Стояло прекрасное беззаботное лето: воздух наполняли пряные ароматы цветов и сухой травы, насекомые лениво кружились в воздухе, и их разноцветные панцири сверкали на солнце.

Завалившись на душистый стог сена, маленький Вран разглядывал крону дерева, растущего неподалеку. Листья переливались всеми оттенками зеленого, ветки сплетались между собой, образуя причудливые узоры, следить за которыми он мог бы целую вечность.

Врану уже исполнилось пять лет, он только что закончил помогать отцу с цветным песком и теперь заслуженно отдыхал неподалеку от матери. Она вешала белье, а так как до веревок мальчик пока не доставал, так что его помощь не требовалась.

Взгляд Врана скользил по листьям и веткам, а потом зацепился за большое белое облако, скользящее по чистому небу. Облако плыло так низко, что, казалось, залезь Вран на дерево, непременно коснулся бы рукой его пушистых боков.

Но вдруг из-за облака показалась тень. Сначала это была едва заметная серая полоса, но потом она начала расти, с каждой секундой становясь все больше и темнее. Глаза мальчика широко распахнулись, он в изумлении наблюдал, как постепенно на небо вылезает гигантская черная тварь.

Ее темное тело врезалось в скопление белого пара, тот разлетался в стороны и замирал на месте, словно застывшие брызги воды. Огромное существо, похожее на пиявку, изгибалось, точно змея, и рывками пробиралось вперед.

– Мама!... Мама, смотри!...

Распахнув от ужаса глаза, Вран вскочил и со всех ног побежал к матери.

– Да что ты кричишь? – проворчала черноволосая женщина. Рааве было всего тридцать пять, но жаркое солнце Ишимера сделало ее кожу морщинистой, как у старухи, а тяжелая работа навсегда ожесточила черты некогда красивого лица.

– Там в небе червяк! – крикнул мальчик, снова дергая за подол. Вран в испуге задрал голову, чтобы убедиться, что огромная пиявка до сих пор ползет по небу, распихивая облака своими скользкими боками.

– Червяк!? Ха! – женщина криво усмехнулась и скользнула взглядом по существу, которое так напугало ее младшего сына. – Только не вздумай ляпнуть такое при священнике! Это божий конь, дурак. И нечему тут удивляться.

Мальчик не отрывал взгляд от мерзкого создания, чье черное тело заняло почти все небо и закрыло солнце.

– Богам ведь надо где-то жить! Их возят на спинах капалы. Это, – женщина указала небо, – капал Клевора. Верховный бог смотрит на нас сейчас, так что веди себя хорошо. Так хорошо, как только можешь.

Мальчик удивленно следил за черной пиявкой, которая оказалась капалом.

Она была такой уродливой… и зачем богам жить на таких противных?

В этом мире полно загадок, которые невозможно разрешить, даже если тебе уже целых пять лет.

Не прошло и десяти минут, как капал уполз, оставив за собой след из ошметков облаков. Небо по-прежнему было синим, а листва зеленой, мать вешала чистое белье, а жуки лениво ползали по траве. Все так, как и должно быть.

Дальше лежать на сене после такого события мальчику не хотелось, и Вран решил вернуться к отцу и посмотреть, что тот делает. Может, он расскажет ему о капалах? Отец очень умный, он все знает.

Обычно Игна можно было найти в сарае за работой. Заходить внутрь мальчику строго-настрого запрещалось, но иногда он помогал отцу с приготовлением снадобий на заднем дворе. Идя туда теперь, Вран надеялся, что для него найдется еще какая-нибудь работа: помогать отцу ему нравилось. Особенно нравилось, как шарики, которые они начиняли цветными порошками, громко взрывались, если их во что-нибудь кинуть.

Но сарай оказался заперт. Видимо, нужно искать отца в другом месте.

Далеко Врану ходить не пришлось, вскоре он заметил Игна на дороге, тот громко разговаривал с другими мужчинами из селения.

Все они большие и сильные, с длинными черными бородами и с белыми тюрбанами на головах. Вран тоже наденет такой тюрбан и отрастит бороду, когда вырастет, а пока ему нельзя.

Мальчик окликнул отца, но тот не обратил внимания, был слишком занят разговором. Мужчина, с которым он говорил, сильно махал руками, а остальные вокруг кричали. Наверное, стоит подойти ближе, чтобы отец услышал.

– Пап? Пап, там кап… калпан!

– Увези его отсюда! – закричал один из мужчин, когда Вран подошел ближе. –Пока еще не поздно!

– Вран иди к матери, слышишь? Скажи ей, что вы должны идти в степь! Белые совы идут сюда!

– Белые совы? – спросил мальчик, удивленно хлопая глазами. Отец никогда не кричал на него… что он сделал не так?

– Живо! – рявкнул мужчина, опустив на сына гневный взгляд ярких черных глаз.

Мальчик стоял столбом еще секунду, изумленно глядя на переменившееся лицо отца, – он еще никогда не видел его таким, – но потом сорвался с места и побежал. Если отец говорит, надо делать.

Игн проводил убегавшего сына взглядом. Он смотрел на Врана, пока тот не скрылся за каменным домом, и только после этого повернулся к соратникам.

– Они были здесь уже много раз и все обошлось, – сказал он. – Мы в безопасности.

– Раньше капалы не проплывали перед их приходом! Это дурной знак, – сказал Кун. Он был младше Игна на семь лет, но уже побывал на многих вылазках и отлично управлялся со взрывчаткой.

– Капалы появляются все чаще, – согласился Поп, отец Куна, потерявший несколько лет назад руку. Теперь от его левого плеча шел железный стержень, заканчивающийся пучком жесткой проволоки. Сейчас проволока была согнута так, чтобы было удобнее метать снаряды из пращи.

– Ведем себя, как обычно. И все пройдет, как обычно, – проговорил Игн, однако в его голосе не было необходимой уверенности и от остальных это не укрылось.

Тихо выругавшись, Кун отправился к сараю, где находилась их особая кухня. Пока еще есть время, нужно проверить, что они замели все следы.

Вран тем временем бежал к матери, он уже видел ее фигуру за белыми простынями, когда вдруг услышал незнакомый мужской голос.

– …Коневоды, значит? – говорил мужчина.

– Да, лошади, а еще козы, – отвечала мать сдержанным и спокойным голосом. Таким безликом, словно она пыталась утаить от собеседника большую часть самой себя. – В Агирад на скачки их не возьмут, но в караваны Тангея каждый год отправляем…

Вран вышел к ним, раздвинув белые простыни. Когда он показался, мужчина тут же замолчал и повернулся к мальчику. Раава ничего не сказала, увидев сына, только ее глаза раскрылись чуть шире.

Высокий мужчина в белой мантии внимательно смотрел на Врана, а Вран смотрел на него. Он никогда еще не видел таких белокожих! Даже волосы белые… а глаза-то, серые, как металл! Разве такие бывают? Может, это нелюдь? Отец часто говорил о нелюдях.

Вран поежился под проницательным взглядом чужака, но глаз не отвел.

– Меня зовут Вран, – сказал мальчик, вспомнив о том, как должен вести себя мужчина с мужчиной.

– А меня Маран, – мужчина улыбнулся, но улыбка у него вышла холодной. – Я служу Клевору. Покажешь мне, где работает твой отец?

Он протянул мальчику руку в белой перчатке.

– Я маме должен сказать… – замялся мальчик, испуганно переведя взгляд на мать. Раава стояла, крепко стиснув челюсти.

– Ничего страшного, потом скажешь, – проговорил незнакомец.

Мать не возражала, а рука мужчины висела прямо перед носом, потому Врану ничего не оставалось, как послушаться. Он ухватился за пальцы чужака и повел его к сараю.

Пролог

Scahann

Царевич-пламень из цветущей тропической страны отправляется на север, чтобы просить совета рашемийских ведьм. Инквизитор решает воспитать сына казненных убийц-иноверцев в лоне церкви. Наследница древней рощи, вынужденная скрываться в человеческом городе, становится детской наставницей для бастарда-полукровки. Каждый из них займет свое место в грядущей легенде.

Ориджиналы

Аленика, Вольга, Мартин, Истэка Демонтин, Роберт, Есень, Валдис

Становясь легендой

"– Слышал сказку про грешного ангела, которого поперли с поднебесья? – спросил у приятеля постоялец «Лошадиной Косынки». – Я видел его тут на прошлой неделе! Крылатый пьет, как демон, будь я проклят!"

Охмара́га. Полная покоя и жизни, как мать-земля, могучая, как мировой океан, свободная, как ветер. Прекрасная и незыблемая, как само солнце.

Всю поверхность одинокого материка-полумесяца, возникшего посреди трех океанов, покрывали бескрайние джунгли. То, что не забрали леса, заняли вулканы, никогда не знавшие сна, и бурные реки, разливы которых губили все живое.

Простые смертные оказались слишком слабы, чтобы заселить Охмарагу, десятки тысяч лет единственными ее хозяевами оставались гигантские твари, обитающие в джунглях и реках. Так было до тех пор, пока в Скаханн не пришли сена́ри – живые стихии, обретшие человекоподобный облик. Их тела пронизывала сама природа, а души происходили не от реки Жизни в поднебесье, а от Святых Огней, упавших с неба и нашедших пристанище в священном озере в сердце материка-полумесяца.

Среди прочих рас сенари не было место, и тогда Святые Огни привели своих детей на Охмарагу. Живым стихиям хватило сил справиться с монстрами и обуздать бушующую природу: среди джунглей раскинулись богатые поля, в горах были устроены шахты, реки превратились в каскады озер и водопадов. Посреди джунглей и горных хребтов вырастали города из белого мрамора.

Под руками сынов земли, ветра и воды поля из года в год давали богатые урожаи, а шахты никогда истощались. Сыны огня сдерживали вулканы и охотились на чудовищ, обитающих в джунглях. С тех пор, как прибыли на затерянный посреди океанов материк, сенари никогда не знали нужды.

Однако, в последние годы земля на Охмараге стала неспокойна, в бирюзовое небо поднимался столп черного дыма: Ситхо, крупнейший из вулканов, пробудился. Уже много сотен лет сыны земли и огня хранили его сон, но теперь их сил стало недостаточно, и никто не знал, в чем причина. Жрецы ветров, друиды земли, даже речные прорицательницы, все стали глухи и слепы. Святые Огни, извечные покровители сенари, молчали.

Дворец повелителя сенари был выточен в склонах высочайшей горы мира, горы Ард. Стоя на самом высоком балконе, ярчайший огонь Златоми́р мог видеть все свои владения. Они раскинулись перед ним, как на ладони, прекрасные изумрудные леса, пронизанные белыми узорами четырех каменных городов. Вдалеке желтели поля и светлели реки, мир и покой царил на поверхности.

Однако глубоко-глубоко под землей клокотал огонь. Великан ощущал его каждой частицей своего угольно черного тела: стихия ревела и билась о каменные стены своей темницы. Даже здесь, высоко над землей, стоило Златомиру закрыть глаза, он чувствовал, как подземный огонь рвется наружу, стремясь уничтожить все живое.

– Отец, ты собираешься пребывать в пустоте целую вечность!? Я скорее остыну, чем дождусь твоей аудиенции! – раздалось за спиной великана.

По матовой черной коже Златомира пробежал яркий румянец раздражения, как отблеск на раскаленном угле. Желтый пламень на голове дрогнул, золотые глаза потемнели.

– Говори, – пророкотал царь, не оборачиваясь на сына.

Царевич Во́льга, истинный сын огня. Сильный охотник, жестокий и бесстрашный, не ведающий боли и усталости, но… Святые Огни, какой же самонадеянный болван. Залатомир часто спрашивал себя, в какой момент так запустил собственное чадо.

– Пришли вести из Раше́мии. Ковен готов принять нас, – заявил царевич, проходя на балкон и в прыжке усаживаясь на перила.

Его кожа была чуть светлее, чем у Златомира, на голове сложилась прическа из коротких оранжевых наростов, напоминающих раскаленные осколки металла. Размашистые вечно тлеющие брови нависали над оранжевым глазами с крошечными фиолетовыми зрачками.

Царевич, где бы он не появлялся, ходил босиком в одних только шелковых шароварах вызывающе красного цвета. В этом облике он чувствовал себя одинаково свободно в своей спальне, на приеме, в диких джунглях или на рынке рабов. Вольга считал, что вся Охмарага – его родной дом. Златомир считал, что будь ты хоть трижды огонь, не знающий холода, но, если родился представителем правящей династии, выглядеть должен соответствующе. Сам царь оборачивал свое гигантское тело в одежды из тончайших золотых тканей, стоимость которых могла сравниться со стоимостью некоторых стран на человеческих материках.

Усевшись на перила балкона, царевич посмотрел вниз. Джунгли расстилались в двух тысячах метрах под Вольгой, и сидеть на такой высоте, болтая ногами, казалось ему забавным. Он стал прикидывать, сколько пролетел бы какой-нибудь предмет, если бы кто-нибудь сбросил его с такой высоты. Наверное, минуту бы точно летел…

– Я говорил тебе оставить эту затею, – проговорил Златомир, закрывая глаза и медленно втягивая воздух через широкие ноздри. Мудрец-ветер, который помогал царю прийти к внутреннему покою, уверял, что такая дыхательная гимнастика поможет ему справиться с гневом. Златомиру приходилось вспоминать советы мудреца каждый раз, когда Вольга появлялся поблизости.

– Думаешь, если простоишь на своем балконе еще пару лет, к тебе прилетит птичка и скажет, как нам справиться с вулканами!? – возмутился царевич. – Наши весталки обленились, нужно попробовать поговорить с другими двуногими! Одна из моих наложниц рассказывала, что ведьмам из Рашемии ведомо все на свете.

– И ты решил отправиться на край света, в ледяную пустыню, в рассадник диких людей, потому что… – Златомир глубоко вдохнул и разгоревшийся на его голове пламень ненадолго утих. – …Потому что так сказала твоя рабыня?

– Ха, чья бы птичка чирикала! Твоя рабыня говорит тебе не есть мясо, потому что ей зверюшек жалко, и ты уже лет десять как голодаешь, – фыркнул царевич. – Нет, мои наложницы знают свое место. Ее слова только навели меня на мысли о Ковене, и я поручил заняться этим вопросом Орландо Руладо. Он был у ведьм и говорил с ними. Ковен готов помочь, он ожидает меня, и я уже отобрал лучших воинов для путешествия.

– Если решение уже принято, тогда чего ты ждешь от меня?

– Отеческого благословения? Напутственных советов? Понятия не имею! – воскликнул царевич, нахмурившись. Он спрыгнул с балкона и встал перед отцом. – Мне казалось, сын должен сообщать отцу, когда отправляется на другой конец мира!

– Я считаю, ты поступаешь неразумно, но останавливать тебя я не собираюсь, – медленно проговорил Златомир, его сердце начинало биться чаще. Намного чаще. – В конце концов, у меня есть второй сын, и, если ты отморозишь свою пустую голову в снегах, без наследника я не останусь! – прорычал он. Желтые пламень на его голове взвился и затрещал, на золотые шелка посыпались искры.

Царевич посмотрел на отца с нескрываемой злобой. Другого он и не ждал: Златомир никогда и ни в чем не поддерживал своего первенца. Как бы Вольга ни старался, что бы ни делал, он не получал ничего, кроме осуждения.

Что ж, молодому огню было не привыкать. Ему предстоит управлять Охмарагой, и он должен уметь принимать серьезные решения без чьего-либо одобрения. Отправиться за помощью к человеческим ведьмам – это серьезное решение, и Вольга его принял. Он не станет сидеть, сложа руки, когда родную землю рвет на части подземный огонь. Он должен знать, почему стихии слабеют, и вернуть Святым Огням былую силу, чтобы они помогли остановить вулканы.

Царевич соскочил с перил балкона на пол и удалился, оставив отца справляться с душившим его бешенством. Злость быстро оставила царевича, губы Вольги расплылись в ехидной улыбке: пусть старый узурпатор теперь помучается изжогой!

Легко спустившись по бесчисленным белым лестницам, оплетенным могучими лианами, царевич отправился в свои владения, располагавшиеся в восточном крыле дворца.

По дороге он наткнулся на суетящихся рабов, они тащили куда-то тяжелые старые гобелены.

Сенари никогда не занимались грязной работой, для этого они скупали бедняков на человеческих материках. За три тысячи лет людей, которые ходили по священной земле без ошейника, можно было уместить в список из нескольких десятков имен, в то время как рабов насчитывалось порядка нескольких миллионов – больше, чем самих сенари. Удерживать в повиновении такое количество было несложно: богатств Охмараги хватало на каждого. Пока работали, люди и нелюди в ошейниках жили лучше, чем короли на других материках, и большинство из них скорее отрезало бы себе правую руку, чем согласилось вернуться на свободу.

Здесь во дворце собралось множество слуг, ведь беречь благополучие царя и двух его сыновей было большой честью даже для сенари. Все они пресмыкались перед царской семьей, как перед самими Святыми Огнями, и Вольге всегда доставляло удовольствие подшучивать над ними.

Вот и теперь, наткнувшись на целую стаю бестолковых людей, лопочущих что-то на своем кривом языке, забавы ради царевич незаметно поджег конец одного из гобеленов, когда проходил мимо. После ему оставалось только спрятаться и наблюдать за тем, как смешно глупые люди носятся туда-сюда, пытаясь потушить пожар. Потом принеслась Мокша, вода-домоправительница, высокая и тощая белокожая грымза с вечно мокрой кожей и волосами. За ней приполз верный сильван, – огромный речной ящер, такие обитают в самых глубоких реках Охмараги, но этого она приручила и всюду водила за собой. Дракончик с длинной шеей потушил огонь, извергнув на него воду из хобота, грязная куча сырого пепла разлетелась по всему коридору. О, Мокша была в ярости! Все слуги получили знатную взбучку, вода хорошенько оттаскала мужчин за уши, а девушек – за волосы. Рабы попытались разбежаться, но Ручеек не дал им, собирал в кучу, словно бестолковых овец, громко квакая… ни один сенари никогда не испугался бы сильвана, но люди были меньше и потому им безобидное травоядное, наверное, казалось настоящим чудовищем!

Вольга добрался до своей комнаты, с трудом сдерживая рвущийся наружу смех. Какие же забавные эти двуногие, когда испугаются и начнут суетиться и кричать! А Мокша!? Ох уж этот смешной визгливый голос детей воды!...

Оказавшись в своих покоях, – пять соединенных между собой комнат с выходом в сад, который уходил в горные джунгли, – царевич повалился на широкую кровать. Закопавшись в бесчисленные пестрые подушки и одеяла из тончайших тканей, Вольга закрыл глаза и позволил себе всласть расхохотаться над собственной выходкой.

Когда смеяться уже не было сил, царевич блаженно развалился на шелковых простынях и уставился в потолок, оплетенный цветущими лианами. Вольга любил наблюдать их ритмичный, меняющийся с каждым днем узор.

Жалко будет расставаться с этой комнатой. Сенари-торговцы, которые часто бывали на человеческих материках, рассказывали, что там небо всегда серое, ткани грубые, а еда похожа на отбросы. Что ж, царевич принесет в жертву свой комфорт ради страны – не так уж и много за возможность узнать, что происходит со Святыми Огнями и вулканами. Должен же быть способ успокоить этих ворчливых стариков, мучающихся от вечного несварения! И Вольга найдет его, даже если все это время придется спать прямо в снегу.

Но, в конце концов, отъезд только завтра, а пока можно наслаждаться дарами родины.

Царевич отправился в свой личный сад, где в белоснежной беседке, увитой цветущим плющом, принялся за свежие фрукты. Его земля-садовник всегда оставлял тут лучшие плоды из тех, что находил в дворцовых садах.

Наевшись, царевич отправился качаться в гамаке. Там он закрыл глаза и стал слушать пение тропических птиц. Это была какофония истошных криков, доносящаяся из дремучих джунглей, но для царевича Охмараги не было музыки прекраснее. В одной руке он держал надкусанное манго, другой ухватился за могучий ствол дерева, раскачиваясь.

Однако, его счастье не могло быть вечным: вскоре блаженный покой нарушили тихие шаги.

– Кто еще? – проворчал огонь.

Сенари, которые смели заходить в личный сад царевича, было немного, и Вольга точно знал, что не хочет видеть никого из них. Кое-кого он предпочел бы не видеть никогда в жизни.

– Эльга здесь, – было ответом.

Царевич скривился: теперь прекрасный отдых уж точно будет испорчен.

Эльга была сумасшедшей ключницей-ветром, которую Мокша держала из жалости. Доверять ключи рабам она не хотела, а сенари на такую унизительную работу не соглашались, потому вода не придумала ничего лучше, чем поручить это дело свихнувшейся девчонке, которую Вольга в детстве сам отыскал в джунглях.

Лицо Эльги со слишком высокими скулами и широким мужским подбородком нельзя было назвать хоть мало-мальски привлекательным, даже стихия покинула это тщедушное больное тело, слишком слабое и костлявое. Эльга была единственной девушкой во дворце, до которой Вольге не было никакого дела, однако сама она тенью бродила за царевичем: все во дворце знали, что с самого детства бедняжка-ветер без памяти влюблена в сына огня.

Вольга терпеть ее не мог, но остатки совести не позволяли ему выгнать надоедливую полоумную из дворца. В конце концов, куда пойдет это чучело, не способное прошагать без одышки и ста метров? Она ведь попросту погибнет. Вольга знал Эльгу с детства и беспокоился о ней, хотя не признавался в этом даже самому себе, объяснял свое безграничное терпение к выходкам сумасшедшей тем, что не может допустить смерти подданного, даже такого больного и бесполезного.

– Чего тебе опять надо? – проворчал царевич, недовольно косясь на тощую девицу в мешковатой тоге. Бледно-серая кожа обтягивала тонкие и хрупкие, как у птицы, кости.

Эльга стояла, сложив руки на груди, и смотрела на царевича с тем же возмущенным видом, что и он на нее.

– Последнего ума лишился, Вольга, – проговорила она сухим скрипучим голосом. Ей не хватало ума правильно говорить на языке сенари, который требовал строгой рифмы и ритма, и потому речь девчонки-ветра резала слух. – Куда собрался ты, болван огнеголовый?

Царевич Охмараги

Однажды господин Ванд Куп получил важное поручение от своего покровителя...

Время шло к ночи, ливень тяжело молотил по черепице крыш.

Сквозь плотную завесу дождя и града на опустевшую улицу выехала бричка, запряженная двумя породистыми лошадьми. Завернув в переулок, она мягко притормозила возле небольшой кофейни.

На всей улице, мокрой и холодной, не осталось ни одного горящего окна: это из-за затемнений на стеклах, которые стали одним из меньших неудобств горожан в это непростое время. Только из круглых окошек этой кофейни лил мягкий свет магических ламп. Именно здесь, на этом островке тепла и уюта, Ванд Куп, преданный слуга местных беспорядков, надеялся найти одну выдающуюся личность.

Выскользнув из-под спасительного полога брички, мужчина торопливо побежал к кофейне, закрыв шею высоким воротником и втянув голову в плечи. Резко дернув за ручку двери, он выругался: перчатки соскользнули с мокрой меди. Тогда Ванд решил не церемониться и открыл дверь с ноги, да так, что петли заскрежетали.

Дверь распахнулась и с грохотом ударилась о стену, в кофейню тут же ворвался ветер, порог забрызгало дождем. Ванд вошел внутрь, как сам дух ненастья.

Тонкая грань между домашним теплом и весенней непогодицей была нарушена самым дерзким образом. Посетители, как по команде, обернулись на распахнутую дверь и уставились на Ванда со смесью недовольства и испуга.

Господина Купа, впрочем, эти гневные взгляды ничуть не смутили: он уже деловито осматривался, выискивая среди множества лиц одно особенное. Тот, кого он искал, должен был быть в этом самом месте в эту самую минуту. Возможно, он уже заметил Ванда, уже следил за ним... По телу мужчины пробежала дрожь, – из-за резкого перепада температуры, конечно же.

Подошел слуга и, наконец, закрыл дверь.

– Вы промокли, сударь. Не желаете просушить свой плащ?

Он говорил вежливо, но его внимательный взгляд уже скользил по фигуре гостя, отмечая ее особенности.

«Слишком высокий для леннайя или слевита, слишком тощий для серокожего… полукровка или человек».

– Да, конечно... – кивнул Ванд. Позволив слуге стянуть пальто со своих плеч, он передал ему трость и шляпу.

Посетители украдкой наблюдали за Купом. Наконец, широкие поля шляпы открыли вытянутое лицо с широким подбородком и такими правильными чертами, как будто их вычерчивали по линейке в художественном классе по анатомии. Настроение в кофейне тут же преобразилось: посетители вернулись к своим занятиям, распахнутая дверь была забыта, магические лампы вновь светили тепло и ярко, а Ванд растворился в толпе этих милых людей, отдыхающих после тяжелого дня. Он ведь тоже был человеком.

В Лиазгане теперь было неспокойно: всю страну всполошили восстания нелюдей. Поначалу, как это обычно бывает, все думали, что не сегодня, завтра яркоглазые успокоятся. Но этого все не случалось и не случалось: беспорядки вспыхивали даже там, где их меньше всего ждали, а власти почему-то не могли ничего сделать. Вскоре яркоглазые появились даже в столице. За несколько месяцев они неведомо каким образом заняли несколько улиц поближе к лесам и, кажется, не собирались останавливаться на этом.

Подкрепление стремилось к леннайям чуть ли не из каждого квартирного дома. На каждой стене города сами собой, как цветы по весне, появлялись листовки: «Вступай в ряды освободителей!», «Вернем земли наших предков!», «Покончим с позорным рабством!» и прочее в том же духе. Власти, как ни старались, – а старались они изо всех сил, если верить газетам, – ничего не могли с этим сделать. Не утихали ежедневные перестрелки, но пока, к счастью, обходилось без серьезных жертв.

«Странные, странные времена! Нелюди годами работали бок о бок с людьми, пахали одни поля, ели один хлеб... И тут случилось нечто – болезнь, чума, бешенство? Как по команде все заговорили об угнетении, о беспощадности человеческой расы!... Заговорили те, кого мы вытащили из лесов, дали образование, науки... О, дикое племя!» – подобное говорили все и всюду, от вершителей в домах правительства до рыночных торговок. Проблему обсуждали на каждом углу, писали во всех газетах, кричали со всех сторон, но ничего, совсем ничего не менялось. Нелюди все так же расклеивали повсюду свои страшные зеленые листовки, все так же безрезультатно стреляли ружья стражников, а люди по-прежнему боялись подолгу оставаться на улице.

Жизнь в столице стала страшной, люди бежали из мест, в которых родились. Страшно было даже не попасть в перестрелку или в заложники: такое обычно ничем опасным не заканчивалось. Страшно было случайно встретить своего яркоглазого соседа. Теперь нельзя было знать наверняка, не взбесился ли тот, кто еще вчера угощал твоего ребенка садовыми яблоками.

Вот почему закутанная в плащ фигура Ванда так всполошила слугу и посетителей: они испугались, что вошедший может быть нелюдем. Им было неважно, мирный это нелюдь или повстанец, так или иначе вечер в кофейне был бы безнадежно испорчен.

Господину Ванду не было дела до тех переживаний, которые он доставил. Он уже нашел, кого искал, и приближался к его столику.

Тот из посетителей, к кому направился Ванд, выглядел, как весьма состоятельный человек. Его выделяли среди прочих блестящая серебряная цепь карманных часов, трость с серебряной рукоятью и отстраненный от мира сего благородный взгляд серебристых глаз.

Внешность этого господина была противоречива. Он был бледен, как дворянин, имел густые черные усы, как военный, и прямые светло-рыжие, как у шута, волосы. Внешность была в некотором роде его удостоверением личности. Если кому-то нужно было его найти, то искали «бледного светло-рыжего господина с черными усами и таким странными глазами, знаете... почти белыми».

Истэ́ка Демо́нтин, а именно так его звали, был человеком особенным, единственным в своем роде. Он насмехался над законом, хотя был любезен со стражей, у него не было постоянной работы, дома и даже съемной комнаты, но он неизменно был при деньгах и в приличном виде. Говорили, что он могущественнее любого императора, однако нигде подолгу не задерживался и предпочитал скрываться.

Чудаковатый, овеянный сомнительной славой, но бесконечно нужный в особых кругах человек, – вот, кем был Истэка Демонтин.

– Здравствуйте, меня зовут Ванд Куп.

Истэка удивленно поднял взгляд на подошедшего. Его лицо, как театральная маска, изобразило немой укор.

– Вы опоздали, – проговорил он, недовольно смотря на незваного гостя.

Рыжеволосый взмахнул рукой, прерывая стройный поток оправданий, заготовленный Вандом еще до того, как он начал опаздывать.

Истэка откинулся на спинку стула, и в его пальцах медленно материализовалась черная трубка с серебряными вензелями. Из воздуха в чашечку посыпался табак превосходного качества, сам собой пошел дымок. Демонтин закурил.

– И какая же такая неуемная потребность заставила вас потревожить меня? – спросил он, вперив в Ванда внимательный взгляд своих почти белых глаз.

Куп понял, что его оплошность прощена, и сел в кресло напротив величайшего в мира мета-мага.

– Есть задача, с которой во всем Скаханне никто, кроме вас, справиться не сможет. Я хочу предложить вам работу, – объяснил Ванд мягким вежливым голосом.

Про себя Куп отметил, что первые секунды встречи с магом оказались легче, чем он ожидал. Истэка, хотя ему боги знают сколько лет, едва ли выглядел на тридцать, почти мальчишка... с ним легко было удерживать нужный тон.

– Вот что я вам скажу, – Истэка вынул трубку изо рта и посмотрел в окно, на залитую дождем улицу. – Люди и нелюди ищут меня годами, а когда находят, всегда просят решить их проблемы. Они рассказывают грустные или страшные истории, обещают большую награду или большие неприятности, всеми правдами и неправдами добиваются моей помощи... Но никто из них не прочел ни одного моего труд, ни сильва не понимает в магии, не знает ничего о том, чем я занимаюсь на самом деле, – Демонтин замолчал, взглянув на Ванда. – Попробуйте убедить меня в том, что вы не очередной попрошайка. Если вам это удастся, я решу вашу задачку, в чем бы она ни состояла.

– Тогда я начну, – Ванд улыбнулся. Он читал все работы Демонтина и, хотя половины не понял, уловил суть и знал, что должен сейчас сказать.

В годы своей молодости, – лет двести тридцать назад, – Истэка изменил представление о мире своей теорией о строении материи, научились с помощью магии преобразовывать вещества по своему желанию. До него попросту не рождалось колдунов, которым хватило бы сил на подобные фокусы. Разумеется, это повлекло за собой некоторые проблемы с церковью и многие годы Демонтин провел в подвалах одного из самых закрытых храмов. Позже ему удалось бежать и с тех пор он скитается, продолжая работать над своей теорией.

Он развлекался тем, что создал множество потрясающих вещей, артефактов, и разбросал их по миру, заставив искателей приключений рисковать жизнью ради чудесных вещиц, обещающих власть, богатство и влияние. На этих историях Демонтин сделал себе имя, а потом ушел в тень, чтобы посвятить жизнь исследованиям, выходящим за рамки обыденного.

– Создавать золото из воздуха – это удивительно, но ваши главные интересы находились гораздо выше, – проговорил Ванд Купом голосом, который свел с ума ни одну женщину. – Прожив так долго, вы смогли взглянуть на наш мир с иной стороны и увидели то, что до вас не мог разглядеть никто. Последние десятилетия вы исследуете… другие земли. Вы считаете, что существует множество таких же миров, как наш, и пытаетесь найти вход туда. Ни один маг, из всех живших на Скаханне, не знает об этой грани столько, сколько знаете вы…

– Продолжайте, – Истэка едва заметно оживился, когда речь зашла о «других землях». По крайней мере, его не просят создать бесконечный мешок алмазов – уже хорошо.

– Как вы знаете, существует одна легенда, в которой говорится, что много тысяч лет назад, когда драконы принесли людей и нелюдей на Скаханн, здесь уже жили другие. Неизвестно, как и когда они населили этот мир, но наши предки вынуждены были вступить в жестокую войну с этим народом…

– Это легенда о первой расе, – Демонтин удовлетворенно кивнул. – Похвально, Ванд, очень похвально, я почти ваш... – криво улыбнувшись, Истэка качнул головой, и его безупречное рыжее каре полыхнуло в свете ламп. – А теперь расскажите, что я должен делать.

– Тот, кто прислал меня к вам, нашел нечто выдающееся в развалинах одной старой крепости. Секреты могущества древних – самое малое, что может открыть эта находка, если только она заговорит… Но мы слишком мало знаем, чтобы понять ее язык. Потому нам нужны вы.

– И что же это за находка? – нетерпеливо спросил маг. На самом деле он уже знал, что ему скажут, но хотел, чтобы эти слова упали в воздух, наконец-то стали частью его реальности, а не яркими мечтами, которые он с жадностью перебирал ночами.

Куп выждал несколько секунд, а потом наклонился над столом и тихо произнес:

– Мы нашли гробницу первой расы.

– Неужели они еще остались? После стольких тысяч лет?... – прошептал маг. Нервно разгладив усы, он отвел сосредоточенный взгляд в сторону. – И многое ли уцелело?

– Достаточно, – Ванд говорил спокойно, но в душе он торжествовал. Он уже знал, что вернется к хозяину не с пустыми руками. – Мы ищем человека, которому хватит знаний и могущества, чтобы изучить наше открытие. Мы верим, что гробница – это ключ к чему-то куда более великому, чем просто ответы на вопросы. Это путь к новой истории!...

– Ни слова больше, болтливый человек! Я должен увидеть все своими глазами и как можно скорее, – Демонтин встал из-за стола. Он плавно, не касаясь, провел по скатерти рукой, оставив щедрые чаевые прислуге. – Едем немедленно! Надеюсь, лошади у вас такие же резвые, как и ваш язык...

Истэка Демонтин

"– Вы видели эту так называемую племянницу? Они же ни капли не похожи!... А эти уши!? Зуб даю, эта старая рыжая выдра укрыла у себя очередную преступницу!" – сказал однажды постоялец гостиницы "Мокрая Выдра", которого никто больше никогда в ней не встречал.

Молодая лошадка резво бежала по незнакомым каменным улицам, не замечая ни криков возницы, ни натянутых вожжей. Сильные ноги несли ее вперед, в новый еще неизвестный ей город.

– Да стой же ты, сволочь!... – в гневе закричал старик и, привстав на скрипящей телеге, что было сил потянул на себя вожжи.

Голова кобылы резко ушла в сторону, и животное остановилось, недовольно гарцуя на месте.

– Непослушная скотина! – выругался старик и злобно сплюнул на мощеную камнем улицу.

То ли дело была его прежняя кляча: вечно голодная, вечно уставшая, и потому послушная, как машина!

– Чуть не проехали! – сказал старик, оборачиваясь.

На телеге среди мешков с зерном на продажу и ящиками овощей сидел путник.

– Спасибо, добрый человек: так бы не добрался, – сказал мужчина, взваливая сумку с пожитками на плечо и спрыгивая с телеги. – Держи, скотине на корм, – он кинул старику монету в пять собак.

– Живи здорово, вояка. Тпру! Пошла!…

Телега умчалась дальше, а путник остался один перед двухэтажным зданием с выбеленными стенами.

Постоялый двор «Мокрая Выдра», которую местные знали скорее как «трактир этого рыжего скряги Аки́вы». Единственное место на Причалах, – одном из беднейших районов столицы, – где можно было остановиться человеку или нелюдю чьи сбережения уже иссякли, а самоуважение еще нет.

Стоял полдень, потому в главном зале «Выдры» царила тишина: вчерашняя пьянка уже закончилась, а для новой пока было рановато. Два-три разомлевших тела, в которых еще можно было узнать наемников, сидели в деревянных креслах у камина. За отполированной до блеска стойкой, стоял нелюдь, чистокровный рыжий леннай с топорщащимися в стороны жестки волосами и янтарным, как молодой виски, взглядом.

– Здравствуйте, я хотел бы снять комнату, – сказал путник, подходя к нелюдю.

Леннай заприметил военного, как только тот спрыгнул с той телеги, но не подавал виду, пока к нему не обратились. Пригладив жесткие ярко-рыжие волосы, он нарочито медленно оторвал взгляд от газеты. Большие раскосые глаза оценивающе прищурились.

Путнику было около тридцати восьми, загорелый, с выцветшими светлыми волосами и неопределенного цвета глазами. На поясе виднеется рукоять офицерской сабли, ножны прикрыты голубым плащом с королевским гербом. Из-за плеча выглядывало дуло старого солдатского ружья. Но кое-что рассказало об этом человеке больше, чем все эти детали: повязка на неподвижной левой руке.

Как постоянный читатель Королевского Вестника и добрый знакомый каждого нейверского наемника, Акива с первого взгляда определил, что перед ним никто иной, как полковник в отставке, покинувший соратников близ Железного нагорья, где уже невесть сколько лет идет война с разбушевавшимися орками.

С таким постояльцем гостиница уж точно будет смотреться приличнее, особенно в свете последних событий… был бы вояка еще и здоровым, цены бы ему по вечерам не было!

– Меня зовут Акива, я хозяин «Мокрой Выдры», – произнес леннай, растягивая тонкие губы в улыбке. Его золотистые глаза ласково блестели из-под густых рыжих ресниц. – У меня есть комната на втором этаже, плата за проживание и еду три раза в день – дракон в неделю.

– Мое имя Валдис, – мужчина протянул руку и был приятно удивлен крепким рукопожатием леннайя.

– Хотите взглянуть на комнату, полковник?

– Я думаю, она подойдет, – улыбнулся тот, протягивая задаток на пару недель вперед. Акива принял монеты, не пересчитывая, но по весу определил точную сумму и с удовольствием отметил, что там немного больше, чем нужно.

Взяв из-под стойки ключ с белой биркой, леннай повел гостя к лестнице.

– Что с рукой? – спросил он, ведя новенького по коридору с комнатами.

– Орчий топор, – объяснил Валдис. – Меня направили сюда к одному из лучших лекарей Нейвера.

– Значит, в столице ненадолго, армия зовет? – подмигнул нелюдь.

– Если вернут руку, отправлюсь обратно, – кивнул Валдис.

Акива отметил, с каким неподражаемым спокойствием полковник говорил о своей травме. Леннай знал военных. Похоже, бедняга обречен.

– Вот комната. Чистая, светлая, простая, – он прошел мимо небольшого окна, за которым, если не обращать внимания на косые линялые крыши домов и перетянутые веревки с сохнущим тряпьем, виднелся крошечный кусочек моря. – Лучший вид.

Военный кивнул, едва осмотрев обстановку.

– Обед вот-вот будет готов, – проговорил леннай. – Располагайтесь, полковник.

Ровно через час Валдис спустился в главный зал. Побрившийся и причесанный, в свежей одежде и до блеска начищенных сапогах, он выглядел куда лучше этого места.

Кроме него в зале появилось еще несколько постояльцев. В глаза военному бросился толстый молодой человек у стойки. Он был в берете, лиловой бархатной курточке и полосатых гетрах, за его широкой спиной на надежном кожаном ремне покоился жуткого вида музыкальный инструмент.

– …Поверьте, я увеличу вашу посещаемость втрое! Все будут приходить на мои выступления и заказывать вашу выпивку! Я принесу этой дыре известность! – молодой человек говорил бойко и уверенно, почти перевалившись за стойку, так что Акиве пришлось посторониться.

– Ладно, только не лезь ко мне! – голос Акивы напоминал мяуканье недовольного кота. – Вот, что я скажу. Ты выступишь сегодня вечером, за что получишь обед и место в чулане на первом этаже. Если завтра на твое выступление придут люди, тогда заключим сделку. До тех пор никакой бесплатной еды!

– В чем дело? – поинтересовался Валдис, подойдя к стойке.

– Не обращайте внимания, полковник. Очередной попрошайка, – Акива кинул недовольный взгляд на барда и нацепил на нос медное пенсне, чтобы вернуться к газете.

– Если вы хотите знать, я играл в самых высоких домах Лиазгана, меня приглашали на все праздники! – оскорбился музыкант.

– Да? И как же тебя тогда занесло в нашу захудалую Нейверскую столицу? – усмехнулся Акива, взглянув на кучерявого толстяка поверх золотого пенсне.

– Раз читаете газеты, сударь, то должны знать: в Лиазгане сейчас пожар, стихийное бедствие, толпы сумасшедших нелюдей! Там невозможно оставаться творческому человеку! – заявил бард. – Мне пришлось бежать, и вы даже представить себе не можете, что мне пришлось пережить по пути сюда!

– Неужели? – фыркнул нелюдь. – И что же?

– Газеты врут, сударь, вот, что я вам скажу, – таинственно заявил бард. – Я своими глазами видел такое, о чем до сих пор не написали ни в одной даже самой захудалой газетенке! – воспользовавшись тем, что его слушают, он решил укрепить свою позицию, заняв стул возле стойки.

Валдис сел рядом. Он подозвал проходящую мимо служанку, попросил принести обед себе и музыканту, сразу же заплатив за обоих.

– Вы слишком щедры, сударь! – воскликнул бард. – Мое имя Есень Лиловые Струны и, поверьте, я не оставлю вашу доброту без благодарности!

– Не стоит, – покачал головой Валдис.

– Так что же ты видел? – спросил Акива, смотря на барда.

– Я расскажу вам, – кивнул Есень, и, приняв необходимую позицию и тон, начал свой рассказ с подобающим его ремеслу мастерством. – Я, как и многие беженцы, без труда пересек границу между Лиазганом и Нейвером и добрался до городка Конево на той стороне реки Тетзы. Я хотел попасть в столицу, но меня туда не пускали! Никого не пускали! Целых три недели в порту стояло шесть судов, но ни одно не принимало ни товаров, ни путников! Город был забит беженцами из Лиазгана и нейверских деревень. Ведь в Нейвере, как оказалось, тоже есть свои повстанцы, хотя их меньше, чем в Лиазгане, и они еще не бросаются на все живое.

– Это я и без тебя знаю, – Акива нахмурился.

Становясь легендой

Содержание

Пролог

Царевич Охмараги

Истэка Демонтин

«Мокрая Выдра»

Послушник

Нелюдь

Есень раскрывает тайны

В дремучей чаще

Комментарии (0)