Стоит ли праздновать День святого Валентина, если ты давно состоишь со своим возлюбленным в законном браке? Кто-то скажет: «Разумеется!» — полагая, что освежить отношения бывает порой полезно, кто-то ничего не думает, а Маринетт Дюпен-Чен бы смело ответила: «Нет». Но не потому, что отмечать это событие не любила или считала пустой тратой времени и денег. Просто День святого Валентина был ей… неважен.

Причина была довольно простой. Сначала Маринетт, как и все девочки, трепетала в предвкушении праздника. Разочаровалась она, когда на свое признание в День всех влюбленных получила отказ. Многолетние попытки оживить прежнюю радость ожидания так и не увенчались успехом. А потом, встретив будущего мужа, Дюпен-Чен с пониманием отнеслась к его взглядам, и четырнадцатое февраля, да и вообще романтические глупости, перестало быть для нее чем-то главным.

В конкурсе на самую приземленную пару в Париже Габриэль и Маринетт не только бы взяли гран-при, но и удерживали бы потом этот статус еще лет пять. Многие удивились бы, но сама женщина не видела в этом ничего предосудительного. Чувства можно выразить сотней способов, не только букетом из тысячи роз, дорогущими подарками, фееричными свиданиями и безбашенными поступками. К тому же практика показывала, что пары,  у которых подобная атрибутика стояла на первом месте, распадались довольно быстро.

Иногда Алья Сезер — в замужестве Ляиф — по-доброму подтрунивала над подругой: мол, как она и ее благоверный еще не умерли от такой размеренной личной жизни? На что Маринетт спокойно отвечала: «Не все же рождаются романтиками, нам и так хорошо», нисколько не кривя душой. Ее муж не относился к мечтателям. Габриэлю были под силу проекты любой сложности, дедлайны словно вливали энергию, он создавал шедевры буквально из воздуха и двигался вперед, когда многие уже сходили с дистанции. Он был волевым и решительным, смелым и целеустремленным, надежным и понимающим. Словом, респектабельным во всех отношениях. Но совершенно не умел выразить словами симпатию или любовь, а упоминание о романтике, даже случайное, вызывало у него ступор.

Дюпен-Чен столкнулась с этим затруднением, еще работая штатным дизайнером в доме моды «Габриэль». Она замечала пристальные взгляды, слышала тихие вздохи, но дальше дело не двигалось. Габриэль Агрест всем видом показывал: «Ты мне интересна» —  и вообще не пытался ни как-то ухаживать, ни даже просто поговорить о своих чувствах. Хотя она не раз намекала, что совсем не против близкого знакомства. И если бы Натали Санкёр не решила подтолкнуть эту пантомиму к логическому концу и не намекнула Маринетт, что стоит самой вывести мужчину на откровенный разговор, вряд ли бы они даже начали встречаться.

С горем пополам Агрест раскрыл перед девушкой душу, но честно признался: романтик из него никудышный. Объяснения в любви ему давались хуже, чем Дюпен-Чен — составление химических формул. Возможно, другую девушку подобное признание оттолкнуло бы, но Маринетт решила проявить женскую мудрость. На собственном опыте зная, каково это — не уметь выразить свои чувства перед возлюбленным, она заверила Габриэля: если его слова правда, то ей не нужны шикарные букеты и дорогие подарки. Ответ сильно воодушевил мужчину. Он поклялся, что Дюпен-Чен ни о чем не пожалеет, подарив свое сердце…

Незаметно прошли дни, месяцы, а затем и годы. Они довольно быстро узаконили свои отношения и жили душа в душу вот уже почти пять лет. Многие ставили, что живой и эмоциональной Дюпен-Чен будет трудно с таким мужем. Но Маринетт не слушала пересуды. У внешне холодного, немногословного Агреста действия компенсировали невысказанные слова с лихвой. Женщине было вполне достаточно его поцелуев и объятий. Происходящее в спальне и вовсе превосходило все ожидания. Она ощущала себя любимой каждой клеточкой тела. И было плевать, дарил ли ей Габриэль без повода дорогие безделушки или насколько пышным был букет по случаю ее дня рождения. Все, кто  считает это мерилом крепости брака, глубоко заблуждаются…

В одно довольно холодное февральское утро понедельника, спускаясь на завтрак, Маринетт ощутила отчётливый запах роз. По всему особняку будто разлили цистерну розовой воды. Торопливо спустившись, женщина застыла посреди лестницы и с трудом удержала восхищенный вздох:  холл наводняли цветы всех мыслимых и немыслимых оттенков.

— Какая красота! — прошептала она и обернулась на приближающегося со спины мужа. — Зачем тебе столько роз?

Он почему-то побледнел, а затем тяжело вздохнул.

— Я придумал украсить ими зал для показа новой коллекции. Но потом идея мне разонравилась, а отменить заказ уже было нельзя. Теперь я даже не знаю, куда их девать.

Женщина прекрасно понимала его огорчение. В его распоряжении были запасы средних размеров цветочного магазина. Да и выбрасывать такую красоту было бы до безобразия жалко.

— Если хочешь… оставь себе, — неожиданно сказал Агрест, еще больше удивив жену.

— Погоди, ты серьезно?! — сдавленно поинтересовалась она. Ее сердце отчего-то забилось быстрее.

— Серьезно, — ответил Габриэль, но вдруг смутился, отвел взгляд и, запинаясь, продолжил: — Считай, что это… компенсация… ну, за все время… что я не дарил тебе… цветы.

Искренний восторг мгновенно вытеснил женскую сдержанность и рассудительность. С громким счастливым визгом Маринетт повисла на шее у мужа, без конца повторяя: «Спасибо!» Габриэль смутился от такого яркого проявления чувств, но все же сумел улыбнуться в ответ.

— Это просто цветы. К чему такой восторг? — поинтересовался он, заключая Дюпен-Чен в объятья.

— Мне никогда столько не дарили, — призналась она, прижавшись щекой к шерстяной ткани пиджака. — За все мои двадцать пять лет жизни.

Агрест бормотал что-то вроде «глупости», «быть такого не может», «ты преувеличиваешь». А Маринетт уже предвкушала, как соберет розы в букеты и составит  композиции. Но сначала сделает селфи на фоне и отправит Алье…

Подруга несказанно удивилась и буквально завалила Дюпен-Чен сообщениями, требуя  подробностей. Вот только поболтать вдоволь не удалось: понедельник выдался нагруженным. Часть работы даже пришлось перенести на следующее утро. Ближе к полудню вторника Маринетт наконец разобрала все дела и с чувством выполненного долга отправилась к Габриэлю с отчетом. Сидя за офисным столом, муж сосредоточенно писал. При этом он то и дело порывался перечеркнуть записи, но в последний момент передумывал. Женщина приблизилась, но Габриэль настолько увлекся, что даже не обратил внимание. Осторожно заглянув через его плечо, она удивилась.

— А говорил, что не дружил с литературой, — посетовала Дюпен-Чен. — Смотри, какие красивые стихи!

Бам! Перьевая ручка выпала из мужских пальцев, покатилась и упала на пол.

— Я не умею писать стихи, и ты прекрасно об этом знаешь, — ответил Агрест, краснея, как никогда раньше.

— А это тогда что? — изумилась Маринетт, взяв в руки листок дорогой писчей бумаги и вчитываясь в строки.

— Это… так… глупости… ручку надо было расписать, — пробормотал мужчина и попытался забрать бумагу.

— Погоди, я пытаюсь понять, кто автор, — ответила Маринетт, уворачиваясь и зачитывая вслух: — «Тебе, прекрасная, что ныне… Мне в сердце излучаешь свет… Бессмертной навсегда святыне…Я шлю бессмертный свой привет…» Это, случайно, не Вольтер?

— Это Шарль Бодлер, — поправил ее Габриэль. — Когда-то мне нравились его произведения.

— Я слышала, что они достаточно своеобразные. Хотя сама ни разу не читала. Пожалуй, стоит ознакомиться со сборниками.

Она перечитала стихотворение, невольно залюбовавшись записью: каждая буква была выведена аккуратно и с любовью. Должно быть, муза месье Бодлера была восхитительно прекрасной, раз он посвятил ей столь чарующие строчки. Женщина коротко вздохнула. Ей стихов не писали еще ни разу.

— Как я уже говорил, мне надо было расписать ручку. Отдай, я его выброшу.

— Ну уж нет! — запротестовала Дюпен-Чен, прижимая записку к себе. — Я оставлю. Он поможет мне отыскать оригинал.

Кажется, Агрест хотел еще что-то возразить, но Маринетт поспешила из кабинета. В библиотеке она перелистала потрепанный сборник Бодлера целых три раза… но так и не нашла красивое стихотворение. Вернее, нашла, но совпадала только начальная строфа, а следующие сильно отличались. Решив, что муж просто не слишком точно их вспомнил, Дюпен-Чен уже собралась выбросить бумагу, но в последний момент передумала. Все же она не так уж хорошо знает творчество Бодлера, поэтому лучше уточнить. Аккуратно свернув записку, Маринетт положила ее в спальне, чтобы вечером еще раз спросить супруга…

В итоге она закрутилась и напрочь позабыла о своем намерении. Мысль еще раз мелькнула  у нее в среду во время ланча, однако женщина не успела озвучить вопрос: Натали принесла в столовую довольно большую коробку…

— Очередной презент от навязчивой поклонницы? — не преминула пошутить Дюпен-Чен, рассматривая содержимое посылки и замечая, что Габриэль утрачивает самообладание.

— Они вправду считают, что добьются моего расположения коробкой дорогих конфет?! — возмутился мужчина, крутя в руках большую ярко-красную упаковку в форме сердца, а затем небрежно отшвырнул ее на стол. — Уже вся Франция знает, что я не ем молочный шоколад, но некоторые отдельные личности все равно мне его присылают!

— Значит, наслышана далеко не вся Франция . Думаю, как-нибудь в интервью я расскажу о твоей страсти к горькому шоколаду «Линд». Вдруг этот концерн согласится бесплатно снабжать тебя своими фирменными плитками? — по-доброму усмехнулась Маринетт, беря в руки отвергнутое лакомство. — О, «Боветти»! Обожаю их шоколад!

— Вот и забирай его себе, — пробормотал Агрест.

— Подарки не передаривают, — напомнила женщина.

— Уж лучше передарить, чем выбросить, — Габриэль снова заглянул в коробку, а затем на мгновение задумался. — А ты… правда сильно его любишь?

— Безумно, — ответила Дюпен-Чен, вдыхая соблазнительный запах какао-бобов из открытой упаковки. — А что?

— Там еще одиннадцать коробок. Заберешь их все?

Ответом мужчине стали крепкие объятья и весьма страстный поцелуй. Он смутился, попеняв жене, что она слишком уж бурно реагирует на всякие мелочи. А Маринетт уже представляла, как будет разбираться с накопившимися эскизами, поднимая себе настроение любимым лакомством…

Утром в четверг ее разбудил смех — такой заливистый, что, потягиваясь и открывая глаза, женщина невольно улыбнулась.

— Что тебя так рассмешило с утра пораньше? — поинтересовалась она у стоящего к ней спиной супруга.

— Один мой знакомый дизайнер игрушек подшутил. Признаю, шутка удалась, — оглянувшись, улыбнулся Агрест.

— Как же у него получилось? — удивилась Дюпен-Чен. Внутри нее уже загоралось любопытство.

Ловко пряча что-то за спиной, Агрест развернулся всем корпусом, подошел к постели и опустился на матрас напротив жены.

— Показывай уже, что там! — потребовала она, и Габриэль подчинился.

Через мгновение женщина держала в руках мишку Тедди, сшитого из серого мохера.

— Никого не напоминает? — спросил мужчина, широко ухмыляясь и озорно глядя на Дюпен-Чен.

— Разумеется, напоминает, — ответила она, заливаясь румянцем. — Это же я!

Возможно, не будь игрушка одета, Маринетт не поняла бы задумку. Но не могла не узнать ярко-розовое в белый горох домашнее платье, сшитое по ее же наброску.

— Потрясающе! — оценила женщина, отмечая искусную работу, особенно блестящие глаза из голубого стекляруса и алые ленты, обвитые вокруг ушей. —  Значит, этот медведь — девочка?

— Медведи-мальчики платьев не носят, — еще шире улыбнулся Агрест.

— Тогда я хочу, чтобы у нее была пара! Ты должен позвонить своему другу и заказать еще одну игрушку.

Едва Маринетт закончила фразу, ее взору открылась потрясающая картина: Габриэль мертвенно побледнел, а затем на его щеках вспыхнул румянец.

— Значит… пара для мишки-Маринетт… уже есть? — вслух предположила женщина. Муж покраснел еще сильнее и отрицательно замотал головой.

Его взгляд, пометавшись, остановился в одной точке. Проследив направление, Дюпен-Чен обнаружила внушительный бумажный пакет с логотипом завода игрушек.

— Он ведь там, не так ли? — с легким нажимом сказала она, впрочем, уже не сомневаясь собственных догадках. Осталось только заглянуть внутрь.

— Не делай этого, — мужчина будто прочел ее мысли, но Маринетт уже было не остановить. Она выждала, а затем резко рванула вперед…

Агрест почти поймал ее, но женщина чудом выскользнула из его объятий. Финальный рывок, шуршание бумаги… и спальню огласил радостный вопль.

— Боже, какая прелесть! Почему ты сразу мне его не показал? — неприлично громко умилилась Дюпен-Чен, вертя в руках белого мишку Тедди, одетого в серый жилет и белый пиджак. — Ничего себе, даже шейный платок в такую же полоску! И очки! Вот это я понимаю — скрупулезный подход к деталям!

— Уб-бери его обрат-тно, пож-жалуйста, — заикаясь, попросил Габриэль.

— Но почему? Он же такой милый! Сам посмотри!

Маринетт подобрала отброшенного второпях серого медвежонка и усадила мохеровую пару рядышком.

— Они так мило смотрятся! — сказала она, улыбаясь. Ее муж, судя по виду, балансировал на грани инфаркта.

— Я собирался отправить его обратно вместе с иском о защите чести и достоинства. Лично мне он ни капельки не понравился, — сурово выдал он, прожигая игрушку взглядом.

Женщина на мгновение растерялась, а затем прижала обоих медвежат к груди.

— Только через мой труп! — уверенно заявила она, с удовольствием наблюдая, как супруг меняется в лице.

— Никаких «но»! Раз тебе они не нужны…

— Разумеется, не нужны! — перебил ее Агрест. — Только полный идиот додумается подарить сорокапятилетнему мужчине мягкую игрушку! К тому же я с детства не люблю этих мишек!

— Значит, теперь они мои! — не осталась в долгу Дюпен-Чен. — И только попробуй исподтишка их умыкнуть! Я подам на развод в этот же день!

Она прошествовала к небольшой кушетке и усадила на нее своих новых любимцев. Не злись женщина так на упрямый характер Габриэля, она заметила бы, что слова о разводе напугали его едва ли не до сердечного приступа…

Глава 1

BlackPrincessMamoru

Она каждой клеточкой тела ощущала себя любимой, и ей было откровенно наплевать: дарил ли ей Габриэль дорогие безделушки без повода или сколько роз было в ее букете, подаренном по случаю дня рождения. В мире существовали сотни других способов выразить свои чувства, нежели букеты с тысячей роз, дорогущие подарки, фееричные свидания и безбашенные поступки. В конце концов, это не мерило крепости брака, а все, кто так считает, глубоко заблуждаются.

Чудесная божья коровка (Леди Баг и Супер-Кот)

Габриэль Агрест/Маринетт Дюпэн-Чэн

Зашифровавшийся Валентин

ru-zashifrovavshiisya-valentin-blackprincessmamoru-beta-myl

Маринетт дулась на супруга до позднего вечера. Улегшись в постель и довольно сухо пожелав ему доброй ночи, она демонстративно отвернулась. Мохеровые игрушки сидели рядышком на кушетке, словно влюбленная пара — в полную противоположность своим реальным прототипам…

— Маринетт, пожалуйста, хватит, — негромко, но твердо попросил Агрест в пятницу вечером. — Давай помиримся!

— Не раньше, чем ты возьмешь все свои слова назад, — возразила она.

За окном было темно, рабочий день уже давно закончился, но супруги еще не помирились. Вечернее чаепитие в столовой перед камином больше напоминало прогулку по минному полю, нежели семейную идиллию.

— Хорошо, признаю. Я был не прав, — сказал Габриэль. Дюпен-Чен и бровью не повела. — Я не должен был… такое говорить, — ответом ему вновь стала тишина. — Если хочешь оставить их себе — ради бога, — однако и это не возымело эффекта. Мужчина сдавленно ругнулся и вперил в жену раздраженный и одновременно беспомощный взгляд.

— Ну что мне еще сказать, чтобы ты меня простила?!

Маринетт тяжело вздохнула. На языке у нее крутилось «горбатого  могила исправит», но она не произнесла это вслух. Извинения тоже никогда не значились сильной стороной Агреста, однако по голосу чувствовалось: он искренне сожалеет и хочет помириться. Женщина вновь вздохнула, а потом пересела из кресла на диван, поближе к супругу.

— Почему ты вообще на меня сердишься? — недоуменно спросил Габриэль, вплотную придвигаясь к жене.

— Я сержусь не на тебя, а на твое отношение к этим медведям, — спокойно ответила Маринетт, позволяя заключить себя в объятья, но не решаясь на ответные действия. — Да, они похожи на нас... и они милые. Почему они тебе не нравятся? Извини, конечно, но мне кажется, ты стесняешься наших отношений.

— Я не стесняюсь наших отношений! — тут же возразил мужчина. — Просто я считаю, что это дурацкая затея — представлять кого-то в виде детской игрушки!

Он замолчал, но его взгляд будто говорил: «Пожалуйста, избавь меня от этих мимими, я уже слишком стар».

— Но я не понимаю, что плохого? Или ты смущаешься оттого, что в этом облике… оказался таким очаровательным и мягким? — совершенно искренне удивилась Дюпен-Чен, перебираясь на колени к мужу. — Послушай,  ведь это неплохо — побыть иногда… таким вот медвежонком. Особенно со мной. Все равно никто не узнает, только я.

— Ты... сравниваешь... меня... с игрушкой? — сдавленно пробормотал Агрест, медленно, но верно заливаясь краской. — Прости, но это нелепо! Нам с тобой не по пятнадцать лет, чтобы... Может, ты еще будешь звать меня «мой медвежонок»?

— Неужели я так плохо знаю тебя, чтобы предлагать чепуху? — хихикнула Маринетт, чувствуя, как обида постепенно сходит на нет. — Я просто хочу, чтобы ты не держал передо мной лицо. В конце концов, я полюбила тебя даже таким — вечно прячущимся за маской холодности и безразличия.

— Знаю, — тихо согласился Габриэль, крепче прижимая к себе жену и трепетно касаясь губами ее виска.

Воцарилось молчание. Дюпен-Чен вглядывалась в имитацию пламени на панели электрического камина, но не чувствовала умиротворения. С одной стороны — они с мужем поняли друг друга и все замечательно, но с другой — женщина ощущала, будто есть еще один камень преткновения.

— Знаешь… Если тебе так сильно не нравится эти медвежата, их можно передарить. Скажем, знакомому ребенку. У Альи и Нино как раз подрастает дочка. Думаю, она обрадуется подарку.

Она сама не знала, почему вдруг предложила это. Чутье подсказывало, что так будет правильнее. Жалко расставаться с такой красотой, но ничего не поделаешь.

— Но ведь тебе же они нравятся? — удивился супруг. — Ты угрожала мне из-за них разводом.

— И ты поверил, что игрушки мне дороже любимого мужа? — усмехнулась Маринетт и обернулась, чтобы поцеловать его в щеку. — Нам не пятнадцать лет, чтобы делать трагедию из глупостей.

Задумавшись, Агрест не ответил. Некоторое время он выглядел так, словно раскрывал одну из неразрешимых мировых загадок. Однако через некоторое время сдался и тяжело вздохнул.

— Оставь их, — тихо сказал он, но Маринетт все же его услышала. — Обещаю, что больше… не скажу ничего плохого.

— Правда?! — Маринетт просияла и бросилась к мужу на шею, пытаясь, кажется, зацеловать каждый сантиметр его лица. — Спасибо-спасибо-спасибо!

— Ну... я просто подумал... было бы жалко передарить их... чужому ребенку, — попытался оправдаться он, и это подействовало неожиданно: Дюпен-Чен отстранилась и шокированно заглянула в лицо мужу.

— Ребенку? Чужому?... — осторожно спросила она. — А если… а если своему?

Между ними повисло тревожное молчание. Вопрос о детях — даже возможных — до этой минуты никогда не поднимался. Габриэль не предлагал, и Маринетт тоже не заводила речи. Им было вполне комфортно вдвоем, и в довольно жесткий ритм их жизни плохо вписался бы даже короткий больничный, не то что отпуск по уходу за ребенком. Когда же им хотелось почувствовать себя в роли родителей, Агрест воспитывал Адриана — в разумных пределах, конечно, — а его жена отправлялась к лучшей подруге и нянчилась с ее детьми.

Женщина понимала, что может спровоцировать новый крупный спор, однако муж не спешил высказываться. Он выглядел скорее растерянным, словно не задумывался о подобном решении.

— Значит… это еще один повод сохранить игрушки, да? — неуверенно поинтересовался мужчина. — Думаю... они хорошо смотрелись бы... в детской. Ну, знаешь... получится нечто вроде той чепухи... мол, мама и папа всегда рядом и все такое…

— Ты... ты хочешь, чтобы у нас был ребенок? — перебила его Маринетт, боясь поверить своей догадке.

— А ты… нет? — ответил он вопросом на вопрос. — Или ты считаешь, что я негодный родитель... из-за Адриана?

— Что? — ошеломленно переспросила Дюпен-Чен, но тут же спохватилась. — Нет! Ничуть! В смысле, да! В смысле!..  — она глубоко вздохнула, выдохнула и продолжила: — Ты не плохой родитель. Адриан любит тебя, несмотря на ошибки, которые ты допускал. Это нормально, ты же тоже человек... Уверена, когда у нас появится… малыш, у него будет лучший в мире папочка.

Габриэль недоуменно моргнул, а затем робко улыбнулся.

— Обещаю, что мы еще вернемся к этому разговору, — сказал он, вновь привлекая жену к себе.

— У тебя сегодня вечер обещаний. Это такая тактика, чтобы помириться?

— И да, и нет. Просто поверь... так нужно.

— Хорошо, — согласилась женщина, жутко довольная тем, что конфликт оказался исчерпан...

Субботнее утро выдалось солнечным и теплым. Маринетт с удовольствием полежала бы в постели, однако на час дня у них с Габриэлем была назначена пресс-конференция, посвященная запуску новой линии одежды. Не явиться было нельзя. И требовалось переделать еще целую кучу дел, поэтому сон откладывался до лучших времен. Дюпен-Чен завидовала мужу: мало того что он был жаворонком, так еще и восстанавливал силы за какие-то пять часов. Правда, сам Агрест признавался, что мечтает проваляться в кровати не меньше девяти. Приобретенная же с годами привычка не спать помногу ему мешала.

С трудом выбравшись из-под одеяла, женщина направилась в душ. Муж наверняка все еще ждал ее, чтобы позавтракать. Маринетт много раз выговаривала ему за это, вот только Габриэль оставался непреклонен. Завтраки — только вместе, и точка…

— Десять минут, и я буду готова! — отрапортовала женщина, заслышав шаги. Она только-только вытерла влажные волосы и теперь хотела уложить их стайлером.

— Не суетись, у нас еще предостаточно времени, — заверил ее Габриэль, входя в ванную.

— Знаю, но учитывая, сколько я собираюсь, стоило заняться внешним видом еще ночью, — невесело пошутила Маринетт, чудом успев подхватить соскользнувшее полотенце. Она моментально начинала нервничать, когда все шло не так, как ей хотелось.

— Это обычная пресс-конференция, а не прием у испанского короля. Простота и элегантность — основа хорошего вкуса.

— Я знаю, но мой муж, на секундочку, один из ведущих мировых кутюрье. И я должна не выглядеть блеклой мышью на его фоне, а соответствовать ему! — ответила женщина, попутно перетряхивая содержимое шкафчика в поисках геля для укладки.

Она уже собралась привести волосы в божеский вид, однако ее планы не успели осуществиться. Агрест внезапно вторгся в ее личное пространство, обнимая обеими руками со спины и прижимая к туалетному столику.

— Что ты делаешь, я же не успею! — возмутилась Дюпен-Чен, но осеклась, почувствовав поцелуй на своем обнаженном плече.

— Время еще есть, — томно прошептал он, стягивая мокрое полотенце и скользя губами вверх по ее шее.

Маринетт вздрогнула и прикрыла глаза. Против этого приема у нее никогда не находилось защиты. И, похоже, Габриэль этим беззастенчиво пользовался. Женщина попробовала мягко высвободиться из его объятий, но только еще сильнее накалила ситуацию. Поцелуи стали жадными, широкие ладони требовательно стиснули ее бедра, а эрекция мужа из состояния «легкое возбуждение» переросла в «жгучую страсть».

Дюпен-Чен откровенно растерялась. Супруг никогда вот так не приставал к ней, да еще и утром, предпочитая выкладываться в постели в темное время суток. Однако настойчивая ласка все же сделала свое дело, и разомлевшая Маринетт решила отдаться на волю происходящего…

Секс в ванной стал той самой порцией новизны, которой так не хватало женатым уже много лет парам, но с первого раза он не охладил пыла супругов. Действо переместилось в спальню и продолжалось, пока Натали Санкёр не позвонила модельеру и не напомнила, что до начала мероприятия осталось десять минут.

В итоге они опоздали на пресс-конференцию почти на час. Маринетт старалась ничем не выдать себя, однако лукавые глаза Альи, сидевшей в первом ряду, недвусмысленно говорили: у нее есть некоторые предположения относительно того, почему Агресты так бессовестно опоздали…

— Ну, моя дорогая, — приступила мадам Ляиф, когда интервью кончилось, — поведай мне, что же за умопомрачительная причина помешала месье и мадам Пунктуальности явиться вовремя!

— Если я скажу, что мы занимались… друг другом, этого будет достаточно? — осторожно спросила Дюпен-Чен. К ее удивлению, подруга лишь устало выдохнула.

— Господи, ну хоть у кого-то день поцелуев проходит, как надо! Не то что у меня, — сокрушенно выдала та.

— Погоди, — изумилась женщина. — Какой день поцелуев? Насколько я помню, его отмечают шестого июля. До него еще пять месяцев.

Ответом ей стал еще один вздох, теперь уже раздраженный.

— Какой-какой? Обыкновенный. Который приходится на неделю святого Валентина. Если бы не чертова работа, я бы сейчас отметила его вместе с Нино.

— Неделя? — переспросила Маринетт, все еще не понимая, к чему клонит Алья.

— Неделя. День роз, день признаний, день шоколада, день плюшевых игрушек, день обещаний, день поцелуев, день объятий и только после них День святого Валентина. И… — подруга запнулась, а затем недоверчиво уставилась на Дюпен-Чен. — Не говори, что ты забыла. Это же главный праздник всех парочек!

— Ты же знаешь, что мы с Габриэлем не отмечаем, — пробормотала женщина, отчего-то чувствуя себя не в своей тарелке. Вот только найти причину своим ощущениям не успела — Сезер вновь вздохнула, переключая ее внимание на себя.

— В любом случае ты прекрасно провела время с мужем, а я своего увижу дай бог через шесть часов. Нет в жизни справедливости!

Алья все еще сетовала на плотный рабочий график, но Маринетт уже не слушала. Упомянутая неделя прочно засела в мыслях…

Вечером о ней пришлось на какое-то время забыть: Габриэль продолжил любовный марафон, а после они оба крепко проспали до самого утра. На воскресенье супруги не наметили никаких дел и предвкушали спокойный, размеренный выходной. Однако все надежды на корню разрушил телефонный звонок. Агресту пришлось спуститься в кабинет и уладить хотя бы часть свалившихся забот — сначала с помощью телефонных переговоров, а затем изучая документы, полученные по факсу.

Оставшись не у дел, Дюпен-Чен, обдумала слова подруги о неделе святого Валентина и, мягко говоря, удивилась. События начиная с понедельника казались просто идеальной инсталляцией. Все ведь как по нотам: сначала розы, потом стихотворение —  не то переделанное, не то доработанное; шоколад и якобы в шутку присланная пара игрушек; под конец  — обещание подумать о пополнении в семье и день, почти полностью проведенный в постели. Осталось хотя бы на час очутиться в объятьях друг друга, и праздник можно считать удавшимся.

С другой стороны, она прекрасно знала, как Габриэль относится к романтике. Странно было бы, изменись он спустя столько лет... Но, может быть, это все-таки сюрприз? Что, если муж  каким-то чудом проникся духом праздника? Женщина покачала головой. В мире нет человека более постоянного, нежели Габриэль Агрест. Творческая искра появляется в нем лишь для новых дизайнерских свершений. Однако разгоревшееся внутри любопытство требовало

доказательства — или опровержения. Поднявшись с дивана, на который она села, чтобы немного порисовать, Дюпен-Чен направилась в кабинет мужа.

В зрелище не было совсем ничего подозрительного. Габриэль, окопавшись в бумагах, помечал что-то перьевой ручкой. Тихонько подкравшись к столу, Маринетт деликатно кашлянула.

— Ужинай без меня, — отмахнулся супруг, не отрываясь от контракта на поставку тканей. — Я застрял тут надолго.

— Жаль, — искренне огорчилась женщина. — А я так хотела побыть с тобой.

Она не то чтобы добивалась внимания — просто не знала, как бы выяснить его скрытые замыслы. Правда, в том, что они есть, Дюпен-Чен  все еще сомневалась. Но все-таки она заинтересовала Агреста. Он посмотрел на нее, потом снова — на кипу документов, а после неожиданно спросил:

— Сможешь просидеть час, не шевелясь?

Маринетт ощутила себя сбитой с толку, но быстро взяла себя в руки и утвердительно кивнула. Когда требовалось, она умела быть тихой, как мышка. Габриэля устроил ответ. Отложив бумаги, он откатился вместе с креслом назад и жестом пригласил жену подойти. А когда она это сделала — усадил ее на колени и придвинулся обратно к офисному столу.

— Интересный же ты нашел выход, — в который раз удивилась женщина, наблюдая, как супруг вновь погружается в работу.

— Лучше уж так. Не то потом будешь дуться, что я не уделяю тебе внимание, — без обиняков ответил Агрест, вчитываясь в документацию.

«Такое впечатление, будто я твоя капризная дочка», — хотела было пошутить Дюпен-Чен, но благоразумно воздержалась. Когда об их отношениях только-только стало известно, недоброжелатели модельера позволяли себе высказывания, довольно далекие от приличий. Особенно едко и обидно звучали намеки а-ля «девочка нашла себе папочку»…

Постепенно грустные мысли ушли, сменившись умиротворением. Маринетт расслабилась и, откинувшись назад, прижалась к мужу спиной. Тот положил подбородок ей на плечо. Женщина поймала себя на мысли, что вполне можно поцеловать супруга в щеку, но не стала. Он не любил, когда его отвлекали по пустякам.

Дюпен-Чен не знала, сколько так просидела. Она так глубоко ушла в свои мысли, что очнулась, лишь когда Габриэль приобнял ее одной рукой за талию.

— Тебе неудобно, давай я уйду, — посетовала Маринетт. Агрест усилил хватку.

— Сиди, как сидишь, — велел он. — Будем считать, что у нас сегодня вечер объятий.

— Звучит… романтично, — хихикнула женщина.

— Брось, где я, а где романтика? — отмахнулся супруг. — Я просто делаю то, что считаю правильным. Вот и все.

Дюпен-Чен вполне могла бы возразить ему, да только был ли смысл? Не все ли равно, как называть царящую между ними идиллию? Главное, получается именно то, чего так хочется обоим.

Подумав об этом, Маринетт умиротворенно выдохнула и прикрыла глаза. Тихий скрип перьевой ручки постепенно убаюкал ее, и она задремала в крепких объятьях супруга, напрочь забыв, что пришла к нему в кабинет с какой-то целью.

Глава 2

Маринетт очнулась от дремы, когда Габриэль внес ее в спальню. Заметив, что она открыла глаза, супруг предложил поужинать, однако женщина, сославшись на усталость, кое-как переоделась в ночную сорочку, забралась под одеяло и вновь заснула…

Считается, что утро понедельника априори не может быть прекрасным, но у Дюпен-Чен все получилось иначе. Неспешно потянувшись и сбрасывая приятную негу, женщина довольно улыбнулась — наконец-то она выспалась! — открыла глаза… и поспешно зажмурилась снова. Отсчитав тридцать секунд, Маринетт распахнула глаза еще раз, однако вокруг все осталось по-прежнему.

Кажется, ее тяга окружать себя розовыми вещами поутихла, еще когда ей исполнилось восемнадцать. Откуда в их с мужем спальне все это буйство розового? Словно в нее ворвался один чудаковатый профессор из детской книжки про магию, разбросав повсюду атрибуты Дня влюблённых: шарики, умопомрачительно пахнущие розы и гирлянды из сердечек. И довершение этого безумия, как вишенка на торте абсурда, — сияющий Габриэль Агрест, сидящий на кровати с огромной валентинкой в руках.

— Что… это? — недоуменно поинтересовалась Дюпен-Чен, не понимая, бодрствует она или все еще спит.

— С Днем святого Валентина! — улыбнулся муж, протянув ей открытку.

Габриэль выглядел спокойным, но Маринетт чувствовала:  для поздравления ему потребовалось собрать в кулак все свои уверенность и храбрость.

Женщина приняла сердце из глянцевого картона молча: она впервые не знала, что говорить. Только вид сияющего и заметно — для ее глаза — нервничающего супруга наконец помог ей разомкнуть не слушающиеся губы.

— Это... Просто ух ты! Когда ты успел? Ты вообще спал сегодня? — выпалила она первое, что пришло ей на ум.

— Разумеется. Шары, гирлянды и розы доставили рано утром, оставалось только их разместить. А валентинка изготовлена еще неделю назад, в аккурат перед днем роз.

Дюпен-Чен замерла, ошарашенная внезапной догадкой. Она медленно обвела взглядом украшенную мужем комнату, затем — его довольное, несколько смущенное лицо и осторожно начала подбирать слова.

— Так... так все эти… якобы случайные ошибки… слишком много цветов, подарок от знакомого... всё это в честь Дня святого Валентина? — запинаясь, уточнила Маринетт, испытывая одновременно шок и огромный прилив нежности к мужу. Когда Габриэль кивнул в ответ — широко улыбнулась и придвинулась к нему почти вплотную. — Мне казалось, ты относишься ко всяким романтическим датам со скептицизмом. Особенно к празднику влюбленных.

Знаменитая выдержка супруга таяла у нее на глазах. Сильно смущенный Габриэль потупил взгляд.

— Я никогда не относился к нему скептически, — тихо возразил он. — Просто, я... у меня никогда не получалось… вести себя по канонам. Какие-то вещи казались глупыми, какие-то неуместными, на что-то не хватало храбрости. Эмили пыталась это исправить, но в итоге плюнула на любые попытки расшевелить меня. А сейчас...

Замолчав, мужчина неловко приобнял Дюпен-Чен одной рукой. Та прильнула к нему и послушно замерла, дожидаясь продолжения. Сейчас главное — дать Габриэлю выговориться.

— Я знаю, что ты тоже считаешь все это глупостью, — свободной рукой он указал на праздничную атрибутику. — Но ты столько раз делала мне поблажки… Поверь, я очень ценю, что ты всегда идешь мне навстречу. Каждый раз я спрашивал себя: может, где-то глубоко в душе и ты хочешь чего-то особенного? Вот и рискнул, устроил тебе сюрприз.

Растроганная подобным признанием Маринетт, отбросив в сторону валентинку, со счастливым визгом бросилась мужу на шею, едва не повалив его на пол. И принялась осыпать беспорядочными поцелуями, перемежая их бесконечными восторженными «Спасибо!»

Вот только радость быстро испарилась. Женщина отстранилась и виновато посмотрела на супруга.

— Что-то не так? — перемена в настроении, похоже, сбила Габриэля с толку.

Дюпен-Чен нервно затеребила подол ночной рубашки.

— Я... я просто не знала… думала, что будет, как обычно. И... — она зажмурилась и выпалила: — У-меня-нет-для-тебя-подарка-прости!

В ответ последовала тишина. Маринетт кое-как открыла глаза и посмотрела на мужа. Его лицо излучало целую палитру эмоций — от недоумения до растерянности, и женщина не знала, хорошо это или плохо.

— Не то чтобы я ждал чего-то взамен, но...

В эту минуту в его глазах промелькнуло такое, что Дюпен-Чен вдруг сделалось не по себе.

— Я правильно понимаю, что ты... не придала значения происходившему на этой неделе? — осведомился Агрест. В его голосе хоть и едва уловимо, но все же явно звучали нотки обиды.

Женщине стало неуютно вдвойне. Габриэль был очень тактичен, излагая свои мысли, но вместо произнесенных слов ей отчего-то слышалось: «Значит, я вновь оплошал, не так ли?»

Это был провал. Полный. Маринетт хотелось рвать на себе волосы и биться головой о стену, сетуя на собственную глупость и нежелание разглядеть очевидное. Сейчас она понимала, что неловкие старания мужа, его нелепые попытки придумать причину… Все объяснялось так просто! Вот только вместо того, чтобы поверить в намерение супруга и немного подыграть, женщина положилась на старый опыт. Но устоявшаяся картина разбилась в пух и прах, когда меньше всего можно было ожидать.

— Я... заработалась. Сам знаешь, как это бывает... — попробовала оправдаться Дюпен-Чен, но быстро поняла, что оправдание совсем не звучит. Она вновь подалась ближе к Агресту, неловко приобняла его и заглянула в глаза. — Прости меня, пожалуйста. Я просто не ожидала, тем более от тебя. Нет, это не плохо, мне все-все нравится! Безумно нравится. И я видела… чувствовала, что... что ты чего-то ждешь от меня. Но настолько привыкла к нашему прежнему образу жизни, что не поняла.

Она тяжело выдохнула, а затем уткнулась в рубашку мужа и тихо всхлипнула.

— Прости. Ты сделал такой сюрприз, а я… я оказалась еще более неромантичной особой, чем ты считал себя. Ты чудесный. И я очень-очень сильно тебя люблю.

Маринетт было очень стыдно. Она так легко находила недочеты в дизайнерских решениях — и не распознала, что ее собственный муж ухаживает за ней. Вот только отчаяться не успела. Габриэль обнял ее в ответ и облегченно выдохнул.

— Я уже подумал, что переборщил. Да и не знал, как ты ко всему этому отнесешься.

Он мягко приподнял ее подбородок и заглянул ей прямо в глаза.

— Мне так хотелось тебя порадовать, — тихо сказал он.

— И ты порадовал! — горячо откликнулась Дюпен-Чен. — Черт, за всю мою жизнь ни один парень не сделал для меня столько, сколько ты за эту неделю!

Женщина отстранилась, ловко спрыгнула с постели и направилась к кушетке. Затем развернулась и указала на медвежат, из-за которых они едва не поссорились.

— А вот это — самая романтичная вещь, которую я когда-либо видела. И теперь, когда я знаю, что это не ошибка и не шутка... я буду рассказывать эту историю нашим с тобой внукам! — Маринетт вернулась в постель, на этот раз забираясь на колени мужа и прижимаясь к нему.

— Я чуть со стыда не сгорел, когда просил друга сшить их, — усмехнулся Габриэль, обнимая ее двумя руками. — Зато меня признали самым необычным заказчиком года. И да, они запатентованы. Таких не будет больше ни у кого.

Он указал на серого мишку. Женщина сначала не поняла, на что он обращает ее внимание, а затем, приглядевшись, умилилась: подол платья мишки-Маринетт украшал витиеватый вензель из переплетенных букв «G» и «M»— они обычно оставляли такой на моделях, разработанных ими совместно.

Зашифровавшийся Валентин

Содержание

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Комментарии (0)