Цзян Чэн не знает, что ищет на горе Луаньцзан. То ли доказательство, что Вэй Усянь мёртв, то ли причину надеяться, что жив. Он не знает, чего хочет больше. Чего боится больше.

Повсюду лежат трупы: старые, полуистлевшие, из армии лютых мертвецов Вэй Усяня, и свежие — из тех, кто явился на эту гору убивать. Есть и совсем древние кости, но на них Цзян Чэн не обращает внимания. Они давно стали частью этой горы, как деревья, лишайники и камни.

Сейчас здесь тихо. Цзян Чэн помнит людские голоса и стук мотыг — звуки обычной человеческой жизни, такие неуместные на мёртвой горе Луаньцзан. Помнит скрипучий голос какой-то старухи, смех ребёнка, перекличку женщин. И голос Вэй Усяня — такой же звонкий, как всегда, но с горькими нотками, появившимися после сожжения Пристани Лотоса. Цзян Чэн думал, что после свершения мести эти нотки исчезнут из голоса брата; откуда ему было тогда знать, что самое страшное ещё впереди.

Потом были крики, звон мечей, стоны умирающих. Победные возгласы. Похвальба солдат, добивающих вэньских беглецов. И снова тишина.

Цзян Чэн действительно не знает, что ищет здесь.

Тихий звук откуда-то слева раздаётся так неожиданно, что Цзян Чэн вздрагивает и хватается за меч. Звук похож на плач ребёнка — на горе, усеянной мертвецами, он звучит так странно, что Цзян Чэн мгновенно вспоминает истории о призраках, заманивающих людей детскими голосами. Но для новых призраков ещё рано, а если они были здесь прежде — Вэй Усянь их наверняка уничтожил.

Или приручил. Это же Вэй Усянь.

Плач звучит снова, и Цзян Чэн идёт на него, не выпуская из руки меч. Может, там и не призрак, но осторожность никогда не бывает лишней. Он доходит до старого кряжистого дерева — плач доносится словно бы изнутри, и Цзян Чэн понимает, в чём дело, ещё прежде, чем обходит дерево и видит тёмный провал дупла. Там, внутри, на щепках и сухой траве лежит свернувшийся калачиком ребёнок. Он похож на груду старого тряпья и почти не шевелится; если бы не плач — Цзян Чэн ни за что бы его не нашёл. Ребёнок слишком маленький, чтобы залезть по дереву. Скорее всего, его спрятал здесь кто-то из взрослых в отчаянной попытке спасти от резни — и не зная, что вместо быстрой смерти от меча обречёт на долгую и мучительную от голода и жажды. Может, это была та старуха, а может… Цзян Чэн вспоминает ребёнка, бросившегося ему в ноги, когда он приходил к Вэй Усяню. Были ли рядом другие дети? Кажется, нет. Значит, это тот самый. Вэй Усянь возился с ним и ругал за то, что тот тянул в рот грязные руки. Скорее всего, он и спрятал дитя здесь, рассчитывая позже вернуться и забрать. Он даже и подумать не мог тогда, что погибнет.

«Он сам виноват», — упрямо твердит про себя Цзян Чэн и осторожно достаёт ребёнка из дупла. Тот мгновенно затихает, словно все силы потратил на призыв о помощи. У него грязное лицо с дорожками от слёз на щеках. И он горячий. Цзян Чэн плохо разбирается в детях, но даже он понимает, что у ребёнка лихорадка.

Это — последний Вэнь. Единственный, кто стоит перед полным уничтожением клана, разорившего дом Цзян Чэна. Если ребёнок умрёт, клан Цишань Вэнь исчезнет навсегда. Если выживет — кто знает.

На миг Цзян Чэн представляет, что было бы, сложись история иначе. Если бы Вэни победили, Цзинь Лин остался бы сиротой и Вэнь Чжулю поднял бы его на руки, разглядывая, прежде чем… Нет, этого не могло быть, Цзинь Лин просто не родился бы тогда. Если бы Вэни победили, клан Юньмэн Цзян перестал бы существовать. Клан Ланьлин Цзинь… может, и выжил бы, но только не Цзинь Цзысюань. И это действительно уже неважно, потому что Вэни проиграли.

А Вэй Усянь сражался за их остатки так, словно это были его родичи. И за этого ребёнка тоже. И что от него осталось?

Цзян Чэн прижимает ребёнка одной рукой к плечу и снова достаёт меч. До Пристани Лотоса далеко, ему следует поспешить.

Он отдаёт ребёнка первой попавшейся служанке, коротко приказав: «Позаботься о нём!» Та кланяется, не поднимая головы. Почти никто сейчас не смеет смотреть в глаза Цзян Чэну. Всем уже известно, что он убил своего брата. Пусть не собственными руками, но какая разница? Цзян Чэн повёл армию на гору Луаньцзан. Вэй Усянь погиб. Вот и всё.

Он считает, что сделал для ребёнка всё, что мог (тем более что мог вообще ничего не делать, и никто бы его не упрекнул), остальное — не его забота. И говорит себе об этом весь день, а потом всё-таки находит ту служанку. Хорошо ещё, что запомнил лицо.

Она приводит его в одну из комнат, где раньше жили ученики ордена — новых наберётся едва ли половина, и комнаты стоят пустые. Ребёнок спит. Цзян Чэн нагибается и трогает его лоб — просто чтобы сравнить. Лихорадка действительно прошла.

— Глава клана Цзян, — шепчет служанка; он не сразу понимает, что шёпот — не от почтительности, а чтобы не разбудить ребёнка. — Мы не знаем, как его имя. Может быть, главе ордена известно?

— А-Юань, — говорит Цзян Чэн.

Служанка благодарно кланяется.

— Не беспокойтесь, глава клана Цзян. А-Юань скоро поправится.

Цзян Чэн глотает «Я не беспокоюсь!» и молча выходит из комнаты.

На следующий день он приходит снова. Просто посмотреть.

— Он такой тихий, — говорит служанка. — Совсем не плачет. Наверное, его хорошо воспитали.

Воспитали, ха. Кто его воспитал? Вэй Усянь? Этот и самого себя воспитать не мог, куда уж его к детям подпускать. Просто А-Юань наплакался в том проклятом дупле на всю жизнь вперёд.

Через несколько дней Цзян Чэн готов пожалеть, что принёс А-Юаня в Пристань Лотоса. Ребёнок ухитряется находиться сразу везде. Цзян Чэн выцепляет его взглядом то на мостике через пруд, наблюдающего за стрекозами, то во внутреннем дворике, то возле тренировочной площадки — служанка почти сразу подхватывает его и уносит, испуганно поглядывая на главу клана. Это постоянное присутствие раздражает. Ещё больше раздражает то, что, когда рёбенка не видно, Цзян Чэн всё равно ждёт, что он откуда-нибудь выбежит. И даже не удивляется, когда однажды вечером А-Юань прошмыгивает в Главный зал, где Цзян Чэн разбирает гору прошений и жалоб. Быть главой клана в мирное время едва ли не хуже, чем во время войны. И невозможно не вспоминать, как сидел на этом же месте отец, а они с Вэй Усянем играли и дурачились рядом, но тихонько, чтобы не мешать ему. Отец никогда их не прогонял. Тогда Цзян Чэн воображал, как станет главой клана и будет точно так же заниматься всякими важными делами, и Вэй Усянь, конечно, будет рядом, и сестра…

Никого нет. Только он один, глава клана в пустом зале.

— Простите, глава клана Цзян, — торопливо бормочет вбежавшая следом служанка и хватает ребёнка, прикрывая его рукой. Так, словно защищает от Цзян Чэна.

Словно Цзян Чэн ударил бы его за то, что попался на глаза.

— Оставь! — резко бросает Цзян Чэн. Ладно бы его боялись нерадивые адепты на тренировках — но чтобы ещё и женщины от него детей прятали!

Служанка вздрагивает и поспешно уходит. Цзян Чэн раздражённо мнёт в кулаке очередное прошение. Кажется, он сделал только хуже.

А-Юань ведёт себя так же тихо, как всегда. Сидит перед резной ширмой и зачарованно водит пальчиком по узору из ветвей и лотосов. Цзян Чэн продолжает заниматься делами, изредка поглядывая на ребёнка. Его присутствие не избавляет от одиночества — но, по крайней мере, оно ощущается не так остро.

У А-Юаня тоже никого не осталось. Только он пока не понимает этого. Однажды он вырастет и задумается: где его родители, кто они, как он оказался в Пристани Лотоса?

Надо ли ему рассказывать?

А про Вэй Усяня? Про то, как четыре Великих Ордена вырезали последних родичей А-Юаня на горе Луаньцзан, оставив его сиротой? А до этого клан Вэнь сделал то же самое с Цзян Чэном, Цзян Янли и Вэй Усянем…

Ребёнок, не подозревающий, сколько горя и смертей незримо стоят за его спиной, сосредоточенно изучает резные лотосы. Цзян Чэн вздыхает и думает, что у него есть ещё несколько лет, чтобы принять решение. Может, к тому времени всё устроится как-нибудь само.

Одиночество накатывает ночами, и Цзян Чэн не может уснуть от горя. Во всей Пристани Лотоса, во всём огромном мире нет больше никого, кто улыбнулся бы ему и назвал «А-Чэн». Кто мог бы его обнять. Всё, что осталось у Цзян Чэна, — осколки прошлой жизни, о которые он режет руки в кровь, но не может отпустить. Новая Пристань Лотоса, похожая на старую, но только похожая. Орден, собранный в спешке военных дней. Тихий ребёнок, играющий с бумажными птичками — Цзян Чэн знает, что А-Юань не связан с Вэй Усянем по крови, но постоянно ловит себя на том, что ищет в нём знакомые черты. Цзинь Лин, оставшийся в башне Золотого Карпа под присмотром госпожи Цзинь. Цзян Чэн не доверяет Цзиням, но о том, чтобы забрать племянника, не может быть и речи. Поэтому Цзян Чэн навещает его так часто, как может, и на этот раз совершенно ясно видит глаза и губы сестры. Потом, наверное, у Цзинь Лина будет такая же улыбка...

Осколки ранят, но без них у Цзян Чэна не останется ничего вообще.

Проходят годы, и постепенно боль стихает. То ли время отшлифовало острые грани, то ли Цзян Чэн так часто ранился, что руки его загрубели. Орден Юньмэн Цзян крепнет, снова становится силой, с которой нельзя не считаться. Растёт в Пристани Лотоса Цзян Юань — любимец адептов и слуг, обещающий стать первым учеником ордена. Растёт в башне Золотого Карпа Цзинь Лин, дважды в год приезжающий в гости к дяде. К счастью, Цзинь Гуаншань не задержался на этом свете, так что Цзян Чэну не приходится сражаться с ним за племянника. Будь прежний глава ордена Цзинь жив, он непременно использовал бы Цзинь Лина, чтобы получить влияние на орден Юньмэн Цзян. Нынешний, Цзинь Гуанъяо, не так рвётся к власти, да и Цзян Чэн уже не юнец, теряющийся перед главой влиятельного клана. Он на равных общается с Не Минцзюэ и Лань Сичэнем, хотя последний — единственный, кому Цзян Чэн действительно мог бы доверять. Лань Ванцзи больше не появляется рядом с братом. Это хорошо — Цзян Чэн совсем не хочет его видеть.

Когда кто-нибудь заводит разговор о Низвержении Солнца и уничтожении клана Вэнь, Цзян Чэн чувствует себя так, словно укрывает преступника. «Вэнь», — думает он, возвращаясь в Пристань Лотоса и глядя на почтительно — и радостно — приветствующего его мальчишку. Последний Вэнь. Семя, упавшее в землю и затаившееся до поры. Может ли что хорошее выйти из клана Вэнь?

Но Цзян Юань учит Цзинь Лина плавать. Таскает на спине, как когда-то Цзян Янли — Цзян Чэна и Вэй Усяня. И всегда держится чуть позади, словно убеждая: я знаю своё место, я не претендую ни на что, Цзинь Лин ваш племянник, я — просто адепт клана, не более...

У Цзян Чэна разрывается сердце, когда он видит это со стороны — через столько лет — и не знает, что делать. Ему отчаянно не хватает отца. Управлять орденом он научился, но как быть с детьми, которые даже не его дети? Как не дать им совершить те же ошибки, что превратили их с Вэй Усянем во врагов?

Цзян Чэн знает, о чём шепчутся за его спиной. Глава клана принёс домой незаконного сына и растит его, не собираясь признавать. Шепчутся с осуждением. Наверное, так же шептались когда-то про отца, но Цзян Фэнмяня любили и уважали гораздо больше, чем Цзян Чэна, да и родители Вэй Усяня были известны. Цзян Чэну плевать на этот шёпот, но вскоре Цзян Юань начинает отводить глаза, и Цзян Чэн понимает, что слухи дошли и до него.

Однажды маленький А-Юань спросил, откуда он взялся. Цзян Чэн тогда только-только проводил приехавшего с дружественным визитом Не Хуайсана, и свежий ветер Пристани Лотоса ещё не успел выдуть из его головы хмель. Поэтому он рассказал про высокую гору, на которой растёт тёмный-тёмный лес, а в том лесу стоит большое дерево, а в дереве — глубокое дупло…

— Если будешь себя плохо вести — отнесу тебя обратно и оставлю в этом дупле!

К счастью, А-Юань никому не пересказывал эту историю. То ли побоялся, что Цзян Чэн действительно отнесёт его в лес, то ли просто не поверил. Он всегда был смышлёным ребёнком.

И вот теперь он стоит перед Цзян Чэном и собирает всю свою храбрость, чтобы спросить:

— Глава клана Цзян, не могли бы вы сказать… кто мои родители?

— Они умерли, — отвечает Цзян Чэн. — Ты же знаешь.

Цзян Юань кивает и коротко кланяется, но в глазах у него мелькает разочарование. Наверное, решил, что Цзян Чэн соврал ему. Что слухи правдивы, а глава клана просто не желает, чтобы незаконный сын слишком много о себе думал…

— Стой, — резко бросает Цзян Чэн, когда Цзян Юань уже отворачивается, чтобы уйти. Тот послушно останавливается. Цзян Чэн встаёт и подходит к нему, кладёт руку на плечо. Цзян Юань ниже сверстников, но все говорят, что в пору юности он ещё вытянется. — Слушай внимательно, Цзян Юань, и не вздумай никому об этом говорить. Ты — ребёнок моего… — он проглатывает «брата», — … близкого человека. Этот человек умер дурной смертью, и если кто-то узнает — ты можешь навлечь на себя беду. Пусть все считают, что ты не помнишь своих родителей, пусть думают что угодно. Не слушай их. Твои родители мертвы, и незачем тревожить их прах. Ты понял?

Он говорит «ребёнок», надеясь, что Цзян Юань услышит «сын». Все знают, что у Старейшины Илина не было детей. Если Цзян Юань что-то заподозрит, его быстро разубедят. А уж о том, как Цзян Чэн ненавидит Вэней, тем более всем известно, никому и в голову не придёт, что он мог заботиться о ребёнке из их клана.

Цзян Юань серьёзно кивает, но Цзян Чэну кажется, что он разочарован едва ли не ещё сильнее. Неужели действительно надеялся, что окажется сыном главы клана? Глупо. Если бы Цзян Чэн был его отцом и не признал сразу — что толку с такого отца?

Больше они не возвращаются к этому разговору. Через несколько лет сплетни утихают сами, родителей Цзян Юаня считают погибшими во время Низвержения Солнца (что недалеко от истины), и только Цзинь Лин иногда косится на дядю, словно подозревает, что тот неспроста выделяет Цзян Юаня среди остальных адептов. Но ему простительно. Дед со стороны отца постарался оставить после себя дурной пример.

Потом появляется Вэй Усянь, и всё летит к чертям.

С Вэй Усянем всё всегда летит к чертям.

Цзян Чэн смотрит на незнакомое лицо Мо Сюанъюя — какого-то очередного побочного Цзиня — и ясно видит в нём Вэй Усяня. Живого. Целого.

Он хочет спросить: где ты был?

Он хочет сказать: у меня есть кое-что твоё.

Он хочет, чтобы Вэй Усянь исчез ещё на тринадцать лет. И чтобы никогда больше не исчезал.

Главное — Цзян Чэн понятия не имеет, что с ним делать. Он столько лет искал Вэй Усяня, но ни разу не подумал, что будет делать после их встречи. Так что он позволяет Лань Ванцзи (кто бы сомневался, что этот ланьский праведник будет тут как тут) забрать его в Облачные Глубины и радуется, что Цзян Юань — теперь уже Цзян Сычжуй, хотя про себя Цзян Чэн всё ещё зовёт его детским именем — остался в Пристани Лотоса разбираться с некстати взбесившимися водными гулями. Может, Вэй Усянь и не узнал бы его, но Цзян Чэн не готов рисковать. Ему нужна передышка. Время подумать. И не тащить же Вэй Усяня в Пристань Лотоса, в самом деле. Это последнее место, где Цзян Чэн хочет его видеть.

Он так ничего и не придумывает, и во время второй их встречи, когда Цзинь Лин выманивает его из лавки, снова позволяет Вэй Усяню сбежать. Как будто Цзян Чэн не знает, как врёт Цзинь Лин! У мальчишки всё на лбу написано. Есть, конечно шанс, что Цзинь Лин просто хочет убить Старейшину Илина собственными руками, но тут Цзян Чэн спокоен — Вэй Усянь ни за что не тронет племянника. Так что пусть убирается. Пусть Лань Ванцзи запрёт его в Облачных Глубинах, пусть Вэй Усянь никогда больше не ступает на земли ордена Юньмэн Цзян. Пусть держится подальше от Цзян Чэна и его родных.

Если раньше Цзян Чэн чувствовал себя укрывателем, то теперь — вором.

Они с Цзинь Лином возвращаются в Пристань Лотоса. Цзян Юань встречает их, докладывает об уничтоженных гулях, вежливо спрашивает, как прошла ночная охота. Цзинь Лин тут же утаскивает его прочь — вне всякого сомнения, рассказать о возвращении Старейшины Илина и Призрачного генерала, ну и о собственных приключениях тоже. Цзян Чэн отсылает прочь адептов и уходит к себе в комнату. Он пока не готов говорить о произошедшем, тем более — отвечать на чьи-либо вопросы. А они будут. Если для адептов «Мо Сюаньюй» был всего лишь очередным тёмным заклинателем, которого поймал Цзян Чэн, то Цзинь Лин наверняка понял гораздо больше. Кто ещё видел Вэй Усяня? Те бродячие заклинатели, хотя нет — они видели Призрачного генерала и то, что Цзыдянь не выбил из Мо Сюаньюя душу Вэй Усяня. Как такое вообще возможно? Раньше Цзыдянь всегда срабатывал. Хотя... это же Вэй Усянь.

Молодёжь из Гусу Лань тоже видела всё, но их заткнёт Лань Ванцзи. Он не дурак и понимает, что будет, едва весть о возвращении Вэй Усяня разнесётся по миру заклинателей. В лучшем случае Лань Сичэня и Лань Ванцзи попросят объясниться, а «Мо Сюаньюя» заберут Цзини, чтобы убедиться, что он тот, за кого выдаёт себя. В худшем...

Лёгкий стук в дверь выводит его из раздумий.

Цзян Юань появляется в дверях, держа поднос с чайником и чашками.

— Цзинь Лин рассказал мне, что произошло, — объясняет он. — Вы, должно быть, устали.

Наверное, в устах Цзинь Лина это звучало как «бесился, как чёрт». Первый порыв Цзян Чэна — рявкнуть, чтобы Цзян Юань убирался и оставил его одного. Но тот стоит и терпеливо ждёт, а Цзян Чэн действительно устал и знает, что, оставшись один, он всё равно не сможет думать ни о чём, кроме Вэй Усяня. Так что он кивает, позволяя Цзян Юаню поставить поднос на стол и заварить чай.

— Садись, — велит он, когда Цзян Юань собирается уходить. — Так что там с этими гулями? Расскажи подробнее.

Цзян Юань рассказывает — неторопливо, в деталях. Специально старается растянуть время. В нём всегда была эта чуткость, способность угадать, когда главе клана нужно, чтобы кто-то был рядом. И способность своим присутствием отогнать злость и раздражение. Цзян Чэн подозревает, что иногда его подсылают другие адепты — если причиной злости был кто-то из них. И Цзинь Лин, конечно. Цзинь Лин точно знает, за чьей спиной прятаться. Хотя сейчас Цзян Чэн злится вовсе не на него.

Он пытается убедить себя, что Вэй Усянь больше не появится и они смогут хотя бы сделать вид, что ничего не изменилось. Бесполезно. Он знает, что ещё встретится с Вэй Усянем, и очень скоро. И оказывается прав.

Второй поход на гору Луаньцзан, где снова укрылся Вэй Усянь, выглядит бледным подобием первого. Цзян Чэн подозревает, что добрая часть заклинателей — те, кому не досталось славы в прошлый раз, и теперь они торопятся стать победителями Старейшины Илина, пока его не победил кто-нибудь другой. Или пока не оказалось, что побеждать некого. Если бы всё зависело только от Вэй Усяня, Цзян Чэн не сомневался бы, что побоища не будет. В прошлый раз разум Вэй Усяня был помутнён, сейчас же он вполне осознаёт, что делает. Он никогда не был злым. Глупым, наглым, безответственным, зарвавшимся от собственной силы — да. Но не злым. Никогда не злым. Он не станет убивать просто так.

Но если его вынудят защищаться или защищать кого-то...

Потом на них набрасываются мертвецы, и уверенность Цзян Чэна колеблется.

Потом появляется Призрачный генерал.

Потом оказывается, что в пещере вместе с Вэй Усянем — дети, юные адепты разных кланов. Среди которых Цзян Юань и Цзинь Лин. Цзян Чэн очень хотел бы знать, как они там оказались. И надрать обоим уши — последнее он собирается сделать сразу же, как только они отойдут подальше от пещеры и от глаз остальных заклинателей.

Потом начинается полный бардак. Как Цзян Чэн и предрекал — когда появляется Вэй Усянь, всё катится к чертям. Потому что это Вэй Усянь.

А потом он вдруг чувствует, как лишается духовной силы. И всё остальное сразу теряет значение.

Страх, охвативший его, не передать словами. Он будто вернулся в те дни, когда остался без Золотого Ядра — слабый, беспомощный, убогий калека. Другие заклинатели ещё не понимают, что с ними — кто-то возмущается, кто-то жалуется — и только Цзян Чэн по-настоящему осознаёт весь ужас случившегося. Если это сделал Вэй Усянь, Цзян Чэн разорвёт его голыми руками. Уж Вэй Усянь-то должен понимать, как никто другой!..

Но это оказывается не Вэй Усянь.

Кто бы мог подумать. В кои-то веки во всём виноват не Вэй Усянь! А бывший адепт ордена Гусу Лань. Добропорядочного, благочестивого ордена, кичащегося своей правильностью. Цзян Чэн позлорадствовал бы от души, если бы не то обстоятельство, что сучий выродок использовал детей! Рассчитывая, возможно, что они погибнут и это станет поводом для убийства Вэй Усяня. Всего лишь поводом!

Сучий выродок тем временем сбегает, разрушив напоследок защитный круг, и мертвецы устремляются в пещеру. Сражаться без духовных сил — адский труд, меч кажется неподъёмным, но ни у кого нет выбора. Хорошо, что хотя бы у детей духовные силы остались. Плохо, что это воодушевляет их присоединиться к бою. Цзян Чэн понимает теперь, почему мать отправила их с Вэй Усянем прочь из Пристани Лотоса, а не оставила сражаться вместе со всеми, несмотря на то, что оба они были лучшими бойцами клана. Он тоже хотел бы схватить детей за шиворот и вышвырнуть их куда-нибудь подальше, в безопасное место. Только эти паршивцы бросаются в бой, даже не потрудившись сделать вид, что слушаются его.

Если бы Вэй Усянь был им кровным родственником, можно было бы свалить всё на наследственность, но, увы, не в этот раз.

Когда мертвецы наконец заканчиваются, Цзян Чэну очень хочется упасть рядом с ними и тоже умереть. Он никогда в жизни так не выматывался. Кое-кто из  заклинателей валится без сил прямо там, где стоит. Цзян Чэн находит взглядом Цзян Юаня с Цзинь Лином, и на миг у него замирает сердце — по рукаву Цзян Юаня расплывается кровавое пятно. Внезапно оказывается, что силы у него ещё есть — Цзян Чэн сам не замечает, как подлетает к ним и хватает Цзян Юаня за руку, заставляя сесть. Рана небольшая и чистая, без следов трупного яда; Цзян Чэн плотно заматывает её, чтобы остановить кровь, и орёт, обещая вырвать Цзян Юаню обе руки, раз они ему, по-видимому, не нужны. Тот бледнеет и еле слышно бормочет:

— Глава клана Цзян, всё в порядке. Не стоит беспокоиться, я сам...

— Ты ещё указывать будешь, что мне делать?!

Цзинь Лин цел и невредим, так что ему Цзян Чэн с чистой душой отвешивает оплеуху за непослушание. Мелкий паршивец даже не возмущается. Он сидит на земле рядом с Цзян Юанем и тяжело дышит.

— Ну и вонь, — с отвращением заявляет он. — Я теперь несколько дней не смогу есть!

Цзян Чэн невольно оборачивается, чтобы взглянуть на гору трупов, и вдруг ловит на себе взгляд Вэй Усяня. Удивлённый и заинтересованный. Или не на себе... Цзян Чэн невольно подаётся вбок, заслоняя Цзян Юаня.

У меня есть кое-что твоё.

Если Вэй Усянь не узнал его до сих пор, то и не узнает. Наверное, ему просто любопытно, что это за адепт ордена Юньмэн Цзян, о котором так беспокоится глава клана. Но это говорит разум, а в душе Цзян Чэн хочет, чтобы Вэй Усянь поскорее отвернулся и не смотрел на них больше.

В наступившей тишине раздаётся шорох шагов. Он идёт снаружи, и становится ясно — отдохнуть им не дадут.

И выйти из этой пещеры живыми — тоже.

Вэй Усянь, как всегда, готов принести себя в жертву. То, с какой безоглядностью следует за ним Лань Ванцзи, откровенно бесит. После всего, что сделал Вэй Усянь, после тринадцати лет забвения ему достаточно поманить — и благочестивый Нефрит готов умереть рядом с ним. Как будто ему нечего прощать. Как будто это самая правильная вещь на свете.

Но злиться некогда: мертвецов слишком много. Пользуясь тем, что все они таращатся на Вэй Усяня и не обращают внимания на остальных, Цзян Чэн вышвыривает детей из пещеры и бросается обратно. Мертвецы даже не сопротивляются, когда он рубит их мечом. В другое время это казалось бы детской игрой, но сейчас меч с каждой минутой становится всё тяжелее и тяжелее, а мертвецов уже так много, что Цзян Чэн то и дело наступает на куски тел.

Когда из кровавого пруда начинают лезть новые мертвецы, Цзян Чэн думает, что им всем конец. Но эти, самые отвратительные, покрытые кровью мертвецы не нападают на людей, более того — они набрасываются на тех, которых призвал Су Шэ. Сперва Цзян Чэн думает, что это дело рук Вэй Усяня, но тот выглядит ещё более удивлённым, чем остальные. Неужели ими управляет ещё кто-то из заклинателей? Сколько же этих приверженцев тёмного пути развелось, мало их Цзян Чэн распугал, что ли?!

Внезапно он слышит крик кого-то из молодых адептов и оборачивается как раз вовремя, чтобы увидеть, как очередной кровавый мертвец появляется прямо перед сбившимися в кучу юношами, среди которых — да когда же они наконец начнут слушаться?! — Цзинь Лин и Цзян Юань. Маленький, сгорбленный, с клоками седых волос на облезающем черепе мертвец выглядит отталкивающе и почти смешно, если не знать, какой силой обладают лютые мертвецы. Другие юноши отшатываются, но мертвец словно не замечает их. Он ковыляет прямо к Цзян Юаню. Не нападает, только пялится слепыми глазницами, будто силясь разглядеть, что за человек стоит перед ним. И Цзян Чэн вдруг понимает, кто это.

Всё, что твоё, останется с тобой

Keishiko

iolka

Что, если А-Юаня нашёл не Лань Ванцзи, а Цзян Чэн.

Мосян Тунсю «Магистр дьявольского культа» (Основатель тёмного пути)

Цзян Чэн

Лань Юань

Цзинь Лин

Вэй Ин

ru-vse-chto-tvoe-ostanetsya-s-toboi-keishiko-beta-iolka

А-Юань не помнит, что было до того, как он проснулся в светлой комнате с высоким потолком и какая-то женщина поправила на нём одеяло, а потом погладила по голове, задержав на лбу прохладную ладонь. Он помнит только темноту, страх, что никто не придёт и не заберёт его из этой темноты, а затем и отчаяние — потому что никто не пришёл. Помнит, как хотелось пить, как было холодно и болело горло, и он тихо плакал, пока веки не слиплись от слёз, а сил едва хватало на то, чтобы всхлипывать. А потом кто-то взял его на руки, и стало тепло, запахло чем-то сладковатым, незнакомым, и немножко — дымом. Он закрыл глаза и заснул, а когда проснулся, темноты уже не было.

Его мир начинается в большой спальне, залитой солнцем, где хватило бы места на шестерых, но постель всего одна. То и дело приходят две женщины, одна совсем старая, вторая молодая, приносят еду, обтирают его влажной тканью, рассказывают сказки, чтобы он поскорее засыпал. А-Юань слушает. Смотрит. Запоминает.

Мир огромный и интересный. Когда А-Юань набирается сил, чтобы выйти из комнаты, за каждым поворотом ему открываются удивительные вещи: большое крыльцо с резными деревянными перилами, пруд с цветами и плоскими зелёными листьями, почти закрывшими воду. Молодая женщина оттаскивает его от пруда и ругает, потому что А-Юань хотел узнать, сможет ли он встать на эти листья. Её зовут Лю Мэй, а старую женщину — Лю Хао, но А-Юань зовёт её бабулей, потому что она совсем старая и добрая, а ещё ему кажется, что он помнит её, хотя и смутно. Лю Хао улыбается и гладит его по голове, руки у неё тёплые, пахнущие едой. А-Юань уже любит её.

Ещё он находит большую площадку, где взрослые мужчины кричат и дерутся друг с другом. А-Юаню немного страшно, что они заметят его и побьют, но Лю Мэй тоже смотрит на них и хихикает, прикрыв лицо рукавом, и А-Юань перестаёт бояться. Если Лю Мэй не страшно, то и ему тоже.

Потом Лю Мэй вдруг прекращает смеяться, хватает А-Юаня в охапку и утаскивает обратно в комнату. Глава ордена пришёл, шёпотом объясняет она. Глава будет сердиться, если увидит, что они подглядывают. А-Юань понимает: от главы ордена надо прятаться. Хотя даже не знает, кто это такой.

В Пристани Лотоса, как называет это место Лю Мэй, множество дорожек, тропинок и коридоров, и А-Юань любит находить те, по которым ещё не ходил, чтобы они привели его в какое-нибудь новое место. Однажды он выходит к большой комнате, почти пустой. В ней гладкий деревянный пол, несколько низких столиков, узорчатые ширмы у боковых стен, а у дальней — А-Юань не сразу замечает — сидит человек в тёмном и что-то пишет.

— Простите, глава клана Цзян, — испуганно шепчет Лю Мэй и тянется к А-Юаню, чтобы утащить его прочь.

Так вот он какой, глава ордена. А-Юань с любопытством смотрит на человека в тёмном. Почему-то ему не страшно. Даже когда тот кричит на Лю Мэй и прогоняет её. А-Юань ждёт, что его тоже прогонят, но глава ордена ничего ему не говорит. Наверное, просто не замечает. А-Юань ведь маленький.

Ширмы очень красивые, в других комнатах А-Юань таких не видел. Он разглядывает их, узнавая вырезанные из дерева фигуры: вот цветок лотоса, а вот птица, а вот дерево… Их так много, и все разные, до самых верхних А-Юань даже дотянуться не может.

Потом ширма надоедает, и А-Юань начинает разглядывать главу ордена. Он совсем не старый, то есть старше Лю Мэй, наверное, но у него ещё нет ни бороды, ни морщин. Он копается в каких-то бумагах и недовольно кривится.

А-Юаню кажется, что он уже был здесь когда-то. Или не здесь, но он смутно помнит большую комнату и человека в тёмном, который так же сидел и что-то делал. Помнит, как хорошо и спокойно ему тогда было.

Он осторожно приближается к главе ордена. Тот не смотрит, и А-Юань, осмелев, подходит совсем близко. У главы красивая блестящая заколка, больше, чем у Лю Мэй. И одежда тоже красивая, А-Юань не знает, как называется этот цвет, но он не чёрный и не синий, а будто их смешали и ещё добавили красного. Осторожно, чтобы не привлекать внимания, А-Юань касается пальчиками края подола. Мягко. И пахнет приятно — сладковатым запахом, немножко знакомым. Хочется закрыть глаза, свернуться на полу и вдыхать, ни о чём больше не думая.

Он просыпается в своей постели. На улице уже темно; в животе бурчит от голода, и А-Юань скорее бежит на кухню, где бабуля даёт ему миску каши, а Лю Мэй строго говорит, чтобы он не беспокоил больше главу ордена. Иначе глава рассердится и велит его наказать.

А-Юань облизывает ложку и думает, что глава ордена не рассердился сегодня — так с чего бы ему сердиться в следующий раз?

Так что он приходит в ту большую комнату снова, а потом ещё и ещё раз. Не часто, конечно, только когда Лю Мэй занята и не станет его искать. Глава ордена не смотрит на него — слишком занят своими делами. А-Юань прокрадывается ему за спину и сидит там тихо-тихо. Ему нравится смотреть, как глава шуршит бумагами, что-то пишет, быстро и резко водя кистью, как меняется выражение его лица, когда он читает.

Иногда глава ордена говорит вслух. Сам себе, не оборачиваясь к А-Юаню.

— Идиоты, — говорит он. — Как будто я лично встану и пойду искать этого клятого буйвола.

— Допустим, я отправлю туда двоих. Если это гули. А если нет? Три часа на мече. Ещё три обратно. Если Ван Чжоу вылетит на рассвете, успеет вернуться до заката. Пусть сам решит, кого взять с собой. Да?

А-Юань не понимает и половины из того, что он говорит, но всё равно жадно слушает.

Однажды он едва не попадается. Он слышит голос Лю Мэй, зовущей его, и этот голос приближается. А-Юань невольно замирает, съёживаясь, — Лю Мэй будет ругать его, если застанет здесь. Но в тот момент, когда её тень падает на порог, глава ордена вдруг подаётся в сторону и облокачивается о стол, закрывая собой А-Юаня.

— Хватит орать, — недовольно говорит он. —  Никуда этот ребёнок не денется. Займись своими делами.

Лю Мэй торопливо извиняется и убегает — А-Юань слышит быстро стихающие шаги. Глава ордена возвращается на своё место и продолжает писать, так и не взглянув на него.

А-Юань зажимает ладошкой рот, чтобы не засмеяться. Он счастлив: от того, что глава ордена заметил его, что не выдал Лю Мэй, что А-Юаню на самом деле можно здесь сидеть. И когда в следующий раз глава ордена бурчит что-то про недоумков, которым везде мерещатся злые духи, А-Юань знает, что разговаривает он вовсе не с собой.

А-Юань боится темноты. Когда вечером Лю Мэй уносит светильник, оставляя его одного, А-Юань сжимается в комочек под одеялом и не может заснуть от страха. Темнота обступает его, холодная и пустая; А-Юаню кажется, что она никогда не рассеется, никто не придёт к нему больше, он навсегда останется один.

— Всё хорошо, малыш, — успокаивает его Лю Мэй, заглянувшая посреди ночи и увидевшая, как он беззвучно плачет, накрывшись одеялом с головой. — Чего ты боишься? Здесь же никого нет.

А-Юань знает, что никого нет. Это и страшит его больше всего.

В Пристани Лотоса нет других детей его возраста. «Так получилось», — говорит Лю Мэй, и лицо её становится грустным. А-Юань не удивлён, он привык, что вокруг только взрослые. У него есть Лю Мэй, которая всегда готова играть в догонялки или бросать камешки в пруд — кто дальше. У бабули можно сидеть на коленях, слушая сказки, наставник Цзян Шичжэн учит его письму и рассказывает, как устроен мир вокруг. Наставник очень умный и уже старый, его голова наполовину белая. Говорят, он какой-то дальний родственник главы ордена, но они совсем не похожи.

А-Юаню нравится учиться. Он старательно вырисовывает иероглифы, радуясь, когда линии получаются ровными и красивыми и наставник хвалит его. Иногда ему хочется похвастать своими умениями главе ордена, но тому, наверное, неинтересно.

Так проходит год, затем другой. А-Юань играет, учится, открывает для себя новые места — Пристань Лотоса больше, чем он думал, а за её пределами ещё немало интересного и неизведанного. Лю Мэй уже не следит за каждым его шагом, но всегда готова поиграть и подурачиться вместе. Взрослые мужчины, которых он видел на тренировочном поле, адепты ордена Юньмэн Цзян, вовсе не против, чтобы он смотрел, они треплют его по голове и обещают, что однажды ему тоже разрешат тренироваться с мечом. Один из них, Мин Юй, высокий молодой парень, учит А-Юаня плавать в озере и катает его и Лю Мэй на лодке среди лотосов. Лю Мэй закрывается от него рукавом, хихикает и говорит смешным высоким голосом.

А-Юань продолжает приходить в Главный зал — он уже знает, как называется та большая комната, — хотя и не слишком часто. Теперь он берёт с собой книгу и тихо читает, сидя в углу. Глава ордена по-прежнему не смотрит на него и разговаривает вслух. Когда в зал заходят другие взрослые, они с любопытством косятся на А-Юаня, но тоже ничего не говорят.

Однажды глава ордена впервые обращает на него внимание.

— Ты умеешь делать чай? — спрашивает он.

А-Юань едва не роняет книгу от неожиданности. Смотрит на главу и не знает, что ответить.

Тот раздражённо хмурится.

— Скажи Лю Мэй, чтобы научила. Хоть какая-то польза будет.

Спустя несколько дней А-Юань расставляет на столике чайный набор. Тяжёлый чайник ему приходится поднимать обеими руками. Глава ордена берёт чашку не глядя, отпивает — А-Юань замирает, ожидая.

И это единственная похвала, которую слышит А-Юань. Самое большее, что он получает в следующие разы, — короткий кивок. Но ему достаточно.

Мин Юй приносит откуда-то маленький лук — не игрушечный, настоящий, словно сделанный специально для А-Юаня. Вечерами, когда на тренировочном поле никого нет, они вдвоём стреляют по мишеням. Это вовсе не так легко, как думал А-Юань, глядя на взрослых лучников. Натягивать тетиву трудно, руки устают, но он упрямо продолжает посылать стрелы в мишень. Или, вернее, в сторону мишени, потому что даже попасть в деревянный щит у него пока не получается. Мин Юй говорит, что умение приходит с повторением. Если А-Юань отступит сейчас, как же он управится со взрослым луком, который и больше, и тяжелее?

Но А-Юань не собирается отступать, ему нравится. Он старается приходить на поле каждый вечер, даже когда Мин Юя нет, и выпускать не меньше двух десятков стрел. Иногда ему удаётся попасть совсем близко к центру мишени, и он чувствует такую гордость, словно поразил врага в самое сердце. Однажды он станет самым метким воином Пристани Лотоса. Ну, может быть, после Мин Юя. Так, как Мин Юй, никто не стреляет.

В один из таких вечеров его застаёт глава ордена. У него были гости, это А-Юань знает потому, что Лю Мэй велела ему держаться подальше от Главного зала и покоев главы. И на этот раз она была так серьёзна, что А-Юань послушался, хотя его и снедало любопытство. Он сидел в библиотеке, а затем, когда Лю Мэй разрешила выйти, взял свой лук и отправился на тренировочное поле.

Главу ордена он замечает не сразу — только слышит, что кто-то подошёл, но всё его внимание сосредоточено на мишени, и он сперва выпускает стрелу, промахнувшись на ладонь от края деревянного щита, а потом только оборачивается.

Глава стоит, глядя на него сверху вниз. Ничего не говорит, и А-Юань тянется за следующей стрелой. Он очень надеется, что в этот раз не промахнётся.

— Локоть ниже, — произносит глава ордена. — И плечо назад.

Глава подходит сзади и кладёт руки поверх рук А-Юаня, исправляя стойку. Тепло и едва уловимый запах благовоний от его одежд вдруг воскрешают в памяти А-Юаня почти забытое воспоминание.

Стрела с глухим стуком вонзается у самого центра мишени.

Но А-Юаню уже не до стрел и не до мишени. Он стискивает лук вспотевшими ладонями, сердце стучит, как после долгого бега.

— Глава клана Цзян, — говорит он, впервые обращаясь первым. — Глава клана Цзян, скажите, откуда я взялся? Здесь, в Пристани Лотоса?

Глава выпрямляется и смотрит на А-Юаня, слегка покачиваясь. Лицо у него… странное. Как будто это он задал вопрос и ждёт ответ.

— На высокой горе, — начинает он низким голосом, каким Лю Мэй иногда рассказывает страшные истории, — стоит тёмный-тёмный лес. В этом лесу растёт большое дерево, а в дереве — глубокое тёмное дупло. Если будешь себя плохо вести…

Он делает паузу и резко наклоняется:

— Отнесу тебя обратно и оставлю в том дупле!

Наверное, он хочет напугать А-Юаня. Но тот не боится — он наконец понимает. Вот что это была за темнота! Он каким-то образом оказался в дупле дерева, в тёмном и страшном лесу, и не мог выбраться. И это глава ордена забрал его оттуда, забрал и принёс в Пристань Лотоса. Вот откуда он помнит этот запах, вот почему рядом с главой ему так спокойно, хотя тот делает вид, что не замечает его, а иногда может и прикрикнуть. Это всё неважно, потому что А-Юань живёт в Пристани Лотоса — а возможно, и вообще живёт — благодаря ему.

Потрясённый своим открытием, он не знает, что сказать, и ещё долго стоит, сжимая лук, даже после того, как глава ордена уходит. Ему хочется сделать что-то в ответ, как-то отплатить главе… но он не знает, как. И не знает, захочет ли тот принять его благодарность. Глава ведь ничего не говорил, А-Юань сам догадался.

Может быть, однажды А-Юань вырастет и придумает что-нибудь подходящее.

Цзян Юаню десять лет, когда он знакомится с Цзинь Лином.

В Пристань Лотоса приплывают гости из Ланьлина. Цзян Юаню удаётся издалека подсмотреть, как заклинатели в сияющих золотом халатах сходят на причал, а глава ордена лично встречает их. Цзян Юаню не нравится жёлтый цвет. Пусть золото означает богатство, но глава в строгих лиловых одеждах выглядит гораздо внушительнее.

Цзян Юань сидит у пруда, кидая камушки в лягушек. Не для того, чтобы убить, конечно. Просто забавно смотреть, как они упрыгивают в воду, а потом всплывают и снова принимаются квакать.

Тогда к нему и подходит мальчик в золотых одеждах с вышитым на груди белым пионом. Он младше Цзян Юаня на несколько лет, но смотрит высокомерно, словно это он тут хозяин, а Цзян Юань непонятно откуда взялся.

— Ты кто такой? — спрашивает он.

Цзян Юаня задел бы этот тон, будь мальчик ровесником, но слышать подобное от малыша смешно.

Мальчик задирает нос ещё выше.

— А я Цзинь Лин. Будущий глава ордена Ланьлин Цзинь. И глава клана Цзян — мой дядя.

Это звучит так гордо, что Цзян Юань не сдерживается и фыркает. Цзинь Лин возмущённо топает ногой.

— Не смей смеяться! Я пожалуюсь дяде, и он прикажет твоим родителям выпороть тебя.

— А у меня нет родителей, — говорит Цзян Юань.

Он не видит в этом ничего особенного — много у кого нет родителей, хотя бы одного, а то и обоих. У Лю Мэй только бабуля, у Мин Юя — мать.

Но Цзинь Лин смотрит на него с сочувствием.

— У меня тоже, — говорит он. — Их убил Вэй Усянь. А твоих?

Цзян Юань слышал эту историю. Обрывками, но слышал. Вэй Усянь был когда-то шисюном главы ордена и жил в Пристани Лотоса, в семье предыдущего главы. А потом, когда на них напали Вэни, убили предыдущего главу и всех, кто защищал Пристань, Вэй Усянь встал на тёмный путь, чтобы отомстить. Но тьма поглотила его, и он убил сестру нынешнего главы ордена и её мужа, и ещё многих заклинателей. Потом погиб и сам — то ли глава убил его, то ли разорвали лютые мертвецы, которыми Вэй Усянь управлял, Цзян Юань так и не понял. Но при главе вспоминать про Вэй Усяня было нельзя. Все говорили, что глава его ненавидит. И соглашались, что это правильно, но как-то не очень уверенно. Бабуля один раз и вовсе сказала: «Бедные мальчики», — когда вспоминала, как возвращалась в Пристань Лотоса после Вэней. Лю Мэй и Цзян Юань сделали вид, что не услышали.

Ему так говорили: что его родные погибли во время Низвержения солнца. А значит, они сражались против ордена Цишань Вэнь и пали в бою. Цзян Юань гордится ими, хотя, конечно, лучше бы они остались живы.

— Вэни были грязными псами, не зря их вырезали под корень, — кивает Цзинь Лин, явно повторяя за кем-то из взрослых.

Цзян Юань с ним, в общем, согласен. Он слышал, как зверски расправились Вэни с предыдущим главой ордена — родным отцом нынешнего — и его супругой, как залили Пристань Лотоса кровью её защитников. Если их за это перебили, то и поделом.

Цзинь Лин мнётся, не зная, что ещё сказать. Цзян Юань выручает его:

— Ты впервые в Пристани Лотоса?

— Хочешь, я тебе всё здесь покажу?

Он ведёт Цзинь Лина на дальний причал, на тренировочное поле, к своей любимой беседке над озером. Тот осматривается вокруг с делано равнодушным видом и всё время говорит: «А в башне Золотого Карпа дорожки гораздо шире и посыпаны белым песком», «А в башне Золотого Карпа сейчас цветут пионы, вот такие, — и тычет пальцем в узор на груди. — Это особый сорт — «Сияние среди снегов», такого больше нигде нет». «А в башне Золотого Карпа…» Цзян Юаню уже хочется стукнуть его, но он говорит себе, что Цзинь Лин маленький и глупый. Пристань Лотоса лучше любой башни, это любому ясно.

Они свешиваются через перила беседки, наблюдая за рыбами («А в башне Золотого Карпа живут огромные карпы, с руку длиной!»), спорят, кто увидит самую большую. Цзян Юань на всякий случай придерживает Цзинь Лина за пояс. Он уже готов предложить идти дальше, когда на мостках раздаются шаги, и они видят приближающегося главу ордена.

Цзян Юань поспешно вскакивает, Цзинь Лин — за ним, споткнувшись и едва не упав. Цзян Юань с ужасом понимает, что, во-первых, нарушил запрет попадаться на глаза гостям, а во-вторых — обращался с племянником главы без малейшего почтения, будто тот — простой мальчишка, такой же, как он сам. Он невольно отступает на шаг и опускает голову, надеясь, что его вид выражает достаточное раскаяние.

Глава ордена смотрит на них странным тяжёлым взглядом.

— Цзинь Лин, — говорит он. — Тебя все ищут. Изволь сообщать, куда уходишь.

Цзинь Лин потупляется, щёки его вспыхивают.

— Возвращайся в Главный зал. Цзян Юань…

— Прошу простить меня, глава клана Цзян.

— Когда они уедут, придёшь ко мне.

На высокой горе росло большое дерево... Часть 1.

Цзян Юань замечает, что глава ордена никогда не берёт его на ночные охоты, в которых участвуют другие ордены. Даже когда Цзян Юань становится старше и может в одиночку не только справиться с речным гулем, но и упокоить поднявшегося мертвеца. Всегда находятся какие-то поводы оставить его в Пристани Лотоса, а если их нет, глава просто велит остаться, и всё. Цзян Юань не обижается. Он знает, что глава не стал бы так поступать без причины. Во-первых, Цзинь Лин: его положение как будущего главы Великого Ордена слишком шатко, он должен использовать любую возможность, чтобы доказать, что достоин своего места. Цзян Юаню нельзя становиться его соперником, но и поддержать тоже нельзя — кто-то может решить, что это не дружба, а попытка одного ордена получить в будущем влияние на другой. Во-вторых, в таких охотах обычно принимают участие юноши и девушки из правящих кланов или близких к ним семей. У Цзян Юаня даже нет живых родичей, снова пойдут слухи об их тайном родстве с главой клана Цзян, и опровергнуть их не получится, это не Цзинь Лину рот заткнуть, пригрозив подзатыльником.

Возможно, есть и третья причина. Цзян Юань вспоминает давний разговор и то, как глава ордена всегда прятал его от гостей, и гадает: неужели он так похож на отца, что кто-то может узнать его и вспомнить ту историю про дурную смерть?

Но ему, в общем, всё равно. Это Цзинь Лин любит хвастать своими успехами, а Цзян Юаню такого счастья даром не надо.

На этот раз глава ордена и Цзинь Лин возвращаются раньше обычного. Глава выглядит… пугающе. Так, что слуги притихают и стараются побыстрее уйти с дороги. Он не разгневан, про другого человека Цзян Юань подумал бы «расстроен», но это, конечно, не про главу ордена Юньмэн Цзян.

Долго размышлять об этом ему не даёт Цзинь Лин — утаскивает к себе в комнату и, даже не сменив одежду, взахлёб рассказывает про свои приключения. Про ожившую каменную статую, про то, как глава ордена едва не подрался с Ханьгуан-цзюнем из-за Мо Сюаньюя, сумасшедшего родича Цзинь Лина (имя кажется знакомым, вроде бы Цзинь Лин уже рассказывал о каком-то скандале с этим самым родичем). Про Призрачного генерала, вернувшегося из мёртвых — то есть не вернувшегося, он так и остался мёртвым, но все думали, что его сожгли много лет назад, а оказалось, что нет. Потом, понизив голос, — про курган со скелетами, и как Мо Сюаньюй спас его, а потом уже Цзинь Лин спас Мо Сюаньюя, потому что глава ордена принял его за Вэй Усяня, хотя Цзыдянь всего лишь сбил несчастного парня с ног, а все знают, что Цзыдянь не ошибается. Но глава почему-то всё равно решил, что это Вэй Усянь. Это, наверное, из-за Призрачного генерала. Мо Сюаньюй управлял им, играя на флейте, и так же, по рассказам, делал Вэй Усянь. Но флейта — это ведь просто флейта, если Мо Сюаньюй был тёмным заклинателем и подражал Вэй Усяню, то, конечно, он играл на флейте. На чём ещё ему играть, не на барабанах же?

— Как жаль, что меня с вами не было, — искренне говорит Цзян Юань. Ему бы хотелось хоть одним глазом взглянуть на Призрачного генерала. Столько историй про него слышал, одну другой страшнее, и вдруг оказывается, что это чудовище ещё бродит где-то по земле. Кому бы тут не стало любопытно?

Цзинь Лин задумчиво смотрит на него.

— А ты что делал? На гулей охотился? — спрашивает он и, не дожидаясь ответа, предлагает: — Возьми меня завтра с собой. Из-за этого Мо Сюаньюя я так и не успел ничего убить, обидно. И я тебе ещё больше расскажу, обещаю.

— Если глава ордена позволит, — неуверенно говорит Цзян Юань. Конечно, ему хочется услышать ещё больше подробностей, да и охотиться с Цзинь Лином он любит. Но когда глава в таком настроении…

Всё, что твоё, останется с тобой

Содержание

Всё, что твоё, останется с тобой

На высокой горе росло большое дерево... Часть 1.

На высокой горе росло большое дерево... Часть 2.

На высокой горе росло большое дерево... Часть 3.

На высокой горе росло большое дерево... Часть 4.

Комментарии (0)