Тишина обволакивала коттедж словно загустевшая смола, бесконечная и удушающая. Иногда Драко казалось, что у нее есть пульс, и что он чувствует ее дыхание, всасывающее в себя весь воздух.

Ночью было труднее всего. Когда ужин был окончен, а посуда вымыта, ее мысли становились слишком беспокойными, чтобы позволить просто сесть и почитать. Тишина, темная и обвивающая, расползалась по ее квартире, пронизывая каждую комнату. Когда Гермиона больше не могла этого выносить, и когда больше не удавалось игнорировать когти, скребущие уголки ее сознания, она распахивала окно, чтобы впустить ночь.

Звуки города нарастали, заполняли пустоту. Прохладный воздух обвивался вокруг ее оголенных ног, подталкивая к подоконнику. Гермиона присела на него, обхватив руками колени, и посмотрела на городские огни.

Несмотря на свою изолированность, маленький коттедж был дворцом по сравнению с Азкабаном, в котором он провел месяц, предшествовавший суду. Свежую еду каждую неделю доставляли в охраняемый заклинаниями двор. И, поскольку у Драко не было волшебной палочки, он проводил долгие часы, учась готовить съедобные блюда на маленькой кухне. Пианино тоже было способом отвлечься. Но он мог играть лишь так долго, пока его пальцы не начинали болеть и спотыкаться о клавиши. И, какая бы внутренняя магия ни присутствовала в музыке, она испарялась, как утренний туман.

Еще пять лет. Еще пять лет, прежде чем он будет свободен.

Он покрутил кольцо, которое Тео вложил ему в руку шесть месяцев назад, и подумал о том, стоит ли рисковать.

Часть 1

Catmint and Thyme

tlvova

frofea

Драко Малфой был приговорен к домашнему аресту на пять лет. Но так как он является незарегистрированным анимагом, то почему бы не использовать форму хорька, чтобы время от времени ускользать наружу? 🐭🌳
История об одиночестве и поиске любви в неожиданных местах, о девушке, которая испытывает сострадание к маленькому потерянному хорьку. ❤❤❤

Роулинг Джоан «Гарри Поттер»

Драко Малфой/Гермиона Грейнджер

The Girl and the Ferret/ История о Девушке и Хорьке

ru-the-girl-and-the-ferret-istoriya-o-devushke-i-horke-catmint-and-thyme-beta-tlvova-perevodchik-frofea

Кольцо изгибалось в форме когтя, резная платина смотрела наверх, в сторону костяшки его пальца. Драко снял его и повертел в руке. Тео не говорил, куда оно его перенесет, просто сказал, что оно даст возможность выбраться.

Все, что ему было нужно, — просто посмотреть на жизнь, просто мельком взглянуть на мир за пределами молчаливой тюрьмы коттеджа.

Он вернется раньше, чем кто-нибудь успеет его заметить. Здесь почти нет никакого риска.

Прежде чем Драко смог придраться к каждому изъяну в своей аргументации, он надел кольцо на палец когтем вниз, и коттедж, с его высокими стеклянными окнами, что открывали слишком мало и отражали слишком много, исчез.

Он споткнулся в темноте и инстинктивно выставил руку вперед, нащупав стену или, возможно, коробки. Что-то сдвинулось под его пальцами, а затем упало. Драко подпрыгнул от неожиданности и врезался во что-то позади себя, молча проклиная Тео и то место, к которому он, черт возьми, привязал кольцо. Послышались шаги, кто-то шел разузнать, что за шум. У Драко были 

 — он снова выругался и трансформировался.

Кольцо упало на пол рядом с ним, он выкарабкался из своей одежды, которая теперь кучей лежала на полу. Драко схватил кольцо зубами и метнулся за коробку как раз в тот момент, когда дверь — боже, это оказался гребаный шкаф — распахнулась и внутрь пролился свет.

В дверном проеме в ореоле света стояла женщина, словно размытое пятно, с дикими кудрями. С его новым ростом она возвышалась над ним, и, казалось, заглядывала в шкаф. На четырех изящных лапках Драко прокрался к выходу, стараясь держаться в тени и проклиная свой белый мех. Пока она не посмотрит вниз, с ним все будет в порядке. В тот момент, когда она повернулась, чтобы закрыть дверь, он выскочил в дверной проем.

Кто-то взвизгнул. Он помчался по коридору, крепко сжимая в зубах кольцо, уворачиваясь от обуви и тележки, нагруженной книгами. Куда, черт возьми, Тео его послал? Книжный магазин? Люди кричали, убегая с дороги, а он рванул за угол, высматривая какой-нибудь способ выбраться: распахнутое окно или приоткрытую дверь. Это гребаное тело было 

. Он заметил высокое подвесное окно, которое было открыто для вентиляции, и бросился на полки под ним, забираясь и карабкаясь так быстро, как только малюсенькие гребаные ножки могли зацепиться за металлическое крепление. Он вскарабкался на подоконник, тяжело дыша и сжимая кольцо в зубах. Не обращая внимания на крики, доносившиеся сзади, он перелез через окно и спрыгнул с выступа на землю.

Драко приземлился в лужу и отпрыгнул назад, барахтаясь всеми четырьмя лапками и пытаясь найти сухую поверхность. Вдалеке горели уличные фонари, а на противоположной стороне переулка высоко мерцала оранжевая неоновая вывеска. Вокруг гудели машины, раздавались голоса, смех, приглушенная сирена — он бывал здесь несколько раз до войны и узнал эти звуки. Тео отправил его в маггловский Лондон.

Драко прокрался вдоль торца затемненного здания, щурясь и глядя на размытые уличные огни впереди. Но они были слишком яркими, а расстояние слишком большим, чтобы разглядеть детали своими дурацкими хоречьими глазками. Наконец, он нашел небольшую металлическую лестницу на стене переулка, которая, по-видимому, вела к черному выходу из книжного магазина, и спрятал кольцо под ней, засунув его между двумя металлическими опорами, выкрашенными в красный цвет. Он вернется за ним позже. Скоро. Он не задумывался над этим всерьез.

Свет из переулка слепил глаза — желтый, синий, красный, отражающийся в лужах. Драко прищурился, поворачивая голову, чтобы все рассмотреть. Люди были словно размытые пятна, когда он крался вдоль витрин магазинов: ноги пробегали над его головой, ботинки шлепали по стоячей воде. Кто-то пронесся мимо, топая ботинками о тротуар, и грязная вода забрызгала его мех. Он отряхнулся, чихнув, и тут пара каблуков наступила на его хвост. Он непроизвольно взвизгнул и подскочил, какой-то инстинкт заставил его нестись с колотящимся сердцем и уворачиваться от леса ног. 

 Он знал это чувство, и что оно предвещает. О боже, только не здесь. Не в этом 

 теле. Он не мог трансформироваться: голый мужчина, бегущий по Лондону, бледный, словно чертов призрак? Его бы поймали. Они бы нашли его. Отправили бы обратно. Черт, черт, зачем он использовал это кольцо!

Драко уже задыхался, когда нашел другой переулок и врезался в упавший мешок для мусора. Запах был отвратительным, но он остался на месте, свернувшись клубочком и спрятав мордочку, одновременно пытаясь заставить себя вспомнить дыхательные упражнения. Представить себе замерзшее озеро или что там, черт побери, сказал назначенный судом психотерапевт. 

. Он видел себя, как будто сверху, входящего в эти спокойные, чистые воды. Солнечный свет танцевал на его белых волосах. С ним была женщина, и она смеялась в его воспоминаниях — только он не был уверен, что это было воспоминание. После всего, что случилось, иногда это было трудно понять. Может быть, это была надежда. Или мечта.

Когда он выполз из мешка для мусора, стараясь не думать о происхождении слизи на своем животе, пошел дождь.

Гермиона приплелась домой после хаоса, что был ее рабочим днем, и стала сбрасывать с себя одежду по пути от входной двери до ванной. Пиджак на травертине

 у входа. Шарф на деревянном полу в холле. Кардиган. Кофточка. Брюки. Трусики и лифчик были сняты с ее ноющего тела, когда она наполняла ванну.

Она налила так много воды, что та перелилась через край, когда Гермиона погрузилась в нее. Что-то про ущерб, который может быть причинен водой, промелькнуло у нее в голове. Она понимала, что ей не должно быть наплевать на него. Вместо этого она соскользнула глубже, погружаясь с головой в безмолвное тепло.

Гермиона открыла глаза и задержала дыхание, наблюдая, как свет проходил сквозь воду, искривляя деревянные балки, пересекающие потолок. Рябь исказила и превратила длинную черную линию в орнамент. Эта искаженная версия казалась более настоящей, чем реальная. Гермиона смотрела, как воздушный пузырь всплывает на поверхность, прежде чем давление в ее легких стало слишком сильным, и она подняла голову ровно настолько, чтобы сделать глоток воздуха, прежде чем снова погрузиться под воду.

Когда она вышла из спальни, одетая в мягкие леггинсы и свободный пуловер, шел дождь. Ее высушенные волосы завивались на голове.

Гермиона подошла к окну и распахнула его, впуская внутрь прохладу и шум дождя. Его аромат заполнил всю квартиру, начиная с крохотной гостиной и заканчивая крошечной кухней. Гермиона закрыла глаза. Ей стало трудно дышать, когда неясные эмоции хлынули из ниоткуда. Она не будет плакать из-за дождя. Она 

Гермиона потерла лицо руками и откинула волосы назад, как будто могла бы физически отогнать иррациональные чувства. Когда она открыла глаза, на нее смотрела пара маленьких черных глаз.

Часть 2

Дождь барабанил, заглушая звуки города. Гермиона смотрела на существо, свернувшееся калачиком у ее открытого окна.

Кажется, это был кто-то вроде горностая или ласки. Без сомнения, угроза для местных птиц. Но его глаза были широко раскрыты от шока, а сам он был весь мокрый и дрожал в куче мокрых листьев. Совсем один в темноте.

— Привет, малыш, — прошептала она, осторожно протягивая к нему руку.

Как будто зачарованное, существо оставалось неподвижным, уставившись на ее лицо. Дождь хлестал по его настороженно торчащим круглым ушкам. Он, казалось, не замечал ее приближавшихся пальцев, и она, затаив дыхание, потянулась ближе, не смея надеяться. И маленькое мокрое беспризорное существо вытянуло свою невероятно гибкую шею и ткнулось темным носом в кончик ее указательного пальца.

Возможно, это было какое-то 

, потому что она могла поклясться, что что-то дрогнуло у нее внутри. Ее глаза расширились от прикосновения, и острая боль пронзила грудь, заставив отвести взгляд, прежде чем ее захлестнуло волной эмоций.

Когда Гермиона обернулась, ожидая, что существо исчезнет, испуганное ее внезапным движением. Потому что в этом была вся она: то чувствовала слишком много, то чувствовала слишком мало и отпугивала всех. Но нет… Она удивленно моргнула. Зверек все еще был там.

Гермиона не могла отвести взгляд от окна, когда поспешила на кухню и открыла холодильник. Что ели горностаи? Мясо? Яйца? Она вытащила контейнер с остатками куриной грудки, которые должны были стать ее завтрашним обедом, и вернулась к окну.

Он наблюдал за ней все это время, поворачивая своей мокрой головкой из стороны в сторону, чтобы держать ее в поле зрения, а черные глазки были непроницаемы.

Гермиона вытащила кусочки курицы из контейнера и положила их в ряд на подоконнике, молча умоляя его не убегать. До дрожи сильное отчаяние заставило ее теребить рукава джемпера и грызть ногти. Чувствовать — это нормально, напомнила она себе. Она была в безопасности, никто не мог видеть ее слез, защипавших глаза и выступивших только потому, что в ее окне появилось маленькое дикое существо.

Гермиона потерла то место на пальце, которого коснулся его нос, и заметила, как зверек склонил голову, чтобы проследить за ее движением.

— Никто не причинит тебе вреда, — сказала она, и ее голос немного дрогнул. — Здесь ты в безопасности. Я просто посижу рядом. И почитаю. А… ты можешь войти, если захочешь.

Гермиона выдвинула обеденный стул, напоминая себе оставаться спокойной, чтобы не напугать его, и взяла книгу из стопки.

Она не могла сосредоточиться на словах и даже не знала, какую книгу открыла — все, о чем она могла думать, был этот маленький горностай или хорек, или кем бы он ни был. В это время он бросил на курицу один презрительный взгляд, затем осторожно обошел угощения, прошелся по подоконнику и запрыгнул на ее маленький обеденный стол.

Он склонил голову набок, глядя на книгу, которую она не читала, и, Мерлин, выражение его мордочки было так похоже на то, как будто он насмешливо приподнял бровь, что она не смогла удержаться от легкого смеха.

— Ты очарователен, ты знаешь это? — Она отложила книгу, прикусив нижнюю губу, чтобы сдержать улыбку, расцветавшую на ее лице. — Ты прав, это было ужасное притворство. Ведь очевидно, что невозможно читать, когда кто-то такой милый сидит у моего окна.

Его уши дернулись вперед, как будто он заинтересовался, и она снова рассмеялась — эмоции вырвались наружу, прежде чем она смогла их остановить.

— О, тебе нравится, когда тобой восхищаются? Должна сказать, это было бы проще сделать в том случае, если бы с твоего грязного меха не капало на мой стол.

Его черные глаза сузились, как будто он был оскорблен, и она успела только открыть рот, прежде он спрыгнул со стола и пробежал через ее кухню. Он повернул голову, чтобы посмотреть на нее через плечо, прежде чем исчез в коридоре.

Гермиона нашла его в ванной комнате, разглядывающим наполненную ванну, воду в которой она забыла спустить. Какая умненькая маленькая крохотулька. Она пересмотрела свое мнение о нем: он был совсем не дикий, а, скорее всего, чей-то сбежавший питомец.

Когда Гермиона вошла, он взглянул на нее своими черными глазками, и она слегка улыбнулась. — Ты весьма брезгливый, не правда ли? Как насчет того, что я возьму полотенце и вытру тебя? — Она присела на корточки и протянула руку ладонью вверх, ожидая, когда он подойдет.

Его хвост дернулся, и он взглянул на ее руку искоса, прежде чем прыгнуть на край ванны и скользнуть головой вперед в воду.

— Нет, нет! — Гермиона дернулась вперед, подхватила его под живот и вытащила, прежде чем он мог опуститься на дно. — Она слишком полная! Я солью ее. 

, не пугай меня так больше!

Не раздумывая, Гермиона прижала его к груди, и его мокрый мех пропитал ее вязаный свитер, когда она наклонилась над ванной, пытаясь вытащить пробку.

Звук сливающейся воды заполнил комнату, и она покачнулась, прижимая к себе длинное покрытое мехом тельце и пытаясь взять под контроль свое колотящееся сердце.

— Ты в порядке? О боже, не делай так снова. Я сказала, что ты будешь в безопасности, и в первую же минуту… Мне не следовало оставлять ванну полной, я просто не думала, я не знала… — Ее дыхание стало прерывистым, застревая в горле, когда она пыталась вдохнуть. Он мог утонуть. Если бы она не последовала за ним, он бы прыгнул в ее ванну и…. образ появился у нее в голове и не исчезал. 

Она виновата. Она виновата.

 Она должна была понимать, что в доме небезопасно, и угрозы могут поджидать его. Пожар, засада. Она подозревала, что что-то идет не так, и хуже всего было то, что и они доверяли ей, и… Задыхаясь она прервала спираль воспоминаний. — Я просто… я не знаю как… Я больше не знаю, как это делать, я не могу…

Она зарылась лицом в его мокрый мех, не в силах остановить судорожные рыдания, выплескивая все эти ужасные эмоции на маленького хорька. Все, что она прятала, заперла внутри себя, чтобы никто, даже ее друзья, не могли это увидеть. Они думали, что она сильная. У Гермионы всегда был ответ. Гермиона всегда была права, всегда рациональна, всегда держала себя в руках.

Когда рыдания, наконец, стали стихать, а горло саднило, Гермиона прижалась к маленькому существу. Ее тело дрожало, когда она выдавила слова извинения.

— Прости, прости, прости.

Гермиона знала, что это выглядит глупо, очень глупо, но не могла остановиться. Это был инстинкт, необходимая потребность, настолько укоренившаяся в ее душе, что она подумала, что извинилась бы и перед ветром, если бы он осушил ее слезы.

— Я наберу в ванну чистой воды, чтобы помыть тебя, — Гермиона ослабила свою хватку и вытерла глаза рукавом. У нее вырвался дрожащий смешок, когда она поняла, что джемпер промок. — У меня все наперекосяк. О боже, я не знаю, как ты меня не укусил.

Она шмыгнула носом, снова вытирая лицо, прежде чем осторожно положить его в пустую ванну. А затем сняла через голову мокрую ткань и швырнула ее в сторону двери. Воздух был холодным и пощипывал ее кожу, что помогало подавить боль в груди. Она задрожала, но не стала надевать рубашку поверх лифчика.

Хорек не пошевелился, когда она наклонилась над ванной, чтобы вставить пробку на место и включить душ. Он смотрел на нее как завороженный, и Гермиона слегка улыбнулась ему. Он действительно был очарователен.

— Я думаю, ты не против, чтобы тебя держали… так что я просто… — она подхватила его под живот одной рукой, надеясь, что этого будет достаточно, дабы он не двигался, в то время как сама взяла насадку для душа и промыла мягкой струей воды его мех.

Он не шевелился. Даже когда она намылила его мылом и почувствовала напряжение в маленьком теле, легкую, но стойкую дрожь мышц, он ничего не сделал, только смотрел на нее своими круглыми черными глазками.

— Ты такой белый, — сказала она, когда он был завернут в полотенце и устроился у нее на коленях в гостиной. Она откинулась на большие пуховые подушки своего дивана, натянув одеяло на плечи, и взяла в руку его переднюю лапку, начав осторожно вытирать между пальчиками. — Такой красивый мягкий мех. Знаешь, я думаю, что ты горностай, а вовсе не хорек.

Она накрутила его хвост на палец.

— У тебя черный кончик хвоста. Я должна посмотреть, чтобы удостовериться, но 

, что где-то читала об этом. — Она продолжала болтать, вытирая его шкурку. — Мех горностая традиционно носили члены королевской семьи. Я могу это понять, почему, ты очень тактильно приятен.

Гермиона подняла его головку, вытирая шею. Он обмяк у нее на коленях, и она не смогла удержаться, чтобы не наклониться ближе и не поцеловать его в животик. Он поднял голову от прикосновения, посмотрел на нее, а потом потерся носом о ее щеку.

Что-то всколыхнулось у нее в груди, и она поцеловала его в крошечный темный носик.

— Ты идеальный, ты знаешь об этом? Ты бы обернулся вокруг моей шеи, словно маленький меховой воротник, если бы я попросила? Составил бы мне компанию на работе? — Гермиона почесала его ушки, наблюдая, как они сначала опускаются, а затем снова поднимаются. Его глаза закрылись, когда Гермиона провела пальцем вверх и вниз по его носику. Она перешла к его шейке, поглаживая мягкий мех, пока он сладко не выгнулся, вытянувшись длинной белой стрункой вдоль ее обнаженного живота. Он был таким понятливым, таким милым.

— Мой маленький белый принц, — пробормотала она, перед тем, как провалиться в сон.

Драко медленно просыпался, укутанный в кокон тепла, нежась на самой мягкой кровати. Сонливая нега овладела его телом, и он попытался глубже зарыться в мягкую поверхность, надеясь снова погрузиться в сон.

Он попробовал натянуть эту восхитительно мягкую подушку поверх глаз и осознал три важные вещи:

1. Он все еще был хорьком.

2. Мягкой подушкой была женская грудь.

3. Обладательницей груди была Гермиона Грейнджер.

На мгновение он затаил дыхание. Воспоминания о вечере обрушились на него: шок от того, что он увидел ее в окне, еще больший шок от выражения ее лица, как будто его присутствие и он, смотрящий в окно, как какой-то извращенец, сделали ее… счастливой.

Ему пришлось напомнить себе, что она считала его хорьком. И, 

 Гермиона Грейнджер питала слабость к маленьким грязным существам, попавшим в беду. А потом она протянула руку, чтобы дотронуться до него. И что, черт возьми, он должен был сделать? Хоть он и был хорьком, но у него все еще были манеры.

Воспоминания о ванной комнате промелькнули в его голове: о ее панике и рыданиях, о том, как он позволил ей плакать, уткнувшись в его мех. Он отогнал воспоминания о ее уязвимости, потому что волна стыда накрыла его — она бы никогда не захотела, чтобы он все это увидел. Но что еще он мог сделать? Трансформация в человека чертовски травмировала бы ее, не говоря уже о том, что стала бы отличным способом вернуться в Азкабан, когда она с криком побежала бы за мракоборцами. Он мог бы сыграть роль дикого зверька и убежать, но, боги, она, казалось, находила утешение в его присутствии…

Затем она сняла свой гребаный свитер и искупала его и… Драко зажмурился, но не мог подавить воспоминания об ощущении ее рук по всему своему телу, когда она мыла его, вытирала, шептала самые милые, чертовски ласковые слова. Он хоть и был в теле хорька, но все-таки это был его разум.

Все это было более чем волнительно. Драко лежал в ложбинке между ее грудей, Гермиона была теплой и пахла розами и, боже, он не мог отрицать, что это было лучшее, что он чувствовал за последние годы.

Он позволил себе одну минуту слабости, с порочным восторгом представляя гнев, который мог обрушиться, если бы она когда-нибудь узнала, 

 позволила спать на этих прекрасных грудях, прежде чем он заставил себя высвободиться из ее рук, откинув в сторону каштановые кудри, и скользнул на подушки.

Драко остановился на подлокотнике дивана и бросил на нее последний взгляд, прежде чем направиться к открытому окну. Гермиона свернулась калачиком на больших подушках, полулежа на боку, ее колени были подтянуты к груди, как у ребенка, одеяло соскользнуло с ее плеч, открывая прекрасный вид на ее черный кружевной лифчик и кремовые груди, усыпанные веснушками. Ее волосы были повсюду: разметались по подушкам и ниспадали на шею, скрывая ее лицо в беспорядке кудрей.

Отвернуться оказалось труднее, чем он ожидал, и его челюсти были сжаты, когда он выскользнул из ее окна. Драко спустился по пожарной лестнице и побежал по опустевшей улице с мерцающими в лужах огнями, не в силах избавиться от неприятного ощущения внутри. Потому что это было неправильно. Ей не следовало оставаться одной.

В переулке, где находилась металлическая лестница, он подобрал кольцо и трансформировался в человеческий облик. Когда холод прикоснулся к его обнаженной коже, все, о чем он мог думать, было то, что ему не следовало оставлять ее окно открытым. У нее вообще были защитные чары в квартире? Не дрожала ли она от холода на диване? Он должен был, по крайней мере, натянуть одеяло на нее… Нет, напомнил он себе. У нее были друзья, которые могли позаботиться о ней. Друзья, которые, должно быть, ни черта не замечали. И все же, это было 

дело. Проклиная свою принципиальность, он надел кольцо, поворачивая его когтем вверх.

Магия унесла его прочь, и он обнаружил себя стоящим перед окном своей спальни, на том же самом месте, откуда ранее исчез. Драко шагнул к серванту и залпом выпил двойную порцию виски, прежде чем сразу же рухнуть в постель. И пообещал себе, погружаясь в сон, что больше не будет пользоваться кольцом.

Он продержался пять дней.

Часть 3

Гермиона проснулась от витающего в воздухе комнаты запаха дождя. В темноте.

На мгновение память подразнила ее воспоминанием о белом мягком мехе и пристальном взгляде немигающих глазок. Но вскоре знакомая пустота снова поселилась в ее груди. Гермиона поднялась с дивана, ее шея болела, а оголенные руки покрылись мурашками от холода. Против воли она осмотрела пол, потом ее взгляд устремился к столику, к ряду кусочков нетронутой куриной грудки и открытому окну.

Потребовалось пять шагов, чтобы дойти от дивана до раздвижного столика, на котором лежали ее книги и короткие заметки. Она со щелчком закрыла окно, выбросила курицу и отправилась спать.

Драко катал кольцо между пальцами, вдавливая острый кончик когтя в подушечку большого пальца. Он смотрел в окно на место трансгрессии во дворе и на ящик с аккуратно сложенными пищевыми припасами. Прошла неделя с его последней проверки мракоборцем и пять дней с тех пор, как он видел другого человека. Даже от этой отдаленной мысли о Гермионе у него защемило в груди. Драко сильнее вдавил коготь в большой палец.

Есть ли у вас какие-либо проблемы со здоровьем?

Вызывало ли у вас что-нибудь дополнительный стресс или беспокойство?

У него возникло почти маниакальное желание рассмеяться, когда он взглянул на анкету мониторинга здоровья, и подумал о том, чтобы заполнить небольшое пространство рядом с чек-боксами

 подробными деталями о пустынных комнатах и мрачных реквиемах, а также об острой боли от лезвия, которое чертило тонкие линии, скользя по метке на его предплечье.

Оставалось ли на этой стадии что-то, кроме невроза? Сегодня Драко был одет для инспекции: в сидевшем как влитом пиджаке, с длинными рукавами и застегнутыми манжетами. Мракоборец взял анкету, содержащую в себе длинную колонку отмеченных ответов «нет», ничего не заподозрил и ушел без комментариев.

Когда Драко снова остался один, он повертел кольцо в руке, оценивая риск заработать себе головную боль. Без сомнения, все это могло бы закончиться какого-либо рода трагедией: Азкабаном или смертью на дороге. Металл кольца был из тусклого серебра, с глубокими вырезами забытых рун. Он подумал об альтернативе, о еще пяти годах, в которых не было ничего, кроме рефлексии, чувства вины и тонкого дрожащего лезвия ножа.

Этого было достаточно для ответа.

Он надел кольцо когтем вниз на палец.

На этот раз Драко удержался на ногах и не вскинул руки в панике. Выглянув из дверцы шкафа и увидев темный коридор, он предположил, что все служащие разошлись домой на ночь. Драко огляделся по сторонам, направляясь к высокому окну в задней части магазина, и заметил по дороге тележки с подержанными книгами, которые были в процессе сортировки. Там было все: от книг по садоводству до маггловских руководств по управлению автомобилями и романов о властелинах и кольцах

Картинки на обложках были пугающе неподвижны: застывшие пейзажи, улыбающиеся люди — мавзолей мертвых глаз. Он остановился у стопки кулинарных книг и взял одну, в которой утверждалось, что это «Легкая французская кухня», написанная пожилым джентльменом по имени Жак Пепин

Задняя дверь, конечно, оказалась запертой, но он открыл окно, а затем отошел в угол комнаты, где была сложена еще одна стопка коробок с книгами. Было страшно раздеться в холодном вестибюле, но он сделал это быстро, аккуратно сложив свой костюм и убрав его за коробки вместе с книгой и кольцом. Затем, обнаженный и слегка дрожащий от холода, он трансформировался.

В этот раз он не запаниковал, пока крался по улице в теле хорька, что, вероятно, можно было считать своего рода успехом, вот только это заставило его чувствовать себя жалким. По пути он считал кварталы и замечал вывески магазинов. Он всегда хорошо ориентировался и точно знал, какие именно темные перила, цепляющиеся за кирпичный фасад, были внешней лестницей, ведущей в ее квартиру.

Драко старался не думать о том, что делает, пока ступал лапками по металлическим ступенькам. Не думать о глупости этой экспедиции, о позднем часе, о вероятности того, что ее окно будет закрыто холодной ночью, и что она, как любой разумный человек, будет в постели.

Однако когда он добрался до верха, легкий ветерок вздымал занавески, словно прозрачный белый парус. Время близилось к полуночи. Свет был погашен, но ее окно было открытым.

Какие-то необъяснимые чувства затрепетали у него груди, что-то очень похожее на ностальгию и облегчение. Драко старался не думать, почему вернулся, или как это все было неправильно, или как он жаждал ее прикосновений в течение пяти гребаных дней.

Вытянув шею, он застыл в нерешительности на подоконнике, так как ожидал застать ее читающей на диване, возможно, свернувшейся калачиком на пуховых подушках, как он видел ее в последний раз. Но в маленьком открытом пространстве квартиры было темно. Стол у окна был завален книгами, диван и кухня были пустыми. Он осторожно ступил на стол, отчасти ожидая увидеть ее темные глаза, наблюдающие за ним из-за какого-нибудь угла.

В коридоре было тихо, когда Драко вошел в кухонный проем, чувствуя себя отвратительным злоумышленником. Он прошел мимо ванной: воспоминания о последнем визите были яркими и обрывочными в его сознании. Что-то сжалось у него в груди, и Драко потянуло к двери в конце коридора. Его пульс участился то ли от предвкушения, то ли от страха.

Есть нехорошие слова, чтобы назвать таких мужчин как он, подумал Драко, толкая носом незапертую дверь и прокрадываясь через темную комнату к кровати. Он запрыгнул на низкий столик — тело хорька легко преодолело это расстояние — и выглянул поверх стопки книг.

Она была там. Спящей. В безопасности. При виде ее смятение в его груди сменилось умиротворением. Это затяжной эффект войны, когда не знаешь, кто может пропасть, а кто умереть, напомнил себе Драко. И что это за гребаный идиотизм — оставлять свое окно открытым? Он придвинулся ближе, скользнув своим длинным телом мимо книг, но не прикоснулся к кровати.

Гермиона лежала на боку лицом к нему, ее кудри разметались по подушке в хаотичном беспорядке, а нежные руки были подложены под голову. Ее брови были нахмурены из-за какого-то беспокойного сна, с ее сжатых губ срывались тихие стоны. Драко смотрел на их очертание, когда они разомкнулись при резком вдохе. Драко поднял глаза и обнаружил, что ее глаза широко открылись от удивления.

— Привет, маленький принц, — прошептала Гермиона, очаровывая его хрипловатым ото сна голосом. — Ты вернулся.

В ней была какая-то грусть, когда она посмотрела на него. Изгиб ее бровей заставил Драко подумать, что Гермиона, возможно, была близка к слезам. И порыв выскочить из комнаты и убежать через окно испарился, как дым. Драко проследил за ее движением, когда она приподнялась на локте и протянула ему руку. Неужели это стало их приветствием?

Когда он завершил ритуал, вытянув шею, чтобы коснуться носом кончика ее пальца, на ее лице расцвела улыбка. И он снова был застигнут врасплох, дезориентированный тем, что спровоцировал такую реакцию.

— Ты сегодня выглядишь чистым, — сонно и, возможно даже счастливо, пробормотала она, похлопав ладонью по одеялу, и он осторожно подчинился. Ее рука обвилась вокруг его тельца и притянула к своей груди. — Я скучала по тебе.

Гермиона откинулась на подушку, явно собираясь вернуться ко сну. С ним. Драко попытался вызвать в себе чувства вины, негодования или стыда, но тут ее волосы упали ему на мордочку. Она пахла розами, и он не смог заставить себя думать ни о чем другом, кроме ее ловких пальцев, зарывавшихся в его мех, прокладывающих нежные борозды вниз по животу и ослаблявших напряжение, пока его глаза не закатились от блаженства.

Часть 4

Гермиона проснулась от нежного прикосновения меха к ее щеке, когда горностай выскользнул из постели.

Он снова уходил, и, хотя ей следовало этого ожидать, глухая тоска все равно вернулась и сдавила грудь. Гермиона наблюдала полуприкрытыми глазами, как он пересек комнату, бесшумной белой полоской направляясь к двери. Он остановился и оглянулся на нее, прежде чем исчезнуть в коридоре. Гермиона перевернулась на другой бок, натянув одеяло до подбородка.

К утру она пришла в себя и, прежде чем уйти на работу, закрыла окно в гостиной.

При свете дня стало очевидно, что возлагать свое эмоциональное благополучие на случайно забредшего зверька было глупо. В его появлении не было никакого глубокого смысла, как не было и ничего особенного или знакового в его выборе. Просто шел дождь, и ее окно было открытым. Он не выбрал ее. Гермиона являлась рациональным человеком и осознавала, что необходимо было перестать очеловечивать хорька.

Она прошла три квартала до книжного магазина, отметилась в офисе и начала сортировать коробки. Сложившаяся ситуация определенно показывала, что ей была необходима хоть какая-то компания, поэтому она заведет себе кота. Она заведет кота, будет держать окно закрытым, и всё это будет ничем не хуже хорька. Нет, так будет даже лучше, потому что кот не уйдет.

Довольная тем, что снова ведет себя адекватно, она приняла решение перестать думать о горностаях, хорьках и маленьких диких зверьках, появляющихся у её окна ночью. Гермиона поискала ближайший приют и решила пойти туда в обед. Она поговорила об этом с начальником и сделала пометку в своем ежедневнике. Но когда часы пробили 10 утра, известив о перерыве на утренний чай, она в панике бросилась домой и распахнула окно.

Сражаясь на войне, человек учится подавлять такие эмоции, как тревога и страх. Это всего лишь вопрос сосредоточенности: мозг способен удерживать в активном внимании только небольшое количество информации, и поэтому нужно заполнять этот резервуар чем-то другим.

Сегодня это были системы каталогизации и инвентаризации. А ее тело отвлекалось на раскладывание книг по полкам и распаковку коробок. Играла музыка, и тексты песен также держали ее разум напряженно сосредоточенным. Когда наступала ее очередь выходить в зал, Гермиона надевала эмоциональную маску и улыбалась покупателям. А в перерывах, когда ее разум танцевал на грани между надеждой и ощущением брошенности, а также другими заработанными тяжкими событиями страхами, она открывала книгу и читала. Чего она еще не делала, так это не позволяла себе думать о своей пустой квартире, или об открытом окне, или о возможности того, что мягкий белый горностай может ждать или не ждать ее на диване.

Слабый дождь капал на нее во время медленной прогулки в сторону дома, размывая городские огни в теплое сияние. Гермиона не стала открывать зонтик, вместо этого позволив влаге  скользить по щекам, пока вокруг сгущалась ночь, а тени кружили у ее ног.

Войдя в свой отделанный травертином холл, Гермиона уронила сумку на пол. Длинный шерстяной кардиган с мокрым шлепком соскользнул на плитку. Волосы влажными локонами свисали до талии, и какая-то часть ее осознавала, что она продрогла, но ее тело отказывалось дрожать.

Это была грубая, но эффективная тактика, — подавлять сигналы физического тела, чтобы контролировать разум. Гермиона проскользнула в ванную, не заглянув в гостиную, и разделась донага, пока набирала ванну обжигающей горячей водой.

Некоторое время спустя, когда вода остыла, и Гермиона больше не могла игнорировать течение времени, она вылезла из ванны. Переодевшись в легинсы и кардиган до колен и вытирая полотенцем волосы, она прошлепала на кухню. Несмотря на внутреннее обещание ни на что не надеяться, она бросила взгляд на диван, который, конечно же, оказался пуст. Она усмехнулась, потянувшись за чайником, и вдруг заметила его, сидящего прямо за ее открытым окном — гладкую белую полоску с двумя черными глазками, наблюдающими за ней в тишине.

— Ты здесь, — выдохнула Гермиона, и, прежде чем она смогла подавить улыбку, та вырвалась на свободу. Что-то вроде веселья, надежды и счастья забило ключом внутри нее, заполняя словно высеченную дыру в груди. Гермиона бросилась к окну, протянув ему руку, и он вытянул шею и коснулся кончика ее пальца своим прохладным носом. Его глаза были темными и яркими одновременно.

— Мне нужно придумать тебе имя, — размышляла она позже, после того, как заказала карри и накормила его с руки крошечными кусочками баранины.

Гермиона накручивала его хвост на палец, откинувшись на пуховые подушки дивана.

— Не могу же я продолжать называть тебя «Мой маленький принц», не так ли? — она улыбнулась, когда он согласно ткнулся носом в ее живот, и, не в силах удержаться, наклонилась и поцеловала его в макушку.

— А как насчет… — она на мгновение задумалась. — …Фрэнсиса?

Его уши дернулись, и она рассмеялась.

— Эй, ничего подобного. Фрэнсис Кроуфорд из Лаймонда, граф де Севиньи

 — мой любимый персонаж, так что это должно быть для тебя большой честью. Даже есть определенное сходство: белокурый и красивый, ты опаснее, чем выглядишь. И ты достаточно самолюбивый, так как потребовал, чтобы я вымыла твои грязные лапки. Хотя, если ты имеешь что-то против эрудированных аристократов 16-го века, мы всегда можем назвать тебя «Лапшой». Длинный, гибкий и частенько мокрый.

Он вскинул голову, и она не смогла сдержать взрыв смеха, когда увидела оскорбленное выражение его маленькой мордочки.

, иногда я могу поклясться, что ты меня понимаешь.

Она почесала его живот, пока он снова не расслабился, и наклонилась, чтобы покрыть поцелуями его длинную шею.

— Фрэнсис тоже был потерян и одинок. Никто не знал об этом, потому что как можно впустить внутрь себя людей, когда тебе так больно? — она печально рассмеялась. — Я сейчас проецирую свои чувства на него, не так ли?

Гермиона прижала зверька к груди, поднявшись с дивана, и подошла к большому книжному шкафу у противоположной стены, где вытащила свою любимую книгу

 с загнутыми уголками страниц и комментариями.

— Я почитаю ее тебе, — заявила Гермиона, садясь обратно на подушки. Он выбрался из ее объятий, и ее сердце екнуло. Но он лишь развернулся, чтобы скользнуть своим длинным телом вверх по обнаженной коже ее груди, зарываясь в кудри и положив голову на изгиб ее шеи. Удовлетворение, словно вуаль, вновь окутало ее, когда Гермиона поняла, что он останется. Она погладила его мех, призывая себя не привыкать к этому, и открыла книгу наугад, начав читать первый выделенный отрывок.

Той ночью Драко ушел до того, как она легла спать. Он чувствовал себя так, словно проглотил гребаное зелье эйфории и все еще был под кайфом. Гермиона весь вечер не переставала гладить его, и это было одновременно пьяняще и пугающе. Боже, если бы она когда-нибудь узнала, кто он на самом деле… Драко не сомневался, что даже камеры Азкабана будет не достаточно, дабы удержать ее от того, чтобы освежевать его.

Когда Гермиона отложила книгу, в его сознании уже разыгралось достаточное чувство вины, чтобы соскользнуть с ее колен, а не присоединиться к ней в постели.

Это было ужасно, но Драко надеялся, что она даст ему повод остаться. Подойдя к окну и запрыгнув на стол, он остановился, чтобы оглянуться. Драко знал, что одно мановение ее пальца, и он снова вернется в ее объятия, и к черту сознательность. Он прекрасно понимал, что в этот момент откликнулся бы на самые унизительные ласковые выражения и позволил бы ей сделать все, что угодно, если бы это означало снова ощутить ее руки на своей шерстке и уберечь ее от пустого остекленевшего взгляда, который иногда появлялся в ее глазах. Однако Гермиона только наблюдала за ним с дивана, пока Драко не развернулся и не исчез в ночи.

Потребовалось пять дней его постоянного появления у ее окна, чтобы тревога Гермионы утихла. Она начала ждать его. Впервые стала предвкушать возвращение домой с работы. Гермиона не знала, было ли это глупой доверчивостью или глупой бдительностью. Глупой доверчивостью, — решила она в четверг, наполняя полки книгами: он был животным, на которого она проецировала свою эмоциональную незащищенность. Рационально она должна была смириться с тем, что рано или поздно он не вернется.

Но после того, как книжный магазин закрылся, и она вернулась домой, спокойные черные глазки снова появились в ее открытом окне, ожидая приглашения, прежде чем войти… И стало намного труднее оставаться рациональной.

Он напоминал ей кота: он любил, когда к нему прикасались, а его гладкое тело скользило по ее обнаженной коже, как будто он жаждал тепла. И он лежал, безвольно обмякнув и растянувшись у нее на коленях. И довольствуясь тем, что позволял ей часами играть с его крошечными лапками и зарываться пальцами в шелковистый декаданс

 его меха. Гермиона читала вслух, и он извивался в ее объятиях, если она замолкала, вглядываясь в страницы книги, будто хотел знать, что может отвлечь ее внимание от него.

Он уходил каждую ночь, раз за разом. А после этого она лежала в постели и смотрела на тени, уговаривая себя не привыкать к нему. 

. Говорила себе, что она была наивной. Что на хорька нельзя было положиться. 

 Однажды он больше не появится, и она никогда не узнает, просто ли она ему надоела, или он умер. Это снова будет как с Глотиком. Как с Колином, Лавандой, Фредом и Анджелиной, и со всеми теми, кого она убила. Или с теми, кто говорил, что ее слишком много, кто ушел, потому что она была слишком раздраженной, или слишком грустной, или слишком тихой, или слишком громкой.

В конце концов, не имело значения, что он был всего лишь хорьком. Гермиона пообещала себе, что больше не будет привязываться. Была причина, по которой она жила в маггловском Лондоне, почему она работала в книжном магазине, почему ее палочка была засунута в заднюю часть шкафа, и Гермиона не прикасалась к ней почти год. Она как будто склеила себя с помощью клейкой ленты. Гермиона снова и снова получала урок, что 

 к кому-то — это словно дать кому-то в руки ножницы и попросить начать ее резать.

Драко проснулся в пятницу поздно. Солнечные лучи падали на изножье его кровати, проникая через высокое окно. Он перекатился на спину, прижав основание ладоней к глазницам, и провел несколько часов в терзаниях.

Время тянулось словно липкая патока. Драко барабанил по клавишам симфонии Бетховена до тех пор, пока сухожилия на руках не заболели, он сжег брускетту, он бегал спринтом по окруженному стеной саду коттеджа, пока не почувствовал жжение в бедрах. А затем лег на теплые камни мощеного внутреннего дворика и наблюдал за плывущими облаками. Наконец наступил вечер.

Когда Драко подошел к её окну и остановился, прежде чем проявить себя, он увидел, что она что-то писала. И позволил себе немного понаблюдать за Гермионой Грейнджер в естественном для нее состоянии. Ее кудри были растрепаны и каскадом падали на плечи, скрывая большую часть лица. Он видел, как ее рука яростно строчила нечто в своём в блокноте, и что-то всколыхнулось у него в груди. Что-то очень похожее на счастье.

Ее исследования, а также все книги и статьи о первой и второй волшебных войнах оставались нетронутыми с его первого визита в тот дождливый вечер. Но теперь они лежали открытыми на столе, маленькие клочки бумаги прорастали между страницами, словно она выращивала закладки. Несколько раз до этого она немного бессвязно говорила о своем проекте — книге, которую писала о взлете и падении Волдеморта. Гермиона была раздосадована, когда впервые упомянула об этом, так как чувствовала вину за отсутствие прогресса. Она была близка к тому, чтобы сдаться, но, судя по хронологии заметок на белых листах и газетных вырезках, которые были прикреплены к стене и разложены по комнате почти до дальнего окна, казалось, что ее энтузиазм вернулся.

Драко скользнул обратно в тень, намереваясь вернуться позже. Или, возможно, он будет сидеть здесь и подсматривать за ней, потому что, помоги ему Мерлин, он не видел ее такой со школы. И он уже нарушил всевозможные границы, так почему бы не нарушить еще одну? Но она, должно быть, уловила его движение, потому что подняла глаза, подперев щеку рукой. И он впервые увидел ее лицо — нахмуренные брови, полная нижняя губа, закушенная между зубами, глубокие мысли в ее темных глазах.

Все это длилось всего мгновение, пока Гермиона не заметила его, и Драко мог лишь восхититься, как от восторга изменилось выражение ее лица. Ее глаза превратились в полумесяцы и словно зажглись изнутри, ее губы расцвели теплой и яркой улыбкой. Драко понял, что перед этой улыбкой он таял словно воск. И когда она протянула руку одновременно в знак приветствия и приглашения, он шел к ней так, словно она вонзила крючок ему в живот и тянула к себе.

— Мой маленький принц, — сказала она, улыбаясь, и усадила его к себе на колени, вернувшись за стол. — Ты не возражаешь, если я немного попишу, прежде чем мы продолжим читать нашу книгу? Я все еще полна решимости убедить тебя в достоинствах Фрэнсиса Кроуфорда, рыцаря моего сердца. Но сегодня я почувствовала такое вдохновение, что хочу законспектировать эти мысли, пока они не забылись. Ладно?

Гермиона посмотрела на него сверху вниз, словно ожидая ответа. Драко обожал это в ней — что с ней он мог почти забыть о своем пребывании в теле хорька. Случайная мысль промелькнула в его голове, когда он прижался к Гермионе. Больше образ, чем слова. О том, чтобы быть 

, появиться у ее входной двери как человек, постучать… и даже быть награжденным этой улыбкой, будучи Драко Малфоем.

Это было тем, чего у него никогда не могло бы быть. Но на мгновение, на этот краткий, с трудом уловимый миг, когда время и реальность казались всего лишь образами, Драко позволил себе помечтать.

Часть 5

Когда в дверь позвонили, Драко лежал у Гермионы под джемпером, вытянувшись в струнку вдоль ее оголенного живота.

Он дремал, упиваясь блаженной негой теплой кожи, когда Гермиона подпрыгнула от неожиданности. Звонок продолжал звонить, как будто кто-то, не переставая, жал на кнопку, и сердце Драко пустилось в бешеный галоп. На него нахлынуло сильное и жгучее чувство вины, в сочетании со всеми мыслями, которые обычно атаковали его в три часа ночи — 

он обманывал ее, мракоборцы придут разоблачить его нездоровую одержимость, его отправят в Азкабан. Она узнает правду.

Дюжина оправданий пронеслась у него в голове, пока он пытался зацепиться за наиболее убедительные. Но, конечно, не существовало ничего, 

, что могло бы оправдать то, как он проводил свои вечера в ее объятиях и как коротал время в ожидании окончания дня.

А что, если на кольце были чары слежения? Что, если они добрались до Тео? Могли ли они выследить его? Драко необходимо сбежать, исчезнуть, пока они не заставили его трансформироваться в свое собственное тело. Гермиона оставила окно открытым, всегда такая внимательная к тому, чтобы он не почувствовал себя запертым в ловушке. Но она тяжело и часто задышала, и он уже знал эти признаки: Гермиона была близка к панической атаке. В памяти всплыла ванная комната, как она зарывалась лицом в его мех, как она 

 в нем. Все ее тело напряглось, когда кто-то сдался и перестал звонить, но начал колотить в дверь.

Драко жаждал трансформироваться, иметь возможность обнять ее и сказать, что все будет хорошо, что он позаботится о ней. Но нет. Он отбросил эту мысль. Он был Пожирателем Смерти. Его объятия стали бы чертовски слабым утешением. Боже, как он 

 это. Чувствовать себя таким беспомощным, таким чертовски 

Гермиона вытащила его из-под своего свободного джемпера, и Драко заморгал от яркого света, когда она притянула его к груди. Он скользнул вверх по ее шее, находя обнаженную кожу, к которой можно было прижаться, зная, что это был лучший способ ее успокоить. Вероятно, это просто сосед, сказал он себе, желая, чтобы учащенное биение его собственного пульса замедлилось. Драко не мог бросить ее. Беспокоиться не о чем. Это просто маггл. Что-нибудь безобидное.

Чем-то безобидным оказались Поттер и Уизли — два придурка, которые должны были быть ее друзьями, но вместо этого бросили ее, и она привязалась к гребаному хорьку — Пожирателю Смерти.

Драко хотел наорать на них, сдавить пальцами их гребаные шеи, пока они бы не начали задыхаться. И потребовать объяснений, почему они бросили ее в маггловской квартире, на маггловской работе. Потребовать объяснений, почему она не использовала магию, почему не было ни камина, ни сов, ни визитов. Почему она была так чертовски 

— Гарри! Рон! — воскликнула она, и тон ее голоса повысился до уровня жизнерадостности, какого Драко не слышал от нее со школы. Он сердито смотрел, как она пригласила их войти, и желая, чтобы на этот раз она была менее приветливой. И чертовски менее 

— Гермиона, я так рад тебя видеть. Мы соскучились по тебе, — Поттер улыбнулся ей, но в его глазах был отблеск беспокойства.

The Girl and the Ferret/ История о Девушке и Хорьке

Содержание

Часть 1

Часть 2

Часть 3

Часть 4

Часть 5

Часть 6

Часть 7

Часть 8

Комментарии (0)