В тихой, залитой солнцем комнате воздух казался напряженным и душным. Атмосфера была достаточно плотной, чтобы резать, по крайней мере, так казалось маленькой, нервной девочке в комнате. Она сжимала скрипку так крепко, что побелели костяшки пальцев на левой руке, перепачканные канифолью, прилипшей к тетиве смычка. Она глубоко вздохнула, пытаясь не чувствовать себя настолько запуганной своим учителем, но ничего не могла с собой поделать. С каждым комментарием ученица сжималась все больше и больше.

! — встрепенулась Диляра Мансуровна, шевеля своими треснутыми губами, раздражаясь от того, как фальшивит скрипка. Она была с упрёком и недовольством, — Давлетшина, вы снова не попали в ноты. Что случилось? Вы были как молодая Бруштейн

, а сейчас? Леонид Коган

 назвал бы это унизительным для Паганини

Женщина вставала с мягкого, кожанного, на деревянных ногах, дивана. Эта была худенькая тётенька в очечках, всегда одетая в строгий пиджак, волосы у нее были стянуты в тугой пучок, глаза были очень маленькие, проницательные. К Диляре Мансуровне страха было больше, чем уважения. Уж очень строгая учительница. Но и к ней было уважение за её трудолюбие и кропотливое преподавание, и любовь к музыке.

— Диляра Мансуровна, — девочка держалась за гриф скрипки, а другой рукой прятала смычок за спину. Голос скрипачки был гнусавым и сиплым, напоминая ей о недавней простуде. Голос Зульфии звучит слабо и хрипло, что резко контрастирует с ее обычным застенчивым и мягким тоном. Ее слова едва разборчивы из-за ослабленных голосовых связок, и кажется, что для произнесения каждого слога требуется огромное усилие, — я болела неделю, я пропустила много всего.

— Ну и что ж вы хотели, будто я виновата, что вы простудились? Никто никого не ждал. Но вы должны были бы всё догнать… вы ведь скрипачка, вы должны работать усерднее, понимаете ли, чем все остальные. — пробурчала учительница, с неудовольствием хмурила брови, а губы поджимала, будто она пробовала на вкус самый горький цитрус. — На сцене тоже не всегда ладно бывает, но там нельзя оправдываться.

Тон был резко саркастичен, она ходила туда и сюда по своей кабинет, пока девочка отодвинулась на один шаг назад от её гнева. Невысокие каблуки стучали по полу, заставляя сердце биться быстрее. Было видно, как учительница кипела от недовольства, готовая выпустить на несчастную ученицу весь свой гнев. Но вместо этого она лишь вздохнула.

— Ну хорошо, давайте попробуем в следующий раз. А то будет трудно подготовить себя к зональному смотру, — Диляра Мансуровна вздохнула ещё раз, — пока готовьтесь дома. До следующей пятницы, Давлетшина. И не подведите меня.

Эти слова обрушились на нее с такой силой, словно ей на голову свалилось пианино. Девочка не осмеливалась поднять на учительницу свои миндалевидные глаза, прижимая скрипку к своей груди. Небольшой кивок головой обозначил ее согласие, девочка не сразу приняла скрипучую металлическую коробку в чёрном лакированном чехле. Ещё не до конца осознав случившееся, она уже неслась по широкой лестнице вниз, пока не столкнулась с кем-то в холле.

— Ай! — произнесла Айгуль, встретившись с девочкой, — Зуля, осторожнее, куда так спешить?

И без того робкое поведение Зульфии становится еще более заметным, когда ее щеки покрываются румянцем. На ее миниатюрном личике появляется легкая морщинка, а губы складываются в кривую улыбку, демонстрирующую намек на смущение.

— Прошу прощения, Айгуль, — протараторила Давлетшина, крепко придерживая футляр для скрипки. В ее голосе слышится явное напряжение, а также может присутствовать кашель или свистящее дыхание, что указывает на дальнейшие признаки болезни, — я бежала как угорелая.

— Не стоит оправданий, — усмехнулась девушка, принимая к сведению ослабленный голос одноклассницы, — после болезни сложно вернуться в норму. Диляра Мансуровна была очень недовольна тобой.

— Да, я получила от нее замечание. Но это неправильно, мне было тяжело встать с кровати! — Давлетшина всплеснула руками, выражая несогласие и негодование в адрес их преподавателя игры на скрипке.

Надеясь успокоить расстроенный желудок Зульфии и укрепить ее здоровье во время болезни, мама, томно вздыхая, приготовила гороховый суп. Она волновалась и старалась заботиться о дочери. И после такого внимания девочке было неприятно слышать такие слова от преподавателя скрипки.

— Не переживай, Зуля, оклемаешься… — ответила Айгуль, вспомнив, что именно Диляра Мансуровна ждала ее на уроке. Девочка прижала к себе Зульфию на прощание, тёмными туфельками поднимаясь по ступенькам. — Мне пора, иначе я от нее тоже получу замечание.

— Успехов и удачи. — хрипло сказала Зульфия, махая Айгуль рукой, продолжая смотреть на ее светлые и длинные волосы, исчезающие за лестницей.

Давлетшина опечалено вздохнула, понимая, что долгое время будет возвращаться домой одна. В последнее время пальцы не слушались ее, не давая играть сонаты, каприччио или просто импровизацию. Вечерние концерты становились тяжёлой мукой, когда приходилось заново аккомпанировать, если послышится какая-нибудь фальшивая нота.

Раннии происшествия усугубили ситуацию, когда после тяжелой работы отец пришел с прискорбным видом и бросил свою меховую шапку на полку. Давлетшин Халиулл Садырович был замкнутым и молчаливым человеком, с бледноватой кожей, никогда не проявлявший эмоций, глаза холодные, словно его душа покинула тело давным-давно.

Пожалуй, его жизнь была похожа на тихое существование, лишенное какой бы то ни было радости или надежды. Ему постоянно казалось, что он живет в темноте, окруженный мраком и одиночеством. Несмотря на свою вполне счастливую семью, его работа была не такой счастливой. Ей всегда казалось немного странным, что ее отца, такого спокойного и задумчивого, занимало такое дело, как бальзамирование, в то время, как он мог бы заниматься чем-то более приятным, как, например, рисование, пение или приготовление вкуснейших пирогов.

Несмотря на то, что Зульфия знала о профессии своего отца, бальзамировщика, она так и не смогла понять его подавленного характера. Всю жизнь он казался ей словно в темном омуте, окруженным тихим завыванием ветра, даже когда был с ней и ее матерью. Но в тот вечер он был другим. Он словно вернулся из тёмной мглы и наконец-то смог вырваться из затянувшихся мыслей. Мужчина позволил себе поделиться своими переживаниями и чувствами.

Как оказалось Мишки не стало, ее соседского мальчика. Тот самый Мишка Тилькин, который жил со своей бабушкой Полиной Филипповной и убегал вечером с какой-то компанией мальчишек. Его впалые щеки и темные мешки у глаз были прекрасны видны в тусклом свете люстры, лампочка которой еле дышала. В этот момент Зульфие казалось, что она впервые видела слезы своего отца. Его бледное до синюшности лицо стало еще бледнее и на секунду показалось ей смертельно болезненным и умирающим.

Для него это был предел. И действительно, это был предел. Тяжело работать с бездыханным телом, но когда перед тобой лежит юный мальчишка, который по возрасту годится тебе в сыновья, сердце разрывается и обливается кровью. И слёзы текут сами по себе.

Эти вопросы терзали душу любого человека, который мог узнать эту новость. Но не каждый знал правду, но никто не забудет его. Какого его бабушки? Она от горя совсем отказывается выходить из дома.

«И почему такое зверство происходит?» — принеслось в её голове, когда она выходила на крыльцо школы.

Пролог.

Jess expensive coffee and win

— А мне нравятся сонаты. — ответила девочка, сжимая в руках чехол от скрипки. 

Ещё одна затяжка. Выдох. Сигаретный дым накрыл её лицо. Турбо знал, что она знакома с Айгуль. А Айгуль не знала, что она знакома с ними.

Слово пацана. Кровь на асфальте

ОЖП/Валерий Туркин

ОЖП/Кащей

Айгуль Ахмерова

Валерий Туркин

Кащей

Марат Суворов

Соната.

Несмотря на то, что ноябрь традиционно не считается зимним месяцем, этот год выдался довольно холодным. Осенние ветры сопровождали его на протяжении всего периода. Лицо и голова Зульфии были покрыты оливковым шарфиком, однако нос все еще оставался холодным, щеки горели, словно бенгальские огни. Ее пальто цвета сепии с жестким коричневым воротничком было легким и длинным. В процессе долгого пути ее глаза слепли и мерзли, вызывая болезненные ощущения.

Неподалеку от дерева виднелся покрытый инеем пятиэтажный дом. Он был гнусным, серым и бетонным — местом, которое она встречала на протяжении всей своей жизни. Невыразимая тоска, потеря и оттенок чего-то ненужного. Пока она не могла грустно описать это место как источник тепла, только скуку и разочарование.

Топнув сапожками, девочка зашла в подъезд и проигнорировала зов худых голодных кошек, которые сопровождали ее своим мяуканьем, как всегда. Внутри было сыро, пахло серой, и со стен сыпался камень. Дом был крепким и довольно теплым, но никто не думал о его ремонте уже десять лет. Холод, казалось, присутствовал тут изначально, а унылые цвета угнетали жильцов.

Когда она вошла в квартиру, то услышала звук кипящего чайника и звук раскачивающейся люльки, а также жуткий шум телевизора, из которого доносился белый шум. Она оставила обувь у двери и молча пошла в свою комнату, не взглянув на свою маму в бирюзовом халате, которая готовила чумар

. Девочка не хотела есть, поэтому сразу сняла сарафан и переоделась в шелковую сливочно-белую ночную рубашку. Ее руки медленно потянулись к дипломату

, который стоял на письменном столе, поглаживая его жесткий контур и открывая застежки, доставая зеленые тетради и толстые учебники, набитые тоннами бумаги.

— Зөлфия, Резеда белән кал,

 — позвала её мама, опуская половник, внутри которого находился кусок теста, в бульон с картошкой и морковью. Видимо, заметив возвращение дочери, мама решила оставить её нянькой ненадолго, — син тыңлыйсыңмы?

Девочка смогла только тихо вздохнуть и взглянуть на футляр со скрипкой. Пока её маленькая сестрёнка готовится ко сну и скоро придёт отец, заниматься со скрипкой точно не получится. Насколько она знала свою маму, Гульнару Ильнуровну, это была невозмутимая женщина со старомодным взглядом на жизнь и своими правилами, которые она называла «татар дөньясы»

. Казалось, всё вокруг было спокойным, пока царила строгость и комендантский час.

— Ләкин мин мәктәптән генә кайттым, әни…

 — пролепетала Зульфия, проводя пальцами по белой клетчатой бумаге, на которой было написано «домашняя работа».

— Ә мин кибәтке он алырга барам.

 — уже более раздраженно сказала женщина, роясь в шкафу в поисках серо-бежевой дубленки с норковой шляпой с козырьком. Удивительно, как мама так тщательно готовится, прежде чем пойти в магазин.

Зульфию всегда беспокоила мысль о том, что она должна совмещать учебу, практику игры на скрипке и заботу о Резеде, потому что у нее не остается времени на отдых кроме сна и приема пищи. И самым раздражающим и даже вредным было напоминание матери: кем эшләми — шул ашамый.

«Везде нужна стабильность, однако зачем искать ее там, где все и так стабильно?» — подумала Зульфия, нахмурив брови, услышав, как мама говорит более глухим голосом, почти приказывая ей подойти к люльке с малышкой.

Порой ей хотелось мечтать о том, как у неё есть мальчик, обнимающий её, прижимающий к себе и нежно целующий в губы. Эти мысли были весьма порочными для восьмиклассницы, но она не могла от них избавиться. Её ноги дрожали, а между ними ощущалась боль… Щеки пылали от смущения, и девушка отвела взгляд в сторону, пытаясь понять, что же она делает. Нет, она не нуждалась в мальчике, ей был нужен мужчина, способный защитить её и крепко обнять.

Зульфия выключила шумный телевизор, вероятно, её мама пыталась включить канал новостей, но не смогла разобраться, и телевизор продолжал шуметь. На кухонном столе лежала газета «Йолдыз»

, оставленная папой, который не успел дочитать её утром. Хорошо бы, если бы каналов было больше трёх, но даже программа «Спокойной ночи, малыши» была для неё счастьем.

Конечно, как только массивная дверь закрылась, не потрудившись вернуться к выполнению домашнего задания, Зульфия вошла в комнату с подвесной колыбелью, покрытой узорчатой тканью, и ее слабые и бледные ручки убрали вуаль с люльки, чтобы заглянуть туда. Ее взгляд переместился на восьмимесячного ребенка, а затем на куклу Пеленашку

, сделанную из кусочка белой поношенной ткани, завязанной вокруг пояса.

— Син ахмак, ахмак татар кыз.

 — проговорила девочка, когда тёмные глазки Резеды встретились с ее. Это было все равно, что заглянуть в темное море. Глубокое, таинственное, завораживающее. Малышка издала веселый смешок, как будто усталое лицо старшей сестры развеселило ее. На каменно-бесстрастном лице Зульфии появился намек на живую эмоцию, как если бы невинность и чистоту ребенка вытащили ее из пучины вечной скуки, в которой она пребывала.

«Пусть мама подольше будет не дома… Я хотела бы остаться здесь еще немного. Это похоже на драгоценный камень, спрятанный в тени деревьев. Гипнотизирует. Могу ли и я быть такой же счастливой, как новорожденный ребенок? Или мое счастье заканчивается, когда появляется ребенок меньше меня? Я бы хотела снова почувствовать себя нужной и намного более светлой». — подумала девочка, покачивая колыбель и наблюдая, как Резеда погружается в сон.

29 ноября. 1989 год. Утро 9:56.

— А вы слышали новости о том, что Кирилл был избит? — внезапно произнесла Лида. Это была белокурая девушка, которая любила распространять слухи и поднимать шумиху вокруг них. Многие бы цыкнули на нее и отвернулись, но новость про пацанские группировки и смерть Тилькина вызывала больше доверия у окружающих.

Зульфия слегка потерла глаза и размяла затекшие пальцы после вчерашней игры на фортепиано. Айгуль локтем подтолкнула ее, пытаясь привлечь внимание.

— Зуль, у твоего папы есть место работы в морге, ты что-нибудь об этом знаешь? — прошептала Айгуль, прикрывая рот рукой. Зульфия поджала губы и погрузилась в размышления, пытаясь связать это с тем, что она не знала, хотя на самом деле она все прекрасно понимала.

— Нет, я не могу помочь, — неуверенно ответила девушка, водя шариковой ручкой по парте непишущей стороной. Ее мысли были заняты событиями, произошедшими на этой неделе, и она не хотела думать о них. Ей хотелось скорее выходных, чтобы ее никто не трогал. Но вместо этого — репетиция скрипки и нянченье с сестренкой…

Айгуль знала, что Зульфия была хрупкой и тонкой, как тонкий лед на замерзшем пруду. Она скрывала свою неуверенность за холодным взглядом и отстраненным видом. Ее беспокойное сердце было спрятано за маской безразличия. Она напоминала хрупкую статуэтку, созданную из тончайшего фарфорового материала и украшенную тончайшим рисунком, который мог легко испортить сильный порыв ветерка.

Она также знала о ее строгой матери, которая не давала ей жить. Айгуль посетила идея, способная, казалось бы, изменить ее жизнь, ставшую слишком однообразной и бесцветной под гнетом матери. К тому же, Айгуль знает каково это — так жить, когда у нее самой жесткий отец. Она ощущала себя птицей, запертой в клетке и не имеющей возможности расправить крылья в полной красоте.

Все началось с дерзкого и смелого предложения Айгуль. Девушка предложила Зульфие что-то новое и интересное, что могло бы помочь ей избавиться от скованности, которую создала ее мать. Да, Давлетшиной было бы интересно прогуляться по школе вместе с подругами, если бы не Марат, который пристает к Айгуль.

Марат — очень хулиганский и вспыльчивый молодой человек, но при этом он довольно симпатичный и хитрый парень. Айгуль рассказала ей о том, как Марат был членом какой-то группировки и как она часто избегала его, но в итоге он добился своего, и они стали сближаться. Он даже позвонил ей, притворяясь комсоргом и пытаясь узнать её получше. Зульфия не понимала, почему её серьезная и спокойная подруга встречалась с ним.

Если не считать того, что, когда они направлялись в школу, какой-то незнакомец в машине начал приставать к Айгуль, но небольшая сцена поставила этого насильника на место, и девочки смогли позвать на помощь дежурного. Именно Марат спровоцировал эту драку, и это было его заслугой. Однако, несмотря на это, Зульфия не проявляла к нему симпатии. Для нее сверстники казались слишком незрелыми.

— Куда мы идем? Разве не в парк мы собирались? — мягко обратила внимание Зульфия, на что парень нагло и грубо прервал ее, как будто ее вопрос не был особо актуальным и уместным в этой ситуации. Этот жест ещё больше отдалил Зульфию и Марата друг от друга, будто в неё плюнули.

— Эй, подожди… что ты здесь делаешь?..

I глава. Холод, отчаяние и тепло.

— Эй, подожди… что ты здесь делаешь? — спросил Марат, не двигаясь с места. Его вопрос прозвучал слегка резко и даже агрессивно, если бы не хрипловатость голоса, которая делала его звуки более мягкими, но всё ещё грубыми. Было видно, что он встревожен и насторожен. Он прикусил язык, словно сдерживая желание ответить благим матом. Напротив них стоял молодой человек, примерно одного возраста с Маратом. Он засунул руки в карманы. Айгуль встала за спиной у Зульфии, ища поддержки у подруги. — Паль… Кхм, я же говорил, что буду занят.

Марат недовольно сплюнул, и Зульфия поморщилась. Она нахмурилась, поджала губы и устремила взгляд на молодого человека, который шёл впереди них. Его поведение начинало раздражать. Айгуль же стояла с невозмутимым видом и слушала, что происходит вокруг, иногда поглядывая на Зульфию. Марат не был таким храбрым, каким хотел казаться. Он, по мнению девочки, прикрывался словами: «Если я рядом с девушкой, то тебя не побьют», что лишь доказывало его трусость.

— Старший звал. — прямо ответил мальчик с коротко стриженными волосами песочного цвета. Краткость — это привычка, которая была ему свойственна в общении. По крайней мере, так кажется со стороны. В мыслях девочек сразу возник образ «старшего», а именно — старшего брата Владимира Суворова. Но что же он хотел от Марата? Возможно, недавно вернувшись из Афганистана, он решил давать младшему по шее за все прегрешения?

— Да? Недавно же… — парень посмотрел на собеседника из-под полуопущенных век. Его мышцы на лице напряглись, но не было похоже, что он ожидал увидеть кого-то ещё. — Эээ, давай потрещим в другом месте. Девчонкам нельзя слышать, трезвонить

Зульфия возмутилась  — уже по другой причине. Надо же, какой надоедливый малый. Эта прогулка должна была быть спокойной и приятной, к тому же Айгуль хотела провести больше времени с Маратом. Однако её планам не суждено было сбыться: Марата отвлёк какой-то парень, возможно, из его окружения. В глазах Айгуль отражалось сильное волнение, а может быть, даже обида. Однако спустя несколько минут она уже шла по кремлёвской набережной вместе с Зульфией, размышляя о том, как ей провести эти несколько часов. Она пыталась выразить свои мысли, используя непривычные для неё слова, которые звучали холодно и отстранённо. В её речи то и дело проскальзывали отголоски стыда.

Марат попросил, чтобы его оставили в покое. Он ничего не сказал девочкам, а просто прошёл с тем парнем несколько метров. Зачем он это сделал? Для чего нужен такой странный этикет? Разве Айгуль будет приятно видеть это? Он, кажется, совсем забыл о них, когда уходил вместе с «другом».

— Он дурак, это всё, что можно сказать. —  подвела итог своей мысли Зульфия,  и Айгуль  закивала головой, словно подтверждая её правоту. — А кто вообще здесь знает, кто это был? Отморозок? Что этот дурень из себя представляет? Дошманыңа кое казыма, үзең төшәрсен.

Зульфия пристально оглядела берег реки, особенно его края, отливающие синевой, где вдалеке виднелся Храм-памятник воинам,

 погибших при осаде и взятии Казани в тысяча пятьсот пятьдесят втором году. Древний памятник, увенчанный четырьмя кельи, в которых жили монахи, служившие поминальные службы по павшим воинам. Вид  был умиротворяющим.  Люди, прильнув к этому месту, могли отдохнуть. Тревога в её взгляде сменилась тихой печалью. Возмущение на миг спало с лица, и тут до неё дошли слова подруги.

—  Такой человек, — Айгуль хмыкнула,  но Давлетшина уже срывалась, подбирая слова. Её уже обуревали эмоции. Ей даже пришлось заглянуть в холодную спокойную гладь реки, и, стараясь не делать резких движений.  — Пусть идут все к чёрту.  К чёртовой матери. И сам Марат тоже.  Фу, тошнит уже. Постоянно с универсамами находится, чуть что, сразу к ним побежит.

Айгуль была в отчаянии. Она не могла усидеть на месте и пыталась выразить свой гнев в словах, которые уже ничего не могли изменить.Недавно приходила полиция, а потом эта история с Тилькиным… Слова, которые не могли вырваться наружу, были похожи на слова, которые не могли быть произнесены, словно комом обиды стояли в горле. Они были полны горечи. Ещё больше осложняло ситуацию то, что горячо любимый парень подруги всё ещё был незрелым человеком, которому нужно объяснять, как вести себя. Он казался сотканным из одних недостатков.

Несмотря на это, Айгуля, в надежде найти в нём что-то привлекательное, продолжала с угрюмым упорством пытаться достучаться до его души. В её голове теснилось столько мыслей, что они звучали особенно жалко. Но название группировки сразу же привлекло внимание Зульфии и запомнилось ей.

— Уни? Что? — выразив замешательство, когда услышала это странное сочетание букв, спросила Айгуль Зульфия. Девочки стояли в стороне, стараясь не находиться в центре асфальтовой дорожки. — Как ты сказала?   У-ниверсамы… А что это значит?

Айгуль встрепенулась  от этих слов, как от пощёчины,  и на её лице промелькнула тень узнавания.  Черт возьми, проболталась,  подумала она.  Однако и отшутиться теперь было уже нельзя, так как сказала это во время безнадежности, а это было лишнее. Зуля попала в точку.  Айгуль не хотела раскрывать то, что обещала, но выхода у неё не оставалось, и она, глубоко уязвлённая, вынужденно ответила.

—  Универсамы это… опасная шайка гопников, в которой состоит Марат. Я знаю, что там был Мишка, а также там состоит старший брат Марата и… ещё тот парень, имени которого я не знаю. Я не знаю имён этих людей, кроме семьи Марата. —   произнеся «кроме», она пояснила свою мысль. Затем она надолго замолчала, ожидая, произведёт ли это впечатление на Зульфию, но взгляд подруги был красноречив.

Ветер переменился и обдул колени Айгуль, которые от этого порозовели и стали казаться немного дрожать. Она смутилась и опустила взгляд, чтобы подруга не заметила её состояния. Она решила нарушить молчание и продолжила:

— Помнишь, я рассказывала тебе, как ходила на дискотеку с Маратом? Он подарил мне тогда жевательную резинку. Это было как раз в ту ночь, когда умер Мишка.

— Конечно, нет! Я про жевательную резинку! — воскликнула Зульфия. Её ресницы взлетели вверх, а на лице появилось такое победное выражение, что она не смогла сдержать смех. Она знала, что сейчас улыбается от восторга.

Айгуль сначала не поняла, о чём речь, но потом тоже рассмеялась. Она вдруг с облегчением выдохнула и, немного присев, сказала, обернувшись к Зуле:

— Значит, были жадные универсамы, раз не поделились.

Звонкий девичий смех наполнил набережную, отдаваясь эхом среди пустынных улиц. Так хотелось остаться в таком юном возрасте, где только верные подруги, вкус такого редкого шоколада и искренние чувства. Словно легкая соната. Жизнь это соната. Начало всегда быстрое, даже не успеваешь понять, что ты живёшь. Середина медленная и тянущаяся на несколько лет, что ты сомневаешься в себе. А ближе к концу жизнь снова разгоняется, будто больше не существует такого понятия, как «жизнь», а лишь есть понятие «смысл». И у каждого свой смысл за всю пройденную жизнь, и неизвестно, получил ли человек опыт или потратил жизнь на разгружение товаров и работой сантехника.

— Уже поздно… — пролепетала Айгуль, лицезрея покачивание бестелесных волн, — ты знаешь, әти ачуланыр.

Зульфия опустила глаза, кивнув подруге в знак понимания и сочувствия. Ренат Ахмеров был большим приверженцем и последователем воспитания «кнута и пряника», как и любой отец, решивший воспитать дочь на выданью мужа. Даже неизвестно, чтобы он сделал, если бы Айгуль была бы не чистой. Но родной отец не должен обвинять во всем дочь, верно? Мать тем более должна быть самой первой, кто придёт на помощь, но кто знает.

— Да, увидимся в школе. — Давлетшина на миг прижала к себе подругу, чтобы потом отпустить из своих девичих объятий. Она неохотно помахала ей, будто потеряла свою опору в этом мире. — Буген бар, иртәгә юк.

Она прикусила губу, чувствуя, что у нее колят глаза. Неужели опять одна? Будет ли она в этом мире с кем-то? Хотя бы один человек, который не уйдёт от нее, который будет смотреть на нее с теплотой… Нет, такого не найти среди сверстников, у них пусты головы, мало опыта… В них ничего нет. Если бы папа мог хотя бы раз показать ей, что такое любовь мужчины к женщине, но всё было бы лучше, не так ли?

Стук её сапог на молнии и предчувствие, не дававшее ей покоя, были причиной её смущения. Неожиданно раздавшиеся мужские голоса, как рой пчёл, только усилили это чувство.  Что же там происходит? Невероятные события сопровождаются звуками, которые не похожи ни на что, что можно произнести или пропеть человеческим голосом.

Звуки ударов, напоминающие звук соприкосновения кожи с кожей, привлекли её внимание. Она выглянула из своего укрытия, выронив при этом дипломат. Крик стал ещё более пронзительным. Казалось, что из ушей маленького человека с характерным лицом льётся вода. Его глаза были широко распахнуты и смотрели в пустоту. Рот беззвучно открывался и закрывался, но не издавал ни звука. Тело неподвижно лежало на полу, лишь изредка вздрагивая.

Это была драка. Группа мальчиков и подростков сражались друг с другом без какой-либо цели или смысла. Просто дрались. Она видела эту жестокость своими глазами, но не понимала, что за ней стоит. Она не могла понять, почему столько незнакомых друг с другом мальчиков устроили драку на глазах у других детей. Она даже не представляла, сколько взрослых наблюдало за этим.

К концу дня она уже не могла смотреть на происходящее. Ей хотелось незаметно уйти, чтобы не стать свидетелем драки. Это желание было настолько сильным, что она на время забыла, зачем вообще пришла сюда. Она вспомнила об этом только тогда, когда заметила вдалеке мужчину. Сглотнув и потопав сапогами, она решила спрятаться за машину. Её сердце забилось быстрее.

«Только не это, пожалуйста, нет.» — подумала она.

—  Ты чего там шныкаешься

? —раздался мужской голос, полный ехидства. Зульфия вздрогнула и съёжилась на месте, не желая подниматься. Она замерла, чувствуя, как пот стекает по её телу, и как оно нагревается.— Гражданочка, это не по-дамски кумарить

Давлетшина корила себя за медлительность. Ей казалось, что было бы лучше убежать, чем прятаться за своим ненадёжным укрытием, которое так быстро обнаружили. Мужчина докурил сигарету «Космос»

, сложив губы трубочкой, и выпустил дым изо рта, а затем бросил окурок на землю. Он слегка шмыгнул носом и направился к девчонке.

II глава. Дурак или дура?

Подле Зульфии слышался топот по снегу, бряцание резиновых сапог и сопение мужчины. Она сильнее согнула колени и упёрлась своими ручками в тёплых заячьих перчатках в дверцы машины, оставляя на них следы. Холод уже щипал её за нос и щёки. А мужчина и не думал уходить. Он был заинтригован юной девушкой, которая по-детски пыталась спрятаться от него, как от чудовища.

Мужчина приближался к ней, не отступая. Его шаги были неторопливыми, но уверенными. Зульфия чувствовала, как сильно бьётся её сердце и сжимается от страха горло. Она ещё больше сгорбилась и крепче сжала колени.

, — едко произнёс мужчина, всасывая губами сигарету, — не холодно на морозе тереться?

Зульфия громко шмякнулась на землю, испачкав новую куртку. Она могла представить, каким злым тоном мать скажет ей, когда увидит это большое и неприятное пятно. Гульнара Ильнуровна крепко-накрепко держала дочь за руку и крутила её вокруг, чтобы рассмотреть куртку, которую они выбрали в ЦУМе

, потратив последние тридцать три рубля

Мужчина облокотился на капот старенькой машины, цвета серого графита, и постукивал по нему своими винтажными перчатками. В зубах он держал догорающую сигарету.

— Пф, вот же глупенькая малявка. И что ты думаешь сделать, а? Простудишься, малахольная

Она видела, что он уже немолод, но, несмотря на это, он явно чувствовал себя хозяином положения. Он не скрывал своего превосходства и властности.  Его лицо было с резкими чертами, но на щеках уже проступали следы возраста. Однако самыми примечательными были его глаза – серо-коричневые, они смотрели на неё неотрывно.

Девочка забеспокоилась ещё больше и застыла в безмолвии. Ей совсем не нравился этот тон и похабные слова, которые раздражали её музыкальный слух. Она привыкла к более мягким звукам и тембру, которые издавали струны среднего размера

. Тёплый и мягкий тембр характерен для посеребрённых струн

. Звук, который издаёт позолоченная струна

, тоже мягкий, но в нём есть особая сладость. Зульфия мечтала научиться играть так, чтобы её мастерство позволило ей исполнять «Последнюю розу лета» Генриха Вильгельма Эрнста

Она подумала о том, чтобы встать и убежать от него, но поняла, что сугробы не дадут ей это сделать. К тому же, мужчина стоял уже довольно близко, и ему не составило бы труда схватить её. Зульфия сидела, словно вросшая в ледяную землю, не в силах пошевелиться. Её сапоги из шевро, казалось, примерзли к земле.

— Надеюсь, ты в курсе, что эта машина стоит дороже, чем твоя жизнь? — спросил мужчина, сплюнув в сторону сигарету. Он прокашлялся от дыма и шмыгнул носом. — Так и будешь играть в молчанку, а?

Зульфия вздохнула и отодвинулась от него, когда мужчина неуклюже присел рядом с ней. Он прочистил горло от никотина, которым пропитался его пиджак. Казалось, этому пиджаку не хватало женской заботы.

— Хочешь, я тебе подушечку под задницу подложу? — смеётся он. —Да ладно тебе, поди думаешь я душегуб какой-то?

Девочка посмотрела на него серыми глазами, которые напоминали глаза раненого животного, которое слишком поздно пытаются спасти и усмирить.

— Я... я никому ничего не скажу, — с горечью проговорила Зульфия. — Я буду молчать.

— Так ты меня боишься? Хочешь, чтобы от греха подальше я ушёл? — уже прокуренным голосом спрашивал мужчина. Его дыхание было несвежим, и это вызывало лёгкую дрожь на нежной коже её щеки.

Шум кровавой бойни всё ещё был слышен, но теперь он казался далёким и неважным по сравнению с чувствами девочки. Она уже ощущала, как морозный воздух щиплет её щёки. Она хотела, чтобы кто-нибудь позвонил в милицию и остановил это, потому что она не могла справиться с ситуацией. Девочка была всего лишь школьницей и вряд ли могла противостоять группе парней.

— Я имела в виду... Я просто ходила здесь.... увидела драку.

Девочка крепче прижала к дипломат, в котором лежала папка с её музыкальным диктантом

, даже не вспомнив об уроке игры на скрипке, который должен был начаться через час.

— Разговаривать с тобой так же сложно, — возмутился он, доставая сигарету и хлопая по карманам в поисках зажигалки, — как и с теми, у кого язык отрезали.

— Никто ничего мне не отрезал! — не выдержала девочка, потому что её задели слова мужчины. Она вспомнила свою маму и её пререкания о том, что она совсем не умеет говорить. — Вы навязчивы и приставучи, как банный лист!

— Ого… Слушай меня, сопля, — сказал он, прикрывая рот рукой и дым от зажигалки, когда закуривал, чтобы успокоиться, — язычок-то у тебя не по зубам ещё. Язычок у тебя безбожно длинный, чтобы спорить со мной. Не будь паскудкой, я ведь, может, тебя угощу чем-то.

Его тон стал более строгим, как у отца, который не потерпит такого поведения от ребёнка. Никто раньше не кричал на него так.

— Мне не нужно никаких угощений, — ответила она.

Мужчина усмехнулся и сделал глубокую затяжку, выпустив облако дыма прямо в лицо девочке. Она лишь поморщилась и повела носом, как собака, которая учуяла что-то неприятное.

— Хех, чёткая девка! Так и знал, что ты чертовски упорная коза! — мужчина улыбнулся и встал со своего места.  — Шла бы ты домой, чем терлась бы около моей крошки, небось себе всё там отморозила.

Мужчина достал ключи от своего ВАЗ 2101, но его движения были скованными из-за меховой шапки, которая мешала обзору.

Она смотрела на него и только сейчас осознала, что, несмотря на её страх и крики, он оставался добрым и даже пытался её развеселить. А она... Она была непозволительно груба с ним.

Ей стало стыдно за своё поведение. Она осознала, что была слишком импульсивна и эмоциональна, а также позволила себе слабость, которая не соответствует образу воспитанного человека.

Зульфия поднялась на ноги, взяла свой дипломат и преградила мужчине путь, когда он попытался открыть дверцу копейки. Девочка поняла, что была не права. Она знала, что не стоит общаться с незнакомцами, но грубить им тоже не стоит. К тому же, она сидела рядом с его машиной...

— Простите меня, пожалуйста, — смущённо пролепетала она, — я не хотела вас обидеть.

Мужчина рассмеялся, докурил сигарету и подошёл к девушке. Он небрежно положил руку ей на плечо, а потом на талию. Это было некрасиво и не по-джентльменски. Она понимала, что этот человек не умеет быть вежливым, что в нём нет даже намёка на это качество. Но она предположила, что он, возможно, человек старой закалки. Ведь её дедушка тоже воевал, и поэтому её отец был воспитан соответствующим образом. Он закрылся в себе, пряча свои эмоции, но при этом оставался ранимым.

Возможно, этот незнакомый мужчина пережил нечто подобное в своей жизни — возможно, от своего отца, а может быть, даже от деда.

— Ага. Встала на попятную? Ну ты и девчонка... Но я не злюсь. Знаешь, почему со мной не стоит быть грубой? — он похлопал её по плечу, а она поспешно замотала головой. — Потому что я вдвое старше тебя. Но 

 я готов тебя простить.

Мужчина отпустил её и сел в машину, вставляя ключ в зажигание, но тут девочка постучала по стеклу. Мужчина раздражённо вздохнул и опустил стекло.

— Чего тебе? — спросил он, бросив на неё сердитый взгляд. — Ты таки хочешь получить по своему прелестному личику?

Она замешкалась, а затем ответила:

— Нет, я… — она запнулась, прежде чем уйти, — я Зульфия.

Он кивнул и слегка улыбнулся ей, уже глядя по-доброму. Казалось, что по-доброму. Близость к девочке вызывала у него определённые желания, давно не сдерживаемые гражданской моралью. В её движениях была какая-то нелепость, но в то же время они были полны неповторимого шарма.

Зульфия улыбнулась. Её губы, похожие на спелый персик, растянулись в улыбке, и от этого её щёки, уже покрасневшие от холода, стали ещё румянее. Она выглядела очаровательно и невинно.

— Рада встречи! — с этими словами она обошла его машину и поспешила уйти как можно дальше от этого места.

Глядя ей вслед, он заставил себя перестать следить за ней. Он прикрыл глаза и положил руки на руль. Эта девочка ему определённо понравилась. Такая самоуверенная, вспыхивает как спичка и быстро сгорает. Мужчина думал о том, чтобы схватить её и прижать к себе, не отпускать. Он нуждался в чём-то новом в своей жизни и был бы рад встретить эту мелкую фря

 снова. «Отворачивайся, — приказал он себе, — хватит этих разнеженных девиц.».

III глава. Незнакомец.

Зульфия спешила на репетицию, перепрыгивая через лужи, оставшиеся после таяния снега. Она знала, что уже наверняка исполняют первые ноты «Оды к радости» Людвига ван Бетховена.

 Из-за долговязого мужчины, который как будто околдовал её, она задержалась. А ведь мама всегда говорила не разговаривать с незнакомыми людьми!

Девочка поднялась по ступенькам, раздался мокрый звук шагов. Она быстро прошла по скрипучим плиткам во дворце культуры, на ходу снимая верхнюю одежду и почти кидая куртку в лицо гардеробщицы. Переобувшись в туфельки чернильного цвета, она стукнула ими по полу.

Девочка бежала изо всех сил, два раза забывая свой портфель у входа. От страха у неё вспотели ладони. Она думала: «Ой, как меня поругают! Ой, как будут смеяться! Ой, я опозорю отца и мать!»

Остановившись у больших двустворчатых металлических входных дверей, Зульфия стучала по твёрдой поверхности кулачком, касаясь её розовыми ноготками. В ответ на её стук раздавалось ворчание и тяжёлые вздохи. Потом послышался стук каблуков по полу и щёлканье замка.

— Давлетшина, я уж думала, вы решили всё бросить и не прийти на диктант, — сказала Диляра Мансуровна, почти выплёвывая слова. — с пальцами-то вы, конечно, справитесь, а вот со слухом... Белмим, белмим.

Зульфия от её слов начала заливаться краской, не поднимая глаз на остальных учеников в классе. Среди них была Айгуль, которая сжимала шариковую ручку над листком, где были криво-косо записаны ноты. Это означало, что музыкальный диктант только начался!

 — скомандовала Диляра Мансуровна, оторвав листок от тетради. — яңадан скрипкада уйнамыйм, ничек икәнен үзең белерсең.

Девочка кивнула и присела на кожаный диван. Из дипломата она достала пенал-футляр, где лежала ручка. Она очень волновалась и поэтому выронила несколько вещей. Диляра Мансуровна же, казалось, только подшучивала над её неуклюжестью.

— Давлетшина, ручка эзләгәндә, шкаф егыла.

 — сказала учитель, и Айгуль хихикнула в ответ. Зульфия грозно повернулась к подруге , нахмурив брови. Айгуль тут же пркирыла ладонью рот. Затем женщина достала постаревшую, но рабочую скрипку и продолжила играть музыкальный диктант.

29 ноября. 1989 год. Вечер 18:34.

Вечерние песни птиц напоминали о том, что зима не за горами и скоро придётся попрощаться с тёплой Казанью, которая успела стать родной. Выпавший, но тут же растаявший снег был предвестником длинных ночей. На ботинках оставалась слякоть, хотя скоро она превратится в скользкие льдинки. Они будут заставлять людей танцевать на льду, словно в вальсе.

С волнением надевая шарф, Зульфия то и дело поглядывала в зеркало, рассматривая свои родинки. Её взгляд был рассеянным, словно стеклянным. Её беспокоил этот незнакомец... Такой наглый. Но в нем есть своя фишка. Даже изюминка, которая делала его симпатичным ей. Однако этот Николай всё ещё взрослый мужчина, которому совсем не нужна малолетка.

Айгуль заметила, что подруга медлит, и легонько дёрнула её за косу, заставив девочку вскрикнуть.

— Ай, Гуля! Ахмак! Ахмак!

 — ответила Зульфия, поправляя косу, как собака — хвост. — Я же тебя не трогаю.

— Не обижайся, Зуля, но ты стоишь здесь, как скульптура в музее. Тебя что-то беспокоит? — спросила Айгуль.

Девочка промолчала и пригладила волосы, слегка сжав кончик. Может быть, она могла бы рассказать о случившемся, но побоялась, что над ней посмеются.

— Как дела у Марата? — спросила Зульфия, чтобы сменить тему разговора.

Айгуль помрачнела, как будто вспомнила что-то неприятное. Её взгляд стал мрачным, а в глазах отразилась боль, словно она вспомнила что-то очень болезненное.

— Зуля, — произнесла Ахмерова холодным тоном, — я не хочу говорить об этом человеке. Он не заслуживает внимания.

— Я понимаю, — перебила её Зульфия, взяв за руку. Она хотела успокоить подругу и не дать ей думать о неприятном. — Пусть Аллах рассудит.

Айгуль прикрыла свои глаза, словно лисьи, и хлопнула ресницами, как павлин хвостом. Всё это казалось таким опасным. Бандитские группировки были повсюду, и от них было не спрятаться. Они распространились по Казани, как чума, питаясь кровью своих жертв. Казань стала бандитским городом.

Зульфия разбудила подругу от мыслей и предложила выйти на улицу. Снега выпало немного, но мороз уже щипал нос и щёки. Зульфия отчаянно куталась в свой любимый вязаный бабушкин шарф.

Приближение Нового года всегда вызывает волнение, как ожидание торта в день рождения. Однако многие люди мечтают о благополучии и стабильности, а не о расширении территории в бедном и неблагополучном районе Казани, где проблем больше, чем кажется на первый взгляд. Каждое место имеет свою историю, и она может рассказать нам правду о том, что происходит.

Девушки держались за руки, глупо и мило смеясь над школьными ситуациями и вспоминая о Лиде и Кирилле. Их разговор всегда возвращался к универсамам и банде. Они обсуждали, насколько неразумно вступать в сомнительные организации. Ведь это бесполезно. Айгуль беспокоилась за Марата, опасаясь, что это может навредить ему. Хотя, возможно, лучше уйти, чем оставаться там слишком долго.

Айгуль хотела что-то сказать Зульфие, как вдруг услышала хруст, как будто кого-то избивали. Маты и другие звуки привлекли её внимание. Район, в котором жила Айгуль, был не самым подходящим для прогулок, потому что находился недалеко от места, где происходили перепалки между бандитами. В ту ночь атмосфера была особенно напряжённой, словно все районы города были вовлечены в какой-то конфликт.

Айгуль схватила подругу за руку и потянула ко входу в подъезд, шикнув, чтобы она вела себя тихо. Но Зульфия споткнулась и издала звук, который привлёк внимание. Она выругалась и встала, чтобы пойти к подруге. Внезапно её напугал мужской напряжённый голос, который раздался за её спиной.

— Подслушиваешь что ли? — нахально спросил парень. Он сплюнул рядом с Зульфией и добавил: — Турбо, она че-то увесистая чушка

Ссылка на исходную публикацию - https://ficbook.net/readfic/018fe562-483c-7b34-9480-578779aa7281

IV глава. Переживания.

«Слово Пацана: Кровь на асфальте» – хитовый российский сериал, повествующий о молодёжных преступных группировках в Казани под конец восьмидесятых. Скромный мальчик Андрей случайным образом вливается в банду «универсамовских» после знакомства с Маратом Суворовым. Андрея зовут «Пальто», он теперь пацан, а все вокруг – враги. Вот и остались из близких у него только маленькая сестра Юля, лежащая в психбольнице мама и его универсамовские пацаны. 
Криминальная драма о подростках быстро покорила сердца молодых зрителей. Особенно полюбились зрителям колоритные персонажи, большинство из которых пусть и являются малолетними преступниками, всё равно непроизвольно вызывают у зрителей симпатию. Будь то вернувшийся из Афганистана брат Марата по прозвищу Вова «Адидас», трагически убитый Ералаш или вечно спорящие между собой Зима и Турбо. Про последнего даже написали неимоверно популярный в фэндоме фанфик «Щелчок». Образы антагонистов в лице подлого, зато безумно харизматичного, Кощея, или пытающегося жить по правильным понятиям Жёлтого по-настоящему зацепили зрителей. Фэндом начал разрастаться феноменально быстро, и уже, кажется, не осталось никого, кто не посмотрел бы сериал. 
Фанфики по «Слову Пацана» часто позволяют взглянуть на альтернативный ход сюжета истории. Многие из них, как тот же «Щелчок», являются вполне обособленными произведениями, чуть ли не полноценными законченными книгами. К примеру, что если бы банда Жёлтого так и не поймала бы бедную Айгуль? Она осталась бы жива, продолжила бы отношения с Маратом, и её первый секс был бы по любви, не по принуждению. И раз уж мы заговорили про любовные взаимоотношения, стоит вспомнить участковую Ирину и Андрея. Мальчишка серьёзно влюбился во взрослую женщину, и пусть она гораздо старше его, почему бы не попробовать добиться руки и сердца любимой дамы? Впрочем, у наших главных героев может появиться и новый любовный интерес в лице ОЖП. Или новой причиной ссоры между Маратом и Пальто станет главная героиня фанфика в формате Т/И. 
Лучшие ФФ по «Слову Пацана» вы всегда можете читать на «Взахлёб». У нас есть работы на любой вкус, включая даже порно-фанфики яой с 18+ содержанием. На «Взахлёб» вы можете поделиться своей реакцией касательно только что прочитанного драббла, обсудить своё мнение с автором и даже попросить его написать продолжение. 