Его племянница входит в Большой Зал в окружении своих кузин, входит с широкой улыбкой и прямой осанкой, Принцесса, коей её прозвали в стенах Хогвартса на второй год обучения. Деймону кажется, что ему не нужно видеть, чтобы знать о её появлении — он всегда знает, где она, ему требуются мгновения, чтобы найти её взглядом в толпе. Он словно ищейка, натравленная на один-единственный запах. Он видит её впервые после лета, и неожиданно ему трудно отвести от неё взгляд. От того, что она изменилась.

Когда Деймон видел её в последний раз она была ребёнком, девчонкой, которая только-только вступала в пору взросления. Всё лето она провела в Европе с разрешения Визериса; гостила у разных тёток и, кажется, успела в одночасье повзрослеть.

Он старается слушать монотонное гудение профессора Бисбери, но взгляд всё равно неумолимо возвращается к серебристой макушке. Она уже села за стол Слизерина и наклонилась, чтобы прошептать что-то Лейнору на ухо, вызывая у того смех. А после она поднимает взгляд прямо на него. У неё на губах растёт улыбка — привычное озорство, как при шутке понятной только им вдвоём.

Только в этот раз эта шутка не связана с конфетами из Сладкого королевства или старой ворчливой кошкой Вхагар, которая любит нежится на подоконниках в Восточном крыле. В этот раз Деймон видит Рейниру в ином свете, более опасном и более волнующем, том, которому только предстоит разгореться.

Деймон посылает ей усмешку в ответ и медленно возвращает внимание профессору Бисбери.

Он помнит, как отказывался принимать руку брата, когда впервые оказался в стенах замка. Как после нескольких лет ожидания, историй о профессорах, уроках, о Запретном лесе и о том, какие гриффиндорцы невыносимые упрямцы, он старался быть выше и взрослее, наравне с Визерисом, который покровительственно клал ладонь ему на плечо.

— Даже если Шляпа определит тебя на Гриффиндор, ты будешь моим любимым младшим братом, — сказал тогда Виз, и Деймон по-детски возмущенно фыркнул. У него не было сомнений, на какой факультет он попадёт.

Как не было сомнений в том, что его имя запомнят в этих стенах. Пускай он был вторым братом, младшим, но кровь в нём уже горела в предвкушении будущей жизни в стенах Хогвартса. Как бы он ни любил их родовое поместье, но после смерти матери в нём стало холодно и пусто, и находиться там было неуютно. Их отец стал мрачной тенью, он редко улыбался и часто смотрел на мамин портрет, словно вёл с ним немые беседы. Может, его любовь к ней была больше, чем любовь к тому, что она оставила после своей смерти.

Деймон отказывался выглядеть слабым, когда высокие потолки и огромная толпа из учеников почти оглушили его. Он похлопал Визериса по руке, которая ещё лежала на его плече, и сделал долгий вдох.

Он знал — его верность традициям их дома и желания показать себя приведёт его туда, куда надо.

Он был всего ребёнком, но у него были большие мечты.

Может, это было в её детском, ещё слегка расфокусированном взгляде, или в том, как крохотные пальчики сцепились на длинном указательном пальце Деймона, когда Рейниру впервые поднесли к нему младенцем. Она была розовой с белым пушком на голове, и он уже тогда знал: 

она продолжит их род, её амбиции будут столь же ненасытны, как его собственные, он готов убить за неё и умереть, он никогда не посмеет обмануть её, она истинная слизеринка, он сделает всё, чтобы она никогда не сомневалась в себе.

Это было странным, магическим, ощущать эту связь к едва человеку, крохотному созданию с хрупкими косточками. Но эта связь была, и её нельзя было ни с чем спутать.

Деймону было четырнадцать, он по глупости считал себя взрослым. Он был одержим семейной историей Таргариенов, и, может, поэтому он так стремительно принял Рейниру. Они делили кровь, чистую и густую.

Его нет с ней в момент, когда Шляпа распределяет её в Слизерин, но он первый, кто называет её в письмах Слизеринской принцессой.

Деймон всегда знал этот запах — костёр, кожа, прохлада от ветра и капля сладости — лимонные дольки в сахаре. Когда впервые сотворил амортенцию на уроке зельеварения; только сейчас он узнаёт его полно, по-настоящему. Чувствует, как запах окутывает его туманной дымкой, душит изнутри, забиваясь в нос, дразнит своей близостью. Тёплые ладони ложатся ему на глаза со спины, а волосы щекочут шею.

Уголки губ дёргаются, когда он слышит весёлый голос своей племянницы:

— Неужели сама принцесса Слизерина? — Дразнит он и накрывает её ладони своими руками, убирая их со своих глаз. Не спешит отпускать, не удерживается от того, чтобы оставить крохотный поцелуй на тыльной части её правой ладошки.

Рейнира убирает руки и обходит его, оказываясь к нему лицом. Садится с ногами на парту напротив; в своей короткой зеленой юбке, мантии с нашивкой и чёрных гольфах она изображение хорошей прилежной ученицы. Только вот хорошие ученицы не тянут язвительное:

Деймон цокает языком, откладывая сочинение, которое проверял. Они одни в кабинете, потому что никто из учеников не рискнёт нарушать его покой. Даже смелые стайки семикурсниц, которые хлопают ресницами и просят рассказать о том, каково быть аврором.

— Когда мы наедине, ты можешь не называть меня профессором.

Рейнира чуть щурит бесовские глаза.

Он качает головой. Ему вдруг хочется услышать, как его имя будет звучать на её тонких розовых губах. Как она выдохнет его вместе с воздухом. Как оно прокатится по этому кабинету, отразившись от стен.

— Попробуй ещё раз, — просит он. И пока что это, действительно, просьба. Он думает, что с её играми и упрямством, это однажды может стать требованием. Но пока он только улыбается, глядя, как мысок её ботинка взмывает слегка вверх, когда она качает ногой.

Он задаётся вопросом, понимает ли она, какую реакцию вызывает. Она юная, пускай и выросла за лето. Она юная, но уже не ребёнок, и он уверен, что в этом году она будет испытывать его терпение.

Возможно, это его карма за те годы, когда в этих стенах его прозвали Порочным Принцем.

Возможно, это его благословение.

Слизеринское наследие

RomKole

Дядя всегда был её главным союзником, даже в проказах (особенно в проказах). Он был её другом, её профессором, её защитником. Он был тем, кто болел за неё на матчах по квиддичу. Кто показал ей все тайные проходы Хогвартса и лучшие местечки в Хогсмиде. Но в его взгляде появляется что-то иное, что-то опасное, что-то голодное, когда заканчивается лето и Рейнира возвращается в Хогвартс на последний курс.

Гарри Поттер

Дом Дракона

Деймон Таргариен/Рейнира Таргариен

Деймон Таргариен/Мисария

Рейнира Таргариен/Кристон Коль

Лейнор Веларион

Визерис I Таргариен

Лейна Веларион

темнее зелёного

Первый матч по квиддичу проходит в конце сентября по приказу директора. Они хотят показать первокурсникам красоту игры, увлечь их и, может, найти новых игроков взамен тех, кто закончил школу. Дружеская серия матчей; хотя Рейнира знает, что мало кто из игроков относится к игре как к шутке.

Она несколько раз проверяет свою метлу, ту, которую дядя Деймон подарил ей в прошлом году взамен её старой. Поправляет форму и стягивает волосы чёрной лентой. Она не волнуется — но по телу проходится знакомое предвкушение, от макушки до пяток.

В коридоре она сталкивается с вратарём команды Гриффиндора — действительно сталкивается, врезается в крепкую фигуру Кристона Коля. Он придерживает её руками за локти, не давая упасть, и улыбается. Он серьёзный соперник, но сейчас он, скорее, приятель, чем враг. У него мальчишеские черты лица, какое-то очарование в том, как улыбка смотрится на его лице — одновременно теплая и нерешительная.

— Осторожнее, — говорит он, не отпуская рук, и Рейнира игриво ухмыляется.

— Это нападение на ценного игрока команды-соперника?

Кристон смеётся тихим смехом, а после всё-таки убирает ладони. Рейнира видит в том, как он ведёт себя, как она часто ловит его взгляды на общих уроках и в Большой Зале, что он хочет что-то спросить, но не рискует. Она бы ответила согласием, спроси он. Ей интересно, когда проснётся хвалёная гриффиндроская смелость.

Лейна и Лейнор давно донимают её по поводу её личной жизни; не считая неудачного свидания с Джейсоном Ланнистером в прошлом году, она совершенно неопытна для той, кого прозвали Слизеринской принцессой. Она ощущает на себе множество взглядов, особенно в последние пару лет с тех пор, как у неё появилась грудь и как школьная форма перестала висеть на ней, как на мальчишке. На неё смотрят, но не решаются подойти, и она не знает, дело в её неприступном виде, слухах, которые ходят о её семье, или дяде профессоре, который чересчур оберегающе относится к ней. Может, во всём сразу.

В любом случае, Рейнира не хочет больше ждать, а поэтому улыбается Кристону. Милому Кристону, которому, совершенно очевидно, она нравится.

— Ни в коем случае. Удачи сегодня, принцесса.

Она смотрит, как он обходит её, касаясь слегка её руки, и думает, что ему не хватает дерзости, но к Самайну он попадёт в её ловушку. Может быть, ему не хватает дерзости, но у Рейниры её через край.

Когда она оказывается на поле, не остаётся ничего, кроме неё и снитча. Ничего, кроме ветра, который кусает щеки, кроме метлы, за которую прочно цепляют её длинные пальцы. Ничего, кроме ощущения полёта — в Таргариенах древняя драконья кровь, крылья, которые спрятаны где-то под кожей, в самом нутре, которые приросли к позвонкам, чтобы они больше походили на людей. Нечто первобытное — это желание взмыть выше, быстрее, перегнать 

и ветер, и звук, и золотой шар,

 который ловко ускальзывает, когда уже кажется, что он в руках.

Нет мыслей — есть только ощущение охоты, хищника с цепкими когтями, рычащего 

Кто-то, кто согласен только на победу, вне зависимости от цены и обстоятельств.

Сколько раз квоффл пролетит в ворота, это не так важно, как трепещущие крылья снитча, его золотой блеск.

Она знает, у неё не большой рост и не так много физической силы, но она быстрая и юркая, и эти качества для ловца важнее остального. Дядя Деймон был Охотником, и его слава до сих пор предмет восторга команды Слизерина. У неё нет права быть хуже. Рейнира хочет быть лучше. Лучше него. Лучше остальных.

Она летит и тянет к снитчу, а после ощущает резкий удар.

В Больничном Крыле пахнет лекарствами, и ей никогда не нравился этот специфический запах. Он напоминал о матери, о том, как она большую часть времени была прикована к кровати, пила разные отвары и снадобья, но ни одно из них не дало ей выносить наследника, о котором мечтал отец, ни одно не спасло её от смерти.

Рейнира морщит нос и щурится. Первое, что она видит, — лицо Деймона. Он выглядит погруженным в свои мысли, и такая статичность ему не идёт, кажется противоестественной. Его челюсть напряжена, делая линии в его лице более острыми, губы — более тонкими, и прокладывая складку меж его бровей.

Он держит её за руку — переплетая их пальцы в один клубок, что не понять, где заканчивается она и начинается он. У него тёплые руки, и его ладонь настолько больше её ладошки, что накрывает её полностью. Рейнира немного шевелит пальцами, вырывая его из мыслей.

Деймон тут же поворачивает голову к ней.

Рейнира хрипит и улыбается:

— Ты будто призрака Мейгора увидел, дядюшка.

— Ты напугала меня, маленький дракон.

Она слушает тело, отмечая, что кроме сухости во рту и легкого дискомфорта у неё ничего не болит. Должно быть, она потеряла сознание от удара, но её сознание вполне ясное, так что едва ли это повод для беспокойства. Она хочет пожать плечами, но морщится, тут же ощущая тупую боль в правом плече.

Деймон слегка дёргается, она ощущает, как хватка его пальцев мимолётно становится крепче. Это почти смешно — его фанатичное беспокойство, когда он сам попадал в лазарет не счесть сколько раз.

Деймон фыркает и закатывает глаза, отрицательно качая головой.

Он выглядит бледным, бледнее обычного, но выражение его лица становится более привычным, когда из него уходит беспокойство. Его волосы выглядит взлохмоченными, словно он много раз проходился по ним рукой, а мантия лежит на спинке его стула, так что он в одной рубашке, расстегнутой на пару пуговиц.

Рейнира неожиданно думает, будет ли его кожа под тканью на его груди такой же горячей, как его ладони, но эта мысль быстрая и не подходящая времени и месту. Она заставляет голову слегка кружится, и, может, она упала сильнее, чем показалось сначала.

— Тебе необязательно сидеть у моей кровати, знаешь. Мне кажется, ты пугаешь тут всех.

В Больничном крыле тихо и, повернув голову, Рейнира замечает мадам Помфри, которая очень демонстративно не смотрит на них. Деймон хмыкает, но не делает попытки уйти.

— Она, наверное, вспоминает все те случаи, когда я оказывался здесь в твоём возрасте, — говорит он, подняв взгляд на старушку. Подушечка его большого пальца ведёт по костяшкам её пальцев, нежно и осторожно, бездумное движение, которому он не отдаёт отчёт. Он снова переводит взгляд на неё. В ярком свете лазарета его глаза кажутся более светлыми, вместо привычного темно-фиолетового. Таргариенский цвет, признак чистой крови. — Ты хочешь, чтобы я ушёл?

Она могла бы попросить позвать его Лейну и Лейнора, но на самом деле нет никого, кого она бы желала видеть сильнее, чем его. В присутствии Деймона спокойно и безопасно, по крайней мере, сейчас, но её сочли бы повёрнутой, если бы она призналась в этом.

У Деймона есть репутация. Однако Рейнира уверена, по-настоящему его не знает никто, кроме семьи.

— Я хочу, чтобы ты остался. Расскажи мне про тот турнир Трёх Волшебников, где выиграла Висенья?

Мисария, профессор Маггловедения Мисария, потому что она отказалась от собственной фамилии, полукровка, проводит с Деймоном много времени. Рейнира знала, что они были близки, она не была ни слепа, ни глупа, но, пожалуй, лишь сейчас она замечает близость, в которой они находятся.

То, как она льнёт к Деймону, не откровенно, но очевидно интимно. Их нельзя уличить в непотребстве, они стоят в углу Большого Зала, наблюдая за учениками и переговариваясь. Деймон ухмыляется, и хотя его руки скрещены на груди, он не делает попыток отстраниться от Мисарии, которая тянется к его уху, когда говорит.

Они выглядят красивой парой, по общим стандартам. С небольшой разницей в росте, оба статные и величественные, достаточно молодые в сравнении с остальными профессорами, из них получился бы сильный союз.

Но Мисария, какими бы притягательными не казались её экзотические черты, всегда будет полукровкой. Её кровь испорчена, её дети никогда не станут чистокровными волшебниками, никогда не получат полной силы. У них не будет родовой истории, уходящей корнями к древним семьям волшебников.

И всё же... Рейнира смотрит на лёгкость, с которой они общаются, и вспоминает про увлечённость дяди миром магглов, про его долгие путешествия, из которых он каждый раз привозил ей что-то маггловское, помнит его страстные рассказы о местах, где сложно встретить волшебников.

Лейнор пихает её в бок. Кажется, он рассказывал о чем-то и теперь с ожиданием смотрит на неё.

— Поделишься, о чем думаешь? Я уже пять минут будто бы разговариваю со стеной.

Зная Лейнора, он снова болтал про Джоффри, который был на курс младше и носил прозвище Рыцарь Поцелуев, когда его поймали в Тёмной башне с когтерванцем. Лейнор давно был им увлечен, но они оба никак не решались сделать первый шаг. Рейнира делает глоток своего тыквенного сока, — сущая дрянь! — и вскидывает подбородок:

— Так, ты хочешь поцеловать Рыцаря Поцелуев?

На другом конце зала Деймон с Мисарией продолжают стоять очень, очень близко.

Она стоит у зеркала, не Еиналеж, а поэтому она видит всего лишь себя. Видит бледную кожу и едва заметные веснушки на крыльях носа; неровный нос и тонкие губы. Видит свой невысокий рост. Видит высокую девичью грудь и плоский живот. Видит родинку на внутренней части бедра.

Вспоминает смуглую кожу Мисарии, её раскосые магические глаза. Полные бёдра и соблазнительную походку. Её тёмные, смоляные волосы, с виду тяжелые, часто зачесанные назад. Туники, которые она носит под почти всегда распахнутым профессорским плащом.

Рейнира думает, что видит в ней Деймон, когда смотрит. Какой у него взгляд, сбивается ли его дыхание? Являются ли они любовниками, как шепчутся в коридорах школы?

Она поджимает губы и цепляет собственный светлый локон. Её собственные волосы такие длинные, что прикрывают грудь. Чистое серебро. Как у её предков.

В её венах течет густая кровь настоящих колдунов, сильных и великих, как Висенья, как Эйгон.

Она отходит от зеркала и осторожно опускается в бассейн с горячей водой. Деймон давно подсказал ей пароль от ванной старост, и она думает о нём, когда с головой опускается под воду.

Быстрее ветра

Перед Хэллоуинским пиром Хогвартс вибрирует от предвкушения. Коридоры не утихают от разговоров и стены пропитываются запахом тыкв; даже профессор Орвайл выглядит взволнованно-счастливым и объявляет, что сегодня они будут готовить амортенцию. Они упрашивали его об этом с пятого курса, и сейчас по кабинету проходится возбужденный шёпот.

Рейнира переглядывается с Лейнором и Лейной.

Папа убеждал, что амортенция пахнет лавандой, малиной и морозным утром. Он всегда говорил это и глазами сразу же искал маму в комнате, будто в поисках её запаха.

Когда мама умерла, он долго не мог заходить в их спальню и ночевал в гостиной, пока, как он признался, её запах не стал слабее.

Рейнира осторожно выдыхает, — от мыслей о маме до сих пор в горле формируется тугой ком, норовящий вылиться в непрошеные слёзы, — и сосредотачивается на том, чтобы правильно смешать ингредиенты. Аккуратно цепляет майоран и тысячелистник, отмеряет нужное количество ключевой воды. Вслушивается в объяснения профессора Орвайла, сосредоточенно закусывая губу.

Она не признается, но где-то внутри маленькой девочке, любившей сказки про драконов и рыцарей, не терпится прикоснуться к тайне, к сладкому обещанию того, кто может быть её любовью, без условий и гадких, несправедливых "но".

Когда она подносит колбу к носу, и втягивает воздух, то её немного глушит — запах настолько концентрированный и яркий, что голова мимолётно кружится, словно в неё запустили заглушающим. Но Рейнира дышит. Ощущает запах огня, — как бывает от камина на Драконьем Камне, горячо и знакомо, — ветра, будто она снова на метле над полем, высоко-высоко, кажется, что у самого солнца, перчаток из драконьей кожи и чего-то влажного, вроде дождливого летнего утра.

Запах кажется до невозможности знакомым, словно она уже хорошо знает его.

Когда она ловит взгляд Лейны, то вдруг совершенно не хочет делиться. Будто это нечто слишком личное, ценное только для неё одной. Секрет в шкатулке, которую она хранит глубоко в сердце.

Рейнира спрашивает, прежде чем Лейна или Лейнор её опередят:

Лейна фыркает, больше для вида, потому что она выглядит довольной:

— Пряности, апельсины, морская соль и что-то ещё, не могу определить.

Лейнор счастливо касается плечом плеча сестры и хмыкает:

— А у меня клубничные леденцы, мокрый песок и пихта. И я клянусь, Джофф не расстаётся с коробочкой клубничных леденцов из Сладкого Королевства.

Рейнира и Лейна обмениваются знающими взглядами.

Слава Мерлину, они так увлекаются размышлениями о Рыцаре Поцелуев и таинственном незнакомце Лейны, что никто не спрашивает про неё.

Она бы не смогла объяснить, почему это кажется таким интимным секретом.

У озера она сидит на пледе, вытянув вперед ноги в серой юбке в тонкую зелёную клетку, даже не пытаясь делать вид, что читает учебник по Заклинаниям.

Когда она была ребёнком, Караксес цапнул её за пальцы. Она не заплакала, хотя губы дрожали, моргнула пару раз, упрямо поджимая рот, но Деймон, сидевший на корточках перед ней, не стал её жалеть. Он осторожно взял её ладонь в свою. Уже тогда он носил традиционное кольцо Таргариенов с трехглавым драконом на нём. Его пальцы был горячими и огромными. Караксес сидел на его плече и без сожаления, почти насмешливо смотрел на неё своими огромными оранжево-красными глазами.

— Он не домашний питомец, Рейнира. Сипухи требуют к себе уважения. Караксес не очень любит, когда его трогают без спроса.

Чёрная сипуха на его плече наклонила голову, услышав своё имя. Деймон гостил в Драконьем камне после окончания Хогвартса, и он терпеливо рассказывал Рейнире о школе, хотя едва ли восемнадцатилетнему парню хотелось возиться с пятилетней племянницей. Но она настойчиво ходила за ним по пятам, копировала его слова и позы, и, кажется, это очаровало его настолько, что он едва отпускал её от себя. Он позволял ей больше родителей — тайком приносил ей миндальный пирог перед ужином, брал с собой на прогулки и участвовал в её детских играх, где она использовала обычный сук вместо волшебной палочки. Он прятался с ней в огромной библиотеке на втором этаже Драконьего камня от Визериса и читал ей книги об их выдающихся предках и о драконах.

Рейнира думает, что он продолжал быть ребёнком, несмотря на возраст, и, вероятно, она была единственной, кто в силу возраста, не пытался читать ему нотаций о недостойном поведении. Уже тогда люди звали его Порочным Принцем, но она обращалась к нему просто "мой принц", и Деймон довольно улыбался.

Его сипуха, большая для своего вида птица с чёрными перьями и глазами, которые были темнее, чем обычный желтый, красноватыми в тусклом свете. Караксес относился к ней безразлично, как и ко всем, кто не был Деймоном. Его незаинтересованность в ней сильнее разжигала детское любопытство, за что она и поплатилась, когда попыталась погладить его, пока он дремал в клетке в комнате Деймона.

За последних тринадцать лет Рейнира думает, что он к ней потеплел. Он часто приносил ей письма от Деймона и, в конце концов, она перестала быть ребёнком, который пытается навязчиво ухватить за хвост. Ей восемнадцать, ровно столько же, сколько было Деймону, когда он закончил Хогвартс.

Караксес приземляется рядом с ней со скрипучим возгласом, и Рейнира улыбается, глядя на конверт в его клюве. Так типично для Деймона — вместо записки присылать запечатанный конверт с восковой печатью, придавая посланию драматизма.

Она небрежно раскрывает конверт, — будь она более трогательной и нежной, она бы постаралась не порвать бумагу, в ней была бы осторожность, а не нетерпение, — и бежит глазами по строчкам.

Прошу навестить меня в кабинете после занятий для обсуждения твоей успеваемости и планов на выходные. Пожалей нервы любимого профессора и постарайся не задерживаться, крайне скверно будет снимать баллы у Слизерина.

Твой дражайший дядя Деймон.

Улыбка рисуется на губах сама собой, и Рейнира смотрит на острые буквы в письме, задерживаясь чуть дольше на плавной, возвышающейся над остальными первой букве его имени. Она почти касается пальцем курсива, но вовремя останавливается.

Это глупости — Деймон сотни раз присылал ей подобные письма, однако сердце всё равно пропускает удар. Как предзнаменование.

Над ней возникает тень, и Рейнира быстро, почти воровато, прячет письмо во внутренний карман своей мантии, поднимает взгляд на Кристона. Он улыбается ей, продолжая неловко стоять рядом в своей мантии с гриффиндорской нашивкой, и это нарушение баланса — его высокая фигура и она на траве, — вызывают лёгкую, почти незаметную искру раздражения, будто пламя мимолётно лижет кожу.

Кристон зовёт её на свидание в Хогсмид, и Рейнира быстро забывает о раздражении, вместо этого испытывая долгожданный триумф. Змея, поймавшая в свои объятия мышь.

Кабинет Деймона — знакомое место, где она научилась хорошо ориентироваться за последние два года, с тех пор, как он взял на себя должность профессора по защите от тёмных искусств. До этого он был аврором, и Рейнира не ощущала его отсутствия так остро, он был с ней в строчках писем и во время семейных праздников на Драконьем Камне, — теперь она жадная, нуждающаяся, вряд ли она способна отпустить его куда-то. Меньше чем через год это ему придётся отпустить её, потому что она покинет Хогвартс. Но сейчас он здесь, и она тоже, и Рейнира заклинанием закрывает за собой дверь.

Когда этот кабинет принадлежал профессору Баратеону, внутри было серо и на стенах висели картины со сценами охоты, пахло воском и сыростью, будто он только и делал что жёг свечи и открывал нараспашку окна. Но при Деймоне кабинет стал напоминать Рейнире комнаты в их родном поместье, — так она узнала, что Деймон скучал по дому. С древними валирийскими сюжетами на стенах, мебелью из тёмного дерева, мягким ковром, из-за которого совершенно не слышно шагов. На одной из полок фигура дракона в полёте с глазами-рубинами. Его кабинет кричит о богатстве и роскоши, и Рейнира часто даже не пытается прикусить язык, называя дядю позёром.

Деймон сидит на диване с бархатной обивкой, положив ноги на небольшой журнальный столик перед собой. Рейнира множество раз сворачивалась на этом самом месте с учебником или с эссе по Травологии в прошлом году. У Деймона всегда были для неё ириски из Сладкого королевства в глубокой миске с узором по краям. Это же самая миска стоит у него на рабочем столе сейчас, и Рейнира с торжествующем гудением подхватывает одну конфету, запуская её в рот.

Он смотрит на неё, не делая из этого секрета, и лениво поднимает бровь.

— Я звал тебя не для того, чтобы ты опустошала мои запасы, маленькая нахалка, — хмыкает он, и Рейнира посылает ему широкую усмешку, прежде чем остановиться возле его вытянутых длинных ног, перешагнуть их и сесть рядом, занимая оставшееся место на маленьком диване. Они касаются бёдрами, и ей кажется на секунду, что Деймон напрягается, его взгляд становится тяжелее. Но он быстро приходит в себя и качает головой.

Рейнира поправляет задравшуюся юбку и скрещивает щиколотки. Ей вдруг снова чудится запах амортенции — такой же настойчивый и сильный, словно она опять втянула её носом прямиком из колбы. Она моргает, сосредотачиваясь на лице Деймона. Замирает на его острых скулах и выразительной линии челюсти.

— Расскажешь мне о своих делах? С этой суетой из-за пира я едва вижу тебя.

Она напоминает ему, что он видел её вчера во время его же урока. Рассказывает про то, как профессор Вестерлинг снял с неё бал за опоздание и про последнюю тренировку по квиддичу. Чуть более осторожно про то, как на Зельеварении они делали амортенцию.

Ей неожиданно становится очень любопытно:

— А чем пахла амортенция для тебя?

Его рука лежит на спинке дивана, а пальцы рассеянно играют с её волосами, перебирая светлые пряди. Он расслаблен, каким бывает только в редкие моменты, когда никого нет рядом. Глаза — штормовой фиолетовый, чуть щурятся, когда он смотрит на неё.

Рейнира фыркает. Глупо было ждать от него серьёзного ответа.

Смешно, действительно. 

— Его рот гнётся в странную улыбку в ответ на её смех. Пальцы по-прежнему в её волосах, возобновляют ленивое движение, словно он разнеженный кот. — Ты хочешь сходить в Хогсмид на выходных? У меня настроение побаловать мою племянницу.

Она уже открывает рот, чтобы согласиться, но вовремя останавливается. Качает головой, чувствуя, как прядь волос натягивается в силках его пальцев.

Деймон выглядит удивлённым.

Она не краснеет и не тушуется. Деймон не её отец, и он достаточно молод, чтобы мысль о свидании казалась ему скандальной. Из всех окружающих он должен понять лучше всего — Порочным Принцем его называли не только за хаос, который он наводил своим поведением, но и за вереницу девушек, которым вскружил голову. Поцелуи и объятия которых крал.

— С кем? — Его голос звучит спокойно, словно он спрашивает о погоде, но пальцы замирают, не выпуская её волос.

Рейнира пожимает плечами, ощущая неожиданное желания обороняться. Кристон хорош собой и неплохой игрок в квиддич; ей нечего стесняться. Многие девчонки хотят заполучить его.

Деймон брезгливо гнёт губы.

Её дядя горд и честолюбив; он никогда не делал секрета из своего отношения к магглорождённым. Их семья всегда придерживалась строгих традиций. Среброволосые и аристократично-бледные, они выделяются даже среди волшебников; чтят чистую кровь, заключая браки внутри семьи. Её дядя до того, как постригся, заплетал волосы на валирийский манер, отказывался жениться, даже когда Ройсы предложили невероятно выгодный союз. Кажется, он намеревался остаться холостяком до конца жизни; или, по крайней мере, пока не остановится на дальней кузине, которая будет ему соответствовать. Рейнира думает, что это маловероятно.

Она ведёт головой, заставляя Деймона отпустить её прядь. Светлые волосы ударяются о её щеку.

— Это всего лишь свидание, а не предложение руки и сердца, — возражает она и вздыхает. Разбираться с невесть откуда взявшейся опекой Деймона не входит в её планы. Она встаёт с дивана, расправляет складку на юбке и посылает ему лукавую улыбку. — Я могу принести тебе ирисок и леденцов, взамен тех которые бессовестно украла.

Она наклоняется, чтобы оставить поцелуй на его щеке, — поцелуй приземляется по случайности близко к уголку его губ.

Рейнире кажется, что она опять ощущает оглушающий запах амортенции. Она старается не думать о том, что это может значить.

Нечто знакомое в запахе

Его племянница — ошеломительное убийственное маленькое создание, призванное в этот мир, чтобы сводить его с ума. Наблюдать за ней в детстве было забавно — единственный ребёнок из семьи, наследница, была избалована всеми, начиная от деда Бейлона и заканчивая домовиками. Ей удавалось получать своё, используя улыбки, сладкий тон и капризно сжатые губы. Однажды Визерис почти преподнёс ей живого дракона на восьмой День Рождения, но Эймме удалось его остановить. Самому Деймону нравилось баловать её точно так же, как остальным; может, даже чуточку больше, просто за её сходство с ним.

Наблюдать за ней сейчас — больше напоминает пытку.

Энергия в ней бурлит и перегревается, и там, где сам Деймон искал драк и крови, она находит другие пути её выпускать. Она очаровательна, с её ангельским лицом и умением держать язык за зубами, когда необходимо. Он знает выражения её лица, но другие не могут прочитать её так же просто. Знает блеск её глаз и маленькую победную ухмылку, когда она добивается своего. Она умудряется отделаться минимальным наказанием, когда без спросу наведывается в Запретный Лес (на спор с гриффиндорцами), и большинство профессоров относятся к ней с теплом, не смотря на ворчание из-за её нетерпеливого характера. Она умеет убеждать, взяв характер в узду (но лишь на время, на короткий отрезок, прежде чем вспылить, показав крутой нрав.)

В первой половине ноября в День его Рождения утром в своей спальне в квартире в Хогсмиде он обнаруживает гостя. Сиракс, небольшая сова Рейниры с золотистым оперением и чёрными глазами-бусинами, сидит на его окне, удерживая в клюве записку. Деймон часто видел в совятне, как они с Караксесом прижимались друг к другу и недовольно отгоняли от себя с криками всех других сов, которые рисковали нарушить их покой.

Он забирает записку, в которой не так уж много слов, курсив Рейниры плывет ровными буквами, коротким и ёмким:

С Днём Рождения, мой дражайший дядя профессор Деймон

В конце фразы округло приписанное чернилами сердце. Так похоже на неё — самое важное сделать небрежным, нарочито рассеянным. Он кладет записку на стол и хмыкает. Взгляд натыкается на колдографию, сделанную два года назад, во время его первого года работы в Хогвартсе. На платформе Визерис стоит, положив руку ему на плечо, как когда-то много лет назад, когда они были детьми, только в этот раз Деймон не спихнул его ладони, перед ними Рейнира с косичкой и в школьной форме, с ещё детскими чертами лица, норовящими вот-вот стать взрослыми; сам Деймон не смотрит в кадр, его взгляд на ней, и они оба улыбаются от сказанной за мгновение до шутки. Если присмотреться, то можно заметить, как Визерис посылает им искоса взгляд.

Он помнит этот день и свои первые уроки. Как Рейнира в классе старалась делать вид, что не слышит шёпота одноклассников, и как её смутило то, что он вызвал её отвечать первой на его вопрос. После урока она сделала ему недовольное замечание. Маленькая возмущенная змейка.

Ему всегда нравилось вызывать в ней эмоции — просто для того, чтобы её внимание возвращалось к нему, из раза в раза, не смея забывать.

Мисария, пожалуй, единственная, кого из преподавателей этой школы можно назвать другом. Несмотря на их периодический секс, Мисария прежде всего друг. Они не делают отношения сложнее, чем есть. Она подпитывает его интерес к миру магглов и не пытается лестью приманить на свою сторону; более того, она иногда несправедливо честна.

Они пьют огневиски, который она принесла, в его кабинете после уроков, когда в кабинет врывается Рейнира. Ураганом, патронусом, сорвавшимся с палочки, — она возникает в его кабинете с широкой улыбкой, и её шаг неожиданно сбивается, заставляя замереть на середине комнаты, когда она замечает Мисарию.

— С Днём Рождения, стары... — обрывает фразу на полуслове и прикрывает розовые губы.

Будь он человеком получше, он попытался сгладить углы и разрядить ситуацию. Может быть, он бы попросил Мисарию уйти. Прогнать Рейниру он бы не захотел и не смог. Но он испытывает обжигающее, издевательское наслаждение, когда видит в глазах Рейниры вспышку ревности. Крохотное пламя, которое она гасит, проморгавшись.

— Не стесняйся, птичка. Ты не на уроке, — усмехается Мисария с дивана. — Что у тебя? Пирог для любимого дяди?

Рейнира прочищает горло и делает шаг, чтобы поставить тарелку с пирогом на журнальный столик. Переводит взгляд с Мисарии на Деймона и защитно ведёт плечами в мантии.

— Пирог с крыжовником по рецепту бабушки? Домовики сделали.

Деймон смотрит, как она переминается с ноги на ногу, будто готова в любой момент уйти. Ему хочется усадить её себе на колени, нырнуть пальцами под юбку и сжать бедра, теснее прижимая к себе. Его самый сладкий и желанный подарок, в обертке из мантии, клетчатой юбки и белой рубашки, которую она никогда не застегивает на все пуговицы. Распаковать бы его прямо здесь, разложить на ближайшем столе. Внизу живота горячо тянет, и он сглатывает и закидывает ногу на ногу, кивая на свободное кресло напротив.

— Спасибо, солнышко. Посидишь с нами?

Рейнира прикусывает губу изнутри — и он знает, какую бы борьбу она ни вела внутри, она не отступит. Никогда. Она садится в кресло и расправляет края юбки.

Пока Рейнира смотрит на Мисарию, слушая, что та рассказывает про новую кофейню где-то в центре Лондона, Деймон изучает её — пытается разложить на частицы и атомы, с одержимостью ловит мельчайшее выражение в её лице. Её собственный взгляд оценивающий, он видит, как она скользит по фигуре Мисарии и по её смелым маггловским вещам; открытым рукам и глубокому вырезу. Он думает, что экзотическая красота Мисарии неоспорима, но всё равно не может сравниться с валирийской чистотой, с неоспоримой силой рода, которая сразу видна при взгляде на Таргариенов.

Он позволяет мыслям блуждать — про то, что её губы будут горячими, а язык влажным, и она обязательно попытается вести, желая забрать контроль. Ей нравится забирать у него всё, что есть, и Деймон отдаёт ей это добровольно, — как на алтарь возлагает дары. Только Рейнира пока что не знает, а поэтому Деймон может только смотреть и представлять.

Они проводят за болтовней не больше часа, непростительно мало, прежде чем Рейнира удобно вспоминает про домашнее задание по Травологии. Она оставляет поцелуй на его щеке, придерживаясь за его плечо, и этот поцелуй длится дольше, чем обычный быстрый клевок. Он удерживает довольное гудение внутри.

Едва за ней закрывается дверь, Мисария произносит, удобнее откидываясь на диван:

— Знаешь, я всегда догадывалась, что ты больной нарциссичный безумец, но только сейчас понимаю до какой степени.

У неё блестят глаза, как от разгаданной сложной загадки.

— Не прикидывайся. Я не осуждаю, и, наверное, даже не удивлена. — Она покачивает стаканом, заставляя виски ударяться о стекло. — Твоя племянница милая маленькая змейка и её сходство с тобой ужасает. Я надеюсь, ты не спугнёшь её.

Деймон фыркает, допивая свой огневиски на донышке стакана. Для отрицания нужна вина или стыд, но ни того, ни другого он не испытывает.

— Она юная, но далеко не пугливая.

Мисария хмыкает, но не читает ему лекций. Он всё равно не стал бы слушать.

Он уже не может вспомнить, что ему понадобилось в кладовке. Может, это было чутьё. Сейчас уже не важно. Пальцы сжимаются вокруг палочки, с такой силой, что, кажется, по ней пойдут трещины. Перед глазами плывут круги, но Деймон всё равно не движется с места и не уводит взгляда.

От своей племянницы — полуобнаженной, обхватившей ногами талию мальчишки, с раскрасневшимися щеками и замершим в горле стоном. Как из множества старых и новых фантазий.

Её глаза распахиваются, не пугливо, но удивлённо. От того, как она отталкивает Коля от себя, Деймону было бы смешно, если бы он не был в шаге от того, чтобы запустить в него непростительным. Коль пошатывается и оборачивается, Деймон видит пот на его висках и как он говорит, торопливо натягивая штаны:

— Вон, — произносит Деймон спокойно, глядя, как Рейнира, сдвинув ноги и поправив юбку, поднимает руки, чтобы застегнуть пуговицы на рубашке, дважды не попадая в петли. Она обрывисто дышит и посылает ему раздраженный взгляд.

— Ты мог бы отвернуться? Или сделать вид, что ничего не видел?

У неё хватает наглости быть недовольной. Деймон цедит воздух носом и прикрывает глаза. Внутри пульсирует злость и ревность, и желание разрушить что-нибудь. Он медленно ослабляет хватку на палочке и разворачивается на пятках, прежде чем выйти из кладовки, оставляя Рейниру на столе в окружении швабр, пыли и отсутствия стыда.

Они, и правда, слишком похожи.

Этого следовало ожидать. Ей восемнадцать, в её возрасте он был в разы хуже, он хвастался завоеваниями в Большом Зале, выпячивал свои интрижки, словно за них добавят баллы. Рейнира, его отражение, с тем же любопытством и жаждой, и эгоизмом, поступает так же. Он думает: может ли он винить её в этом?

Рейнира ловит его в кабинете после урока. Дожидается, пока последний ученик покинет кабинет, и встаёт возле его стола, глядя сверху вниз. И всё же её пальцы нервно играют с кольцами — внутри Деймона что-то гадкое радуется тому, что она нервничает и что ей не всё равно.

— Мы так и будем делать вид, что ничего не произошло?

Он цокает языком и смотрит на неё, призывая взглядом подчиниться и зная, что этого не произойдёт. Она может притвориться, но никогда не подчинится. За это он любит её (за это же ненавидит).

— Я бы посоветовал тебе быть осторожнее, — наконец, произносит он. Убирает палочку во внутренний карман мантии и встаёт из-за стола. — Вам повезло, что это я вас нашёл, а не Бисбери или Вестерлинг.

Стоя, она едва достаёт ему до подбородка. Делает шаг вперёд и прижимается лбом к его плечу, трётся, как провинившийся маленький дракон, и бормочет:

Она поднимает подбородок, чтобы заглянуть ему в лицо. Ладошками касается его живота и мнёт ткань профессорской мантии.

— Это просто ради веселья. Ты сам меня учил, что нужно брать, что захочешь.

Знакомый запах овивает плющом. Если она притворяется, то он её недооценивал, но её слова кажутся искренними, потому что в них проскальзывает возмущенная нотка. Деймон мягко обнимает её за плечи, прижимая к себе теснее. Касается губами её волос.

— Я не желаю продолжать этот разговор.

Но они стоят в таком положении какое-то время. Её игры с мальчишками едва ли то же самое — потому что она заворачивается в его объятия, как в любимое одеяло.

Слухи доходят до него, потому что подростки шумные и не умеют молчать; и ещё потому что он особенно внимательно слушает всё, что касается его семьи. Поэтому в конце месяца он слышит, как по залам проходится шёпот о расставании Слизеринской принцессы и мальчишки Коля, и прячет свою довольную реакцию за непроницаемым безразличием.

Праведный Коль ей быстро наскучил, это не должно быть новостью.

Кристон выглядит так, словно к нему применили непростительное, но его племянница всё та же — она открыто ухмыляется, ходит по Хогвартсу в сопровождении своих кузин и смеётся, когда приходит к нему в кабинет и рассказывает про гиппогрифа по кличке Вермитор и про последнее письмо отца, про их с Лейнором и Лейной поход в Три Метлы, и между ними всё так же, как и раньше. Почти. Не считая более долгих прикосновений и изучающих взглядов, которые Рейнира посылает ему, когда думает, что он не видит. Пару раз она краснеет, румянец ползёт акварельными разводами по щекам, и это слишком хорошо — настолько, что Деймон прощает ей Коля.

темнее зелёного

Содержание

Слизеринское наследие

Быстрее ветра

Нечто знакомое в запахе

Змеиная хватка

Целуй, прячься, целуй

Зеркальные отражения

Далеко, в Северной Башне

После

Комментарии (0)