёплая вода, стекающая по щекам, будто обнимала меня и помогала успокоиться. Слёзы — это круто. Взрослая жизнь, конечно, накладывает ограничения, чтобы люди не рыдали в том же количестве, что и маленькие дети, но, во-первых, это социальный конструкт, чтобы люди не видели, как много плачут те, кто пропагандирует успешный успех, а во-вторых — я и взрослую жизнь-то толком не застала.

Но иногда эта способность действовала против меня. Я не из тех людей, кого страх парализует — я из тех, кто заорёт, и выведет тем самым людей из ступора. Или, как произошло сейчас — заплачет. Да, я расплакалась, причём неожиданно сильно, как не плакала уже лет сто — буквально в голос.

Если мой ироничный Бог Смерти наблюдал за мной со стороны, то я даже не знаю, удивился ли он. Да, в жизни после смерти определённо было слишком много нюансов. И то, что сценарий разыгрывался самими Богами, был не худшим из них. А вот то, что ты начинаешь чувствовать весь ужас произошедшего разом, как, прости Господи, Лайт, когда он вспомнил, что он Кира — вот это да, это оно. Чёртова сноска в договоре мелким шрифтом. Хотя мы даже договор не заключали, мошенничество в чистом виде!

Я плакала от всего, что пережила за эти несколько мгновений. Перед глазами стоял мой труп, лежащий в канаве, будто поломанная кукла. Тот факт, как быстро это произошло, и что меня даже хоронить некому. Я представила, как мои друзья и жизнь остались там, куда мне больше нет допуска. А я тем временем попала в реальность, где ношу фетишистский костюм горничной. Да, моя психика сломалась так же легко, как кости, когда меня сбила машина. Вообще, человеческий организм удивительно хрупкий. Это очевидная мысль, но чтобы до неё дойти, мне пришлось умереть. Я определённо тупая, и от этого я расплакалась ещё сильнее, закрыв лицо руками.

Знакомый голос. Хотя, чей голос в «Тетради смерти» мне не знаком?.. Я могу их различить, даже если это будет шёпот в другом конце комнаты — сейчас эта метафора недалека от правды. Я узнала тихий голос Лайта Ягами, в котором, как всегда, была слышна его раздражительная натура. Из места, где я стояла, которое напоминало кладовку, я увидела лишь кусочек его плеча в светлом свитере, а рядом сидел Эл.

Живой, скрюченный, белый, как смерть. Теперь я могла так говорить, потому что Аку действительно весь был в белых перьях. Пока Лайт пытался понять, откуда доносился шум, Эл не сделал ни единого движения, уперевшись взглядом в монитор. Моё сердце забилось сильнее, и я даже не поняла, от чего — то ли от паники, которая уже овладела мной, то ли от осознания, что ему абсолютно все равно. И Аку был прав — я буду просто прислугой, в сторону которой он не бросит и взгляда…

— Похоже на чей-то плач. Женский.

Вот и весь вердикт. Гений он и есть гений, и у них с Лайтом такая идиллия, что мой выход будет ощущаться как вероломное вторжение в чьё-то свидание. Я мысленно усмехнулась. Когда я услышала их разговоры вне расследования и их бесконечных игр разума, они действительно звучали как дружеские фразочки, которыми люди перебрасываются, пока делают что-то вместе. Их прекрасный клуб «Без баб» уже вытеснил Мису, выставив её в жалком свете на протяжении всего тайтла, и чего им стоило сделать то же самое со мной?..

Она хотя бы была обладательницей глаз Бога Смерти и Тетради. Я же являюсь гордой обладательницей звания прислуги гения. И то — не факт, потому что я до сих пор стояла неподвижно, всхлипывая и пытаясь вытереть непрекращающиеся слёзы.

— Миса сказала, что придёт вечером.

И опять этот недовольный тон. Боже, а может лучше и не выходить? Мне кажется, что если я освоюсь в этой симуляции, то первым же делом я попытаюсь подраться с Лайтом. А что этот придурошный девственник мне сделает? В тетрадь смерти запишет? О, моё милое летнее дитя, ты ещё не знаешь, что я уже умерла, и эти уловки на меня не действуют. К слову, прекрасная деталь, которую Аку не учёл, как и я, когда загадывала такой вариант жизни после смерти — Лайт для меня не более, чем надоедливый школьник с синдромом восьмиклассника. Окей, тогда всё не так плохо. А если я ещё пересекусь с Мисой и позволю ей взглянуть на её любимого моими глазами, то я и карму себе почищу. При жизни я была тем человеком, который говорил подругам, что их идиотские парни не стоили того, чтобы ради них плакать и смывать слезами дорогую тушь день изо дня. Теперь же они будут это делать, оплакивая меня…

И я опять начинаю плакать. Да что ж такое!

— Это не Миса. Ватари, пожалуйста, проверь, кто там плачет.

Так я и узнала, что первым, с кем мне придётся заговорить, будет Ватари. Это определённое не худший вариант. Когда я смотрела аниме, мне казалось, что он такой комфортный дед, который был для Эла отцовской фигурой. Правда, я не знаю, какие у него теперь будут задачи, если по сюжету это 

 был слугой Эла. Тем самым, кто сервирует ему торты и уносит пустые тарелки. Если по задумке Аку мне нужно будет подраться с Ватари за возможность занять его должность, то я этого делать не буду — достаточно с меня стресса, тем более, моё поражение будет очевидно.

А я, как и Эл, не люблю проигрывать.

Ватари нашёл меня быстрее, чем я ожидала — в отличие от парней, которые явно были чем-то увлечены — возможно даже друг другом, ну, точнее, мыслями о том, как друг друга обхитрить и понять кто такой Кира — Ватари сразу понял, откуда исходил звук. Когда он приблизился ко мне и открыл дверь, за которой я пряталась, мне сразу показалось, что моё представление о нём как о милом старичке было ошибочным. Его спокойный взгляд таил в себе подозрительность и угрозу. Если бы он сейчас понял, что я их подслушивала и не значусь в списке тех, кто мог находиться в здании, то, возможно, меня бы ждала куда более тяжёлая судьба, чем просто работать слугой. Я знала, что второй раз не умру, но провести восемьдесят дней на улице или в тюрьме — это ещё хуже. Аку не говорил о том, что моя судьба здесь предопределена, возможно, сейчас настало время для моего красноречия.

Которого не было и при жизни, и вряд ли оно появится после смерти, да ещё и в такой обстановке. Я обтекала слезами и соплями, стояла в некомфортной униформе, и сейчас мне ещё надо будет доказывать, что я достойна тут находиться. Ну почему я не могла просто исчезнуть в забвении?!

— Я так и думал, что это Вы. Хисако, верно?

Мне показалось, что прямо над ухом кто-то захихикал. Жуткое ощущение, но не более жуткое, чем всё остальное. Хисако… Это моё новое имя? Или они ждали кого-то другого, может, доставку заказали, и это было имя курьера? В любом случае, это неважно. Я не могла сказать «нет», потому что мне нужно как-то закрепиться здесь. Хисако звучало странно. Но когда я попыталась вспомнить своё настоящее имя, то встретилась лишь с пустотой.

Я округлила глаза и нелепо взмахнула рукой, будто выпрашивая минуту на размышление. Потерять имя ощущалось так же, как потерять дар речи. Почему я этого не помнила?! Как можно забыть своё имя? О нет, нет, нет… Неужели это ещё одно условие, при котором мне пообещали жизнь после смерти? Человек не может владеть двумя жизнями. От одной придётся отказаться?..

— Наверное?.. — Неуверенно произнесла я, отчаянно пытаясь найти в памяти своё настоящее имя.

— «Наверное»? Так Вы Хисако, или я спутал Вас с ней?

— Нет-нет, всё верно, — мне очень хотелось добавить «наверное», но я чувствовала, что это разозлило бы Ватари, — эм… Горничная. Вам нужна была горничная, и поэтому я здесь, да?

Первое впечатление, очевидно, провалено. Ватари смотрел на меня уже даже не пытаясь прикрыть истинные эмоции вежливой сдержанностью. В его глазах я выглядела либо как идиотка, либо как странный человек, который не понимает, что от него хотят окружающие. И на фоне моего поведения наряд горничной из порно уже не казался таким вызывающим, ему ещё придётся посоревноваться за это звание с моей речью.

Я чуть не сказала «Я Кира», и в моей голове это было слишком, 

 смешно, и я хихикнула. Было бы странно говорить, что Ватари меня возненавидел в этот момент, но я заметила, как он напрягся ещё сильнее. Только в этот момент я заметила, как его красноречивый взгляд похож на взгляд Эла, что не должно было удивлять, но меня это словно поставило на место. Из-за моей глупости и неуместного поведения меня если не выгонят, то отправят куда подальше, чтобы я не пугала гениев. По сравнению со мной Миса и Мацуда — образцы сдержанности и мудрости, мне надо срочно взять себя в руки.

— Так… Какие у меня будут обязанности? Надо уточнить на всякий случай, чтобы не было недоразумений.

Мой голос выровнялся, но периодические всхлипывания напоминали, что я только что рыдала в голос.

— Правильно, что Вы решили это уточнить, — в интонации Ватари не было и намёка на одобрение, — Вы будете работать с детективом Элом. Первое правило — конфиденциальность. Вы не имеете право разглашать место Вашей работы и то, на кого Вы работаете. Это будет прописано в договоре, который Вы сейчас подпишите. Его нельзя отвлекать от работы, в идеале — не пытайтесь с ним говорить. Ваша задача — приносить ему еду, Эл ест только сладкое, и убирать посуду. Ничего сложного, не так ли?

Я посмотрела на него так, будто мне только что озвучили смертельный диагноз. Что? В смысле мне не надо с ним говорить?! Это звучало до обидного логично. Странно полагать, что меня бы считали достойной приближенности к самому великому детективу мира, но чтобы запретили даже общаться с ним?

Ладно, подумала я, пытаясь себя успокоить, не запретили. Сказали «в идеале», но мир, как известно, неидеален, поэтому ничего обещать я не могла. Я чувствовала, что лучше застрелиться, чем так ответить, поэтому лишь кивнула.

Возможно, Ватари хотел как лучше, прося меня молчать. Но я точно знаю, что надолго меня не хватит.

— А моя форма Вас не смущает? — Спросила я то ли с иронией, то ли с мольбой.

Мольбой, чтобы он сказал «Смущает, конечно, ты что, дура?» и отправил переодеваться. Хоть я и знала, что это бессмысленно — Аку запретил мне это делать. Однако хитрый Бог не учёл, что всегда будет рыба крупнее и хитрее, и я догадалась, что он не хотел, чтобы я устраивала самодеятельность и переодевалась по собственному желанию. Но что, Аку, если чопорного Ватари смутит мой образ, и 

 попросит меня сменить наряд? Что ты на это скажешь?

— Нет. Работайте так, как Вам удобно.

Вот чёрт. Ну серьёзно?! В какой вселенной происходит моя загробная жизнь, раз английский дед здесь может посмотреть на девушку в экстремальном мини и сказать фразу с посылом «жизнь одна, кайфуйте»?! Как нереалистично, Аку, схалтурил даже тут!

Хотя, может, он не халтурил, а наоборот предусмотрел, что я посчитаю себя самой умной. Да, это больше похоже на правду…

Контракт, который он протянул, я подписала не глядя. Это, наверное, не самый разумный поступок, но на фоне остальных моих он не выделялся. В жизни я бы боялась, что у меня отберут паспорт и возьмут в рабство, ну или что от каждого выговора моя зарплата будет уходить в минус. Тут же я уже ничего не боялась — паспорта у меня нет, имя выдуманное, вместо зарплаты у меня возможность полюбоваться любимым аниме мужчиной. Ещё и живым. Это у меня вместо годовой премии. По тому, как тяжело вздохнул Ватари, заметив мою легкомысленность — я не читала контракт, просто расписалась на последнем листе случайной закорючкой — я поняла, что с моим появлением он познал значение слов «тревожность» и «испанский стыд». Но я не умею притворяться, и то, что меня совершенно не интересовали его юридические нюансы, я тоже не смогла сыграть.

Самое интересное было впереди. Я вышла за Ватари, по пути одёргивая юбку. Иррациональная часть верила, что это поможет, но от каждого шага она пружинисто подпрыгивала, и мне казалось, что лучше быть голой, чем в этом непонятном прикиде. Я опустила голову, пытаясь спрятать за волосами румянец, и хотя я ещё секунду назад представляла, что выйду гордо и буду вести себя так, словно я здесь королева ситуации, когда я вышла в холодный офис, полный мужчин, мне стало до ужаса неловко. Взгляды тут же обратились на меня, и я чувствовала это кожей. Благо, открытых мест на ней было так много, что чувствительность ко всему обострилась — даже к тому, чего она физически не могла испытать.

Реакция каждого, кто здесь был, говорила о нем всё. Лайт, в чьем равнодушии к женщинам я и не сомневалась, не задержал внимания. Его взгляд был ровным и слегка презрительным, и даже забытые воспоминания о том, что он Кира, не спрятали его врождённое презрение к людям. Я ощутила его ледяной волной, окатившей моё тело, и скривилась. Лайт будто одним взглядом понял, что я из себя представляю, и в своей голове поместил меня в одну категорию с Мисой. Там у него было всё, что ему неинтересно, но мне было не обидно — в моей голове он лежал на точно такой же полочке.

Только выйдя из каморки, я заметила, что всё это время тут тихо стоял Мацуда, и, увидев меня, он мгновенно покраснел и отвёл глаза. Это показалось мне таким милым зрелищем, что я не смогла сдержать улыбку. Какой же он очаровательный! Конечно, такому человеку легко потеряться на фоне двух гениев, но я всегда его выделяла среди остальных. Милый, добрый мужчина со смелой душой и решительностью. Если бы я была чуть более ментально здоровой, я бы точно забила на холодного Эла и сблизилась бы с Мацудой. Интересно, как бы сложилась эта вселенная, если бы я изначально загадала такое?..

Но, как и в жизни, хорошие парни редко становятся приоритетом, когда дело касается какого-либо выбора. Поэтому моё сердце хоть и было покорено реакцией Тоты — он всё ещё бегал взглядом по помещению, стараясь не сталкиваться с моими голыми ногами — но глаза притягивал не он.

Эл Лоулайт сидел на таком ничтожном расстоянии, что мне оставалось сделать пару шагов, и вот — мы рядом. Моё сердце забилось слишком быстро для того, кого ещё недавно сбила машина. Я почувствовала, как мои руки затряслись, и я вцепилась в юбку, пытаясь одёрнуть её, а вместе с тем спрятать дрожь среди пышных складок.

Пока полицейские, наравне с Мацудой, растерянно пытались сделать вид, что перед ними не стояла полуголая девушка в очевидно сексуальном костюме, а Лайт без слов выразил своё равнодушие, Эл даже не поворачивался. Он задумчиво смотрел в экран огромного компьютера, уперевшись коленями в грудь, и облизывал ложку с остатками бисквита. И тут моя улыбка слегка померкла. Почему-то в реальности этот жест, который в аниме мне казался милым и выдающим его очаровательную странность, внезапно показался неприятным. Я снова одёрнула юбку.

— От того, что Вы одёргиваете юбку, она не станет длиннее.

Сначала я даже не поняла, что эта холодная ирония была обращена ко мне. Голос Эла напоминал голос уставшего и оттого раздражённого преподавателя. Это вам не Аку, который от этой усталости хотел вытянуть студентка на «тройку», это голос человека, который хотел всех прогнать и впасть в спячку. И я, видимо, была единственным, кто ему мешал это сделать. Своей дурацкой юбкой.

Я опешила от этой интонации. Практически родной голос не вязался с тем, что он сказал и как он это сказал. И я вспомнила, что в тайтле он ни к кому не был ласков, но я почему-то наивно надеялась, что буду исключением. Ага, только забыла, что тут всё изначально идёт не по моим правилам…

— Это Вы мне? — Только и произнесла я.

Я почувствовала себя фанаткой, которая выбежала на сцену, чтобы подарить певцу букет цветов, а её в ответ ударили стойкой для микрофона. Немного неприятно, знаете ли.

Я почувствовала, как напрягся взгляд Ватари. Ну да, я нарушила первое правило местного бойцовского клуба — не удивлюсь, если сравнение с бойцовским клубом станет буквальным, и в какой-то момент мне придётся отбиваться от Эла — и заговорила с ним. Тут Лоулайт повернулся, и я увидела, что его взгляд был ещё тяжелее, чем его речь.

— Вы видите тут кого-то ещё в юбке? Да, я Вам. Вы меня отвлекаете, прекратите её одёргивать, это раздражает.

Я почувствовала, как моё тело парализовало от удивления. Хотя нет, удивление — это мягкая эмоция, меня же одолел шок. Да, я всегда была той, кого шок не мог выбить из колеи, но, видимо, вот я и встретилась с исключением. От этой мысли я почувствовала, как непросохшие от слёз глаза снова наливаются влагой. Вот чёрт, только этого не хватало!

—… И если Вы сейчас опять разревётесь, я Вас пну. Предупреждаю.

Все молчали, пока Эл меня отчитывал, и от этой фразы чужое молчание стало ещё более тяжёлым, ощущаясь электричеством. Я ничего не сделала, но уже прервала работу величайшего детектива и вызвала у него раздражение на грани с гневом. Мне стало ужасно неловко, и теперь настала моя очередь краснеть. Мацуда, чей взгляд наконец нашёл нейтральную точку в пространстве, посмотрел на меня с сочувствием, но не таким сильным, чтобы вступиться за меня. Да, хотелось сказать мне, я понимаю — я бы тоже не стала конфликтовать с человеком, который может тебя отпинать. Я верила в эту угрозу, поэтому стиснула зубы, чтобы не проронить ни слезинки. Горло раздирало от невысказанных слов и непролитых слёз, но я поняла, что лучше мне сейчас ничего не делать.

Это точно был Эл? Почему он был таким предвзятым и злым? Что-то не поделил с любовником, а срываться на мне решил, что ли?! От злой шутки стало чуть-чуть полегче. Ну, примерно так же легче, как человеку с оторванной ногой, если бы он подул на ранку.

Я посмотрела на Ватари с надеждой. Его лицо не выражало никаких эмоций, неловкость и напряжение, заполнившее кабинет, будто не касались его. Мне бы его выдержку! Хотя, конечно, легко быть спокойным, когда это не тебе угрожают насилием.

— Эл, это Хисако, твоя новая слуга.

Это прозвучало и как приговор, и как шутка одновременно. «Слуга»?! Я понимала, что, по сути, так и было — я должна буду убираться за ним и приносить новые сладости, заваривать кофе и всё вот это вот, чтобы он не умер от голода, а горы мусора не мешали ему любоваться Лайтом. Но слово «слуга» удивительно хорошо походило на слово «раб» в этом контексте. Мне опять захотелось скривиться и спрятаться. Почему Эл, это милое чудо, в которое я влюблена, внезапно стал вызывать во мне столько неприязни и даже ужаса? Почему мне захотелось убежать обратно и спрятаться, чтобы меня не нашли, или позвать идиота Аку, чтобы отмотать всё назад?!

Ладно, попыталась успокоиться я. Это нормально — тревожиться и бояться, когда жизнь так резко изменилась. Это нормально — пытаться одёрнуть юбку, которая точно не станет длиннее, и плакать, сколько угодно. Я на всё это имею право, и со мной всё нормально. Теперь же оставалось донести это до того, кого я раздражала одним своим присутствием…

Он едва заметно поднял бровь. Кажется, в комнате все перестали дышать, наблюдая за этим театром одного актёра. И я была в их числе — мне стало так страшно, что и это может его выбесить, что я решила не рисковать.

— Вы что, перестали дышать? — Он посмотрел на меня внимательным и, как мне показалось, злым взглядом, — Это лишнее. Уберите эту тарелку.

Он отодвинул от себя фарфоровую тарелочку, которая больше напоминала предмет кукольного сервиза. Этот жест оказался слишком резким и требовал быстрой реакции — наверное, он так проверял мою профпригодность. Я опять не успела понять, что он имел в виду, и тарелка, покачнувшись на краю стола, упала на пол.

Её разбившийся звон оказался оглушительным, и я зажмурилась. Но с места не сдвинулась. Колени задрожали, и я увидела, как несколько перламутровых осколков прилетели к моим ногам, отчего я невольно отшатнулась.

Голос Ватари напомнил интонацией мою мать. То же разочарование и осуждение. Как знакомо, а теперь ещё и логично!

Но я больше ничего не сказала. Я не хотела оправдаться или извиниться. Я смотрела на Эла, не понимая, зачем он меня так яростно унижал. Всеми словами, жестами и взглядами. А он смотрел на меня — не понимая, как можно быть такой тупой. В моих прежних мечтах после такого долгого зрительного контакта должна была начаться история спасения и любви.

А в итоге началась история моего позора и, видимо, его укореняющегося презрения ко мне. Однако я себя знала. Я никогда не могла долго испытывать тёплых чувств к тому, кто не отвечал взаимностью, и тем более — к тому, кто меня терпеть не мог. И я уже чувствовала, как этот выскочка начинал меня раздражать.

Я вспомнила, что попросила у Аки 

Что ж, драка, что зрела между нами, это тоже форма близости. Надо было внимательнее формулировать это чёртово желание.

Глава 2. Слёзы и тарелочки

Я всегда была тем человеком, который знает, как ответить обидчику. С одним нюансом — я это узнаю спустя три года, как произойдёт конфликт. Если гениальные решения посещают меня в момент ссоры, то у них всегда на пути встаёт непобедимый босс — мое трясущееся тело, слёзы и ощущение, что если я так отвечу, то меня отправят в нокаут. Впервые в жизни — ох уж эти каламбуры загробного существования — я почувствовала, что мой страх мог оправдаться.

Моё сознание расщепилось, и я одновременно почувствовала себя в двух разных вселенных. Пока в одной я дрожащими руками собирала осколки, опустив глаза, во второй я стояла в позе человека с обложки книг по психологическим манипуляциям. Смотрела так, будто все присутствующие мне должны. И дальше я вот не знала, что бы звучало круче, поэтому, как сценарии перед сном, прокручивала разные варианты, пробовала на вкус, и если что — переигрывала заново.

Слишком грубо. Неинтересно. Зато реалистично. Голос при этом у меня становится настолько низким и властным, что надо переживать, чтобы Лайт Ягами не возбудился. Спорный вариант, слишком много недостатков, следующий!

— Ты сейчас это не то что убирать, а с пола слизывать будешь, ещё раз со мной так попробуешь заговорить.

Да боже, почему пока все варианты, где я даю отпор, больше похожи на ответы «Как правильно заходить в хату в тюрьме»? Может, это моя компенсация легкомысленного наряда? В каждой девушке должна быть загадка, пусть моей будет «Что с ней не так?» или «Она что, сидела?». Хотя знают ли эти образованные японские — и один британский — мужчины о том, как говорят сидевшие люди?..

Неэффективно. Следующий.

Вы почему так со мной разговариваете? Вас что, никто не учил, как говорить с людьми?

Полагаю, что не учил, он же буквально сирота. В общем, все вселенные, где я была смелой и крутой, схлопнулись, остались там же, где моя жизнь. Они никогда не имели права на существование, после моей смерти, видимо, это только подтвердилось. Я собрала несколько крупных осколков, вымазанных в креме. Теперь надо было вытереть пол. Я пыталась вспомнить, когда в последний раз вытирала пол — в тот же раз, когда при жизни использовала слово «сервировать», зная, что оно значит. То есть — ни разу. Да, осуждайте меня, гоните меня, но куда, если я уже буквально в личном аду? Аку будто потратил не одну ночь, изучая мою биографию, чтобы придумать самое изощрённое наказание. Я не мыла пол, редко убиралась в квартире до идеального блеска, а посуду мыла, только когда она вся уже не помещалась в раковине. Я была хороша в другом — у меня был дар убеждения, и в первую очередь я всегда убеждала себя, что порядок не важен, а гений властвует и над хаосом. Правда же заключалась в том, что моя депрессия была сильнее меня, и максимум, на который меня хватало — это вытереть пятно носком, а фантики закинуть под кровать. Я так и не дожила до момента, когда остатки подростковой непокорности бы выветрились из головы окончательно.

Последняя нервная клетка Ватари помогла ему показать мне, где находятся средства для уборки, и ни разу не сделать замечание. Увидев, как жалко я стояла на корточках, подбирая осколки, пока гений Эл даже не смотрел в мою сторону, он понял, что жизнь меня уже за всё наказала.

— Всё, что Вам пригодится для работы, хранится здесь.

В его голосе я услышала смесь жалости и даже страха. Так смотрят на ребёнка в людном месте без родителей — как он тут оказался и как скоро с ним случится беда? Меня это даже тронуло, и я, неловко взяв швабру в руки, спросила:

— Ватари… С Элом тяжело работать?

Всё, что я видела в его взгляде, тут же растворилось. Знакомая эмоция, моя мама вновь вселилась в Ватари. Ужасный образ, но не удивлюсь, если и его Аку подкинул, чтобы посмеяться надо мной.

Вообще-то, мой вопрос был не риторическим. Всё время, пока я идеализировала Эла, и представляла, как смогу пробудить в нём способность любить, я упускала из вида человека, который знал о нём больше, чем кто-либо. Теперь он смотрел на меня, как на дуру. Проницательный мужчина, лучше не настраивать его против себя.

— Непросто, — медленно кивнул он, — поэтому я и рекомендовал Вам молчать.

Вот как. Я так и молчала, переминаясь с ноги на ногу, а он ушёл, с видом человека, который знал, что сказал что-то эффектное. Я была уверена, что Эл сам по себе был с придурью, но гордость в нём явно помножило воспитание Ватари, ага. Он знал себе цену, потому что её назначил Ватари. Я осторожно взяла швабру и вернулась в комнату, где никто уже не помнил про моё существование. Никто не заставлял меня убираться с тем же рвением, с каким эти гениальные придурки сидели и смотрели в экран огромного компьютера. Я лениво водила шваброй по следам крема, зная, что никто не будет меня сейчас оценивать, и краем глаза подглядывала за ходом расследования. Как я не замечала всю глупость этого процесса, пока смотрела аниме?.. Я понимала, что ни один, ни второй не знали, кто Кира — даже Лайт, потерявший память и веривший, что это не он убивал преступников — и среди этих гениев правдой владела лишь я. Ну, ещё Эл, конечно, но у него-то весомых доказательств не было. А у меня были. Но право голоса у меня было соразмерно праву голоса Мацуды, который ел пончики в углу и неловко поглядывал на меня. Его привлекали мои ноги, но с тем же поводом, как привлекают людей виды изуродованных трупов. Это что-то настолько неуместное для обычной жизни, что хочется напитаться ужасом на годы вперёд. Впервые в жизни я задумалась, подразумевали ли автора тайтла, что Мацуда девственник? По сюжету ему было двадцать пять, но румянец на его щеках, возникающий при виде моих щиколоток, совершенно не сочетался с этим фактом. Я усмехнулась.

Я не то чтобы вытерла пятно, но зато очень хорошо его размазала, превратив ошмётки белого крема в прозрачные жирные следы. И уже знала, что если кто-то мне на это пожалуется, я скажу, что надо было лучше смотреть, кого они нанимали. Если не сразу, то в мыслях перед сном — обязательно. Швабра вернулась в кладовую, а я задумалась — и что дальше? Я сделала свою единственную очевидную задачу, а сколько оставалось неочевидных? И у кого их можно было узнать?

Ватари уже исчез — не удивлюсь, если он буквально исчез, как герои видеоигр пропадают в небытие после выполнения их квестов — коллег у меня не было. Я застыла посреди холодного офиса, нелепо оглядываясь по сторонам. По привычке скользнула рукой по бедру, там, где в обычной жизни у меня был карман на джинсах. Одёрнула руку — наверное, карманы были как-то хитро спрятаны в складках. Похлопала себя по юбке, ловля удивлённые взгляды полицейских — ничего, я уже смирилась, что я здесь на полставки клоунесса, я и при жизни любила вызывать у людей удивление вперемешку со смехом. На это мне было плевать. А вот на что было не плевать, так это на то, что у меня не было телефона. Никакого телефона вообще не было!

Да, я знаю, что можно подумать — моя ж ты хорошая, а кому ты собралась звонить в загробном мире? Кому твоё новое 2д-тело сдалось в мире, сгенерированном богом смерти? На этот вопрос легко было ответить — я не собиралась никому звонить. Даже если бы была возможность связаться по загробному роумингу и позвонить в другое место, в рай или ад, я бы не воспользовалась возможностью. Умереть безработной, чтобы после смерти работать горничной — это, конечно, в моём стиле, но маме совершенно необязательно было бы знать, что она опять оказалась права. Ну или какой-нибудь прабабушке, умершей ещё до того, как я обрела сознательность. Если звонить можно было бы только мёртвым, то я бы не стала звонить никому. Я и при жизни звонила кому-либо в десять лет. Но моя душа отчаянно и болезненно тянулась к телефону, оставленному в одежде моего трупа. Потому что мне очень хотелось позалипать в Интернете. Боже, как же мне хотелось бросить всё и просто полистать «Тик ток»!

Как только я об этом задумалась, мой разум стало сводить, как сводит живот во время голода. В этом мире же не было интернета! Не было соц.сетей и зависимости от них. Максимум — я бы могла отвоевать компьютер, чтобы посидеть в «MySpace» или Беоне, прости господи. Я даже не знала, что там делали люди, потому что банально не застала ни их ренессанс, ни их смерть — они для меня были артефактами Интернета, которые иногда упоминали в видео про 2007-й. В этом мире и в этом таймлайне люди не открывали на работе второе окно браузера, чтобы посидеть в «Твиттере», не прятали телефон под столами, скролля «Инстаграм». Они просто работали. А как люди отдыхали во времена, когда не было Интернета? Читали книги? Раскладывали пиксельные пасьянсы? Скука и странная тревога навалились на меня волной, и, чтобы избавиться от удушливых чувств, я решила придумать себе работу. Со скукой я ещё успею столкнуться. А пока столкнусь с сукой.

— Эл, может, Вам что-то принести?

Я подошла ближе и поклонилась Элу. Он повернул ко мне голову, и когда я посмотрела в его тёмные, уставшие глаза, моё сердце тут же забыло, что ещё пару минут назад он довёл меня до слёз оскорблениями. Как самое типичное сердце молодой девушки, оно позорно обменяло свою гордость на любимого аниме мужика, и я еле сдержалась, чтобы не попросить включить кого-нибудь «I bet on losing dogs», — которую Митски ещё даже не написала, ну и ладно, я, если что, напою сама, по памяти — и прижать его к себе. Это всё ещё был Эл. Вредный, живой, с внешностью потрёпанного воронёнка и чёрными синяками под глазами. Красивый и жуткий, умный и трогательный. В моей голове неоном загорелась фраза «Я СМОГУ ТЕБЯ ИСПРАВИТЬ», и я аж приоткрыла рот, засмотревшись на то, как он держал ложечку кончиками пальцев. Это был почти родной жест, за который я могла простить всё.

И опять он оттолкнул от себя чашку знакомым движением. И вот, я поняла — мой шанс! Я не буду тупить, я поймаю всё сразу. И поймала. Но остатки чая пролились на мою форму. Аку наверняка рассчитывал, что я умудрюсь прожить в ней весь отведённый мой срок. Аниме девочки не потеют, а ещё не проливают на себя чай. Особенно чужой. Особенно — когда на них и так уже сегодня успели посмотреть как на самое ничтожное существо в мире. Я поняла Эла и Ватари. Не удивлюсь, если я стану человеком, который поможет Элу понять мотивацию Киры убивать тех, кто ему не нравится.

— Что с Вами не так? — Неожиданно серьёзно произнёс Эл, — Вы работаете здесь меньше суток, а уже успели разбить тарелку, бездарно вытереть пол и облиться 

 чаем. Что вообще Вы здесь забыли, если не способны даже прислуживать?!

Я вцепилась в подол юбки.

— Эл, — вмешался Лайт, мои нервы натянулись непрочной струной, — возможно, её каким-то образом подослал к нам Кира, чтобы прервать наше расследование?

Я не сдержалась и прыснула. Эл тут же бросил на меня взгляд.

— Зря Вы смеётесь. Я держал Амане Мису в изоляции и морил её голодом, когда стал подозревать, что она может быть Кирой.

— Да я знаю, — пожала я плечами и тут же осеклась. Полицейские обратили внимание на наш странный диалог.

Сладость после смерти

Содержание

Глава 1. Смех и веселье

Глава 2. Слёзы и тарелочки

Глава 3. Офисы и чуланы

Комментарии (0)