её звали Катюша — и она какая-то твоя далёкая подруга детства, с которой сейчас ты общаешься весьма косвенно, через других.,

но в ней всё равно можно вдруг обнаружить отголоски тебя — у меня получается это с неуёмным удивлением и почти болью. почти — потому что, милая, я не хочу страдать по тебе, не проси. не жди; не ищи признаки яростной скуки по тебе; не пытайся заставить каменное сердечко болеть с только присущим тебе садизмом — я не приду.

и, конечно, я вру. я люблю врать: заложено кровью и постоянными изменами отца матери (ты когда-то держала меня за руку и говорила, что это неважно — он ведь меня любит?), я делаю это по привычке, почти не заботясь о том, что говорит мой грязный рот. я люблю сквернословить, и я любил, как ты морщилась брезгливо и почти обиженно, когда я поливал нецензурщиной кого-нибудь. здесь, где тебя нет (нет-нет-нет — и я вовсе не жду) — я не хочу материться. вроде получается.

(как бы я хотел, чтобы ты, как раньше, дала мне по губам после крепкого словца — тихо и почти ласково, как будто погладила; меня обжигало словно волной горячей, — а потом удивлённо смотрела на свою тонкую руку)

мать обижается, когда я крушу её вещи, пьяный и неуемный; она обижается, когда я улыбаюсь ей грубо и надменно, курю в гостиной, немного кричу, а затем снова иду пить с друзьями. я ведь не хороший, как ты, — я всё делаю по интуитивным желаниям, которым не считаю нужным сопротивляться, я всё делаю по внутренней истерике. у меня не такой добрый олений осуждающий взгляд. мне очень, до боли, до какого-то исступления, с которым я кусал свои и так сбитые саднящие костяшки, хотелось злиться на тебя. 

— о, смотрите, наш Волчок пришёл! да-да, Катюх, знакомься, это Волков Борька.

я часто обитаю в больших компаниях, чувствуя себя, словно рыба в воде, заливаясь тяжёлым алкоголем, алкоголем дешёвым, что переворачивает всё нутро своим противством. Волчок — отчасти из-за фамилии, отчасти из-за нрава, будто у меня шило в одном месте. я хочу бить морды (хотя получается плохо, я худой и слабый — но кишащая ярость даёт фору), хочу быть перманентно пьяным — и никто мне не помешает. ты теперь точно нет.

в этой компании часто появляются новые люди; я на них не обращаю внимания. я бы и не обратил внимания и на Катюшу, но у неё твои глаза. огромные, серые, чуть наивные и полные всего-всего-всего — я хотел разглядывать в них разное. ты никогда не была одинаковой.,

а еще она стояла также, как ты — скрестив руки на груди, словно защищаясь, такая скованная внутренней пружиной, сжатая и будто испуганная — озиралась, прикрывалась, чуть дрожала. я защищал её в своих объятиях.

испуганная Катюша напилась до ничего не понимающего состояния быстро, расслабилась в моих руках, застыла, цепляясь худыми пальцами за мои плечи, зашаталась, засмеялась не так, как ты — слишком громко и бьюще по ушам. она и смотрела не так, как ты — подернутые пьяной пеленой видели принца, а ты же только чудовище. я, трепетавший рядом с тонким женским, почти твоим телом, хотел снова быть чудовищем — до скулежа жалкого побитого щенка, лежащим у твоего коврика.

опьянеть никак не получалось. я хотел быть почти без сознания; хотел быть жертвой, хотел кричать и дебоширить с друзьями; хотел хоть на минуточку, хоть на чуточку за-быть, — в итоге был принцем-спасателем для Катюши, которая впервые почувствовала вкус дворовой жизни и вишнёвого блейзера — от неё им несло так, что мне блевать хотелось. но… но в один момент, в один момент, когда она повернула кудрявую голову к ветру, чтобы что-то прокричать, на меня будто пахнуло яблоками — тобой.

я растерялся; я застыл; я почти влюбился — 

? а потом она повернулась, и глаза у нее уже были не твои, пустые, — тогда я её чуть не ударил.

мы гуляли по улицам нашего городка, где пахло свежим маем, мы снова заливались блейзерами, курили мятный бонд с кнопкой — Катюша тоже попробовала.

— ты такой красивый, — говорит она. я это знал. я был смазливым, и к своим семнадцати с меня невозможно было сбить спесь (куда уж амёбе-матери), слишком высокомерным — я улыбался снисходительно-самодовольно и жестоко — я знаю себе цену.

а потом была сплошная фальшь. хорошая Катюша мигом превратилась в развратную девицу, которая сосёт чупачупс, как заправская порноактриса член. ты бы скривилась с отвращением; я же смотрел почти с удовольствием, меня почти не тошнило; мне почти её хотелось поцеловать. что бы ты на это сказала, а, принцесса?

Катюша улыбалась блаженно на моем плече, когда мы сидели на каком-то крыльце, пока я курил, а потом её стошнило. я хотел отпихнуть ее от себя, как мокрую курицу, она была противной, она вызывала тошноту своим щенячьим взглядом и неумением пить — и я видел твой укоряющий взгляд. будто бы.

— я хочу тебя поцеловать, — она сказала это тихо-тихо и пьяно — и что-то у меня тихонько

кольнуло. ты так говорила тоже.,

но потом она вцепилась пальцами в мою футболку, в мои губы своими, — и вместо персика на ее губах был только алкоголь. я целовал её отчаянно, исступленно, жмуря глаза, я отчаянно хотел почувствовать тебя, понимаешь? 

на следующий день я не перезвонил Катюше.

Катюша

лебрин

там, где я блуждаю в темноте, совсем один, - посткриптумом на моём надгробии напишут твоё имя. 
у всех моих грехов всегда только одно имя (твоё); и у всех моих пуль тоже.

Ориджиналы

я/кто угодно, но не ты

суррогат тебя

я встретил ее, не пытаясь искать тебя. это вышло случайно.

я, маугли, заблудившийся в аду (среди одинаковых серых улиц и сжимающихся вокруг многоэтажек - сжимающих сердце в тиски), тебя совершенно не искал. не искал, слышишь? танцевал на костях, давя ногами сигаретные бычки, сжигал желудок в дрянном алкоголе, шатался неизвестно с кем и неизвестно где, неприкаянный апостол, потерявший христа, но тебя - не искал. так, может, пора перестать мне сниться и видеться в каждой тени в пьяном бреду?

(потерявший христа - это потерявший тебя; но не нужен мне ни он, ни ты, катитесь в пекло со своими праведными укоряющими глазами).

глаза мутно скользили по прохожим, в кончиках пальцев - холод и пепел; в волосах - запах гари (весь городишко в ту промозглую осень пропах гарью),  моë сердце не вопило от безысходности. потому что мне не нужен был выход - мне было хорошо в аду, как в месте, в котором не чувствуешь ничего - лишь успокаивающий мрак. и чуть-чуть - запах рвоты.

она вылетела из какого-то маленького магазина, словно торнадо - шторм из тëмных жëстких волос, не сочетающихся между собой шмоток (джинсов из начала двухтысячных, красной телогрейки, брянчащих дешëвых побрякушек, бабкиной блузки, расшитой мелкими багряными и грязно-зелеными цветами), хриплых матов, смуглой кожи, ведьминских тëмных глаз - про таких говорят, будто они и душу высосут, а у меня и души-то не было. я бы и рад. шторм из запаха яблок и гари.

она была полной безвкусицей, оттого и стала мне интересна. это обыкновенно - я бы нормальной тоже не понравился.

а она посмотрела на меня пристально.

- хватит воровать, полицию щас вызову! мамке своей цыганской скажи из каталажки, чтоб... что ж такое-то происходит! - кричал гнавшийся за ней продавец, немощный старикашка с беззащитным видом, и начал вдруг рвать на себе волосы, чуть не плача. именно такие, 

, и вызывают жалость детишек. деды морозы из сказок, о которых все забыли.

а она - о, это дьявольское отродье! - засмеялась с него в голос. безжалостно, задорно и хрипато. посмотрев на меня, в апатии глядевшего на всë это безобразие с мокрой лавки (сигарета-подросток - выкуренная лишь на половину - отсырела из-за густого тумана; да и черт бы с ней), она вдруг подбежала ко мне и подняла за руку:

- и чего сидишь? бежим, давай, давай!

и я - делать нечего (на самом деле, мне было плевать, но чуть-чуть интересно) - побежал. а вдали нас - какие-то крики, мигалки, полицейская сигнализация, какофония звуков, хаос. и я, держа ее горячую ладонь своей холодной, подумал: 

ты бы закатила глаза и сказала, что там, где хаос, всегда причастен я. всегда только я

кровь хлынула в голову, бешенство потекло по венам, стуча в голову похлеще противного яблочного сидра: плевать, плевать, плевать.

- и зачем? - равнодушно спросил я, задыхаясь, когда мы завернули за угол и встали возле холодной бетонной стены. она, упираясь ладонями в острые коленки, улыбалась, и вдруг - 

 - что-то во мне завопило, взбесилось, взвыло, как раненый зверь. 

. это был удар под дых, удар ниже пояса, удар-сквозное-отверстие-в-груди, удар, лишающий дыхания и всего-всего-всего. потому что: что угодно - но только не губы. я бы пережил всë, но от ее улыбки, лукавого, идеального изгиба рябиновых, чуть не упал, лишëнный земли.

щелчок - и я могу смотреть только на них.

- Дика из Магдала*, - гордо сказала она («Ди-ка» - и вправду совершенно дикая, растерянно подумал я), протянув свою тонкую руку в огромном браслетете - и что-то забренчало, забренчало. должно быть, удары органа в моей груди. - и я украду твоë сердце.

и снова засмеялась, неприкаянная.

- у меня его нет, - выдавил я, высвистел сквозь зубы ядовитую правду. она вдруг обняла меня, и я совсем потерялся - а потом разозлился, когда она отсранилась и со смехом (хриплые бубенчики, акульи зубы, коралловые губы - я словно в трансе и выдохнуть не могу) показала мне мой кошелëк, телефон разбитый и пачку «ротманса».

я нахмурился - эта девчонка меня раздражала. она слишком много смеëтся и издевается.

- а я найду - я всë могу найти, - глумилась она. а потом вдруг выбросила в кусты какую-то блестящую самодельную безделушку, которую, по всей видимости, украла. на мой недоумевающий взгляд она лишь беспечно пожала худыми плечами в телогрейке: - а что мне еë хранить? понравилась - взяла, но на кой черт мне она?

- почему из магдала? это какая-то нелепица.

- я там родилась - так мать сказала и назвала, - хмуро сказала Дика, и взгляд ее стал тяжелым. тогда она сразу стала походить на зверька, отчаянно оборонявшегося - будто ждала, что сейчас я буду над ней насмехаться. а я не буду - мне плевать. - а потом все изменилось. и я ищу его.

она что-то сказала, но я ничего не услышал - в ушах встала вата, встал шум моря, будто на меня навалилось смурное небо и раздавило, вышибив дух. она говорила что-то ещë, и ещë, потом - приблизившись - схватила за руку, улыбнулась своими (

 - она их украла, хотелось мне закричать, но изо рта даже хрип не смог вылететь), заворожила, и я пошел за ней. так мне стало наплевать, что позволил себя, словно пса, дëрнуть за поводок до треска кадыка, словно я 

 (псы не верные, а глупые, и они вызывали во мне лишь презрение - я не принадлежал никому), помахав перед глазами костью - твоими губами.

и я, усталый, оголодавший, с болью в груди на месте сердца, заворожëнный, без сил на дикий вой, пошëл.

видишь, моя нежность, что ты натворила своим отсутствием? я теперь обречëн - собирать тебя по кусочкам из своей воспаленной памяти, словно уродливого монстра-франкештейна. у одной были твои глаза, у другой - твой запах, у этой - твои губы (и все, все они были безымянными). но никогда не вместе. ни одна из них не ты, и за это мне хочется их ударить.

всë же монстр - дикий уродец, но я бегу за ним как безумный.

на чьей-то чужой кровати, в чьей-то чужой квартире, пропахшей бергамотовым чаем (столько вечеринок с чужими людьми, бутылками, горячими парами - и всë же она трогательно пахла чьим-то 

), стиральным порошком, которым когда-то пользовалась мать (и мне даже на секунду захотелось ей позвонить спустя столько времени скитаний и, смешно, мытарств и наорать - от безысходности), после ключиц, бархатной кожи, под губами, судорожного дыхания, жара, после губ под моими губами, в которые я вжирался, впивался до беспомощного рëва в груди и надутых пустых лëгких, она сказала:

- ты - потому что я всегда таких же проклятых. вижу в глазах людей того же зверя, что и у меня. и этот зверь мечется, вопит. он не позволяет оставаться на месте - ему всегда чего-то надо. поэтому такие, как мы, никогда не найдëм дом, - просто и спокойно сказала она, с любопытством вертя в пальцах мои сигареты, глядя на них так, будто видела впервые. а потом - откинув от себя. она будто щупала весь мир, каждую вещь, ища 

, а когда понимала, что нет, это не она - разочаровывалась. и шла дальше - наощупь по темноте.

- а я найду. я же всегда нахожу то, что хочу, - хмуро сказала она и бросила в меня подушку.

эта осень была целиком костры, костры, яблочные сидры, запах дыма (у сигарет не такой, как у воздуха - а в воздухе листья, в воздухе пепел от мусора), круговорот чужих людей, чужих квартир, чужих карманов и 

дикая Дика водила меня по своим бродяжьим местам,  по озëрам, по магазинам, из которых мы убегали вместе с сигаретами в карманах. она брала мою руку в свою так, словно это была та вещь, которую она искала (но как, как - она же такая холодная, и ты постоянно вздрагивала, ты от меня дрожала; она лишь обжигает своими ведьмиными глазами и цыганской кровью - но мне это было не нужно, ведь я вовсе без крови), а я злился. шатался с ней, мелкой и неумелой преступницей, просто от скуки. а что мне ещë остаëтся?

но тогда она говорит своим бесконечным знакомым свою бесконечную, понятную лишь ей чушь, смеясь: «а, это? да это дурак - он совсем без головы и сердца», тогда она меня целует - без малейшего шанса на сопротивление, штурмом вкуса вишни, нападением, и я снова разучиваюсь дышать, закрываю глаза и замираю.

перед глазами мелькают искры, звезды, багровые души водят хороводы, и всюду чудится твой запах, а под пальцами будто твои волосы - мягкий шëлк, а не жëсткая конская грива. но я словно теряю осязание, обоняние, ориентацию в мире. я дурею.

можно представить - что это ты ко мне льнëшь, тонкая, маленькая, настоящая, а не дым.

но я открываю глаза, и снова этот круговорот людей, костров, краденых вещей, ям в раздробленном асфальте и бессилия.

однажды я курю на балконе, пока в пределах квартиры, из которых нас словно взрывом выталкивает, играет музыка - но здесь почти тишь, а она, крутящаяся рядом и болтающая какую-то свою паранормальную, парапсихологическую и парафилософскую (одним словом - ложь) ерунду, вдруг останавливается и говорит:

- с чего бы? - с раздражением спрашиваю я и сбрасываю пепел вниз, на чью-то голову, которая этого никогда не узнает. и не смотрю на неë - потому что мне плевать. вправду.

- нет, не слушаешь! - она упрямо бьет ногой в пол, и завязывается наш обычный спор. в спорах мы были хороши, во всëм остальном - не очень. мы были как два не складывающихся друг с другом паззла, постоянно залезающие в чужое пространство, постоянно воюющие за место под солнцем. его, места, было много, но мы были баранами.

- а я говорю, что слушаю твою хрень, - распалялся и я. а она вдруг замолчала. и звëзды в еë глазах потускнели.

- ты меня не любишь, - тихо, в пол, совсем не похоже на неë. мне хотелось нервно рассмеяться.

 я же говорил, что у меня нет сердца - чего ради?.. 

хотелось рассмеяться, хотелось оправдаться - но всë, что я мог, это безжизненно на неë смотреть. и завидовать - потому что в ней жизни было много. а я, как дурак, шатаюсь по миру со свистящей дырой в груди. у всех была жизнь, а я чувствовал себя обделëнным.

она вдруг разозлилась, выдвинула вперед подбородок, подняла свой взгляд - упрямый, сильный, сверкающий, и схватила меня за горло, прижав к парапету. за спиной свистит ветер, теребя мою толстовку, а она рычит:

- ты любишь кого-то другого.

вот теперь я засмеялся. горько и почти нежно посмотрел на неë, эту дурочку.

я не люблю - как можно любить призрак? я люблю тебя как въевшийся в футболку навсегда запах из детства, как надпись в подъезде - ты вроде помнишь, что это сделал ты, но сомневаешься. (точно ли ты существовала?) как пепел от страниц школьного учебника, как звучащие эхом голоса из школы. как старые пьянки.

где-то, в этот момент, я всë ещë обнимаю тебя за плечи и трясусь лихорадочно, но сейчас, в этой плоскости, в глаза цыганке смотрит обдолбанная и злая версия меня. без тебя. я всего лишь храню на себе твои отпечатки (и потому отчаянно не хочу стирать ни одежду, ни себя), я люблю их, но не тебя. а, может, я люблю себя старого, но без отпечатков? когда я только их впитывал. может, я ищу в этих отпечатках себя.

я не люблю тебя, слышишь?

- тебе плохо, - еле слышно говорит она, все ещë сжимая моë горло, а потом упирается лбом мне в грудь и дышит. раз-два. мне горячо. - я заставлю тебя полюбить себя, ясно?

а я постараюсь полюбить еë. может, во мне и правда есть сердце?

и я старался. правда старался. я старался видеть в ней еë, слышать еë смех и думать: «красиво», слушать еë бред и думать: «красиво», бегать с ней по табачкам, общепитам, искать-искать чего-то, и мне почти было спокойно (почти - потому что поводок на шее давил, потому что я ненавидел принадлежать - а для нее я был одной из тех вещей, что она пробовала наощупь, из мира, что она глупо, самонадеянно считала полностью своим), но

каждый раз, когда я целовал еë,

я был прибит на кресте твоими гвоздями, и каждый раз, когда я с диким воплем пытался вырваться, пусть даже оторвав от себя кусок мяса, они лишь глубже вкручивались в тело.

она плела мне венки, готовила мне супы из какой-то своей ведьминской шелухи и трав, приносила мне украденный хлам, складывая на пороге, как собака любимому хозяину (посмотри, посмотри, тебе понравится и уберет унылую мину с лица), пела песни и шептала сказки. порой мы жестоко хохотали, разнося какую-то наркоту по городу или зля гопников с арматурой в руках (и смех этот был на одинаковой частоте потерянных, циничных), а потом убегая.

а порой мне хотелось еë бить, бить до криков.

мы танцуем в клубе. вокруг - куча угашенного народа, запах пота (и лишь она пахла яблоками), и ее лицо плывëт перед глазами, то красное, то синее, то зелëное.

включается медленная, мелодичная музыка, и электронный голос диджея разносится над залом:

- а теперь - гимн любви-и-и! возьмите свою вторую половинку за руку (или просто понравившегося в толпе человека, кто знает, может, вам повезëт?) и обнимитесь покрепче! это ваш шанс сказать - «люблю».

еë глаза ждали, пристально, по-щенячьи глядя на меня. а у меня забилось сердце. почти живое.

сейчас я что-то почувствую.  

она ждала этого от меня, но я был словно скрипящая старая кукла с несмазанными суставами. я обнял еë, и всë это было так неправильно и неловко - она неуклюже стукнулась головой мне в плечо. я схватил ее за талию и за руку, но мы врезались в какую-то пару.

она выдохнула и застыла.

- эй, - тихо и ласково позвала она.

- стой, погоди, сейчас, - с волнением сказал я.

- не надо, - и мы остановились посреди всего этого танцующего безобразия. слишком лишние, как всегда. слишком не такие. сначала я, растерянный, не понял, что происходит, а потом увидел ее взгляд и понял. разом. и во мне поднялось отчаяние: 

она смотрела так, как люди смотрят на обречëнно больного, чтобы его не  расстраивать. ласково, мягко. это я - я был больным, и меня уже не спасти.

и прежде всего потому что смотрел на губы и думал - нет, нет, нет, нет... смотрел на 

, словно наркоман, у которого отбирают дозу. всë остальное в ней было неважным.

- я так и не отыскала сердца, - тихо сказала она, положив мне руку на грудь. там ничего не билось. - ты меня не любишь. и не полюбишь.

мне захотелось орать, бежать, что-то делать, всë отрицать.

всë смешалось в одно - и губы, и она сама...

мне нравилось, как мы смеялись и творили разную дичь. и даже если целовал я не еë...

я не хотел, чтобы уходила именно она, но не знал, как об этом сказать. слова, словно обрезанные цветы в банках, отцветали, гасли, погибали на моих губах, и я совершенно ничего не мог с этим поделать.

- но я... люблю, - растерянно сказал я. и я правда - любил.

- просто не так, - сказала она и легко поцеловала меня в лоб. я прикрыл глаза, стараясь сохранить еë прикосновение. горячее на холодной коже мертвеца. - береги себя. и найди дом, хорошо?

- а ты что же? в магдал? - и больше я ничего выдавить не мог. мы смотрели друг на друга, и всë остальное было неважным. на еë глазах закипали слезы, и она смахнула их, нежно улыбнувшись 

мы не были друг другу домом - лишь съемными квартирами (так уж было написано где-то свыше), но и к квартирам люди прикипают. люди везде пускают корни, и рвать их больно.

- в магдал, - засмеялась она.

она ушла, а еë смех - хрипатый, безжалостный, но нежный - до сих пор звучал у меня в голове.

она ушла, а я стоял с дымящейся дырой в груди там, где раньше было сердце.

отмерев постепенно (то есть - надев ледяную шкуру; без неë холодно), я встаю и выхожу, не оглядываясь, в дорогу. вдохнув, я снова чувствую дым. дым и рвоту.

я всë ещë проклят - проклят посмертно. 

где-то там, за кожей, появился ещë один отпечаток.

Ссылка на исходную публикацию - https://ficbook.net/readfic/9968141

суррогат тебя

Содержание

Катюша

Дика из Магдала

Комментарии (0)